Мама (джен)

Для Рози — Розамунд Уотсон, маленькой девочки, живущей с отцом и крестным на Бейкер-стрит, девочки, привыкшей к скрипке раньше, чем к мерному голосу отца — всё начинается с дуновения ветра, распахнувшегося окна, с шорохов и едва различимого шепота, доносящихся из угла; всё начинается с тревоги.

Всё начинается с зимней ночи, когда она просыпается от того, что чувствует пристальный тяжелый взгляд. Рози слишком мала, чтобы осознать, почему её тревожит этот взгляд, почему хочется потереть лицо руками, заставить вошедшего в комнату — кто здесь? — отвести глаза, и ещё — совсем немножко, ведь маленькая Рози отнюдь не плакса! — всё-таки заплакать и даже позвать Шерлока или папу.

В комнате темно, так темно, что девочка с трудом различает силуэт в углу, совсем недалеко от кроватки; если бы Рози была чуть старше, она бы, возможно, попыталась угадать, кто там, и почему этот кто-то явился в ночи (на часах миссис Хадсон бьёт три часа, а затем стрелки останавливаются, но ш-ш-ш! — об этом никто не узнает, пока не наступит утро, а утром даже Шерлок не придаст этому значения, не разгадает причину и следствие), но Рози — маленькая Рози, трехлетняя девочка, чуть более серьезная и развитая, чем другие дети её возраста, просто глядит в темноту, глядит внимательно и почти строго, и тогда силуэт движется к ней.

— Ш-ш-ш, — шепчет кто-то, склоняясь над ней, — я не причиню тебе вреда, я больше не обижаю детей.

«Странное дело… — могла бы заметить Рози, будь она чуть постарше. — Тень от человека есть, а человека мне и не видно».

В комнате становится холоднее; окно распахнуто, морозный воздух проникает на Бейкер-стрит 221Б, а пахнет почему-то розами: розами, снегом и мхом. Рози не знает, как укрыться от этой стужи: её не спасает тёплое одеяло, любимый слон под боком, и теперь ей не страшно, только довольно холодно. Ощутимая прохлада ей непривычна; обычно ей тепло — миссис Хадсон кутает её в кофты, папа или Шерлок носят на руках, даже Молли, такая понимающая и привычная, то и дело спрашивает, не холодно ли ей.

Если бы Рози хорошо запоминала людей, приходящих к ней, она запомнила бы и тихое, чуть насмешливое «Балуете!», произнесенное женским голосом. Но ей не до этого, да и обладательницу этого голоса давно не видели на Бейкер-стрит…

Рози темно и холодно, Рози не до проблем взрослых, и потому она тянется к наклонившемуся над ней человеку.

— Я в тебе не ошиблась… — замечает стоящая над кроваткой женщина и поднимает Рози на руки.

Рози улыбается несмело, затем хмурится, но лишь на пару секунд.

— Ты мама? — наконец спрашивает она.

— Я могу ей стать. Ведь тебе нужна мама?

Рози кивает и улыбается смелее.

У её новой мамы нет тела, но её почему-то можно обнять за шею. А значит, Рози дождалась — дождалась мамы, дождалась замкнутого круга заботы, дождалась всей своей семьи.

— Запомни одно, Рози — ты не должна меня выдавать. Даже если они догадаются применить дедукцию, пусть считают, что у тебя есть воображаемый друг. Согласна?

— Согласна! — кивает Рози и прижимается к Эвр сильнее.

Так всё начинается для Розамунд Уотсон, спящей на руках у тени несколько часов кряду, а для Шерлока Холмса и Джона Уотсона всё начинается следующим утром с визита Майкрофта Холмса.

— Шерлок, сядь, — говорит он с порога, вертит в руках зонт, хмурится. Глаз у него чуть подергивается, а лицо строже обыкновенного. Заурядному, невнимательному человеку это было бы практически незаметно.

— Когда? Причина смерти? — спрашивает Шерлок. Он не садится, напротив, застывает.

— Сегодня ночью. Сердечный приступ.

Джон глядит то на Шерлока, то на его брата, не успевая за их словами, пытаясь восстановить ход событий.

«Ирэн? — думает он. — Нет, едва ли, Майкрофт мог бы и умолчать, здесь иное...»

— Эвр, Джон. Это Эвр.

Джон выдыхает.

— Мне жаль, — говорит он.

— Не притворяйтесь, — отвечает Майкрофт. — Вам это не идёт.

* * *

Первый шаг — шорохи, шорохи, тени в углу, незаметные и почти неприглядные. Рози строит рожицы, рассматривая что-то за дверью шкафа; миссис Хадсон улыбается и даёт ей ещё печенья.

— Сколько лет этому дому? — однажды спрашивает её Молли.

— Достаточно много… Точную цифру не назову, можешь узнать у Шерлока.

— Чувствуется, что дом… немного стареет? В хорошем смысле. Такие дома начинают жить своей жизнью, — робко улыбается Молли.

Она в детстве боялась темноты и спала в обнимку с совой, и даже ждёт этого от Рози, но Рози и тут удивляет всех — она любит темноту, она не боится. Шерлок рад, что она не страдает иррациональными страхами, но всё же подбирает только те сказки, которые не могут повлиять на неё и напугать. Джон вспоминает, как Гарри попросила запереть её в подвале с выключенным светом, потому что ей не к лицу трусить в двенадцать лет. Она выбежала оттуда спустя двадцать одну минуту, заплаканная и бледная.

Её лицо стоит у Джона перед глазами, когда Рози сама выключает ночник.

Джон выходит, прочитав дочери сказку, обняв её, рассказав ей, чем они будут заниматься завтра. Обычно это предпочитает делать Шерлок, но их планы на день не всегда совпадают, и это постепенно становится заметно даже Рози. Свет гаснет, Рози тихо садится в постели и укрывается одеялом.

— Мама? — зовёт она.

Шорохи усиливаются, а шепот, неразличимый, едва слышный, тревожный, становится чуть громче; беспокойно ворочается во сне миссис Хадсон, отчего-то хмурится Шерлок, вспоминает сгоревший дом, злясь на себя за то, что не может стереть воспоминания вновь…

— Мама здесь, — отвечает тень, встает во весь рост и протягивает к Рози руки.

Рози тихонько смеётся.

— Время играть, Рози. Время определить век, — шепчет ей Эвр Холмс. Она редко ошибалась, а теперь, когда она непрестанно стоит за плечом единственного ребёнка, который ей дорог, у неё нет права на ошибку.

— Как мы будем играть?

— Я загадаю тебе три загадки, одна другой интереснее…

— Почему три?

— Потом наступит утро.

* * *

Второй шаг — музыка. Шерлок играет на скрипке и всё чаще обнаруживает сидящую рядом Рози, внимательную и молчаливую.

— Ты хотела бы научиться играть? — спрашивает он однажды.

— У меня нет твоего слуха, — говорит Рози. — Но я хотела бы.

— Кто сказал тебе?

— Музыка, — пожимает плечами Рози. — Я не смогу ее повторить.

К четырем годам Рози, действительно не обладающую достаточным музыкальным слухом для скрипки, приучают к фортепиано; оно кажется ей похожим на пони, с виду безобидным, но столь же своенравным. Рози заводит привычку касаться каждой из клавиш, прежде чем начать заниматься. Она терпелива. О, Рози на удивление терпелива, она злится только на чужую глупость, что совсем не удивительно в этой семье; а ещё она хмурится, стоит кому-то заговорить о ветрах, особенно — о Восточном.

— Необычный ребёнок, — однажды говорит Майкрофт, — вы часто оставляете её без присмотра.

— Она не Эвр, — отвечает Шерлок.

— Никто — не Эвр, — сквозь зубы произносит Майкрофт.

Майкрофт не столько сдаёт в последние пару лет, сколько уменьшается, точно сдувшийся шарик; он бледнеет и даже теряет несколько килограмм, но едва ли кто-то кроме Шерлока способен это заметить.

Майкрофт Холмс, вздумай он пойти против своей природы и посчитать разговор о своих эмоциях допустимым, мог бы рассказать, как в последние пару лет ему кажется, что его сестра то и дело встаёт у него за спиной, а он так и не решил за всю свою жизнь, ненавидит ли он её, любит ли, желает ли контролировать и обезопасить; и вот теперь она мертва, но его страхи — нет. Майкрофт, конечно, был прав тогда, говоря Шерлоку о том, как долго могут выжидать демоны на дорогах, которыми мы идём по пути к сумрачному лесу. Но от этой правды, как и от любой другой, связанной с Эвр, никому не становится легче. И в этом третий, финальный шаг.

Рози замолкает, стоит ей увидеть Салли Донован.

Та как-то утром заходит в дом вместе с Лестрейдом и раздраженно озирается; Бейкер-стрит 221Б кажется ей ещё более запущенной, чем обычно. Ее даже тянет навести здесь порядок, но еще больше ей хочется заставить дочь доктора Уотсона отвернуться.

Салли Донован, вопреки мнению Джона и Шерлока, не глупа; она, разумеется, не дотягивает до уровня интеллекта, приемлемого для семьи Холмсов, но всё-таки держится на плаву, обладает достаточной компетентностью для раскрытия убийств ниже «пяти» по шкале Шерлока, в том числе может составить грамотный психологический портрет. Это и заставляет её глядеть на Рози, сидящую рядом с миссис Хадсон, с особым вниманием.

— Становится похожа на Шерлока, — неодобрительным шепотом замечает Салли, — наш Фрик готовит себе отличную смену. Надеюсь, я этого не застану.

Миссис Хадсон возмущенно встаёт, чтобы отчитать нахалку, Рози прикусывает губу. Плакать она не будет, но ей обидно — как будто сравнение с Шерлоком, на которого Рози смотрит почти как на идеал (иногда он немного её пугает, значительно чаще — восхищает, мама говорит, что он неплох, хотя и очеловечился за годы дружбы с Джоном Уотсоном), — это что-то стыдное и плохое.

Салли Донован к тому моменту успевает преодолеть почти всю лестницу. Вот только, когда она заносит ногу над следующей ступенькой, то видит не несущегося вниз Шерлока, не сосредоточенного Грегори Лестрейда, не внимательного, как всегда обращенного к Холмсу Джона Уотсона, а тень — тень в белой длинной рубашке, с распущенными волосами, тень, так похожую на призрак. Но ведь Салли не боится привидений, не так ли?

— Не смей дразнить мою дочь! — шепчет вставшая перед Донован Эвр Холмс, протягивает руку и толкает Салли в грудь.

И вот здесь для Салли Донован, вечно раздраженной, сварливой, когда-то давно выбравшей Грегори в качестве наставника и сохраняющей эту преданность по сей день, для Салли Донован, в общем-то не имевшей в виду ничего дурного, а просто неосмотрительно обронившей очередную едкую фразу, наступает темнота и тишина, потому что от удара она летит с лестницы, валится тяжело, навзничь, и при одном только взгляде на тело ясно, что Салли уже не встать.

Это же подтверждает поспешно спустившийся через несколько секунд Джон, но его занимает не тело — только его дочь, закрывшая лицо руками.

Рози не плачет. Рози стоит, зажмурив глаза, прикусив губу, старательно пряча лицо в ладошках.

— Дыши. Вдох — выдох — вдох, дыши, Рози, сейчас мы выйдем из дома и пойдем в парк, хорошо? — Джон говорит с ней, лишь потом замечая, что обращается к ней так, как обращался бы к самому Шерлоку, будь тот ребёнком.

«Она многое взяла от Шерлока», — думает впоследствии Джон, и что же, отчасти он прав.

Глубокой ночью Рози спрашивает Эвр, почему она сломала Салли — она-то в отличие от всех остальных точно видела, что произошло. Эвр говорит о том, что нет ни добра, ни зла, ни дурных, ни хороших поступков; но мера этих поступков такова, что Салли могла причинить Рози вред. А это недопустимо. И она вмешалась.

— Ты должна уметь постоять за себя, Рози, — говорит ей Эвр, склонившись над ней, — пока ты — ребенок, я за твоей спиной, но однажды ты вырастешь. Хорошо запомни то, что я говорю, будь умнее и осторожнее, чем была я. Люди глупы, но они умеют причинять вред. Будь готова причинить его в ответ.

Рози кивает. Она знает, как важно слушать старших, а если уж она прислушивается только к Шерлоку и Эвр, то это не значит, что других мнений она не слышала.

В это же время Шерлок настойчиво доказывает Джону и Лестрейду, что Салли погибла не в результате несчастного случая.

— Посмотрите на траекторию падения! — зло говорит он, — то, как она летела с лестницы, расположение тела, характерные травмы — её столкнули. Она не была настолько неповоротлива, чтобы поскользнуться на ровном месте, перед тем на секунду замерев. Думайте!

— В доме не было никого кроме нас, Шерлок, — в который раз отвечает Джон. — И мы втроем находились на виду друг у друга, внизу же были миссис Хадсон и Рози, которых, впрочем, никто и не подозревает.

Шерлок замолкает. Он никогда не верил в необъяснимые вещи, презирал всевозможных шаманов и экстрасенсов, но своему слуху — тонкому, музыкальному слуху — доверял.

«Не смей дразнить мою дочь!» — слышит он вновь, и он бы ещё мог объяснить эту галлюцинацию, произнеси эту фразу Мэри, но шепот — тихий вкрадчивый шепот — принадлежал его сестре.

«Эвр Холмс мертва», — напоминает себе Шерлок.

— Эвр мертва, — повторяет он Майкрофту.

— Ты действительно в этом уверен? — Майкрофт кривит губы.

— Не больше, чем ты сам. Не больше.

Но дело закрывают за неимением доказательств; одно из немногих дел, которые Шерлок не может раскрыть, одно из тех дел, которые вызывают у Шерлока злость и отчасти печаль.

Он не знает, почему погибла Салли. Он не верит в несчастные случаи такого рода, но ничего не может сделать.

* * *

Ирэн пишет Шерлоку с просьбой о встрече спустя пару недель после пятого дня рождения Рози. Джон привычно вздрагивает, услышав «звонок», думает о том, что если уж Шерлок постоянен настолько, что так его и не сменил, то следует привыкнуть к существованию мисс Адлер где-то неподалёку.

— Ты не любишь её. Почему? — спрашивает Рози, когда Джон говорит, что у Шерлока будут гости.

— Почему ты так думаешь? — удивляется Джон.

Рози торжествующе улыбается.

— Ты бы видел своё лицо! — говорит она. — Как будто ты ревнуешь.

— Неправда! — возражает Джон. — Повторял всем и каждому, я не ревную Шерлока Холмса, теперь и тебе скажу.

Рози чуть поворачивает голову; Эвр стоит за спиной Джона и улыбается ей в ответ.

— О, он ревнует. Только теперь ему слишком поздно об этом говорить.

— Ревновать — по-человечески. Переживать — по-человечески, — вздыхает Рози. — Это довольно скучно.

Если бы Джон знал Эвр Холмс еще девочкой, то поразился бы их сходству с Рози, ведь его дочь — маленькая, одетая в светло-синее ситцевое платье в цветочек, с такой же косичкой, как когда-то у Эвр, — говорит слишком похоже, выглядит слишком похоже, и даже её улыбки постепенно становятся всё холоднее. Джон замечает, как его дочь меняется; видит, что она серьезнее своих сверстниц, умнее и собраннее, но что-то — возможно, отсутствие внешних к тому причин — мешает ему провести параллель. И, конечно, он убеждён, что на Рози влияет Шерлок. Ведь Шерлок не слишком изменился; он всё так же догадлив, прямолинеен и порой жесток, он так же пугающе гениален, а если его человечность и была признана им как имеющая право на существование, то это не сделало его иным — разве что смягчило его черты. Однако и сам Шерлок отказывается проводить параллели со своей сестрой. Конечно, Рози не гениальна — это порой раздражает Эвр, но Эвр занимается с ней день за днём, рассказывает сказки, позднее — не совсем сказки, загадывает ей загадки, и Рози знает, что лучше бы ей их отгадывать, не то она проснётся в шкафу в обнимку с книгой, а не в своей кровати. Рози не гениальна, но с ней играет Шерлок, и Рози перенимает его дедукцию, слушает его рассказы о видах грязи, о растениях, о следах на глине, Рози слушает с ним музыку и отчаянно пытается научиться тому, что умеет только её мама — слышать смысл внутри гармонично сплетенных звуков.

Однажды, когда Шерлок играет особенно грустную мелодию — такое случается дождливыми осенними вечерами, когда Джон задерживается на работе, когда Молли приходит расстроенной, когда Шерлок получает те самые смс, — Рози это удаётся.

— О ком ты? — спрашивает Рози, когда Шерлок откладывает смычок. Он поворачивается к ней, но не успевает задать вопрос, потому что Рози продолжает. — Ты играл о ком-то. Не обо мне. Не о папе. О ком?

— Как ты поняла, что это не о вас?

Рози пугает гримаса на его лице.

— Я услышала, — отвечает она, — я просто это услышала. Ты расскажешь?

— Нет.

Рози догадывается, о ком была та мелодия, когда Ирэн всё-таки приезжает. От неё Рози не отворачивается, напротив — ей любопытно. Ирэн, по мнению Джона, ничуть не изменилась, может быть, только похорошела: волосы уложены немного иначе, взгляд — чуть мягче, только на Шерлока она смотрит так же внимательно и иронично, позволяя ему быть центром цунами, в которое обычно превращается с её появлением дом на Бейкер-стрит 221Б.

Эвр ходит за Ирэн по пятам, и это же приходится делать Рози. Эвр встаёт за её спиной, читает смс, стоит только Ирэн достать свой смартфон, Эвр улыбается, глядя на то, как непривычно язвит Шерлок, как он старается не то сделать комплимент, не то досадить, как показательно недоволен её приездом и как на самом деле рад ей.

— Дурак, — шепчет Эвр, — братец мой, ты ещё больший дурак, чем я думала.

Рози обиженно восклицает:

— Неправда!

— Гляди сама: сколько эмоций, сколько сил, растраченных впустую. Самоконтролем владеют оба, но это неверное распределение ресурсов организма. А это последний шанс, она больше не вернётся.

— Почему? — пятилетняя Рози недоумевает.

— Музыка утекает сквозь пальцы, если играть только одну и ту же мелодию, не решаясь сделать шаг навстречу. Именно так музыка твоего отца и Шерлока уже утекла, и остались только ноты.

Ирэн как будто слышит их с Эвр разговор. Иногда она оглядывается так, будто знает, что Эвр за спиной, но та только смеётся в ответ, смеётся и не двигается с места. Ирэн поправляет платье, стучит пальцами по столу, даже не отказывается от чая, хотя совсем не хочет пить. Впрочем, может быть, дело совсем не в чае.

— Расскажешь мне что-нибудь? — говорит Ирэн, случайно оставшись с Рози наедине.

— Попросите Шерлока сыграть вашу мелодию, — говорит Рози.

— Мою?

— Вы не знаете? Есть одна мелодия для дождливого вечера, когда никто не приходит, а папа задерживается. Её играют, когда никто кроме меня не слышит.

— Откуда ты знаешь, что это обо мне? Сколько тебе лет, девочка?

— Мне пять лет. Я плохо читаю музыку, но это я уже ни с чем не спутаю.

Ирэн выжидает пару минут, раздумывая о чем-то, а затем улыбается спокойно, торжествующе. Эвр зачем-то касается волос уходящей Ирэн, а затем останавливает Рози, когда та хочет спуститься вслед.

— У них будет новый виток, — говорит Эвр, — но ты себя выдаёшь — теперь Ирэн обязательно насторожится. Гостья Шерлока умнее, чем тебе кажется; умнее, разумеется, по вашим человеческим меркам. Я знала её раньше: она опасный враг и неплохой друг для тех, кто может это оценить.

— Раньше?

— До твоего рождения… — отвечает Эвр. — Почти всё важное уже случилось до твоего рождения, Рози. Мало что ещё случится.

Но кое-что важное всё-таки случается.

* * *

На седьмой день рождения Рози Молли готовит торт. Она с самого утра возится на кухне, привлекает к хлопотам миссис Хадсон и саму Рози. Не то чтобы Рози — Джон в поздравлении торжественно называет её полным именем, и она, как любой ребенок, желающий скорее вырасти, расцветает — была в восторге от готовки, но именно этого от нее ждут, а Рози предпочитает играть по правилам. По крайней мере, на первый взгляд.

Она всё ещё кажется безобидным жизнерадостным ребенком, и отчасти так и есть — Эвр совсем не хочется, чтобы в Рози видели дьявола, как когда-то было с ней; ведь это заканчивается наказаниями, разочарованиями, а потом почти наверняка заключением. Эвр не хочет этого. Она даже позволяет себе чаще обыкновенного обнимать Рози; после этого они обе переглядываются и шепотом говорят:

— Мы эмоциональны.

— Сегодня — даже слишком.

Если Эвр Холмс и в состоянии выучить урок относительно своих эмоций, то он заключается в том, что их нельзя выпускать из-под контроля. Иногда она завидует себе прежней, когда она еще была жива. Ей некого было любить, она выучилась ненавидеть, но уравнение стало сложнее с тех пор, как она погибла и почему-то не отправилась в ад, в котором все, знавшие её при жизни, прочили ей почетное место и персональный котёл, раскалённый докрасна.

— Всё хорошо, мама. Всё хорошо, сегодня можно попробовать быть семьёй! — шепотом говорит Рози, не замечая, что в дверях застывает Молли.

— С кем ты говоришь, Рози? — встревоженно спрашивает она.

Рози молча поправляет скатерть, отводит взгляд.

— Ты хочешь что-то мне рассказать?

— Не могу.

Она правда не может. Стоит Рози сказать хоть слово, и она погубит Эвр; но стоит ей промолчать, и Молли наверняка пойдёт к Джону — слишком упорна её забота, слишком велика её привязанность.

— Послушай, — нерешительно начинает говорить Молли, — я знаю, что тебе, наверное, уже рассказывали про Мэри… Про твою маму. И я понимаю, что ты скучаешь по ней, это нормально — скучать.

— Это — по-человечески, — без запинки отвечает Рози. — Я не хочу быть человеком. Я не хочу быть как Мэри.

— А кем ты хочешь быть?

— Я хочу быть как Эвр, — шепотом отвечает Рози. Отвечает — и сразу же понимает, что она натворила.

Дверь в кухню закрывается на глазах у Молли, и последнее, что она успевает разглядеть — это вырастающий перед ней силуэт женщины, которую она никогда не видела лично, но которую не может не узнать. Эвр протягивает к Молли руки, и Рози решительно кивает ей.

— Никто не должен знать. Даже ты.

А затем Майкрофт открывает дверь.

— Отпусти её, Эвр, — говорит он, и Эвр оборачивается ему навстречу. В её руках — безвольное тело Молли Хупер, которое она, конечно же, отпускает.

— Братец, — говорит она. — Давно не виделись.

— Как ты выжила? — Майкрофт бледен, на его висках бисеринки пота. — Что тебе нужно, Эвр?

— От тебя мне давно ничего не нужно. И с чего ты взял, что я жива? Ты ещё и зрение испортил?

— Пожалуйста, уходите, — голос Рози раздается неожиданно звонко, и Майкрофт оборачивается к ней.

— Что ты натворила, девочка? Что вы натворили?

— Отойди, Рози. Мне есть что сказать своему брату, который наивно думает, что у мертвых нет власти. Разве Джим не доказал тебе обратное, Майкрофт? Разве тебе недостаточно Шерринфорда, чтобы узнать, что не нужно стоять у меня на пути?

— Этого никогда не будет достаточно, Эвр. Не в твоём случае.

Шерлок заходит почти неслышно. Он зол — да, он зол, он с трудом удерживает равнодушное выражение лица, а Джон, вошедший вслед за ним, и не пытается сохранять маску.

— Сколько крови тебе нужно, чтобы ты наконец успокоилась? — кричит Джон. — Сколько смертей тебе понадобится, чтобы ты оставила нашу семью в покое?! Отпусти мою дочь и убирайся ко всем чертям!

Дом наполняется шорохами, мигает и гаснет свет, но до воцарения темноты раздаётся полный отчаяния голос Рози:

— Не смей оскорблять Эвр! Не смей снова отбирать у меня маму! Не смей! Я знаю, как и почему погибла Мэри Морстан!

— Мы закончим здесь и сейчас, Джон. Игра окончена, — говорит Эвр. — А с вами больше ничего не случится.

Она берёт Рози за руку. А потом в доме, где в эти секунды отчего-то так силён запах роз и мха, вдруг становится холодно, холодно так, как бывает в самые морозные январские ночи, холодно — и очень тихо.