Катана (джен)

А утром болела шея и спина, и надо было все успеть — помочь бабушке встать, умыться, одеться, приготовить поесть, успеть в школу, купить продукты, а к вечеру сердце стучало и болело, — пора было идти на тренировку. Только вот к кому? И уроки не сделать, ни к черту все непонятно, дура, целую четверть догонять, могла бы втихаря хоть учебники читать, кретинка, а Светки где-то далеко, одна в Художественном лицее в краевом центре, другая вообще умотала в Питер, тоже отца перевели… Короче, полный раздрай и никакого просвета. На зов бабушки встрепенулась с надеждой.

— Ты что на тренировку не идешь?

— К кому??? — вдруг обозлилась Катька.

— К себе, — сказала бабушка. И вдруг выкрикнула: — К себе! МАРШ!!! — и, побледнев, откинулась на подушку.

— Бабушка, тебе плохо? — бросилась к ней Катя.

— Мне как всегда. Иди давай. Я дождусь тебя. Иди.

Автобус как будто специально ждал ее — Влад еще снимал обувь, когда она зашла. Катя увидела, как он удивился и обрадовался и тут же сделал приглашающий жест — в тренерскую.

— Это здорово, что ты пришла. Я уж и не ждал…

— Бабушка выгнала, — улыбнулась Катя. И вкратце все рассказала.

— Ну высший класс твоя бабуля, — рассмеялся он, когда она закончила.

В раздевалке уже слышался гомон — ребята пришли, до начала оставалось минут десять, и Катя вскочила — пойти переодеваться. Влад заслонил собой дверь.

— Давай здесь. Тренером должен быть лучший. А я пойду.

— Влад, пожалуйста, об этом мы потом поговорим, — попыталась отстранить его Катя.

— Тогда тебе разминку проводить!

Всю тренировку Катя искоса присматривалась к нему: как он показывает, как работает с малышами, с начинающими, и все больше понимала, как ему тяжело. В группе занимающихся было несколько уровней, и парень буквально рвался на кусочки, но каждый раз выкладывался полностью, это было видно.

После того, как все ушли, Влад молча ушел в тренерскую. Катя вежливо постучала, он что-то буркнул в ответ, но она все же вошла.

— Не знаю, можно ли этот звук расценивать, как приглашение…

И протянула ему катану: — Она твоя. Она — Сэнсея. Я видела, ты настоящий учитель. Только еще молодой.

Влад полулежал на крохотном старом диванчике и не проявлял никакого желания шевелиться. Катя положила катану на стол.

— Так тяжело?

— А ты как думала? Я вообще не представляю, как Он все успевал. И был ведь бодрехонек после любой тренировки…

— Ты так — после каждой?

— Почти.

— Могу я помочь?

— Спрашиваешь. Что предложишь?

Катя вспомнила, как здорово он занимался с малышами.

— Какую группу мне дашь, с теми и буду работать.

— А сама кого бы хотела?

— Ну нет, я первая спросила!

— Я бы малышню себе оставил. Славные ребятки.

— Давай мне тогда старших, что ли. И новичков.

— Старших — со всем моим удовольствием. Ты же видела, технику я еще потяну, но там, где надо творить… Я — не творец. Я не могу легко изменяться, мне трудно расти, и… я не могу это делать в одиночку. А ты можешь.

— Думаешь?

— А кто тогда? — грустно усмехнулся Влад, — И зачем тогда это все? Ты не представляешь, как я радовался и боялся, когда ты наконец появилась в зале…

Катя внимательно посмотрела ему в глаза. Влад легко выдержал взгляд и ответил:

— Ну да, когда-то я был в тебя влюблен. Было дело. Знаешь, может поэтому смог обогнать почти всех в группе. Кроме тебя. А сейчас у меня есть девушка. Она классная. Но она совсем другая.

— Здорово, Влад, я рада. Может, как-нибудь познакомимся. В общем, договорились?

— Спасибо, сестричка.

— О, братишка? Слушай, а это здорово!

И они, смеясь, обнялись.

— А катана пусть живет тут, — сказала Катя.

— Я лично не против. Но Сенсэй завещал ее тебе. Забери. Это правильно.

— Тогда я буду приносить ее каждый раз. Его душа будет с нами.

— Не реветь!!! — рявкнул Влад прямо ей в ухо.

— Еще так рявкнешь — в морду дам! — подскочила Катька, брызнув действительно подкатившими слезами, — Ты чего в ухо орешь?

— Зато помогает… Терпеть не могу женских слез, — улыбнулся новоиспеченный «братец».

— Бабуль, ты просто клад! — обняла ее Катька, вернувшись домой. Бабушка выглядела бледной, но довольной.

— Ну и спасибочки, приятно, что и на склоне лет меня ценят…

— Бабуль… Ты только выздоравливай, а?

— А я чем по-твоему тут сутки напролет занимаюсь?

* * *

А потом полетела круговерть: дом — тренировки — учеба… «Ни вздохнуть, ни охнуть, только знай поворачивайся», — говорила бабушка. Катька вертелась, как белка в колесе. Учеба шла тяжело, спасибо, учителя еще помнили способную девочку и классная как-то поинтересовалась, что вообще случилось, что она вернулась. После чего Катьке стали помогать почти все учителя. «А Полина Германовна, оказывается — Человек!» — делилась внучка с бабулей.

Катька открывала дверь, зажав зубами сетку с хлебом. Ну как иначе, если за спиной рюкзак с амуницией, в руке — катана, и чем-то надо держать ключи? Войдя, она услышала громкий и незнакомо властный бабушкин голос:

— Не смей ей ничего говорить!!! Не смей!!!

Тут из бабушкиной комнаты выскочила мать, в слезах, и, едва кивнув дочери, убежала на кухню.

Катя пулей, в чем была, влетела к бабушке:

— Што шлушылошь??!

— Господи!!! — расхохоталась бабушка — ты только посмотри на себя… Ох, умрешь с тобой от смеха…

Из зеркала на Катьку смотрела совершенно дикая рожа, из зубов которой свисала сетка… Фыркнув, она выплюнула ручки и сердито спросила:

— Это вы с матерью о чем?

— Между прочим, мы тоже имеем право на некоторые личные тайны, как и некоторые, правда, дочь?

Когда мать успела войти в комнату, Катя не заметила. Наверное, в зеркало на себя любовалась. И не узнала материн голос, неожиданно мягкий.

— Да, мама. Я все поняла. Прости. — и она обняла бабушку.

— Катюша, нам надо еще поговорить, сделаешь нам чайку?

Ужасно хотелось все выяснить, но если бабушка просит… можно и отложить, решила Катька. Тем более, что мать ничего не сказала про катану. И про все остальное. Или бабушка, как раньше, ничего не рассказала ей? Но не заметить катану она просто не могла — Катька в этом была уверена.

Не заметила.

Не спросила, где была так долго.

А Катька уже привычно готовилась отовраться -мол, хлеб не привезли свежий, а старый брать не хотелось, ждала…

А ничего не было.

А это значит — что-то произошло. В Катьке боролись тревога, любопытство и страх, еще немного, и она стала бы подслушивать под дверью, но чайник закипел, надо было заваривать, приготовить и что-то к чаю.

Когда она вошла, мать сидела у кровати, держа бабушку за руку, и обе молчали. Катя ни разу не видела между ними ни грана ласки, кроме праздников, когда после вручения подарков вроде как положено поцеловать или хотя бы обнять дарителя… Бабушка была спокойна, а мать… С влажными глазами, согнутая, будто груз на ней какой. Слезы матери Катька видела — еще не так давно сама доводила, но то были слезы злые, жесткие, с такими она и ударить дочь могла. Вспоминать было противно. Спрашивать — боязно. Тишина угнетала.

— Еще что-нибудь принести к чаю?

— В моей сумке на кухне коробка конфет. Будь добра, принеси.

Вот и весь разговор, — подумала Катька, неся конфеты. И что дальше?

А ничего. Разговор шел, уже с ней, обо всем — и ни о чем, бабушка рассказывала, как они управляются дома, хвалили Катьку, мельком упомянув даже о тренировках — мать не отреагировала и даже ничего не уточняла (и слава богу! но… подменили ее, что ли?), мать говорила, что отца ожидает новый перевод, уже ближе, что до них будет даже ходить автобус, но городок военный, маленький, школа не очень, а Катьке надо заканчивать и думать, чем она будет заниматься дальше, надеюсь мысли о медицине все-таки будут не только мыслями (вот это уже больше похоже на мать!), оказалось мать была уже в школе, похвалила дочь (наконец-то взялась за ум, не было бы счастья, да несчастье помогло…) — и все это время Катьке казалось, что они все трое идут, как по хрупкому льду, чтобы не топнуть, не нарушить, и задать самый важный вопрос — нельзя, просто невозможно, потому что тогда… Хрустнет и все полетит к чертям… все они полетят…

Мать уехала, оставив полный холодильник и набитый кошелек (вот ничего себе…)

Катька сидела на кухне наедине со своим страхом, а потом пошла к себе в комнату и достала катану. Клинок был — как светлая полоса жизни. А ей все казалось, на нем какие-то пятна, пылинки. Протирая клинок, Катька решила — бабушку она спрашивать не будет. Просто потому, что не хочет, чтобы она нервничала. Ей это очень вредно. Так говорила участковая врач. Будет терпеть, пока… пока не будет подходящего момента. А потом сама возмутилась: бабушка что, доверяет ей меньше, чем матери? И пошла выяснять отношения.

— Ты что, решила отрезать от меня кусочки, пока правду не выяснишь? , — иронично спросила бабушка, и, взглянув, на изменившееся лицо внучки, добавила: — Да шучу я, шучу… Дай подержать твою красавицу.

— Бабушка! — решительно начала Катька… та быстро перебила:

— Ой, ну не надо так торжественно. Расскажу я тебе. Сама все расскажу. Погоди маленько. Приятного мало будет, девочка. Давай пока на твою тезку полюбуемся.

— Тезку? — не поняла Катя.

— Ну как же… Катя — Катана, — улыбнулась бабушка. И Катька, до того напряженная, как натянутая струна, улыбнулась до самых ушей.

А потом словно этим самым клинком по сердцу полоснуло:

— У меня начались метастазы, Катюша…

Катька попыталась вдохнуть и не смогла. К горлу подкатил ком. Но тут же был разбит тихим бабушкиным:

— Надеюсь, ты мне поможешь?

— Чем?

— Надо будет ставить мне уколы. И еще много чего. Справишься?

— Обязательно! Но где я смогу этому научиться?

— Ну, я надеюсь, ты найдешь. Да, возьми на столе мою записную книжку, там телефоны моих подруг, может, подскажут что. Знаешь, врачи говорят, повторная операция невозможна, организм не выдержит. А я хочу увидеть, как ты окончишь школу. И при этом быть в уме и в состоянии порадоваться за тебя. А в идеале — прийти на твой выпускной, желательно своими ногами. А еще знаешь что?

— Что? — еле сдерживая слезы, спросила Катька.

— Меньше всего мне бы хотелось, чтобы меня оплакивали заранее! — отрезала бабушка, — Могу я попросить тебя о главном одолжении: больше не являться мне на глаза с такой постной физиономией? Да, хочется поплакать, но у меня лично другие планы на мои оставшиеся дни!