Панацея (джен)

— Я зайду, — пишет Люк. — Вечером. После заседания.

Это диалоговое окно открыто на его деке всегда. Человек с другой стороны редко начинает разговор сам и никогда — словами. Вместо приветствия иногда присылает фото звездных скоплений, орбитальных станций, но чаще — схемы истребителей. Люк всегда просматривает присланное. Всегда отвечает, пусть и не мгновенно. Больше всего он боится, ответив, не увидеть оповещения о прочтении. О плановых операциях Люка оповещают заранее, и молчание означает, что человеку с другой стороны внезапно стало плохо, — а он ничем не может помочь. Только Силу просить, чтоб дала им еще времени. Еще, еще. Еще немного.

— У тебя насыщенный день, — отвечают ему. — Тебе бы лучше отдохнуть.

Чем тащиться на орбиту в госпиталь СИБ, имеется в виду. Чем смотреть на физическое тело человека с другой стороны и расстраиваться. Люку больно на него смотреть, и так и не выходит полностью блокировать свои чувства, их связь слишком сильна. Люку все кажется, что вина на нем, хотя тогда иначе он поступить не мог. Да и в любом случае вина — на Палпатине. Но…

Нельзя все контролировать, это он знает. Жажда полного контроля может свести с ума, еще быстрее, чем Палпатина. Но если бы тогда он не пришел к отцу на Эндоре…

…То было бы еще хуже. Вот только смириться с результатом так не выходит. Уже шесть лет как.

— Потом отдохну, — пишет он. — Ты думал, я забуду, что у тебя день рождения?

— Я тебе уже тысячу раз говорил, что это неверная дата.

— А я тебе повторю, что поскольку другой нет, это неважно. Вот, повторяю: неважно. У меня есть подарок, так что я зайду.

С другой стороны молчат. Люк закрывает глаза и успокаивает дыхание. Ну пожалуйста. Сила, я так скучал.

— Мое состояние не оптимально.

— Я знаю.

Причем в деталях. Его держат в курсе всех изменений состояния «пациента имперского значения», как шутит лечащий этого пациента врач.

О том, что их время почти вышло, он знает тоже.

— Госпиталь оповести и возьми охрану. А не как обычно.

Люк фыркает. Нет, охрану-то он возьмет, после последнего покушения это более чем разумно, но…

— Охрана не дает мне летать самому.

— Летать самому в твоем положении — плохая идея.

— Это Лея у нас беременна, — отвечает Люк и чувствует всплеск удивленной радости с той стороны. — А я совершенно здоров, между прочим!

— Да будет так, как пожелает Император, — следует ответ, но Люк точно знает, что с той стороны ему улыбаются.

Разговор закончен. С той стороны знают его расписание не хуже его секретаря. Десять минут, отведенные на себя, вышли. Пора идти символизировать и планировать.

Люк закрывает деку и встает. Вызывает зеркало на стену, скептически себя оглядывает. Волосы, мда… Привычка в задумчивости чесать в затылке никуда не делась, и сейчас он выглядит так, будто только что вскочил с кровати — или же рвал эти самые волосы над бумагами последние часа два. Второе куда ближе к истине. А вот то, что с этим договором он за последнюю неделю спал по три часа, когда вообще спал, не очень заметно, только взгляд стал уж очень жестким, надо смягчить… Хотя…

Он Силой подтягивает формальный черный плащ, отброшенный на кресло, накидывает тяжелый капюшон на голову. Хмыкает невесело. Когда-то он думал, что станет джедаем. А стал Палпатином. Только что глаза не желтые. Хотя вот это-то явно не за горами, с нынешней-то политической обстановкой. Ну и ситх с ними. Если он Падет, не факт, что он это вообще заметит. Между совещаниями-то, Сенатом, бюджетом и аудиенциями.

Его Императорское величество Люк Скайуокер выходит из кабинета. Алые гвардейцы его охраны отдают ему честь и перераспределяются. Так он и идет к залу первого совещания — два гвардейца сзади, два спереди, — будто под конвоем.

* * *

— Ваше величество, позвольте вам представить исполнительный совет Сената…

Он кивает кланяющимся разумным. Его ложа с троном висит выше лож сенаторов, и он смотрит на них сверху. На склоненную темноволосую голову сестры, присевшей в реверансе. Лея все же прошла в «коллективного Канцлера», как совет обозвали в политических кругах. Это очень хорошо. Потому что вообще-то состав внушает опасения: остальные четверо сенаторов куда радикальнее Леи — как слева, так и справа.

Сенат изменился, политика Империи тоже постепенно меняется, но официоз остается. Шесть лет назад, когда Люк только занял трон и задумался об упразднении ненужных церемоний, столь дорогих Палпатину, его остановил Исард-старший. «Должна быть преемственность» — сказал он тогда. Люк покивал, согласился. Оставил все как есть. Исард тогда уверился, что манипулировать новым императором — глупым фермером и не менее глупым пилотом Альянса — будет проще простого. А Люк сделал вид, что не заметил.

Вот ведь, Исард давно мертв, а эта его преемственность каждый раз вспоминается. Особенно в Сенате. Где все старое: здание, ложи, церемониал. Только люди — люди постепенно становятся новыми. Дожить бы до момента, когда состав полностью сменится…

— Я рад видеть вас, господа сенаторы, — говорит он. Особенно он рад, что они смогли-таки договориться и избрать совет без его прямого вмешательства, и по эмоциональному отклику понятно, что все это прекрасно поняли. Здесь умеют читать даже ровную интонацию протокольных фраз. — Работайте усердно.

— Служим Империи! — отзываются сенаторы. Даже Лея. Вслух.

«Служу Республике» — говорит она мысленно.

«Прошлой, будущей и вечной?»

И ловит мысленную усмешку.

«Как тебе мои коллеги?»

«Если тебе удастся донести до левой половины, что упразднение частной собственности пока не планируется, а до правой, что о приватизации госсобственности и возвращении их честно награбленного они могут забыть, я буду просто счастлив».

«Президент совета не я».

«Да ладно».

Сенаторы распрямляются. Сенат аплодирует. На всех экранах лицо Люка, полускрытое капюшоном. Люк благосклонно улыбается.

С каким трудом он натренировал эту улыбку, страшно вспомнить…

«Я подниму вопрос о короне, — говорит Лея. — Тебе пора избавляться от имиджа Палпатина».

«Я почему-то уверен, что у Сената есть вопросы важнее».

Например мир с отколовшейся Республикой Кореллии, репарации народу вуки, мир с Доминацией… Социальный мир, в конце концов. Мон только-только согласовала минимальную зарплату по Империи, а сейчас почти все нужно начинать заново…

«Ругань и приход в согласие по ничтожному поводу сплотит совет. А то ты не знаешь».

Ну… да. Сам проворачивал. Только времени жаль.

«Мон было бы проще», — вздыхает Лея у него в голове.

«Ничего, — отвечает он, — вот она вылечится, вернется, и ты взвоешь, когда придется власть отдавать».

«У меня нет власти!»

«Да ладно».

О том, что Мон скорее всего не вернется, они молчат.

* * *

В орбитальную больницу СИБ Люк, конечно, летит не сам. Его везут на обычном с виду шаттле, с охраной. Инкогнито. Императору нечего делать в орбитальной больнице, которой официально не существует.

Но он сидит за пультом на месте второго пилота, а не в роскошном салоне, и смотрит на звезды. На Корусант, на кольца планетарной обороны, на орбитальные дворцы — большинство их темно и в процессе разборки, накладно стало содержать статусное жилье на орбите, — и орбитальные же заводы.

Они минуют строящуюся верфь и выходят к внешнему кругу. Идут мимо блока военных станций, строящихся жилых комплексов, больниц. Скоро там вырастет еще один город, вот и хорошо. На Корусанте для большинства военных слишком дорого, будет альтернатива… Заняться бы и самим Корусантом, но над этим пусть думает губернатор сектора Ноль. У императора задачи глобальнее.

Те, кто его везут, не знают — зачем. Посвященных очень мало. Он сам, гранд-адмирал Пиетт, врачи. Исанне Исард, разумеется. Хэн. Лея. Лее он говорить не хотел, но она догадалась сама. Кое-кто из советников тоже догадывается, но даже в мыслях старательно избегает предполагать с уверенностью.

Шесть лет назад было официально объявлено, что Император Палпатин и лорд Вейдер погибли при взрыве Звезды Смерти. От Люка ожидали, что он, по меньшей мере, осудит предшественника. От него ожидали отречения, упразднения Империи. Страха, смятения. Как же, вчерашний фермер на троне. Все ждали, что он сделает.

Он тогда провел официальные похороны Палпатина по полному церемониалу. И ни слова осуждения себе не позволил. Только кенотаф во дворце не поставил, как ему предлагали, но с тем, что превращать дворец в склеп — плохая идея, согласились даже самые фанатичные имперцы. С тех похорон и пошла история, что на самом деле в тело Люка вселился его отец — рассказывали также версию с Палпатином, но она быстро сошла на нет, — как же иначе бывший фермер и повстанец смог бы так правильно себя вести? Лея тогда очень возмущалась, а он только и мог, что улыбаться. Запущенный явно Исардом слух был почти правдив.

…Но вот так намекать бывшему фермеру и повстанцу на «я все знаю, играй по моим правилам, иначе…» старому Исарду все же не стоило.

Шаттл садится в доке больницы, Люк благодарит пилотов, надевает шлем и выходит наружу. Не один, конечно. С ним двое охранников, тоже, как и он сам, в стандартных наемнических доспехах. Все в глухих шлемах. Ничего особенного с точки зрения сторонних наблюдателей. Которых здесь нет. Но мало ли.

Их не встречают, но Люку и не нужен провожатый, где палата, он знает и так. Выучил за четыре года.

По серому коридору прямо, в глухом лифте на этаж выше, еще по коридору — где в пустых стенах ощущаются камеры, генераторы полей и оружие. В этом блоке палата одна. Рядом с ней — операционная. Помещения для врачей, для дежурной бригады. Сейчас они пустуют, год назад пациент потребовал, чтобы им занимались только дроиды. Люк пытался спорить — но безуспешно. Не приказывать же! Лечащий же врач только плечами пожал и перебазировал бригаду подальше, чтоб их эмоции до пациента не дотягивались.

Люк стягивает перчатку и прикладывает ладонь к замку. Дверь открывается, и он входит в тамбур. Охрана остается снаружи.

Здесь уже можно снять шлем, чем он и занимается, пока его сканируют и пока открывается вторая дверь.

В заставленном аппаратурой отсеке темно, свет загорается только с его появлением.

Жилые условия СИБ мог обеспечить какие угодно, хоть двадцать комнат с садом. Но пациент настоял на минимальном варианте. Аппаратура жизнеобеспечения, стационарная бакта-ванна, сейчас закрытая. Окно-экран на три стены — космос за стенами больницы в режиме реального времени. Посредине комнаты в инвалидном кресле-кровати со встроенной аппаратурой — человек в черном комбинезоне и в шлеме виртуальной реальности. Его руки в перчатках инертно лежат на подлокотниках кресла.

Когда Люк входит, человек на кресле чуть шевелится, забрало его шлема поднимается, он улыбается Люку.

— Здравствуй, отец, — говорит Люк.

* * *

Сначала они разговаривают о кораблях. О том, что на Куате стартует новый исследовательский проект — и если теория подтвердится, то грядет революция в двигателях на сверхдальние дистанции. Свобода от гипертрасс повлечет передел зон влияния, возможно — наверняка, увы, но так хочется надеяться на лучшее, — очередную войну — но… но до звезд других галактик станет возможно дотянуться. Дух захватывает.

— Если бы я мог, — у отца горят глаза, — я бы к ним напросился. Это самый интересный технический проект за последние лет десять.

Люк сидит рядом с ним, всматривается ему в лицо. Отец кажется увлеченным и радостным. Он лишь чуть похудел, и не скажешь, что пережил три операции за последнюю неделю. Люк осторожно кладет живую ладонь на его левую руку. Отец чуть поворачивает к нему голову, и радость исчезает с его лица, как выключили.

— Бессмысленно, я ничего не чувствую, — говорит он.

— Не получилось? — тупо спрашивает Люк. Он был уверен, что… Что, по крайней мере, не стало хуже. Отец же еще месяц назад мог пошевелить ладонью!

— Не получилось.

— Мне не докладывали, что прогноз ухудшился.

— Так он и не ухудшился. Я по-прежнему проживу еще года три, — отец морщится.

Да. Понятно. Замечательно все понятно.

— И… когда?

Отец смотрит не на Люка, на космос за окном. На движение транспорта, на далекие звезды.

— Мои оптимисты утверждают, что через полгода.

— Ты, — Люк сглатывает. Нет, он не отпустит отца, он будет драться, он… Он же надежду принес, в конце то концов. — Послушай, я привез тебе подарок.

— Новую революционную терапию я пробовать не буду.

— Отец!

Тот молча и резко качает головой. Влево-вправо. Короткое движение, воротник, поддерживающий шею, мешает. Боковой свет превращает морщины и шрамы в черные разломы, будто человеческое лицо когда-то склеили, но теперь оно вот-вот осыплется черепками.

— Они добиваются невероятных результатов. Послушай…

— Давай лучше про корабли, — очень устало говорит отец. — И так времени мало.

— Я не дам тебе отключить жизнеобеспечение, — Люк удивляется, услышав себя. Неужели он это сказал вслух. Признал, что понял: отец не собирается жить все эти три года без возможности пошевелиться. Улыбнуться. Говорить самому. Пусть даже его никто не увидит, пусть даже ухаживать за ним станут только дроиды.

— Ты мне прикажешь?

Люк прикусывает язык. Ему очень хочется сказать «да». Да, прикажу. И ты подчинишься, ты мне присягал. Но это не мысли Люка Скайуокера. Так, наверное, мог бы думать Палпатин. Это все капюшон, думает Люк немного истерически, Лея права.

— Отец, попробуй. В последний раз.

— Ты это уже говорил.

— Я имею это в виду.

— Ты это тоже уже говорил.

Люк проводит ладонью по лицу.

— Если ты меня любишь, — с трудом произносит он.

Отец сжимает губы.

— Запрещенный прием.

— Пожалуйста, — Люк наклоняется ближе и утыкается лбом ему в плечо. — Прошу тебя.

— И что будет, когда не получится?

Люку очень хочется ответить: ну что ты. Нельзя сдаваться заранее. Конечно получится.

— Тогда я приду сюда, — отвечает он, — и отключу твои приборы сам. И до конца буду с тобой.

Пожалуйста. Пожалуйста.

Отец молчит. И после долгой, очень долгой паузы произносит:

— Это и был твой подарок?

— Да.

— Ты обещал, в последний раз.

— Да.

— Хорошо.

Люк улыбается ему в плечо. Чувствует, как Сила отца аккуратно касается его волос, приминает их, окутывает плечи.

— Где хоть это заведение находится? Или это тоже тайна?

— Набу, — отвечает Люк, внутренне сжавшись, но взрыва не происходит. Отец только вздыхает коротко.

— Ну что ж… Набу так Набу. Может, так и хорошо… Хоть еще раз увидеть.

Люк не уверен, отдает ли отец себе отчет в том, что произносит это вслух, и потому молчит.