Сказочные этюды (джен)

Лара с детства знала, что у неё дурной характер, но ничего не могла с собой поделать. Может быть, проблема была не столько в характере, сколько в развивающемся неврозе, но от этого легче не становилось — ни Ларе, ни её пожилым родителям. Годы, проведённые в интернате, лишь расшатали ей нервы, и вкупе с инвалидностью это делало её тяжёлой обузой для семьи. Работать она не могла, дружбу заводить не умела — и в результате целыми днями сидела безвылазно в своей комнате у заклеенного бумагой окна и слушала плеер.

Она всё понимала — что родители не вечные, что им с ней, сорокалетней дурой, очень нелегко и что многие слепые работают, и мысленно проклинала себя за возраст и малодушие. У её ровесниц уже выросли дети, а она... То, что не прижилась ни в одном интернате, Лара считала исключительно своей виной, но не могла ни на йоту изменить свой характер. Через несколько десятилетий безуспешной борьбы она была вынуждена признать, что не приспособлена ни к самостоятельной жизни, ни к интернату, и причина вовсе не в инвалидности.

Дело было в многочисленных страхах. Лара боялась шорохов, прикосновений, чужих взглядов. Боялась, что кто-то притаился в комнате и подглядывает за ней. Боялась боли, одиночества, старости. Боялась осмотров у офтальмолога — вдруг назначит операцию. И панически боялась собак — о том, чтобы завести животное-поводыря, не было и речи. На редких прогулках Лара обходилась тростью и гуляла всегда в сопровождении мамы. А время шло…

Лара очень хотела изменить свою жизнь, но каждый выход из зоны комфорта заканчивался нервным срывом. Мать давно махнула на неё рукой, и Лара старалась как можно реже выходить из своей комнаты, чтобы не попадаться родителям на глаза. Отец-то с матерью могли видеть. «Тебе с таким приданым нужно шёлковой быть, а не характер показывать», — сетовали они.

Лара не была шёлковой. В интернате ей приходилось общаться с другими незрячими, и эти люди казались ей мужественными и терпеливыми. Они получали высшее образование, общались, заводили семьи, и каждый раз, увидев Лару, мать напоминала ей об этом — в коридоре, на кухне, на пути из ванной в спальню. «Но ведь другие выходят замуж», — укоризненно говорила мать. «Потому что у них одна проблема, а у меня две!» — отвечала Лара, которую эти упрёки повергали в отчаяние.

В чём состоит вторая проблема, Лара толком объяснить не могла. Но из-за этой проблемы в семье сложилась патовая ситуация, которая затянулась на годы и из которой не было выхода. Ежедневные долгие часы самобичевания не приносили улучшения, характер Лары не исправлялся, и она всё больше замыкалась в себе. К мыслям об одинокой старости прибавлялись угрызения совести, стыд за возраст и жалость к родителям — ведь им было ещё хуже, чем ей. «Из-за меня им нет покоя даже на пенсии», — думала она. В такие минуты ей не хотелось жить.

Единственной отдушиной стал микроскопический плеер, батарейки для которого ей покупала пенсионерка-мать. В него можно было закачивать аудиокниги, но сама Лара не могла этого делать, а родители не умели пользоваться компьютером, поэтому плеер служил радиоприёмником. У неё были, конечно, книги, напечатанные шрифтом Брайля, но она вспоминала о них всё реже и реже. Ей хотелось слушать книги. Нажимая кнопку переключения станций в поисках радиоспектаклей, она забывалась. Иногда попадались музыкальные каналы, иногда — религиозные. Они были на разных языках, и Лара чувствовала себя путешественницей.

Радио заменяло ей общение. Не избежала она и влюблённости — нерастраченные чувства нашли выход в глубокой привязанности к диктору, ведущему единственную передачу раз в неделю. Радио было иностранным, и Лара не понимала ни слова, но её завораживал его голос и манера говорить. Всю неделю она с трепетом ждала воскресенья, а в восемь вечера на целый час отгораживалась от реальности, попросив родных её не беспокоить. Она была только с ним этот час, сидя неподвижно в кресле и слушая, как он что-то рассказывает, принимает звонки, объявляет песни. Эта безнадежная любовь продолжалась десять лет и постепенно забылась, когда передачу закрыли.

Молодость закончилась, жизнь прошла мимо. Страхи не исчезли; а то, что ждало её впереди, пугало сильнее, чем ночные шорохи и скрип половиц. Она почти перестала разговаривать. Там, за окном, жизнь кипела ключом, появились айфоны и вездесущий интернет, но не для Лары. Она по-прежнему жила в двадцатом веке и даже не пользовалась телефоном — зачем он, если не с кем общаться?

«…Лар, привет. Не выключай плеер, ладно? Я должен тебе сказать кое-что», — вклинился незнакомый голос в иностранную речь, и Лару словно обдало жаром. Сердце заколотилось. Так же не бывает! Радио — не телефон, тут нет обратной связи. Она вцепилась рукой в набалдашник трости и замерла, боясь пошевелиться. Ничто в мире не заставило бы её ответить этому человеку.

А он всё говорил и говорил, запросто, как с давней знакомой. На заднем плане играла приглушённая музыка, а незнакомец рассказывал о современной технике, о беседах под названием «конфы», в которых люди ищут друзей и помогают друг другу. О том, что все книги начитаны и их можно слушать через интернет — ей нужно лишь выбрать.

Он считал, что Лара обязательно должна найти друзей в сети, и обещал помочь с этим. «Я знаю твоего соседа. Попрошу его зайти к тебе в гости с ноутбуком и рассказать, что необходимо. А потом и у тебя появится интернет. Хоть раз потрать свою пенсию на себя и обзаведись компьютером. Есть специальная программа, она озвучивает все слова на экране. Ты не представляешь, как это интересно!»

Лара слушала, затаив дыхание. А незнакомец завёл речь о её страхах. «Слепота, может, и неизлечима — хотя ещё как сказать! — а вот страхи точно излечимы. Есть разные методы, и ты найдёшь свой. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что они у тебя от усталости. То, что ты сидишь в кресле — это не отдых. Тебе нужно по-настоящему отдыхать два часа в день…»

Лара рассердилась. Да кто он такой, чтобы ей указывать, да ещё из радиоприёмника? Только любопытство удержало её от того, чтобы не зашвырнуть плеер в угол вместе с наушниками. И тут незнакомец понёс уже совершеннейшую чушь: он пригласил её в волшебный мир, где живут эльфы, и сказал, что сам он — тоже эльф, и будет ждать её с друзьями за дверью.

«Там настоящая сказка! — рассыпался в обещаниях эльф. — Слышишь, как поют птицы и шумит листва? Чтобы взлететь в воздух, тебе достаточно будет оттолкнуться ногами от земли… И в сказочном мире у тебя всегда будет подруга-проводник, так что ты не останешься одна. Тебе нужно лишь поверить и попытаться найти вход. Этот мир сделан специально для восстановления сил. Ты меня прости, конечно, но ваш для этой цели не годится…»

Вход, по его словам, располагался в коридоре сразу после двери в ванную и представлял собой вторую точно такую же дверь. Лару это насторожило. В этой квартире, где уже сорок лет не передвигали мебель, она знала каждый закуток и прекрасно помнила, что дверь в коридоре всего одна. Но ей так хотелось, чтобы слова незнакомца были правдой!

В плеере раздался шорох, а потом обрушилась тишина. Села батарейка. Несколько минут Лара сидела, будто оглушённая, и пыталась понять, что это было — наваждение или сон. А потом встала, взяла трость, хотя обычно ходила по дому без неё, и вышла в коридор. Руки дрожали. Она боялась обнаружить на стене вторую дверь.

Но ведь эльф сказал, что страхи излечимы...