Мать-защитница (джен)

Шми держала оборону уже три часа. Она заперла двери, посадила ноющего Энакина за обеденный стол, так, чтобы всё время он находился в поле зрения, а сама, вооружившись какой-то железякой, позаимствованной из комнаты сына, расхаживала туда-сюда и следила, чтобы никто из этих двоих грязных извращенцев, которые явились отнять у неё ребёнка, не полез в окно.

— Я им покажу — орден джедаев! — бормотала она. — Так запудрить Эни мозги!

Энакин, который внимательно её слушал, пытаясь найти в её аргументах слабые места, заныл с новой силой.

— Ну мама! — проскулил он жалобно, наматывая на кулак воображаемые сопли. — Они и вправду джедаи! Они обещали мне, что я буду сражаться со злом световым мечом!

— Джедаев не бывает! — отрезала Шми и выглянула в соседнюю комнату, чтобы убедиться, что злодеи не вскрывают бесшумно заднюю дверь.

— А кто же они?!

— Извращенцы!

Энакин посмотрел на неё так, словно в эту минуту у себя в голове сложил какой-то паззл.

— Это те, которые крадут детей, и...

— Молчи, Эни! — воскликнула Шми, содрогнувшись при мысли о том, что хотел сказать её сын.

— И учат плохому? — невинно продолжил Энакин.

— Да, милый, — ответила Шми. Она стояла, прислонившись к стене у двери, в постоянном ожидании, что вот-вот дверь откроется.

— Какому — плохому?

— Эни! — воскликнула Шми. — Ты хотел стать джедаем. Джедаи не учатся плохому и не учат этому других. А эти люди очень странные, и я боюсь, как бы с тобой не случилось беды.

— Ты говорила, что джедаев не бывает! Ты соврала?!

Шми помолчала, подбирая слова.

— Джедаи и вправду существовали, — сказала она. — Но сейчас они совсем не те, что раньше. Они очень многое себе запрещают, и поэтому...

— Секс? — спросил Энакин, невинно хлопая ясными глазами.

— И секс тоже, — подтвердила Шми севшим голосом. — А когда что-то запрещено, но очень хочется...

— Тогда можно! — просиял Энакин. — Мама, я хочу стать джедаем, очень хочу, значит, мне можно?

— Когда чего-то хочешь и не получаешь, желание становится искажённым, — закончила Шми, не дав Энакину сбить себя с толку. — Поэтому я не отдам тебя им на поругание. Они злодеи.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю! — отрезала Шми. — Про них всякое рассказывают! Сиди спокойно, думаешь, я не вижу, как ты смотришь на дверь?

* * *

— Что будем делать, учитель? — спросил Оби-Ван, потирая ноющую макушку.

Джедаи стояли на улице напротив двери Шми уже несколько часов, сначала пытаясь договориться по-хорошему, а потом просто перейдя к молчаливой осаде.

— Я теряюсь, Оби-Ван, — сказал Квай-Гон. — Сражаться с простой женщиной — подлость и злодеяние.

— А ей с нами сражаться, значит, не злодеяние? — возмутился Оби-Ван. — Меня! Какой-то железкой!

Квай-Гон ответил ему укоризненным взглядом.

— И откуда только у местных такие представления о нас? — вздохнул он. — Как им доказать, что мы — не зло?

— Отнять мальчика — и дело с концом! — вспыхнул Оби-Ван, всё ещё возмущённый.

— И как ты себе это представляешь? Рыдающая мать, насилие, крик на всю улицу — и вот мы уже не мифическое зло, а настоящее.

— Примените ментальный трюк!

— Подлость! Пойдём, Оби-Ван.

— Мы сдадимся? — поразился тот.

— Ни в коем случае, — ответил Квай-Гон. Оба джедая медленно зашагали по улице прочь. — И Энакин тоже не сдастся.

— Учитель, — сказал Оби-Ван, когда они уже подходили к кораблю. — Вы никогда не ощущали, что ваши подавленные желания взывают к вам?

— Нет, и тебе не советую, — ответил Квай-Гон и обратился к вышедшей навстречу Падме: — Вылет следует задержать, мы ждём ещё одного пассажира.