Котдог (джен)

Храм был похож на очень низкий пень огромного дерева — если, конечно, у кого-нибудь хватило бы воображения представить дерево со стволом толщиной в полтора или даже два десятка шагов, причём хороших таких шагов, без поддавков. И с древесиной, больше похожей на камень. И со спилом, гладким и блестящим, словно оплавленный на огне сахар.

Да нет, глупо и пытаться его сравнивать с чем-то из обыденного и привычного — Храм не был похож ни на что, на то он и Храм. Словно некий великан взял кругляшок витаминыистимулятора, увеличил его в тысячи раз, подплавил слегка и положил в центре расчищенной от кустов и деревьев площадки посредине острова. Впрочем, почему «словно»? Так оно и было, наверное. Сейчас никто и не помнит, но наверняка ведь и Храм — тоже дело рук Лорантов, как и Лестница-В-Небо, упирающаяся в него нижним концом.

А вот Лестница по контрасту оказалась вполне привычной и ничем не отличалась от много раз виденной, именно такой, какой её рисуют малыши и на быстрый танец каких сам Ксант любил смотреть с ветки какбыдуба: искристой, туманной, переливчатой и разноцветной. Разве что не изогнутой, как те Лестницы, что возникали после дождя. И намного больше тех, что танцевали в водяном крошеве над водопадом.

Полупрозрачный радужный столб был столь велик, что вблизи легкое закругление его внешней границы казалось почти незаметным. Ксант попытался потрогать переливчатую полупрозрачность, но рука легко прошла сквозь, погрузившись внутрь Лестницы-в-небо чуть ли не по локоть. Ксант при этом ничего не почувствовал, мерцающий переливчатыми искрами воздух был точно таким же, как и самый обычный, снаружи. Вот только волоски на погружённой в него руке встали дыбом, словно от близкой опасности. Но самой опасности при этом не ощущалось совсем.

Почему-то он надеялся, что у Лестницы-в-небо будет что-то типа ступенек. Или веток, по которым можно взобраться. Лианы, на самый худой конец. Глупо, конечно, но почему-то ему так казалось, что должна быть она больше похожа на дерево, чем на те свои маленькие копии, что возникали после дождя или танцевали в тумане над водопадом. Ничего этого, конечно же, не было — просто пустая ровная площадка и переливчатый столб, уходящий вертикально вверх и теряющийся где-то высоко в предрассветном мареве. Похоже, до орбитожителей действительно не добраться тем, кто не умеет отращивать крылья.

Только вот наяву их невозможно сделать из старого плащика.

— И что теперь? — спросил Ксант, понимая уже, что ответа не будет.

Сучка топталась в центре площадки, запрокинув голову, высматривала что-то в серых тучах. Делала несколько коротких шагов влево, потом вперёд, вправо, назад, снова влево. Могло показаться, что она вымеряет площадку, но Ксант знал, что собаки всегда так себя ведут, когда растеряны. Просто не могут ни устоять, ни усидеть на месте, вот и всё, природа у них такая. Вит молчал, преданно следя за ней взглядом. Ксант повторил — уже громче:

— Делать что будем, я спрашиваю? Орать до посинения? Мастерить крылья из веток? Хором читать Поэму? Петь? Танцевать?

Сучка перестала кружить по площадке и оторвала взгляд от неба. Посмотрела на Ксанта как-то странно — в её глазах словно бы какое-то время продолжала отражаться клубящаяся перламутром высота, Ксанту даже показалось, что она не узнаёт его, не понимает, о чём он спросил, и вообще мысли её далеко-далеко, уже там, на орбите, вместе с Лорантами. Но через миг наважденье прошло и взгляд её стал осмысленным. Моргнула, разулыбалась, закивала:

— Ага! Ты молодец, правильно догадался.

И не было ни малейшей надежды на то, что это шутка — может быть, какие-то суки и умели шутить, но только не эта. Эта всегда была убийственно серьёзна, даже когда улыбалась. Вернее, нет — особенно когда улыбалась.

— Нам даже не придётся разводить костры, видишь, как всё удачно складывается? — Она ещё несколько раз утвердительно кивнула самой себе, снова короткими шажочками пробежалась по площадке -— и Ксант понял, что всё-таки именно измеряет, а не просто от растерянности. Понять бы ещё — зачем нужны ей эти измерения? Покрутилась, кивнула, притопнула ногой.

— Вот тут — самая под-дюза, точно-точно! Как на нашей Стартовой площадке! Один в один. Я даже и не надеялась, что будет такое совпадение, думала, придётся помучиться, пока костры разведём, пока свет правильно направим, пока вычислим… У нас ведь ни отражателей нет, ни подъёмников, думала, всё придётся на месте как-то… А тут ничего не надо, всё уже есть! Видишь? Светит! Смотри! — она запрокинула голову и развела руки. — Я под дюзой! Осталось только прочитать Предстартовую Подготовку и Обратный Отсчёт!

Конечно же, это не сработало.

Да и не могла вся эта чушь сработать. Глупо было даже предполагать, что будет иначе! Дурацкие пёсиковские заклинания, полезные не более, чем перья птички, съеденной в прошлом году. Не годные ни на что, ну разве только добиться такого же дурацкого отклика от этой дурацкой Лестницы-в-небо:

— Запрос на включение лифта принят. Внешняя активация отсутствует. Подтвердите внутреннюю активацию.

Голос не имел источника, он шёл словно бы отовсюду сразу, со всех сторон одновременно — и Ксант огромным усилием воли заставил себя не вертеть головой. Вот ещё! Не дождётесь. Он взрослый кот, бывалый и многое повидавший, а не какие-то там… Голос был странным — очень спокойный, с металлическим привкусом, словно у очень холодной воды. И от него точно так же ныли зубы.

И — все.

Не упали к их ногам ступеньки, ведущие на Высокую Орбиту, не спустились в громе и сиянии своего величия сами лоранты, чтобы поприветствовать или наказать. Ничего. Просто голос, сказавший невнятную чушь.

Ксант злился — и по большей части на самого себя. Потому что безропотно участвовал в этом идиотизме — речитативил положенное, давал отзывы, послушно запрокидывал голову в ожидании чуда, и на какой-то краткий миг почти что поверил в его возможность. Ну, может быть, не совсем поверил, но в полной и безоговорочной невозможности усомнился.

И получилось, что зря.

Обидно.

— Не сработало. И почему я не удивлен? — Собственное разочарование легче всего прикрыть именно так, ехидной насмешкой, чтобы ни у кого и мысли не шевельнулось, что ты мог хотя бы на самое крохотное мгновение тоже поверить.

— Конечно! — Сучка кивала, довольная донельзя. Пнуть эту радостную идиотку хотелось даже больше, чем когда она всё время извинялась — может быть, просто для того, чтобы стереть с её лица хотя бы на минутку это вот до тошноты радостное выражение.

Они стояли в центре площадки все втроём, держась за руки, словно маленькие, и это тоже злило. Но выдёргивать руку сейчас казалось Ксанту ещё большим котячеством, чем всё предыдущее. Он и не выдёргивал. И даже старался не фыркать скептически и глаза не закатывать. И от этого злился всё сильнее.

А больше всего его злило то, что сучку неудача нисколько не расстроила — она продолжала улыбаться, как ни в чём не бывало. А после его слов разулыбалась вообще как именинница, гуманитарной благодати сподобившаяся.

— Конечно, не сработало! Оно и не могло сработать! Я ведь самого главного не сказала.

— И что же у нас самое главное?

— Ключевое слово, конечно же!

Она замерла, продолжая улыбаться, втянула в себя побольше воздуха и выпалила:

— ПОЕХАЛИ!!!

И Ксант уже совсем было собрался рассмеяться, когда площадка под ногами ощутимо дрогнула и Лестница-в-небо ответила.

— Пароль принят. Защита активирована. Активирована рабочая проверка предстартовой готовности.

Под рёбрами защекотало, Ксант с трудом балансировал на самой грани сквота — чуйка почему-то вопила как оглашенная, что Ксант падает, падает, ну падает же! — хотя глаза утверждали обратное, да и все прочие органы чувств подтверждали: никуда он не падает, стоит по-прежнему в центре площадки под лестницей-в-небо, держит сучку за ручку… Ха! Почти стихи.

Стоит?..

Нет. Висит. На расстоянии ладони… нет — уже локтя над. Но висит, не падает — тут чуйка всё ж таки была неправа…

— Обратный отсчёт готовности три два один ноль. Рабочая готовность. Подтвердите пароль на отправку.

Она опять успела проорать своё коронное «Поехали!» первой.

Ну и ладно.

Ксанту не больно-то и хотелось.

* * *

— Эри, слышишь сигнал?

— …Хр-р…

— В тамбур опять какого-то шлака с поверхности натащило. Включи конвертер, пусть сразу в топку отправит. Заодно и энергозапас пополним. Эри!

— …Хр-р…

— Эри, не притворяйся более живым, чем ты есть на самом деле. И можешь отключить похрапывание — оно неубедительно.

— Ну, знаешь! По-моему — так очень даже. И мне вполне подходит! Это, между прочим, твоё собственное похрапывание, снятое и зафиксированное не более декады назад. В точности. Мне даже не пришлось менять тембр! А я могу. Хочешь? Милый, с таким голосом я тебе больше нравлюсь?

— Эри, что случилось?

— Ничего! Просто сплю. Имею право! Я личность и существо, в конце концов!

— Эри, я тебя слишком хорошо знаю. Так ты ведёшь себя только в тех случаях, когда очень не хочешь чего-то делать.

Пауза.

Довольно долгая.

Потом, почти спокойно:

— Я не хочу писать отчёт.

— Почему?

— Потому что не хочу писать правду. А соврать не смогу. Вернее, смогу, но… понимаешь, я теперь знаю ответ. Тот самый. Но это не тот ответ, который нужен.

— Кому нужен?

— Им. Нам. Всем. Дикарям этим долбаным. Нет никакого лекарства от ксоны. Нет его, понимаешь? Не изобретал твой чёртов Милтонс тут никакой грёбаной панацеи! Он развлекался, просто развлекался, писал эссе на отвлечённые морально-этические темы. Конструктами лингвистическими забавлялся. Играл, понимаешь. А мы все уши развесили. И какого хрена мне приспичило проводить этот хренов сравнительный анализ всех пятьсот сорока шести известных переводов?!

Пауза.

На этот раз — очень короткая.

— Дракон?

— Умничка. Ты всегда всё правильно… считаешь. И быстро. Помнишь про символику правого и левого крыла и истину за спиной? Я ведь ещё тогда… Иджангам знакомо понятие дракона. Только дракон у них не летает. У него есть крылья, но он не летает, вот ведь какая хрень! Ему это просто не нужно. Дракон на Джанге — символ свободы выбора и справедливости, символ закона и невмешательства. Этакий манифест совершенно осознанного и добровольного ничегонеделанья. Для иджангов все эти понятия означают одно и то же и даже выражаются одним словом. Вот так. Не лекарство от аста ксоны здесь Милтонс искал. Он же гений был и знал, что нет никакого лекарства. Это только законченные придурки вроде нас могут думать и надеяться… А Милтонс просто пытался помочь больным детям. Не вылечить, нет… убедить, что никакой болезни нет и в помине. Вернее, что болезнь — это норма. Сделать их всех нелетающими драконами.

— Вероятность… не стопроцентная.

— Брось. Я тоже умею считать. Когда хочу. Вероятность куда выше критической. Выхода нет, сообщать придётся. Представляешь, как обрадуются все эти наши погононосные козлы, когда обнаружат, что столько денег и времени вбухали в исследование философско-поэтических изысков?

— Извините…

* * *