Проклятие (гет)

Он не помнил, как оказался здесь. Точнее знал теоретически, что он как-то сюда добрался. Но как именно он это сделал? Пришел пешком? Трансгрессировал? Воспользовался камином?

Драко осмотрелся. Небольшое помещение, деревянные панели на стенах. Было бы совсем темно, если бы не десяток свечей, паривших в воздухе. И он, абсолютно нагой, в центре пентаграммы, мелом начерченной на полу.

Несмотря на странное ощущение нереальности происходящего, Малфой точно знал, что он должен делать. Опустившись на колени, Драко крепко сжал палочку и, направив на левую ладонь, одними губами прошептал заклинание. Ладонь рассек глубокий порез. Малфой с силой сжал руку в кулак, поморщившись от неприятных ощущений. Капли крови мерно застучали об пол. Другой рукой Драко принялся чертить в воздухе руны. На секунду они проявлялись ярким свечением, растворяясь уже в следующее мгновение.

Время и место выбраны идеально. Драко чувствовал Силу, которая била ключом. Место Силы, что словно водяная жила, скрывалось в тысячах футах под землей. Воздух был пронизан магией. Как и всегда в этот день. В День Весеннего Равноденствия границы миров стирались, позволяя магии беспрепятственно перетекать из реальности в реальность.

Одна руна сменяла другую, и вот наконец голос зашептал слова древних формул. Драко трясло, то ли от холода, то ли от Силы, что раз за разом накатывала волнами, растекаясь по венам.

Мерлин, началось!

На руках выступили вены и сосуды. Руки покрывались чудным узором, будто кто-то накинул на них черную сеть. И эта сеть пульсировала в такт биению сердца. Кисти, предплечья, низ живота, лицо — все было покрыто десятками, а может даже сотнями пульсирующих сосудов и капилляров, стремившихся к сердцу. Драко сильнее сжал рассеченную руку и увидел, что кровь, стекавшая на пол, сменила свой алый цвет на угольно-черный. Значит, он все сделал правильно.

— ...sanguis novus est, — на выдохе прошептал Малфой окончание формулы.

Несколько секунд ничего не происходило. Только продолжала пульсировать черная сеть, заполнившая собой все нагое тело. Казалось, это продолжалось целую вечность. Но наконец смоляной узор стал отступать, возвращая крови багряный цвет.

Драко шумно выдохнул, пытаясь справиться с дрожью. Он следил за тем, как светлеют и вовсе растворяются сосуды, дюйм за дюймом освобождая кожу. Осталось совсем немного возле самого сердца.

Малфой ничего не успел ни подумать, ни осознать. Чернота накрыла его, отправляя в забытье.

* * *

— Ау, Гермиона, ты с нами? — Гарри пощелкал пальцами перед носом подруги, которая уставилась остекленевшим взглядом на чашку чая.

Приглушенные и очень далекие голоса друзей доносились как будто из-под толстого слоя воды. Сознание Гермионы пребывало в каком-то вакууме, где не было ни красок, ни звуков — ничего. Вдруг пустота дала трещину, и мир наполнился ощущениями — раздраженными голосами друзей, ароматом чая, шумом улицы, красками и запахами цветущей весны.

Трое друзей сидели на открытой веранде их любимого местечка в Косом переулке. Заведение было точной копией горячо любимой в школьные годы чайной в Хогсмиде.

— Я... Гарри, прости, — Гермиона слабо улыбнулась, — о чем мы говорили?

Гарри неопределенно махнул рукой, отвечая на ее улыбку.

Их чайные посиделки перед началом трудовой недели были милой традицией и настоящей отдушиной, позволяющей отвлечься от хлопот и проблем.

— Гермиона, ну сколько можно думать о работе, а?

О работе? Возможно, да. Или нет... Девушке казалось, что до возгласа Гарри “Ау, Гермиона!”, ее физически здесь... не было?

“Что за бред?” — подумала Гермиона, извиняюще улыбаясь друзьям.

— Мерлин, кто о чем, а Гермиона Грейнджер... — обреченно начал Рон.

Гарри опасливо покосился на подругу. Работа — тема опасная для их троицы. Ненавистная, болезненная для Рона. И горячо, а иногда даже фанатично, любимая Гермионой.

— К твоему сведению, — перебила его Грейнджер.

— ...опять о том, что уже сидит у меня в печенках, — не обращал внимания Уизли на попытки девушки прервать его излияния.

— Рон!

— ...о своей чертовой целительской практике, чтоб ее соплохвост сожрал!

— Рональд Билиус Уизли! — Грейнджер несильно стукнула кулаком по столу, грозно воззрившись на него. — К твоему сведению...

— Мерлин... — прошептал Рон, закатив глаза и прячась за свежим выпуском “Пророка”.

— К твоему сведению! — наконец перехватила инициативу Грейнджер. — Я регулярно выслушиваю о квиддиче и “охеренных ножках”! Так что будь любезен и потрудись сделать вид, что и мои интересы тебя хоть каплю волнуют! — девушка гневно сверкнула глазами, переводя взгляд с одного друга на другого. — Вас обоих!

Гарри смущенно буркнул что-то примиряющее, глядя, как Гермиона нервно кромсает вилкой кусок пирога, пока Рон с подчеркнутым интересом сосредоточился на газете.

Повисшую в воздухе паузу прервал возглас Грейнджер. Она вскрикнула и выхватила у друга “Пророк”.

— Смотрите, вот здесь!

Троица уставилась на изображение, занимавшее неприлично мало места на самой последней странице выпуска.

— Мать моя Моргана, это же... — Рон выпучил глаза то ли от удивления, то ли от ужаса.

— Нарцисса Малфой, — подытожил Гарри, нервно передернув плечами.

Гермиона пробежала глазами по статье. Хотя, статьей это можно было назвать с натяжкой. Пара скупых строк о том, что миссис Малфой скончалась, следствие ведется. Далее приносились соболезнования ныне единственному отпрыску дома Малфоев, и далее, и далее.

С колдографии на друзей строго смотрела и поджимала губы сдержанная и чопорная Нарцисса Малфой. Даже на мизерном портрете на последней странице газеты она выглядела идеально.

— Вот это да, — выдохнул Рон, — что произошло? Она вроде не собиралась... — и осекся, осознав, как глупо прозвучали его слова.

— Это не наше дело, что там произошло, — отрезал Гарри, отодвигая от себя пустую чашку.

Рон с удивлением уставился на товарища. Чего-чего, а такого ответа он точно не ожидал. Любознательность Поттера давно стала притчей во языцех. Да, в таком вопросе любознательность — нонсенс, но все же, это ведь Малфои, с их-то прошлым!

— Гарри прав, Рон, — строго произнесла Грейнджер, демонстративно избегая взгляда Рона, — это касается исключительно семьи Малфой.

Хотя, признаться, ее и саму смутило неожиданное известие. Может, стоило попросить Гарри узнать об этом в Министерстве?

Но не могла же Гермиона поддержать любопытство Уизли после его хамского поведения! И еще хуже — ввязаться в очередную бессмысленную перепалку с Роном! Святая Моргана, дай ей терпения!

* * *

Самый перспективный колдомедик столетия по версии журнала “Колдомедицина сегодня” заглянула в ежедневник для проверки списка пациентов на текущий день.

Несколько старых знакомых, особых любителей экспериментировать с экзотическими растениями и животными.

Парочка снобов, которым чувство собственной важности не позволяет обратиться в муниципальную лечебницу и вынуждает втридорога оплачивать услуги частного колдомедика.

Трое новых клиентов, и один из них с очень необычным именем. Гермиона даже издала тихий смешок.

Для новых пациентов следовало подготовить договор. Ничего особенного, просто вид магического контракта о неразглашении личных данных лечащегося. Хоть это были и не слишком сложные чары, но все же Гермионе пришлось потрудиться над их созданием, и в душе она очень гордилась своим изобретением.

Грейнджер легко взмахнула над пергаментом палочкой, выводя одной ей знакомые фигуры и нашептывая слова заклинания. За этим занятием ее и застал первый пациент.

Не отрываясь от пергамента, Гермиона свободной рукой сделала приглашающий жест в сторону кресел. Боковым зрением она видела, как темный силуэт переместился от камина к мягкому креслу и выжидающе замер.

Взмах волшебной палочки, и на долю секунды пергамент вспыхнул золотистым светом. Готово.

— Мистер Ретт Батлер? Серьезно? — девушка опустилась в кресло, с неприязнью встречаясь взглядом с молодым человеком.

* * *

Гермиона Грейнджер его удивила. Оказывается, она не заумная книга, которой придали невнятную внешность угловатой девчонки, а девушка.

Пожалуй, он впервые отметил это, когда увидел то интервью в журнале. Статью сопровождало большое изображение мисс Всезнайки. Вопреки ожиданиям, с колдографии на читателей внимательно взирала вовсе не сутулая растрепанная зубрила, а молодая женщина с копной аккуратных локонов и удивительно живым взглядом.

“И парой отнюдь недурных ножек!” — вдруг подметил он.

Драко Малфой сделал этот вывод неожиданно для себя, пока пересекал кабинет Гермионы Грейнджер от камина к креслам.

“Ноги Грейнджер? Ну-ну”, — одернул себя Драко, устраиваясь поудобнее. Он всматривался в пергамент, озаривший комнату яркой вспышкой света.

— Мистер Ретт Батлер? Серьезно?

— Мне нравится это произведение, — произнес Малфой, конечно, привычно растягивая слова.

Гермиона поморщилась: то ли от манеры, которой была произнесена фраза, то ли от того, что заносчивый говнюк Малфой знает и любит “Унесенных ветром”.

— Зачем ты пришел? Зачем скрыл свое имя? — колдоведьма постукивала палочкой по столу, рассматривая бывшего однокурсника.

Язык вряд ли бы повернулся назвать его красавцем, уж точно он был не похож на идеальных золотоволосых волшебников со страниц “Ведьминого досуга”. Но что-то приятное и цепляющее в чертах лица было.

“Статное и... породистое? Что за ерунда? Самоуверенный говнюк — вот характеристика в самый раз!” — мысленно фыркнула Гермиона.

— Десять баллов за вежливость, Грейнджер, — ехидно хмыкнул Малфой, — если ты всех пациентов так встречаешь, я удивлен, что они у тебя вообще есть.

Гермиона глубоко вдохнула и выдохнула. Его тон ее не удивил. Выдержка и профессионализм.

“Ну не засранец ли?” — услужливо подкинул внутренний голос риторический вопрос.

— Ты не ответил.

— Ах да, какой я бестактный, — наигранно удивился Драко и сделал эффектную паузу. — Я пришел, чтобы получить лечение. Невероятно, правда? — Малфой закинул ногу на ногу, демонстративно развалившись в кресле.

— А второй вопрос — почему не записался на прием под своим именем, ну, я полагаю, это не должно удивлять владельца частной консультации, если у него, конечно, есть хотя бы унция мозгов, — закончил Малфой, нарочито рассматривая свой маникюр.

Гермиона молчала, сверля Драко взглядом.

— Послушай, Грейнджер, — начал тот, прерывая затянувшуюся паузу, — ты не горишь желанием находиться со мной в одном помещении, я это понимаю. Но, увы, мне это безразлично. Сейчас мне нужна твоя заумная голова и профессиональные навыки.

“Кажется, мир сошел с ума, раз чертова Грейнджер — мой единственный шанс”, — Малфой неуютно заерзал в кресле.

Драко внезапно поднялся и, заложив руки за спину, показательно прошелся по кабинету. Грейнджер, мать ее, все еще не проронила ни слова. Его легкое волнение начинало перерастать в легкую панику.

Гермиона внимательно следила за бывшим однокурсником.

“Кожные покровы бледнее обычного, серые тени под глазами, бескровные губы”, — мысленно отметила она чутким взором профессионала.

— Ну хорошо, — спокойно произнесла Гермиона, — извинись за то, что годами вел себя как придурок, и перейдем к делу.

— Это шутка? Нам что, опять по двенадцать? — мгновенно вскипел Драко.

Малфой враждебно сощурился, наблюдая, как губы девушки подернулись тенью язвительной улыбки.

— Может, мне еще и на колени перед тобой встать? — прошипел Драко.

— Малфой, я не шучу, — предупреждающе произнесла Гермиона, — либо так, либо выметайся из моего кабинета.

Девушка кивнула на камин, смерив Драко презрительным взглядом. Она не сомневалась, что он уйдет.

Однако уходить Драко Малфой не собирался.

После войны под сводами поместья Малфоев с завидной периодичностью звучала фраза о том, что может их род — вовсе не род героев, но они превосходно выживают и приспосабливаются.

“Надеюсь, ее магловские мозги хотя бы вполовину так хороши, как все говорят. А не то я засуну ей эти извинения так глубоко в...” — Драко остановил внутренние излияния оскорбленной личности. Он выпрямился и, приторно улыбаясь, изобразил легкий поклон в сторону собеседницы.

— Грейнджер, пожалуйста, прости меня, — процедил Драко, буравя взглядом однокурсницу, которая, впрочем, смотрела в ответ не менее пристально, — за то, что имел неосторожность неоднократно задевать тебя и твоих милейших друзей в годы нашей ветреной юности.

Хотя глаза и метали молнии, губы Малфоя растянулись в угодливом оскале.

Выдержав триумфальную паузу, Гермиона приглашающе махнула рукой в сторону кресла, сопроводив жест не менее приторной, чем у Малфоя, улыбкой.

— Начнем.

— Начнем.

Гермиона, не дожидаясь пока Малфой займет предложенное ему место, легко взмахнула палочкой, оставляя на зачарованном пергаменте сияющую золотом подпись. Еще один взмах, и пергамент поднялся в воздух и плавно поплыл в направлении Драко.

— Это наш с тобой договор, он...

— Знаю, — жестко прервал ее Драко, — я знаю.

Как только палочка Драко проделала необходимые пассы, подписывая магический контракт, тот на секунду завис в воздухе светящимся пятном, а затем рассыпался облаком золотых пылинок, растаявших в воздухе.

— Хочешь сохранить это в тайне? — поинтересовалась Гермиона.

Подобный вид чар, связывающий целителя и больного, насколько было известно самой волшебнице, никто кроме нее не использовал. Еще один пунктик, в котором магглорожденная Гермиона Грейнджер дала фору доброй половине магического сообщества.

— Не твое дело, Грейнджер, — сухо произнес Малфой, опускаясь в кресло.

“Ответ в стиле Драко Малфоя. Ничего не меняется, даже удивительно”, — отметила про себя Гермиона.

Память услужливо подкинула картинку, где трое друзей стоят в одном из коридоров Хогвартса, а прямо перед ними, надменно произнося фразу “Не твое дело, Поттер!”, расположился Малфой со своей идиотской свитой.

— Тогда расскажи мне в чем, собственно, твоя проблема, — вопросительно подняла брови Гермиона.

Драко молчал, раздумывая.

На его удивление Грейнджер довольно быстро согласилась взяться за лечение (гриффиндорская добродетель, чтоб ее!). Не считая балагана с извинениями, конечно. Он мог поклясться, что на мгновение перед глазами возникла обиженная малолетка из прошлого. Не хватало только блюющего слизняками придурка.

Драко, немного помедлив, расстегнул мантию и повесил на спинку кресла.

— Что ты делаешь? — Гермиона с сомнением смотрела на раздевающегося пациента.

— А на что это похоже? — огрызнулся Малфой. Он закончил возиться с пуговицами и распахнул белоснежную рубашку, обнажая торс.

Грейнджер шумно выдохнула. Она не могла поверить своим глазам.

Живот и грудь Малфоя покрывало полотно черных вен и сосудов. Они пульсировали, перекатываясь под кожей в такт ударам сердца.

— Сначала их было немного, — начал Малфой, наблюдая за приближающейся Гермионой, — но потом все стало разрастаться и... — Драко запнулся, когда она, набросив на руки защитные чары, коснулась прохладной ладонью живота и провела выше по торсу.

— Ты горячий.

— Что, прости? — с сомнением в голосе переспросил Малфой, уставившись на Гермиону.

— Потрогай, — Гермиона положила вторую руку туда, где располагалось сердце. В этом месте скопление трепещущих линий было не узором, а немыслимой концентрацией черноты: — Аж обжигают. Неужели ты ничего не чувствуешь?

“Будто что-то живое”, — подумала Гермиона, ощущая под ладонями ритмичное биение черной сетки.

Она проделала несложные пассы палочкой. С кончика вырвались несколько светящихся пятнышек белых и красных цветов и растаяли в воздухе.

— Жара нет, температура в пределах нормы. Но это, — бормотала Гермиона, не замечая внимательный взгляд Малфоя, — это аж пылает!

Драко молча наблюдал за действиями Грейнджер. За ее шевелящимися в беззвучном шепоте губами. За взмахами палочки и за какими-то огоньками и искрами, срывающимися с ее кончика. За невесомыми попытками очертить рельеф особенно насыщенных переплетений.

Да, многое меняется.

Если бы это произошло лет восемь-десять назад, он бы обязательно отпустил что-то вроде “убери свои грязные лапы”, “мне придется содрать с себя кожу”. Тогда это казалось таким правильным, непреложной истиной. Чистая кровь и грязная. Он бы скорее подох, чем позволил вот так прикасаться к себе.

А потом пришла она — война. Которую безумцы, вроде его тетушки, алкали и ждали с сумасшедшим упоением.

И оказалось, что магглы и маги совершенно одинаково боятся, одинаково умирают, одинаково кричат, истекают кровью одного цвета. И будь ты хоть десять тысяч раз чистокровным, твоя жизнь и родословная не стоят ничего, ведь ты всего лишь пешка, инструмент. И не дай Мерлин вдруг оказаться не в том месте. И не в то время. И перейти дорогу не тому. И посметь себе не те мысли. И выбрать не ту сторону.

Чистокровный отпрыск величественного рода вляпался в самое дерьмовое дерьмо всем своим существом. И приперся за помощью к грязн..., нет, к магглорожденной колдунье. Карма, мать ее.

— Вернемся к твоему самочувствию, — Гермиона нарушила тишину, жестом показала, что закончила и вернулась за стол, позволяя Драко одеться.

Она нахмурилась и смахнула с рукава невидимую пылинку, бросая на пациента тревожный взгляд. Когда Малфой занял свое место в кресле, девушка продолжила:

— Опиши мне свое физическое состояние, — Гермиона махнула рукой, и самопишущее перо ритмично зашуршало по пергаменту, — что ты чувствуешь, сколько это продолжается, как оно появилось. Все, что знаешь.

— Это появилось недели три назад, может и больше, — протянул Драко, оставляя другие вопросы без ответов.

— Есть какие-то мысли о том, что это? Догадки? — осторожно спросила девушка.

— Раз я сижу перед тобой, логично предположить, что нет.

— Ты не пытался предпринять что-то самостоятельно? — Гермиона с сомнением смотрела на Малфоя.

Она первая, у кого он попросил помощи, она знала это точно. Вполне логично, раз он так уцепился за изобретенный ею контракт. И так сильно хочет держать это в секрете, что даже явился под вымышленным именем.

— Я по-твоему совсем тупой? Перепутала меня с Уизли? — Драко скривился, произнося фамилию Рона, словно почувствовал его отвратительный вкус. — Конечно, я перепробовал все, что знал: противоядие от обычных ядов, от магических, целую кучу лечебных чар, антидот по Третьему закону Голпалотта, даже, мать его, сожрал проклятый безоар!

Малфой нервничал и злился. Он то принимался раздраженно тарабанить пальцами по подлокотнику, то без конца приглаживал волосы.

— Есть какие-то причины, которые вынудили тебя прибегнуть к антидотам? — Грейнджер удивилась, узнав, что он принимал противоядия. Малфой что-то скрывал, и это что-то — абсолютно точно нечто темное. Но яд?

Драко проигнорировал ее вопрос, уставившись в окно.

Гермиона вздохнула. С бывшими сокурсниками всегда так сложно?

— Помимо того, что выглядит это отвратительно, чем оно тебя беспокоит? Что ты чувствуешь?

— Слабость, изнеможение. Бывают провалы в памяти, — угрюмо отозвался Малфой.

— Что? Какие провалы? — мгновенно отреагировала Грейнджер.

— Провалы, пробелы, что непонятного? — ощетинился Драко, сверля девушку тяжелым взглядом. — Иногда я знаю, где был и чем занимался. Но я именно знаю, а не помню это.

Гермиона в очередной раз вздохнула.

Помимо неприятного зрелища и сомнительных симптомов, озвученных Малфоем, она не продвинулась в понимании природы этой чертовщины ни на йоту.

“На что он вообще рассчитывал? Что я из воздуха сотворю волшебную пилюлю и все как рукой снимет?”

— Малфой, давай начистоту, — Грейнджер одарила собеседника многозначительным взглядом. — Я не имею понятия, что с тобой, и ты не особо помогаешь. Я могу приготовить для тебя несколько зелий, но они едва ли дадут тот результат, который тебя удовлетворит. Или...

Гермиона замолчала и выразительно посмотрела на Малфоя.

— Или? — процедил Драко.

— Или мы сразу переходим к той части, где ты рассказываешь все, что тебе известно об этой гадос..., хм, об этом явлении. И я делаю все, что в моих силах, я обещаю, — Гермиона напряглась, но все же добавила, попытавшись придать голосу немного теплоты: — Что с тобой произошло, Малфой?

Гермиона должна помочь, она хочет помочь. Ведь это правильно. Ведь если есть выход, возможность освободить живое существо от страданий, нельзя просто так пройти мимо. Не в этот раз. И не в любой другой.

Драко молча поднялся с кресла и подошел к камину.

— Когда будут готовы эти зелья? — спросил он, не поворачиваясь к Гермионе.

— Зайди завтра днем.

— Я пришлю домовика.

— Ну разумеется, — не удивилась Гермиона, — повторный прием через неделю в это же время. Если захочешь что-то рассказать — приходи.

— Маг Годелот. Знаешь о нем? — все так же не оборачиваясь, внезапно спросил Драко, будто и не слышал последней фразы собеседницы.

— Да, — настороженно отозвалась она, — почему ты спрашиваешь?

— Что ты о нем знаешь?

Гермиона поморщилась. “Волхование всех презлейшее” до сих пор хранилось в ее личной библиотеке. Гадкий и темный труд. Кажется, что уже замаралась в чем-то мерзком, даже мельком о нем вспомнив.

— Ближе к делу, Малфой.

— Домовик передаст тебе материалы. Почитай на досуге.

— Зачем это мне?

— Для общего развития, — съязвил Драко. — Пошевели мозгами, Грейнджер, говорят, они у тебя отменные.

Он шагнул к камину и добавил на полтона тише:

— Хотя лично я уже начинаю в этом сомневаться.

Неприятно озадаченная Гермиона смотрела, как Малфой взял горсть пепла из вазы и шагнул в камин. И тут вспомнила.

— Малфой... я хотела... мне жаль, — замялась девушка. Поймав удивленный взгляд Драко, поспешила пояснить: — Я видела заметку о твоей матери. Мне жаль, правда.

Глаза бывшего сокурсника сверкнули чем-то недобрым, а на скулах заходили желваки.

— А твоему дружку Поттеру тоже жаль? — прищурившись, прошипел Драко. — Передай ему, что общее благо — дерьмовое оправдание.

Малфой исчез, растворившись в зеленом пламени. А сердце Гермионы Грейнджер, кажется, пропустило удар.

Гермиона трансгрессировала в давно облюбованный глухой закуток в Оттери-Сент-Кэчпоул, небольшой магловской деревеньке на южном побережье Англии. И хоть камин Норы был подключен к сети летучего пороха, девушке хотелось немного оттянуть момент, когда она окажется в разномастном доме с его не менее разномастными шумными обитателями.

Весенняя погода радовала — приятный запах молодой зелени, свежий ветерок.

Бодро шагая по деревенской дороге, Грейнджер очень бы хотелось соответствовать атмосфере беззаботной легкости, что окружала ее сейчас и — она в этом не сомневалась — будет окружать и в Норе.

Но Малфоев визит недельной давности не шел из головы. В особенности его слова о Гарри. Внутренний голос едким шепотком уверял, что все это — миссис Малфой, Гарри, жуткие линии на теле Малфоя-младшего — как-то связано. Но связать Гарри и смерть Нарциссы? Мерлин, во что он вляпался?

Гермиона обожала загадки. Она поняла, что ей не хватает этого, когда жизнь вернулась в свою колею.

Волан-де-Морт пал, единичные случаи сопротивления его соратников — подавлены. Когда все разрушения были устранены, суды над Пожирателями закончились, а волшебный мир тяжело и горько, но сумел оправиться от человеческих потерь, Грейнджер наконец окунулась в ту жизнь, о которой мечтала ночами, проведенными в палатке в Королевском лесу Дин.

После войны Гермиона еще надеялась, что когда-нибудь ей удастся отменить действие заклятия Обливиэйт, наложенного на родителей. Позже, когда после нескольких лет обучения колдомедицине, Гермиона успешно прошла все тестирования и с воодушевлением приступила к стажировке в больнице Святого Мунго, она проявила недюжую инициативу, чтобы проходить практику именно в отделе Нарушений Памяти. Но чем дальше она продвигалась в своих исследованиях, тем быстрее уходил азарт и запал, и тем больше колдоведьма убеждалась — мистер и миссис Грейнджер останутся Венделлом и Моникой Уилкинс на очень долгий срок, возможно, навсегда.

Новая послевоенная жизнь быстро затянула Гермиону с головой. Учеба, стажировка, отчаянные поиски контрзаклинания, дневные и ночные смены в больнице, а затем открытие собственного кабинета, который, как надеялась Гермиона, когда-нибудь перерастет в нечто большее.

Все это перемежалось с дружескими встречами в Норе, свадьбой Гарри и Джинни, разрывом с Роном, несколькими легкими романами, матчами по квиддичу, где, впрочем, Гермиона исполняла лишь роль зрителя, и снова встречами с друзьями, снова обедами у семейства Уизли, чьими-то свадьбами, крестинами, помолвками. Работа-друзья, друзья-работа.

И так продолжалось до тех пор, пока в размеренную жизнь Гермионы Грейнджер не ворвался Драко Малфой со стандартным набором колкостей, дьявольщиной на теле и обвинениями ее лучшего друга.

Гермиону разрывали противоречивые чувства.

Предвкушение — от попыток сложить кусочки головоломки воедино, заставив свои мозги кипеть и плавиться от напряженной работы, которая (о, в этом ведьма не сомневалась!) ей, несомненно, по силам — пугало и притягивало одновременно.

Чувство неловкости и дискомфорта от того, что она собирается вторгнуться в чужую тайну, не предназначенную для нее — вынуждало медлить и сомневаться.

Если бы только Грейнджер знала, что эта битва заведомо проиграна, то природная любознательность не дала ей никаких шансов остаться в стороне.

Мысли роились в голове, мешая одна другой. Перед глазами то вспыхивала последняя страница «Пророка» с портретом покойной Нарциссы, то раз за разом представал полураздетый, с трепещущими угольными венами Малфой, и его слова про высшее благо. Передай дружку. Передай Поттеру.

«Ох, Гарри...»

Когда за поворотом показалось неустойчивое сооружение с красной черепичной крышей и пятью каминными трубами, девушка невольно улыбнулась. Улыбка получилась грустной.

* * *

— Гермиона, дорогуша, эти лимонные кексы бесподобны! — воскликнула миссис Уизли. — Неужели в них нет ни капли магии?

— Ни капли, Молли, — отозвалась Гермиона, наслаждаясь ароматом свежей выпечки и горячего кофе. — Их пекут в маггловской кондитерской в деревушке неподалеку.

— Восхитительно, невероятно! — взвизгнул мистер Уизли, восторженно вертя в руках кекс.

— Эти простецы — настоящие волшебники! — с преувеличенным воодушевлением воскликнул Джордж, очень точно подражая интонации отца.

Гермиона поймала взгляд Джинни, и девушки обменялись легкими смешками.

— Джордж, расскажи, как идут дела в магазине? — поинтересовалась Грейнджер.

Но не давая вставить сыну и слова, Молли тут же затараторила:

— О, детка, дела идут прекрасно! Теперь и Рональд присоединился к старшему брату, — она по-матерински похлопала младшего сына по руке. — Я давно ему говорила — займись наконец делом!

— Мама! — возмутился Рон.

— Ума не приложу, в кого он уродился таким лентяем! — не унималась миссис Уизли.

— Я решил попробовать, — пробурчал Рон, неловко покраснев, — может, это меня зацепит.

— И да не минует его чаша сия, — драматично вставил Джордж.

Не первый год Рон бился в поисках занятия, к которому он бы смог «прикипеть». Грейнджер ободряюще улыбнулась, зная, как тяжело у него на душе от собственных метаний. Внешне это был все тот же Рон — добрый, преданный, иногда немного ленивый, а внутри бушевал ураган из сомнений и смятения.

— Гермиона, будь любезна, помоги мне на кухне с тыквенным пирогом, — Джинни бросила на подругу многозначительный взгляд.

Ответив широкой улыбкой, девушка улизнула из-за стола и прошмыгнула в дом. Погода была отменная, и обед устроили во дворе.

А в доме все было так, как помнила Гермиона — в глазах рябило от пестрого интерьера. Казалось, в жилище Уизли нет ни одной пары одинаковых предметов.

В воздухе витали запахи еды и полевых цветов.

Она скучала по своей семье, и где же, как не в доме Уизли, она могла утолить эту тоску. Теплые пироги, крепкие объятия, шутки и беседы ни о чем — все это согревало и привносило ощущение уюта и семейного покоя.

— А что Гарри, все-таки не сумел вырваться из Министерства?

Гермиона ловко поймала на большое блюдо пирог, который плавно выплыл из духовки.

— Как видишь, — отозвалась Джинни, взмахом палочки отправляя стаю чашек в раковину, — последние недели он уходит спозаранку и возвращается уже затемно.

Еще один взмах, и зажурчала вода, запахло душистой пеной, а чашки принялись нырять в воду, намыливая свои пузатые бока.

— Я так устала от этого, — со вздохом призналась Джинни, — я все время одна. Но он обещал мне, что это временно.

Рыжая миссис Поттер прикусила губу и тихонько добавила:

— Он говорит так каждый раз.

— Джинни, милая, — Гермиона тепло обняла подругу.

Она знала, что той приходится нелегко, но и Гарри понимала прекрасно. Должность в аврорате много для него значила. Как и Гермиона, он был искренне предан своей работе.

— Я вся издергалась, — поделилась Джинни, принимаясь за нарезание пирога, — наверняка, это все очень опасно!

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Гермиона.

— Гарри не рассказывал тебе?

Грейнджер отрицательно покачала головой, и Джиневра прикусила язык.

— Они никак не могут разобраться с ним, с этим изворотливым змеенышем! — все же пояснила она и, подхватив блюдо с нарезанным пирогом, направилась к выходу.

Гермиона обомлела.

— О ком ты, Джинни?

Юная миссис Поттер замерла вполоборота и извиняюще улыбнулась.

— Не спрашивай меня, умоляю, это не мой секрет, я и так уже достаточно наболтала, — Джинни покачала головой и тут же добавила, озорно подмигнув: — Не отставай, в двух словах расскажу, кто у меня та-ак подробно расспрашивал о тебе всего пару дней назад!

Гермиона толкнула дверь своего кабинета. Из задумчивости ее вывел внезапный вопрос, произнесенный голосом, который она меньше всего ожидала услышать в такую рань.

— Ты опоздала, — заметил Малфой, расположившийся в ее собственном кресле.

Грейнджер одарила его раздраженным взглядом и, отвернувшись, легким движением палочки разблокировала камин.

Отчаянно хотелось схватить с каминной полки что потяжелее и огреть обладателя белобрысой макушки, стирая традиционную ухмылку и надменное выражение лица.

Всю неделю ни днем, ни ночью ей не давали покоя мысли об их прошлой встрече. Голова шла кругом от адового количества вопросов, а невозможность найти хоть какие-то ответы безумно раздражала.

И после очередной бессонной ночи, проведенной в безуспешных попытках соединить кусочки головоломки, вроде бы и безобидное, но сказанное фирменным ленивым малфоевским тоном “Ты опоздала” подействовало на Гермиону словно красная тряпка на быка.

— Ты опоздала, Грейнджер, — подчеркнуто равнодушно повторил Драко, — твой рабочий день начался десять минут назад.

— Какого черта ты делаешь здесь в такую рань?

Гермиона даже не пыталась смягчить свой тон. К чему притворство, если в данный момент ее бесило в нем все — безупречно отглаженная мантия, то, как он развалился в ее кресле, как подпирал рукой гладко выбритый подбородок, как манерно растягивал слова. Как осунулся за эту неделю, как побледнел, как запали глаза, окруженные темными кругами. Да, ее нервирует в Малфое абсолютно все! А особенно то, что несмотря на раздражение и желание стукнуть или ущипнуть его побольнее, Гермиона испытывала искреннюю жалость к юноше, который так бесцеремонно вторгся в ее кабинет и в ее голову.

Мерлин, да это просто невыносимо!

— И вообще, как ты сюда попал? На здании антитрансгрессионные чары.

Если бы в неприязни можно было утопить, слизеринец бы уже барахтался в самом сердце грейнджеровского цунами. Малфой даже удивился таким ярким эмоциям — что он, собственно, такого сделал?

Говоря о Драко, стоило отметить — ему крайне тяжело далось осознание того, что несмотря на кавардак в его собственной жизни, жизни других людей продолжались как ни в чем не бывало. С завидной регулярностью Малфой, словно маленький ребенок, ощущал приступы злобной обиды на тех, чьи мирки совсем не собирались рушиться от того, что он обреченно метался в попытках решить задачу, которую отнюдь не сам поставил перед собой.

И пока люди вокруг принимали жизнь как данность, наполняя ее обоснованными и не очень эмоциями и ощущениями, Драко не отпускало лишь одно чувство — жажда жить. Счастливо или не очень, весело ли, скучно ли, заурядно или нет — это было неважно.

Драко просто хотелось жить.

К сожалению, как и подавляющее большинство из нас, Малфой понял это, лишь когда судьба ткнула его носом в стремительно приближающиеся финальные титры. Что будет, когда придет черед Драко против своей воли передать всему магическому миру прощальный привет Темного Лорда, в который вместе со своей наичистейшей кровью умудрился вляпаться Люциус (вряд ли добровольно, конечно)? Малфой не знал. Но справедливости ради стоило признать, имел все основания не узнать никогда, имея на хвосте Поттера с кучей ищеек, незнамо откуда пронюхавших о проклятии.

Драко бы оценил шутку побежденного, но не поверженного Волан-де-Морта, если бы не в крови его рода было запечатано послание слетевшего с катушек Реддла.

Ерунда вроде ни к чему не обязывающих интрижек, чистоты крови, влияния в обществе, какие-то псевдо-дела и заботы, которыми была заполнена жизнь — все это испарилось моментально. Даже злость на отца, обида и жалость к самому себе временами отходили на второй план, уступая место внезапно проснувшемуся яростному, животному желанию жить. Оказывается, только это имеет значение, когда балансируешь на краю пропасти.

Маггловские дома, чужие палочки и постоянные, ежедневные, ежеминутные поиски решения. Все это стояло поперек горла, но пока Драко был не один, надежда не угасала. Смерть Нарциссы, пожалуй, стала финальным аккордом в борьбе с затянувшейся черной полосой.

Бежать. Сейчас, сразу.

Видит Мерлин, если бы он только мог, Малфой дал бы деру прямо в этот самый момент, не мучаясь чувством вины и пустыми терзаниями.

Он ведь не Поттер, чтобы жертвовать собой ради других. Не сумасшедший идиот с маниакальной потребностью лишить себя жизни во благо добра. Он не герой. Ему до безумия хочется просто жить. Не каждый второй и даже не каждый сотый рожден для подвигов.

Малфой дал себе слово — он свалит, как говорят французы, по-английски, как только разберется с одной из двух своих проблем. И если кровное проклятие даже не проблема, а настоящая ж... Короче, дилемма неразрешимая. То, хвала всем известным и неизвестным богам, в решении второго вопроса положительная динамика отчетливо наблюдалась.

Да-да, пока Поттер и стадо тупоголовых мракоборцев носятся по всей магической Англии, его подружка... Да, именно Грейнджер, именно она устранит последствия опрометчивой и безуспешной попытки Малфоя-младшего найти лазейку в наложенном проклятии. А после — плевать он хотел на все и всех, счастливо оставаться.

— Гре-ейнджер, — протянул Драко, — как же я рад тебя видеть. Неужели это не взаимно?

Удивительно, но в ее присутствии (он ощутил это еще в прошлую их встречу) ему удается забыть о той чертовщине, что происходит в жизни, и раствориться в язвительных замечаниях и шпильках в адрес Гермионы. Он чувствует себя почти как в детстве в Хогвартсе, когда увенчавшаяся успехом попытка задеть гриффиндорцев задавала отличное настроение на весь оставшийся день.

Было странно и даже нездорово признавать, что рядом с заучкой Грейнджер он оживал. Впервые за долгое время он не размышлял о том, почему все случилось именно с ним, не жалел себя, не злился на Реддла, Поттера, отца, не представлял, каково это — когда зеленый свет Авады летит прямо в тебя — больно ли, страшно или странно? И изменится ли как-то его собственная жизнь, когда проклятие перейдет из режима ожидания в активный режим?

Сейчас он впитывал ее раздражение, резкие жесты, мимику, а в голове и на языке уже роились и зудели тысячи острых и остреньких фраз, двусмысленных вопросов, невзначай брошенных язвительных замечаний и ничего больше, ни одной поганой мыслишки на ту тему. Кайф.

— На твоем месте, Малфой, — сухо начала Гермиона, — я бы перестала игнорировать мои вопросы. Зачем ты пришел?

— На твоем месте я бы перестал задавать идиотские вопросы, Грейнджер, — отозвался Драко, подражая интонации собеседницы. — Ты прочитала?

Прочитала? Он издевается? Да ей уже во сне являлись страницы из рукописи! Гермиона чуть ли не вызубрила ее, стараясь отыскать какие-то зацепки. А когда она их нашла, картина происходящего открылась с такой бредовой и нелепой стороны, что вызвала больше вопросов, чем ответов.

Сдержав недовольный вздох, Грейнджер взмахнула палочкой, и из ее туго набитого портфеля выплыла небольшая книга (в видавшем виды кожаном переплете) и направилась в сторону Драко.

— Эй, мастер левитации, осторожнее, — театрально возмутился Малфой, поймав отправленную ему рукопись. Он преувеличенно нежно погладил потрепанную обложку и сообщил: — Пергамент из человеческой кожи как-никак.

— Отличное представление, — Гермиона закатила глаза, чем вызвала на лице слизеринца довольную ухмылку.

— Что-то не так? — Драко явно получал удовольствие от происходящего. Его голос звучал наигранно-невинно, а лицо выражало почти (почти!) искреннее изумление. — Неужели тебе не понравилась книга?

— Я в восторге, — мрачно проговорила Гермиона, сопровождая свои слова кислой улыбкой. — От магии. А конкретно — это ее направление и все, что с ним связано, особо не вдохновляет. И не делай вид, что это не очевидно.

— Ну, не знаю, Грейнджер, — протянул Малфой, — как по мне, так это странно, — и, поймав вопросительный взгляд ведьмы, продолжил: — Это все равно, что признаться кому-то в любви, а потом добавить "только вот что-то твоя правая нога меня не особо вдохновляет, ты не мог бы от нее избавиться?"

— К чему ты ведешь?

— Может, Годелот и был немного того, но нельзя отрицать, что он гений. То, на что способна магия в умелых руках, — Малфой указал на рукопись, — феноменально. Разве темное не может быть великим? И не делай вид, что это не очевидно, — смакуя последнюю фразу, произнес Драко.

Почему-то ему доставляло удовольствие тыкать ее носом в идеологические тупики, в которые, как он считал, ее загнало желание быть всегда на "правильной" стороне и отстаивать "правильные" вещи. В мире Грейнджер и ее дружков наверняка все поделены на хороших и плохих парней. Заучка не похожа на узколобого рыжего остолопа, но кто знает, может, за столько лет и ей хорошенько промыли мозги, заразили слабоумием, и теперь она так же делит все на черное и белое, не замечая других оттенков?

Гриффиндорское трио, хоть и состояло из трех человек, иногда напоминало единый слаженный механизм. Друзья, обладавшие довольно разными характерами и темпераментами, дополняли друг друга и были "на одной волне". Их мнения расходились в мелочах, но глобально они действительно всегда смотрели в одном направлении. А сейчас перед Гермионой сидел человек совершенно иного склада, который парой простых слов, легко и обоснованно озвучил то, что шло наперерез устоявшейся грейнджеровской вселенной, ее представлениям и суждениям.

Малфой сказал ей что-то серьезное, здравое, лишенное издевки, наверное, первый раз за всю историю их "общения".

Часть ее (прости, Мерлин!) не могла не согласиться с ним, а другая навязчиво твердила голосами Гарри и Рона: "Гермиона, это же Малфой!"

Она много лет провела с Драко бок о бок. Не в буквальном смысле, но вместе с Хогвартсом, волшебством и преданными друзьями в ее жизнь пришел и противный мальчишка со злым языком. Так или иначе молчаливый и не очень образ Драко Малфоя был неотъемлемой частью жизни закадычной троицы.

И сейчас, наверное, впервые, она вдруг увидела в нем не только жестокосердного заносчивого слизеринца, а человека.

Гермиона смотрела на Малфоя, а казалось, что видит кого-то нового и неизвестного. Как будто за привычной блондинистой шевелюрой, за тонкими, сложившимся в язвительной усмешке, губами, за холодными серыми глазами, за огромным количеством предубеждений, злого сарказма, надменного равнодушия вдруг промелькнуло еще что-то, к чему ее раньше никогда не подпускали и чего она никогда не замечала.

Волшебница слегка качнула головой, сбрасывая наваждение и прогоняя навязчивые голоса мальчиков, продолжавшие твердить в ее сознании одну и ту же фразу.

— Это неважно, — задумчиво проговорила она, отвечая на реплику Драко, а может, и самой себе. — Какое я имею к этому отношение? Тут не целитель, тут мракоборец нужен. При чем здесь я, чего ты хочешь?

Оба знали, что этот вопрос неминуемо прозвучит, и знали, что ответит Малфой.

Он не просто надеялся. Сейчас он буквально дышал верой в то, что она согласится. Она же, в свою очередь, хотя и колебалась, прислушиваясь к здравому смыслу, где-то глубоко внутри отчаянно желала ввязаться в эту рисковую затею.

Потому что — Гарри. Ее Гарри, с которым они прошли огонь и воду, замешан в этой истории. Он связан со смертью Нарциссы Малфой. Ведь "...общее благо — дерьмовое оправдание".

Сколько ни гнала это Гермиона, ни давала себе обещание вернуться к этому позже, потом, не сейчас — липкая мысль всплывала постоянно, стоило лишь забыться.

Да или нет? Неужели Гарри мог пойти на такое. Зачем? Нет, она просто должна знать наверняка, а не гадать.

И хотя благоразумно было бы держаться от этого подальше, прогнать Малфоя, как только он заикнулся о рукописи, полной черной магии, забыть все его слова, забыть все, что видела, убедиться, что Поттер в безопасности, и жить дальше, жить, как жила много дней и месяцев, пока на пороге не появился проклятый слизеринец. Так будет правильно, логично и холодный рассудок твердит принять именно такое решение. Только почему же Гермиону словно магнитом тянет вляпаться в это еще больше?!

Была ли она счастлива тогда, во время войны, в период страха, адреналиновых выбросов, борьбы и поисков? Нет. Счастлива ли она теперь? Наверное, да.

Наверное? Тогда почему ощущение загадки, тайны и опасности так приятно будоражит и волнует кровь? А жажда неизвестного так сильна, что увещевания здравого смысла на ее фоне кажутся далекими ничего не значащими отголосками.

Она так яро бежала от стремительных событий и потерь, с таким упоением окунулась в предсказуемый и тягучий спокойный быт, что напрочь забыла свою собственную истину.

Ей нет места в жизни, где можно замедлить бег или вовсе остановиться. Наполнить всю себя в меру приятной и неспешной карьерой, уютом загородного коттеджа, томной рутиной матери и жены, списками покупок, детскими простудами, призванием любимого мужчины. Время еще не пришло, пока — нет.

Сейчас ей просто необходимо быть там, где творится история, где возникают и решаются конфликты, где закипают мозги и носятся стремительным ураганом мысли, где ее ум — главный козырь.

Вот почему пока Драко раз за разом затягивал и ослаблял галстук, поправлял манжеты, нервно убеждая себя, что Грейнджер непременно сдастся под натиском его аргументов и своей страсти решать нерешаемое, Гермиона была в одном маленьком шаге от того, чтобы ответить "Да" на любые безумные и сюрреалистичные доводы Малфоя.

— Мне нужна твоя помощь, — произнес Драко.

И хотя Грейнджер ждала эту фразу, все-таки она чуть вздрогнула, не сумев справиться с легкой дрожью, пробежавшей по телу.

Глупо, но почему-то сейчас ей казалось, что еще шаг и, ввязавшись в это, она уже не сможет выйти из непонятной игры, которую ведут Малфой, Гарри, Министерство и Мерлин знает кто еще. А ведь эта игра уже стоила жизни Нарциссе.

— Расскажи мне, — попросила Гермиона.

— Что конкретно?

— Все, что можешь.

Малфой замер на долю секунды, подавив ощущение двойного дна у этой простой фразы. Все, что можешь — это все, что имеешь право сказать? Или все, что так тщательно скрываешь от меня?

"Ты больной параноик, Малфой, больной параноик", — одернул себя Драко.

— Я пытался провести обряд,— начал он, но Грейнджер вдруг одернула его.

— Ритуал крови, да. Я прочитала, — Гермиона поднялась с кресла и прошлась по кабинету, задумчиво продолжив: — И скажу честно, я первый раз встретила концепцию родовой связи.

— Это неудивительно, ты же не родилась в семье волшебников, — заметил Малфой и, сделав примирительный жест, добавил: — без обид.

Грейнджер, слегка нахмурившись, расхаживала по комнате, время от времени бросая сосредоточенные взгляды на Драко, который несмотря на собранность и какую-то жесткость, появившуюся в его взгляде, ничуть не изменил своей расслабленной позы в кресле.

— Так объясни мне. Родственная кровь обладает собственной магией, которая связывает своих носителей. Так? Прости, — Гермиона пожала плечами, — но это звучит как полнейшая нелепица.

— Почему же? — спросил Драко. — Ты никогда не слышала об артефактах, реликвиях, которыми могут пользоваться только члены семьи? Волшебных поместьях, дверях, тайниках, в конце концов. Ведь как-то они узнают своих хозяев.

Малфой вздохнул, понимая, куда неминуемо приведет его этот рассказ. Он ходил по очень тонкому льду, но все же продолжил.

— Кровные узы — это уникальное явление. Магическая связь между членами одной семьи, — Драко замолчал, будто раздумывая, достаточно ли сказал. — Это очень прочная связь, Грейнджер.

— Ее можно прервать?

— Считается, что нет. Родился Уизелом — и по крови ты рыжий нищеброд на всю свою жизнь, — не удержался Драко от традиционной слизеринской шпильки. — Но, как видишь, Годелот сумел это обойти, нашел решение.

Гермиона пропустила мимо ушей неприятный выпад в сторону Рону. Она слегка замялась, подбирая слова, и, наконец, осторожно спросила:

— Малфой, зачем тебе это? Прерывать связь?

Драко молчал, изучая рисунок дерева на столе волшебницы. Гермионе показалось, что очень громко стали тикать часы на каминной полке. А может, это в комнате стало слишком тихо.

— Ты не скажешь мне? — прервала она затянувшуюся паузу.

Юноша, слегка поджав губы, оторвал взгляд от стола и встретился им с внимательными глазами Грейнджер. Наверное, это был самый длительный зрительный контакт этих двоих за годы их знакомства. Первой тишину нарушила гриффиндорка.

— Это просто смешно, — с легкой ноткой раздражения в голосе проговорила она. — Ты надеешься уговорить меня участвовать в этом, толком ничего не объяснив?

Ей было показалось, что он собирается ответить, но нет. Он молчал. Как ему удается так просто сохранять спокойствие? Или это только видимость?

И тогда Грейнджер сделала то, что удавалось ей может и не всегда легко, но практически безупречно, и за что друзья часто ее упрекали. Она очень (может даже слишком) часто оправдывала людей. И сейчас она попыталась подыскать оправдание молчанию слизеринца, а он (что вполне ожидаемо) не возражал.

— Ты не можешь мне это сказать? — спросила она.

Гермиона уже уверила саму себя — у него есть причина молчать. Какая именно, Грейнджер пока не знала, но не сомневалась — разберется позже. Удивительно, какие витиеватые многоэтажные суждения способен генерировать наш разум, когда мы пытаемся найти оправдания или объяснения чьим-то действиями и поступкам.

— Да, — выдохнул Малфой, — не могу.

Что ж, это действительно близко к истине. Он планировал изысканное вранье, смесь лжи и правды, сдобренных изрядной порцией мистики — отличного способа замаскировать все и вся. Но в этом не было нужды.

Хоть Драко и упрекнул ее в обратном, умница Грейнджер не задавала лишних вопросов. Все по существу. Хотя это же и настораживало.

— Ты хочешь, чтобы я провела для тебя ритуал крови? — прямо спросила Гермиона.

— Нет.

— Тогда что?

Малфой слегка оттянул ворот рубашки, демонстрируя девушке угольно-черный рисунок вен. В прошлую их встречу сеть покрывала торс, концентрировалась в районе сердца и едва доходила до ключиц. Сегодня же пульсирующий узор миновал ключицы и подбирался к середине шеи. Что будет, когда он окутает все тело, Гермиона не знала. Судя по тому, как сдал Малфой всего лишь за неделю, ничего хорошего ждать не приходилось.

— Я думаю, можно остановить это, обратив ритуал. Отменить его, — произнес Драко. — Контрзаклинание, Грейнджер.

— Но в рукописи нет такой информации, не указано, как это сделать, возможно ли такое вообще, — задумчиво протянула Гермиона.

Ее чувства и мысли были в таком противоречивом смятении, что ничего более конкретного спросить или сказать она просто не сумела. Вопросы, факты, догадки — все смешалось в полнейшую неразбериху. Ей определенно нужно было больше времени, чтобы во всем разобраться.

— Да ты шутишь, серьезно? — язвительный тон Малфоя вернул Гермиону из юдоли разума на землю. — А я-то думаю, что за херня со мной творится?

— Хватит, — прервала волшебница намечающийся поток ораторского излияния однокурсника. — Ближе к делу, Малфой. Я по-прежнему не вижу связи между мной и твоей проблемой.

Драко неспешно встал и, обойдя вокруг стола, оперся о его край, оказавшись напротив Гермионы.

— Контрзаклятие, Грейнджер. Как ты проницательно заметила, его нет. Но это не помешает тебе его изобрести, — произнес Малфой таким будничным тоном, будто они обсуждали зелье от простуды.

— Почему я? — спросила Гермиона.

Из-за разницы в росте ей приходилось смотреть на Малфоя снизу вверх, и ей это не нравилось. Ее не отпускало ощущение, что сейчас ведомая — она, а направление и ход беседы задает Драко, сообщая ей лишь то, что считает нужным.

— Думаешь, я начну петь оды твоему интеллекту? — Драко не упустил возможности снова уколоть Грейнджер. — Ты сама знаешь, что о тебе говорят. Если уж кому это под силу, то тебе.

Он был прав, Гермиона знала, как ее называют. Журналисты не стеснялись в эпитетах, описывающих ее аналитические способности и магический потенциал. Со временем из просто талантливой, одаренной ведьмы она превратилась чуть ли в умнейшую и мудрейшую представительницу женского пола за последнее столетие, если верить газетным писакам. Была ли согласна Гермиона с тем, что о ней говорят и пишут? Отчасти. До мудрейшей ей определенно было далеко, но интеллектуальные вызовы ее не пугали, а скорее приводили в приятный тонус. Ничто не могло сравниться с упоительным мигом триумфа, одержанного над сложным профессиональным вопросом. К тому же Гермиона была необычайно упряма в достижении своих целей, никогда не позволяла себе пасовать перед трудностями и всегда билась над разгадкой до победного конца.

Гермиона нахмурилась. Малфой, которого она знала, скорее бы подох в канаве, чем пришел к ней. Да и еще якобы из-за того, что какие-то газетенки, называли ее самой умной ведьмой века.

Драко, будто прочитав сомнение на лице Грейнджер, вдруг добавил:

— Твое изобретение, Грейнджер, этот контракт, — сказал Малфой. — Во-первых, это обнадеживает, ты в состоянии создавать новые чары. Во-вторых, зная тебя, ты продумала каждую деталь, не подкопаешься. И он точно не позволит тебе выдать информацию обо мне. Скажи, что с тобой случится, если попытаешься, а? В тебя ударит молния? Или с неба упадет рояль на голову?

Девушка покачала отрицательно головой. Она не могла понять, верит ли она Драко. Что-то внутри твердило, что этих причин недостаточно, хотя и звучат они более или менее убедительно.

— Как кровожадно, — слабо усмехнулась Грейнджер, — я просто не смогу ничего рассказать о твоем состоянии, о наших встречах. Если попытаюсь, звучать будет одна околесица, лишенный смысла текст. Что-то вроде глупых детских считалок или рассказ о танцующих морских свинках.

— Рояль был бы лучше, — улыбнулся Драко.

Это было странно. Наверное, Гермиона никогда не перестанет думать о том, что очень необычно и даже ненормально говорить с ним так долго, слышать от него что-то серьезное, пускай и сдобренное сарказмом и иронией, видеть, как он улыбается — так просто и обыденно, словно перед ним не та, кого он изводил все их детство, а кто-то другой. Интересно, он сам вообще осознал, что улыбнулся Гермионе Грейнджер?

Гермиона слабо ответила на улыбку, но тут же посерьезнела.

— Малфой, ты же понимаешь, что этот договор не помешает мне оглушить тебя и вызвать мракоборцев? Ты ведь именно от них бегаешь.

Драко сглотнул. Грейнджер не должна была знать. Неужели трепло-Поттер слил таки ей информацию (и всю ли или лишь часть?), которую так рьяно скрывало Министерство? Неужели в Министерстве работают такие олухи, что даже не потребовали непреложный обет от тех, кто имел доступ к этим данным?

— Ты не выдашь меня, — в голосе Малфоя промелькнули привычные надменно-равнодушные нотки.

"Играет", — подумалось Гермионе.

— Отчего такая уверенность?

— Ты же правильная, Грейнджер, — безупречно ровным и спокойным тоном произнес Драко, — я пришел за помощью, страдаю, мучаюсь. А у тебя руки чешутся разгадать этот ребус. Ты попытаешься разобраться во всем сама, прежде чем прибегать к крайним мерам. Гриффиндор и все такое. Благородство, сострадание. Да и любишь ты мозгами шевелить, признайся.

Волшебница глубоко вдохнула. Змееныш.

— От слизеринца это звучит не как комплимент, — скептично заметила она.

— Что есть, то есть, — пожал плечами Малфой.

Они молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем, но практически об одном и том же, пока Драко не нарушил тишину:

— Грейнджер, помоги мне.

Гермиона вздрогнула.

Как же она могла дать ответ, если саму внутри раздирают сомнения. Гарри бы безусловно хотел, чтобы она держалась подальше. На его стороне Аврорат и Министерство, вряд ли ему что-то угрожает. Здравый смысл твердит не вмешиваться. Логика и рассудительность всегда были сильными сторонами Гермионы.

Но, Мордред побери, почему ж так тянет проигнорировать все разумные доводы! Признаться самой себе — ты уже в этом, по самую макушку, уже поздно идти на попятную и делать вид, будто ничего не знаешь.

Гарри, Нарцисса, просящий о помощи Малфой — все закрутилось в безумном вихре! А сверху довлеет проклятое желание оказаться в его эпицентре и думать, думать, размышлять, находить зацепки, разбираться, открывать новые подробности, жить потребностью мыслить, снова жить так!

— Если я помогу, ты ответишь на все мои вопросы ? — наконец спросила Гермиона, силясь отыскать компромисс между своим сумасшедшим желанием и холодным расчетом.

— Да, — без колебаний соврал Драко. И выдохнул — она ничего не знает о проклятии.

Нет, конечно, нет, какие могут быть ответы? Он похож на идиота? Обратят ритуал и все, поминай как звали. Международный портключ уже давно дожидается своего часа.

А Гермиона? Конечно, она не поверила. С таким же успехом можно довериться Волан-де-морту или Лестрейнджам.

Малфой — лгун в -дцатом поколении. Но возможно, если она согласится, получится подобраться таки к правде ближе?

— Тебе придется рассказать, как все прошло, почему обряд провалился. Все мелочи имеют значение. Это может помочь в сотворении новых чар, — спокойно сказала она.

— Так ты согласна? — прищурившись, спросил Малфой.

— Еще не знаю, — призналась Гермиона, — мне нужно подумать.

Подумать, как же. Звучит как отговорка для собственной совести, которую так бесцеремонно собираешься проигнорировать в угоду своим желаниям.

Драко молча вытащил из кармана галеон и выложил его на стол.

— Ты воспользовался моей идеей?

Малфой хмыкнул.

— Просто не было времени на что-то более оригинальное, — деланно-безразлично произнес он. — И да, протеевы чары. Я ничего не расскажу, пока ты не дашь точного ответа.

Гермиона вымученно вздохнула. Она может поклясться: дать ответ сейчас ей сложнее, чем изобрести для Малфоя заклинание. Ощущение, что своим "Я согласна" она предаст Гарри, не отпускало и заставляло чувствовать себя безмерно виноватой, хотя еще ничего даже не было сделано.

— Я не могу рисковать, — пожал плечами Драко. — Не тяни.

Он шагнул к камину, точно так же, как в прошлую их встречу. Точно так же обернулся, глядя на Гермиону через плечо.

Актриса из нее, мягко говоря, никакая. Она была задумчива, встревожена и явно волновалась, от чего хмурилась и попеременно сжимала и разжимала пальцы, но главное, несмотря на переживания, ее глаза горели точно так, как в прошлую встречу, когда она задумчиво что-то бормотала, увлеченно изучая загадочные переплетения на торсе Драко. Он готов был поклясться чем угодно, она примет вызов.

— Грейнджер, — окликнул ее Малфой.

Гермиона встретилась взглядом с Драко, отчего-то смотревшего на нее с легкой ухмылкой.

— Ты согласишься.

Ей вдруг захотелось прокричать что есть силы "Нет! Нет!". Но она промолчала, глядя, как Малфоя уносит зеленый всполох.

— Отлично выглядишь, Гермиона! — Рон одарил подругу широкой улыбкой. — А я, как видишь, не удержался...

Он развел руками, неловко улыбаясь.

— Это моя вина, я опоздала, — отмахнулась волшебница, — война-войной, а обед никто не отменял, да, Рон?

— Ну, да... — смущенно согласился тот, возвращаясь к прерванной трапезе. — Раз ты называешь это войной, значит, было так себе?

Гермиона засмотрелась на увлеченного ростбифом Рона, прислушиваясь к себе — ничего. А ведь когда-то его имя и образ волновали, заставляя сердце приятно трепетать. Казалось, это было несколько жизней назад. А на самом деле — несколько лет.

Рон не был глупцом, лентяем, инфантильным маменькиным сынком, он не изменял, не игнорировал, не был холоден в постели и вне нее. Но случилось нечто вполне ожидаемое — они повзрослели.

Гермиона первая осознала, что они ждут от жизни не просто разного, но даже несовместимого. Когда сил и желания идти на уступки уже нелюбимому человеку, подавляя собственные стремления и вкусы, у нее не осталось, идиллия дала трещину, а вскоре и вовсе рухнула. Рон не понимал, что случилось с его Грейнджер, которая внезапно стала "другой". Винил во всем ее новый круг общения, работу, саму Гермиону. Расставались болезненно, обрывая все контакты друг с другом. Через пару лет кто-то их них даже заметил, что пройти через это было тяжелее, чем отыскать крестражи.

Магглы обычно благодарят Бога, волшебники — Мерлина. Кого же стоит поблагодарить ей — Гермиона не знала. Но тайм-аут в общении с Роном и его семьей, который продлился чуть больше года, закончился словами случайно встреченной в Косом переулке миссис Уизли.

— Гермиона, дорогая, а детские влюбленности и должны оставаться в детстве. Единицы способны пронести их через всю жизнь. Мы с Артуром скорее исключение, чем правило. Кто-то за нас порадуется, но найдутся и те, кто — наоборот.

Было ли дело в крепкой многолетней дружбе, в том, что по словам Гарри, Рон "отпустил" их романтическое фиаско, или же в том, что неугомонный Джордж якобы подлил в его чай анти-любовное зелье — теперь уже не важно. Когда Рон снова вернулся в жизнь Гермионы, она поняла, как же скучала все это время по своему такому разному, но преданному и верному другу.

— Так себе, это слабо сказано, — наконец ответила Гермиона на его вопрос. — Тебе Джинни рассказала? Это ведь она все подстроила.

Грейнджер была очень сердита на рыжую миссис Поттер. И на Рона, который считал своим долгом покудахтать по поводу отсутствия развлечений в жизни Гермионы. И конечно, немного на саму себя за то, что когда-то так опрометчиво дала подруге зеленый свет в попытках найти для нее идеальную пассию.

— Я даже не могу назвать это свиданием, — вновь заговорила волшебница, — так, встреча двух идиотов. Джинни мне все уши прожужжала, как он увлеченно обо мне расспрашивал. И ему она сказала то же самое обо мне!

— Ну, был бы отличный повод для шуток, если бы вы друг другу понравились, — попытался вступиться за сестру Рон.

— Но мы не понравились! И чувствовали себя как два дурака!

Рон проявил несвойственные для него чудеса предусмотрительности и раскрыл перед подругой меню на разделе "Десерты".

Гермиона любила проехаться ему по ушам нотациями о безмерном потреблении простейших эндорфинных радостей, вроде вкусной еды и выпивки, и бездумном потакании базовым инстинктам.

Вот пусть сейчас сама и потакает, ага, хотя бы один разик, может хоть успокоится немного.

— Джинни говорила, что он тоже помешан на чтении, знаниях, — Рон не преминул сложить пальцы латинской буквой V и сделать ими жест "типа" на последнем произнесенном слове.

Гермиона изучала раздел с десертами (да! его план сработал!) и на удивление сдержанно отреагировала на последнюю реплику Уизли.

— По-вашему, любой, кто умеет читать, автоматически становится отличным вариантом для меня? — спокойно спросила Гермиона, вызвав у Рона тихий смешок.

— Офигеть, Гермиона Грейнджер научилась шутить? — доверительно понизив голос, нарочито серьезно спросил повеселевший Уизли.

— А Рональд Уизли — слушать? — поддержала игру девушка.

Один из плюсов долгой дружбы — это, однозначно, возможность затрагивать в своих шутках болезненные темы друг друга и проходиться на по ним изрядной долей юмора или даже сарказма, снижая чувствительность в том или ином вопросе.

Друзья от души рассмеялись. Неудавшееся свидание уже не казалось Грейнджер чем-то вроде апокалипсиса и, возможно, младшая Уизли все-таки будет жить.

— Зато у тебя был повод классно выглядеть, — подвел положительный итог Рон утреннему рандеву подруги.

— Значит, все не зря, — Гермиона ответила на ободряющую улыбку Уизли. — Видишь, иногда нам полезно встречаться без Гарри, мы давно не разговаривали как сейчас.

Рональд многозначительно хмыкнул.

— Это потому, что ты обычно без остановки трещишь о своей работе.

Грейнджер демонстративно закатила глаза, как делала это всякий раз, когда Рон вступал с ней в спор. Сейчас этот жест вызвал у обоих лишь новую волну улыбок и смеха.

— А мне жаль, что Гарри не видит тебя такой, — заметил рыжий.

— Какой?

— Ну, такой. Живой, — неожиданно серьезно сказал Уизли. — Если бы я не знал, что план Джинни провалился, я бы решил, что вы с тем парнем отлично поладили.

Грейнджер слабо улыбнулась и покачала головой. Она и сама чувствовала себя как-то иначе последние дни, но признаваться в этом не хотелось. А Рон, как назло, не желал уходить от этой темы.

— Правда, Гермиона. Хреновая это идея, говорить о... Ну, после того, как мы... Как у нас, э-э, не получилось, ты как будто, — он замялся еще сильнее, подыскивая слова, — угасла что ли. Понимаешь? Ты вроде та же, но, черт, вокруг тебя одна рутина, какое-то болото. Никакого драйва. А ведь ты не такая, да?

Гриффиндорка слушала эту сумбурную речь и думала, что наверное, вот так неуклюже и спутано он сумел выразить то, что она так упорно отрицала. Вокруг одна рутина и болото, а она ведь не такая.

— Ты же не обиделась, что я это сказал? — обеспокоенно попытался оправдаться Рон, ерзая на стуле. — Просто я так рад, что ты сегодня совсем как раньше, как настоящая ты, шутишь, смеешься. С тобой сейчас так легко.

Уизли вдруг осекся, ожидая услышать типично грейнджеровскую тираду. Триггером получасовой лекции об уровнях ответственности, стремлении реализоваться и необходимости шагать по эволюционной лестнице вверх, а не вниз, было именно периодическое упоминание друзей о легкости, вернее его затянувшемся отсутствии, в общении с Гермионой. Но волшебница лишь рассмеялась в ответ и тепло похлопала его по руке, произнеся одними губами "все хорошо". Чем окончательно повергла бедного Рона в шок.

— Мерлинова борода, Гермиона, — поразился Рон, — не растеряй этот настрой до встречи с Гарри, умоляю.

— Вряд ли мы скоро увидимся. Джинни сказала, он все время занят каким-то загадочным проектом, — отозвалась Гермиона, игнорируя трепыхания почуявшей неладное совести.

Не то чтобы она пыталась узнать, известно ли что-то Рону о связи Поттера с делом Малфоя, но все же. Если есть такой вариант, было бы непростительным промахом его упустить.

— Черт, рыжие поголовно не умеют держать язык за зубами, да? — обреченно спросил Уизли и тут же лично подтвердил свои слова. — Завтра все закончится. Будет повод отметить это, хорошенько оттянуться, ты ведь с нами?

— Что значит "Завтра все закончится"? Это Гарри сказал?

— Да, я сегодня был у него. "Рон, к утру ему конец", — скопировав серьезный тон и жест, которым Поттер поправляет очки, процитировал Уизли.

— Кому? — ошарашенно переспросила Гермиона.

— Проекту этому, чему ж еще? — ответил, к счастью, не очень внимательный Рон. — Эй, закажи уже себе поесть, ты бледная как банши. А то с твоими пациентами кусок в горло небось не лезет. Вечно то драконью оспу, то фурункулез, то еще гадость какую притащат.

Грейнджер рассеянно кивнула и, немного поколебавшись, сжала в кармане галеон.

* * *

— Что за наряд, Грейнджер? — вместо приветствия сказал Драко. — У твоего ухажера фетиш на цветочки и бантики?

— Малфой, — сухо ответила Гермиона, переступая порог комнаты и осматриваясь. — Оставь свое мнение при себе.

Что ж, как и полагается английским маггловским традициям, в этом доме все было слишком — слишком тесные комнаты, слишком крутые лестницы и слишком маленькие окна.

То, что Драко скрывается в магловской части Лондона, волшебницу не удивило. Это было резонно. То, что на послание Гермионы он отреагировал, прислав за ней домовика, тоже не выбивалось за рамки типичного для Малфоя поведения.

А вот то, что поднимаясь на второй этаж, Грейнджер столкнулась с молодой женщиной, ее, мягко говоря, поразило. Присутствие девушки не очень-то вписывалось в конспиративные игры Малфоя. И если Грейнджер не скрывала своего удивления, то девушка же будто и вовсе не заметила гостью, скрывшись за ближайшей дверью.

— Я не знала, что ты не один, — произнесла Гермиона, мельком осматривая скромный интерьер гостиной.

Драко молча отмахнулся и жестом предложил волшебнице присесть.

— Позволь спросить, она в курсе?

— Думаешь, я слетел с катушек? — равнодушно поинтересовался юноша. — Она под Империусом.

Целительнице будто вылили ведро холодной воды на голову. Она только и могла, что ошарашенно ахнуть, прикрыв рот ладонью.

— Как?! Малфой! — вскрикнула Грейнджер так резко, что суетившийся с чайным подносом эльф подскочил, едва не вывернув содержимое. — Малфой, она же живой человек!

— Она маггл, — невозмутимо отозвался Драко.

От охватившего ее возмущения у Гермионы перехватило дыхание. Она едва могла справиться с собой, потрясенно глядя на бесстрастно изучающего свой маникюр слизеринца.

— Я думала, ты изменил свое отношение! — с вызовом произнесла все еще шокированная и возмущенная Гермиона.

Малфой поднял равнодушный взгляд на собеседницу. В отличие от нее данная тема не вызывала в нем таких бурных откликов.

— К чему? К магглам? — изогнув бровь, поинтересовался он. — Грейнджер, то, что ты больше не вызываешь у меня рвотные позывы, не означает, что простецы, полулюди и прочий сброд — мои лучшие друзья.

Драко принял чашку с дымящимся напитком, которую бережно передал ему домовой эльф. Сделав пару глотков, он довольно ухмыльнулся, глядя на беснующуюся Гермиону. Ему по-прежнему было чертовски приятно действовать ей на нервы, несмотря на всю хрупкость своего положения и, увы, лишь видимое его благополучие. Язвительный треп хоть и ненадолго, но помогал отвлечься. Хотя, стоит признать, в этот раз он дал маху. Стоило заранее позаботиться о том, чтобы его прелестная соседка не попадалась Грейнджер на глаза.

— Ваш чай, мисс, — пропищал крохотный эльф.

Обуреваемая праведным гневом Гермиона шарахнулась от домовика, чая и Драко, одарив последнего взглядом, в который вложила всю неприязнь, на которую была способна.

— Присаживайтесь, мисс, — насмешливым тоном произнес Малфой, — Сэмми очень старался, он обожает гостей.

— Я не за этим пришла! — рявкнула на Драко (но ни в коем случае не на эльфа, нет!) Гермиона, вызвав возмущенное ворчание домовика, прежде чем тот исчез с легким хлопком.

— А зачем же?

Она помолчала, презрительно разглядывая Малфоя, прежде чем наконец ответить.

— Помочь. Но после того, что я узнала, не уверена, что все еще хочу этого.

Тон, которым Гермиона произнесла последнюю фразу, Драко очень не понравился. Когда тебя ненавидят и советуют отправиться далеко и надолго — это одно, он привык. А вот когда тебя презирают и дают понять, насколько ты в глазах говорящего жалок — другое. И этого в определенные периоды жизни Малфою хватило сполна.

— И что же, позволь спросить, заставило тебя сомневаться? — слегка прищурившись, спросил Малфой, хотя ответ знал прекрасно.

— То, что ты ничуть не изменился, — отчеканила Грейнджер. — Как я вообще могла купиться? Ты все такой же лицемер, использующий людей ради своей выгоды, не заслуживающий ни жалости, ни сострадания, ни тем более — помощи!

Гермиона перевела дыхание, глядя на стиснувшего челюсти Малфоя.

— Это низко даже для тебя! Я несусь сюда, чтобы спасти твою двуличную задницу, а ты играешь чужой жизнью, ссылаясь на то, что она маггл! Будто это делает ее не живым человеком, а мусором под ногами таких как ты!

Драко мрачнел, слушая поток грейнджеровских возмущений. Кто она такая, чтобы отчитывать его?

Наконец волшебница прервала гневные излияния, и наступила немая пауза, во время которой бывшие однокурсники испепеляли друг друга тяжелыми взглядами. От слизеринца не укрылось, что девушка крепко сжала палочку.

— Какая же ты дура, Грейнджер, — скривился Драко.

Как можно быть такой умной и тупой одновременно? Малфой был уверен, уж она-то способна его понять, ведь если правда то, что он слышал о ее родителях, Грейнджер по собственному опыту должна знать, что чувствуешь, когда рядом нет ни одного по-настоящему близкого человека, и на какие отчаянные поступки это порой толкает.

— Зачем ты наложил на нее заклинание воли? — настойчиво спросила Гермиона.

— Чтобы развлекаться с ней на пару с домовиком! — огрызнулся Малфой, — А потом я бы запытал обоих до смерти и закопал в саду. Старинная забава чистокровных, ты не знала?

Бурные чувства — плохие советчики. Гермиона отчаянно пыталась прийти в себя, чтобы трезво оценивать ситуацию. Гневная мысль о том, что Малфой использует Империус забавы ради, уже не казалась такой очевидной. То, как он ощетинился от обвинений... Что если за напускным равнодушием и фарсом скрывается что-то в разы более серьезное? А едкий сарказм и обидные шпильки — не только мерзкий характер, но и способ самозащиты, возможность замаскировать уязвимые места и болезненные темы, коих у него должно быть предостаточно.

Если задуматься, кто сейчас Драко Малфой?

Очень неоднозначный совсем еще молодой человек, который бежит и скрывается неизвестно от чего и почему, и (по всей видимости) единственная живая душа, которой он небезразличен — домой эльф.

Грейнджер, ухватившись за внезапную догадку, ощутила укол совести и слегка поникла, растеряв боевой настрой.

Драко ненавидел ее сейчас почти так же, как в школе. За грубое напоминание, каким жалким и пропащим его считают все, кто был на "правильной стороне".

— Малфой, — осторожно начала Гермиона, — ты же понимаешь, что это все ненастоящее?

— Ни слова больше, — прошипел он.

— Империус не выход, — не останавливалась Грейнджер.

Драко, неестественно собранный и прямой, не пошевелился, застыл словно неживой. Если бы только взглядом можно было убивать!

— Не смей, — процедил он.

— Что ты ей велел? Спать с тобой? Делать вид, что между вами что-то есть?

Гермиона сделала пару шагов, сокращая расстояние между ними. Интуитивно ей хотелось поддержать, обнять, пожалеть, но это было бы возможно только в том случае, не будь здесь одного, но очень значительного "если".

Если бы это был не Драко, а кто-то другой, гораздо более понятный и простой.

Малфой же — мечта психоаналитика. Ядерная смесь из комплексов, эгоизма, временами даже эгоцентризма, сомнительных моральных принципов и черт знает чего еще. Но при всем этом, каким-то образом ему все же удавалось производить впечатление не напрочь конченого мерзавца, а эдакой гусеницы-переростка, которая хоть и выглядит как отвратительная мохнатая зараза, но все же имеет приятный оттенок и внушает надежду, что однажды превратится в прекрасную бабочку. Хотя, стоило признать, эта бабочка немного подзадержалась в своей первой ипостаси.

Поэтому Грейнджер, сделав несколько шагов к Малфою, остановилась, пресекая свою идею о крепких целительных объятьях на корню. Где-то на периферии сознания она всегда понимала, что избалованный, острый на язык мальчишка — лишь вершина айсберга. Драко оказался многогранным человеком с таким непонятным для нее характером, каких Гермионе еще не доводилось встречать, и она никак не могла предугадать, что же ждет ее за очередным "поворотом".

— Зачем пришла, Грейнджер? — просто спросил Драко.

Вместо упрямого молчания или наоборот — тотальнейшего эмоционального армагеддона, он привычно-лениво задал обычный вопрос. И если бы не взгляд, которым он прожигал ее, не крепко сжатые в кулаки ладони и неестественная натянутость во всем его образе, можно было бы вообще усомниться в существовании случившегося минутами ранее диалога.

Гермионе казалось, что прими она сейчас игру, которую навязывает ей Малфой, игру, главным условием которой было игнорирование случившегося, она упустит что-то очень важное. Упустит возможность хоть на дюйм подтолкнуть Драко к свету, который, почему-то она не сомневалась в этом, в нем еще не угас окончательно. Поэтические бредни никогда не были свойственны ее опирающейся на доводы разума натуре, но сейчас Малфой представлялся ей именно таким — человеком, который поддался тому, что есть в каждом из нас — своему темному "я". И теперь топтался на месте, увязая все глубже, и в силу своей слабости или нерешительности игнорировал возможность ухватиться за лучшую свою половину, которая все еще маячила где-то на задворках его личности.

Почему Грейнджер так старательно впутывалась в сложное и неблагодарное предприятие по спасению заблудшей овечки? Что ж, видимо Малфой был прав — гриффиндорская натура не позволяла ей пройти мимо того, кто нуждается в помощи.

— Извращенные попытки отчаявшегося человека избежать одиночества, — произнесла она, не позволяя Драко уйти от острой темы. — Ты же не такой, Малфой. Это не ты.

Драко хотелось схватить проклятую Грейнджер за плечи и тряхнуть, что есть силы. Неприязнь и разочарование от того, что Гермиона, о проницательности которой твердили все, кто был хотя бы мельком с ней знаком, повелась на скандальную видимость, на клеймо Пожирателя, сменились холодной яростью, когда она, наконец раскрыв глаза и подумав своим колченогим мозгом, возомнила себя незнамо кем, решила, что имеет право бесстыдно вторгаться в личное пространство Малфоя, бесцеремонно озвучивать его слабости и тыкать его в них носом.

Хотелось рявкнуть, что Грейнджер не имеет ни малейшего представления о том, какой он. Бушевать от того, что практически назвала его отчаявшимся извращенцем. И в прямом смысле уничтожить за то, что смогла приблизиться к запретному. К тому, что он так методично и старательно прятал где-то очень глубоко, в чем даже сам себе признавался весьма неохотно и, поддавшись мимолетной глупой слабости, идиотской грейнджеровской провокации, так неприкрыто, практически собственными руками вручил этой дуре.

Нет, он не предоставит ей удовольствия с видом праведницы и покровительницы совать свой нос куда ни попадя. Это была глупейшая ошибка самого Драко, который с таким рвением ухватился за проклятую Грейнджер как за возможность отвлечься от мрачных мыслей, что практически вывернул себя наизнанку, предоставив ей возможность любоваться на содержимое. Хорошего понемногу, лохматая ты выдра.

— Зачем ты пришла?

— Есть информация, — Без колебаний, что явилось неожиданностью даже для нее самой, сказала Гермиона.

Ее совесть, удивительно, но молчала. Хотя всего лишь часом ранее, когда девушка сжимала в кармане малфоевский галеон, ее внутренний голос буквально разрывался от криков, что она предает Гарри.

— Что за информация? — насторожился Драко.

— Пока не договоримся о том, что ты дашь мне взамен, даже не мечтай.

Гермиона увидела, что Малфой немного расслабился, а в глазах промелькнули насмешливые искорки.

— Кажется, я на тебя плохо влияю, — ухмыляясь, заметил он. — Ну и чего же ты хочешь? Удиви меня, Грейнджер.

— Я хочу получить ответы, — пожала плечами Гермиона.

— Ну что за люди? — Малфой, поджав губы, сокрушенно покачал головой. — Никакой фантазии. Одно слово — Гриффиндор!

Последнее слово Малфой произнес, очень точно подражая интонации, с которой Распределяющая шляпа выкрикивала факультеты.

— Какие ответы, Грейнджер?

Гермиона встретилась взглядом с насмешливыми глазами юноши, который уже успел нацепить привычное выражение лица, будто бы вовсе и не он минутами ранее готов был придушить свою гостью.

— К чему этот цирк? Ты прекрасно знаешь, о чем я, — нахмурившись, ответила она. Ей надоело, что в каждую их встречу неминуемо звучат пустые вопросы, ответы на которые и без того знают они оба.

— А если я откажусь? — вкрадчиво спросил Драко.

— Тогда катись к черту! — раздраженно парировала девушка, с вызовом глядя на него.

Малфой задумался. Вряд ли Грейнджер пошла бы на неприкрытую ложь ради идиотских ответов. Неужели ей удалось узнать что-то по-настоящему важное?

— Хорошо, — легко согласился Драко. — Согласен. Выкладывай, ты первая.

— Нет, Малфой, так не пойдет, — упрямо покачала головой Гермиона, — ты должен пообещать.

— Что-что? — переспросил Драко. Ему послышалось?

— Пообещай, что выполнишь условие сделки, — строго сказала Гермиона. — А иначе можешь забыть о моей помощи.

Малфой чуть не расхохотался, право слово. Но, конечно, позволил себе лишь скептичное "Хм-м".

Святая простота! Ему снова показалось, что перед ним стоит маленькая зубастая девочка, которая еще не ощутила на себе войну, пытки и потерю близких. Как ей это удается? Или другой вопрос, чего она добивается?

— Обещаю, — просто сказал Малфой.

Главное его преимущество перед Грейнджер в том, что он врет — как дышит. Хочет ответы? Получит. Или нет. Он еще не решил. В любом случае, Гермиона поможет ему с чарами, и-и, вуаля, Сэмми отлично дается оглушающее. Ничто больше не будет удерживать Драко от того, чтобы весело и задорно умчаться в закат, воспользовавшись порталом.

— Тебе нужно уходить, Малфой. Как можно скорее, — серьезно произнесла Гермиона.

— То есть?

— То есть — в Министерстве знают, где ты. Вечером или ночью они будут здесь, — Грейнджер следила за Драко, который, нахмурившись, начал мерять шагами комнату. — Время есть, но стоит поторопиться.

Малфой тихо позвал домовика и, когда тот появился, бросил ему коротко:

— Мы уходим.

Гермионе вдруг подумалось, как часто Сэмми слышит эту фразу от хозяина? И сколько раз им уже приходилось вот так срываться в неизвестность?

— Идите. Отмени Империус, уж будь любезен. Я задержусь, займусь памятью твоей визави, Малфой, — не веря, что говорит это, произнесла Гермиона. Могла ли она когда-нибудь представить, что будет заметать следы за бывшим Пожирателем?

— Уходи, Грейнджер, — покачал головой Драко, — я сам.

Гермиона уловила в голосе Малфоя что-то такое, чего еще никогда не слышала. Слово нежность было бы чересчур громким, скорее мягкость или теплоту. А может, ей это показалось?

Она внимательно смотрела на Драко, стараясь уловить хотя бы тень того, что промелькнуло в произнесенной им фразе. В голове маячила догадка, что он хочет попрощаться. Малфой? Попрощаться с девушкой-магглом? Звучит странно, нет, абсурдно! Поэтизированно! Это же Малфой.

Но ведь такое возможно, да?

— Боюсь, что ты накосячишь с заклинанием забвения, — будто пресекая ее мысли, равнодушно сказал Драко.

Грейнджер безвозвратно стерла из памяти родителей их собственную дочь. Стажировалась в отделе Нарушений памяти. Ее авторству даже принадлежали несколько исследований по этой теме. Уж в чем, а в Обливиэйте она понимала несколько больше других. И Малфой, вероятнее всего, прекрасно знал об этом.

Она молча кивнула Драко, никак не прокомментировав его слова. Ей снова показалось, что она совсем не знает этого человека.

Драко направился к выходу из комнаты и, замерев у двери, вдруг спросил:

— Грейнджер, а ты не боишься, что я обману тебя?

Гермиона отрицательно покачала головой. Стоило ли ему знать, что она не была уверена ни в чем, что касалось его самого? Вряд ли. Некоторым из нас, чтобы стать лучше, рядом нужен кто-то с непоколебимой верой в то, что мы справимся.

— Почему?

— Ты пытаешься казаться самой большой задницей на земле, Малфой, — пожав плечами, начала она, — но поверь мне, невооруженным глазом видно, что это не так.

— Это почти комплимент, Грейнджер, аккуратнее, — многозначительно заметил он, позволив себе даже легкую улыбку.

— Не обольщайся, — отмахнулась Гермиона, — я все еще считаю тебя лицемерным, эгоистичным снобом.

— Тогда я спокоен, — хмыкнул Малфой, выходя из комнаты.

— Это твой способ сказать мне “спасибо”? — улыбаясь, спросила Гермиона, пока Драко собственноручно наполнял ее тарелку всем подряд, до чего только мог дотянуться.

— Это мой способ сказать тебе “заткнись”, — сухо ответил он, — если единственный вариант добиться тишины, это занять чем-то твой рот, то для начала попробуем завтрак. А там, как пойдет.

Малфой весело хмыкнул, оставшись до безумия довольным своей похабной шуткой.

Гермиона, тихо пробормотав явно что-то не очень приятное в его адрес, вздохнула и принялась за еду. Молча, на радость своего собеседника.

Едва она появилась на пороге очередного пристанища Драко, как тут же осыпала его напоминаниями о данных ей обещаниях, вопросами, комментариями, своими догадками и идеями. Активные дискуссии и решительные действия ее успокаивали. Сидеть в неведении, ожидая непонятно чего, она не любила и не умела.

Все бы ничего, если бы это было не раннее утро.

Драко едва успел разлепить глаза, и свалившаяся в такую рань гиперактивная Грейнджер отнюдь не способствовала отличному настроению, а, скорее, совсем наоборот.

По мере того, как пустели тарелки, настроение Малфоя поднималось, что не укрылось от внимания Гермионы. Была ли причина тому — пятнадцать минут тишины, или дурное расположение духа отступило под натиском вкусной еды и кофеина — она не знала. Но готова была поспорить, что затянувшееся молчание Малфой нарушит остроумной репликой или колким замечанием. И Гермиона не ошиблась.

— Держу пари, еще десять минут молчания тебя попросту убьют, — ухмыляясь, заметил Драко.

Гермиона устремила на него серьезный взгляд, но промолчала.

— Не понимаю, что тебя так задело, — не унимался Малфой. — То, что я попросил тебя помолчать, или то, что не дал тебе быть сверху.

Грейнджер, которая в этот момент подносила ко рту чашку с кофе, так и замерла, удивленно уставившись на Малфоя.

— Что? — выдавила она.

— Ты же любишь быть сверху, — обыденным тоном произнес Драко и, глядя на опешившую Гермиону, добавил: — Образно. Руководить. Командовать. Решать, что и как делать, в каком порядке. А я ничего тебе не говорю, информацией не делюсь, ты, наверное, в панике. Или в бешенстве?

Гермиона слегка расслабилась и, отставив чашку, снова серьезно посмотрела на Драко, которого серьезным можно было назвать с большой натяжкой. Этот разговор забавлял его и приводил в очень приподнятое расположение духа.

— Я не люблю быть, как ты выразился, сверху или снизу. Я люблю работать в команде, — произнесла Гермиона, надеясь, что после этой маленькой увертюры они наконец смогут перейти к серьезному разговору.

— Да-а, — ухмыльнулся Малфой, и даже слегка (Мерлин!) поиграл бровями, — в команде я тоже люблю... Работать.

Гермиона потерла виски, скептично глядя на очень довольного Драко. Он торжествовал.

— Кто бы мне сказал десять лет назад, что буду завтракать со слизеринцем и слушать его скабрезные шутки — не раздумывая бы, наслала сглаз.

— Скорее бы, дала в глаз, грубые топорные методы — это по твоей части, — заметил Драко.

— А ты бы кинул какое-нибудь мерзкое проклятие и сбежал за спины своих прихвостней, — парировала гриффиндорка и, пожав плечами, легко добавила: — Хорек.

— Заучка, — отчеканил Малфой.

Казалось, что целую вечность молодые люди буравили друг друга пристальными взглядами, пока не уловили друг в друге что-то, что позволило выдохнуть и расслабиться. Первой слегка улыбнулась Гермиона. Следом сдался Драко — чуть дрогнули в сдерживаемой улыбке губы.

— Кажется, нам стоит придумать что-то пооригинальнее, — качая головой, произнесла она.

— Я думаю, Грейнджер, я уже придумал.

— Да? И что же это? Зубрила? Выдра? Воронье гнездо? — улыбаясь, спросила волшебница.

— Хуже, — сказал Малфой. — Гермиона.

Гермиона старалась не выдать свое замешательство, хотя, стоит признать, едва ли ей это удавалось. Она продолжала улыбаться, хоть и немного натянуто, но взгляд с лихвой выдавал ее.

С каждой встречей между ними рушились какие-то стены, сглаживались какие-то границы. Но Малфой вел себя так естественно, будто и не замечал этого. Он был все тот же, каким Гермиона привыкла его видеть, но в то же время — какой-то другой. Поэтому одно единственное слово, сказанное им — ее имя, прозвучало для нее, как гром среди ясного неба.

Сколько людей уже обращалось к ней по имени до Малфоя и сколько еще обратится после? Но именно от него слышать это было так... Как? Странно, неуютно. Непривычно. Ненормально, в конце-концов!

— Великий Салазар, Грейнджер, — насмешливым тоном произнес Драко, прерывая размышления притихшей Гермионы, — неужели это тот случай, когда ты назвал девушку по имени, а она уже мысленно вышла за тебя и родила тройню?

— Что? — запротестовала возмущенная Гермиона. — Мерлин, нет! Малфой!

Он прижал руки к сердцу и мечтательно закатил глаза.

— Дорогой дневник, — приторным тоном протянул Драко, — сегодня он впервые назвал меня по имени. Это было так волнительно, так необычно. В его устах мое имя звучит совсем иначе...

— Малфой! — возмутилась Грейнджер.

— Он произнес его так благородно: Гермиона, — продолжал он елейным голоском.

Драко на разные лады издевался над именем своей собеседницы. То растягивал его нарочито медленно, то наоборот — произносил хлестко и четко.

Гермиона, пунцовая до корней волос, наблюдала за кривляющимся Малфоем, прикрыв рот ладонью, стараясь изо всех сил сдержать подступающий смех. Видеть такого Драко было еще более непривычно, чем слышать от него свое имя. Такой Малфой — полнейшая для нее неожиданность. Но это ни в коем случае не делало его менее смешным, пока он нараспев, по слогам, драматично шептал ее имя, прикрыв глаза в карикатурном экстазе и конвульсивно подергиваясь всем телом.

Когда маленькое представление закончилось, Гермиона наконец перестала сдерживаться и звонко рассмеялась. Драко в мгновение ока, приняв серьезный вид, кашлянул и сдержанно кивнул.

— Твоя очередь, Грей... Гер-ми-о-на.

— Что? Нет, я на такое не способна, — рассмеялась удивленная Грейнджер.

Драко, доверительно склонившись над столом, снова произнес уже известным волшебнице драматическим страстным шепотом.

— Сделай это для меня, — он игриво приподнял бровь. — Скажи: Драко...

— Малфой! Драко! — засмеялась Гермиона.

Он шумно выдохнул, прижимая ладони к груди и закрывая глаза.

— До дрожи, Грейнджер, — вдохновенно произнес Малфой, — это судьба.

Они еще долго смеялись, не в силах серьезно смотреть друг на друга.

Перед глазами Гермионы вновь и вновь появлялся образ шутливого и незнакомого ей Драко, заставляя вспоминать его карикатурные интонации и театральные жесты. Красиво и смешно кривляться она не умела никогда, но у него это получалось так уверенно и уморительно, будто всю свою жизнь Малфой занимался именно этим.

А что до Драко... Ему было просто легко. Так легко, как было до Пожирателей, до Волан-де-морта, до всего, что повлекло за собой возрождение последнего, до битвы за Хогвартс и того, что произошло после. Странно, конечно, что эту легкость приносила с собой именно Грейнджер. Но сейчас в жизни Малфоя и без того было много странного и непонятного, так что едва ли это заслуживало отдельного внимания. Зачем анализировать и забивать голову ненужными выводами, когда завтра ты, может быть, ляжешь спать и уже не проснешься?

— Давай лучше оставим все как есть, Грейнджер и Малфой. Гермиона и Драко — нет, определенно нет, — улыбаясь, сказала Гермиона.

— Всему свое время, — философски заметил Малфой.

— Это не тот случай, Малфой, будем честны, — шутливо возразила Грейнджер.

— А что, если я все эти годы тайно реализовывал коварный план по завоеванию дружбы гриффиндорской троицы?— таинственно понизив голос, спросил Драко.

— Ну да, наверняка, план зиждется на том, чтобы сначала обозвать одного нищебродом, другую — грязнокровкой, а потом...

— Потом, — насмешливо прервал ее Драко, — ты должна была разбить мне нос.

— А дальше? — поинтересовалась Гермиона.

— Все просто, Грейнджер, — пожал плечами Малфой, — сначала ты обзываешь однокурсницу, потом она бьет тебя в лицо, а много лет спустя спасает твою задницу.

Драко замолчал, пристально глядя на волшебницу.

Ей вдруг подумалось, что одной фразой он свел на нет неповторимую, уютную атмосферу, что окружала их этим утром. Как будто пара слов вернули ее из мира, где все легко и просто, где Драко Малфой заразительно смеется, открыто ей улыбается, шутит прилично и не очень, в реальный мир, где непонятно — что делать, что чувствовать, что спрашивать, как поступать.

— Почему ты пришел ко мне? — спросила она, уже не пытаясь уйти от темы, волновавшей ее последние дни.

— А ты, почему помогаешь мне? — ответил Драко в своей обычной манере, слегка лениво. Для него оба вопроса были скорее риторическими.

Гермиона промолчала. Что она могла сказать? Она не просто помогала, она переступила через Гарри, чтобы предупредить Малфоя. И окончательно запуталась. Давно, кто знает, может, и никогда прежде, ее не мучили так много мыслей и чувств, так сильно противоречащих друг другу.

Вместо ответа она сделала неопределенный жест рукой, указывая куда-то в область груди Драко.

— Покажи.

Он, не торопясь, расстегнул несколько пуговиц на рубашке и оттянул воротник.

— Выглядит... Смертоносно, — завороженно глядя на пульсирующие узоры на шее Малфоя, сказала Гермиона.

— Оно не убьет меня. Это вряд ли, — возразил Драко. — Тут что-то другое.

— Оно?

— Проклятие, — спокойной пояснил Малфой.

— Ты проклят? — изумилась волшебница.

— Не я, Грейнджер, думай.

Гермиона нахмурилась. Проклят, но не он. Ритуал крови. Думай.

— Ваш род, — не спрашивая, а отвечая самой себе, наконец сказала она, поднимая взгляд на Малфоя, в ожидании, что он либо подтвердит, либо опровергнет ее догадку.

— Почти, — кивнул он. — Кровь, если точнее. Использовалась для создания чар. Так что, да, отчасти это так. Она несет в себе это волшебство. Проклятие.

— Проклят предмет? Или человек? — осторожно спросила Гермиона.

— Все, Грейнджер, — отозвался Драко, сосредоточенно поправляя приборы и посуду на столе таким образом, чтобы они располагались аккуратно и симметрично. — Все, что окружает тебя с одиннадцати лет. А меня — так вообще всю жизнь.

* * *

— Проклятие! — взвыл Драко. — Ты сущее проклятие, Грейнджер!

— Напомнить, что ты сам втянул меня в это? — сухо поинтересовалась Гермиона.

Малфой лишь одарил ее неприязненным взглядом.

Не его одного утомляло раз за разом возвращаться к одним и тем же вопросам и деталям. Но когда Гермиона Грейнджер бралась за что-то, она всегда делала это на совесть. По правде говоря, сейчас они обсуждали тему, имеющую лишь косвенное отношение к контрзаклинанию, которое ей предстояло изобрести. Если уж на то пошло, он попросил лишь обратить неудавшийся ритуал, а не разбираться с этим его “проклятием”.

К слову, по поводу достоверности оного у девушки были серьезные сомнения. С одной стороны — все, что рассказал Драко, походило на бред сумасшедшего. С другой — Малфой не идиот, и если бы он взялся за вранье, делал бы это качественно и убедительно.

Гермиона устало потерла переносицу. Чувство сомнения не покидало ее (за редким исключением) с того момента, как бывший однокурсник внезапно оказался у нее на приеме. И это было утомительно. Она сомневалась во всем — в словах Малфоя, в нем самом, в его мотивах, в Гарри, в себе, в своих действиях и желаниях.

— Не могу поверить, — задумчиво проговорила она, — что уверенный в своей победе психопат задумывался о поражении.

Малфой закатил глаза.

— Пофигу, Грейнджер, — протянул он, — о чем он там задумывался. Какая теперь разница?

— Если это все правда, — начала Гермиона, — если проклятие действительно существует. Такая магия должна быть просто неописуемой силы. И она не может существовать сама по себе. Нужна точка опоры. И, Малфой, без обид, крови вашего рода точно не достаточно.

Драко, который до этого момента показательно растирал виски и устало вздыхал, на секунду замер. Пускай временами она несносная зануда и иногда не замечает очевидного, но когда дело касается “дела”, Грейнджер схватывает на лету, стоит отдать ей должное.

— Так что это? Талисман, артефакт?

Малфой усмехнулся. Как бы было все просто, будь это какая-то магическая рухлядь. Бах! И проблема решена.

— Комета, — ответил он.

— Комета, — задумчиво проговорила Гермиона.

Связать заклятие с небесным телом. Идеально. Малфой прав — темное может быть ужасающе гениальным.

— Так вот почему тебя разыскивают, — наконец сказала Гермиона, внимательно глядя на Малфоя. — У проклятия два якоря. Уберешь один — и все развалится. И комету — никак.

— Значит, надо убрать меня, — закончил Драко. — Верно.

Гермионе стало неуютно наедине с тем, на кого ведется охота. Вспомнились Гарри, Рон, лес и палатка. Малфой же казался абсолютно спокойным и даже расслабленным.

Она нахмурилась. С одной стороны — чары связаны с недосягаемой для человека кометой, с другой — с кровью вполне определенных и более чем уязвимых людей. Абсурд.

— Зачем Волан-де-морт использовал кровь?

— Кровь часто используется в заклинаниях, тебе ли не знать.

— Я не об этом, — отмахнулась Гермиона, — почему в принципе он использовал кровь? И почему именно Люциуса?

— Я не знаю, — покачал головой Малфой. — Может, хотел так наказать отца. Может, требовался чистокровный род. Не знаю.

— Но почему именно кровь? — настаивала Гермиона. — Зачем так рисковать?

Прервать род Малфоев можно на раз-два. Стоило ли устраивать такую заваруху со всем этим проклятием ради банальной мести нерадивому приспешнику? Размениваться на такие мелочи... Вот уж нет.

— Я-не-зна-ю, Грейнджер, — процедил слизеринец. — И еще раз для особо одаренных, мне плевать! Для чего, как, зачем, почему — какая к черту разница?

Малфой замолчал. Раз за разом разбирать, что Реддл думал и что не думал, что он мог и не мог, уже порядком надоело. Твою ж мать, он просил ее только избавить его от расползающейся по телу дряни, а не строить из себя Мисс Марпл. Хотя, что уж кривить душой, с самого начала было ясно, что Грейнджер обязательно устроит игры в спасителей угнетенных.

Будто прочитав его мысли, Гермиона тихо сказала:

— Проклятие, это заклинание, Малфой. Поймем, как оно работает — и сможем найти обходной путь, лазейку. И тебе больше не придется прятаться и убегать.

Малфой фыркнул. Пытаться понять ход мыслей психически неуравновешенного одаренного маньяка? Отличная идея.

— Ты думал, — спросила Гермиона, — если разрушишь свою родовую магию, связь с семьей, проклятие исчезнет?

Драко молчал. Она же и так все поняла.

— Что пошло не так?

— Не знаю, — честно ответил он, — я не знаю.

Малфой нахмурился, раздумывая, стоит ли произносить это вслух.

— Иногда мне кажется, — признался Драко, — что я его чувствую. Прямо там, — он постучал пальцами по груди. — Оно не позволит мне сделать что-то, чтобы навредить ему. Но и умереть так просто не даст, понимаешь? Как будто что-то живое.

Грейнджер шумно выдохнула. Ей вспомнились крестражи. Части души и их способность к взаимодействию с живыми существами. Возможно, проклятие так же способно на псевдожизнь и защитные действия, препятствующие его разрушению?

В таком случае, несмотря на физическое недомогание, пробелы в воспоминаниях, оно точно не убьет Драко, но вероятно, обречет на что-то иное, подчинит себе?

— Это какой-то бред. Мы что-то упускаем, — вздохнула после минутного молчания Гермиона. — Неужели ты не видишь? Все эти детали. Они не работают вместе.

Волшебница откинулась на спинку дивана, зарываясь пальцами в волосы и сжимая голову.

— Сейчас мне кажется, — призналась она, — что все это — ты, я, проклятие, ритуал — какой-то глупый сон. И пора просыпаться.

— Ты даже не представляешь, Грейнджер, сколько раз я говорил себе это, — медленно сказал Драко, переводя тяжелый взгляд на девушку.

Они смотрели друг на друга. Она — встревоженно, будто пытаясь разглядеть в нем что-то. Его же взгляд не выражал ничего. Наконец, Гермиона нарушила тишину.

— Как узнать, что чары уже работают? Проклятие уже действует?

— Нет, наверное, — сказал Драко, — он говорил, что это начнется, когда все успокоится, утихнет. Когда мир оправится.

— Откуда ты это знаешь? — поразилась Грейнджер. — Ты сам слышал?

— Ну да, конечно, — хмыкнул Драко, — видел воспоминания отца.

— И что тогда случится? В чем заключается это проклятие?

— О-о, Грейнджер, тебе лучше не знать, — Малфой выразительно посмотрел на Гермиону. — Поверь мне, у плохих парней с фантазией все в порядке.

— Неподходящее время набивать себе цену, молодой человек, — Гермиона наигранно прищурилась и даже поцокала языком.

Драко рассмеялся. Грейнджер умеет шутить?

— Неплохо, — признал он.

— Не уходи от темы, — напомнила Гермиона.

— Я уже все сказал.

— Ты не сказал ничего, — настаивала Грейнджер. — Ты сказал, что проклято все, что окружает меня с одиннадцати лет. Так что это? Магия? Волшебники? Хогвартс? Пора бегать и кричать “Мы все умрем!”?

— Версия с Хогвартсом — дебильная. Но твоя жалкая попытка сострить довольно близка к истине, — сказал Драко, разводя руками в широком жесте. — Мы не умрем, мы — та-да-а — вымрем.

— Что? Как это? — нахмурилась Гермиона. — Эпидемия? Дети перестанут рождаться?

— Нет, дети будут рождаться, но с маленькой оговоркой, — Малфой поймал вопросительный взгляд гриффиндорки. — Они будут взрослеть очень, и очень, и очень, и очень быстро. И уже в двадцать лет, пуф-ф, поколение стариков. Как думаешь, много будет желающих рожать детей, обреченных на такое?

Гермиона хотела что-то сказать, но слова не желали произноситься, застревая где-то в горле. Все, что она сейчас услышала, было отвратительно. Подумать только, что за мерзкий, гадкий псих ходил по одной с ней земле всего лишь несколько лет назад? Так нельзя. Черт с ней, с гениальностью, с талантами, с редким даром. Такие, как он, просто не имеют права быть.

— Если все это правда... — начала Гермиона.

— Это правда, — вставил Драко.

Грейнджер силилась что-то произнести, но ничего не получалось. Она лишь ошарашенно качала головой, беззвучно открывая рот, как рыба, выброшенная на берег, и цеплялась взглядом за взгляд Малфоя, будто пыталась отыскать в нем что-то, за что можно ухватиться, как за спасительную соломинку.

— Мы в жопе, — подытожил он за нее, не стесняясь в выражениях. — Ты, я, все.

Драко вспомнил, что чувствовал он, когда узнал все это. Наверное, Грейнджер переживала нечто похожее. Тогда мать обнимала его, находила какие-то слова поддержки, пытаясь успокоить и придать сил. Должно быть, ему следовало сейчас сделать тоже самое для Гермионы? Едва ли он тот, чьи объятья принесли бы ей покой и надежду. Будь тут Уизли или Поттер, другое дело. Но Драко Малфой явно не тот парень, который сгодился бы на эту роль. Даже просто представить Грейнджер у себя на плече... Ненормально.

— Что ж, — натянуто произнес Малфой, — думаю, тебе пора.

Гермиона подняла на Драко странный взгляд, от которого ему захотелось поежиться и вздрогнуть.

— Я останусь здесь, — тихо сказала она. — Нужно обсудить обряд и контрзаклятие, и...

— Завтра, — уверенно прервал Драко, — все завтра. Хватит на сегодня обрядов, проклятий и всей этой херни. Сэмми покажет тебе спальню для гостей. И даст что-нибудь от сновидений.

Последние фразы он произнес, уже обращаясь к эльфу, который явился с тихим хлопком, стоило его хозяину лишь щелкнуть пальцами.

Малфой проводил взглядом удаляющиеся фигуры. Почему она решила ночевать здесь? Понятно, что после услышанного оставаться одному крайне неуютно. Но с каких пор находиться в одном доме с бывшим Пожирателем и мишенью ненаглядного Поттера в одном лице — залог спокойствия?

— Почему ты думаешь, что отменить действие ритуала можно только там, где он проводился? — спросила Гермиона, окидывая взглядом небольшое помещение, освещенное лишь одним довольно маленьким окном.

Вечерело, и поэтому комната постепенно погружалась в темноту. Все строение напоминало коробку и состояло из довольно тесной прихожей и того самого помещения, где сейчас они находились. Комната была практически пуста, исключение составляла лишь пара обшарпанных стульев да около десятка уже побывавших в употреблении свечей, разбросанных по полу. Пахло пылью и сыростью.

Откуда ни возьмись, возник Сэмми и принялся плавными движениями маленьких ручек поднимать свечи в воздух. Щелчок, и почти под самыми потолком загорелся десяток тусклых огоньков. Надвигающийся сумрак они не разогнали, но с источником света в комнате стало определенно приятнее и толику светлее.

— Я и не думаю, — отозвался Драко, — ты говорила про Силу, получай.

— Силу? — автоматически переспросила Гермиона, глядя, как Малфой сосредоточенно шагает по комнате, что-то высматривая на полу.

— Самое время для амнезии, — он, не обращая внимания на волшебницу, подозвал домовика, кивком указывая ему на свою находку.

Домовой эльф, явно гораздо более подкованный в бытовых вопросах, нежели его хозяин, начал расчищать указанное место от пыли. Когда по деревянному полу тихо зацарапал-зашуршал непонятно откуда взявшийся кусочек мела, Малфой наконец перевел взгляд на Гермиону, которая внимательно следила за разворачивающимися действиями.

— Сила, Грейнджер. Та, которая позволит тебе обратить ритуал без заклинания, — раздражительно напомнил он.

Сейчас он выглядел хмуро и напряженно, и много молчал. А когда для трансгрессии взял Гермиону за руку, она обнаружила, что руки у Малфоя холодные и даже влажные, а его самого (она могла поклясться) потряхивает то ли озноб, то ли нервная дрожь. И это очень контрастировало с самой Грейнджер, которая хоть и испытывала легкое волнение, но ее этот всплеск адреналина наоборот привел в состояние тонуса, когда все реакции и чувства, казалось, обострены, а мозг спокоен, собран и работает с удвоенной силой.

Драко, который сейчас был необычайно угрюм и раздражителен в своем волнении, резко отличался от того Малфоя, которого она наблюдала все те дни, что они провели вместе в поисках решения.

Они много разговаривали, спорили — иногда коротко, по делу, иногда — совсем наоборот. Приправленные не всегда добрыми, но неизменно остроумными комментариями Малфоя, эти разговоры время от времени превращались во взаимный обмен мнениями и взглядами, в рассказы (сначала короткие и сдержанные, затем все более и более развернутые и, наконец, и вовсе пространные) о прошлом и настоящем. Гермиона раз от разу доказывала, что вопреки мнению некоторых (а может, и многих, кто знает?), она не книжный сухарь, а вполне себе живой человек. Драко же, к радости и, чего уж греха таить, облегчению Грейнджер, оказался отнюдь не тем, кто пучил глаза и прикидывался тапком, как только разговор сворачивал на мало-мальски серьезную тему.

Малфой, хоть и сыпал едким юморком по надобности и без, по-настоящему обидных для самой Гермионы вещей не говорил. Однако полагал своим долгом время от времени вспоминать о “рыжем нищеброде” или “шрамоголовом”, или вставлять острые шпильки о ее родном факультете. Одним словом — вел себя приемлемо и временами даже дружелюбно, чем несказанно удивлял. Как, а главное — зачем, он кидался из одной крайности в другую, сочетая адекватное отношение к ней самой и едкие нападки на ее друзей, было для нее загадкой.

Настроение же самой Гермионы колебалось словно маятник. Ее кидало из одной крайности в другую. Удивительно, но Малфою удавалось отвлечь ее, переключить мысли на приятные темы и даже рассмешить. Но проходило время, и она снова возвращалась к исходной точке — к Гарри, к Волан-де-Морту и его проклятию. К достоверности всего, что ей удалось узнать. К тому, что задумал Малфой и был ли он честен с ней. К размышлениям о правильности своих поступков и о том, что делать дальше и как быть. И еще ее не покидало чувство, что, мягко говоря, непривычно говорить, слушать, вообще проводить время в компании Драко. А уж то, что это вопреки ее ожиданиям не было утомительно и тягостно, а совсем наоборот, вообще казалось чем-то из ряда вон. Как-то раз она даже озвучила это, сказав, что вот так просто сидеть и разговаривать — странно.

— Странно девам деторождение, — философски изрек Малфой, не прерывая чтения.

Одним словом — Малфой самокопанием не занимался. Гермиона решила последовать его примеру и смириться с тем, что он ей далеко не противен. Хотя все ее гриффиндорское начало кричало о необходимости опомниться и не идти на поводу непонятно чего — то ли собственной доброты, то ли хорьковского обаяния. А может, и того, и другого.

Увы, смириться пришлось и с постоянным чувством тревожности, и с сомнениями, одолевающими Гермиону относительно “предприятия”, в которое она ввязалась, и с тем, что на самом-то деле она не имела ни малейшего представления, что будет делать после того, как Драко перестанет в ней нуждаться и (она прекрасно это понимала) попытается попросту сбежать. Решение, как она планирует его удержать и уговорить вместе искать лазейку в наложенном на него колдовстве, так и не пришло. Она ухватилась за идею, что нужные слова придут в нужный момент, а если нет (а скорее всего так и будет), она все же волшебница. С Малфоем как-нибудь справится. Главное — не дать ему уйти. А вести переговоры и уговаривать упертого слизеринца можно и позже. В конечном счете, выбора у него все равно нет.

— Если ты сейчас скажешь, что не понимаешь о чем я, тебе конец, — голос Малфоя прозвучал ровно и серьезно, но в его тоне, хоть и слабо, но все же ощущались нотки волнения.

— Не скажу, — коротко ответила Гермиона, силясь понять, что так старательно выводит на деревянном полу мел под руководством домовика.

Грейнджер ушла с головой в изучение чар, которые позволили бы отменить действие проведенного Малфоем обряда. Создание новых заклинаний требовало глубокого знания предмета, понимания, чего именно ты хочешь добиться и, главное, большого количества времени. Последнего у них, к сожалению, совсем не было. Ища обходные пути, которые приблизили бы ее к поставленной цели в более короткие сроки, Гермиона заикнулась, что будь с ними кто-то, равный по силе Волан-де-Морту или Дамблдору, ритуал удалось бы обратить без всей этой путаницы с контрчарами.

— Гриффиндорцы без своего любимого Дамблдора ни дня прожить не могут, — едко отозвался Малфой. — Трахаетесь вы тоже, выкрикивая его имя?

На эту грубую шпильку Гермиона отозвалась лишь взглядом, не допускающим никаких шуток и возражений.

— Малфой, если волшебник обладает большим количеством магической силы, ему не нужно формулировать заклинание, не нужно выдумывать какие-то новые формулы. Достаточно направить эту силу, представляя нужный эффект. Что-то вроде невербального заклинания без самого заклинания. Только в разы сложнее. И магический потенциал должен быть колоссальным. Конечно, это еще не доказано, но логика в этом есть.

Она позволила себе еще несколько рассуждений на эту тему, пока не поняла, что Драко, обычно живо комментирующий ее высказывания и докапывающийся до любой неточности, молчит, лишь сосредоточенно кивая и странно глядя на нее, Гермиону.

Весь вечер Малфой был очень молчалив и сосредоточен, а на следующий день объявил, что они засиделись и пора бы уже разобраться со всей этой темномагической херней. И если уж вариантов у них все равно нет, самое время проверить теорию Грейнджер на практике.

— Здесь какой-то артефакт? — Гермиона подошла к месту, где домой эльф наконец завершил свою работу и не без гордости продемонстрировал ей идеально выверенную пентаграмму. — Что это?

Малфой поймал вопросительный взгляд волшебницы и раздраженно передернул плечами.

— Сама не видишь?

— Зачем это здесь? — в тон ему ответила Грейнджер.

Драко выглядел жутко. При тусклом освещении он казался бледнее обычного, а пульсирующий узор из вен уже подобрался к щекам. Но это, казалось, его мало волновало. За последние дни он ни разу не обмолвился о своем самочувствии, а когда угольный рисунок миновал шею и проступил на лице, и вовсе никак не отреагировал.

— Затем, что под нами находится Место Силы, — Малфой шагнул к одному из стульев, скидывая на него дорожную мантию.

— И это, — он кивком указал на пентаграмму, — поможет нам до него добраться.

— Под нами? — переспросила Гермиона, опуская взгляд на деревянный пол в попытках отыскать какой-то намек на вместилище магической энергии.

— Да, — Драко стянул водолазку и отправил вслед за мантией. — Что ты пытаешься там разглядеть? Указатель?

— Это такая редкость. Как ты узнал, что оно здесь?

— Неважно, — ответил Малфой, расстегивая ремень на брюках.

— Ты знаешь, как к нему подключиться? Откуда?

— Неважно, Грейнджер.

Гермиона опомнилась, когда перед ней стоял полуголый Малфой, в одних трусах, намереваясь стянуть и их. Она отшатнулась, выставив руки в предупреждающем жесте, вынуждая Драко замереть.

— Эй, это что такое? — Гермиона отступила на пару шагов.

— Пришло время, Грейнджер, сказать тебе правду, — доверительно понизив голос, произнес Драко, делая шаг в сторону Гермионы.

Та в свою очередь еще немного попятилась назад.

— Я влюблен в тебя с четвертого курса, а все мои издевательства — отчаянные попытки привлечь твое внимание, — Малфой наступал. — Раздевайся! Наконец мы сольемся в пламенном экстазе, моя гриффиндорская львица!

— Так! — решительно прервала его Грейнджер. — Хватит! Зачем ты разделся? Объяснись немедленно!

Драко, довольный своей выходкой, расплылся в типичной для него ухмылке. Казалось, он и думать забыл о своем волнении. Скрестив руки на груди и являя собой воплощение самодовольства, он резко контрастировал с замершей в напряженном ожидании Гермионой.

— Грейнджер, что ты чувствуешь, когда берешь свою палочку в руки? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Тепло, — ответила Гермиона, начиная понимать к чему он клонит.

— Вот именно, — подтвердил Малфой. — А как ты думаешь, что ты почувствуешь, когда впустишь в себя столько магической энергии, что хватило бы на пять Волан-де-Мортов?

— Жар?

Драко изогнул бровь, излучая мрачный скептицизм.

— Мягко говоря. Так что снимай панталоны, умнейшая ведьма века, если не хочешь бегать по комнате в полыхающих трусах.

Малфой наблюдал за застывшей Гермионой, которая отнюдь не торопилась расставаться со своей одеждой.

— Серьезно? — в голосе уже слышалась насмешка и неверие. — Это для тебя проблема?

— Это не проблема, Малфой, — сухо ответила Грейнджер, — но все же тебе придется закрыть глаза.

— Без обид, но не думаю, что ты сможешь меня чем-то удивить.

Драко ожидал чего-то подобного, но в какой-то момент ему показалось, что Грейнджер отнюдь не ханжа и не станет устраивать представление в стиле мисс Добродетель. Похоже, он ошибся.

— Ты заговариваешься, — с нажимом произнесла Гермиона.

— Или ты боишься, что узрев твои прелести, я тут же накинусь на тебя, теряя контроль? — продолжал издеваться он.

Грейнджер молча выдохнула, обещая себе, что как только все закончится, она обрушит на бесстыжую белобрысую голову самые мерзкие мороки и сглазы, какие только сможет отыскать.

— Драко Малфой, ты самый мерзкий и самонадеянный...

— Как оригинально, — вставил он.

— Из всех людей, кого я знаю, — спокойно закончила Грейнджер, расстегивая дорожную мантию.

Очень глупо, но Гермиона надеялась, что у нее будет больше времени для того, чтобы уговорить Малфоя отказаться от попытки сбежать. И атмосфера в целом будет более благоприятная. А на деле Драко принялся метаться по комнате, отдавая распоряжения домовику, как только они переступили порог. Они и получаса здесь не провели, не обсудили все тонкости и детали обряда, а он уже щеголяет по комнате почти голышом. Да и вдобавок, то весь трясется от нервного озноба и упрямо молчит, то принимается упражняться в ораторском искусстве, что совершенно не к месту.

Так что Гермионе пришлось признать — вдохновенного доверительного разговора у них не получится. С большой долей вероятности Малфой попросит ее заткнуться, как только она заикнется о его планах. И тогда ей придется импровизировать. В конце концов, если все получится, какое-то время она будет в разы сильнее него, и на это была вся надежда.

— Пока мы не начали, я хочу попросить тебя кое-о чем, — осторожно начала она и, поймав вопросительный взгляд, решительно продолжила: — Когда мы закончим, останься, пожалуйста.

Малфой моментально сообразил, о чем сейчас будет говорить Грейнджер, и, зная ее, отшутиться ему не удасться. Минуту назад ему казалось, что напряжение и страх от надвигающегося ритуала отступают, что треп с Грейнджер снова помог ему отвлечься. Но, похоже, Гермиона как клещ вцепилась в идею о спасении его (якобы) заблудшей души и всего, что к этому прилагалось — будущее тысячи тысяч волшебников и бла-бла-бла.

— Ты не один, я помогу тебе, — продолжала она, расценив его сдержанное молчание как добрый знак. — Мы обязательно разберемся со всей этой путаницей и найдем способ снять проклятие. Нельзя просто так сбегать, обрекая нас всех на черт-те что. Ты не такой, я знаю это.

Малфой какое-то время буравил Гермиону тяжелым взглядом, а затем подошел к ней. Так близко, что она почувствовала его тепло. Удивительно, что его била мелкая дрожь, но от тела при этом исходил настоящий жар. Он выглядел ужасающе: под бледной кожей ритмично перекатывались налившиеся черным вены, от стоп до белеющего в полумраке лица.

— Гермиона, посмотри на меня, мне кажется... — Драко вдруг как-то весь согнулся, сгорбился, а пальцами принялся усиленно тереть лоб, будто пытаясь стереть с него что-то. — Кажется, тут что-то есть...

Волшебница отвела руки Малфоя в стороны, силясь что-то рассмотреть там, куда он указывал. Но кожа в этом месте была девственно чиста.

— Я ничего не вижу, тут ничего нет, — взволнованно произнесла она, пытаясь понять, что происходит.

— Странно, — вдруг чуть ли не прошипел Драко, резко отстраняясь от Гермионы. — А я думал, что у меня на лбу — гребаная молния. Иначе почему ты вдруг решила, что мне есть дело до спасения мира? Перепутала меня со своим ненаглядным Поттером? Я не герой, Грейнджер, будь любезна, запиши это, если запомнить — непосильная для тебя задача.

— Почему ты так упорно отрицаешь то хорошее, что в тебе есть? — тихо спросила она.

— Потому что во мне этого нет, — отрезал Малфой.

За последние несколько дней он говорил с Грейнджер столько, сколько не говорил уже много месяцев ни с кем, а с ней так вообще — никогда. И проводил с ней так много времени, что есть, пить, читать, вообще быть в ее обществе стало чем-то естественным. Если бы шестнадцати или семнадцатилетнему ему кто-то сказал, что годы спустя его не будет тяготить общество Гермионы Грейнджер, и более того, что он даже будет находить общение с ней приятным, он, видит Мерлин, отгрыз бы себе язык в то же мгновение, лишь бы этого не произошло. Но не в его нынешнем положении выбирать себе компанию. Да и, откровенно говоря, для него завтра может и вовсе не наступить, так что есть ли смысл мучиться вопросами, которые по всей видимости мучили Грейнджер. Какая нахрен разница, странно ли, нормально ли делить друг с другом все происходящее. Малфой не думал об этом. В настоящее время такие мысли не имели никакого смысла. Он знал, что ему комфортно с Грейнджер. С ней приятно говорить и, что еще важнее, с ней приятно молчать. И если закрыть глаза на предрассудки о ее происхождении и ней самой, стоит признать — из всех молодых женщин, которых он встречал, она далеко не самая уродливая или тупая. А какому нормальному мужчине будет неприятна компания привлекательной интересной девушки? Да и, если уж откровенно, Малфой устал справляться со своей ношей один. Ему не хватало поддержки, добрых слов, ободряющих фраз и того, кто бы твердил ему “Все будет хорошо”, отвлекая от неприглядной действительности и укрепляя веру в себя. И Гермиона Грейнджер, удивительно, будто все это поняла, а может, ей подсказала интуиция.

Жаль только, что интуиция не подсказала ей обойти стороной тему, которую она сейчас затронула. Малфой в мгновение ока ощетинился, приготовившись держать удар. Он не терпел, когда нарушались границы его личного пространства. Его страхи, его чувства, какой он и на что способен или не способен — касалось только его самого. Она знала о нем только то, что он сам позволил ей узнать. Да, именно так. И все эти моралистские попытки воззвать к его “как бы” лучшей стороне — полнейший провал.

— Есть, я вижу, что есть. Драко, бояться — это нормально, но ты теперь не один, я помогу тебе, пожалуйста, позволь мне помочь, — по мере того, как Гермиона говорила все более и более сбивчиво, на лице Малфоя проступало все большее раздражение. — Ты же знаешь, тебя не отпустят, они не дадут тебе уйти. Но я могу помочь, Гарри согласится подождать, и у нас будет время. Я найду выход. Доверься мне.

— Что ты себе напридумывала? Вообразила, что пара тройка ободряющих фраз и вдохновляющая речь убедят меня отправиться на заклание? — Драко отошел от Гермионы и теперь говорил, стоя к ней спиной.

— Спешу тебя разочаровать — мне плевать, что я обрекаю всех на, как ты говоришь, “черт-те что”.

— Я тебе не верю, — уверенно возразила Гермиона.

Она никогда не считала себя тем, кто видит людей насквозь или через пару часов общения способен составить правдивое и верное представление о человеке. Но что касается Драко Малфоя, в одном она была уверена на все сто — он из тех людей, кому нужна непоколебимая вера в них самих. Для правильных поступков и верных решений ему рядом нужен кто-то, кто не даст оступиться и поможет подняться, если это вдруг случилось, кто будет верить и знать, что все получится.

— Значит, ты дура, — холодно констатировал Малфой.

— Я не дам тебе уйти, — упрямо проговорила Грейнджер.

И это было правдой, она не позволит ему сбежать и совершить то, что окончательно раздавит его.

— Удачи, — обронил он, подзывая с помощью заклинания из кармана мантии небольшой предмет и отправляя его в руки Грейнджер. — Хватит трепаться, пора начинать.

На ладонь Гермионы опустился небольшой, но неожиданно увесистый, темный камешек с отверстием, в которое был вдет шнурок.

— Никогда не знаешь, к чему приведут игры с силой, взятой взаймы, — пояснил он, будто и не было минутой ранее разговора на повышенных тонах, — эта хрень должна защитить тебя. Теоретически.

Грейнджер повязала шнурок на шею, слабо усмехнувшись.

— Что не так? —насторожился Малфой.

— Все так, — пожала плечами Гермиона.

Хотелось в лицо заявить ему, что в этом весь он — распинаться о том, какой он ужасный, язвить, оскорблять ее друзей и сыпать пошлыми шутейками, а через мгновение вручать ей охранный талисман. И повторялось это с завидной регулярностью — будто намеренно он пытался задеть ее, рассуждая об умственных способностях ее друзей или оттачивал чувство юмора, слагая эпиграммы на ее факультет, а потом вставал, чтобы отодвинуть ее стул и помочь сесть, придерживал для нее дверь, уступал удобное кресло и все в таком духе.

Но говорить такое вслух. Годрик Великий, нет. Малфоя точно хватит удар. Несмотря на хваленую выдержку и умение держать себя, характер у него временами довольно взрывной. Особенно если вдруг невольно коснешься его личностных качеств. Он может соловьем заливаться о своем детстве, рассказывать о проделках и смешно подражать манере Люциуса отчитывать своего отпрыска, но если какой-то “личной” темы попытается коснуться Грейнджер, пиши пропало.

— Не хочу, чтобы ты заляпала меня своей поганой грязной кровью, — прищурившись, медленно и очень четко проговорил Драко, — если вдруг не справишься с избытком силы.

— Идиот, — спокойно ответила Гермиона и, отвернувшись от Малфоя, принялась стягивать с себя одежду. Она ни на йоту ему не поверила. А он демонстративно не смотрел в ее сторону.

Когда от наготы ее отделяло всего ничего, лишь пара предметов одежды, Грейнджер обернулась. Малфой курсировал вокруг пентаграммы, добавляя по краю окружности какие-то знаки.

— Готова?

Получив от Гермионы утвердительный кивок, Драко невозмутимо избавился от последнего предмета своего гардероба и опустился на колени в самом центре рисунка.

— Ну? — раздраженно спросил он, видя, как Грейнджер застыла, сосредоточенно изучая пол.

— Закрой глаза, — попросила она, подходя ближе, и стараясь избегать смотреть на Малфоя.

Она не стеснялась обнаженного тела, но как и многим представительницам прекрасного пола ей было неловко раздеваться перед мужчиной, с которым, по сути, ее не объединяло ничего, что бы делало эту наготу естественной — ни секс, ни, прости Мерлин, какая-то романтическая связь.

— Твою ж мать, ты серьезно? — обреченно спросил Драко. — Как можно думать о том, что кто-то увидит твои сиськи, когда ты вот-вот взвалишь на себя силу, способную запросто тебя убить?

Грубо конечно, но он прав. Отчасти. И все же.

— Закрой, — упрямо произнесла Гермиона.

Малфой повернул голову в ее сторону и продемонстрировал закрытые глаза. Даже в таком виде ему каким-то образом удавалось выглядеть крайне раздраженным.

— Пообещай, что не будешь смотреть, — серьезным тоном произнесла Грейнджер, вызывая у Драко новую порцию обреченных вздохов.

В конечном счете, она все же добилась от него короткого “Обещаю”, что однако отнюдь ее не успокоило. Она и сама не знала, что ее смущает больше — то, что ей предстоит сделать, или то, как придется при этом выглядеть. Второе, Гермиона была полностью согласна с Малфоем, было довольно глупо. Но поделать она с собой ничего не могла.

Грейнджер торопливыми движениями сбросила последнее, что отделяло ее от самого позорного позора в ее жизни, и присоединилась к Драко. Стоять в непосредственной близи от абсолютно голого Малфоя, да еще на коленях, да еще и посреди пентаграммы в полутемной комнате, было, мягко говоря, не очень. Как морально, так и физически.

Ощутив движение воздуха рядом с собой, Драко… Повел себя самым что ни на есть лучшим образом. Он не сделал ничего, только терпеливо ждал, пока тараканы в голове Грейнджер угомонятся, и она даст ему знать, что можно начинать.

Гермиона немного помолчала, пытаясь унять чувство неловкости и дискомфорта, и всеми силами избегая опустить взгляд и узнать о Малфое явно больше того, чем ей хотелось бы сейчас знать. Вся эта ситуация была и без того из ряда вон.

— Ну… Начнем? — неуверенно спросила она.

— Наконец-то, — проворчал Малфой и только было открыл глаза, как моментально его левую половину лица обожгла знатная оплеуха.

— Ты обещал! Не смотреть!

Опешивший от такого поворота событий, Драко выставил было руку в предупредительном жесте, чтобы пресечь дальнейшее надругательство над своим лицом, но то ли он вскинул ее слишком резко и не в том направлении, то ли Гермиона потеряла равновесие и сместилась, но вместо ожидаемого женского запястья или локтя, он перехватил...

— Твою мать, Грейнджер!

Женскую грудь. И как только до него дошло, что сейчас он стоит, ухватившись рукой за левую грудь Гермионы, как это же, по всей видимости, осознала и она. Потому что его правую щеку настигло возмездие в виде увесистой пощечины.

Малфой издал гортанный звук, не рык и не рев, а что-то среднее между ними, когда увидел, как Грейнджер лихо замахивается в третий раз. Благо, он успел схватить ее за обе руки, пресекая эту расправу над невинными. И теперь, крепко держа ее за оба запястья, буравил воинственную ревнительницу женской чести тяжелым взглядом.

— Что это только что было? — процедил он.

— Это ты мне ответь! — негодовала Гермиона. — Что ты вытворяешь?!

— Что ты вытворяешь! — прошипел Драко. — Какого хрена ты набросилась на меня?

— Ты. Обещал. Не. Подглядывать. — Отчеканила она. — А сам, воспользовавшись... Как только я… Открыл глаза, моментально!

Малфой наконец выпустил запястья Грейнджер, которая все это время пыталась освободиться от его хватки. Как только ей это удалось, она попыталась прикрыть руками хоть часть своей наготы. Малфой же и в ус не дул, совершенно не заботясь о том, как они оба сейчас выглядят.

— Истеричка, — выплюнул он. — Как по твоему я покажу что надо делать, если у меня глаза закрыты? Как я покажу тебе движения, руны? Что за херня, Грейнджер?

Гермиона молчала. Она чувствовала себя неловко — от того, что Малфой полностью раздет, от того, что раздета она сама. И от того, что набросилась на него с кулаками, поддавшись собственной нервозности. Мерлин, что с ней творится? Почему она сама не своя?

— Из нас двоих, похоже, голые титьки больше волнуют тебя, а не меня, — констатировал Драко, потирая все еще горящую от ударов кожу.

— Прости, — тихо сказала Гермиона, — я неправа.

— Ты опасна для общества.

— Прости, — повторила она.

Малфой сверлил Грейнджер взглядом, который должен был показать ей всю степень ее вины. В голове вдруг промелькнула веселая мысль, что облапать неприступную гриффиндорку и выставить ее же виноватой — дано точно не каждому. У него талант.

Драко не был отпетым ловеласом, но обнаженных девушек он видел и, спасибо Мерлину, не раз. Грейнджер однозначно не поражала воображение выдающимися формами, но вспомнив свое спонтанное посягательство, Малфой с ужасом осознал — здоровый мужской организм реагирует на женское тело вполне предсказуемо. А может, он просто извращенец, которого возбуждают ритуалы, пентаграммы, руны, капающий с парящих свечей воск и тощие гриффиндорки с виноватыми глазами, матовой бархатистой кожей, хрупкими руками, которые пытаются прикрыть маленькую грудь с затвердевшими от холода… Блядь.

— Блядь, — повторил вслух Драко.

— Что?! — поразилась Гермиона.

— Я говорю, Грейнджер, извинения приняты, — подчеркнуто строго произнес Малфой. — Ты готова?

— Готова, — немного растерянно буркнула она, отмечая, как неожиданно он сменил гнев на милость, и что вообще-то правила хорошего тона в таких ситуациях подразумевают извинения обеих сторон. Если вообще хороший тон подразумевает такие ситуации.

Драко, как и в прошлый раз, рассек палочкой тонкую кожу на раскрытой ладони. На этот раз, правда, не на своей. Крепко перехватив Гермионино запястье и ожидая, пока на пол упадет хотя бы пара капель крови, он внимательно следил за ее лицом, разглядывая единичные веснушки, прямые брови, радужку ее глаз — что угодно, лишь бы не опускать взгляд. Потому что, во-первых, один черт знает всю глубину грейнджеровской неуравновешенности, и еще одного повода для физической расправы лучше ей не давать, а во-вторых, если он еще и увидит все то, что он уже, кхм, потрогал и, чего уж греха таить, представил, его тело снова начнет вытворять непонятно что. Точнее, вполне понятно. Но совершенно неуместно. Сейчас ему нужна холодная голова. Верхняя, желательно.

Вернув, с некоторым усилием, свои размышления в русло предстоящего действа, Малфой снова ощутил зарождающуюся панику. Тело сотрясала сильная дрожь, а внутри, где-то на уровне солнечного сплетения, будто стоял ком, состоящий из волнения и тягучего чувства страха. Гермиона же внешне была абсолютно спокойна. У нее не дрожали руки, дыхание было ровным и спокойным, взгляд — сосредоточенным. Складывалось ощущение, что она проделывала все это уже сотню раз.

— Надеюсь, ты не заразная, Грейнджер, — произнес он, усмехнувшись, когда заметил, что невольным движением задел рассченную ладонь и испачкал пальцы в чужой крови — Родителей хватил бы удар.

Гермиона одарила его скептичным взглядом.

— Я показываю рукой, ты повторяешь палочкой. Произноси то же, что и я, — объяснил Малфой. Гермиона только послушно кивнула.

Она повторяла за ним несложные символы, чертя их в воздухе. Руны предсказуемо на мгновение загорались ярким светом и тут же поспешно таяли.

С каждой фразой, произнесенной ей, с каждым растворившимся в воздухе символом, она чувствовала, как по телу растекается тепло, а камень на шее становится все тяжелее. Малфой истово вцепился в нее взглядом, будто силился что-то рассмотреть.

В какой-то момент Гермиона сильно дернулась, почувствовав, как внизу живота зарождается тягучая ноющая боль. Драко схватил ее руку еще сильнее, однако боль от пореза и вовсе перестала ощущаться, потому что спазмы все нарастали. Грейнджер согнулась, силясь унять болевые ощущения. Казалось, нутро сворачивается в тугой узел, который кто-то раз за разом невидимой рукой затягивает все сильнее. Когда рваным шепотом Гермиона произнесла последнюю фразу, все ее тело охватил неистовый жар, казалось, что даже кулон на шее плавится и обжигает кожу. Она ссутулилась, сгорбилась, опустила голову, не в силах даже вдохнуть от продолжающих накатывать спазмов, от ощущения, что все ее тело в огне, от того, что амулет на шее стал неимоверно тяжелым и тянет ее ниже, и ниже, и ниже.

Драко вздрогнул, когда Грейнджер метнулась и замерла, неестественно изогнувшись. Он судорожно сжал ее ладонь, метаясь взглядом по ее лицу. Но она опускалась все ниже, складывалась, сгибалась, тяжело дыша. Оба неподвижно застыли. Малфою казалось, что он слышит даже стук собственного сердца, настолько стало тихо.

В прошлый раз, когда он отыскал Место Силы и воспользовался таящейся в нем магией, ничего ужасного не произошло. Ему не было больно, он не метался в агонии, не испытывал никаких странных ощущений. Единственное, что он помнил, так это неистово сокращающиеся мышцы от того, что по венам струилось чужеродное волшебство. Сильная дрожь и неимоверное жжение и жар, будто его кожу обдували раскаленным ветром.

Внезапную тишину нарушил рваный вдох Гермионы. Она судорожно втянула воздух, и Малфой почувствовал, как расслабилась ее ладонь в его руке. Почти сразу же Грейнджер выронила палочку, и звук ее падения показался Малфою грохотом — такая вакуумная тишина сейчас окружала их.

Гермиона медленно подняла голову, тут же перехватывая взгляд Драко, который смотрел на нее какими-то совершенно безумными глазами. И он тут же уловил разницу между Грейнджер, которая задыхалась перед ним минуту назад, и Грейнджер, что с вызовом смотрела на него сейчас.

Если бы у Гермионы Грейнджер была пресловутая темная сторона, она несомненно выглядела бы именно так. Малфой не мог понять — то, что он сейчас видел, было плодом его воображения или реальностью? Может, это игра сумрака и тусклого света свечей? Кожа Гермионы будто светилась в темноте неестественной белизной, а волосы рассыпались по хрупким плечами, обвивая их словно тысяча маленьких змеек. Взгляд Грейнджер — обычно внимательный, пытливый, но неизменно добрый и светлый, сейчас источал какую-то несвойственную ей томность и загадку, таящую неизведанную опасность. Гермиона бесстыдно скользнула взглядом по телу Малфоя, внимательно рассматривая его от макушки до щиколоток, проследила направление каждой бьющейся в четком ритме венки, каждого черного завитка на теле Драко, и, наконец, мягким движением положила руку туда, где билось его сердце.

В то же мгновение Малфой ощутил, как острые словно бритвы не ногти, а настоящие когти впиваются в его кожу. Раздирают мягкую плоть, вдавливаясь все глубже и глубже, к самому сердцу. Он закричал, задохнувшись болью, попытался оторвать руку Гермионы от своего тела, но не сумел. Она словно вросла в него. Драко, судорожно дыша и сжимая ее запястье руками, опустил взгляд, ожидая увидеть нечто жуткое, потеки крови и скрюченные пальцы, вгрызающиеся в грудную клетку. Но ничего из этого не было. Маленькая женская рука едва касалась его торса.

В какой-то момент боль начала усиливаться так стремительно, что заполонила собой все, она стучала в висках, металась в груди, раскаленным железом текла по венам. Но когда в голове пронеслась мысль, что большего он не выдержит, что просто напросто умрет здесь и сейчас, на грязном полу деревянной лачуги, все оборвалось. Время будто изменило свой ход и теперь текло в десять раз медленнее. Малфой видел, как распахнулись глаза Гермионы. Как она посмотрела на него уже своим, привычным взглядом, а потом начала оседать на пол. Медленно-медленно. Пока ее тело не коснулось пола, а лицо не скрыла копна растрепавшихся волос. Секундой позже и самого Драко накрыла темнота.

* * *

Сколько времени он был без сознания, Драко не знал. Видимо, не очень долго, потому комната так и не погрузилась в кромешную ночную тьму, а была по-прежнему окутана сумеречной серостью. Затылок неприятно ныл после падения, но в остальном Малфой чувствовал себя на редкость легко. Не было уже привычной усталости и слабости, не было странного чувства, будто в груди мечется что-то неспокойное, а самое главное — его кожа была бледна, но абсолютно чиста везде, где он только мог рассмотреть. Единственное, что напоминало о случившемся ранее — на месте сердца краснело небольшое пятно, словно от ожога, и кожа в этом месте абсолютно потеряла чувствительность.

— Получилось, — восторженно, неверяще прошептал Драко, стараясь как можно лучше осмотреть тело на наличие смоляных узоров. — Грейнджер, у тебя получилось!

Он обернулся к ней в стремлении разделить свой восторг, но Гермиона по-прежнему лежала в той позе, в которой он видел ее перед тем, как отключился. Навязчивая мысль, что он убил Гермиону Грейнджер, моментально замаячила где-то на периферии сознания. Но, хвала Мерлину, это было не так.

Когда Малфой подошел ближе, он понял, что она до сих пор без сознания. Откинув волосы с ее лица и шеи, он нащупал пульс, который оказался слабым, но все же он был. Дышала Гермиона очень тихо, но ровно.

— Отлично выглядишь, — непонятно зачем обратился к ней Драко, — когда молчишь.

На груди у нее было точно такое же обожженное пятно, как у него, разве что размером меньше. Его форма точно повторяла форму камня, который Малфой велел ей надеть. Драко огляделся и увидел, что тот рассыпался, раскрошился и теперь острыми маленькими осколками покрывал пол вокруг Грейнджер.

Укладывая Гермиону на свою дорожную мантию, Драко заметил, что Грейнджер чрезмерно горячая для человека, который провел какое-то время на холодном полу, а тело покрывает влажная испарина, отчего ее мантия, которой Малфой накрыл ее сверху, тут же облепила девичью фигуру, точно повторяя силуэт.

Разобравшись с собственной наготой, Драко уселся на один из ободранных стульев. Ему предстояло принять решение.

Малфой старался не думать о том, что у Грейнджер может ничего не получиться. Он поставил на эту упертую всезнайку и не прогадал. И то, что получив желаемое, он поспешно исчезнет из поля ее зрения — не вызывало у него никаких сомнений.

За сутки до настоящего момента он дал домовому эльфу четкие инструкции, как именно тот должен вести себя, когда Драко и Гермиона завершат свое общее “дело”. Малфой не сомневался, что Грейнджер попытается его задержать, и, в конечном итоге, придется применить силу, чтобы она не стояла у него на пути. Но все сложилось совсем иначе и гораздо проще. Гермиона, которая лежала перед ним безвольным телом, уж точно никому и ничему теперь помешать не могла.

И это оказалось проблемой.

В его жизни, весьма предсказуемо, были женщины. Были девушки, которым он нравился, были и те, кого он не интересовал ни капли. Объекты полудетских-полуюношеских мечтаний остались, как это заведено, в прошлом. Туда же отправились и первые партнерши, с которыми Драко познавал не только женское тело, но и самого себя. Зачастую, первые и вторые были одними и теми же лицами. Первая сильная влюбленность, во время которой его бросало из одной крайности в другую — из нездоровой эйфории на самое дно самой глубокой депрессии, хвала Мерлину, закончилась вместе с началом войны. Впрочем, Драко успел пройти все ее беспощадные стадии — от “это любовь всей моей жизни, женюсь” до “мы же совершенно разные, она поверхностна/глупа/примитивна и далее по списку”.

Скоротечные увлечения и случайные связи, которые случались уже во взрослой жизни Малфоя не оставили после себя ничего, кроме приятных (или не очень) воспоминаний.

Так что на момент, когда Драко расположился на обветшалом стуле, раздумывая, что ему делать, в его жизни была лишь одна женщина, которая многое для него значила и, безусловно, оказала влияние, несопоставимое ни с каким другим. Это его мать, Нарцисса Малфой.

Если отец был тем, кто всегда служил примером для подражания, тем, на кого стоило равняться, то мать — совершенно другое дело.

Люциус в погоне за имиджем семьи, своими идеалами и стремлением вырастить достойного, в его представлении, наследника, иногда бывал чрезмерно строг и требователен. Нарцисса же лишь дарила нежную материнскую любовь и поддержку, независимо от того, что Малфой-младший делал и чего он не делал. Рядом с ней Драко выдыхал и расслаблялся. Рядом с матерью он мог позволить себе все то, что не мог позволить с отцом: быть уязвимым, быть не всезнающим, ошибаться и не всегда уметь исправить свои ошибки, жалеть о сделанном или, наоборот, о том, что сделано не было. Рядом с Нарциссой было абсолютно нормально быть слабым.

И это, пожалуй, главная причина, по которой в данный момент Драко сидел на старом стуле в какой-то халупе, а не активировал порт-ключ.

С Нарциссой было нормально позволять себе слабость, а с Грейнджер естественным стало эту слабость преодолевать. Малфой не знал о Гермионе многих вещей, но в одном был уверен абсолютно точно — если Грейнджер по какой-либо причине понадобится грызть камни, она вздохнет, сходит в библиотеку, а потом сядет и примется за дело. И успешно с этим справится, потому что она, Грейнджер, необычайно сильна по духу.

Не каждый мужчина способен на то, с чем справлялась Гермиона — она умела жить в длительном стрессе, не теряя при этом веру в лучший исход. Многие из нас способны на волевой рывок, когда нужно собраться с силами и махом решить поставленную задачу, но раз за разом, день за день и месяц за месяцем медленно идти к намеченной цели, оступаясь и даже возвращаясь на шаг назад — под силу не каждому. И что удивительно, при необыкновенной внутренней силе, Гермиона оставалась по-женски уязвимой, той, кому хотелось подавать руку, открывать дверь и пропускать вперед, подавать плащ. Она умела за совершенно незначительную помощь наградить таким взглядом, что Малфой ощущал себя героем, одолевшим великана, не меньше. И еще она с таким убеждением твердила, что они справятся со всем вместе, что она поможет, что Драко способен на большее, чем думает сам, что, твою ж мать, он начал в это верить.

Форменный болван.

Грейнджер бросала ему вызов, и, что самое отстойное, ему этот вызов был по душе. А когда Малфоя накрывали отчаяние и паника от происходящего, Гермиона каким-то невероятным образом умела своими до блевоты правильными добрыми словами и взглядом, будто перед ней стоит образец храбрости и верности, уверить его, что все образуется.

Какое-то время Малфой ощущал себя объектом какого-то благотворительного проекта Гермионы Грейнджер или чем-то в этом роде. Но несмотря на его нападки и колкие замечания, она продолжала делать то, что делала. И это получалось так естественно, что Драко пришлось и оставить попытки отыскать в ее "У тебя все получится, я уверена" скрытый смысл и понять, что же ей движет и чего она добивается.

Одним словом, полнейшее дерьмо. Ему отчаянно нравилось, как он ощущал себя рядом с ней. И так же отчаянно он пытался это чувство побороть.

Драко прекрасно понимал, что его ждет, пойди он у Грейнджер на поводу. Судя по ее состоянию, пару дней он будет бороться с ее горячкой, а потом, когда Гермиона пойдет на поправку, смотря на него своими умными глазами, она скажет что-то вроде “Ты поступил правильно”, “Я ни минуты не сомневалась в тебе”. И улыбнется. Как будто он не Малфой, а герой похлеще ее Поттера.

Последнего, возможно, Грейнджер таки уговорит дать им время. Но ничего у них не получится. Волан-де-Морт — не мстительный недомерок, а самый что ни на есть хладнокровный расчетливый убийца. И Драко ничего не останется, как, лелея в себе того, кого ему показала Гермиона, попрощаться с ней, сказать на прощание что-то патетическое и сдаться мракоборцами. Или самому послать в себя Убивающее заклинание.

И все это ради того, чтобы еще какое-то время ощущать себя кем-то отличным от того, кем он привык быть.

Тихий хлопок. Малфой повернул голову в сторону источника звука.

— Хозяин, — тихо произнес домовой эльф.

Драко встал. Главное сейчас — не позволять себе думать.

— Уходим, — коротко бросил он, сжимая палочку и готовясь к сдавливающему чувству трансгрессии.

Но ничего не произошло. Драко замер.

— Мракоборцы, хозяин. Они закрыли территорию для трансгрессии.

— С этого и стоило начинать, идиот, — сердито бросил Малфой. — Живо перенеси меня.

Домовик, всем своим видом излучающий сожаление и вину, цепко ухватился маленькой ручкой за запястье хозяина.

— А мисс? — приложив недюжее усилие, пробормотал Сэмми, избегая поднимать взгляд на Малфоя.

Тот молчал, прикрыв глаза. Сглотнул.

Ему, Драко, показалось, что после фразы домовика время стало тянуться словно резина, а вымученное решение бежать как можно дальше от всего этого, от проклятой правильной Грейнджер, от такого себя, становится все менее и менее отчетливым. Он обязательно пожалеет, он будет злиться на себя, на нее, снова и снова будет мучать себя вопросами: что, черт возьми, это было, что на него нашло, будет называть себя слабаком и трусом, который не в состоянии следовать намеченному плану.

Может это и называется “не судьба”.

Если бы человеку было под силу разорваться надвое, без сомнений, это бы сейчас с ним и произошло.

Драко поморщился, словно от сильной боли, чертыхнулся и, поспешно кинувшись к бесчувственному телу, взвалив на плечо укутанную в мантии бездыханную Гермиону, услышал, как в дверь ударили заклинания. Укрепленная изнутри защитными чарами, она выдержала первую волну атаки. Вторую Малфой уже не слышал, потому что ощутил крепкую хватку домового эльфа и рывок трансгрессии, уносящий всех троих далеко отсюда.

Жаль, что лишь один из них в этом время крепко сжимал свою волшебную палочку.

— Что это?

— Крекеры.

— Я была без сознания два дня, а ты приносишь мне пачку печенья? — уточнила Гермиона.

— Что тебе еще надо? — сухо спросил Малфой.

— Ну, не знаю, может, горячий куриный бульон, который придаст мне сил? Или что-то легкое, — пожала плечами Грейнджер, которая, несмотря на то, что пришла в себя еще утром, по-прежнему испытывала сильную слабость и была вынуждена оставаться в постели.

— Шпинат, томленый в сливках? Стейк из лосося? Спаржа на пару для госпожи Грейнджер? — вежливо поинтересовался Драко. А когда она просияла, прищурился и процедил сквозь зубы: — Жри. Свое. Печенье.

Выплюнув последнее слово, Малфой смерил Гермиону тяжелым взглядом и, не давая ей и шанса ответить или возразить, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Чуть громче, чем следовало бы.

Гермиона со вздохом откинулась на подушки. Она знала, что если Малфой исполнит ее просьбу и не сбежит после обряда, с ним будет нелегко. Но она не думала, что с ним будет настолько нелегко.

Они неплохо ладили, пока искали контрзаклинание, даже в некотором роде притерлись друг к другу — она знала, сколько кусочков сахара он кладет в чай, в котором часу просыпается, и еще с десяток нюансов в том же духе. И Драко знал столько же, если не больше, фактов о ней самой. И, святые небеса, Гермионе даже казалось, что Малфой если и не рад, то хотя бы нейтрален к ее попыткам ободрить его и поддержать. По крайней мере, он больше не плевался ядом и не шипел что-то там о жалкой в своей жалости Грейнджер после каждого доброго слова, сказанного в его адрес.

А теперь они не просто вернулись к отправной точке, а откатились назад лет на десять.

Гермиона понимала — ему нелегко. Такой человек просто не может в один миг заделаться добряком и альтруистом. Все в нем отторгает такой путь, и без сторонней помощи вряд ли он способен на него ступить. Но то, что Драко остался, заботился о ней, пока она металась в горячечном бреду, о чем-то да говорит. Ему просто нужно еще немного помощи в принятии того, что изменения, которые он не может не замечать, никакая не слабость, а уж скорее наоборот.

Верила ли Гермиона в то, что Малфой способен отказаться от плана побега? Признаться, нет. Или да. Или нет? Ну, может, и да, но не до конца. Она искренне надеялась. И до сих пор не могла понять, что побудило его принять такое решение. Ведь ей самой так и не удалось найти верные слова, чтобы убедить его остаться.

И когда Грейнджер, очнувшись, нашла в себе силы слабо сжать его ладонь и плохо слушающимся языком пробормотать слова благодарности, Малфой повел себя самым непредсказуемым образом. Вместо ответного рукопожатия или хотя бы обычного кивка, он вскочил словно ошпаренный, метнулся к двери и, прежде чем вылететь из комнаты, одарил Гермиону взглядом, которым, пожалуй, Медуза Горгона смотрела на своих жертв.

За исключением этого эпизода и злосчастных крекеров, которые он принес ей на обед, ее взаимодействие с Драко Малфоем полностью отсутствовало.

Грейнджер потянулась к тумбочке за пузырьком с тонизирующим зельем, когда помещение озарило мерцающее свечение. Посреди комнаты стоял полупрозрачный сияющий олень. Что ж, Гермиона знала, что так будет.

* * *

— Что с ним произошло? — встревоженно спросила она.

— Расщепило, — пожал плечами Драко. — Наверное, не рассчитал силы, перенося нас, или ему помешал барьер, который эти олухи установили. Не знаю, у меня нет объяснений.

Грейнджер отработанными движениями поправила повязки на теле спящего домовика.

— Что ты ему даешь? Какие зелья?

— Стандартный набор, — ответил Малфой, — и на удивление — ему помогает это лучше, чем нам, людям.

— Не в зельях дело, — отмахнулась Грейнджер, — домовые эльфы выносливее людей, и способность к регенерации у них... Эй, ты куда?

Малфой молча вышел из комнаты, не дослушав ее объяснения. И Гермиона, торопливо и как можно тише прикрыв за собой дверь, последовала за ним, догнав уже в гостиной. Грейнджер плотнее запахнула полы мантии, надетой прямо на голое тело. Ее аккуратно сложенную одежду Малфой благополучно забыл прихватить после ритуала, а искать в очередном магловском доме что-то взамен времени не было — как только она смогла подняться с постели, тут же поспешила осмотреть Сэмми.

— Как будто я еще не все видел, — сказал Драко, заметив ее жест и сопровождая свои слова кислой усмешкой.

— Да и не только видел, — неловко пошутила Гермиона, — после такого ты обязан на мне жениться.

— Или удочерить, учитывая, сколько возни было после с твоей лихорадкой.

— Или сказать “спасибо”, за то, что сделала для тебя, — Грейнджер выжидающе посмотрела на Малфоя.

Пауза затянулась на несколько секунд, пока Малфой по всей видимости боролся с необходимостью выразить благодарность и желанием съязвить.

— Спасибо, — коротко произнес он.

— Хорошее воспитание победило, это успех, — Гермиона позволила себе легкую улыбку.

Драко промолчал, глядя куда-то в сторону.

— Как они нас нашли? — озадаченно спросила Грейнджер, возвращаясь мыслями к антитрансгрессионному барьеру, как к возможной причине ранений Сэмми.

Малфой пожал плечами и отрицательно покачал головой, давая понять, что сказать ему нечего. Мерлин, если бы кто-то платил ему за каждый вопрос, на который он не знает ответа.

Драко прошелся вдоль окна, вдоль книжных полок и замер у камина, глядя на тлеющие угли. На Гермиону он не смотрел.

— Знаешь, Гарри назначил мне встречу, — поделилась она, — вполне предсказуемо. А теперь, когда моя палочка у них, связать меня со всем этим... Вопрос времени.

Когда Малфой понял, что совершенно забыл о волшебной палочке, которую Гермиона выронила во время обряда, он почувствовал себя настоящим идиотом, которого голые сиськи заботили больше, чем собственная безопасность.

Не то чтобы его сильно волновало, что теперь Поттер узнает о связи своей подружки со всем этим делом, но в таком предприятии важно не оставлять зацепок и следов, а он...

— И чего хочет от тебя наш Потти?

— Наверное, спросить, какого черта я вытворяю, — невесело усмехнулась Гермиона.

— И ты пойдешь?

— Конечно. Я же должна убедить его дать нам время.

Малфой кивнул, избегая встречаться взглядом с Грейнджер. Заложив руки на спину, он собрался было окончить этот разговор и покинуть комнату, но Гермиона, с непонятно откуда взявшимися силами и прытью, загородила ему проход.

Она не любила ходить вокруг да около, терзаясь предположениями и догадками. Малфой вел себя с ней не так, как три дня назад, и она не понимала, почему.

Сейчас он был либо необоснованно резок, либо вообще никак себя не проявлял, являя ей свою отстраненность и безразличие. Что-то в этом было помимо стандартного набора малфоевских комплексов и тараканов, она чувствовала это.

И Гермиона не была бы самой собой, не попытайся она выяснить в чем дело. Малфой, который стоял перед ней, был типичным Малфоем. Но она-то видела и другую его сторону. И мириться с такой переменой в поведении она не хотела. Носиться с малфоевскими бзиками как с младенцем, не было ни сил, ни желания.

— Малфой, что происходит? — прямо спросила Гермиона.

— О чем ты? — равнодушно поинтересовался он, принимаясь разглядывать свой маникюр.

— О том, как ты ведешь себя. В чем дело?

— Ни в чем.

— Тогда почему ты то избегаешь меня, то ведешь себя так, будто я твой враг номер один? — не отступала Гермиона.

— Вспомнил вдруг, как я тебя ненавижу, Грейнджер, — спокойно ответил Драко.

— Опять? — раздраженно отозвалась Гермиона, которую вся эта бессмыслица и недосказанность начинала выводить из себя.

Как и его ленивая манера тянуть слова. И мина на лице, будто вся мировая скука и тоска обрушились именно на его голову. И, Мерлин Великий, как же ее бесит его привычка надевать на себя этот равнодушно-надменный образ мини-Люциуса, как только тема разговора начинает его напрягать. Хочется подойти и тряхнуть этого поганца как следует, лишь бы добиться от него хоть каких-то эмоций. Даже когда он хлопает дверью, выбегая из комнаты, в этом больше правды, чем в текущем разговоре.

— Тогда почему ты остался?

— Может, поэтому и остался? — Драко наконец встретился взглядом с Гермионой.

Однако вопреки всем законам романтической литературы, где встреча “его” и “ее” глаз непременно высекает искры и провоцирует предоргазменное состояние, взгляд Малфоя был настолько нейтрален, что, пожалуй, на утреннюю овсянку он смотрел с большей эмоциональностью, нежели в данный момент на Грейнджер.

Драко попытался было ее обойти, но не тут-то было. Гермиона была настроена решительно.

— Мы не договорили, — безапелляционно заявила она, заслоняя собой дверь.

А Малфой нарочито медленно вытащил из рукава волшебную палочку, довольно усмехнулся, когда рука Гермионы ощупала безнадежно пустой собственный рукав, и с хлопком исчез.

Когда он материализовался за ее спиной, Грейнджер обреченно закрыла глаза, облокотившись на дверной проем. Она слышала удаляющиеся шаги Драко. И могла поклясться — на его лице сейчас играла самая мерзкая из всех мерзких ухмылок, что только видел этот свет.

* * *

Рейд по одежным шкафам и комодам принес ей неплохую добычу. Когда все еще разгоряченная после душа, с вьющимися пуще обычного влажными волосами, Гермиона примерила свои трофеи (футболку да джинсы, найденные в спальне, судя по всему — подростка), она нашла свой облик вполне достойным. Куда лучше пыльной дорожной мантии, которая чего только не повидала за прошедшие дни.

Как назло, стоило хотя бы вскользь припомнить недавние события, на ум моментально приходил эпизод. Стыдоба. Негоже взрослой здравомыслящей девушке предательски краснеть. Хвала небесам, Малфой тот еще гад, но ведет себя — не придраться. Будто ему действительно абсолютно безразличен этот нудистский шабаш, который имел место быть. А может, ему действительно все равно?

Все равно ли ему, и какой отклик в ней самой находит данная мысль, Гермиона решить не успела, потому что ее привлек звон стекла, который доносился из приоткрытого окна, выходившего во внутренний дворик.

Двор был очень небольшой, наверное, даже чуть меньше традиционного, что обычно прилагается к магловским городским домам. Клочок земли с не самым ухоженным газоном, парой цветущих кустов да маленькая терраска, где и обнаружился источник странного звука — всего навсего Драко Малфой с парой пивных бутылок.

Увидев Гермиону, он, вопреки ожиданиям, не наградил ее убийственным взглядом и не сделал вид, будто ее здесь нет, а лишь протянул уже початую бутылку пива, поудобнее устраиваясь в плетеном кресле.

Вечерело. Сад исходил шорохами и шелестами, запахом свежей зелени, цветов и сырой земли. В воздухе было влажно и прохладно.

— Никогда бы не подумала, что увижу Драко Малфоя с магловским пивом, — сказала Гермиона, удобно устраиваясь в садовом кресле по левую руку от Малфоя, — которое он, вдобавок, предлагает мне.

Грейнджер приняла бутылку из его рук и, немного погодя, сделала малюсенький глоток. Горькое. Она терпеть не могла такую бурду.

— Ты оскверняешь мое пиво своим происхождением, девчонка, — прищурившись, продекламировал Малфой нарочито сварливым тоном.

Гермиона попыталась было сдержать улыбку, но получилось у нее из рук вон плохо. Глядя на ее тщетные попытки, Драко только довольно хмыкнул.

— Все это имеет значение пока ты сыт, здоров, а твоя задница в тепле и безопасности. Убери что-то одно из этого, и, ба-ам, — Малфой отсалютировал Грейнджер напитком, — все идет нахрен.

Он замолчал, глядя на какую-то точку на линии горизонта и периодически прикладываясь к бутылке.

Какое-то время Гермиона обдумывала сказанное им и поражалась резкой смене его настроения — несколько часов назад Малфой ясно дал понять, что на разговор не настроен, а сейчас ни с того ни с сего разоткровенничался.

— Твои родители тоже пришли к такому выводу? — осторожно спросила она.

— Это забавно. Ты так аккуратно обходила стороной вопросы о моих родителях. Хотя могу поспорить, они раздирают тебя на части с первой нашей встречи в твоем кабинете, — Малфой усмехнулся, глядя на притихшую Грейнджер.

Она молчала, ожидая его ответа, а Драко не торопился. Он то принимался разглядывать горизонт и небо, то переводил взгляд на Гермиону.

— Нет, они к такому выводу не пришли, — наконец ответил он. — Спрашивай, Грейнджер, я не побегу в гневе резать маглов и не взорвусь.

Гермиона чувствовала себя двояко. Совесть кольнула острой шпилькой от мысли, что она так бесцеремонно лезет в столь деликатную тему, но жажда разобраться и узнать правду покоя не давали уже давно.

— Ты ничего не говорил про отца, — начала она, как можно аккуратнее подбирая слова. — Понятно, что Министерство его местонахождение не волнует, раз они прицельно ищут именно тебя. С ним уже, э-э... — Гермиона замялась, в поисках наиболее нейтрального выражения: — Он уже не интересует их?

Малфой со смешливым огоньком в глазах наблюдал за попытками Гермионы сформулировать свой вопрос. Когда ее вымученная фраза наконец прозвучала, он слегка поцокал языком и покачал головой.

— Браво. Избежать слов “жив” и “умер” было нелегко, но ты это сделала, — усмехнулся Драко. — Вряд ли Министерство будет интересоваться мертвецом, Грейнджер.

Что ж, то, что с Люциусом что-то произошло, ей было ясно с самого начала. В конце концов, он был первым и самым явным винтиком этого загадочного проклятия. Если уж создана целая группа, занимающаяся именно этой темой, логично предположить, что начали они с Люциуса Малфоя.

— Что произошло? — тихо спросила Гермиона.

— Случай на производстве.

— Ч-что? — переспросила она.

— Несчастный случай в Азкабане, — пояснил Малфой чересчур смешливым и легким тоном для такой нелегкой беседы. — Да, такое случается. Особенно, когда кому-то это очень надо.

Может, кого-то и могла обмануть эта неуместная для такой болезненной темы манера повествования, но уже не ее. Малфой был предсказуем — если предмет разговора нельзя было сменить, он вел себя как по сценарию — демонстрировал утрированное безразличие к теме разговора.

— А Нарцисса? Что случилось с ней?

Драко откинулся на спинку кресла, глядя куда-то поверх головы Гермионы.

— Она отвлекала их, чтобы я мог уйти, — спокойно сказал он. — Может, сдали нервы у кого-то из парней Поттера. А может, моя мать была настолько хороша, что не оставила им выбора.

Гермиона пригубила отвратительный напиток, пытаясь как-то справиться с хороводом мыслей в своей голове.

— Ты знал, что она собирается сделать? Я имею в виду ее поступок, он был для тебя предсказуем? Или нет?

— Знал ли я, что моя мать собирается переключить внимание мракоборцев на себя, чтобы я мог уйти? — уточнил Малфой. — Грейнджер, ну конечно, я знал. Это вообще-то трудно не заметить.

— И ты позволил ей так рисковать? Зная, насколько это опасно? — ошарашенно спросила Гермиона.

На ум ей сразу пришли собственные родители, ради спасения которых она бы без раздумий отдала все. И саму себя в первую очередь

— Гермиона, — Драко чуть наклонился к ней, — думай, что хочешь. Но когда дети хоронят своих родителей — это нормально. А когда наоборот — нет.

Грейнджер только и могла что, нахмурившись, сосредоточенно смотреть куда-то вглубь сада, путаясь в собственных противоречивых эмоциях, примеряя все эту ситуацию на себя.

— Это бы свело ее с ума, — продолжал Малфой, — знай она, что не сумела их остановить. Такой исход — лучшее, что могло быть для моей матери в сложившейся ситуации.

— Это звучит страшно, — тихо сказала Гермиона, — я бы так не смогла.

Малфой издал звук, который, видимо, означал, что он совсем не удивлен.

— Все это, — он сделал неопределенный жест рукой, — подкосило ее. Мама таяла на глазах, так что это был лишь вопрос времени. А что может быть правильнее, чем отдать жизнь за своего ребенка?

— То, как она поступила... Как ты поступил, это очень сильный поступок, — ответила Гермиона, — и смелый. Как и то, что ты сейчас здесь. Они бы гордились твоей храбростью.

— Грейнджер, ты серьезно? — невесело рассмеялся Драко. — Родители бы назвали меня идиотом. Я должен был бежать, как только “разобрались” с моим отцом, а не пытаться решить нерешаемую задачу.

— То, что ты больше не незрелый мальчик, который идет на поводу у навязанных идеалов, не делает тебя идиотом. У каждого из нас свой путь, и он вовсе не должен повторять путь наших родителей.

Гермиона придвинулась к Малфою и стойко выдержала пристальный взгляд, которым он смерил ее.

— Сплошная безвкусица и пафос, Грейнджер, меня сейчас стошнит, — медленно проговорил он, отворачиваясь от нее. — Да, меня тошнит от тебя. От твоего всепонимающего взгляда. От этих "типа" правильных слов. Ты даже улыбаешься как-то слишком... Нелепо. Тошнотворно. Совершенно отвратительно.

Гермиона в сердцах стукнула Драко по коленке.

— Ты вообще нормальный? — с вызовом спросила она. — Неделю назад после стольких лет ты наконец вел себя как человек, а не безмозглый тролль! А сейчас! — Гермиона издала звук, напоминающий нечто среднее между рыком и фырканьем. — Ты можешь нормально разговаривать со мной или нет?

Малфой молча сделал глоток, глядя на то, с каким жаром и запалом Грейнджер нападала за него, и потер ушибленную коленку.

— Нет, не в этой вселенной, — весело ответил он.

— Можно подумать, в другой бы что-то поменялось, — зло огрызнулась Гермиона. Она уже всерьез подумывала о том, чтобы запустить в него своей почти полной бутылкой.

— Конечно поменялось бы, — кивнул Драко. —Где-то в параллельном мире я бы пришел к тебе на прием. Ты бы вылечила меня от чего-то очень опасного, а потом, — он внимательно смотрел на все еще рассерженную Грейнджер, — я бы пригласил тебя выпить кофе.

Гермиона, нахмурившись, ответила на внимательный взгляд Малфоя, а затем молча принялась рассматривать сад. Нельзя сказать, что она чувствовала себя, будто ей вылили ушат воды на голову. Хоть она и не витала в облаках, а твердо стояла на бренной земле, доля женского романтизма и чутье на еле уловимые нотки симпатии у нее все же были. За резкой сменой малфоевского настроения, за его переменчивым отношением к ней самой должно было быть что-то помимо страха перед неясным будущим и неуверенности в правильности собственных действий.

Да и, признаться, им действительно было хорошо вместе. Не только говорить, пикироваться друг с другом, обсуждать все на свете и все в таком духе, но и молчать им было более, чем комфортно. Как будто они попробовали это очень много лет назад, а сейчас вдруг вспомнили, насколько притягательна для них эта разделенная друг с другом тишина.

— Полегчало? — наконец спросила Гермиона, понимая, что озвучил он это не для нее, а для самого себя, в первую очередь.

— Да-а, — рассмеявшись, согласился Малфой, — а ты просто чудо-женщина, Грейнджер.

— Это еще один тонкий маневр, чтобы меня оскорбить?

Драко отрицательно покачал головой.

— Нет, вовсе нет. Хотя... — он хитро прищурился, потирая руки. — Шучу. Любая бы на твоем месте... Ну, ты знаешь, девушки любят конкретику в таких вопросах.

— И не говори. А тут какое-то мутный намек на гипотетическое свидание в альтернативной вселенной, — Гермиона сложила пальцы латинской буквой V и сделала ими жест, который должен был означать сомнительность вышесказанного.

Они обменялись тихими смешками, а затем оба, расслабившись в плетеных креслах, слушали тишину, шорохи и запахи вечернего сада. Драко то и дело прикладывался к пиву, и когда расправился со своей бутылкой, молча принял из рук Гермионы ее, почти нетронутую.

Удивительно, как одна короткая фраза способна освободить нас. Как будто он скинул тяжелый груз, который много дней таскал на себе. Завтра он проснется, и опять начнется безрадостная ерунда с неопределенным финалом. Зато сейчас ему легко и свободно и очень приятно просто молчать вдвоем.

— Знаешь, я бы согласилась, — произнесла Гермиона после долгой паузы и, поймав вопросительный взгляд Драко, продолжила: — Выпить с тобой кофе. В параллельном мире я бы обязательно согласилась.

— Ай-й, Грейнджер, — шутливо скривился Малфой, — не стоило этого говорить.

— Почему нет?

— Не надо усложнять, — объяснил он.

А когда Гермиона накрыла его ладонь своей и слабо сжала, ему вдруг подумалось, что это все как-то чересчур приторно и отдает дешевым романом. Ночь, сад, он и она. И по законам второсортного чтива, сейчас бы ему целовать Грейнджер, пьянея от запаха и тепла ее тела, а потом подхватить на руки, подняться на второй этаж и, пинком захлопнув за собой дверь спальни, до самого рассвета не отпускать ее.

Но это было бы уместно лишь в стремительно развивающейся истории со счастливым концом. Где двоих сталкивает судьба, и они проходят путь от ненависти до робкой привязанности.

А его, Драко, история совсем не такая. Поэтому он скинул ладонь Гермионы, и твердо повторил:

— Не усложняй.

А что она? А ей оставалось лишь озвучить ложь, которую каждый из нас говорил хотя бы раз, оказавшись в безнадежной и тупиковой ситуации.

— Все будет хорошо, — сказала Гермиона, — мы обязательно найдем выход.

Так они и сидели, наслаждаясь молчанием друг друга и тишиной, пока вечерняя сырость и холод не вынудили их отправиться в спальню, каждого — в свою.

Гарри, кивком поприветствовав Гермиону, извлек из складок мантии пучок высохшей полыни и поджег его от чайной свечки на столе. Когда пламя наполовину охватило сухую траву, он торопливыми движениями притушил его так, чтобы полынь медленно дотлевала, а затем расположил на одном из кофейных блюдец. Дождавшись, пока их столик окутает аромат терпкого дыма, Гарри наконец заговорил.

— Пока травы тлеют, никто не разберет, о чем мы будем говорить, — обратился он к сидящей напротив него Грейнджер. — Здравствуй, Гермиона.

— Здравствуй, Гарри, — она тепло улыбнулась ему. — Как ты, как Джинни?

— Все в порядке, гостит у Флер и Билла, передавала тебе привет, — Гарри бросил в кофе пару кусочков сахара и принялся размешивать. Куда более тщательно, чем требовалось.

Гермиона ответила на его реплику слабой улыбкой, когда Поттер, отодвинув от себя чашку, поднял на нее взгляд. Никто из них не решался нарушить тяжелую паузу, оба лишь молча смотрели друг на друга.

Наконец Гарри кашлянул и, привычным жестом взъерошив волосы, спросил:

— Это было осознанное решение?

— Целиком и полностью, Гарри, — ответила Гермиона, — целиком и полностью.

За прошедшие годы Поттер повзрослел и возмужал. Это был и все тот же Гарри, и совсем другой. Гарри научился контролировать свои порывы. Он был по-прежнему сердечный и душевный человек, но жизнь научила его ставить доводы рассудка во главу угла, если того требовали обстоятельства.

Гермиона знала, что на этой встрече не будет истерик, резких обвинений, оскорблений и упреков. Гарри не будет спрашивать лишнего, не будет пускаться в пространные рассуждения, они поговорят достойно и спокойно, уважая друг друга.

Но разговор не клеился. Поттер сосредоточенно что-то обдумывал, смотря то куда-то в пустоту, то фокусируя взгляд на Гермионе. А она в свою очередь не решалась нарушить ход его мыслей.

— Не знаю, что и сказать, — наконец признался он.

— Да уж, — усмехнулась Гермиона, — повод для встречи так себе.

— Гермиона, — задумчиво протянул Гарри и, остановившись на пару секунд, нахмурился, будто что-то вдруг пришло ему в голову, а затем решительно продолжил, — я не понимаю твое решение и не поддерживаю его. Но сейчас, наверное, худшее время выяснять отношения. Хотя, признаюсь, в какой-то момент мне хотелось тебя придушить. Но об этом не сейчас. Скажи только, что ты намерена делать? Я посмотрю, сумею ли как-то помочь лично тебе.

Ей захотелось кинуться ему на шею и стиснуть в объятиях, так она была благодарна другу за сдержанность. Сиди на его месте взрывной Рональд, он бы прежде чем разобраться во всем, завалил бы Гермиону вопросами и упреками, обвинениями в предательстве и неосмотрительности. А Гарри был просто Гарри. Сдержанный, проницательный, он умел закрывать глаза на личные обиды и смотреть на вещи не через призму собственных эмоций, а гораздо большее масштабно.

Грейнджер дотянулась до его руки и порывисто и крепко сжала ее.

— Спасибо тебе, — шепотом проговорила она.

— Тебе не за что меня благодарить, — ответил Гарри чуть более мягким тоном, — два старых друга встретились, чтобы выпить кофе. Но скоро нам придется встретиться официально. В менее приятной обстановке. И там я буду спрашивать все, Гермиона, а тебе придется отвечать. И выбора у тебя не будет. А теперь все же ответь мне, что ты планируешь делать дальше.

— Снять проклятие, — тихо сказала Гермиона.

Гарри шумно выдохнул, откинувшись на спинку стула. Сдержанной улыбкой он поблагодарил официантку, которая принесла их заказ. И ей было абсолютно все равно, что это сам Гарри Поттер обедает в их закусочной. Как, впрочем, и любому другому маглу в магловской части Лондона, где они сейчас находились.

— Зная тебя, вряд ли тебя волнует то, что это невозможно, — сказал он.

— Ты абсолютно прав, — улыбнулась Гермиона, — в этой истории полно белых пятен, не отрицай это.

— Например?

— Например то, что Волан-де-Морт использовал в проклятии противоречащие друг другу компоненты. Недосягаемый кусок льда с одной стороны, и уязвимый человеческий род — с другой. Странная логика, да? — спросила Гермиона, барабаня пальцами по столешнице.

Гарри пожал плечами, заинтересованно глядя на Грейнджер. Когда его подруга чувствовала поблизости тайну или задачу, требующую решения, она загоралась как лампочка, готовая рассеивать сумрак неведения. Вот и сейчас у Гермионы уже опасно сияли глаза, а движения стали чуть более порывистыми и нетерпеливыми чем обычно.

— Наши аналитики считают, что у него не было выбора, — ответил Поттер, — заклинание составлено таким образом, что род Малфоев — это своего рода источник, питающий проклятие. Как батарейка, аккумулятор.

— Если проклятию нужен источник, он мог бы принести жертву, использовать артефакт, — возразила Гермиона, которая почувствовала нарастающее волнение от внезапно выяснившихся деталей.

— Мало энергии, — ответил Гарри, казалось, готовый к такому ответу, — что такое артефакт или жертва, да пускай даже серия убийств, в сравнении с таким магическим наследием, как у Малфоев? Только представь, сколько поколений волшебников насчитывает их род, и какой силой должна обладать эта связь.

— Да, но почему именно эта семья? — не сдавалась Гермиона. — Разве не разумнее было бы поискать кого-то менее… заметного? Процветают они или в упадке — о них не забывают, Малфои всегда на виду.

— Не нашлось замены. Не было времени. Опять таки, личностные мотивы. Да что угодно, мало ли причин.

— Вот именно, что “что угодно”, — отозвалась Грейнджер, отрицательно покачав головой, — и так в этой истории постоянно. Любой факт можно объяснить этим “что угодно”. Нет, не все так просто. Мы что-то упускаем.

Гарри зарылся пальцами в волосы. Упрямство его подруги было знаменито далеко за пределами их троицы. И Гермиона ни за что не сдастся, пока не испробует все возможные варианты.

— Надеюсь, ты не думаешь, что мы пошли по наименее гуманному пути, потому что всем плевать на эту семью? Мы испробовали все, что могли. Это единственный способ разрушить заклинание. Нет батарейки — нет проклятия.

— Драко последний из рода?

— Да, последний Малфой. Я все проверил. Французская линия семьи угасла в прошлом веке, — Гарри пригубил свой кофе, бросив взгляд на блюдце в центре стола. Времени у них оставалось немного, прежде чем травы окончательно истлеют.

— Нет, Гарри, конечно я так не думаю, — слабо улыбнулась Гермиона, — я верю, что ты сделал все, что мог, чтобы спасти его. Только я думаю, что я могу сделать еще кое-что.

— И что же это? — поинтересовался он.

— Использую идею Драко.

— Что за идея?

— Если он прав, то как только он перестанет быть частью рода Малфой — проклятие развалится, — вздохнув, поделилась Грейнджер, хмуро глядя на друга. — Один раз он уже попробовал, не получилось. Теперь моя очередь.

— Гермиона, — Гарри слегка склонился над столом, — я полагаю, ты не отступишь?

Грейнджер, вполне ожидаемо, отрицательно покачала головой.

— Тогда прошу тебя, будь осторожна, — Поттер не ответил на ее еле заметную улыбку, — и скажи мне, я могу чем-то помочь?

— Ты связался со мной, потому что узнал в обнаруженной палочке мою, — не спросила, а скорее подтвердила Грейнджер.

Гарри утвердительно кивнул, комкая пальцами салфетку.

— И у тебя неделя, прежде чем Олливандер вернется из Европы и опознает ее.

— Неделя — это немало, — попыталась улыбнуться Гермиона, хотя ее внутренности, казалось, от волнения отплясывали польку.

— Что будет после, я даже думать не хочу, — нервно передернул плечами Поттер.

Он указал на полынь, которая наконец истлела и больше не обдавала пространство вокруг них резким ароматным дымком.

— Гарри, спасибо тебе, — Гермиона сжала его ладонь.

— За что?

— За все, — открыто улыбнулась ему Грейнджер, — за то, что ты — это ты.

— Не стоило в это ввязываться, Гермиона. Да что уж теперь говорить об этом. При любом исходе, — Гарри невесело улыбнулся в ответ, — я увижу тебя через неделю.

* * *

— У тебя прекрасный домовой эльф, Малфой, — Грейнджер улыбнулась Сэмми, — ты должен высоко ценить то, что он делает для тебя.

— Можешь не стараться, ты не в его вкусе, — Малфой стоял у окна, отвернувшись от Гермионы.

— Что там? — спросила она, приближаясь к Драко.

Гермиона проследила направление его взгляда — Малфой разглядывал что-то в небе.

С минуту ей не удавалось ничего рассмотреть из-за стены дождя.

Тяжелые капли нещадно барабанили по стеклу, создавая серую завесу, которая скрывала от их глаз все, что находилось дальше, чем на пару ярдов. Но чем дольше они стояли, тем слабее становился дождь и лучше видимость. Грозовые тучи таяли на глазах, а ливень, продлившийся несколько минут, сменился ярким солнцем. Настолько ярким и сильным, что дождевые лужи буквально изошлись паром под иссушающими лучами.

Грейнджер и Малфой с сомнением и недоверием смотрели на сад, утопающий во влажных испарениях, словно они находились где-то в тропическом лесу. Вода, которой была залита маленькая терраса, в считанные секунды высыхала, будто кто-то направил на нее прицельный поток горячего воздуха. Самое большее через пять-семь минут от грозового ливня не осталось и следа. Все поверхности были сухими, трава на газоне — увядшей, а листья кустарников обожжены по краям, словно несколько недель этот сад видел лишь палящее обжигающее солнце и давно не получал влаги.

Но едва Гермиона и Драко переглянулись, встречаясь друг с другом недоуменными вопросительными взглядами, как за окном будто по мановению волшебной палочки стемнело. Но не от того, что солнце село за горизонт, а от черных туч, что на “раз” возникли откуда ни возьмись, на “два” сбились в отдельные чернильные кучи, а на “три” заволокли плотным слоем все небо. И начался град. Ледышки размером с куропаточьи яйца барабанили по каменной кладке террассы, ломали ветки и листья кустов, стучали по крыше. Падали, сталкивались друг с другом, отскакивали от препятствий, устилали горизонтальные поверхности слоем ледяных камешков.

— И что дальше, — мрачно спросил Малфой, — огненный дождь?

Они застыли у окна и с нехорошим предчувствием следили за происходящим. Однако их опасения были напрасны. Град продлился так же недолго, как и его предшественники. Через несколько минут тучи стремительно разошлись, являя ясное небо, покрытое редкими перистыми облаками.

Гермиона и Драко, немного погодя, вышли на улицу, вглядываясь в небесную синеву. Под ногами хрустели уже начавшие постепенно таять ледышки, и это было единственное, что напоминало о диких погодных скачках, что имели место быть совсем недавно. Ни температура, ни влажность не выходили за рамки и были абсолютно нормальны для этого времени года.

— Ничего не понимаю, — покачала головой Гермиона — что это было?

Малфой только молча пожал плечами, зарываясь носком ботинок в слой подтаявших ледяных осколков.

— Может, это как-то связано с проклятием? — предположила она.

— По-твоему им можно любую херню оправдать? — скептично отозвался Драко.

— Других объяснений все равно нет. Сильные чары вполне могут влиять на окружающую среду.

— А может, мы просто спим, Грейнджер? Оба или кто-то один. И сон разваливается, намекая, что пора просыпаться, — тихо сказал Малфой, запрокинув голову и щурясь от солнца.

— Или мы — герои фильма. Хотя это почти одно и тоже, по сути, — задумчиво сказала Гермиона. — А ты бы хотел проснуться?

— А ты нет? — он прикрыл глаза, подставляя лицо мягкому солнечному теплу. Благо, в это время дня внутренний дворик был залит светом солнца.

— Даже если проснувшись, ты все забудешь?

— Ты напрашиваешься на фразу из какого-нибудь тошнотворного любовного романа? — усмехнулся Малфой.

— Я тебя не забуду, — сказала Гермиона, и почувствовала себя полнейшей дурой — у нее увлажнились глаза.

Малфой очень натуралистично изобразил приступ тошноты.

— Дурак, — она стукнула его по плечу, выдавив что-то наподобие слабой улыбки.

— Определенно, нужно убавить градус пафоса, Грейнджер.

Драко, исхитрившись, ущипнул Гермиону за бок, вызвав возглас протеста и еще один тычок в плечо.

— Взбодрись, — он сопроводил слова ленивой ухмылкой, — если мы ничего не придумаем, я все еще Малфой, а значит, быстро бегаю. Поттер получит меня, только если я сам к нему приду.

— Через неделю мою палочку идентифицируют, и вряд ли я смогу тебе чем-то помочь, — нахмурившись, поделилась Гермиона.

— Тогда не будем терять время, — сказал Драко, расправив плечи и стряхивая с них легкими движениями пальцев невидимые пылинки.

— Позер, — тихо шепнула Гермиона и рассмеялась, когда Малфой одарил ее в высшей степени возмущенным и негодующим взглядом.

* * *

Гермиона плохо и мало спала. Третью ночь она долго ворочалась в поисках удобного положения и с трудом засыпала. А сейчас сон не шел совсем. На часах было уже давно заполночь, и сил оставаться в кровати, которая теперь казалась душной и неудобной, не было. Хотелось свежего воздуха.

Луна в эту ночь вытворяла что-то сумасшедшее. Иногда она казалась маленькой, иногда — большой. Зависело от ее фазы, плотности воздуха, положении наблюдателя относительно горизонта. Может, еще от чего-то еще, чего Гермиона не помнила. Но то, что творилось на ночном небе сейчас — вряд ли вообще какие-то фазы и факторы могли объяснить.

Грейнджер стояла с чуть приоткрытым от от удивления ртом, запрокинув голову и глядя в небо. Сколько хватало глаз, все было — луна. Огромная, гигантская луна вместо темного ночного неба противоречила всем законам астрономии, физики. Здравому смыслу, в конце концов. Как будто кто-то, заарканив ее гигантским лассо, притянул аккурат к их дому. Кусочек неба виднелся только где-то с краю стены, если изо всех сил вытянуть шею и перегнуться через перила, заглядывая за угол. Похоже это было и на фантастическую картину, и на картинку, что умело растянули в графическом редакторе, сохранив качество рисунка.

— Кто-то поломал реальность, — протянул Малфой.

Гермиона вздрогнула от неожиданности, оборачиваясь на голос.

— Что ты тут делаешь?

— Не спится. Подумал, может, тебе тоже, — он оперся на перила балкона, глядя в небо.

В отличие от Гермионы, которая стояла на свежем ночном воздухе в одной пижаме, на плечи Драко была накинута мантия. Он бросил взгляд на ее все в мурашках руки и плечи, на то, как она пытается согреть теплым дыханием ладони и пальцы, и взмахом палочки набросил на Гермиону согревающие чары.

— Сумасшествие, да? — Грейнджер облокотилась на перила рядом с ним. — Творится черт-те что.

— Эта реальность нас выгоняет, — зевнул Драко, — пора уходить в другую.

— А что там?

— Не знаю. Может, ты будешь там бобром? — весело спросил Малфой. — Опыт у тебя уже есть.

Он приложил ко рту два пальца, имитируя длинные передние зубы.

— Какая глубокая мысль, Малфой, да ты просто философ, — Гермиона утрированно покачала головой и всплеснула руками.

Драко улыбнулся, оставшись крайне довольным своей шуткой.

— Что-то ты больно спокоен эти дни, — прищурилась Грейнджер, — а ведь почти половина срока прошла.

— Я спокоен, Грейнджер, потому что уже давно принял решение, — Малфой плотнее закутался в мантию.

— И что это за решение?

— А ты как думаешь?

— Ты решил бежать, — озвучила свое предположение Гермиона.

Она боялась, что он поступит именно так, и в то же время очень хотела этого. От одной мысли, что для деактивации проклятия нужно прервать чью-то жизнь, ее кидало в дрожь, и она готова была собственными руками сотворить портключ или портал, да что угодно, лишь бы эту жизнь сохранить. Но Гермиона прекрасно понимала — всеобщее благо неизбежно требует жертв.

— Это ты сказала, а не я, — заметил Драко.

— Шанс еще есть.

— Как ты можешь верить в успех, если мы даже не знаем, что ищем во всех этих книгах? — он поднял на Грейнджер вопросительный взгляд. — Мы весь день листали всю эту ерунду про проклятия, наветы, темную магию, кровные узы, и это такая мура. Ни в одной из этих книг и близко нет того, что могло бы помочь.

Гермиона устало прикрыла глаза, потирая пальцами виски. Она устала, действительно устала. Кроме того, что, казалось, ее голова сейчас работает на грани, денно и нощно обдумывая одну и ту же тему, ей еще приходилось прикладывать немалые силы, чтобы поддерживать хотя бы иллюзию надежды. Не для Малфоя, так для самой себя. И день ото дня это становилось все труднее.

— Если ты так уверен в провале, почему ты еще здесь? — устало спросила она.

— Решил дать последний шанс твоим замечательным мозгам, — усмехнулся Малфой. — А может, мне просто нравится тот парень, который к тебе прилагается.

— Что за парень? — нахмурилась Гермиона.

— Драко Малфой, версия два ноль, — ответил он, — по непонятным причинам эта улучшенная вариация меня появляется только в твоем присутствии.

— И тебе он нравится? — улыбнулась Грейнджер.

— А тебе?

— Я первая спросила, — она шутливо прищурилась. — Мне, определенно, да.

— И мне, — признался Малфой, — хотя иногда мне хочется его придушить. То есть себя. В любом случае, он испарится, как только тебя не окажется рядом, это я уже понял. Так что, может присоединишься к нему? К нам. Ко мне. Ты поняла, о чем я.

Гермиона помолчала, разглядывая Малфоя — его глаза, светлые ресницы и брови, тонкие губы, тени, которые залегли вокруг глаз. Неужели ей действительно будет не хватать всего этого, вкупе с его паршивым характером? Похоже на то. Вот уж точно, выражаясь словами Драко “мы в жопе”.

— Ты знаешь мой ответ, — отворачиваясь, сказала она.

— Когда они опознают палочку, вариантов у тебя немного. Но ты даже не задумалась.

— Нет ни одной причины, которая заставила бы меня хотя бы задуматься, — ответила Гермиона.

Озвучить эту мысль было странно, но, на удивление, она чувствовала себя спокойно и легко, зная, что поступает правильно.

— А если бы между нами что-то было? — спросил Драко, доставая из складок мантии футляр и извлекая оттуда сигарету.

— Святые угодники, Малфой, — удивленно сказала Гермиона, — сначала — маггловское пиво, теперь — сигареты. Чем еще ты меня удивишь?

— Все мы полны сюрпризов, Грейнджер, — закуривая, философски заметил Малфой, — это не просто маггловские сигареты. Лимитированное издание, частное производство. Если уж и травить себя, то самым лучшим. Я же Малфой.

— Ты сноб, Малфой, — засмеялась Гермиона.

— Может и так, — согласился он, — я все еще жду ответа.

— Сейчас будет много пафоса, который ты так не любишь, — предупредила она. — Ничто не заставит меня поставить личные чувства и эмоции превыше будущего тысячи тысяч волшебников. Ничто. Есть ли между нами что-то или нет — абсолютно не имеет значения. Я никогда бы не рискнула жизнями людей. Ни ради симпатии, страсти, влечения, ни даже ради возможного “долго и счастливо”.

— Высшее благо, да, Грейнджер? — спросил Малфой.

— Ты же знаешь, “В параллельном мире я бы обязательно согласилась”, — повторила она свою собственную фразу.

Малфой молчал, выдыхая сигаретный дым. А Гермиона смотрела на его профиль, думая о том, что она ни за что не позволит ему уйти. Ее будет ломать от этого решения, она будет винить себя, жалеть его, но в конечном итоге, поступит правильно. Даже если ради этого ей придется встать с ним под Аваду. И Драко, наверное, прекрасно понимает это.

— Жаль, — он затушил окурок о перила и откинул его куда-то прочь с балкона, — что мы не в параллельном мире. Я знал, что ты откажешься.

Он снял мантию и накинул ее на плечи Гермионы. Удивительно, она была так увлечена беседой и собственными мыслями, что и не заметила, как стремительно ослабевали согревающие чары.

— Спокойной ночи, Гермиона, — сказал Малфой, направляясь к двери.

— Спокойной ночи, Драко.

* * *

Грейнджер — боец. Она ни за что не позволит своему миру рухнуть, будет удерживать равновесие любой ценой, костьми ляжет в фундамент светлого будущего и утянет его, Драко, за собой. А потом будет страдать и мучаться, винить себя, и, в лучшем случае, отправит несколько лет жизни в помойку сожалений, а в худшем — свихнется.

Так зачем подвергать ее такой моральной пытке? Уж лучше Драко все сделает сам, не оставив ей выбора.

Малфой действительно не врал, когда говорил, что принял решение. Только не то решение, что озвучила она. Стоит ли винить ее, ведь он сам много раз убеждал ее именно в том, что бегство — его единственный шанс

Несмотря на то, что она могла бы с гордостью сказать, что Малфой теперь точно знает, в какой стороне находится лагерь хороших парней, ему было по-прежнему плевать на судьбу волшебного мира, и во всей этой ерунде с проклятием он не хотел допустить только одного. Гермиона не должна расплачиваться за помощь ему.

Она не должна проходить девять кругов ада на допросах в Министерстве, не должна нести наказание, а главное — она не должна жить на руинах волшебного мира, которые останутся после того, как проклятие сработает.

Часть его кричала о том, что это самая большая его глупость, что он когда-либо совершал.

А часть как могла пыталась оправдаться.

Твердила, что он просто-напросто устал от этой затянувшейся гонки.

Сетовала, что он не сможет влачить на себе груз ответственности за свой побег в одиночку.

Признавала, что он откровенно затрахался доказывать этому миру, что он достоен просто быть. А в ответ — то особое задание Реддла, то проклятие, то Поттер в сияющих доспехах.

А еще Малфой знал, что так надо. Не потому, что правильно, а просто “надо”. И был убежден, вопреки доводам сопротивляющегося рассудка и инстинкту самосохранения, так будет лучше.

Вдруг там его ждут мама и отец? Вдруг этот мир — его персональный ад, а там его ждет что-то совершенно иное, лучшее.

А может, он просто тронулся умом от навалившегося груза? Бывает и так. Тем более нет причин цепляться за жизнь сумасшедшего.

А Грейнджер. Это его личная путеводная звезда. А звезды должны сиять ярко, оставаясь недосягаемыми. Так надо.

— Малфой! — в комнату вбежала взбудораженная Гермиона. — Малфой!

Вид уставшей и вялой Грейнджер уже стал привычным. Они целыми днями просиживали за книгами, и оба выглядели откровенно плохо. Бледные, с темными кругами вокруг глаз. А сейчас Гермиона буквально источала саму жизнь — глаза горели каким-то непонятным огнем, щеки раскраснелись, а движения ее были порывистыми и полными силы.

— Что такое? — спросил Драко. — К нам пришел Поттер, и ты уже празднуешь, что наконец избавишься от меня?

Она крепко схватила Малфоя за руку, уставившись на него своими горящими глазами.

— Тебе нужен вампир, — восторженно проговорила она.

— Спасибо конечно, — Драко кивнул, — но я предпочитаю женщин.

Гермиона отмахнулась, пропустив его ответ мимо ушей, и сунула ему под нос какой-то потрепанный кусок пергамента.

— Обратившись, ты потеряешь связь с человеческой родословной, — сбивчиво проговорила она, тыкая пальцем в пергамент, — ты будешь частью рода того, кто тебя обратил. Рода Малфоев больше не будет, нет батарейки и нет проклятия!

Драко с полминуты буравил Гермиону пристальным взглядом, а затем дернулся уголок его рта. Он улыбнулся, хохотнул, а затем и вовсе залился нездоровым смехом, схватившись руками за живот.

Грейнджер терпеливо ждала, пока пройдет приступ истерики, одолевшей Малфоя, и когда наконец он рвано выдохнул, утирая тыльной стороной ладони заслезившиеся от смеха глаза, она молча подала ему стакан воды.

Драко весело смотрел на Гермиону, пока дыхание выравнивалось, а отдельные нездоровые смешки постепенно сходили на нет.

— Ты хочешь сделать меня вампиром? — улыбаясь, поинтересовался он.

— Не вижу ничего смешного, — возразила Гермиона, — это может сработать.

— А потом мы заразим твоего Уизли ликантропией и сообразим тройничок? — Драко недвусмысленно поиграл бровями.

— Это не смешно! — серьезно повторила Гермиона. — Малфой, это не шутки!

Он медленно выдохнул, зарываясь рукой в волосы. Грейнджер все еще сжимала злосчастный кусок пергамента, который, видимо, и навел ее на эту мысль. Выглядела она, гм, внушительно. Брови были нахмурены, губы сжаты в тонкую полоску, а взглядом она бы и вовсе прожгла Драко насквозь, если бы только могла.

Малфой отрицательно покачал головой, чем вызвал негодующий возглас Гермионы.

— Как это нет? — она всплеснула руками. — Я не спрашиваю, хочешь ты или нет, мы обязаны это попробовать!

— Нет, Грейнджер, — еще раз покачал головой Драко, — я не спущусь на предыдущую ступень эволюции добровольно.

— Тогда я тебя заставлю это сделать! — прищурившись, процедила она.

— Это нелегкая задача, — Малфой сжал пальцами древко палочки, — особенно без палочки.

Гермиона отступила на пару шагов назад, смотря на предмет, предостерегающе направленный в ее сторону.

— Либо так, либо… — она запнулась, глядя как посерьезнел Малфой. — Я не дам тебе сбежать. Прости.

Драко пристально изучал Гермиону, то, как сжались ее кулаки, как участилось ее дыхание, как вся она собралась, будто хищный зверь, который готовится к прыжку.

— Пора прощаться, — спокойно проговорил он, делая шаг навстречу.

Грейнджер упрямо помотала головой, шаря глазами по комнате в отчаянных поисках того, что помогло бы ей остановить Драко.

Малфой подошел к ней вплотную, игнорируя ее попытки отшатнуться от него. И Гермиона почувствовала, как ее лба коснулись сухие губы. Она чувствовала, как неспокойно он дышит, как весь трясется от мелкой дрожи. И услышала шепот над своей головой.

— Я бы мог оглушить тебя, — проговорил он, — портключ перенес бы нас очень далеко отсюда.

Гермиона сново отрицательно покачала головой, не решаясь поднять взгляд.

— Прости меня, — тихо сказал Малфой, и Грейнджер почувствовала, как в ребра ей уперлось твердое древко, — я не хочу, чтобы ты мешала. Петрификус Тоталус!

Он подхватил парализованное тело, аккуратно опуская неподвижную Гермиону на пол. Малфой выпрямился и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. В коридоре послышались его удаляющиеся шаги.

* * *

Стоило резкому хлопку раздаться в кабинете, как Гарри отработанным движением в ту же секунду вскинул палочку в направлении источника звука. И не поверил своим глазам.

В центре помещения стоял Драко Малфой, собственной персоной. Рядом с ним, цепляясь за запястье хозяина, переминался с ноги на ногу маленький домовой эльф.

Малфой, делая шаг в сторону рабочего стола, медленно положил на него свою палочку и продемонстрировал пустые руки.

Когда Гарри направил палочку на домовика, Драко легко поднял руку в предупредительном жесте.

— Сэмми, теперь ты служишь мисс Грейнджер, — голос хоть и прозвучал ровно, но в нем слышалась то ли неспокойная дрожь, которая сотрясала говорящего, то ли его неровное дыхание, — заботься о ней так же, как обо мне.

Домовой эльф пару секунд взирал на хозяина большими бархатистыми глазами, а затем, уважительно склонив голову, исчез.

Малфой выглядел безупречно — костюм и мантия — с иголочки, ботинки — начищены до зеркального блеска, а изящной вишенкой на торте был еле уловимый аромат, в стоимости которого сомневаться не приходилось.

Драко холодно посмотрел на Поттера, заметив, каким взглядом тот смерил его от макушки до пят.

— Уходить надо красиво, — подчеркнуто безразлично протянул он.

— Я верно тебя понял? — спросил Гарри.

Драко утвердительно кивнул.

— Какие-то формальности с завещанием? Особые пожелания? — сухо поинтересовался Поттер.

Малфой сделал отрицательный жест головой.

— Тогда не будем терять время, — ответил Гарри, открывая дверь своего кабинета.

Он пропустил Малфоя вперед, и тот почувствовал, как между лопаток ему уперлась волшебная палочка.

— Формальность, ничего личного, — пояснил Поттер.

Малфою казалось, что они прошли с десяток каких-то коридоров и переходов, то поворачивали, то спускались, то поднимались. А может, у него окончательно сдали нервы. Потому что дрожал он весь — руки, ноги, да даже само сердце будто отплясывало в груди. А еще в голове боролись две мысли. Молотом стучал вопрос “Какого хрена?”, и перебивали этот вопрос эфемерные и нечеткие, маячившие где-то глубоко в сознании слова, что бояться ему нечего.

Шли они в полном молчании, только один раз, когда ехали в лифте, тишину нарушил Поттер.

— Почему ты пришел? — спросил он.

И что Драко должен был ответить?

Что он осознал, какой опасности подвергает волшебный мир? Но это неправда. Срать ему на этот мир.

Что делает это ради Грейнджер?

Что пришел сюда из-за взбесившегося внутреннего голоса, который твердил ему, что Авада в висок — это его личный Уроборос?

— Иди в жопу, Поттер, — ответил Малфой.

Когда Драко уже задумался, а не издевается ли над ним его спутник, или может, это такая изощренная пытка — гонять его по министерским уровням и коридорам, пока он не загнется от усталости, они пришли.

Гарри толкнул тяжелую деревянную дверь.

Они зашли внутрь и оказались в почти пустом помещении с низкими потолками. Интерьер Малфой не разглядел, потому что степень паники достигла своего апогея. Тело его трясло, сердце колотилось, а в горле стоял сухой ком. Даже дышать он едва мог, потому что уровень кислорода в воздухе упал до неприлично низкого уровня. Или это ему только кажется?

Помимо них в комнате находились два волшебника в темных мантиях. Никто не здоровался, не приветствовал друг друга кивками, лишь один из них сухо поинтересовался у Гарри о том, как все пройдет.

— Как планировали, — коротко бросил Поттер, делая шаг в сторону двери и собираясь, по всей видимости, запечатать ее.

А дальнейшие события происходили так стремительно и хаотично, что Малфой с трудом мог бы объяснить, что именно произошло и в какой последовательности.

Потому что в ту секунду, когда Поттер шагнул к двери, все завертелось.

Один из волшебников направил палочку на Драко.

Дверь распахнулась, хлопнув о стену, и в дверном проеме возникла раскрасневшаяся, как после быстрого бега, Грейнджер.

Второй волшебник и Поттер, моментально отреагировав, направили на нее какие-то щитовые или сдерживающие чары, и Гермиона так и осталась маячить в дверном проеме, без возможности переступить порог.

А самого Малфоя словно погрузили под воду или отгородили от остальных толстым стеклом, потому что фразы и слова он слышал приглушенно и будто издалека. И время, как по волшебству, замедлилось раз в -дцать.

Драко видел, как бьется о магический барьер Грейнджер, медленно раскрывая рот и крича ему, что передумала, что ошиблась и что-то еще, чего он не может разобрать. Как Поттер что-то коротко отвечает ей, продолжая поддерживать щитовые чары.

Как волшебник, что держал под прицелом самого Драко, медленно открывает рот и буква за буквой произносит Убивающее заклятие. И по мере того, как он говорит, на кончике его палочки формируется зеленая искра, которая все растет и растет, увеличивается, пока зеленый всполох не заполняет своим светом добрую половину помещения и, вырываясь наконец из палочки, ползет в направлении Малфоя.

И Драко чувствует, как сердце колотится от страха, как глаза застилает яркий свет, и жмурится, потому что сил смотреть на бушующую зелень уже нет. И, погружаясь в темноту, он не падает, а кружится, кружится в гигантском водовороте, влекомый все ниже и ниже какой-то неведомой силой. А где-то далеко то ли кричит, то ли рыдает Грейнджер. Зовет его по имени, срываясь на истошный вопль.

И пока вихрь все несет и несет его в неизведанные глубины, надорванный голос раз за разом стучит в ушах.

“Малфой! Малфой! Малфой. Драко. Драко, Драко”.

И по мере того, как фамилия сменяется именем, меняется и сам голос, зовущий его. И вот это уже не отчаянный крик Гермионы, а еле слышный голос матери.

А ослепительная зелень медленно сменяется мягким дневным светом. Таким приятным, что можно даже попытаться открыть глаза.

Драко сделал над собой усилие, пытаясь разлепить веки. И проснулся.

Драко плеснул себе в лицо холодной воды и, оперевшись на раковину, уставился в зеркало.

На него смотрел кто-то отдаленно знакомый и потрепанный, с отросшими светлыми волосами, которые топорщились неопрятными хохолками, нарушая привычную геометрию стрижки. Кожа отливала нездоровым серым оттенком, а вокруг глаз залегли тени.

Пожалуй, чувствовал Драко себя еще хуже, чем выглядел.

Его передернуло. К горлу подкатывала тошнота, стоило хоть мельком вспомнить навязчивый вкус магловских помоев, к которым с такой простотой он прикладывался там. Мерзость.

Нужно быть натуральным извращенцем, чтобы вообразить себе его с чем-то подобным.

Что ж, похоже, этим извращенцем он сам и был. Иначе отчего вдруг его сознание так феерично нарисовало образ чокнутого маглолюба? Который спал с какой-то магловской девкой, жил в домах, лишенных всякой магии, и пробовал всю ту дрянь, что эти недолюди понапридумывали. Черт, и даже сейчас мерещилось, что от рук пахнет дымом и грязью!

Малфой уперся лбом в холодную поверхность зеркала. Что сейчас, что неделю назад, когда он очнулся, его мозги были грамотно и методично вытраханы. Как будто кто-то с упорством маньяка и прилежностью перфекциониста раз за разом имел его бедную голову. И даже сейчас он все еще делил реальность на эту и ту, здесь и там. Хотя на деле было только здесь, никаких “там” никогда не было и быть не могло. Кроме как в его нездоровом воображении.

Как часто бывает со снами — чем больше времени проходит с момента пробуждения, тем менее вероятным и логичным нам кажется увиденное. Малфой уже через пару дней стал воспринимать приснившиеся события не как их непосредственный участник, а скорее как зритель театральной постановки. Где главную роль играет кто-то с его лицом и именем, но при этом с абсолютно другим “содержимым”. Потому что поступки и действия, мысли, чувства, эмоции того Малфоя — все было каким-то чуждым и инородным.

Бравая и толерантная версия собственного “я” казалась утрированной и невозможной. Хотелось выставить руку в предупредительном жесте и скомандовать “Стоп!”.

Потому что сомнительная логика, еще более сомнительные действия и уж совсем сомнительные эмоции — как-то уж слишком. И в концепцию мировосприятия Драко Малфоя не вписываются никак.

У него есть принципы, есть имя. И что бы там ни происходило в мире, быть Малфоем — кое-что да значит. И, что немаловажно, к кое-чему обязывает. И в этот список уж точно не входит стремление напялить на себя сияющие доспехи и вершить подвиги во имя дамы. Дамы с очень спорным происхождением, если уж говорить о принципах.

Но, Мерлин Великий, какой же это ад! Понимая это, встретиться взглядом с ней. И увидеть, что смотрит она на него совсем не как “святая” умница Грейнджер смотрела на Малфоя, Пожирателя Смерти.

А совсем иначе, прямо как там. В ее кабинете, в магловских домах. В деревянной развалюхе. В саду, усыпанном ледышками. На балконе. В Министерстве.

* * *

Прошло всего несколько дней, а место слева от себя Гермиона уже мысленно называла его местом. Каждый день он приходил и молча садился рядом с ней.

Иногда они отупевшими взглядами смотрели на парк — на бушующую зелень деревьев и травы, на то, как в неизменном зацикленном движении журчит вода в фонтане. На маленьких птичек и белок, которые снуют туда-сюда. Иногда они читали, каждый — свое. А иногда писали письма, каждый — свои.

Они не бросали друг на друга любопытных или опасливых взглядов. Не здоровались и не улыбались.

Гермиона была благодарна Драко за эту тишину. Молчание казалось сейчас целебнее любых самых редких зелий.

Все смешалось в одну тупую неразбериху. Те чувства и эти. События из этого мира и из того. Люди, мысли, переживания, воспоминания, собственное “я” — все четко разделилось на здесь и там.

Гермиона тяжело переносила пробуждение. Слезы сменялись смехом и наоборот, и если бы не прописанные успокоительные, одному Мерлину ведомо, что бы с ней было. Но кризис миновал, она шла на поправку, и теперь даже получила разрешение выходить в парк. Где и встретила его, Драко.

Он был бледен и тощ, одет в идентичную Гермиониной больничную пижаму, и выглядел, наверное, еще хуже, чем она. Малфой ничего не сказал, только молча занял место слева от нее. И на следующий день тоже. И через день. И через-через день.

И в этом молчаливом присутствии, пожалуй, был ответ на вопрос, который она задавала себе каждый божий день, с того момента, как очнулась.

Драко Малфой был с ней там. В ее кабинете, в магловских домах. В деревянной развалюхе. В саду, усыпанном ледышками. На балконе. В Министерстве.

Все это было. Только было не слетевшей с катушек реальностью, а видением, навеянным то ли волшебным сном, то ли магической комой.

Гермиона так толком и не разобралась, как окрестили это явление целители, но, признаться, в ее нынешнем состоянии ей было откровенно безразлично. Название никак не влияло на суть.

Сегодня он снова занял место возле нее. Может, Драко пытался отыскать в ней кого-то, кого на самом деле в их мире нет, и поэтому каждый день словно по часам оказывался рядом.

В конце концов, она совсем не та Гермиона, что так безбашенно ринулась спасать жертву обстоятельств и бывшего Пожирателя в одном лице и упивалась сумасшедшей энергией загадки и опасности, что окружала эту, как оказалось, ненастоящую историю. Настоящая Грейнджер так бы не смогла.

Не смогла бы переступить через друзей, не смогла бы наплевать на прошлые “заслуги” Малфоя, не смогла бы идти против здравого смысла и всех законов морали. И еще с десяток таких же “не смогла”.

Он был и остался для нее Пожирателем Смерти. Неоднозначным, запутавшимся. Тем, кто сделал неверный выбор. Но все же следовал ему до конца. Тем, кого семья обрекла на сомнительный и ошибочный путь. Но все же он шел по нему, и это его, кажется, устраивало.

А Гермиону устраивала ее жизнь. Правда, после их с Роном разрыва все семейство Уизли как ветром сдуло, но жизнь не стоит на месте и не вертится вокруг них. Да и Гарри последние годы был занят то карьерой, то очередной подружкой, и вытащить его из этого капкана было порой очень нелегко. Все шло своим чередом. Нормально. Более чем. Была работа, коллеги, знакомые, старые и новые друзья. Хобби, путешествия, поездки. И, Мерлин, Гермиона не была одна. Помимо всего прочего, существовало место, где ее всегда ждали и, самое главное, помнили. Родительский дом.

И вдруг в ее благополучную и налаженную жизнь ворвалось не пойми что. Какая-то абсурдная случайность, невероятная, невозможная неразбериха.

Глупец, который своей неуемной тягой к темным артефактам обрушил хаос на головы двадцати с лишним человек. Кому-то повезло больше, и он проспал несколько дней или недель. А кто-то, как они с Драко — несколько месяцев.

Абсолютно здоровым, ровным, спокойным сном. Без последствий для организма, памяти, дееспособности.

Но только голова до сих пор идет кругом, и в пору жаловаться на раздвоение личности, настолько реально было все пережитое там. До такой степени реально, что возвращаться в свою благополучную жизнь кажется кощунством. Предательством.

И больше всего на свете хочется и забыть, и не забывать никогда о том, через что пришлось пройти.

* * *

— Привет.

Драко оторвал взгляд от книги и перевел его на Грейнджер. Она наблюдала за белками, которые как заводные носились по газону тут и там.

— Привет, — коротко отозвался он, возвращаясь к чтению.

Но читать не получалось. Он уже несколько раз пытался вникнуть в смысл одного и того же абзаца, но голова абсолютно отказывалась работать.

— Никак не могу придумать остроумную шутку, чтобы начать разговор, — призналась Гермиона.

Малфой почему-то знал, что сейчас она слегка улыбнулась. Как-то это слышалось в ее голосе, что ли. Было неожиданно и странно предугадывать ее жесты и мимику. Желудок сделал неприятный кульбит. Все его вымученные попытки отстраниться от их общей вымышленной реальности одномоментно оказались бессмысленны.

— И о чем же ты хотела остроумно пошутить? — хриплым голосом спросил Драко.

Гермиона легко пожала плечами и слегка качнула головой, снова вызвав у Малфоя стойкое чувство дежа вю.

— Наверное, о чем-то, с чего все началось. Может, про Ретта Батлера? Это было забавно, — она наконец перевела взгляд на Драко, который безапелляционно уставился в книгу, — обнаружить, что за этим именем стоишь ты.

Малфой помнил. Под этим именем он там пришел к Грейнджер на прием. Но вот незадача. Тот Малфой и этот Драко — не одно и то же.

— Грейнджер, — Малфой наконец поднял голову от книги, — я понятия не имею, кто это.

Он увидел, как по лицу Гермионы пробежала легкая тень. Почти незаметная для тех, кто не знает ее мимики так, как почему-то знает он.

— Это герой произведения, — спокойно пояснила она, — магловского.

— Я знаю, — ответил Драко, — я помню, что знал это там.

— А здесь?

Драко просто пожал плечами, понятно все было и без слов.

Гермиона снова перевела взгляд на скачущих по газону белок, а Малфой вернулся к чтению. Вот, пожалуй, и все.

Образ Драко Малфоя рассыпался.

Мерлин, как же она тосковала по Драко. Только не по тому, кто ежедневно садился слева от нее. По другому Малфою, которого так талантливо изобразила та же сила, что сплела их сны в один общий, сыграв с ней глупую и несмешную шутку. Все-таки это просто невыносимо — скучать по тому, кто существует только в твоей голове.

Ее размышления прервал целитель, который принес целую армию мензурок и пузырьков с зельями и бальзамами. Бог весть с чем еще, что там обычно назначают людям на грани нервного срыва.

— Колдомедик оказался на месте пациента. И каково это? — спросил Малфой, когда они снова остались вдвоем.

— Я никогда не была целителем, Драко, — ответила Гермиона, — я работаю в Министерстве.

Драко слегка приподнял брови и поджал губы, чувствуя себя ребенком, в руках которого лопнул только что подаренный воздушный шарик.

Кто бы ни говорил, что глаза не могут врать, он ошибается. Прекрасно могут. Немного практики и очень много контроля — бинго.

И уж тем более никаких звуков разбитых ожиданий или рухнувших надежд никто и никогда не слышит, потому что существуют они только на страницах романов. А в реальной жизни все надежды и чаяния рушатся совершенно беззвучно.

* * *

Драко еще раз напомнил себе, что он сошел с ума. И не потому, что сама идея была почти обречена на провал, а потому, что в случае успеха — ему конец.

Его мать с завидной энергией ринулась восстанавливать репутацию и положение семьи. Идеей фикс, прочно поселившейся в ее голове, стало восстановление утраченных привилегий рода Малфой и возвращение оного на прежние довоенные позиции. Влияние и статус Малфоев сильно пошатнулись, но Нарцисса не сдавалась. Благотворительность, меценатство, помощь пострадавшим семьям, прямое и опосредованное участие в устранении последствий военного времени. Особенно навязчивой была мысль, что значимость их рода и статус в обществе непременно должны достигнуть прежнего уровня к возвращению Люциуса из Азкабана.

Как заботливая супруга, Нарцисса полагала, что для угнетенного заключением мужа нет ничего лучше и целебнее, чем снова возглавить успешный и влиятельный род.

Несмотря на внешний альтруизм, Малфои оставались Малфоями. Драко готов был дать на отсечение собственную голову, что хоть родители и излучали сдержанность и терпимость, а слово “грязнокровка” и вовсе стало чем-то вроде табу для их семьи, их отношение к маглорожденным осталось прежним, хоть и стало менее радикальным.

И уж тем более, неизменным остался и круг общения, состоящий сплошь из чистокровных семей.

Сам Драко на этот счет никаких убеждений не имел. Маглы казались ему предыдущей ступенью эволюции, куцым подобием нормального человека. А маглорожденные волшебники, что ж, он просто перестал о них думать. В его настоящей жизни эта тема утратила свою актуальность. Он не сталкивался с ними дома за ужином, не общался в пабе после тяжелой недели. Да и необходимость взаимодействия на работе воспринималась им крайне равнодушно. Малфой просто их не замечал, оставив позади радикальные взгляды вместе с подростковыми прыщами.

Они казались ему волшебниками “второго сорта”, вот, пожалуй, все. Еще не хватало тратить свое время и силы на подобные размышления. А говорить об этом и вовсе с недавнего времени считалось плохим тоном среди людей его круга.

И если бы Нарцисса знала, что Драко собирается сделать, она бы одним взглядом превратила его в камень.

Но, что уж кривить душой, Малфой не мог выкинуть из головы все, что случилось. Он должен хотя бы попробовать отыскать Драко, которым он никогда не стремился и не осмеливался быть. И ту Грейнджер, чей образ никак не оставлял его в покое, вынуждая раз за разом присматриваться к настоящей Гермионе в поисках хотя бы косвенной, слабой связи.

Он нашел Грейнджер, где и всегда.

Вопреки негласному обоюдному соглашению не нарушать тишину, Малфой прервал молчание, как только занял свое уже привычное место.

— Что это? — спросил он, указывая на подшивку документов на коленях Гермионы.

Она, немного подумав над ответом, перелистнула очередную страницу. На колдографии была изображена миниатюрная резная шкатулка.

— Пытаюсь разобраться, как это работает.

— Какой в этом теперь смысл?

— Из-за нее мы здесь.

— Мы здесь не из-за этого, — Драко постучал пальцам по изображению, — мы здесь по вине идиота, который вообразил, что неизвестный артефакт — отличная емкость для мятных леденцов.

— Он и сам стал жертвой свой легкомысленности, — мягко возразила Гермиона, — и спит до сих пор.

— Как я и сказал — идиот.

— Мистер... — Грейнджер слегка нахмурилась, — не помню, как его. Такой же пострадавший, как и мы. Он не знал, что шкатулка проклята.

Малфой вскинул бровь, одарив Гермиону ехидным взглядом.

— Однако! — хмыкнул он. — Они назвали это проклятием?

Грейнджер вместо ответа только пожала плечами. Только Малфой мог найти в этом повод для веселья. Хотя, стоит признать, ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы не ответить на его шутливый озорной взгляд. И не факт, что у нее получилось — ведь Драко вдруг улыбнулся ей так, как настоящий Малфой не улыбался никогда. Зато так часто делал кто-то, очень похожий на него.

— Грейнджер, — Малфой кашлянул, прерывая затянувшуюся паузу, — Гермиона.

Она удивленно вскинула брови. Драко нервничал. Вот напасть — почему она это знает? Ведь никому и в голову не придет — что Малфой-младший начинает поправлять все, что только может быть поправлено, и разглаживать сто и еще одну несуществующую складочку в моменты наибольшего душевного волнения.

Почему-то это сейчас казалось забавным. Словно она вновь перенеслась туда, где Малфой был не главным школьным врагом, а кем-то очень знакомым и совсем не чужим.

— Малфой, Драко, — не удержалась Гермиона, произнося его имя тем же официальным тоном, что и он секундами ранее.

Драко чуть помедлил, всматриваясь в ее лицо.

— Меня сегодня выписывают.

Они оба замерли, глядя на воробьев, которые, плескаясь в фонтане, подняли в воздух целый рой брызг. Ни один, ни другой, судя по всему, не видели птичьего веселья, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Драко думал о том, что он оправдает звание труса и ничтожества в полной мере, если сегодня уйдет, оставив все это позади. Выйдет за порог больницы и шагнет в привычное и обыденное “завтра”, где не будет ни следа от проклятия (любого из них), от Грейнджер, от другого себя.

Но осмелься он ступить в это “завтра” за руку с маглорожденной Гермионой — даже Мерлин не представляет масштабы бури, что разразится в его семье. И стоит ли эта игра свеч — ни он, ни Грейнджер не знают наверняка.

— Ты обещала выпить со мной кофе, — отважился Драко, — в параллельной вселенной, помнишь?

Он вопросительно посмотрел на Гермиону, во взгляде которой читалось замешательство и смятение.

— Раз уж мы действительно оказались в другом мире, — Малфой щелкнул пальцами, сопроводив свои слова легкой полуулыбкой, — ты ведь не откажешься от своих слов?

Грейнджер невольно залюбовалась им. Как Драко удавалось оставаться таким обаятельным засранцем в совершенно сумасшедших условиях — уму непостижимо. А она, должно быть, сошла с ума, если находит Малфоя обаятельным. И видит в нем черты того, по кому до сих пор так глупо скучает.

Ее друзья, коллеги. Ее круг общения ее не поймет. Как она, Гермиона Грейнджер, могла заинтересоваться таким, как он. Как она вообще позволила приблизиться к себе.

Несостоявшемуся горе-убийце, бывшему Пожирателю. Тому, кто долгие годы, кроме заносчивости и верности псевдо-идеалам своей семьи не являл собой больше ни-че-го.

Сколько косых взглядов и упреков придется ей вынести от родных людей. И сколько оскорблений и унижений принесет с собой его семья.

Мерлин, если бы только знать, что это стоит того. Что столкновение двух разных миров, двух разных жизней, заведомо не обречено на провал.

Должно быть, в ее взгляде куда-то в пустоту отразились колебание и сомнение, потому что Драко вдруг легко дотронулся рукой до ее плеча, заставляя сконцентрировать внимание на себе.

— Мы никогда не узнаем, пока не попробуем, — Малфой старался, чтобы голос звучал уверенно и спокойно. Хотя, черт возьми, его внутренности уже минут десять выплясывали кадриль.

И все же Драко понял, что если отступится, не рискнет — один Мерлин знает сколько лет своей жизни он проведет в воспоминаниях, анализируя случившееся и утешая себя невозможностью иного исхода.

— Я подумаю, — вдруг, улыбнувшись, выдохнула Гермиона и, поймав вопросительный взгляд, добавила: — Я подумаю, стоит ли мне принять твое приглашение выпить кофе.

Малфой элегантно смахнул с плеча невидимую пылинку.

— Ты согласишься.

— Когда-то я это уже слышала, — отвернувшись, сказала Гермиона, сдерживая непрошенную улыбку.

— Когда-то я это уже говорил, — парировал он, излучая триумф и уверенность, — и мы оба знаем, что я был прав.

Гермиона отвела взгляд, сосредоточенно рассматривая что-то в противоположной от Малфоя стороне.

Может, Драко и не знал Грейнджер от и до, но на его стороне был загадочный артефакт с таинственной силой, что так бесцеремонно столкнула двух людей, перевернув их жизни с ног на голову.

И сейчас ему вовсе не нужно было смотреть на ее лицо, чтобы понять: Гермиона старательно прячет ту самую, знакомую ему улыбку.

А она, в свою очередь, могла поклясться, что с его губ не сходит самодовольная, мерзкая, отвратительная малфоевская ухмылка. Ради которой она готова была пройти еще через сотню проклятых шкатулок.