Летунья (джен)

Давным-давно на жарком юге жила огненная птица Наур. Она вила гнезда в жарких песках пустыни и откладывала в них драгоценные рубиновые яйца. Многие желали получить их, но птица Наур крепко стерегла своих будущих птенцов: она укрывала гнездо пламенем своих крыльев, и никто не мог добраться до драгоценных яиц.

В те времена югом правила королева Тсагха, и возжаждала она иметь самое необычное украшение из всех, такое, какого не было ни у одной из южных королев. Многие и многие ювелиры приходили к ее дворцу и приносили свои изделия, но ни одно из них не нравилось Тсагхе. Тогда один из Советников вспомнил о рубиновых яйцах и рассказал о них королеве. Тсагха собрала своих рыцарей и повелела добыть для нее эту драгоценность. Но, сколько бы ни ходили рыцари в пустыню, ни один из них не смог обмануть птицу Наур и принести королеве рубины.

Разозлилась Тсагха, обернулась золотой лисой и отправилась в пустыню сама. Долго ли, коротко ли, но отыскала она птицу Наур, охранявшую свое гнездо. Три дня и три ночи ходила лисица вокруг гнезда и все ждала, когда улетит птица. И наконец дождалась: расправила пламенные крылья птица Наур и полетела к далекому морю, чтобы как следует напиться воды. Бросилась лисица Тсагха к гнезду, протянула лапу, хотела схватить яйцо, но не смогла: поднялось над гнездом великое пламя, закрыло драгоценные рубины. Долго металась лисица вокруг, но так и не вышло у нее добыть яйца, а там и птица Наур вернулась обратно. Опечалилась лисица, затаилась. Ей бы отступить — да жгла жилы пламенная кровь, не давала повернуть назад да отказаться от задуманного.

Прошли еще три дня и три ночи, снова расправила крылья птица Наур и полетела к морю. Бросилась лисица к гнезду, встретило ее пламя. Защелкала она зубами, забила хвостом, стала пыль поднимать да пламя песком забрасывать, а оно только ярче разгоралось. Тогда стала звать богов лисица, заклинать и заговаривать огонь, но только сильнее забилось пламя. Заплакала лисица, стала слезами и водой заливать колдовское пламя, но снова не поддалось оно, а там уже и птица Наур воротилась.

Ждала и ждала лисица, сжигали ее то злоба великая, то отчаяние, нашептывали ей боги, отступить просили, но лишь сильнее пламенная кровь разгоралась. Еле дождалась лисица, пока птица Наур улетит к морю, бросилась к гнезду. Встало ей навстречу пламя стеной, но не отступила лисица Тсагха, бросилась в огонь, сжигая лисью шкуру, схватила драгоценные рубины да в человеческом обличье уже из огня выкатилась. Спрятала яйца за пазуху и побежала. Долго ли бежала, коротко ли, а слышит — настигает ее птица Наур, летит. Хлопает крыльями грозно, клекочет и пламя вокруг рассыпает. Стала Тсагха стучаться, просить, чтоб спрятали ее, укрыли от грозной птицы, но никто не открыл ей. Лишь кузнец Арук пустил Тсагху переночевать, спрятал под наковальней так, что птица Наур не нашла ее и ни с чем улетела. Отблагодарила Тсагха кузнеца, подарила ему один из рубинов, а из двух других выковал он ей серьги, которых мир еще не видывал. Бился в них живой огонь, усмирял пламенную кровь. Усмирил он и королеву. Долго правила она потом и мудро.

Льяттская народная сказка

418 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— Будет дождь, — Сее глубоко вдохнула воздух, принесенный ветром с востока. Небо было совершенно чистым, но она ясно чувствовала еще далекие воздушные массы, полные холодных капель. Ветер усиливался, его потоки гудели, смещались, и скоро кучевые облака опустятся ниже, скрытые в них воды станут осязаемыми и прольются на землю дождем. — Повремени, завтра поедешь.

— Уверена? — Лаю тоже смотрел на небо, а спрашивал больше для проформы. Сее знала, что уезжать ему не хочется и брат будет рад ухватиться за любой повод задержаться подольше.

— Нет, — она покачала головой. Заявлять что-то слишком категорично было бы опрометчиво. У Сее и так слишком часто спрашивали, какая будет погода завтра или насколько задержится в этом году зима.

К полудню небо затянуло облаками. Дождь еще не начался, но воздух был тяжелым и влажным, он давил на грудь и сжимал виски неприятным предчувствием. Аше Сее склонила голову, коснулась пальцами лба и вошла внутрь небольшого деревенского храма.

Что-то было не так. Привычный запах благовоний был слишком уж густым и вязким, Сее казалось, что она дышит одновременно медом, расплавленным воском и луговыми цветами.

— Благословенны будьте, — звучный женский голос разнесся над собравшимися, и Аше Сее показалось, что вместо старого храма она очутилась в сердце летнего луга. Запахи стали просто удушающими. Сее повернулась к алтарю и увидела, что вместо младшего иерарха, который обычно читал молебны, на верхней ступеньке алтаря стоит женщина в красно-белых одеждах. Ее лицо закрывала прозрачная вуаль, длинные рукава нижнего белого платья скрывали руки, а волосы были убраны под темно-красный клобук. Духовная Сестра. Любимые дочери Тана всегда оставались безликими и безымянными, никто не смел заглянуть под призрачные вуали, а те имена, которыми они представлялись, лишь отражали миссию, ради которой та или иная сестра покинула Обитель у озера Льяо. Скорее всего, она тоже почувствовала дождь и остановилась переждать. Сестры никогда не отказывали в молитве, а любой льяттец заложил бы руку, чтобы услышать Благословенное Слово. Аше Сее бы предпочла, чтобы ни одна из Духовных Сестер никогда не появлялась здесь. Но она могла только стоять, слушать и стараться не вспоминать.

— Разверзлась бездна, и рухнули в нее земли и воды, даже звезды не удержались на небесном своде… — Духовная Сестра рассказывала о Роковом Переломе. Сее знала эту историю, любимую многими Иерархами, но никогда не слышала, чтобы ее рассказывали так: невольно она ощущала и холод бездны, и оглушающее отчаяние, и теплые прикосновения солнечных лучей, что протянулись, защищая мир от величайшего зла пустоты. Присмотревшись, Аше Сее увидела, что от Духовной Сестры исходит слабое сияние. Легкий голубоватый свет, похожий на свет солнца, зарождался в районе лба, стекал вниз, туда, где должен находиться рот, а оттуда уже расходился во все стороны теплой золотистой волной. Аше Сее казалось, что она задыхается. Инстинкт настойчиво требовал отступить, уклониться от золотистого свечения, но она усилием воли заставила себя остаться на месте. Диадема успокаивающе сдавила виски, даря желанную прохладу. Аше Сее торопливо проверила, держится ли еще плетение из полупрозрачных белых нитей, которое скрывало украшение от чужих глаз. Все было в порядке.

— Но с первым рассветным лучом Тан вернулся в мир, и рука его укрыла взывавших к нему. Запер он бездну и наложил скрепы, дабы ничто не коснулось мира с той стороны…

Волны золотистого света наплывали одна за одной, Аше Сее смотрела на бело-красные одежды, слышала голос, но он словно подергивался дымкой, сменялся другим, а картины, представавшие ее глазам, не имели ничего общего с настоящим.

Аше восемь лет, она знала, что подслушивать нехорошо, но сейчас старалась не упустить ни слова, в конце концов, это касалось ее сестры!

— Я могу, правда могу, — Дае говорила горячо и увлеченно, так, что Аше поверила ей, даже не зная толком, о чем идет речь, — смотрите.

Замочная скважина слишком мала, но Аше приоткрыла дверь, чтобы заглянуть в щелку. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как ваза с цветами поднялась и закружилась над столом. Она вскрикнула, ее заметили и прогнали спать.

Женщины в бело-красных одеждах появились в доме через две недели. Аше не знала почему, но от них хотелось держаться подальше. Они забрали с собой Дае, и Аше помнила, как та радовалась тому, что сможет надеть вуаль. Тому, что она — благословенная.

Дае умерла, не пройдя Посвящения. Ее убил третий Очищающий круг. Аше казалось, что строчки сухого официального письма навечно отпечатались у нее в голове. Красно-белые одежды кружились перед глазами, удушающий запах луга сдавливал голову, и Аше Сее чувствовала, что падает, тонет в этих ароматах.

— Все хорошо? — Едва слышный шепот и крепкая хватка на локте вернули ее к реальности. Сее кивнула головой и сжала руку Лаю, отыскивая в этом простом действии необходимую опору. Это реально. Все остальное — нет.

— Здесь душно, голова кружится.

— Неудивительно: люди со всех окрестностей приехали. — Лаю приобнял ее за талию и помог добраться до выхода: их выпускали легко, всем, наоборот, хотелось оказаться поближе к алтарю.

Сее закрыла глаза и подставила лицо холодным каплям дождя. Здесь и правда дышалось намного легче.

* * *

Перед глазами вспыхивали звезды. Они танцевали, ускользали из пальцев, манили и влекли за собой. Она бежала по исчезающим под ногами дорожкам, по пылающему небу, пока вокруг не раскинулась бескрайняя небесная гладь. Никогда небо не было таким близким.

— Есть ли еще что-то, кроме неба? — она спрашивала об этом не в первый раз, но никогда не получала ответа. Другие звезды оставались далекими и непостижимыми. Но все же чем дольше она всматривалась в них, тем яснее видела: звезды отличаются друг от друга. Красная и оранжевая казались совсем бледными и далекими, синяя и зеленая тоже были далекими, но по-другому. Она не могла сказать, в чем разница, но они совершенно точно отличались. Ярче всех светились желтая и фиолетовая звезды, но, сколько бы она ни старалась, дотянуться до фиолетовой не могла, а желтая обжигала в ответ на каждую попытку коснуться.

— Да чтоб тебя! — голубоватые нити вспыхнули у самого пола, подхватывая высокую стеклянную чашку. Сее замахнулась полотенцем, согнав со стола недовольную кошку, которая и была виновницей небольшого происшествия. Чашка величественно всплыла над столом и заняла свое место рядом с остальными. Капли воды на полу практически мгновенно высохли, сметенные резким ветряным потоком, хлопнула будто сама собой закрывшаяся за кошкой форточка.

Аше Сее, все еще бормоча ругательства вслед кошке, вернулась к печи. Бездумно она протянула руку вперед, хватаясь за заслонку, и тут же отдернула ее, дуя на обожженные пальцы.

— Ай! Да что за день такой сегодня, — она повела другой рукой, подцепляя заслонку сжатым потоком ветра, и распахнула ее. Вырвавшийся на мгновение из-под контроля ветерок поднял вверх золу и пепел, а угли вспыхнули багряным.

— Что ты шумишь? — Лаю любопытно заглянул на кухню. — Пахнет у тебя тут вкусно.

— Обожглась, — Сее показала руку, которую только что засунула в бадью с холодной водой.

— Не обжегшись, рубинов не достать. — Лаю обошел ее и деловито загремел посудой, отыскивая чистые тарелки.

— Ты про что? — Сее нахмурилась, вытаскивая руку и тщательно ее осматривая: краснота особых опасений не вызывала, Сее пошевелила пальцами и окончательно успокоилась на этот счет.

— Совсем забыла? Помнишь, твоя бабушка рассказывала нам сказку про лисицу, которая хотела украсть рубиновые яйца у пламенной птицы.

— Это давно было, да и не слушала я.

Не обжегшись, рубинов не достать. Желтая звезда насмешливо мерцала в бархатной темноте. Она протянула руку, желая коснуться ее, и снова ощутила жар. Пламя смеялось над ней, вилось вокруг ладоней и меняло цвета, грозилось сжечь дотла дерзнувшую. Она больше не желала слушать. Шаг вперед — прямо в огонь, туда, где билось пламенное золотистое сердце. Звезда вспыхнула ярко, обожгла так, что казалось — мгновение, и даже пепла от нее не останется, а потом вдруг погасла, растеклась по рукам теплой желтоватой лужицей, вплавилась в кости и плоть, осталась в пальцах двумя крупными рубинами.

— Мы далеко… позови нас… — Желтые нити льнут к ладоням, согревают и покалывают в кончиках пальцев.

420 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— И все-таки зря ты так резко разговаривала с Таеше Раю.

— Лаю, не начинай опять, — Аше Сее досадливо фыркнула и закатила глаза, — я уже не в том возрасте, чтобы ко мне сватались.

— Если ты не будешь кричать об этом на каждом углу, то никто и не догадается. Ты не меняешься, Сее, — голос Лаю прозвучал неожиданно задумчиво.

— Бабушке тоже никто никогда не давал ее лет. Это просто так кажется.

— Мы в любом случае еще можем сказать, что тебе нет тридцати, и выдать замуж.

— Зачем?

— Затем, что тридцать тебе уже было и снова не станет. Что ты будешь делать, когда у тебя опять провалится крыша, а я не смогу ее починить, потому что, знаешь ли, тоже не молодею?

— Вероятно, мне стоит позаботиться о крыше уже сейчас, чтобы она как-нибудь простояла все необходимое время.

— Ты совершенно не хочешь думать о будущем.

— Мне вполне хватает настоящего, — Сее остановилась. В вечерних сумерках она видела плохо, но слух ее еще ни разу не подводил. — Стой! — Она придержала брата за руку и снова прислушалась. На этот раз звук был более отчетливым, а вместе с ним ветер бросил ей в лицо целую россыпь запахов.

— Что там? — Лаю беспокойно вгляделся в темноту и нахмурился. После суровой зимы волки подошли совсем близко к человеческому жилью, и люди старались не ходить в одиночку вечерами. Но их все-таки было двое. Значит, вышедших на охоту зверей намного больше, чем двое.

— Ночные гости, — Сее беспомощно оглянулась назад и тихо вскрикнула: прямо за их спинами возник серый силуэт, который неспешной рысцой приближался к замершим на дороге людям.

Лаю поудобнее перехватил крепкий посох, который нес в руках: короткий поясной нож вряд ли был серьезным аргументом в данной ситуации, а носить какое-то другое оружие запрещалось.

— Отходим к деревне, — отрывисто скомандовал он, — если все-таки бросятся — беги. Я знаю, когда захочешь — сможешь обогнать даже ветер.

Они медленно двинулись по дороге, сопровождаемые безмолвным серым караулом. Зверей становилось все больше, будто кто-то специально согнал сюда все окрестные стаи.

— Бесполезно. Их вполне хватит на двоих, — голубые нити будто сами собой лезли под руки, намекая, что уж она-то точно сможет избавиться от всех зверей разом. Волки еще не научились отращивать крылья. Но Аше Сее прекрасно знала, что сил у нее хватит только на себя. Вой раздался откуда-то спереди, взметнулось вверх серое тело, а за ним еще и еще одно. Голубой свет перед глазами стал ослепительно нестерпим. Холод. Скрипящий снег и потрескивающий лед. Темная вода и выскальзывающая из хватки ладонь. Конец посоха ловко ткнулся в живот одного хищника, описал полукруг и задел второго. Третий ударился в плотную стену голубоватых нитей. Потоки воздуха быстро вращались вокруг них, срывая и поднимая в воздух старую траву, комья грязи и подошедших слишком близко зверей.

— Идем к деревне, — Сее с трудом вытолкнула слова сквозь зубы: нужно было тщательно следить за дыханием, а разговоры в этом деле только мешали. И она точно не готова сейчас отвечать на какие-либо вопросы. К счастью, Лаю вопросов задавать и не стал, только подхватил крепче под локоть, помогая идти. Волки сопровождали их практически до околицы.

 — Я, конечно, догадывался, но… — Лаю нервно переплел пальцы и как-то странно дернул плечом, устраиваясь на лавке.

— Что «но»? — Сее уселась на табурет, потом вскочила, меряя шагами комнату: оставаться неподвижной оказалось слишком тяжело. Чтобы чем-то занять руки, она принялась греть воду для чая и смешивать травы.

— Ты даже лучины в руки не взяла, — голос Лаю разлился холодком по спине, заставив замереть на месте: Аше Сее прокрутила в голове свои последние действия и поняла, что совершенно потеряла осторожность  — огонь она зажгла, привычно закрутив вместе пучок желтых нитей, спавших в углях.

— Я… — она повернулась, лихорадочно придумывая хоть какое-то оправдание, но в результате только покачала головой и прижалась спиной к печи, обхватив себя руками. Лаю ничего не говорил, только молчаливо рассматривал Сее так, будто видел в первый раз.

— Это из-за того обруча, да? Ты соврала, когда сказала, что продала его.

— Что? — Аше Сее только сейчас почувствовала, что тонкие белые нити, скрывавшие диадему, распались.

— Он появился, когда ты… подняла тот Покров. Вспыхнул камнями и стал видимым.

— Не из-за него, — Сее покачала головой: сейчас она знала точно, что это было с ней всегда. Диадема всего лишь помогла. Подтолкнула к тому, что и так составляло ее суть.

— Почему ты все еще здесь? Сее, ты же знаешь закон. Хотя теперь я не удивлен, что замуж ты так и не вышла.

— Ты нашел прекрасное время, чтобы говорить о всякой ерунде, — Аше Сее тихонько выдохнула, ощущая, как образовавшийся в груди ледяной ком немного распустился.

— У тебя вода выкипает. И ты не ответила. Тан отмечает угодных ему особым благословением, и благословенные должны служить ему каждым вздохом своим, — процитировал Лаю строчки Завета. — Почему ты не отправилась в Обитель Духовных Сестер, когда почувствовала это?

Сее отвернулась: закипевшая вода дала ей немного времени для того, чтобы под простые и привычные движения обдумать ответ. Чай заваривался и распространял по кухне сладковатый аромат яблок и меда. Аше Сее позволила себе медлить, пока расставляла чашки на столе, а потом заговорила.

— Я испугалась. Ты же помнишь, что случилось с Дае? Я просто испугалась и ничего больше, — о своей уверенности в том, что ее сила не имела ничего общего с благословениями, Сее не сказала ни слова. Она за эти годы успела посмотреть и на Духовных Сестер, и на благословенных Иерархов. Они ощущались… иначе. Их сила всегда была огнем и сладкой патокой, медом и полевыми цветами на разогретом солнцем лугу. В них не было ничего от холодного звона ветров или острых пламенных нитей.

— Помню, — Лаю не мог не помнить: он был старше Сее, но Дае всегда возилась с ним намного больше, чем с сестрой. Сее отчаянно ревновала тогда, в детстве. И помнила, как изо всех сил желала, чтобы Лаю куда-нибудь провалился. Холод. Трескающийся лед и выскальзывающие из хватки руки. Глупые детские мысли. Лаю был единственным, кто утешал ее, когда Сее плакала, и единственным, кто не захотел забыть о том, что Дае когда-то существовала на свете. Принимающая Обет Духовных Сестер лишается своего лица и имени. Аше Сее была совсем не уверена в том, что их сестра успела его принести. Но даже Обет ничего не изменил бы.

— Ты… не расскажешь?

— Сама расскажешь, если захочешь. Да и… слухи расходятся, ты же знаешь. В Шафе уже несколько лет говорят о предсказательнице из наших мест.

— Все равно… обещаешь?

— Обещаю. И поставь чайник, наконец. Или ты собираешься вылить кипяток мне на голову?

421 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— Сее! — голос настиг ее на улице, но оборачиваться Аше Сее не стала, продолжая методично снимать белье с веревок и складывать в корзину: ветер рассказал о том, что Лаю здесь, стоило ему въехать за околицу.

— У тебя такой вид, будто несотворенного увидал, — только и заметила она, поудобнее перехватывая корзину и направляясь в дом.

— В Шафе большой праздник, — Лаю пригнулся, чтобы не зацепить головой притолоку, и неодобрительно глянул на висевшие над дверью длинные бело-голубые ленты. Налетевший порыв ветра насмешливо зазвенел спрятанными под ними колокольчиками.

— Благословенная Сестра Тае несет исцеляющий свет Тана страждущим. Говорят, что она обойдет все деревни вокруг Шафа.

— Вот как. — Сее осторожно поставила корзину на лавку и обернулась. Странное предчувствие накатывало запахом луговых цветов.

— Я слышал, как она спрашивала о том, правдивы ли слухи о предсказателях. Может быть… тебе стоит навестить нашего дядюшку в Эл?

Запах цветов стал нестерпимым. Он ввинчивался в мозг, прорастал лозой под кожей. На его фоне практически не ощущалась колючая синева и расплавленный мед.

— Поздно, — Аше Сее покачала головой. Она не сомневалась, что если Сестра Тае спросит — ей укажут правильный дом раньше, чем она закончит вопрос. Любая деревня будет гордиться тем, что вырастила благословенного.