Пастух и три планеты (джен)

Крупным планом — лицо Моречуда. Освещена левая часть.

Моречуд: Зря дом сжёг.

Крупным планом — лицо Заречуста.

Заречуст (освещена правая часть лица): Мадам в печали глубокой. Пятерым бутончикам инициацию проходить. А в губернаторском замке жутко непривычно.

Моречуд красив как никогда. Бледен, сливовоглаз, губоподжат. Моречуд — страдалец.

Моречуд: Дарую на Справа выслали, если интересно.

Заречуст: М-м.

Заречуст — глаза долу, лицо — в морщины, уголки губ — вниз.

Моречуд: Я не обижаюсь.

Заречуст поднимает глаза: Да и я не извиняться пришёл. Печально, что так вышло.

Моречуд: Даруя, Уручнрук, Окрстёна, ты, я, мадам Вседора даже. Всё спуталось, как оно обычно бывает, и получилось вот. Погрелись у Тожара, поцеловали Луну в воде — да и шляпу-лодочку снимем, да и поплывёт сама по себе, набухнет, да и сгинет.

Заречуст морщинисто хмыкает: За душу берёт.

Моречуд: А что? Я поэт не хуже тебя. Перед смертью любой главараз поэт.

Заречуст: Да ты не мрачней. Ну прилюдно простят на празднике. Ну поцелуешь носок презиратора. Он, может, чистые наденет.

Моречуд озаряется полуулыбкой романтика: Сначала простят, а потом на задворках тюрьмы расстреляют. Во поле во ромашковом.

Заречуст: Вором Ашковым. Это кто?

Моречуд смотрит вперёд прозорливо-неизбежно: Ох, да не шутил бы ты, друже. Лясы да не точил бы зря.

Заречуст: Слушай, я тебя вообще не понимаю. Это какой язык?

Моречуд: За горами да за океанами почту носил я девушкам пряным. Им письма пел, в их воду глядел. Дома у огня над книгой корпел. Что за книга та — не зна не веда, вечно снег у нас — в ней лето, вечно ночь у нас — в ней заветы света, туманными словесы писаны рассветы лета. Как запомнил я словесы да на жизнь на всю, так и знал, что к труне спою. Как уложат меня в колыбель, как укутают в белу шинель, как насыплют земли горсток пять — так и будет песня звучать. Три планеты кругом обернёт и ко мне, знай, потом прикорнёт. Губернатор пройдёт — поклонится, мадам пройдёт — закраснеется, Заречуст пройдёт — рядом уснёт.

Заречуст таращит глаза.

Моречуд: Не нужна история та никому, Заречуст. И меня убьют, и тебя убьют, и Дарую убьют, и Окрстёну убьют.

Заречуст: Стоп. Говори нормально, а?

Моречуд: Постараюсь.

Заречуст: Ты, значит, не отчаивайся. Ты нынче знаменит. После прощения тебя с руками оторвут. И в пастухи, и в военные, да хоть в бакалейщики звать станут.

Моречуд: Мы-чедверо бостанем брерадором-одним беред, а он-один хумыгнед нам-чедвером, лица-четыре в, и брямо блощади бранижной на головы-чедыре бобелит одсе. А толба-дьма борасхохочся дольго. Им-дьме лиж бы сбекта.

Заречуст: Так, без шуток, теперь я действительно не понимаю тебя.

Глаза Заречуста — сизые небеса. Дождём набухает в них страх. Бури знак — точка-зрачок, и он расширяется. Беги, пока не поздно.

Моречуд: Извини, перескочил. Так через пять столетий говорить будут.

"Вымрут все к тому времени", — мелькнуло.

Моречуд: Я каждой пОрой чувствую смерть, Заречуст. Без обмана. Грудь щемит.

У Заречуста в сердце толкнулся тёмный комок. Он хотел выпорхнуть и встретиться с другим, Моречудовым.

Молния блеснула под бровями. Налетела буря и прошла.

Заречуст: И ты...кхм.

Моречуд: Безня боследняя моя. Злышу силы себе в, а доста не могу. Ты може.

Заречуст соображает. Глаза — на потолок, на решётку, в паутину левого угла, на сбрендившего Моречуда.

Заречуст касается замка на решётке. Из пальцев чёрная лава. Замок плавится.

Глаза на Моречуда.

Моречуд: В пояс кланяюся, друже. Сослужил мне добру службу.

Заречуст (медленно): Тебя ведь всё равно...кхм.

Моречуд: Да, найдут. Но пару дней — азарт, прелестницы и воля.

Заречуст: Не заглянешь к нам? К Янтаре?

Моречуд: Сердце моё — Даруя. Остальные — тени. И лучше, кабы тени-незнакомки.

Заречуст: Ладно. Тогда я...

Заречуст разводит руками.

Моречуд: Да. Ночью справлюсь. В последний раз увидимся на празднике.

Заречуст: Ага. Ну бывай.

Растерянный Заречуст выходит из тюрьмы "Сумеречная весна" (Округ Узоров Травы). Свидания здесь длятся столичный час, но можно и меньше.

Сгусток свернулся клубком и затих среди других постояльцев души — до следующего потрясения.

Глаза — серое море. Лоб — в бороздах снежное поле.

Заречуст останавливается у тормозилки и Звезды. Достаёт из чересседельной сумки трубку и табак. Набивает. Позади него вытягутое серое здание с шарообразным белым куполом. В тюрьме два надземных этажа и четыре подземных. Моречудова камера -3-Д — на третьем подземном.

Заречуст глядит на звезду. Не на свою умницу Звезду, отвернувшуюся от дыма, а на общую заходящую звезду, отвернувшуюся от Слева и от Справа.

Завтра на ярмарку съездит. Новые книги притащит. В "Кортике и тортике" ему делать нечего: особняк посетит сам хозяин. Плата за аренду — участие в инициации бутончика. Завтра уже имя ей будет. Достоинство или черту губернатор определит, и назовут. Приятно, пожалуй, быть нарекающим.

Потом примутся с мадам Вседорой новый дом искать. Чего запаниковали тогда? Эх. А впрочем, муженёк с братюней до нее не доберутся — и то славно.

Нужно, чтоб стойло хорошим было. И сарайчик для пастухов. И нового пастуха... Уживёмся. Зато сколько материала для книги-то. Окрстёна жизни не знает, она — фантазёрка, насмешница, экспериментаторша. А я, помимо этого, реалист. В первые месяцы засяду в норе, как Свершеи, и доведу до толка все эти мятые листы в соломе. Карандаш, а станет ручка.

Выживем, конечно. Ш-ша! Раз, два, три. Лёт!

Восемь часов спустя

Дорога на ярмарку "Вселенская мысль". Молнией проносится Звезда.

Вид с точки зрения седока: длинные-длинные зелёные с коричневым полосы по бокам, а впереди — ничего, пятно.

Звезда тормозит. Что?

На дороге человек.

Звезда, как и все лошаусы "Кортика и тортика", приучена останавливаться, если путь преграждает любого рода объект.

Заречуст спешивается. Снизу вверх смотрит на человека. Тот выше Заречуста в два раза.

Угольный плащ, скользкий, как чешуя. Рукава до локтя — костлявая рука. Шляпы чересчур широкие поля — не видно лица.

Голос из-под шляпы: Здравствуй. Я из Прежних.

Заречуст сглатывает слюну.

Заречуст: Я-а-а...догадался.

Из Прежних: Нас так изображают?

Заречуст: П-примерно.

Из Прежних: Это конец. Твоему пребыванию здесь.

Заречуст: В-вы... В-вы...убьёте меня?

Широко раскрыты глаза.

Из Прежних: Ты чудесник.

Голос какой? Рокочущий, низкий, в целом — нормальный.

Заречуст нервно вздыхает.

Заречуст: Да.

Из Прежних: Ты покидаешь систему.

Из Прежних плавно касается Заречуста, обволакивает Заречустово плечо скелетообразными пальцами.

Возможно, безног.

Заречуст: Я-а-а. Не могу не чудесить. Это...не в моей...

Из Прежних: Живёшь с нами. Здесь не нужны. Чудесники.

Из Прежних поворачивается вправо, рука тащит за собой Заречуста. Заречуст не может устоять. За спиной фырщит Звезда.

Заречуст: То есть, я покидаю эту тожарскую систему?

Из Прежних: Верно. Я плохо владею. Их языком.

Заречуст: Вы забираете меня к себе?

Из Прежних: Лизий или смерть.

Заречуст: Ли... Лизий. Не знаю, что это, но определённо он.

Из Прежних: Мы ищем чудесников. Доставляем к нам. Здесь мешают.

Заречуст: Это туда мы идём?

К прозрачной сфере, которая каким-то образом стоит-не катится. У санешаров-то колёса есть. А здесь что?

Звезда тупает сзади.

Заречуст: Можно мне взять моего лошауса?

Из Прежних: Договорено.

Стукнуть по руке и бежать? Зачем? Я не герой. Страшно интересно, как оно там будет. Да и нечем. От страха на полусогнутых, а комочек внутри посадил за решётку. Страх сковал всего — что за, вашу Справа, точное определение. Какое бежать! И говорить нормально не могу. Да и догонит наверняка. Лень. Нет, пусть это будет.

Заречуст: Другие...чудесники. Тоже?..

Из Прежних: Мы забираем всех.

Заречуст: Они...в этом...шаре?

Из Прежних: Все там. Рано и поздно.

Заречуст: Ага.

Подаёмся чуть назад, ведь мы-то с тобой никуда не летим. Из Прежних, Заречуст и Звезда мельчают. Парит, бредёт, шагает — домой, в неведомое, за хозяином.

Что дальше — это уж дело Прежних. Быть может, троетяне увидят скоро, будто яркий фейерверк, взрыв прозрачной сферы. А Прежние улетят к себе или, если они зомби-смертники, никуда не улетят.

Быть может, чудесникам каюк из-за непереносимости воздуха в стеклянной сфере.

Быть может, все дружно и счастливо проживут, сколько отмерено, бок о бок с высшей расой.

В тожарской системе, в Тройской презимперии, на планете Слева моих героев нет.

"А может быть, и не было меня.

А-а, молчи!

И сердце без меня-а само стучит.

И рвутся струны сами собой,

Как будто разрывается свет.

А может быть, и нет".