Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Только никогда, мой брат-чародей, ты не найдёшь себе королеву,
А я не найду себе короля. (с) Мельница
Тэльпериэн назначила встречу в полночь в своих покоях. Не вовремя — боевые тренировки и вечерний приём в тронном зале утомили меня. Не хотелось бы в такое время суток выполнять поручения или выслушивать, каким должен быть принц из рода Эльроса. Хорошо, что наследница она — я бы не выдержал этой роли, тем более с моим проклятием. Хотя Тэльпериэн тоже родилась с ним, она научилась справляться гораздо лучше.
Впрочем, проклятие это только для меня. Сестра черпает из него лишь наслаждение.
Проклятие — какое страшное слово! И это самое ласковое из тех, что мне приходилось слышать.
Когда я вошёл, сестрица стояла у окна, босая, с бокалом неразведённого красного вина в руках. Она ещё не расплела высокую косу, но уже сменила платье на халат. Судя по этому, а также по тому, как лоснилась и благоухала от ароматных масел оливковая кожа её ног, незадолго до меня в её покоях побывала любовница.
«Вот ты где, братец, — оживилась Тэльпериэн, выйдя из неги. — Я боялась, что ты уже спишь».
Даже если бы спал, это не остановило бы её. Я развёл себе вина и пил медленно, чтобы оттянуть начало бури, пока сестрица ела финик. Видимо, объятия Изрехиль — или сегодня это была Ниммэль? — оказались недостаточно сладки.
Я смотрел на неё с завистью. Повезло сестрице. При наших сдержанных нравах она умудряется найти пассию на каждом углу. Как только она отличает девушек, готовых ей ответить? Ведь ошибка может привести к непоправимым последствиям… Впрочем, Тэльпэ и с ними бы справилась, я уверен. Пламя её духа пылает настолько ярко, что и юноши, и девушки падают к её ногам независимо от того, к какому полу их влекло раньше. Если бы она могла поделиться со мной частью этой силы…
Мне тоже не терпится познать радость телесной любви. Обычным двадцатилетним юношам это ничего не стоит: достаточно найти податливую служанку или наивную пастушку. Девушкам тоже легче — они нежнее, откровеннее друг с другом по природе. Может, мне поступить, как прабабке Анкалимэ?(1)
Я отставил бокал. Тэльпериэн положила косточку от финика на серебряное блюдце и заговорила о том, чего я больше всего боялся.
«Нет ничего прекраснее этих летних ночей, — она начала издалека, будто дразня. — Однако род Эльроса не может прерваться из-за наших пристрастий. Одному из нас придётся произвести наследника».
Тэльпериэн часто отдавала приказы, отчего её голос неизбежно приобрёл властность; мне казалось, что она обращается ко мне слишком сурово, но она уверяла, что это не нарочно. Однако теперь её слова резанули меня, словно бритва.
Конечно же, жениться должен я. Дословно привожу её доводы:
«Я понимаю, насколько это нелегко, если женские тела волнуют тебя не больше, чем меня — мужские. Но ты можешь закрыть глаза, сосчитать до тридцати и забыть об этом навсегда, а мне придётся вынашивать ребёнка девять месяцев, рвать по утрам, воздерживаться в вине… Не говоря уже о родах. К тому же я не могу позволить себе подвергаться перепадам настроения, характерным для беременных. А потом у меня может обвиснуть грудь… Беременность и младенец будут отвлекать меня от государственных дел. Что скажет народ о будущей королеве, если увидит, что она ужасная мать? А если начнётся война?»
Я не мог не согласиться, что стать матерью намного тяжелее, чем отцом, и всё же впал в хмурую задумчивость.
Тэльпериэн открыла окно, впустив в душные покои прохладу и свежесть звёздной ночи. Я вдохнул полной грудью, и мне стало легче.
Сестра говорила о тревожных вестях, что приносил восточный ветер. То, что мы раньше считали дикой полупустыней, оказалось густонаселённым королевством, крепнущим с каждым днём. Его жители не позволяют иноземцам пересекать свои границы и не торгуют с соседними народами, пока те не признают власть их таинственного бога-императора. Именно его фигура волнует нас больше всего. Мы не знаем, в самом ли деле Востоком правит бессмертный, или это выдумка.
Я предположил, что это отбившийся от народа квэндэ, к примеру, один из авари, — если задуматься, мы мало знаем о судьбе тех, кто не покинул Куйвиэнэн.
Тэльпериэн разубедила меня в этом. Она утверждала, что эльфы кажутся людям прекрасными, но не божественными. Они бывают властолюбивы, но требовать поклонения себе не в их природе, если только тьма не овладела из сердцем.
Если этот бессмертный владыка не эльф — значит, он айну. Возможно, Валар послали его помочь дикарям — тогда нам нечего опасаться. По описаниям он не походит на угнетателя. Люди востока любят его; он собрал их разрозненные племена, обучил их ремёслам и даровал им единый язык…
Нам известно слишком мало, чтобы судить, однако то, что на востоке Средиземья зарождается сила, очевидно, и мы должны понять, представляет ли она угрозу.
Мы выпили ещё по бокалу и перешли к более близким вопросам. Тэльпериэн рассказала о последних письмах Гил-Галада нашему деду. Владыка нолдор встревожен влиянием на Гвайт-и-Мирдайн некого Аннатара — ещё одной могущественной личности, о которой знаем лишь по слухам.
Если всё это свалится на сестрицу в годы её правления, ребёнок — последнее, что ей нужно.
Я не сомневаюсь в Тэльпериэн. Она прирождённая правительница, талантливый оратор, любимица народа и гордость отца. Дед может оставить скипетр со спокойной душой, зная, что ещё два поколения он пребудет в надёжных руках… Не могу сказать, что меня любят меньше, но все понимают, что я одарён иначе. Я вижу себя или воином, или учёным. Светские беседы наводят на меня скуку, подчинять людей я не умею ни силой, ни доводами, ни игрой на чувствах; дрожу каждый раз, когда меня просят произнести речь. Какой из меня правитель?
Конечно, родительство обременит меня меньше, чем Тэльериэн. Однако для рождения наследника нужны двое. Я стерплю что угодно ради Эленны, но обрекать ни в чём не повинную девушку на муку длиною в жизнь! Несчастной придётся или терпеть брак с нелюбимым, или любить того, чьё сердце пусто.
Это в очередной раз убедит всех, что я чудовище, мерзость, плод Искажения. Все будут спрашивать, за что роду Тар-Миньятура такая кара.
Но я не полюблю её, даже если она окажется мудрее Андрет и прекраснее Лютиэн.
1) Принцесса Анкалимэ в годы жизни с матерью в Эмериэ часто ходила в одеждах пастушки. Однажды за ней начал ухаживать другой пастух... который оказался Халлакаром, знатным нуменорцем, за которого она впоследствии вышла замуж.
Неделю назад Тар-Анарион отрёкся от престола. Отца короновали через день, хотя мы знали обо всём ещё полгода назад — такое пышное празднество быстро не подготовишь. Надо ведь ещё пригласить гостей из далёких земель… Непривычно слышать, как придворные называют его Тар-Сурион, и сам я ещё время от времени забываю обращаться к нему как «атар аранья». К счастью, он не обижается.
Страх и печаль сковывают сердце, когда я наблюдаю, как дед стареет. Однажды это случится и с отцом, и с сестрой… Не знаю, как я переживу её смерть.
И всё же это самое торжественное событие из всех, что мне приходилось видеть. Если Илуватар благословит меня, я застану три коронации — и то, только если переживу Тэльпериэн.
Странно смотреть на гостей-квэнди. Даже представлять не желаю, сколько королей сменилось на их памяти. Хорошо, что они не взирают на нас свысока: понимают, что, хоть мы и Младшие, наша судьба не менее, а может и более важна в глазах Эру. Недаром в смешанном потомстве кровь атани всегда превозмогает эльфийскую.
Некоторые даже завидуют Дару — особенно те, кто видел ужасы Первой Эпохи.
(Они видели то, о чём мы читаем в книгах и поём на пирах!)
Особенно бессмертные восхищаются Тэльпериэн. Пламенная душа! Шутит, что вино не доведёт её до добра, и добавляет, что предпочла бы короткую, но яркую жизнь векам холода и одиночества.
«А братец — другой, — говорит она, приобримая меня, как в детстве. — Он сдержанный человек, и путь его будет долог — я чувствую».
Эльфы Амана и Эрессеа не такие, как остальные. Их глаза светлее, а лица умиротворённее, не несут отпечатка забот обитателей Эндорэ. Однако никто не привозит творения такой поразительной тонкости, как Гвайт-и-Мирдайн. Никогда нуменорцам не достичь такого искусства! Мудрость тысячелетий и каждодневный труд приносят свои плоды.
Знатоки говорят, что Келебримбор уступает в мастерстве лишь своему великому деду.
О духе-аулендиле, помогающем его народу, говорят лишь намёками, хотя видно, что он фигура противоречивая. Жаль, что нас не посещают майар-кудесники. Нам было бы чему у них поучиться. Интересно, это оттого что в нас видят менее способных учеников?
Вчера Тэльпериэн объявили наследницей престола. Церемония прошла великолепно, хоть и выглядела скромно рядом с коронацией отца.
Когда атар аранья спросил, желает ли принцесса принять тронное имя, она отказалась: прозвищ за ней не закрепилось, а «Тар-Тэльпериэн» уже звучит красиво и царственно. Не то, что «Тар-Исильмо». Родители всегда знали, кому предстоит править.
Бог-император Востока — дух из народа Изначальных; в этом не осталось и тени сомнений. Не могу не отметить изящество, с которым мы пришли к такому выводу.
Андуниэ — мой любимый город не только потому, что прекраснее гавани нет во всей Эленне, но и потому, что князь Кемендиль — ценитель наук и искусств, и в его доме всегда рады мудрецам и умельцам. Андуниэ будто впитала в себя чуть больше света Амана, чем другие города Нуменора. Это особенно заметно в час вечерней зари.
А андунийская библиотека! Вот величайшее сокровище Острова. Каждый раз, когда мы гостим у лорда Кемендиля, я спускаюсь в неё и теряю счёт часам. В юные годы я даже прятался, чтобы Тэльпериэн и отец не нашли меня и не помешали чтению…
Кемендиль принимал друзей из Эльдамара. Линдамо, его сын, вернувшийся из плавания к юго-восточным берегам Эндорэ, поделился удивительной находкой его команды. Он прочитал строчку из песни на языке Народа Солнца — так называют себя жители закрытой страны, где правит бог-император. Они не желают связываться с чужеземцами, особенно «морскими захватчиками», как они величают нас, и ему несказанно повезло услышать обрывок их языка от кхандского торговца-кочевника.
Каково было удивление собравшихся, когда один эльда заметил в нём неоспоримые сходства с валарином!
Его мнение разделили учёные обоих наших народов. Открытие ошарашило всех. Выходит, правитель Востока создал единый язык для своих подданных на основе родного языка.
Значит, этот дух не просто властен, но ещё и талантлив. Такое могущественное создание не может долго оставаться в тени. Рано или поздно нам придётся говорить с ним — остаётся надеяться, что миролюбием его тоже не обделили. Одни вздыхают с облегчением, другие настораживаются. Никто не знает, кому служит этот майа, и имеет ли он господина вообще. Тэльпериэн высказала опасение, как бы он не оказался одним из выживших слуг Моргота. Она считает опрометчивым полагать, что все они погибли.
Мысли Тэльпериэн внушают тревогу. Пока Народ Солнца не проявляет враждебности к другим, но, быть может, он просто ещё не нарастил военную мощь.
Всё-таки я должен снова съездить в Андуниэ. Двор утомил меня. С тех пор, как отец взошёл на престол, мне пришлось оставить книги, пожертвовать уединёнными размышлениями и проводить больше времени в суете, среди людей. Я измотан, словно клубок по ниткам. Мой дух жаждет отдохновения в тени морских сосен, где ничто не нарушает тишины, кроме чуть слышного щебета киринки. Хорошо, если рядом будет Линдамо. Всегда рад послушать его рассказы о дальних странах, в которых с такими заботами никогда не побываю сам.
Эльфы говорят, что я унаследовал нрав пра-пра-прадеда Тар-Менельдура — видимо, из-за любви к звёздам и одиночеству. В детстве я слепо верил легендам о том, что Луна — ладья с цветком Тэльпериона, но, наводя на неё телескоп, я вижу не паруса и такелаж, а горы, впадины и равнины. О них упоминал и Тар-Менельдур. Он подробно зарисовал лунный рельеф, но не успел дать имена всем его частям. Я решил завершить его работу — по крайней мере для себя; не знаю, примут ли мои предложения истинные учёные. Тэльпэ и атар получили каждый по равнине. Линдамо — гору. Хотелось бы приберечь что-то и для себя.
Если на Итиле есть твердь, быть может, там обитают и лунные эрухини? Когда я поделился этой идеей с Тэльпэриэн, она посмеялась, а после укорила меня: «Несмотря на имя, ты принц Нуменора, а не Исиля». Интересно, что бы сказал пра-пра-прадед?
Интерес к восточному вопросу угасает за отсутствием новостей: взоры снова обратились на Эрегион. Отец решил отправить туда посольство. Эльфы не вмешиваются в нашу внутреннюю политику, а мы не трогаем их — таково негласное правило. Мы дружим тесно, обмениваемся дарами, но квэнди живут своей жизнью, а мы бросаем все силы на процветание Острова и исследование диких земель. Однако в Эрегионе взошла новая «звезда», и в последнее время она засияла столь ярко, что не замечать её впредь мы не можем. До сих пор мы довольствовались слухами, но пришло время узреть Аннатара воочию.
Советники Скипетра согласились, что возглавить посольство должен не атар и не Тэльпериэн, но кто-то приближенный к ним и обладающий их доверием, и при этом достаточно разумный, чтобы не поддаться лести (именно её Эрейнион называет главным оружием Аннатара — он не доверяет ему, как и леди Галадриэль), и достаточно дипломатичный, чтобы не испортить с ним отношения.
Выбор пал на меня. Я одновременно польщён, счастлив и взволнован. Не думал, что мне когда-нибудь доведётся покинуть Остров. Сколько знаний я смогу почерпнуть в эльфийском королевстве!
И — только подумать — я увижу майа! Немногие нуменорцы похвастаться тем, что говорили с кем-то старше мира.
«Эрегион — кладезь мудрости, однако я отправляю тебя туда не для того, чтобы ты заперся в библиотеке. Твоя задача — разузнать о местных как можно больше. В особенности об Аннатаре. Эльфы не делятся с нами всеми сведениями о нём, и я не удивлюсь, что они будут многое скрывать и от тебя. Войди к ним в доверие. Добейся от них всего, чего сможешь».
Такими словами напутствовал меня атар аранья.
Виделся с Ормалэ в библиотеке. Сообщил, что уезжаю — она расстроилась и попросила по возвращении рассказать об Эрегионе всё, что можно.
Она восприимчивая ученица и благодарная слушательница. Удивительно, как такая миловидная девушка до сих пор не соблазнилась вниманием мужчин и не потеряла тягу к знаниям (я было заподозрил, что противоположный пол её не привлекает, но убедился, что это не так). У неё чудесные медовые локоны, но более ценно то, что под ними. Увы, немногие это понимают — а потом удивляются, почему Ормалэ отказывает всем ухажёрам.
Тэльпериэн советует жениться на ней. Ормалэ, конечно, приятнее всех, кого мне сватали, но ей всего шестьдесят! Она младше меня на целый век и ещё успеет найти достойного избранника.
Возможно, в Эрегионе, вдали от соотечественников, я сумею разобраться в себе и сделать правильный выбор. Хорошо бы среди эльфов оказались те, кто разделяют мои предпочтения. Но надежды на это почти нет. Откуда в совершенном, не подверженном искажению народе извращенцы.
Вся моя жизнь не принесла мне столько новых впечатлений, сколько первые дни в Ост-ин-Эдиле. Много всего приключилось за это время, и открыть дневник мне удалось только теперь, неделю спустя после прибытия. Опишу же вкратце последние события.
Келебримбор лично встретил нас и принял гостеприимно. Наши дары понравились эльфам. Мы долго выбирали их. По людским меркам, лучше нуменорских аулендилей не найти, но им не тягаться с Эльдар; ювелирные и кузнечные изделия бы только затерялись в сокровищницах Эрегиона. Однако ни один народ Арды не сравнится с нами в искусстве мореходства. Здесь даже эльфам есть чему у нас поучиться. Мы преподнесли Келебримбору секстант и подзорную трубу, инкрустированную слоновой костью, добытой на побережье Дальнего Харада. Он впечатлился. Как оказалось, человек с подзорной трубой мог видеть дальше, чем эльф невооружённым глазом; мы проверили это, поднявшись на одну из башен его дворца.
Я не стал тратить время на отдых и, едва окинув взором отведённую мне комнату, отправился осматривать город вместе с Келебримбором и Линдамо. Мне не терпелось взглянуть на то, как живут квэнди.
Не знаю, догадался ли сын Куруфина о моём королевском происхождении. Вероятно, те, кто бывал в Нуменоре, уже нашептали ему обо мне, но он продолжает подыгрывать. Для большинства Гвайт-и-Мирдайн я по-прежнему Ранхиль из Эльдалондэ. Мы решили, что появление принца во главе с большим посольством напрасно всех взбудоражит, и мне будет сложнее добиться доверия нолдор.
Если я даже под фальшивим именем узнал так мало, как теперь, не представляю, каково бы мне пришлось с настоящим.
В городе мне бросились в глаза маленькие коренастые люди, разгуливавшие по улицам — гномы. Я и забыл, что Гвайт-и-Мирдайн дружны с ними. Особенно поразили меня их бороды — густые, украшенные золотом и митрилом, заплетённые в замысловатые косы. Никогда таких не видел!
Мне нравятся гномы. Теперь мечтаю посетить Кхазад-Дум; жаль, в этот раз не хватит времени.
Напрасно я не взял с собой больше людей. Мне одиноко среди Эльдар. Они как скалы или деревья — древние, вечные части Арды, что появились задолго до моего рождения и продолжат дышать её воздухом, когда я сгину. Моя жизнь рядом с ними — краткий вздох, отблеск падающей звезды.
И всё же хорошо, что нас только трое. Глупцы, которыми Остров Звезды не обделён, могут начать завидовать эльфам; поэтому дружить нашим народам лучше на расстоянии.
Келебримбор показывал фонтаны, статуи, дома и сады, но обходил вниманием то, чем славится Эрегион в первую очередь — мастерские. В ответ на расспросы об Аннатаре он только просил прощения и говорил, он занят.
— Иногда Артано (очередное прозвище кудесника) днями не выходит из кузницы, не ест, не пьёт и никого к себе не подпускает. Тревожить его — себе дороже.
— И вы доверяете ему? — последовало наше изумление.
Первый мастер Гвайт-и-Мирдайн нахмурился, когда мы выразили сомнения в честности Аннатара. Он догадался об их источнике и заверил нас, что опасения Эрейниона напрасны и происходят из зависти.
Несмотря на репутацию потомков Феанора, последний из них — приятная и интересная личность; видно, что он старается быть хорошим хозяином для гостей. Однако у Тьелперинкваро много дел, что вполне объяснимо, и в некоторые дни вместо него нам всё показывали и объясняли его доверенные помощники.
Одолевает тоска по дому. Эрегион великолепен, но здесь всё чужое. Коротаю часы в библиотеке — эльфы великодушно впустили меня в неё. Сейчас я пишу это, находясь в ней, и, откровенно говоря, меня клонит в сон, поэтому буду заканчивать. Что же мне добавить напоследок?
Прошла неделя, а Аннатара никто из нас по-прежнему не видел.
Красота эльфийских нисси не «исцелила» меня, как надеялся отец, ибо их мужья, братья и сыновья не менее прекрасны.
* * *
О Эру Илуватар. Какой же я болван. Я всё-таки заснул в библиотеке и проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Прежде, чем я успел опомниться и разглядеть нарушителя спокойствия, тот воскликнул:
— Надо же — человек! Фануи, кто его впустил?
— Это посланец короля Нуменора, ваша светлость. Почётный гость, — смутился библиотекарь.
— Ранхиль ан-Эльдалондэ, — уточнил я, встав и распрямившись. — С кем имею честь говорить?
Передо мной возвышался мужчина с копной густых золотистых волос до плеч, чёрными бровями, светло-серыми, почти белыми глазами и чётким очерком губ. Я так засмотрелся на него, что забыл о распахнутом дневнике и в ужасе захлопнул его, надеясь, что Дивный не разглядел записи, в которых я восторгался сильной половиной его народа.
— Не беспокойтесь, я ничего не прочёл, — заверил он меня, но по взгляду я понял, что он врал, и захотел провалиться сквозь землю. — Я слыхал о посольстве с далёкого Острова. Мне мало известно о ваших землях. Должен признаться, я считал, что они полудикие, но вы не похожи на дикаря.
— Полудикие? Вы шутите? — я возмутился и напомнил про секстант.
Мужчина поинтересовался, что это, а, когда я объяснил, рассмеялся. Сказал, что далёк от мореплавания, но не чувствует себя обделённым из-за этого. Он заметил мою усталость, предложил встретиться завтра, чтобы я поведал ему об Острове Звезды, и удалился.
Потом библиотекарь (Фануи, замечательный эльф; мой ровесник, но по меркам квэнди ещё почти дитя) объяснил мне, что это был Аннатар.
Я ждал встречи с Аулендилем, но… чтобы наше знакомство началось настолько глупым образом! Он и так невысокого мнения о дунэдайн, а я уронил честь родины в его глазах ещё больше. Это следует исправить как можно скорее. Тем более, что он видел мои тайные записи… Отчего-то я верю, что он никому не расскажет (странно — в его глазах не читалось осуждения), и всё-таки не нахожу себе места от волнения.
В библиотеке я зевал и был готов подпирать веки карандашами, а теперь сна ни в одном глазу. Один стыд. Моя рука дрожит — утром я не разберу свои каракули и устыжусь написанного. Ночь подчас опьяняет не хуже вина (хотя и вина во мне хватает).
Я настолько объят тоской по Нуменорэ, что мне захотелось перейти на адунаик. Давно так сладко не звучал для меня родной язык! Синдарин и квэнья осточертели мне. Теперь они связаны в моём сердце с высокомерными чужаками. Почему же мы, знатные нуменорцы, так презираем родное наречие и хвастаемся познаниями в эльфийском? Почему подстраиваемся под другой народ, забывая о нашем?
Кроме того, синдарин в Ост-ин-Эдиле знают все, квэнья — многие, а адунаик — три человека.
О Эленна… нет. Анадунэ. О Анадунэ, мой благословенный дом! Я люблю тебя больше жизни и ничего не желаю так, как твоего процветания. Все знания, добытые в Эрегионе, я употреблю, чтобы прославить тебя среди народов Средиземья.
И, îdô bêtha izindi(1), возвратившись домой, я женюсь и продолжу род твоих королей. На сто шестьдесят четвёртом году жизни я должен наконец повести себя, как мужчина.
О Анадунэ, Йозайан, Зен’набар, Гимлад…
Zagir annardi an’Gimlad! (2)
1) Адун. «Ныне слова мои прямы».
2) Боевой клич нуменорцев: «Мечи воинов Гимлад [Эленны]!»
Могущество прибоя, разбивающегося о скалы. Непоколебимость горной гряды. Взгляд, полный пламени земных недр. Мастерство, равных которому нет.
Всё это воплощено в одном человеке.
Майа.
Я не поэт. Мне никогда не достанет искусства описать его работу словами, но чувства настолько переполняют меня, что я не могу удерживать их внутри. Пусть изольются на бумагу.
Я не жил, я не дышал до тех пор, пока не увидел его, кующего меч. Не зря я ждал целый месяц.
Мастерство творца ничего не говорит о том, насколько он приятен в общении. Аннатар — тому подтверждение.
Он хорошо подготовился к встрече: изучил карту Нуменора, разузнал про наши обычаи и законы. На другое я после двух лет ожидания и не рассчитывал. Даже разочаровался: за это время он мог бы и выучить адунаик.
Я воспевал Эленну, стремясь показать, что, несмотря на смертность, мы не дикие и не отсталые. Мне наказали быть осторожным с Аннатаром, однако не вижу ничего предосудительного в том, чтобы поделиться с ним общими сведениями об Острове и его жителях.
Майа напомнил, что не все люди Арды благословлены нашими здоровьем и долголетием, и поинтересовался, не находим ли мы это несправедливым.
— Пожалуй, — ответил я. — Но мы помогаем менее везучим собратьям. Учим их письменности, земледелию, врачеванию, изготовлению лекарств и орудий…
Тогда Аннатар задал вопрос, заставший меня врасплох.
— А если бы вы сумели превозмочь ваш рок — или, как вы называете это, «дар», — поделились бы вы высшим благом с другими?
Сразу видно, что он плохо понимает дунэдайн. Я объяснил, что мы никогда не искали пути к бессмертию и не считали его «высшим благом»; сама мысль об этом казалась пустой и немудрой.
— Я не сомневаюсь в мудрости вашего высочества, — промолвил он, — однако ваше мнение может не отражать настроения народа.
Раз уж Аннатар знает, что я принц, то может представить, сколько прошений я выслушал за свою «недолгую» жизнь. Люди, знатные и простые, жалуются на налоги, судей, соседей, но не на срок наших жизней. Это всё равно, что роптать на скорость движения солнца; городским сумасшедшим и тем такое такое в голову не приходит. Кудесник мне, конечно же, не поверил. Я бы пригласил его в Нуменор убедиться, но, боюсь, последствия этого будут непредсказуемы. Сладкие речи майа могут посеять опасные семена в плодородной почве Эленны.
Нет ничего плохого в том, что Нуменорэ ему не интересна. Для нас же лучше, чтобы он держался от неё подальше. Линдамо согласен со мной. Он полагает, что дунэдайн должны и вовсе прекратить отправлять послов в Эрегион, пока таинственный майа здесь.
На мой взгляд, бросаться в эту крайность тоже не следует — поездка принесла нам большую пользу.
Аннатар намекал на то, что бывал на Востоке в местах, куда не ступала нога дунадана. Линдамо не сдержался и полюбопытствовал, не показалось ли ему знакомым лицо их бессмертного правителя. Аннатар ответил отрицательно. Если он и встречал этого духа раньше, то не опознал в новом обличье. Мы стали расспрашивать его о жизни обычных "Людей Солнца", но в ответ получили лишь "Она совершенно не такая, как на Западе": майа спешил и пообещал рассказать нам о Востоке позже.
Учитывая его нечеловеческое восприятие времени, мы быстрее сами доберёмся до тех земель, чем добьёмся чего-либо от него.
Насыщенный выдался день. Вечером виделись с Эрестором, человеком (точнее, эльфом) Гил-Галада. Выслушали предостережения. Я честно признался, что моё общение с Аннатаром так же поверхностно, как в первые дни нашего знакомства; за два года он так и не снизошёл до нас, смертных.
Это не успокоило посланника. Он велел нам не терять бдительность, не обманываться напускной таинственностью Аулендиля и не принимать от него даров; всё то же, что мы слышали в Нуменоре.
Эрестор изучил взглядом мои руки и справился, где я приобрёл мои кольца. На встречу я надел три: два нуменорских и эльфийский, тот, что отец подарил на столетие. Его выковали задолго до Аннатара. Эльда извинился за дотошность и сказал, что им руководит не праздное любопытство, а беспокойство за наш народ.
— К сожалению, люди… — Эрестор осёкся. — Люди с благословенного Острова не видели коварства падших бессмертных.
Он вовремя поправился, но я прекрасно понял, что он хотел сказать. Люди слабы, доверчивы и недальновидны, их ничего не стоит одурачить и подчинить своей воле. Эльфы, считающие так, немногим лучше Аннатара.
Но более занятна другая его оговорка. «Падший бессмертный». Об Артано ходили разные слухи, но я впервые слышал прямое обвинение в предательстве светлых сил. Будь он падшим, разве бы Валар не узнали и не сообщили эльфам? Аннатар не самый любезный собеседник с моей точки зрения, но это ещё не делает его тёмным. Напротив, тёмный майа стремился бы очаровать всех чистосердечностью и благодушием. Он бы боялся показаться неприятным.
Линдамо заметил, что Эрестор не обратил внимание на его брошь и браслет; его заинтересовали только кольца. Любопытное наблюдение, однако вполне вероятно, что посланник Эрейниона знал о том, что похожие броши носят все наследники лордов Андуниэ, а браслет не увидел под рукавом.
Как бы там ни было, его интерес к ювелирным изделиям укрепил наши подозрения в том, что Гвайт-и-Мирдайн поделились с нами не всеми сведениями о своих трудах.
Однако я вовсе не желаю клеветать на Келебримбора. Ему много лет, больше, чем Острову, но его взгляд по-прежнему полон юношеского задора. Он верит в лучшее и мечтает о дружбе между всеми обитателями Арды, невзирая на пережитые войны и братоубийства; ценит подчинённых исключительно за способности, мыслит широко, интересуется другими народами и не ставит их ниже своего.
Я считаю его другом и не желаю разглашать его сокровенные мысли соотечественникам. Даже этим страницам я их не доверю. Я готов изливать на них свою душу, но душа друга — священна.
«Красотой сильмариллов восхищались, но чего стоит красота, принесшая в мир столько боли? Красота, разлучившая моих родителей, уничтожившая мой дом? Я пресытился безделушками и мечтаю создать что-то по-настоящему полезное. То, что откроет возможности, о которых мы не подозревали, но прежде всего научит эльфов, людей и гномов понимать друг друга. Соединит умы и сердца, а не посеет раздор, как творения моего деда».
Такие слова однажды произнёс Келебримбор. Наконец я узнал их смысл.
То, что произошло сегодня в кузнице — тайна, но, даже если бы я проболтался другим нуменорцам, они бы сочли мои слова выдкмкой. Я и сам с трудом себе верю.
Невзрачное серебристое кольцо (полагаю, основа сплава — митрил; о примесях судить не берусь), словно объятое нездешним сиянием. А, когда подержишь его в пламени, на нём проступает надпись:
Неразрывны в земле корни трав и деревьев; разделённые морем, под ним острова все едины.
Я оправдываюсь тем, что не мог отказать в примерке из вежливости, но кого я обманываю? Я сгорал от любопытства. Неведомая сила тянула меня к кольцу. Если бы я не надел его, то бы сожалел об этом вечно.
Когда Келебримбор заговорил со мной, я решил, что схожу с ума. Я отчётливо слышал мастера, но его губы не шевелились; голос звучал у меня в голове. В недоумении я моргал, стараясь прогнать наваждение, но Келебримбор так же безмолвно засмеялся и объяснил, что мы разговариваем прикосновением мыслей — осанвэ.
Я испугался, как бы он не залез мне в голову и не узнал обо мне лишнего, и тут же снял кольцо.
— Не беспокойтесь, я никому не скажу о том, что вчера вы подглядывали за купающейся Тэилиориль… Шучу, — улыбнулся Келебримбор. — Я «слышу» только то, что вы позволяете слышать.
Затем мы попробовали ещё раз. Не прошло и часа, как я ощутил себя так, будто пробежал три лара: человеческий разум строптивее, чем мы предполагаем, и его необходимо упражнять, как мышцу. Однако усталость моя была приятной. Обычная душевная беседа с другом приносит немалое удовольствие, а беседа мысленная! Я чувствовал расположение духа Келебримбора, как своё, и радовался вместе с ним. Исполнилась его давняя мечта — открыть разум людей для осанвэ. Тем временем он объяснял мне пользу своего изобретения.
Мыслеобразы не требуют знания слов: это язык, понятный всем и каждому. С их помощью наши мореходы могли бы избежать стычек с дикарями…
Келебримбор предложил кольцо мне в дар. Я заколебался. Конечно, я мечтал сохранить способность к осанвэ, однако в Нуменоре она бесполезна. Тогда мастер поведал мне о других свойствах своего творения. Его носители острее воспринимают мир: не только лучше видят и слышат, но и улавливают тончайшие перемены в настроении, вернее отличают правду от лжи.
Эти возможности манят, но и пугают. Думаю о предупреждении Эрестора. Он упоминал о кольцах — значит, Линдамо оказался прав. Недаром ему быть советником короля (или королевы).
Спросить прямо, приложил ли Аннатар руку к созданию этого артефакта, не получилось: я рисковал обидеть Келебримбора. К тому же ответ мне и так известен. Даже если майа не касался кольца, эльфам одним не достало бы знаний, чтобы выковать его.
Оно и сейчас у меня на пальце. Я наблюдаю за пламенем свечи и слушаю тишину, стараясь обуздать непокорный поток мыслей…
Атар аранья и Тэльпериэн могут заподозрить неладное и окажутся правы. Однако я не обязан носить кольцо денно и нощно: если что-то смутит меня, я тотчас же сниму его.
Но оставить его здесь… Ни за что.
Мальчишкой я завидовал Тэльпериэн из-за её везения в любви. С тех пор я повзрослел, научился находить любовников и скрывать их, под влиянием вина и друзей познал и женское тело. Но краткие связи утоляют только голод плоти; сердце они опустошают. В середине моей груди словно зияет открытая рана, и с каждым годом она ноет всё сильнее. Я боюсь уйти, не познав любовь, о которой поют в древних песнях — любовь, превозмогающую тьму, запреты и смерть.
Если кольцо Келебримбора и в самом деле позволяет читать сердца людей, то, может быть… может быть…
Я выбрал время так, чтобы Ормалэ не оказалось дома (не хотелось, чтобы меня выставили за дверь у неё на глазах), оделся нарядно, но сдержанно, расчесал волосы, украсил чело эльфийским венцом. Взял и кольцо Келебримбора: оно приносит мне удачу.
Лорд Мегильдир и леди Аданэль не обрадовались моему приходу, но впустили меня в дом и даже угостили фруктами и чаем, пока мы дожидались Ормалэ. Отчего они отнеслись ко мне так настороженно, понять нетрудно. То ли я «слишком стар» для их дочери (будто мне триста, а ей двадцать пять), то ли сплетни о моём «искажённом сердце», то ли всё вместе. Конечно, мы могли бы пожениться и без их согласия, но это сочли бы дурным началом для брака, тем более в королевской семье.
Наконец Ормалэ возвратилась. Родители пошли встречать её, а я остался в гостиной и слушал. Моего имени они ей не назвали, поэтому вскоре до меня донёсся возглас:
«Ещё один? Атто, зачем вы впустили его?»
Я не сдержал улыбки. Сомнений не было: это Ормалэ.
После долгих уговоров лорду Мегильдиру удалось затащить дочь в гостиную. В миг, когда она увидела меня, раздражение на её лице сменилось изумлением, а затем радостью. Я поднялся ей навстречу.
С радостным возгласом Ормалэ бросилась мне на шею и поцеловала меня на глазах у отца и матери. В кого из них она такая пылкая?
Мы подняли бокал за наше будущее, а затем я попросил разрешения уединиться с наречённой в саду — так, чтобы нас нас видели, но не слышали. Я решил открыть ей правду о себе и целях моей женитьбы. Иначе получилось бы, что я заманил её в ловушку и взял в жёны обманом; я никогда не простил бы себе этого.
Непросто было начать говорить. Но, стоило мне произнести слово, Ормалэ остановила меня:
«Не нужно. Я всё понимаю и ничего другого не ждала. Я люблю тебя. Если мы останемся преданными друзьями и будем вместе преодолевать испытания, что выпадут на нашу долю, я буду счастлива».
В тот миг я не мог смотреть на неё без нежности. Меня переполнил такой восторг, что я сам поцеловал её — настойчиво и крепко, так, как не осмелился бы под взорами посторонних.
Несправедливо утверждать, что я не люблю Ормалэ. Люблю, только по-особенному. Я скучал по ней в Эрегионе, доверяю ей, готов воспитать с ней ребёнка. Она умна и понимает меня лучше, чем другие. Её красота не пробуждает во мне желания, но это не её вина. Обычные люди тоже нередко заключают браки, не испытывая друг к другу страсти, но понимая, что подходят друг другу. Как правило, такие союзы крепки и долговечны.
Час-другой — и мы обменяемся серебряными кольцами в присутствии наших родителей и многих знатных дунэдайн. Мир узнает о нашей помолвке. Буду смотреть на Ормалэ. Её радость успокаивает и обнадёживает меня.
Я не осмелюсь снять дар, привезённый из Ост-ин-Эдиля, в такой ответственный день. Если кто-то заинтересуется им, снова скажу, что купил у гномов.
Элерайнэ(1) так ловко скакал и преодолевал препятствия на новом коне. В очередной раз поблагодарил себя за то, что решился взять Ормалэ в жёны. Конечно, я горд и доволен тем, что выполнил долг перед Нуменорэ, но главная моя награда — сам Элерайнэ. Счастье, которое я испытываю, наблюдая за тем, как он растёт и осваивает новые умения, окупает все трудности и переживания.
Ормалэ просит меня поговорить с Тэльпериэн по поводу их отношений, однако я всё не решаюсь… Я неплохо овладел искусством влияния, но для сестры я всё тот же застенчивый двадцатилетний мальчик. Ормалэ думает, что она скрыто завидует ей, но я сомневаюсь в этом. Роль матери прекрасна, но Тэльпериэн она никогда не прельщала.
Сочувствую друзьям, выбравшим одиночество. Хотя не всем повезло встретить такую понимающую подругу, как Ормалэ, а с другой брак превратился бы в муку. Что и говорить, даже мне не всегда просто. Сперва я пообещал быть прилежным супругом до рождения ребёнка, но Элерайнэ уже десять, а я до сих пор не отступил от данного слова (впрочем, я ещё в расцвете сил, а, кроме жены, мне проводить ночи не с кем). Помогают ухищрения Ормалэ: в спальне она заматывает грудь, надевает мужскую одежду, душится мужскими духами… Кроме того, благодаря эльфийскому кольцу я научился управлять снами и иногда нахожу в них отдушину. Однако стараюсь не увлекаться.
Я бы разрешил Ормалэ завести любовника, если бы не забота о чести и Элерайнэ. Он — главная причина, по которой я продолжаю бороться с собой.
Прикосновение к миру Эльдар словно озарило мою жизнь светом. Всё стало налаживаться. Я добился большего уважения при дворе, нуменорские лорды, кажется, забыли моё прошлое и охотнее имеют со мной дело. Сын — услада моего сердца. Но в некоторые вечера я, вспоминая юность, ускользаю из дворца, седлаю коня и ношусь по полям Эмериэ, надеясь, что все мои сомнения сдует ветром. Иногда восхожу на Менельтарму; гуляю по склонам Священной горы в тишине и одиночестве, любуюсь огнями спящей столицы, желаю добрых сновидений Ормалэ и Элерайнэ, а после устремляю думы к звёздам. Размышляю о тех, кто ушёл, и тех, кто придёт, ищу поддержки и мудрости Всеотца.
Однако Он не говорит со мной. Вместо этого мне чудится, как голос, не принадлежащий мне, спрашивает:
«Кто ты? Открой своё имя. Откуда ты? Ответь. Какому владыке служишь?»
И снова: «Кто ты?»
Наш мальчик хорошо сознаёт свою важность для Эленны, даже слишком хорошо. Мы с Ормалэ строги к нему, но это не мешает другим его баловать. А достаётся всё равно нам.
Тэльпериэн отмечает наши ошибки, непременно добавляя: «Меня так не воспитывали». Она намекает на то, что я не наследник престола и, стало быть, не знаю, как растить следующего. Легко рассуждать ей, переложившей эту обязанность на чужие плечи.
Мы с сестрой не застали Тар-Анкалимэ, но, мне кажется, её тень нависает и над нашим поколением. Каким могуществом обладала эта женщина! Тётушки до сих пор вспоминают её только шёпотом. Она запрещала им выходить замуж и заставила Воримиэн отречься от прав на престол, разузнав об её романе со знатным юношей из Роменны. А Линтиэль испугалась ответсвтенности и тут же передала их отцу…
Мы — искажённое воплощение воли прабабки. Тэльпериэн уверяет, что её сердце тоже «билось справа», но достоверных подтверждений этому нет, и я думаю, что это клевета. Она лишь унаследовала гордость Эрендис и упрямство Алдариона.
Но, в отличие от сестрицы, Анкалимэ стала матерью. Как бы она себя повела, пошли ей Илуватар младшего брата?
Я пишу это при свете полной луны, сидя на камне у ручья на юго-восточном склоне Столпа Небес. Она необычайно ярка; сегодня Тилион подвёл ладью ближе к Арде, чем за последние полвека. Как великолепно сияет в его лучах эльфийский дар.
В последнем письме Келебримбор упоминал, что сильнейшие из колец имеют имена. Наконец я придумал, какое дать своему.
Здесь, в священной роще, я нарекаю его Эленья — Звёздное. Посвящённое Эленне.
1) Элерайнэ — будущий Тар-Минастир. Принц получил прозвище, ставшее тронным именем, после возведения башни близ Андуниэ; как его звали изначально, неизвестно. По канону он родился раньше. Здесь я делаю допущение.
Я проштудировал десятки сочинений врачей и убедился, что мой рассудок чист. Я не безумец. Те, кого я годами принимал за голоса в голове, — живые люди. Знакомые друг с другом мужчина и женщина. Когда я осознал это и ответил им по-настоящему, они обрадовались.
«Хвала Вечному Солнцу! — воскликнула женщина. — Может, теперь ты наконец представишься?»
Я отказался называть себя первым, но она пожаловалась, что ей тяжело передавать мысли на такое расстояние, и велела не тратить силы зря.
«За что ты получил кольцо?» — спросил тогда мужчина.
Этот вопрос привёл меня в замешательство. «Ни за что… Мне подарил его друг-эльф».
Последовало изумление.
«Он не лжёт, — первой заметила женщина. — Мысли не могут лгать. Ты называешь государя эльфом?»
Я ответил, что Келебримбор мне не государь.
«А кто? Кто твой владыка?»
«Тар-Сурион, король Нуменора».
После я мог различить только невнятный шёпот. Связь оборвалась.
Меня разбирает любопытство, однако пока мои попытки достичь разумов этих людей тщетны. В том, что они именно люди, сомнений нет. Квэнди обладают иной «окраской». Дунэдайн ли они, с Севера ли или с Востока, понять не могу; мало ли, где раньше странствовал Аннатар. Возможно, он уже покинул Эрегион, как и собирался.
Следует полагать, что мечта последнего из дома Феанаро осуществляется. Значит, я не должен бояться. И всё же мне не по себе. В осанвэ есть что-то противоестественное; младшие Эрухини не созданы для этого.
Но что терзает меня — раны природы, над которой совершили насилие, или боль разрывающегося кокона?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу