Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (гет)

Загадочный дом номер двенадцать на площади Гриммо встретил Берту угрюмым молчанием, затхлой промозглой сыростью и запахом плесени. Едва придя в себя от удивления, когда после каких-то коротких манипуляций Люпина лишний неучтённый дом взбух между двумя соседними, Берта ощутила тревогу. Всё там было тревожным: сумрак тесной прихожей, старинная неухоженная обстановка, заколоченные двери, мерцающий свет газовых рожков в коридоре... и какое-то странное сопение доносящееся из-под ближайшей портьеры.

Никаких вопросов Берта не задавала. Слишком много неожиданного обрушилось на неё сегодня.

Люпин, словно почуяв её беспокойство, сжал её руку, которую не отпускал с момента их встречи.

Резкий и неприятный скрип открывающейся двери заставил Берту вздрогнуть всем телом. Когда неожиданностей слишком много, любая из них может стать последней каплей.

Человек, возникший в проёме раскрытой двери, напомнил Берте хогвартское привидение. Впрочем, привидению она бы удивилась меньше. А тут — просто рот открыла. Ибо перед ней стоял «самый опасный преступник магического мира Британии за последние Мерлин-ведает-сколько-лет» — мистер Сириус Блэк собственной персоной.

Нет, конечно, что и говорить, — по сравнению с субъектом, изображённым на фотографиях, украшавших в год обучения Берты едва ли не каждый столб что в Хогвартсе, что в Хогсмиде, мистер Блэк выглядел просто отлично. Природа не обидела его ростом — немаленькой Берте приходилось смотреть на него снизу вверх. Конечно, Блэк всё ещё был худ, но измождённым отнюдь не выглядел. Чёрные его волосы, среди которых не было ни одного седого, с небрежным изяществом спускались до самых плеч. Берта некстати подумала, что Рем-то уже почти наполовину седой — а ведь они ровесники... Несмотря на давнюю небритость, было заметно, что Блэк когда-то был очень хорош собой — хотя время изрядно поработало и над ним. Бледен он был почти смертельно — или это голубоватый газовый свет давал такой эффект? Но точёный профиль, но надменная полуулыбка, какой он отреагировал на пристальное бертино разглядывание, но аристократические руки с длинными пальцами, но, чёрт возьми, осанка... Со всем этим времени справиться не удалось. Как не удалось ему справиться с глазами Сириуса Блэка. Не то что бы был у них какой-то уникальный цвет (тёмно-карие) или разрез (европейский), но вот взгляд... Такого взгляда вряд ли можно ожидать от человека, пережившего Азкабан. Зато от человека, сбежавшего оттуда, — вполне. Весёлые, горящие, любопытные глаза с живейшим интересом уставились на Берту, и теперь уже она почувствовала, как её внимательно и... оценивающе разглядывают. И взгляд этот — чуть насмешливый, чуть пренебрежительный, а больше всего — лихой, пиратский — отчего-то ужасно ей понравился.

Рем кашлянул.

— Берта, знакомься, это мой лучший друг и хозяин этого дома — Сириус Блэк.

Блэк приложил ладонь к сердцу и насмешливо поклонился.

— Сириус, это Берта. Я... говорил тебе.

— Наслышан о вас, мисс. И, признаться, давно хотел вас увидеть. Нужно было здорово постараться, чтобы наш благоразумный Лунатик потерял голову...

— Сириус, — предостерегающе глянул на друга Люпин.

Берта улыбнулась.

— Я тоже весьма рада нашему знакомству, сэр. Человек, одним движением волшебной палочки заваливший больше десятка маглов, безусловно, заслуживает пристального внимания... Интересно, сколько мне заплатят в Министерстве за информацию о вашем местонахождении?

Бродяга — да, эта кличка Берте уже была известна — аж присвистнул, а Люпин одарил девушку таким же предостерегающим взглядом, как до того — Сириуса.

— Берта...

Девушка опустила глаза, пряча в них улыбку.

Знакомство состоялось.

...Случаются в июне такие вечера, когда долго тлеет над землёй прохладный малахитовый сумрак. Тогда нет лиц — только отсветы тепла, нет тел — только очертания, тающие в полутьме, нет слов — лишь дыхание, тонущее в тишине...

Берта сидела на подоконнике третьего этажа — там находилась комната, отведённая Ремусу Люпину — будто так было всегда. Будто вечный Хогвартс, вечное длинное окно в готическом стиле — и вечный лёгкий силуэт на фоне светлого стекла. И не было этого страшного для Ремуса года.

Он остановился на пороге, замер, глядя на белеющую в сумерках фигурку, словно боялся, что она сейчас исчезнет. Берта повернула голову — он не мог этого видеть, но почувствовал, что она смотрит на него.

— Куда ты меня привёл?

Рем улыбнулся.

— Дом древнейшего и благороднейшего семейства Блэк. Добро пожаловать.

— Поверить не могу! На лестнице, под доской с отрубленными головами домовиков меня встретил такой же домовик и пробурчал что-то непонятное, но это явно было не приветствие... Окна, кроме этой комнаты, нигде больше не открываются, а в ванной я нашла человеческий череп. Кажется, настоящий...

— Конечно, настоящий. Кому придёт в голову хранить дома искусственный?

Берта фыркнула. Шуточка была в её духе.

— Вот-вот. И я не верю, что Сириус Блэк — хозяин этого склепа. Тут даже двери скрипят в ритме похоронного марша, а у твоего друга — такие живые глаза...

Рем напрягся.

Тёплый летний ветерок перебирал волосы Берты, пьяно ластился к щеке. Рем смотрел и не мог насмотреться, не мог понять, как он чисто физически выдержал без неё столько времени. Ведь вся она была его, плоть от плоти, до последней косточки. Это он её сотворил такую, год назад, и год от года она будет меняться, становясь всё больше на него похожей. Жесты, манера говорить, привычки... состав крови, чёрт возьми, ритм дыхания. Как это страшно... и как это здорово! Хотя в последнем ему трудно даже самому себе признаться...

Берта вздохнула, вытряхивая ветер из волос, встала на подоконнике, с двух сторон касаясь руками амбразуры окна. Ремус со страхом и восторгом глядя на это живое распятие на фоне светлого четырёхугольника окна, медленно подошёл ближе. Бережно снял её с окна, опустил на пол, и сам, скользя ладонями вниз по её телу, опустился перед ней на колени.

Грешник перед божеством.

Творец перед творением.

Мужчина перед женщиной.

Ни у кого на свете не повернулся бы язык назвать жизнь Сириуса Блэка скучной и однообразной. Впрочем... человек — сам хозяин своей судьбы. Этот жизненный закон Сириус не вычитал ни в одной из многочисленных книг (небольшой охотник он был до чтения), а вывел для себя самостоятельно.

Произошло это давно, ещё когда шестилетний Сириус наотрез отказался присутствовать на регулярном семейном мероприятии — процедуре обезглавливания эльфа-домовика, слишком старого, чтобы носить чайные подносы. Эта милая семейная традиция была введена ещё тётушкой Элладорой, дамой несколько эксцентричной, некоторые невинные чудачества которой с лихвой окупались незыблемой принципиальностью в вопросах чистокровности. Правда, Элладора Блэк так и не оставила после себя наследников — зато оставила сделанную на заказ маленькую домашнюю гильотину, небольшую коллекцию эльфийских голов и добрую память всего семейства Блэк.

Но маленький Сириус отчего-то не считал, что так уж здорово отрубать эльфам головы. О чём прямо и заявил своей матери. Знала бы ошеломлённая его непослушанием Вальбурга, что это далеко не последний сюрприз, который приготовит ей любимый старший сын.

А тогда Сириус, несколько часов просидевший взаперти в Тёмной Комнате (да, неповиновение старшим в их семье строго каралось), надолго избавился от детского страха темноты. И родительские наказания с тех пор перестали казаться ему такими жуткими. В отличие от Регулуса, который едва ли не до конца своих дней больше всего боялся недовольства родителей (хоть и наказывали его куда реже, чем Сириуса), старший Блэк рано почувствовал свободу. Возможно, потом именно страстное желание свободы и стало для него определяющим всю его дальнейшую жизнь.

Свобода... Пожалуй, единственное, что он по-настоящему любил.

...Ну, а следующий скандал в его семье произошёл, когда в одиннадцать лет Распределяющая Шляпа отправила Сириуса в Гриффиндор взамен традиционного для всех Блэков Слизерина. Хорошо ещё, что Сириус догадался умолчать о том, что сам попросил Шляпу о таком распределении. Проговорись он об этом — возможно, матушка сгоряча выжгла бы его имя с семейного гобелена ещё тогда.

Но более грандиозный скандал пришлось отложить до его шестнадцатилетия. Хотите верьте, хотите нет, но Сириус и сам не помнил, из-за чего решил тогда порвать с семьёй. Вряд ли помнила об этом и Вальбурга. «А просто — достало всё», — небрежно пояснил тогда Сириус заспанному Джеймсу Поттеру, очутившись среди ночи на пороге его дома.

Да, Джеймс... Джеймс всегда был для него самым близким человеком на свете. Куда ближе, чем стал родной брат, чем вся его семья. Даже теперь, спустя много лет после его смерти, Сириус всё ещё тосковал по лучшему другу.

А тогда свой последний год до совершеннолетия Сириус провёл у Поттеров. И как же отличалась атмосфера их дома от той, к какой он привык в фамильном особняке Блэков! Здесь он впервые узнал, какой должна быть настоящая семья, впервые отогрелся душой. Впервые смог полюбить.

Строго говоря, любовь пришла к нему, конечно, не в доме Поттеров. Маргарет Райс он встретил в Хогвартсе, когда перешёл на седьмой курс. Но только время, проведённое среди добрых любящих людей, которых почувствовал почти семьёй (Поттеры относились к Сириусу как к ещё одному сыну), позволило ему разглядеть в гордой слизеринке не врага, а друга и даже возлюбленную. Сириус сделал ей предложение, и Мэгги ему не отказала. Да, разумеется, Сириус Блэк заработал себе дурную славу среди аристократов магической Британии, но... всё же он оставался наследником древнейшего благороднейшего... и богатейшего чистокровного семейства.

Что больше всего поражало Сириуса в его невесте — это сочетание ангельской наружности с трезвым расчётливым умом.

Потом он часто задавался вопросом: а любила ли его Мэгги? И ответа не находил. Но зато никакими вопросами по поводу собственных чувств Сириус не задавался. Он любил её. Он с ума по ней сходил. И это было тогда самым важным.

И, кроме того, они с Маргарет были потрясающе красивой парой. Это признавали все. Высокая хрупкая белокожая Мэгги Райс с белокурыми волосами, всегда уложенными в очередную сложную причёску, тонким породистым лицом и кроткими голубыми глазами напоминала ангела. Великолепно смотрелся рядом с ней и Сириус, похожий в те незапамятные времена на сказочного принца. На последнем Рождественском балу в Хогвартсе все взоры были устремлены на них. И в этих взорах не было ни зависти, ни ревности, потому что, несомненно, эти двое могли быть созданы только друг для друга. Всем людям — и большим, и маленьким — хочется верить в сказку...

Да, Райсы принадлежали к магической аристократии и состояли в дальнем родстве с Блэками, Малфоями, Паркинсонами и так далее. Конечно, Сириусу было на это плевать, но вот Орион и Вальбурга стали иногда упоминать имя сына в общих беседах и даже при гостях. Да и Мэгги несколько раз тактично намекала жениху о семейном долге перед родителями.

В общем, дело кончилось тем, что Сириус начал по воскресеньям посещать отчий дом. И даже иногда оставался обедать.

Магическая общественность долго ждала пышной свадьбы двух отпрысков благороднейших семей. Но... время шло, Хогвартс давно был закончен, Сириус уже отгулял на свадьбе своего друга Джеймса Поттера, а вот о собственном бракосочетании Блэк будто позабыл.

Тогда он и сам не очень понимал, почему медлит. Он любил Мэгги, восхищался её красотой, готов был за неё в огонь броситься... Но Сириус постоянно чувствовал, что Маргарет его н е о д о б р я е т. Нет, она всегда была с ним предельно вежлива, никогда ни словом не упрекнула его. Но он и без слов чувствовал, что всё — начиная от выбора факультета и заканчивая мотоциклом — Мэгги считает ошибкой, закидонами молодости, и мечтает, чтобы Сириус поскорее исправился и стал добропорядочным членом общества. А то эти его подозрительные друзья, какие-то таинственные дела с Дамболдором... Мэгги не могла ничего этого понять. В дальнейшем у Сириуса было время подумать о том, что же нужно было этой девушке от него, кроме громкого имени и большого наследства? Выводы напрашивались грустные.

...Кроме того, начиналась война, и Джеймс предложил Сириусу вступить в Орден Феникса. Предложение Сириус принял с восторгом, даже не особенно вслушиваясь в цели и задачи Ордена. Деятельность подпольной организации настолько захватила Блэка, что времени на встречи с невестой почти не оставалось.

Да и редкие эти встречи ничего, кроме ощущения зря потраченных часов, ему не оставляли. И это во время необъявленной войны, когда каждая минута на счету, когда каждый день проживаешь, как последний! Мэгги с каждым днём становилась красивее и к девятнадцати годам совсем расцвела юной прелестью, и никто на свете мимо такой девушки не прошёл бы. Но... О том, чем занимается её жених и чем это может ему грозить, она имела самые смутные представления, и это не очень-то её тревожило. А вот то, что он исполнял роль шафера на скандальной свадьбе Джеймса Поттера с какой-то грязнокровкой, привело её в настоящее отчаяние. Она даже не выходила из комнаты целых два дня и отказалась поехать на охоту на соплохвостов.

А потом... потом погиб Регулус. И это поставило точку в отношениях Сириуса с его семьёй. В их дом он не смог бы вернуться даже под угрозой Авады (это тогда он так думал, многое с тех пор изменилось). Конечно, он никогда не был особенно привязан к младшему брату. Но... чёрт побери, мальчишка не заслужил такой смерти! Да и какую смерть можно заслужить в восемнадцать лет?.. Сириус видеть больше не мог тех людей, которые своими руками отправили своего сына на службу красноглазому ублюдку. Особенно невыносима была ему та, что по недоразумению оказалась их матерью...

А Мэгги настаивала на том, чтобы он помирился с семьёй...

И почему они ещё не разорвали помолвку?

Как это в жизни бывает, рядом с печалью всегда ходит радость. У Джеймса родился сын. Сириус, конечно, пожелал стать крёстным маленького Гарри. Он как-то сразу привязался к черноволосому зеленоглазому мальчишке. Приходила ему в голову мысль и о своих детях... Может быть, возможно было всё исправить?

Эта иллюзия длилась всего год. Молодую семью нужно было защитить от опасности, и Орден решил применить заклятие Доверия. В качестве Хранителя тайны Сириус предложил себя — ближе Поттеров у него никого не было. Он умер бы, чтобы их защитить. Сколько раз после он проклинал себя за то, что это он, он, он выдумал поменять Хранителя! И за то, что уговорил Джеймса сделать Хранителем Петтигрю — Джеймс предлагал Люпина.

Люпин... Даже смешно, но Сириус до последнего подозревал, что пособником Тёмного Лорда является именно Люпин. Да что там — подозревал? Уверен был! До той самой минуты, когда Питер у него на глазах одним взмахом палочки снес пол-улицы вместе с людьми, а сам, превратившись в крысу, исчез в канализационной щели. Способный малыш...

Для Сириуса Блэка тогда действительно рухнул мир. Все его представления о людях перевернулись с ног на голову. Он больше не понимал, чему и кому можно верить. Хаос и неразбериха, которых раньше он считал синонимами свободы, теперь накрыли его с головой, и, казалось из этого завала ему не выбраться уже никогда. Ему оставался только безумный смех над тем, что всё так нелепо вышло. А ведь он всего лишь хотел лучше уберечь Поттеров. Только и всего...

Первые несколько лет в Азкабане он день за днем продолжал прокручивать в памяти те узловые моменты, те ступени, по которым его жизненный путь свернул в ад. Он вспоминал, как внезапно среди праздничного вечера, поддавшись непонятному предчувствию, оставил Мэгги одну и помчался сломя голову в Годрикову лощину.

И как, едва приземлившись возле дома Поттеров, понял, что опоздал.

Вспоминал свои трясущиеся руки, протянутые к Хагриду, и такой же дрожащий срывающийся голос: «Отдай мне Гарри! Я позабочусь о нем. Он мой крестник! Ты права не имеешь!» Сириус тогда зарыдать, завыть был готов, в собаку превратиться... Он едва понял, что ребёнка Хагрид ему не отдаст. Что это приказ Дамблдора. Что его, Сириуса, считают предателем. Что ему никто не верит. Тогда, сразу, он не мог этого осознать и просто отдал Хагриду мотоцикл, на котором прилетел. Краешком мутнеющего сознания Сириус сообразил, что полувеликану, наверное, трудно будет трансгрессировать.

Ситуацию очень скоро прояснил Питер.

В Азкабане Сириус вспоминал и ту улицу, заваленную трупами, и запах горелого мяса. И... и тут он решил, что сойдет с ума, если будет продолжать эти воспоминания.

Да, Сириус был брошен в Азкабан. Его мучили дементоры. В глазах всего волшебного мира он был убийцей, пособником Тёмного Лорда. Лучший друг Сириуса погиб, и Блэк по-любому виновен в его смерти. Второй друг оказался предателем. Мэгги ничего не стала объяснять, а просто тихо уехала из Британии вместе со всей семьёй (известие об этом Сириус прочел на обрывке «Ежедневного пророка», случайно попавшем к нему в камеру предварительного заключения). Сириус воистину потерял всё: место в волшебном мире, доброе имя, близких людей, свободу, возможность бороться против Волдеморта.

Но где-то там, в волшебном мире, в другой жизни, среди нормальных людей, оставался его крестник, мальчик, которого он видел в последний раз годовалым ребёнком, спящим на руках Рубеуса Хагрида. Ребёнком, который был так похож на своего отца. Единственное родное Сириусу существо на всём белом свете. Ради него нужно было выжить и сохранить рассудок. Пусть даже этот мальчик и вырос, зная, что его крёстный — Пожиратель Смерти.

Был и еще один аргумент в пользу выживания.

Никто не верил Сириусу Блэку. Ни Орден, ни Визенгамот, ни Дамблдор. Никто. Кроме Ремуса Люпина.

Это была ещё одна боль его азкабанских лет. Как Сириус до рокового взмаха палочки Петтигрю считал Ремуса предателем, так Ремус до решения суда не верил в виновность Сириуса. Полные боли и недоумения глаза друга — ещё одно горькое воспоминание Блэка. И, пожалуй, единственная его радость тогда, в Азкабане. Радость, пусть позднего, но — прозрения.

Сириус и сам не знал, как ему удалось выжить и не потерять разум. Может, он от природы обладал крайне устойчивой психикой, может, ему помогала анимагия. А может, просто так сильны были его любовь и любопытство к жизни, что это не давало ему остаться замурованным в самом себе даже в Азкабане.

Состав тюрьмы постоянно пополнялся в честь громкой победы над Тёмным Лордом, камеры там никогда не запирались, и у Блэка была возможность наблюдать. Не самые приятные люди попадали в Азкабан и не за самые лёгкие преступления. Многие из этих преступлений требовали сложной и могущественной магии, так что трудно было бы считать совершивших их слабаками. Но многие из них ломались ещё до Азкабана. Остальные тоже не выдерживали долго. Рано или поздно с ума сходили все. Кроме Сириуса.

Проводя дни под аккомпанемент непрекращающегося чужого бреда, он стал задумываться о том, каким жалким и уязвимым может быть зло. Грех ведь сам по себе есть повреждение души, повреждение рассудка. Заключённые Азкабана стали безумными ещё до того, как туда попали.

Сначала Сириус испытывал по этому поводу некое злорадство. Вышло, что от угрызений совести не умирают. Совесть — это Божий свет в человеческой душе, не дающий ей окончательно погрузиться во мрак и погибнуть. Жестокий и беспощадный, мучительный для больной души, как для больных глаз, — но всё же свет. Умерли или сошли с ума те, в ком прежде умерла совесть.

Сириус был жив и в рассудке.

Да, вначале он злорадствовал. Пожиратели всё же проиграли, и каждый из них сам себе вырыл яму. За личным крахом каждого Сириус наблюдал своими глазами и не мог не радоваться. Но очень скоро на смену злорадству как-то незаметно пришло... сострадание.

Однажды в соседнюю камеру бросили мальчишку — тощего, охрипшего от собственных криков, как водой из лейки, политого холодным потом. Потом и слезами. Он постоянно плакал, поминал в бреду страшные деяния — и звал маму. Сириус поначалу только горько усмехался: у него самого не осталось в этом мире никого, кого можно было бы позвать. А на третьи сутки (впрочем, все они там потеряли счет времени) Блэк решил навестить соседа.

О чём они говорили тогда? Парнишка еле пришел в сознание, до Азкабана с Сириусом они знакомы не были, да и тюрьма здорово подпортила физиономию легендарного героя всех передовиц магической прессы нескольких лет назад.

О чём они говорили? Сириус толком не помнил. Но после этих разговоров мальчишка стал хоть иногда спать.

Нет, этот юный тёмный маг слабо напоминал Сириусу погибшего брата или ещё кого-то из родственников и знакомых. Просто мальчик был очень несчастен.

Так шло время. И вот однажды цель и смысл каждодневной работы на собственное выживание определились с кристальной ясностью.

Как много в жизни зависит от случайностей! Подумать только: не взбреди Корнелиусу Фаджу в голову нанести визит в Азкабан, не окажись у него в руках во время этого визита последнего выпуска газеты, Сириус продолжал бы сидеть взаперти. А куда ему было бежать? К кому?

Листок «Ежедневного пророка» содержал в себе дату, из которой следовало, что Сириус сидит в Азкабане уже двенадцать лет, и информацию, из которой вытекало, что дальше сидеть здесь с его стороны будет просто бесчестным.

Узнать Питера он мог даже в темноте Запретного Леса, что уж говорить о чётком газетном снимке.

Из Азкабана Сириус бежал в ту же ночь. Отныне у него появились в мире более интересные занятия, чем казнить себя. Нужно было любой ценой защитить Гарри.

Пробраться в Хогвартс не составило труда, найти укрытие — тоже. За семь лет учёбы Сириус изучил территорию Школы наизусть. Запретный Лес, Визжащая Хижина были в его распоряжении.

Но... то ли опьянел он от воздуха свободы, то ли от жажды мести заклятому другу помутился его рассудок, то ли от близости родных мест, по которым он страшно соскучился за все эти годы, то ли от желания встречи с теми, с кем так долго не виделся, вовсе снесло ему крышу... то ли от всего этого вместе — только начал Сириус делать одну ошибку за другой. И почему-то все эти ошибки совершались с применением ножа.

В общем, такого страха нагнал Сириус Блэк на родной Хогвартс, что дементоры там стаями летали. Безопасность обеспечивали. В конце концов Сириусу это едва не стоило жизни. Если бы не Гарри...

Вот ведь как вышло: Сириус бежал из Азкабана, чтобы спасти крестника от смертельной опасности, а получилось, что тринадцатилетний мальчишка его самого и от смерти, и от тюрьмы уберег. Гарри да еще девочка эта, Гермиона... Кто бы ожидал от двух школьников такой безумной и отчаянной, а главное — удачной авантюры? Что ни говори — достойная смена подросла...

Радость Сириуса от встречи с крестником была велика. Он ведь полюбил мальчика с того самого момента, как принял его из рук пастора. Вообще весь этот обряд крещения поначалу показался Сириусу жуткой бессмыслицей, как и прочие магловские штучки. Но Лили все-таки была маглорожденной и настояла, чтобы его провели.

Позже Сириус ни на миг не пожалел, что пришёл тогда в магловскую церковь. И теперь, увидев, наконец, Поттера-младшего, до того похожего на покойного Джеймса, что комок подступал к горлу при взгляде на него, Сириус испытал огромную радость и гордость. Потому что этот мальчик был отчасти и его сыном тоже.

Другой радостью — нет, не меньшей, а просто другой, — стала встреча с другом детства Люпином. И на этот раз Сириуса обжёг стыд. Мерлин великий, как он мог не доверять человеку, которому почти не понадобилось никаких объяснений, чтобы спустя столько лет поверить в невиновность Блэка!

Счастье, как известно, не бывает долгим. Едва ступив по-человечески на землю родного Хогвартса, едва перемолвившись словом с близкими, ему пришлось спешно уносить ноги. Год скитаний и лишений — и вот Сириус дома. Только он физически не мог себя заставить назвать домом фамильный особняк Блэков.

Этот дом долго стоял пустым. Война не пощадила никого из родных Сириуса. Его отец умер через два года после того, как Сириус попал в тюрьму. Вальбурга пережила мужа на десять долгих лет — и что это были за годы! Сириус ощутил ужас и холод страшного одиночества сразу, как только переступил порог. О том, как провела последние годы своей жизни его мать, старший сын Вальбурги получил представление, увидев, как жутко запущен дом, в котором он провел детство; увидев полубезумного домовика Кикимера, которого помнил молодым, резвым и комично-важным; увидев портрет матери. Он понял, как она жила всё это время. Но в дальнейшем старался об этом не думать.

Единственным утешением в его вынужденно затянувшейся игре в прятки с Министерством Магии стало то, что Ремус Люпин перебрался-таки на площадь Гриммо.

И это было как нельзя кстати. Ибо Сириуса после долгой погони «догнал» Азкабан. Пока Блэк был занят ненавистью к Петтигрю, беспокойством за Гарри, прогулками вокруг Хогвартса и дальнейшим путешествием по Британии в компании Клювокрыла, вспоминать о тюрьме у него не было времени. Но стоило ему оказаться в изоляции от внешнего мира, как ужасы пережитого обрушились на него с невероятной силой. Говорят, тот, кто хоть однажды встретился с дементором, никогда уже не будет таким, как прежде. Азкабан изменил Сириуса. Нет, изменения не коснулись, возможно, его коренной сути, но во всём остальном это был уже совсем не тот человек, что много лет назад, казалось, навсегда покинул родительский дом. И к встрече с самим собой, но в прежних декорациях Сириус оказался не готов.

Спасал его Рем. И Сириус не раз хотел врезать себе по лбу за то, что так не ценил своего друга. Рем возился с ним, как с ребёнком, будя во время ночных кошмаров, ведя по полночи душеспасительные беседы и днем стараясь не оставлять Сириуса одного. И хотя Сириусу невозможно стыдно было принимать такую о себе заботу, он от всего сердца был благодарен Ремусу.

И только отойдя немного от первого тягостного впечатления, вызванного захламлением и, по сути, разрушением родового гнезда, Сириус заметил, что Ремус, внимательно слушая ночные излияния Блэка (иной раз такие, что по-хорошему, не стоило бы их озвучивать даже под покровом темноты), никогда не откровенничает с ним сам. Хотя видно было, что Люпина что-то гнетёт. Стоило ему отвлечься от каких-либо повседневных дел, как на лице у него отражалась такая мука... Может, и заботился он так пристально о лучшем друге только лишь потому, что сам не спал ночами от терзающих его воспоминаний о чём-то.

Когда Люпин, наконец, раскололся, Сириус только присвистнул. Да, он-то думал, что после всего пережитого удивить его ничем невозможно. И ведь главное — кому это удалось? Лунатику! Правильному до тошноты Лунатику, еще в Школе бывшем старостой факультета и раздражавшего Сириуса неизменным занудством. И вот теперь этот с детства знакомый человек сидит перед ним и преспокойно рассказывает о своей любви к пятнадцатилетней девчонке! Да, мир точно сошел с ума.

Еще большее изумление Сириус испытал, обнаружив в своей прихожей тощую долговязую девицу, несуразно одетую и причесанную, которая жадно разглядывала обстановку... а после перевела свой горящий любопытством взгляд и на самого хозяина. Что-то недоброе почудилось ему в этом взгляде, что-то отталкивающее в самой незваной гостье. Но за Лунатика Блэк пошел бы в огонь и в воду. Что уж говорить о том, чтобы выполнить ерундовую просьбу, которая ему ничего не стоит.

Сириус знал о Берте много плохого. Знал, что она слизеринка, убийца, оборотень...

«Рем, да как ее, такую, любить-то можно?» — «А что с ней станет, если никто не будет ее любить?»

Влюбленные сродни душевнобольным — с ними во всем нужно соглашаться.