Таландар (джен)

— Доброе утро, Таландар, — говорит Неста, жмурясь от солнечных лучей и потягиваясь. Белоснежные, без единой соринки, улицы пусты — даже птицы не вьют гнезд под сверкающими шпилями, и дикие звери обходят город стороной; но мы с ней знаем, к кому она обращается.

Жаль, я не могу ответить. Вернее, могу, но не имею права.

Неста живет тут уже две недели. Это дольше, чем я обычно дозволяю, но тысячелетия, проведенные в одиночестве, дают о себе знать. Здесь так давно не было слышно человеческих шагов и голоса, что я с трудом заставляю себя вспомнить о своем долге.

Никто не уйдет от меня живым. Но ее я пока щажу — единственную догадавшуюся, кто я.

Это началось в конце лета, когда фруктовые деревья, бережно мною хранимые, гнутся от тяжести никому не нужных плодов — каждую осень они опадают впустую, и я убираю их, как прочий мусор. Переступив границу, она, как и все прочие, замерла в восхищении, глядя на изящные нетронутые временем беломраморные дома и статуи, на широкие улицы, затененные кронами деревьев, на Обиталище Мудрости — дворец, где когда-то собирался Совет, и где сосредоточены все знания, собранные им — оно словно парит над прочими зданиями, заметное издалека.

Она пошла вперед, и ее шаги отдавались особым чувством в камнях мостовой. Мое одиночество было прервано, а пустота — гнетущая, ощущаемая каждой заброшенной комнатой, каждым очагом, где не осталось даже чешуйки пепла, каждым окном, откуда не выглядывало любопытное лицо — заполнена.

Наконец она остановилась снова у одного из домов, приложила руку к нагретой солнцем стене и… заговорила:

— Здравствуй, Таландар. Знаешь, еще с детства я больше всего любила читать о тебе, и мне всегда казалось, что ты — живое существо. Теперь я понимаю, что это правда; я чувствую на себе десятки взглядов, хотя людей здесь нет.

Таландар. Вот, значит, какое имя они мне дали — прежние жители звали меня по-другому. Но красиво. Мне нравится.

— Меня зовут Неста, я исследовательница. Ты не возражаешь, если я задержусь у тебя на время? — темные глаза внимательно изучали окрестность, но никакого знака не было.

— Полагаю, это значит «да», — и она перешагнула порог дома.

Наверное, стоило тогда сразу обрушить кровлю на ее голову. Но память о столетиях тишины была невыносима.

Не смогла я этого сделать и на следующий день, когда она проснулась рано утром и принялась за работу, не забыв спросить у меня разрешения; и через неделю. Ей не пришлось копаться в древних развалинах — моей силы хватает на то, чтоб поддерживать себя в таком же состоянии, как в первый день после постройки; но заняться было чем и без того. Неста тщательно обследовала каждое здание, подолгу изучала росписи на стенах, позабытые людьми вещи («что с ними случилось, Таландар? Они… как будто просто ушли»), и сделала множество зарисовок и записей, изведя почти всю принесенную с собой бумагу.

По вечерам она разводила огонь в очаге дома, который заняла, перечитывала свои записи и редактировала их, рассуждая вслух. Часто очень хотелось поправить неверные выводы или дополнить правильные, но приходилось сдерживаться. А иной раз Неста срывала с дерева сочный ярко-красный плод («можно, Таландар?»), садилась на крыльцо и смотрела, как исчезают падающие тронутые осенним золотом листья, касаясь мостовой. И рассказывала мне обо всем — о жизни людей в остальном мире, о других городах, какие ей довелось повидать, о себе — из-за мечты найти Таландар, который считали полузабытой легендой, не имеющей ничего общего с реальностью, ее выгнали из сообщества археологов, потому она вела свои изыскания в одиночку.

Однажды Неста умолкла на полуслове, а потом сказала:

— Хотелось бы мне хоть раз услышать, как ты говоришь — если можешь, конечно. Или я просто еще не научилась тебя понимать? Но я очень постараюсь.

А мне хотелось бы, чтобы она жила здесь всегда и каждый день неспешно гуляла бы по улицам, любовалась мной и говорила обо всем, что только придет в голову. Но это невозможно.

Те люди, что построили меня когда-то и дали мне разум, давно умерли, истребляя друг друга; уже даже не больно вспоминать, как их тела растворялись в воздухе (убрать труп не сложнее, чем осеннюю листву или перезревшие фрукты). Но если оставшиеся от них знания попадут в чьи-то руки, человечество снова окажется на грани вымирания, как сотни и сотни лет тому назад. Они не помнят этого. Я — помню.

Не странно ли? Меня создавали, чтобы помогать людям, облегчать им жизнь, любить и оберегать, защищать любой ценой. И для этого мне приходится убивать их. Потому что уничтожить себя я не могу, и то, что хранится в Обиталище Мудрости — тоже; мои творцы позаботились об этом. А Неста уже идет туда.

Я верю, что она хочет только добра, но те, кто принес эту силу, тоже были добрыми людьми, и катастрофе это не помешало. В глазах Несты — жажда познания, та же самая, что и у них. Именно эта жажда — то, что мне всегда нравилось в людях больше всего, то, что делает их людьми, — и разбудила мою привязанность к ней.

Вряд ли сама Неста поймет, что нашла: больше всего ее интересует искусство и жизнь моих горожан. Сейчас она стоит в преддверии Обиталища Мудрости и любуется сверкающими витражами, многоцветные блики рассыпаются по ее лицу и волосам. Но вслед за ней придут другие.

Пора. Нельзя откладывать это дольше.

Белоснежные стены чуть вздрагивают — давно мне не доводилось говорить с людьми. Пол вибрирует, в этом рокоте раздаются слова, произносимые почти забытым голосом:

— Прости меня.

И колонна в три обхвата рушится прямо на застывшую от изумления человеческую фигурку.

Люди так хрупки.