Сетка для волос (гет)

Никколо хочется зарыдать. Заплакать, орошая слезами холодный каменный пол. Потому что рядом — она. Катерина Сфорца.

Никколо приближается к ней, подойдя близко-близко.

— Синьора Сфорца, — говорит он и пытается обнять ее.

Катерина уворачивается и отходит на другую сторону кабинета.

Как же Никколо хочется плакать. Вот одна слеза скатывается с его глаз, вот другая.

— Макиавелли! Вы что, плачете? — участливо спрашивает Катерина и подходит к нему.

— Нет, — отвечает Никколо, но комок в горле душит его.

— Не плачьте. Я же рядом. Все хорошо, — Катерина легко касается его щеки и отирает непрошеную слезу.

— Я не могу. Вы так... Так удивительны, — выдает Никколо горестно.

— Почему? — спрашивает Катерина с искорками в светло-карих глазах.

— Потому что... Я не могу. Не могу сказать вам, — и Никколо снова плачет. Рыдания сдавленно вырываются из его груди.

— Не рыдайте, Никколо. Это не по-мужски, — назидательно говорит Катерина.

Никколо отирает свои слезы и с вызовом смотрит на нее.

— Я уже... Успокоился, — говорит он.

— Ох, Макиавелли, нельзя быть такой размазней, — укоризненно качает головой Сфорца.

— Я не размазня, — лепечет юный Никколо — ему всего двадцать четыре года.

— Размазня. Потому что вы вдруг ударились в слезы. Какой позор! — качает головой Катерина.

— Синьора Сфорца, простите меня. Но то, что я рядом с вами, заставляет меня плакать, — Никколо грустит.

— Да что вы говорите! Я обычная женщина. Таких, как я — тысячи, — вздыхает Катерина.

— Нет. Вы необычная. Вы не такая, как все они. Женский пол доверчив либо хитер, но вы — вы другая, — проникновенно говорит Никколо.

— Да ну! Макиавелли... Вы правда размазня, — смеется Катерина.

— Да нет же. Я просто... Просто не могу вам сказать, — вздыхает Никколо.

— Что не можете? — наклоняет голову в сторону Катерина Сфорца.

— Не могу и все, — кратко и кротко отвечает Никколо.

— Вы... Дайте угадаю. Полюбили меня с первого взгляда и не можете сказать об этом? — патетически восклицает Катерина.

— Нет. То есть да. То есть нет. То есть... — мямлит Никколо.

— Фи. Какой вы... дурной, — смеется Катерина.

— Какой уж есть, — усмехается Никколо.

И еще одна слезинка скатывается по его щеке.

— Да хватит уже плакать! — раздраженно говорит Катерина и вытирает его слезу. — Вот так. Не ревите, Никколо, это вам не идет.

— Ну, я это... Это... Люблю вас, да, — выдыхает Никколо.

— Прелестно.

— Да ладно. — поддакивает Никколо.

— Вы чудик. — хохочет Катерина.

— Неужели? — вырывается у Никколо.

— Так обнимите меня. Вот так. Руки на талию. Во-о-от. Молодец, Макиавелли, — кладет его руки себе на бедра Катерина.

Никколо неуверенно обнимает ее и срывает с ее губ сладостный поцелуй.

— Какого черта, Макиавелли? — отстраняется Катерина.

— Вы же сами сказали обнять вас, — говорит Никколо осторожно.

— Но целовать я не позволяла... Хотя ладно. Целуйте, — усмехается Катерина.

И Никколо исполняет ее просьбу-приказ. Он осторожно прикасается своими губами к ее губам и срывает еще несколько кратких поцелуев. Затем яростно впивается в ее губы, и они целуются — долго, иногда переводя дыхание. Они тяжело дышат в унисон, и их сердца быстро-быстро бьются в такт.

— Какой же вы еще мальчишка, — выдыхает Катерина.

— Не такой уж мальчишка, — укоризненно говорит Никколо. — Я веду себя так, словно гораздо старше своих лет.

— Неправда, — смеется Катерина. — Вы как подросток, вам нужна мамочка.

— Ну уж нет, — мотает головой Никколо. — Я знаю, чего и кого хочу.

— И кого же вы хотите, Никколо? — искорки в светло-карих глазах Катерины становятся все явственнее.

— Вас! — воскликнул Никколо, обнимает Катерину и кружит ее по всему кабинету.

На этом оканчивается разговор, переходя в тихие любовные игры, не выходящие за рамки приличия. Вот Катерина убегает, а Никколо ее ловит и прижимает к стене, к себе, держится за ее тонкий стан, перебирает складки ее великолепного красного платья. Катерина прижимается своей ухоженной щекой к слегка небритой щеке Макиавелли и шепчет ему какие-то глупости. Никколо отвечает такой же чушью, и они шепчутся обо все и ни о чем. Вот проскользнула тема политики, а тут Никколо замечает, что прическа у Катерины аккуратно забрана сеткой для волос.

— Симпатичная прическа, — говорит Никколо.

— Спасибо. Камеристка мучила меня три часа, — с легкой улыбкой говорит Катерина.

— Оно того стоило, — шепчет Никколо.

И рукой гладит ее сетку для волос. Катерина ухмыляется. Никколо продолжает поправлять ее прическу, но вместо этого вследствие его манипуляций прическа оказывается в полном беспорядке. Но Катерине безразлично это.

Ее вьющиеся каштановые волосы выбиваются из-под сетки, наглые прядки венком украшают ее голову. Никколо пытается их заправить в положенное место, но вместо этого еще больше треплет ее волосы. Катерина хмурится шутливо, Никколо снова целует ее в губы.

* * *

На следующий день Никколо только проснулся, а уже занят пресловутыми письмами. Надо написать во Флоренцию, что он задерживается. За любовными играми с Катериной он потерял счет времени и даже не поговорил с ней о политике. А это его долг, как истинного патриота Флоренции.

Катерина входит в комнату к Никколо, в золотом платье, с причудливой прической. Вчерашней сетки для волос и в помине нет, вместо нее прическу украшает другая, золотистая, в тон платью. Ее нижняя рубашка выбивается из декольте. Шею украшает золоченый крест, как у истовой христианки. В ушах Катерины покачиваются золотые серьги, висящие миндалевидными камушками. Катерина, кажется, улыбается.

— Не успели проснуться, а уже работаете? — наклоняет голову она, и ее прическа колышется. Опять одна непослушная прядка выбивается из-под сетки для волос.

— Да, я должен сообщить Флоренции, что задерживаюсь. Из-за кого же? — хитровато спрашивает Макиавелли.

— Из-за меня, — самодовольная улыбочка Катерины.

Никколо ловит ее взгляд и словно тонет в ее прекрасных глазах.

Убранство комнаты достойно всяких похвал. Витая спинка кровати, витые же ножки, прозрачные огоньки свечей, — хотя уже утро, но огарки остались со вчерашнего дня. Изящный письменный стол из красного дерева. Такой же стул с резною спинкой. Кресло с мягкой обивкой. Никколо садится в кресло и зовет к себе Катерину. Та кокетливо подходит, обмахиваясь веером.

Никколо усаживает Катерину к себе на колени и целует ее в губы. Поцелуй длится, кажется, вечность. Они увлечены друг другом, но тут входит старый мажордом и неодобрительно поджимает губы. Никколо знаками показывает тому, чтобы он молчал. Мажордом открывает рот, словно хочет что-то сказать, потом делает неопределенный жест рукою и уходит ни с чем.

Никколо и Катерина дружно смеются. И снова обнимаются.

* * *

Следующий день ворвался в мир сильною грозой. Никколо и Катерина устало жмутся друг к другу — они на высокой площадке замка Форли. Они сидят рядом под крышей, с которой мерно скатываются капли дождя. Гремит гром, и Катерина пугливо прижимается к Никколо. Он обнимает ее и чувствует себя самым счастливым человеком на свете.

Ей слегка за тридцать, ему — двадцать четыре. Но его это не пугает. Пф, какая-то пустяковая разница в возрасте. Никколо бережно берет лицо Катерины в свои руки и нежно целует ее губы. Катерина закрывает глаза и отвечает на поцелуй.

Они сидят, а гром гремит, раскаты его заполняют небо, шум дождя усиливается, и они понимают — сегодня им не до прогулок.

На третий день пребывания Никколо в Форли радужное солнце посылает свои лучи подсыхающим лужам, и стоит прекрасная, даже немного жаркая погода. Никколо и Катерина сидят на старой скамейке в небольшом парке, уставленном горшками с невиданными доселе цветами. Их аромат разливается в воздухе. Никколо чувствует ароматы этих южных цветов, и его сердце преисполняется покоем. Катерина рядом, и он снова счастлив.

Катерина касается рукой щеки Никколо, он прикрывает глаза. Она гладит его по щеке, которая просит бритвы, и спускается ручкой к губам, а затем нежно и деликатно целует его. Никколо отвечает на поцелуй, не замечая, что на сей раз их снова видит мажордом.

— Синьора Сфорца, что за разврат, — шипит тот.

— А? Что? Бернардо, займитесь своими делами, — приказывает синьора Сфорца.

— Слушаюсь и повинуюсь, синьора Сфорца, — кланяется мажордом и уходит, бормоча себе что-то под нос.

— Он пытается нам помешать, — говорит Никколо в перерывах между поцелуями. — Но Сам Господь не помешает нам.

— О да, — соглашается Катерина и обнимает Никколо за шею.

Никколо плачет от счастья. В его руках дрожит Катерина.

— Опять плачете. Да почему же? — треплет по щеке Катерина Никколо.

— От счастья, — растроганно говорит Никколо.

— Ну же, успокойтесь, — усмехается Катерина.

Но вместо ответа Никколо просто сильнее прижимает женщину к себе.

Проходят две недели, пролетают, как один день. Никколо собирается домой. Катерина провожает его, и ее глаза на мокром месте.

— А теперь плачете вы, — с улыбкой говорит Никколо.

— Да, ведь вы уезжаете, — отирает тыльной стороной ладони свои слезы Катерина.

Он заключает ее в объятия.

— Я вернусь, — говорит, почти шепча, он.

— Я знаю. Прощайте, Макиавелли, — шепчет Катерина.

— Прощайте, синьора Сфорца. Я всегда буду любить вас, — отчаянно говорит Никколо.

Катерина все еще обнимает его. Она теплая и страстная, и Никколо гладит ее по волосам. Его пальцы запутываются в сетке для волос.

И они трогательно прощаются, а через несколько месяцев Никколо приезжает вновь.

И все возвращается на круги своя.