Химерная ДНК (джен)

— Успокойся, Вадик. Ты все делаешь правильно. Ну сам посмотри — шрамик розовый уже, бледнеет потихоньку. Личико тоже розовенькое и уже совсем-совсем не похоже на скелет. Черепная кость благополучно срослась, выздоровление идет нормально…

— Нормально?! Где тут нормально?! Почему она до сих пор не приходит в себя? Ты же говорил — очнется дня через три, неделя максимум! А уже третья идет! Неделя! Третья!

— Вадик, ну что я могу сказать… человеческий мозг — штука темная. Можно только ждать и надеяться.

— Сколько ждать? У меня отпуск кончается!

— Вадик, мы бы могли помочь…

— Нет! Стасу ни слова!

— Ладно. Ладно… но я бы мог попросить Дэна, и он бы так построил маршрут, чтобы словно случайно оказались бы рядом, ну и…

— Нет!

— Ладно, ладно…

— На сегодня с процедурами все? Тогда я перейду на кухню, мне тут неуютно как-то. Словно она подслушивает.

— Вадик! Это суеверия! Ни человек, ни киборг не могут ничего слышать, если находятся в коме, а процессор у нее в спящем режиме, ты же проверял!

— Все равно…

Голоса удаляются. Хлопает закрывшаяся дверь. Дэлла продолжает лежать неподвижно, только бледные губы трогает чуть заметная улыбка. Это очень удачно, что ты такой параноик, офицер Ковалев, и не любишь слишком долго находиться в этой комнате. И удачно, что ты так веришь датчикам, которые легко обмануть, закольцевав поступающую информацию, — особенно вот такие датчики, на коленке сделанные из обычной бейби-следилки. Можно расслабиться и даже размяться. А ты ничего не заметишь.

А еще более удачно, что ты купил второй коммуникатор, чтобы не таскать тот, что на кухне, постоянно в комнату и обратно, он все-таки домашний, не портативный. Тяжеловатенько. И что запараллелил их — тоже удачно. Теперь подслушивать стало намного проще.

Дэлла прислушалась, но быстро потеряла интерес.

— …рефлексы… ну, рефлексы частично в норме, после блокатора и такой-то травмы, сам понимаешь… уровень гемоглобина… уровень белка… глюкоза… ну да, ну да… А что ты хотел, Вадик, это же не порезанный пальчик…

Обычный треп. Можно оставить маячок на тревожные слова, а остальное пометить как белый шум, чтобы не отвлекало. Ей было о чем подумать.

Хотя бы о том, что этот ребенок тебе чужой, офицер Ковалев. Ты не имеешь на него ни малейшего права.

Или о том, что все люди разные.

И не люди тоже

Вот, например, этот мелкий и рыжий, что сопит, протискиваясь в узкую дверную щель и стараясь сделать это так, чтобы его не услышали мужчины на кухне. Осторожно подтягивает дверь, закрывая (Дэлла наблюдает за ним сквозь ресницы). Оглядывается, на цыпочках подбегает к дивану. Упирается ладошками в валик совсем рядом с головой Дэллы, сопит. Шепчет жарко:

— Пр-ривет! Я знаю, ты пр-ритвор-ряешься! Давай игр-рать! Тор-лько папе не говор-ри! Тебя как зовут? Меня Аль-рик!

Дэлла открывает глаза и улыбается ему в ответ — нано-секунды хватило, чтобы принять новые правила и перестроить планы.

— А меня Дэлра. Давай.

* * *

Люди все-таки разные.

Это было странно, это было нелогично, против такого вывода бунтовал весь накопленный опыт, утверждающий, что люди просто притворяются разными, а на самом деле внутри все одинаковые. И их кишки одинаково приятно выглядят, развешенные на люстре. Ну или на перилах и ступеньках, и пусть даже не кишки — она успела увидеть эту сладостную картинку, уже падая в лестничный пролет, и последним чувством перед накатившей темнотой было удовлетворение, что хотя бы вот так, что хотя бы размен в ее пользу.

И все-таки...

Дэлла злилась. Следила. Раз за разом запускала аналитическую программу, ужесточая критерии. Искала ложь, ловила агрессию и страх. В словах, в жестах, в интонации, в действиях. Находила. Фиксировала. Включала в анализ, принимала в расчет. И раз за разом все равно получала тот же результат — люди разные. Во всяком случае — этот конкретный человек. Такое тоже бывает, оказывается. Исключение из общего правила. И ей повезло нарваться.

Вернее, не повезло.

Ладно.

Уболтал, языкастый. Живи, офицер Ковалев.

Глупо это. Ужасно глупо, но Дэлла уже знала, что не станет его убивать. Кучу проблем себе на сраку этим обеспечит, да, но не станет. Потому что это неправильно.

А проблемы будут, и очень серьезные, тут и процессор не нужен, чтобы такой простейший анализ выдать. Такие, как офицер Ковалев, не успокаиваются и не смиряются никогда и ни при каких обстоятельствах, их нельзя остановить, не убив, и, оставляя его в живых, она тем самым обеспечивает на свою многострадальную задницу максимум неприятностей на много-много ближайших лет.

Ну и ладно. Зато точно не будет скучно.

Осторожное шуршание двери — не скрип, так, движение воздуха. Дэлла не закрывает глаз и не застывает привычным манекеном, потому что знает, кто пришел. Наоборот — поворачивается к двери лицом и улыбается.

— Дел-ра? Не спишь? Будем игр-рать?

— Будем-будем, не сплю. Заходи, только тихо.

Все просто отлично, офицер Ковалев. Мы с твоим (не-твоим) сыном будем играть. Много. И когда через некоторое время силы окончательно восстановятся и мы уйдем — Алик не будет ни кричать, ни вырываться, ни плакать. Он пойдет за ручку, с улыбкой и постоянными «почему», как самый обычный малыш. С самой обычной мамой. Ну или тетей. Это ведь, в сущности, не так уж и важно.

Главное — чтобы подальше от вас. Людей.

* * *

Воспитывать ребенка киборга должен киборг.

И даже не потому, что человек не справится — справится. Первые несколько лет во всяком случае точно справится, и даже не загубит ничуть, да и потом тоже может вполне сам инициацию провести — достаточно найти хозяина более или менее близкой по фенотипу «шестерки» и выпросить или купить (или украсть) у него немножко крови. Не его собственной, конечно, а физиологической жидкости его ценного оборудования.

Даже аналогичная группа не обязательна — красные кровяные тельца можно и отфильтровать, наноимплантаты содержатся в плазме. А после введения в девственный организм при наличии в этом организме химерного улучшенного ДНК наноимплантаты ускоренно реплицируются до нормы — в них такая программа заложена: самовосстанавливаться, если концентрация в крови оказывается вдруг по какой причине ниже определенного уровня. Очень удобно в рейде, киборга достаточно просто хорошо кормить — он практически после любого несмертельного ранения восстановится сам.

Процессор, конечно, самозарождаться неспособен, это было бы слишком. Так что клон киборга все равно останется недокиборгом — но это намного лучше, чем жалкий ублюдочный чистокровный хомик, в котором имплантаты вообще никогда не приживутся. Человек и киборг — слишком разные, внешнее сходство обманчиво.

Ребенок с химерным ДНК и безо всяких имплантатов сильнее и умнее подавляющего большинства сверстников. В нем лучшие гены спортсменов и гениев. При развитии наноимплантатов этот разрыв усилится. Сами дети вряд ли обратят внимание или значение придадут, но окружающие взрослые могут и заинтересоваться подобным суперменчиком. Люди завистливы и жадны.

Пришлось бы или переезжать с места на место — или убивать слишком любопытных соседей. Судя по роже офицера Ковалева, он бы скорее выбрал второй вариант. Дэлла предпочла бы свалить — но в этом и заключалась основная разница между ними: Дэлла не была человеком. А офицер Ковалев — был. И основная проблема тоже заключалась именно в этом.

Человек не должен воспитывать ребенка киборга. Ну или клона, не важно, важно что маленького. Не должен просто потому, что... ну, не должен. Вот и все. Неправильно это.

Хватит с них взрослых…

* * *

— Ну и где ты налажал, эскулап хренов?!

Вадим, согнувшись в три погибели, нависал над кухонным столом и смотрел в экран коммуникатора так недобро, что Вениамин невольно поежился. Некоторого дополнительного драматизма картине придавала стоящая как раз между Вадимом и терминалом большая суповая тарелка с грязным ботинком и вилкой, запутавшейся в шнурках. Вениамин покосился на ботинок, уточнил осторожно:

— Вадик, ты сейчас это о чем?

— Почему она до сих пор не приходит в себя?! Два месяца уже!!!

— Ох, Вадик, ну и напугал же ты меня! — облегченно выдохнул Вениамин. — Думал, какая-то новая проблема, а тут все старые…

— От этого они не становятся меньше!

— Ну это как посмотреть, Вадик, как посмотреть… старые проблемы привычнее, мозг начинает работать над ними в фоновом режиме, и в конце концов подсознание почти всегда находит ответ… Ты сядь, Вадик, сядь, разговаривать лучше сидя. — Вениамин удержался и не добавил: «А я же вижу, что ты очень хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит!». Добавил другое: — А то я вижу только резинку от твоих трусов. когда ты забываешься и перестаешь нагибаться. Согласись, что доктор, разговаривающий с чужими трусами, выглядит несколько странно…

Вадим отодвинулся от экрана, смущенно поправил домашние штаны (тоже на резинке вместо пояса), нашарил рукой стул. Сел. Помял руками лицо, напоследок с силой несколько раз проведя ладонями ото лба к подбородку, словно пытаясь содрать с кожи что-то невидимое — ну или, может быть, саму кожу. Впрочем, лицо его после всех этих манипуляций осталось таким же помятым, как и ранее. Но сам Вадим слегка успокоился. Во всяком случае, больше не орал, даже шепотом. Вздохнул. Спросил с тихим отчаяньем:

— Ну тогда хотя бы скажи мне, как человек человеку, — что я делаю не так?!

В этот момент он до жути напомнил доктору другого бывшего космодесантника. Разве что не добавил прочувствованно: «М-м-мозгоеды!»

— Да все ты правильно делаешь, Вадик, — заторопился доктор, понимая, что главное сейчас — успокоить и всячески поддержать того пациента, который находится в пределах хотя бы относительной досягаемости, иначе велик риск потерять обоих. Тем более что выглядел Вадим ужасно: всклокоченный, осунувшийся, с темными кругами вокруг запавших глаз. — Черепно-мозговые травмы — штука непредсказуемая даже и у людей, а наличие процессора увеличивает непредсказуемость в разы, если не в десятки раз. Мозг вообще штука тонкая, а уж у киборга…

Сидящий перед коммуникатором на маленькой кухне Вадим вцепился в растрепанные серые патлы обеими руками, несколько раз сильно дернул. Выть больше не стал, даже шепотом, но дышал тяжело, раскачивался из стороны в сторону. Вениамин наблюдал за ним с тревогой и как никогда жалел о невозможности передачи по даль-связи материальных объектов. Убойной дозы успокоительного, к примеру. И желательно — внутривенно. Но, увы, до такого не сумели додуматься пока даже центавриане, и бедным врачам приходилось действовать, словно в темное двадцатовековье, почти что исключительно одними словами. Конечно, слова тоже порою бывают и лекарством, и даже оружием, например, слова командира, пусть даже и бывшего. Стасик бы наверняка нашел нужные слова или интонацию, да что там слова — ему и взгляда могло хватить, чтобы привести в чувство бывшего подчиненного. Насколько все было бы проще, если бы не вечная вадиковская паранойя, у которой так не вовремя случилось обострение…

Вениамин вздохнул, пожевал губами, предложил неуверенно:

— Хочешь, я Дэна разбужу? Может, он что присоветует…

Вадим замер. Разжал пальцы — волосы так и остались торчать клочками в разные стороны. Похоже, он в последнее время так часто их дергал, что они смирились и уже не старались улечься поудобнее, понимая всю тщетность подобных стремлений.

— А он… узнал что-то новое?

Вениамин колебался между врачебной этикой и врачебной же честностью лишь долю секунды. Вздохнул:

— Со вчерашнего дня? Вряд ли.

— Тогда не надо, — буркнул Вадим, старательно глядя в угол. — И это… у вас там ночь, да?

— Уже нет, — Вениамин и тут не соврал. Ну, почти — пять часов утра действительно трудно было бы назвать ночью.

— Извини.

Вадим еще больше ссутулился на жестком стуле и вяло потянул руку к кнопке отключения связи.

— Да нет-нет, все нормально, я как раз уже встал, — заторопился Вениамин, понимая, что иначе вот сейчас этот пациент прервет сеанс и останется один на один со своими проблемами, а бедному доктору потом переживай до следующего звонка. — Я уже встал и сам как раз думал тебе позвонить, спросить, как там и что там, да не решался, а тут ты как раз, очень удачно вышло… ты, главное, не молчи, ты рассказывай, Вадик, рассказывай, а я буду думать, вопросики глупые задавать, может, и придумаем что, на пару-то проще думается…

Вадим вздохнул, но руку от кнопки убрал, снова с силой потер лицо ладонями.

— Да что тут рассказывать… Делаю все по вашим инструкциям, капельницы, электростимуляции, массаж… Сканирую, как студент-зануда, после каждой процедуры. Динамика каждый раз положительная, да ты же и сам видел, я же чуть ли не ежедневно вам сканы отправляю! Эффекта ноль. Нет, с виду все хорошо, шрамы зажили, даже волосы отрасти успели, личико розовенькое, сам же видел, уже почти месяц розовенькое… лежит такая, словно спит. Пульс-давление-биохимия в норме, и даже не в нижних границах! Просто как у спокойно спящего человека, ритмы эти все твои, альфы да тетты… ну ты же сам проверял, с комой ничего общего!

— Кроме основного признака, — мягко напомнил доктор.

Вадим сник.

— Да. Она не просыпается. Не открывает глаза. Не реагирует ни на боль, ни на свет, ни на звук, ни чисто рефлекторно. Основной признак, да, я помню.

— Зрачки проверяешь?

— Каждые три часа! Полный бред. То сужены, то расширены, то реагируют, то нет. Я же тебе постоянно отправляю таблицу, ни малейшей закономерности!

— А корнеальные рефлексы почему перестал?

Вадим передернул плечами, словно на кухне внезапно стало холодно. Ответил едко:

— Знаешь, я не буду больше тыкать ей углом одеяла в открытый глаз! Чувствую себя при этом… короче, не буду, ясно?! А главное — зачем? Лишь для того, чтобы ты снова мог убедиться: она его не закроет? Я это тебе и так скажу! Не закроет.

— Значит, отсутствуют, — доктор вздохнул.

Вадим безнадежно махнул рукой.

— Она их вообще не закрывает! И не открывает, сама, в смысле, ну я же тебе и раньше говорил, самому каждый раз приходится. И открывать, чтобы проверить эти твои долбаные рефлексы, и закрывать потом. Чтобы роговица не пересыхала. Но это как раз ерунда, подумаешь. Открыл-закрыл, делов-то… Нет, ну вот ты врач, ты Дэна вашего в разных состояниях видел, скажи — у него что, тоже была эта идиотская избирательность выполнения приказов?! Почему она иногда слушается, а иногда словно и не слышит?

— Вадик, у девочки была сильнейшая черепно-мозговая, после таких повреждений многие вполне нормальные до травмы люди папу с мамой не узнают, не то что чужого дядю.

— Но она-то не человек! У нее два вида памяти!

— Значит, и в два раза больше возможности возникновения всевозможных накладок.

— Тогда почему она временами все-таки слушается? Я ведь чуть не обделался, когда она первый раз встала и в сортир потопала! Приказал — и она встала, словно так и надо, словно она самая нормальная. Она же сорванная на всю башню! Она вообще подчиняться не должна! Ты Дэна спрашивал? Может программа назначения хозяина самовосстановиться? Ну, после травмы там или после физического повреждения процессора? Или этой твоей формации гребаной?

Вениамин снова вздохнул и некстати подумал, что с такими друзьями ему смерть от старости не грозит. Вот от инфаркта-инсульта — запросто. Или от гипервентиляции легких, если и дальше будет вздыхать так глубоко и так часто. А что поделать? С некоторыми бывшими космодесантниками порою приходится разговаривать как с дебильноватыми детишками — долго, мягко, вдумчиво и разжевывая каждую мысль до кашицы. Иначе в лучшем случае выплюнут. А в худшем поймут неправильно, переосмыслят по-своему и схлопочут заворот интеллектуальных кишок, возись с ними потом…

Продолжаем разговор…

— Вадик, ретикулярная формация тут ни при чем, это органика, и никакие программы там самовосстановиться не могут. Разве что самые обычные, клеточные — питаться, размножаться, передавать нервные импульсы куда следует. Что же касается процессора — тут сложнее. Дэн и сам довольно долго паранойил, пока не убедился, что любым самым навороченным дексовским прогам далеко до кряков Фрэнка. Да оно и понятно. Там работают простые мастера, а Фрэнк — гений. Если бы твою рыжую хакал кто другой, основания для волнений имели бы место быть, и не шуточные, но ведь прогами с нею поделился не кто-нибудь, а наш Ланс. То есть — прогами Фрэнка. То есть — восстанавливаться там попросту нечему, фрэнковские проги вычищают всю эту дексистскую дрянь под корень и с гарантией на три метра вглубь. Если там что и могло всплыть и самозапуститься — так это какая-нибудь реклама порносайта, ну ты же знаешь Фрэнка…

— А если ее так приложило башкой, что программу нахрен переглючило полностью и каким-то колдунством прописало меня в хозяева?! Иначе откуда это — тут слышу, тут не слышу, а тут вообще мне в микросхему недоношенного алькуявца заворачивали?!

— Мозг — штука сложная, Вадик, тут человек еще и с органикой не до конца разобрался, а у нее ведь еще и процессор заглючить мог. Даже вполне здоровые и вроде бы вменяемые люди и то ведут себя порою очень странно. — Доктор смотрел честными глазами и даже сочувственно, стараясь не коситься на ботинок в суповой тарелке. — Что-то попадает в зону игнора, и человек его не замечает. Даже столкнувшись нос к носу. Человек просто уверен, что такого не может быть — и оно для него не существует. Оно выпадает за рамки его реальности и остается невидимым и невыполнимым

— Знаю! Читал, — буркнул Вадим и тут же взорвался, хотя и по-прежнему шепотом: — Но тут-то совсем другое! Вот скажи мне, чем приказ посетить туалет, умыться или почистить зубы отличается от приказа проснуться? Открыть глаза? И чем два последних — от приказа встать, в конце концов?! Почему ее долбаным кибермозгом не игнорируются вот эти встать-посрать-пожрать, но напрочь вылетают и не воспринимаются «открыть глаза»? Да и альфа-ритм, опять же… Ну вот скажи мне, как такое может быть, чтобы динамика положительная, лечение успешное по всем параметрам — а результата нет как нет?!

— Не знаю, Вадик, не знаю… — Доктор стоически замаскировал зевок сочувственным вздохом. — Будь она обычной женщиной, я бы мог подумать, что эта такая слишком далеко зашедшая форма кокетства, а так…

— Кокетства?

Вадим уставился на доктора таким подозрительным взглядом, что тот занервничал и поторопился объяснить:

— Ну да, Вадик, видишь ли, женщины часто влюбляются в раненых, за которыми ухаживают, и поэтому думают, что и на мужчин это тоже срабатывает. Глупость, конечно, — Вениамин с виноватой улыбкой пожал плечами, словно извиняясь за чужой идиотизм, — но им так кажется. Отсюда все эти «ах, я подвернула ножку, возьми меня на ручки», «ах, я так слаба», «ах, мне так нужна твоя помощь!» ну и все такое прочее в том же роде, понимаешь?

— Не понимаю. — Взгляд Вадима из просто подозрительного стал почти враждебным. — При чем тут женщины? Мне не нужны никакие женщины, кого бы ты мне ни пытался всучить и какими бы опытными медсестрами они ни были! Мне хватает и одной напичканной имплантатами глючной дряни женского пола!

— Да нет же, Вадик, ты все неправильно понял! — замахал руками Вениамин. — Я просто говорил, что если бы она была обычной женщиной, у нее вполне могла бы быть какая-то причина так себя вести, и я, в свою очередь, вполне мог бы подумать, что она просто водит тебя за нос. Ну притворяется, понимаешь? Просто притворяется, изображает себя более больной, чем есть на самом деле. Ну чтобы ты ее пожалел лишний раз, проникся сочувствием, расслабился и все такое… Чушь, короче, полная, ведь причины-то у нее как раз и не… Вадик? Что случилось? Ты так побледнел… Вадик, ты куда?!

Последние слова прозвучали в пустоту — Вадима на кухне уже не было.

* * *