Море (джен)

Море. Вечер.

Насыщенный цвет волн, яркие отблески солнца на горизонте, песчаный берег.

Ее воображение ясно представляло эту картину.

Тишину нарушают лишь резкие крики чаек над волнами. Безоблачное голубое небо.

Панси Паркинсон открыла глаза и вздохнула. Маленькая комната. Белый потолок, тусклый свет пыльной люстры. Покрытые известкой стены, грязно-белое постельное белье на ее кровати. Но после Азкабана это место казалось раем. Она тихо всхлипнула и закрыла руками лицо. Панси не могла дать волю слезам, только не сейчас — нужно было быть сильной, нельзя позволить себе сломаться в самом конце.

Перед ее глазами мигом встала другая картина: черные стены камеры, старый вонючий и мокрый мешок на полу, решетчатая дверь. На окне тоже решетка, если это можно было назвать окном. А там, снаружи, тучи, ливень, там шторм. Море множеством огромных рук билось о стоящую на скале тюрьму. Камни, прутья, стоны и крики, чей-то плач.

Панси открыла глаза. Воспоминания больно сдавливали виски, голова шла кругом. Неясные образы в голове пугали, заставляли сжаться. Горло саднило болью, слезы так и пытались вырваться на волю, но вместо этого Панси поднесла руку ко рту и с силой впилась в нее зубами, зарычав. Здесь ее никто не услышит. Никто не обратит внимания.

Панси Паркинсон была признана выздоравливающим пациентом.

* * *

— Мисс Паркинсон, вы в состоянии трансгрессировать, но, если хотите, мы можем вызвать вам такси, — произнесла колдомедсестра.

Традиционный лимонного цвета халат, к воротничку приколот значок с именем — Дженис. Золотистые кудряшки медсестры красиво обрамляли ее миловидное личико, и Панси едва сдержалась, чтобы не потрогать их. Чистое золото.

— Нет, спасибо, Дженис. Я прогуляюсь по Лондону.

Все вокруг казалось нереальным. Старая одежда теперь висела на ней мешком. Отражение в зеркале Панси даже не запомнила. Попрощавшись с Дженис, Паркинсон направилась к выходу из лечебницы Св. Мунго. Ей не терпелось выйти на улицу и вдохнуть запах Лондона, живого и настоящего.

Столица встретила ее как обычно: серыми улицами и прохладой надвигающейся осени. Поежившись от холода, Панси накинула плащ, который до того держала в руках, и полной грудью вдохнула свежий воздух. Пахло выхлопными газами и опавшей листвой. Засунув руки в карманы, она направилась вверх по улице с видом бесцельно бродящего туриста. Палочка, которую она сжимала в кармане пальто, придавала уверенности. Вот только в чем, Панси не особенно понимала.

* * *

Тусклый свет лампы немного померцал и ярче осветил комнату. Это была маленькая кухня с парой навесных шкафов и небольшим складным обеденным столом. В углу стояла жалкая старая табуретка. Квартира в Лондоне, неподалеку от Трафальгарской площади, принадлежала каким-то магглам. Министерство по доброте душевной выделило Панси эту площадь до окончания адаптации. Затем она должна была покинуть это место и вернуться в родной дом. Паркинсон-холл был пуст и холоден. Хозяйке, теперь единственной, не нужно было даже появляться там, чтобы знать это. Отец Панси думал, что там безопасно. Когда-то так и было. В те светлые времена в большом доме всегда играла музыка и был слышен смех, а Панси чувствовала себя там комфортно, непринужденно. Что ждало ее там сейчас? Пустота. И поместье никогда не станет прежним. Последняя из рода Паркинсонов позаботится об этом.

Но сейчас, сидя на этой кухне, на обшарпанной табуретке, Панси думала не о прошлом. Она размышляла о том, что спустя только месяц после выписки ей уже стало легче дышать. И все чаще Панси казалось, что она чувствует запах моря. Не того, что криком будило ее в Азкабане. А моря, согревающего своим теплом, обволакивающего шумом прибоя. Панси мечтала о море. Мечтала услышать эти манящие звуки, увидеть, как волна накатывается на свою предшественницу, с шумом обрушиваясь на берег, почувствовать соль на губах и тепло. Она хотела сбежать от этих давящих стен, от грязных, кровавых воспоминаний. Панси могла жить, не нуждаясь, всю свою жизнь, стоило лишь наладить дела отца и вернуться домой, но в глубине души Панси понимала, что ее дома больше нет. И возвращаться ей некуда.

* * *

— Как поживаешь? — произнес сидящий на вытащенной из кладовой еще одной древней табуретке светловолосый молодой человек.

Паркинсон, обернувшись к нему, сжала губы в тонкую полоску. Драко Малфой пришел через два месяца после того, как ее выписали. Два месяца.

— Дурацкий вопрос, — резко ответила Панси. А потом вдруг прошептала очень тихо: — Спасибо.

Слишком давно она не видела Драко. Все его посещения в Азкабане и Мунго были мимолетными, торопливыми. А сейчас он пришел, объяснив, что может побыть с ней до вечера. До вечера. Как это много для него и как мало для нее.

Они молча сидели на кухне, чай в их чашках, невкусный и слишком горячий, медленно остывал. За окном бушевала осень: по стеклу тарабанил дождь, а завывающий ветер заставлял Панси нервно дергаться от слишком сильных, сопровождавшихся громкими звуками, порывов.

— Пэнс, — неуверенно и тихо произнес Драко. — Я знаю, что тебе тяжело сейчас. Нам всем непросто. Но прошло уже почти три года. Мы все хотим, чтобы ты вернулась.

— Вернулась куда?

— В реальность, — просто ответил Малфой, не подозревая, что Панси абсолютно плевать на реальность. Для Паркинсон ее больше не существовало. Какая ее могла ждать реальность в том мире, где она и ее семья когда-то занимали почетное место в обществе? Непросто выжить, когда от тебя отказывается весь мир, но когда отказываются близкие люди — можно ли это пережить вообще?

— Твоя реальность, небось, ждет тебя к вечеру, чтобы исполнить супружеский долг, — язвительно ответила Паркинсон.

Спустя секунду она вдруг осознала: та часть ее души, по которой она так скучала, но старалась не показывать это никому, возвращается. Она нервно поставила свою чашку с чаем на стол и взглянула на Малфоя. Его взгляд был холоден. Только сейчас Панси смогла рассмотреть тонкие кисти его рук, почти белые, и большие синие круги под глазами. От прежнего озлобленного и высокомерного Малфоя не осталось ничего, кроме черного костюма, в котором он сейчас выглядел нелепо. Панси вдруг рассмеялась. Свободный мир, реальность. Где молодой здоровый мужчина, у которого не было выбора, вынужден побираться и отчитываться перед министерскими шавками. Мир, где такие, как они, теперь изгои. Нужно ли возвращаться в такую реальность?

* * *

Кабинет Гарри Поттера был очень маленьким. Письменный стол, шкаф с подшивками важных дел и разбросанные повсюду документы. Панси сидела на стуле посреди этого бардака и представляла море. Чистый воздух и бриз, уносящий ее шляпу куда-то далеко. Соленые брызги, пена.

— Как ты справляешься с магией? — донеслось до нее сквозь шум волн, и Панси раздраженно дернула плечом, открыла глаза и посмотрела на Гарри Поттера.

Как много он от нее ждет.

— Получше тебя, — спокойно ответила Паркинсон, слегка опуская веки, лишь бы не видеть этих нелепых очков и шрама.

Гарри улыбнулся. Он начал записывать что-то в одну из своих папок. Усердно корябая пером по пергаменту, что дико раздражало Панси. Молчание длилось долго — даже после того, как Поттер закончил свой отчет.

— Через неделю придет письмо о решении Визенгамота на свободное перемещение, — нарушил тишину Поттер.

У него явно было много других важных дел, да и Паркинсон не горела желанием здесь задерживаться. Она встала и попыталась быстро покинуть кабинет. Но дверь оказалась заперта. Поттер сидел на своем месте и как-то странно глядел на Панси. Та молчала.

— Вердикт будет положительным, я уверен. Если ты уедешь, я буду рад за тебя, — сказал Гарри Поттер максимально добродушно. Панси нахмурилась.

— Малфоям вы такой возможности не дали.

— Драко сам решил остаться, — ответил Поттер.

Пэнси удивленно приподняла бровь. Поттер назвал Малфоя по имени с такой интонацией, будто они были старыми друзьями. Но больше ее удивило то, что Малфой добровольно загнал себя в клетку, которая его душила. Паркинсон почему-то была уверена, что эта клетка будет душить его еще очень долго. Хотя он поступил почти храбро, в отличие от самой Панси. Но теперь у нее не было выбора.

Она молча открыла дверь кабинета и постаралась побыстрее покинуть подземелья Министерства.

Панси шла по пустым переулкам маггловского Лондона и думала о море. Ее не волновал ни Малфой с его проблемами, с его псевдозаботой, ни Поттер с его добротой и помощью, которая заставляла чувствовать себя обязанной. Она думала лишь о море, теплом и нежном.

* * *

Лазурный берег.

Море.

Вот оно, рядом. Синее, бескрайнее, бушующее море.

Ярко светит солнце, согревая каждую частицу тела Панси. Дует легкий и теплый бриз, в который хочется укутаться, обмотаться этим теплом и уснуть. Слышен звук волн, разбивающихся о берег, и крики чаек.

Порыв ветра унес ее черную шляпу назад, но Панси не отрывает взора от этой морской синевы. Она делает два шага вперед, потом еще, и ее босые ноги тут же окатывает волна, пенная, бурлящая, такая нежная и хлесткая одновременно. Такая холодная и горячая, почти обжигающая, вызывающая мурашки по коже. Из головы вылетают все мысли, их унесло вместе со шляпой.

Мать и отец, погибшие от рук Пожирателей, за ними Азкабан, Мунго, Поттер и Малфой — исчезает все. Оно обязательно вернется. И снова Панси будет долго думать о будущем, пока на пляж не опустится тьма.

Но сейчас Панси хочет только одного. Окунуться с головой в эту пучину, упасть, теряясь в эмоциях.

Панси выныривает и чувствует соль на своих щеках. Ее мокрые волосы касаются спины, а волны бьют ее и нежно ласкают. Панси чувствует покой, умиротворение. Словно она очищается. Словно прошлое погибает, и Панси Паркинсон рождается заново.

Она думает о том, что нужно все-таки поблагодарить Поттера.