Из мини-цикла "Хроники Эмбер" (гет)

думай обо мне дома, думай обо мне в баре.

думай, с кем ты знакома, но уж не будешь в паре.

…………………………………………………

думай обо мне, слышишь? думай, молю, чаще.

ветер сорвет крыши, твой черно-белый плащик.

сольется в ночи дорога, станет билет ядом.

думай, как можешь, много. я ведь не буду рядом.

матвей.снежный.

Они идут, держась за руки, взрослый и ребёнок — по осенней дороге, где мягкий осенний свет переходит в синеватые сумерки.

Ручка девочки доверчиво лежит в его взрослой руке.

— ...И тогда я стал тыкать крокодила палкой, — рассказывает Хаус. — И крокодил меня проглотил...

— Проглотил? — переспрашивает девочка, весело, широко раскрывая глаза.

— Да, проглотил, целиком, вместе с тростью и кроссовками. Тётя Кэмерон очень испугалась, расстроилась, стала метаться от дяди Формана к дяде Чейзу, хватать их за руки и кричать: "Да что вы стоите, как будто вам все равно! Сделайте что-нибудь! Ну сделайте же скорее что-нибудь!" — Хаус делает голос нарочно писклявым и противным, когда говорит за "тётю Кэмерон".

Девочка смеётся.

Они идут вдоль дороги, вдоль осенних разбросанных пустырей. Здесь, на краю посёлка, стоят фонари, и дорога сворачивает уже к городским постройкам. Загораются огни, и осеннее золото плавно переходит в прозрачные, прохладные сумерки.

Попадаются одиночные прохожие.

— Тогда дядя Чейз посмотрел на дядю Формана и поспешно сказал: "Я, как новый глава отделения..."

Когда это было? По отделению прошла новость о том, что Стерва и Уилсон поженились во время поездки в Испанию. Немного раньше, чем планировалось. Захотелось закрытой церемонии в уединении. Поехали в Испанию, как будто просто в очередной отпуск вместе, и там, вдали от посторонних глаз, повенчались по католическому обряду. "Почему по католическому? Ты протестантка", — Хаус не может понять, как будто это важно. Уилсон со Стервой передают всем привет из поездки и обещают, чтобы не расстраивались — по приезду будет праздничная церемония для гостей. "А что сказала мама Уилсона по поводу католического обряда?" А вы ей не сказали, конечно. Хаус вдруг ясно представляет пышную церемонию венчания и мягкие, светлые лучи, что вьются под потолком барселонского храма, сходя на неё, на ресницы Стервы, на фату и кружева, умиротворяя и успокаивая её…

Глупости. Какая-нибудь церквушка в испанской деревне.

Хаус с грохотом трости спускается по лестнице, входит в свое отделение. "С ума сойти, обнаглели все, по роже бьют..." Он отдает приказы, яростно хамя, стуча тростью при каждом шаге, словно раздавая удары направо и налево. "Тауб тут гаремы себе заводит, ему можно..." Тауб возмущенно поднимает брови. "Тринадцатая! Я для чего тебя брал в команду? Чтобы издеваться и хамить тебе больше всех, так что давай, выполняй свое назначение!" И Тринадцатая срочно бежит выполнять приказы...

"Ну и как тебе венчание по католическому обряду? Понравилось?"

Глупейший вопрос, конечно.

Стерва делает жест рукой, точно держит невидимую сигарету, и пожимает плечами. Хаус моргает, не зная, как загладить неловкость.

...За сколько дней до свадьбы это было? Хаус торопливо — насколько может, насколько прилагает усилия — почти взбегает по ступенькам. Задыхаясь, стуча тростью — быстро, быстро в ординаторскую. Успеть, пока утром она там одна. Входит.

— Стерва! Послушай, я не умею всё это говорить и не люблю церемоний, и не люблю делать все как положено… Зачем тебе Уилсон, Стерва? Брось его, брось всю эту церемонию со свадьбой…

Главное — делать тон чуть-чуть иронический, не до конца, чтобы оставить место для отступления; чтобы всегда можно было ощетиниться и сделать вид, что шутил, и вообще как обычно — хамил, издевался.

— Ну, в общем, выходи за меня, Стерва. Потому что...

"В горе и в радости, в болезни и в здравии... Я — инвалид, ты — Стерва. Как-нибудь — притремся друг к другу..."

Она, повернув к нему голову, молча, словно не дыша, внимательно слушает его. Ждет.

— У нас будут дети, а я... не буду их бить, — заключает он, совсем уж нелогично, не зная, что еще сказать, что пообещать ей.

Она вытягивает руки вдоль стола, потягивается. Сгибает их в локтях и прикладывает к щеке.

— Ты ещё скажи, — говорит она, наклонив чуть-чуть голову, мягко, иронично — и это только она так может, — ты ещё скажи, что ты и меня бить не будешь...

— Не буду, — отвечает он, чувствуя, что всё, в общем, уже погублено, всё пропало, момент окончательно и невозвратимо ушёл.

— Бу-удешь, — говорит она, придвинувшись и наклонившись к нему, и он зачарованно смотрит, как округляется пухлая нижняя губка. — Будешь.

"Я же такая. Я Стерва, я выпрошу".

И на этом все и закончилось, больше разговоров об этом не возникало.

"Мы хотим купить загородный дом". Когда они сообщили ему об этом? Повседневность, разговоры в ординаторской. Все как обычно, только теперь они женаты. И Хаус чуть-чуть в стороне от их жизни, от жизни Уилсона.

— ...А потом, ночью, я выбрался из крокодила и пошёл по улице — страшный, весь покрытый крокодиловой слизью, со слипшимися волосами. И нет такой передряги, из которой бы я не выбрался! — Хаус горделиво вздёргивает голову.

— Расскажи ещё! Ещё! — Девочка смеется, прыгает вокруг него, дергает за рукава.

— Что тебе ещё рассказать, моя беспощадная крошка, Cutthroat Baby? Что? — Хаус наклоняется к ней, опираясь на трость, смотрит в её глаза.

…И видит, как лучи, падая сквозь решетку на окне под потолком испанского храма, опускаются, играют на волосах и ресницах её в белых кружевах и фате…

— Наутро я пришел на работу и говорю им: "Ну что, вы, конечно, безутешно плакали, но все равно верили и ждали, что я живой и все равно вернусь, и моего места никто не занял?" У дяди Чейза забегали глаза, но он кивнул, а дядя Форман и тётя Кэмерон его не выдали...

…он держит на руках своего сына, зарывшись лицом в детское плечико, ища у него защиты от всех — от людей, от всего мира…

— Пора домой, крошка. Мама твоя нас заждалась, наверное, — говорит он, устало переминаясь, опираясь на трость.

Они идут — взрослый и ребёнок в вязаных шапках, вдоль дороги, в осенних прохладных сумерках, туда, где уже загораются огни.