Bleeding hearted blues (гет)

Ничего не бывает таким постоянным, как временные решения. Месяцы потянулись один за другим, постепенно притупляя память обо всем, что произошло с ней в Лондоне. Служба в министерстве теперь казалась чем-то далеким, словно ее и не было. И только воспоминания о той проклятой ночи продолжали являться к ней во сне, постепенно обрастая новыми деталями и несуществующими подробностями. Минерва помнила темный взгляд Риддла, что-то в глубине его глаз. Она готова была поклясться, она увидела тогда в нем что-то еще. Иногда она пыталась понять, зачем Риддл все это затеял, для чего ему та информация, которую он упорно искал? Виртуозно забрал, оставив их всех ни с чем. И когда именно он догадался об их операции? Слишком много вопросов, совсем без ответов. Но время шло, оставляя только ощущение тяжелой ноши, которое не хотело покидать ее.

Минерва часто проводила вечера в дружеской компании Дамблдора. Вкусный чай, которым он угощал ее, всегда располагал к беседе. Набравшись смелости, она решила поделиться с ним наболевшим, рассказав о том, что произошло с ней во время работы в Министерстве. Дамблдор слушал ее, не перебивая, позволяя высказаться. Когда она закончила свой рассказ и потянулась за чашкой почти остывшего чая, он спокойным голосом спросил:

— Минерва, ты ожидаешь услышать мое прощение? Воспоминания так тяготят тебя, я вижу, — и добавил, глядя на нее своим проницательным взглядом: — Но, может быть, ты хочешь простить себя сама? Я знаю Тома Риддла. Знаю его хорошо. Он обладает своеобразной притягательностью. Желание близости с ним — естественное для молодой души.

Он положил свою руку поверх ее, аккуратно похлопав по ней.

— Даже если ты считаешь произошедшее ошибкой, все имеют право совершать их. И даже я совершил немало, — он улыбнулся, сморгнув воспоминание, промелькнувшее в его взгляде. — Но не стоит носить это в себе. Отпусти свои воспоминания без сожалений. А вопросы без ответов постоянно вокруг нас, именно они заставляют двигаться дальше, ждать ответа на них. И ты дождешься, я не сомневаюсь.

Она почувствовала, как тяжесть отпускает ее. Дамблдор смотрел на нее таким понимающим взглядом, не стремясь дать оценку ее поступкам, не позволяя вине и сомнениям мучить ее.

— Альбус, спасибо. Но я не знаю точно, о чем жалею больше всего. О том, что нарушила инструкции и позволила себе отдаться страсти? Или о том, что его так и не поймали? Урхарт показывал мне дело Риддла, пусть там было мало доказательств, но я уверена — он опасный человек. Я не жалею, что больше никогда не увижу его. Даже наоборот, одна мысль о новой встрече с ним пугала меня, — она откашлялась, продолжая: — Все мои действия были осознанны и ты прав, винить себя теперь уж точно поздно. Да и вопросы... По большому счету я бы все равно помогла Департаменту, — пришедшее осознание отрезвляло, словно она наконец-то достигла того, к чему долго стремилась.

— Знаешь, — призналась она, — мне иногда кажется, что в жизни больше не может произойти ничего хоть немного столь необычного, как то, что случилось тем летом в Лондоне.

Дамблдор хмыкнул, улыбаясь еще шире.

— Минерва, тебе только двадцать. В твоей жизни будет много счастливых моментов. Ты еще встретишь свою настоящую любовь. Не стоит переживать из-за разбитого сердца. Не стоит лелеять свои же шрамы. Во всяком случае не сейчас, когда ты молода и красива. Давай договоримся: когда станем стариками, будем сидеть у камина, пить чай и жаловаться на судьбу. Как в старой песне, — он попытался что-то напеть, мурлыча какой-то мотивчик себе под нос.

Минерва вернула ему улыбку: он был чертовски прав. Она покачала головой, не в силах представить их престарелыми брюзжащими стариками, обсуждающими разбитое сердце.

— Договорились. Меня успокаивает только одно: что я останусь все так же моложе тебя. А пока мне остаётся только лечить полученные шрамы.

Дамблдор взмахнул палочкой и включил патефон, который Минерва привезла ему в подарок из Лондона. Насыщенная мелодия полилась, обволакивая тёплыми блюзовыми аккордами.

— Блюз — вечное лекарство для мятущихся сердец, — сказала она, поднимаясь и подходя к широкой двери, ведущей из кабинета Дамблдора на небольшой балкон. Вглядываясь в живописные просторы родного края, она обдумывала сказанное. Она держала в руках любимую шляпку, машинально чуть теребя широкие поля. Дамблдор не торопил ее, продолжая деликатно молчать, попивая свой чай. Минерва прикусила губу, взвешивая решение, которое собралась принять, а затем обернулась и сказала ему:

— Ты предлагал мне дополнительную программу и место на кафедре? Пожалуй, я принимаю твое предложение. Буду учиться трансфигурировать из разбитого сердца снова целое. Буду слушать блюз.

Глубокое контральто завлекало, рассказывая о чувствах исполнительницы, заставляя заслушаться и сопереживать. Медленный ритм двигался плавно, спокойно. Хотелось верить в ее счастливое будущее, хотелось простить ей все ошибки. Хотелось пообещать все это и себе. Минерва медленно качала головой, в ритм плывущей мелодии. Девушка очень красиво пела, от души, оправдывая и прощая все. Разбитое сердце щемило уже намного меньше, стуча в унисон с ее блюзом — «Блюзом разбитых сердец».