В семнадцать лет (гет)

— Ты замечал когда-нибудь, что в запахе мусора есть нотки ананаса? — спрашивает она и глаза у нее лукавые-лукавые.

Джим бурчит что-то потенциально обидное и затягивается, но улыбается. И морщинки у глаз появляются и смешная неровная борода просвечивает с того ракурса, с которого смотрит Джойс. Ей так радостно и хорошо, что она, кажется, готова курить за школой до конца жизни.

Воздух теплый и густой, а глаза Джима синие как мягкий мрамор и Джойс плевать, что так не бывает, она так чувствует и видит и значит так оно и есть. В семнадцать в общем-то и есть только то, что чувствуешь; всё, что не чувствуешь, — не реально и не с тобой. В семнадцать лет не читаешь сводку новостей и не ищешь лекарство от рака, не боишься, что пропавший ребенок — твой. В семнадцать лет всякий дым — это всего лишь скоротечная сигарета.

— Так что, ты замуж собираешься? — уточняет Джим и смотрит внимательно. Ищет малейшие признаки нервозности или сомнений — отведенный взгляд или лишнее слово, жест, пустой и многозначный звук.

Джойс чертыхается и вспоминает: коммуникация необратима. Шестой закон или что там им преподавали на черт пойми каком гуманитарном предмете. Джойс стихийная и настоящая. Из неё получилась бы отличная актриса. А вот язык за зубами держать иногда надо бы, боже мой.

— Да, собираюсь. Я тебе не говорила, хотела подождать. Не знаю. Чего-то хотела подождать. А тебе что Боб сказал?

— Да, Боб. Поздравляю. Рад за тебя.

Джим продолжает курить и не смотрит больше на Джойс так пристально. Уже увидел, что хотел. И ничего не сказал.

Джойс такая вспыльчивая, резкая, безумная, яркая. Такая пьянящая. И глаза у нее такие тёмные, чарующие. Смотришь и будто прыгаешь со стометровки со страховкой, но страховку эту первые метры не чувствуешь и дух захватывает, и сердце бьется так быстро-быстро. А у Джима глаза монотонные и джинсы рваные и на этом, пожалуй, всё. Что ему говорить?

У Джойс охрененный парень — шутник и манипулятор — Джойс конечно надеется (не думает, надеется, она же не глупая), что он никогда не использует это во вред ей. А ещё он гибкий и ладно сбитый, этакий дворовый кот, урчащий, когда чего-то хочет. А Джим, Джим надёжный. Поэтому он и поступает в нью-йоркскую полицейскую академию.

О чём ему говорить?

Джим напишет Джойс осенью, быть может в октябре. Напишет только ей, ведь она его непризнанный лучший друг. Напишет, как в академии, как сам, как люди и погода, не напишет, как скучает, спросит как дела и как скоро свадьба и не передумала она и не хочет ли бежать на Аляску раскапывать изумруды, как он предлагал в седьмом классе. Джойс посмеется и пошлет в ответ самодельное приглашение на свадьбу и Джим приедет.

Но это будет осенью.

Сейчас — курить за школой и легко касаться друг друга пусть и не в романтичном смысле, пить у кого-то дома чай с мятой и слушать одинаковую — настоящую — музыку. Джойс напевает какой-то привязчивый мотивчик и искренне улыбается закату. Джойс верит в свою счастливую и веселую жизнь и в то что мальчик, дающий надежду, получит свои погоны и вернется к ней, чтобы быть рядом.

А Джим просто смотрит и слушает.