Пристегните ремни! (гет)

Работа в офисе затянулась до самого вечера, и бесконечные печатные строчки уже дико путались глазах.

«Матерь божья! Опять-таки целый день убила!» — зажав тремя пальцами любимую бежевую кружку, Беккетт рассеянно побалтывала остатки кофе и смотрела в окно. Такой же, как и она, деловитый и размеренный, её любимый город не торопился на отдых. Сияя мириадами неона, гудя клаксонами и полицейскими сиренами, он явно намекал на разгульную ночь. И Беккетт, как никто, понимала суть вещей, но семейные ценности для неё — это важнее всего. И даже если она изо дня в день засиживается на работе под разудалую музыку уличного кафе, то только потому, что не собирается изменять своей деловой традиции. И мысли Джоанны невольно переключились на семью. Удачно ли Джим разрешил клиентский конфликт? Интересно, а как успехи у Кейт? Исправно радуя отличными оценками, охотно хозяйничая по дому, улыбаясь и шутя об успехах в автошколе, дочка всё же что-то утаивала от неё, в этом материнское сердце не обмануть. Правда, Кейт — здравомыслящий человек, и это хоть немного успокаивало. Наверное, когда придёт время, то сама всё расскажет, а они с Джимом, из простой житейской мудрости не будут на неё давить.

«Интересно, а что у нас сегодня на ужин? Форель с артишоками от Джима или же пикантная пицца с ветчиной и помидорами от Кейт? Чтобы это ни было, но мой текущий запас прочности уже подошёл к концу!» — допив прохладный, сладковатый кофе, Джоанна мельком глянула на часы. Нет, её совесть вполне может дрыхнуть, но осторожно помассировать лицо и шею точно не повредит. Это придаст ей нужный тонус, как раз на обратную дорогу.

Потёртая от времени, но до жути удобная спинка кресла жалобно скрипнула даже под её скромным весом, и Джоанна приняла позу «усталого, но довольного адвоката». Бережно приложила к лицу свои длинные, тонкие пальцы и несколько раз, энергично и с нажимом, провела ими по кругу то одну, то в другую сторону. Затем наступил черёд шеи. От неизменной позы её мышцы стали как камень, но с каждым верным движением онемение понемногу отпускало. Теперь надо навести порядок на столе и отпустить ребят. Джоанна взяла приставленный к ножке стола портфель и уже сунула в него папку, как в дверь офиса громко и бесцеремонно постучали.

— Войдите, — вежливо разрешила Беккетт, с интересом глянув через плечо. Скрипнули петли, и в дверном проёме возник долговязый, нескладный паренёк с плаксивым, худощавым лицом. Сине-жёлтая униформа курьерской службы висела на нём, как на палке, а большое, не по размеру, фирменное кепи держалось только на оттопыренных ушах. Под мышкой курьер держал нечто ослепительно блестящее и, то и дело шмыгая носом, негромко, но часто кхекал.

— Кто из вас будет Джоанна Беккетт? — торопливо прогундосил он, не здороваясь, и вопрос адресовался сразу же обеим женщинам: самой Беккетт и её помощнице Молли Стрит. — Вам срочная доставка!

— Да? Вообще-то, Джоанна Беккетт — это я, — она с недоумением вскинула бровь, — но я что-то не припомню никаких своих зависших где-то там заказов!

— Не знаю, как вы, но даже после мега-пиццы, я мечтаю о лимонном чизкейке или хотя бы о порции куриных крылышек, — пухлолицая хохотушка Молли мечтательно причмокнула карминными губами, с неприкрытым сожалением глянув на смятую упаковку, чей уголок предательски торчал из мусорной корзины. — Мэм! Наверное, вы совсем забыли про свой обед!

— А там ничего не тикает? — ухажер Молли Патрик, до этого терпеливо сопевший подруге в ухо, порскнул к посыльному, и раньше, чем тот успел опомниться, приложил ухо к посылке. И тут же моментально обернулся.

— Вроде тихо! Ну, так что, берём? — его глаза сверкнули таким задором таинства, что Джоанна даже смежила ресницы и невольно вздёрнула подбородок, обозначая неподдельный интерес.

— Где расписаться? — Беккетт потянулась за авторучкой, но курьер, в два счёта очутившись у её стола, бесцеремонно шлёпнул бандероль прямо ей под нос, и протянул свою.

— Вот! — на один из протоколов легла помятая квитанция, на которой Беккетт узрела свою собственную, коряво начертанную фамилию.

— Наверное, это добрая фея знак расположения прислала, — устало пошутила Джоанна, — или Санта Клаус вспомнил-таки о своём обещании тридцатилетней давности.

Парень в ответ только хмыкнул, искоса глянув на Патрика, вставшего рядом. От нетерпения тот теребил отворот джемпера, а курьер, смяв в кулаке кепи, несколько раз, ото лба к затылку, расчесал пятернёй свои сальные патлы. Сосредоточенно поковырялся в носу, размазывая козявки под лацканом куртки, и после аккуратной росписи Беккетт моментально испарился. От посыльного остался только запах прогорклого табака, низкопробного вонючего одеколона, и ещё какой-то пахучей гадости, но, впрочем, семейству Беккетт всегда было присуще чувство такта. Острая кромка канцелярского ножа взрезала опоясывающую полоску бесцветного скотча, и под нарядной фольгой Джоанна увидела ламинированную жестяную коробку из-под печенья и простой конверт без штемпеля.

— Э-э-э, а можно мне? — поглаживая своё впалое, вечно голодное пузо, Патрик уже все губы изгрыз от нетерпения. — Пока я вскрываю банку, вы делайте свои ставки.

— Один к десяти, что это будет неповторимый и незабываемый сюрприз! — томно пропела Молли, и когда все удивлённо обернулись к ней, удивленно приподняла узкие, стрельчатые брови: — А что? Разве я что-то не то сказала? В детективных романах всегда так бывает!

— Ох уж мне эта мисс Очевидность! — расхохотался Патрик и скорчил немыслимую рожицу, означавшую «Самому всё понятно!» Пока Беккетт аккуратно обстригала край конверта, он поскрёб ногтями плёнку, но поняв, что зря старается, схватил тот же самый ножик. Там, гдё плёнка прилегала наименее неплотно, поддел её остриём, и она с сухим треском поддалась. Патрик в два счёта содрал обёртку и с загадочной улыбкой подцепил ногтем край крышки.

— Один к двадцати, что это будет…— внезапно он отбросил коробку от себя, прямо на стол. Из-под слетевшей вбок крышки так стойко, омерзительно и невыносимо шибануло тухлятиной, что руки Патрика судорожно взметнулись к лицу. Прикрыв рот и нос, он некоторое время издавал в ладони утробные, рыгающие звуки, но не сдержавшись, блеванул прямо на портфель Беккетт. За первым приступом рвоты последовал второй, и несчастный юноша, со слезящимися глазами и хлюпающим носом, надсадно кашляя, выдавил из себя неестественно хриплым голосом:

— О… дьявол! Что за идиотские шутки?

Впрочем, он мог бы ничего и не говорить, потому что развесёлый сквознячок бойко протянул по комнате жуткий смрад.

— Господи, да что же это? Выкиньте же хоть кто-нибудь эту дрянь! — Беккетт так и не успела вскрыть полностью конверт, но быстро поняла тщетность своего посыла. Прозеленевший до печёнок Патрик упал на колени рядом с ней, уткнувшись лицом в скрещенные перед собой руки, и громко, беспрерывно икал. Молли же, спасаясь от вони клочками бумажной салфетки, запихнутой в ноздри, с болезненными корчами на лице, тут же поспешила Патрику на помощь.

— Вот чёрт, помоги себе сам! — безо всякой надежды на помощников Джоанна достала из нижнего ящика стола пару вощёных бумажных пакетов, в которые иногда упаковывала старые дела. Стараясь не дышать носом, кое-как нахлобучила крышку на злосчастную коробку, в которой успела заметить полуразложившуюся рыбью тушку, завернула в пакеты и вылетела прочь. Как хорошо, что соседние офисы уже опустели, и никто не повстречался по дороге.

По лестнице на технический этаж Беккетт спускалась почти бегом, и когда тошнотворный «презент» скрылся в «ароматном» чреве мусоропровода, вздохнула с нескрываемым облегчением. Держа руки на отлёте, добралась до туалета. Щедро выдавливая на ладони жидкое мыло, до покраснения тёрла кисти друг о друга, периодически и старательно их обнюхивая, и ей всё ещё чудился этот мерзкий запах. Когда, наконец-то, Беккетт вернулась в офис, в нём уже произошли некоторые изменения. Стол и портфель были тщательно вытерты, а несчастный Патрик, перекочевав на диванчик в самом углу, развалился там с мокрым платком на лбу. Все до одного окна были распахнуты, и Молли, деловито нарезая по кабинету круги, сноровисто размахивала толстенным журналом. Бумажки в её носу по-прежнему торчали, хотя дышаться явно стало легче.

— Господи, да кому потребовалось так издеваться над нами? — простонал Патрик, затравленно поглядывая на босса. — Может быть, это письмо хоть что-нибудь объяснит?

Присев на край стола, Беккетт раскрыла записку. Ничего особенного, простая писчая бумага, на которой вкривь и вкось наклеены буквы из газетных вырезок:

«Слепая, бестолковая курица! И тебе ни за что не избежать такой участи!»

Подписи, естественно, не было.

— Конечно. Определенно, это письменное недовольство злопыхателей, — Джоанна грустновато глянула на ребят и с пониманием качнула головой. Патрик уже выпрямился, вытаращив глаза куда-то в пустоту, и к нему живо подсела Молли. Бумажным полотенцем она заботливо дотёрла следы рвоты на его губах и подбородке, потом нежно чмокнула в щёку и пристроила голову на плече, обвив руками шею.

— Можно ли нам теперь уйти? — вежливо поинтересовалась Молли, пока её возлюбленный глуповато помаргивал глазами и молчал. Наверное, никак не мог отойти от шока.

— До завтра, — хмуро сказала Беккетт и метнула скомканную записку в мусорную корзину. Проводив взглядом взявшихся под руки ребят, немного откатила кресло и, сцепив руки на макушке, плюхнулась в него, задумчиво глядя в потолок. Всей своей кожей она чувствовала, как вокруг неё угрожающе смыкается «зловонное» кольцо людской злобы. Одни только «молчуны», своими настойчивыми звонками, не прекращающимися даже ночью, способны извести кого угодно, но никто из членов семьи или коллег не посмел её попрекнуть. Все знали про её клятву освободить Пулгатти, и это не было пустозвонством. Стоит ещё чуть-чуть поднапрячься, потратить ещё немного сил и времени — и её подзащитный выйдет-таки на свободу. Обнимет семью и друзей, вдохнёт грудью утреннюю прохладу и порадуется восходу солнца не сквозь грубую решетку, а со ступенек своего собственного дома. И пусть душа Пулгатти всё ещё мечется в сомнениях, Беккетт видела, чувствовала, что пробудила в нём жажду жизни. Заставила поверить и в справедливый, беспристрастный суд, и в светлые надежды, и в благополучный исход дела. Тогда у них у обоих наступит праздник души и сердца, и может быть отступит, эта адская, нечеловеческая, давящая на неё усталость!

Напряжённые слушания в суде, жаркие споры до хрипоты и извечная адвокатская суета уже извели Беккетт вконец, и по возвращению домой она обессилено валилась с ног. Прямо в любящие объятия мужа. Дико болела голова, спина и ноги не то, что гудели, а зверски выли, и сон настигал Джоанну везде, где только можно: на кухне с куском пиццы, с мочалкой в тёплой ванне или же просто в кресле, с портфелем в руках. И Джим прекрасно всё понимал. На руках он приносил жену в кровать, и молча подоткнув одеяло, присаживался рядом. Поглаживая хрупкие пальцы любимой, вымаливал у Бога милосердие. Затем пристраивался рядом, заведя будильник, а наутро всё повторялось снова: тюрьма, офис, судебная канцелярия, офис, тюрьма и обратно по кругу. В такой истеричной свистопляске недолго было и срыв нервный заработать, но Беккетт молча, стоически терпела. Кивала, обменивалась репликами, улыбалась: открыто и доброжелательно — родным, коллегам и друзьям; холодно, независимо, плотно сжав губы — завистникам и недругам, и копила-копила свои силы на мощный, окончательный рывок. На суд. Вот где жёстко спружинит её обострённое чувство справедливости, и присяжным ничего не останется, как оправдать Пулгатти. При таком накале деловых эмоций, несгибаемом честолюбии и гордости она всё сможет, всё вытерпит, всё переживёт.