Каша заваривается (гет)

Барон Шарль д’Антраг или «Антрагэ», как имели обыкновение кликать его приятели, сидел в трактире вместе с Луи де Клермоном графом де Бюсси, бароном Ги де Ливаро и виконтом Франсуа де Рибейраком. Поздний ужин плавно перетек в разговор за жизнь под бутылку старого доброго анжуйского из недр хозяйского погреба. На душе Антрагэ было паршиво. Его одолевало чувство смертельной усталости и также мерзкой гадливости, будто его отравили. А как бы вы чувствовали себя, если бы по отношению к вам проявили вероломство? Просто наплевали в душу. Недавняя польская эпопея завершилась тем, что на престоле Франции воцарился Генрих III Валуа, несостоявшийся король Польши, потеснив и оставив в полнейшей прострации своего младшего брата герцога Франсуа Анжуйского, который в мечтах уже мерил вожделенный венец себе на голову. И вот, его новоявленное величество стал проявлять свою первую монаршью волю.

— Не горюй, Антрагэ, полно… — дружески подпихнул барона локтем Рибейрак. — Знаю, неприятно… Но не вышло, так не вышло. Зато всегда можно рассчитывать на выгодную женитьбу. Да почему бы и нет? Присмотри себе невесту с приданым попышней. А, Антрагэ?

— Всегда из положения найдется выход, — поддержал речи приятеля Ливаро, чокаясь с Антрагэ. — А виконт дело говорит. Да чтобы хоть одна прелестница устояла перед храбрецом Антрагэ! Такого быть не может. Дамы за глаза тебя величают не иначе, как «красавчиком», сам слыхал. В эдакие моменты я был бы вовсе не прочь оказаться на твоем месте. Так что можешь быть разборчивым, Антрагэ, разыщи девицу щедро одаренную не только приданым, но и другими прелестями, — тут Ливаро сделал недвусмысленный знак руками, намекая на изумительный парный предмет, тот, что всегда немедленно приковывает к себе внимание зрителя у статуй древнереческих богинь, вкупе же и у их римских копий, и является источником неиссякаемого восхищения для всего мужского пола.

— Выгодная женитьба и, правда, может принести изрядную фортуну, — усмехнулся Бюсси. — Однако и даму получаешь еще впридачу, и ее родичей, но… От неугодной супруги всегда можно сбежать на войну, а может, и не захочется никуда сбегать. Вдруг она окажется красоткой? Кто там есть на брачном рынке? Антрагэ, полно, мы шутим, но, в каждой шутке, заметь, есть всегда доля правды.

Барон лишь опрокинул единым махом чарку доброго вина. Но легкое опьянение нисколько не утешало. Все еще ощущался этот проклятый вкус предательства… Увы, пьеса окончена! Немалое состояние почившей тетушки было все целиком и полностью отдано не ему, прямому наследнику, а уплыло в руки родни, что была седьмой водой на киселе по отношению к усопшей, а именно, дальнему кузену Антрагэ д’О, по личному распоряжению короля. И попробуй, потребуй от правящей персоны объяснений!

Они оба: и барон, и его кузен служили Генриху Валуа. Антрагэ — так верой и правдой. И вот, король хладнокровно сообщил ему о том, что… В общем, для барона в единый миг рухнули все планы на жизнь и скорое благополучие. Ушлый д’О подсуетился разрешить дело о наследстве исключительно в свою пользу, исхитрился, уболтал на это Генриха. Знать бы, как они, эти ловкачи, проделывают штуки подобного рода! Что ж, Антрагэ остается сказать только то, что отныне одним преданным слугой у правящего монарха стало меньше.

Женитьба из-за приданого? По расчету? Ну уж нет! Довольно барону приходилось мириться с самодурством господ-суверенов на службе, чтобы он допустил это в личную жизнь.

И вообще, это никого не касалось! Только его одного. В Анжу Антрагэ ждала невеста, ну как ждала, скорее, подрастала. Подросла… Ей как раз миновало шестнадцать.

Женевьев… Так ее звали. Женевьев де Ла Рош… И имя это отзывалось музыкой в ушах барона. Никогда не был он сентиментальным, но тут… Относительно его намерений, все обстояло серьезнее некуда.

Нет, невеста его не была бедна, ее опекун, старик-барон де Ла Рош, чье имение граничило с вотчиной Антрагэ, готов был дать свои анжуйские владения за невестой в приданое, что роскошно расширило бы земли барона. Но Антрагэ решительно не желал, чтобы в округе ходили слухи, что он поправил финансы деньгами невесты. Пусть ее приданое будет приятным дополнением, не более того. Щепетилен он был в этих вопросах.

Если бы удалось получить в свое распоряжение значительное наследство почившей родственницы, Антрагэ мог бы тут же выйти в отставку, уехать в Анжу и, наконец, заключить этот столь желанный им брачный союз. Имеет же он в конце концов право на спокойную жизнь и личное счастье! И вот заветная цель создания уютного семейного гнезда, которая была так близка, отныне отодвинута еще на пару лет, ибо мерзкий король-нытик поломал накорню все его планы. С воссоединением со своей невестой теперь придется подождать. Опять подождать!

Антрагэ смутно догадывался, что Генрих столь жестоко обошелся с ним, тая при этом особый умысел. Вероятно, до короля дошли какие-то слухи о намерениях Антрагэ относительно отставки, но как же ревнивый Валуа заблуждался, думая, что подобным образом, лишив барона необходимых ему средств, удержит его подле себя на службе. Антрагэ немедленно покинул свиту вмиг опостылевшего ему монарха, и из протеста перешел к герцогу Анжуйскому. Хрен редьки не слаще, скажете вы, ну да выбирать не приходилось. Новый господин также не вызывал у барона особых восторгов, но возле него Антрагэ почувствовал себя свободнее, к тому же он сразу как-то крепко сдружился с молодыми дворянами из свиты герцога, отчаянными шпагами Франции: Бюсси, Ливаро и Рибейраком. Будто бы они знали друг друга всю жизнь. Может, столь надежному союзу способствовало еще и то, что у каждого из них была тайная причина быть недовольным нынешним королем. Генрих обладал поистине искусным умением запросто настраивать против себя всех и вся, уж Антрагэ ли этого не знать…

Нет, Антрагэ своего, конечно, добьется, как бы ему ни совали палки в колеса, и непременно с Генрихом Валуа поквитается за все хорошее. Но пока его одолевало бессилие. Скорей бы оно улетучилось! Тогда можно начать действовать.

Он ответит на страшное оскорбление тем, что поможет низложить слюнявого монарха и сделать королем Франции Франциска III. Пусть Франсуа ему также безразличен, но лучше уж на троне да пребудет он, чем это нынешнее жалкое подобие короля! Тысячу раз лучше!

Шум трактира отхлынул прочь, как морской вал, барон задумался.

Он посватался к своей невесте, когда та только-только ступила из детских лет в пору ранней юности. Помолвка его была головокружительно-скоропалительна, прямо как головой в озеро, когда прохладная, кристально-чистая вода приятно обжигает разгоряченное тело…

Тоненькая да ладная, подвижная и живая, и с пронзительно синими глазами, глянув в которые, Антрагэ пропал. Никогда ничего подобного в жизни он не испытывал. У барона просто захватывало дух, и сердце ныло и замирало. Он готов был заделаться поэтом, чтобы воспевать ее в своих одах, но… Шпагой ему было дано орудовать лучше. Он сразу же безоговорочно решил, что именно она — станет будущей баронессой д’Антраг. В общем, Антрагэ понял, что нужно просить ее руки немедленно, в тот же час, пока его никто не обошел. И судьба, казалось, ему благоволила. Опекун Женевьев, почтенный барон да Ла Рош, воспринял его сватовство с восторгом. Да что там «с восторгом»! Старик едва не кинулся ему на шею от радости, без конца повторяя, что не мог желать лучшего счастья для своей племянницы. Брак, однако, решено было отложить в виду крайней молодости невесты.

Эх, не было в округе лучшей наездницы! А как она натягивала тетиву боевого лука! Прижмурив ярко-синий глаз, решительно целилась в мишень, и непокорная прядь волос, выбившаяся из прически, трепетала на вольном ветру у нее надо лбом. Волосы ее в тени были темны, но стоило лучу солнца упасть на них, как вокруг головы немедленно расцветало огненное сиянье… Все же жаль, что Антрагэ не поэт…

Она также любила сидеть на замшелой балюстраде террасы старинного шато и читать какую-нибудь книгу, прилежно водя при этом пальцем по странице, либо накручивая на него непослушный локон, который не сумели удержать в своей власти шпильки.

Антрагэ тревожился, как бы невеста не свалилась с высокой террасы вниз, на лужайку, и тайком высказал свои опасения старику барону. Тот, не раздумывая долго, отдал приказ расставить по периметру опасного места кадки с пышными деревцами из оранжереи, одну возле другой, так что к балюстраде с тех пор невозможно было подобраться, а на площадку будущей мадам д‘Антраг стали выносить большое кресло с резными ручками, но оно все время пустовало. Женевьев на террасе отныне не появлялась.

Она облюбовала себе другое место для проведения досуга чтения: ветку древнего дуба, что произростал в роще позади замка, Антрагэ об этом доложили вездесущие слуги, и он сам воочию сумел в том убедиться. Его невеста сидела, прислонившись спиной к стволу мощного дерева, вытянув перекрещенные ноги вдоль толстой нижней ветки, которая проходила горизонтально земле. Излучая невозмутимое спокойствие, сия роза, расцветшая в Анжу, все также прилежно водила пальцем по странице раскрытой книги и чуть покачивала башмачком в воздухе. Час от часу не легче, но если сорвется с ветки, то хотя бы падать ей будет пониже…

Неподалеку от дуба барон заметил насыпанный холмик земли, напоминающий захоронение, и венок, аккуратно на него возложенный. Явно под дерном что-то покоилось. Любимая собачка ли? Канарейка? Вряд ли… Старик барон не терпел в замке мелкой экзотической живности. Там держали только крупных охотничьих собак.

Стоит упомянуть, что Антрагэ наблюдал за своей суженой под прикрытием густых кустов. «Из кустов? — скажете вы. — Почему же из кустов?» Барон сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Хотя нет! Знал. Он просто опасался, что будущая баронесса д‘Антраг, возможно, заподозрит, что именно жених оказался субъектом, изгнавшим ее с излюбленного места на балюстраде. Отчего-то барон был уверен в том, что Женевьев разгневается на него за это. А ему не хотелось начинать подобным образом семейную жизнь. Короче, он струсил. Сказать бы кому! Вот таким нерешительным дурнем он оказался. Оробел перед девчонкой. Боялся ей не понравиться.

Под ногой барона, сидящего в засаде, предательски хрустнул высохший сучок. Будущая супруга вскинула ярко-синие глаза. Вот тут барону и нужно было бы выбраться на открытую лужайку, обнаружить свое присутствие и завести разговор. Но… Кроме дурацкого вопроса, который метнулся в тот миг у него в сознании: «А что там истлевает у вас в могилке?», придумать ничего не смог. И барон тихонько ретировался. После он сурово отругал себя за глупую нерешительность (и это он, барон Антрагэ, мямлит и заикается!), ибо надо было спросить, что она с таким увлечением читает. Или, на худой конец, отчего она забросила упражнения в стрельбе из боевого лука.

Отрепетировав все возможные варианты своих речей и окончательно расхрабрившись, Антрагэ во что бы то ни стало решил побеседовать с ней на другой день, но… Генрих Валуа — опять он! Тогда еще носивший титул герцога Анжуйского, при правящем брате-короле Карле IX, вызвал барона отбывать воинскую повинность срочной, доставленной в тот же вечер, депешей. И разумеется, встрял, как всегда, в самый неподходящий момент. Будь он неладен! Приказ гласил выезжать немедленно! Просто все брось и беги! Горазд был Герике накручивать. Будущий король даже для верности выслал особого вестового, чтобы тот за бароном «проследил», насколько неукоснительно будет исполнено высочайшее повеление. Генрих требовал присутствия Антрагэ истерично и настырно, ибо под Сансером разворачивались военные действия. Очередная война с гугенотами. Подождали бы и Сансер, и еретики, все вместе взятые, и противный военачальник армии католиков, но… Долг есть долг!

Антрагэ завернул проститься с утра пораньше со своей нареченной к старику-барону, но суженой в замке уже не застал. По распоряжению барона-соседа, шато перевернули вверх дном: искали и на чердаках и в подвале, но Женевьев просто испарилась. Наконец, слуги обнаружили, что в конюшне была взята лошадь. Значит, невеста барона уехала на конную прогулку до утренней трапезы. Ищи ее теперь по лесам. Старик-барон очень негодовал на подопечную и страшно расстроился. Пришлось Антрагэ уехать, не попрощавшись.

Военная кампания тем летом разворачивалась по горло в грязи, так раскисла земля от череды проливных дождей на западе королевства. Уже несколько месяцев шла безрезультатная осада Сансера. Антрагэ тогда вдосталь намахался и шпагой и алебардой, усмиряя мятежников-гугенотов при их вылазках из осажденного города. Он как раз менял, в обвисшей от сырости палатке, помятую кирасу, с досадой думая, что во всей округе будет не сыскать ни единого приличного кузнеца-оружейника, чтобы выправить доспех; запасной же нагрудник был чуть тяжеловат и менее удобен, когда барону доставили письмо из Анжу с вестовым от старика-барона соседа. В письме будущий родственник присовокупил несколько строчек привета от бароновой невесты… Нет, Антрагэ предпочел бы, чтобы эти строки были написаны ее собственной рукой, но увы, приходилось довольствоваться тем, чем располагал на тот момент.

Барона осенило тогда безотчетное чувство покоя, сознание того, что все разворачивающиеся вокруг безобразия когда-нибудь для него закончатся, и в Анжу его отныне ожидает тихая пристань. И эта мысль грела. Среди промозглого холода и невыносимой сырости театра военных действий.

С тех пор так и повелось, что старичок барон де Ла Рош в каждом письме сообщал, как поживает его суженая. Антрагэ несколько изумляло, что опекун Женевьев готов был обвенчать свою воспитанницу с Антрагэ немедленно, лишь только барон заикнулся об этом, но переписку вот контролировал немилосердно. Жаль, что в этом он был страшно старомоден. Может, он проделывал все это с умыслом, чтобы подогреть интерес барона? Зря потраченные усилия! Женевьев крепко запала Антрагэ в душу. И ему нужна была лишь отставка…

Гугенотские войны… А потом эта Польша… Да где уж тут вырваться, чтобы съездить в Анжу! За эти годы, что слились для барона в единую сумасшедшую круговерть, его невеста изумительно похорошела. О том говорил портрет-миниатюра, присланный ему стариком-бароном.

Барон де Ла Рош также переслал ему старое колечко Женевьев со скромной жемчужиной, видавшее виды и весьма поцарапанное. По нему Антрагэ заказал у самого известного парижского ювелира для невесты изящное помолвочное, что лежало теперь в бархатном мешочке в шкатулке рядом с ее портретом. Ждало своего часа. Барон во что бы то ни стало хотел передать его лично и не желал доверять посланнику-вестовому. Он иногда в одиночестве примерял его себе на мизинец. Золотой ободок доходил ровно до половины. Сторонний наблюдатель отметил бы, что в подобные моменты улыбка всегда трогала губы барона. Иногда она была иронично-игривой, иногда чуть лукавой, но всегда довольной. Антрагэ вспоминал Женевьев и желал бы видеть, как кольцо будет красоваться у нее на пальце.

Сказать бы кому, что он, как неоперившийся зеленый юнец, занимается подобными глупостями и грезит наяву, узнали бы о том друзья, так не удержались бы от насмешек, но это уж его дело, он поступает так, как хочет и как пожелает нужным. И плевал он на тех, кто упрекнул бы его в излишней чувствительности!

Барону не нужно даже было вовсе смотреть на портрет, чтобы вспомнить черты невесты. Стоило только закрыть глаза — и ее образ тотчас же вставал перед его мысленным взором. Вот Женевьев, сломя голову, мчится в галоп на резвом скакуне и егеря едва поспевают за ней. Вот она удаляется по аллее старого парка шато Ла Рош… Остановилась, обернулась… А сейчас она перевернет страницу книги, и сверкнут ее синие глаза, обращенные на барона… Влюбился, ты, друг Антрагэ. Влюбился не на шутку. Поэтому и не отказываешь себе в удовольствии помечтать и подумать о ней на досуге, и приносит это тебе безотчетную радость… Но теперь, благодаря его величеству, опять несколько лет будешь располагать только мечтами. Как привлекала барона ее независимая живость: и во взоре, и в каждом движении! Настало самое время познакомиться поближе! Но! Этот подлец-правящий Валуа все столь искусно испортил. Антрагэ не простит ему этого вовеки и отныне считает своим долгом, как только выдастся удобный случай, отплатить королю за его мерзкие деяния! Не будь он Шарль де Бальзак…

Барона снова подтолкнули под локоть и вывели из задумчивости.

— Гляди, какое общество нам послала фортуна, — объявил Рибейрак.

Двери трактира отворились и в них шагнула группа молодых людей. Антрагэ с размаху поставил чарку на стол. Однако старые знакомые! Первым на порог ступил некий Жак де Леви, граф де Келюс, примкнувший к свите Генриха как раз до польской авантюры. Он был прозван «Купидоном» за смазливую внешность. Метко прозвали! О, эти роскошно завитые белокурые локоны и лазурно-голубые глаза… Ну, мечта, а не кавалер.

За ним теснились воинственный маркиз Луи де Можирон, при малейшем поводе хватающийся за шпагу, и славный тем, что отъявленно лез на рожон во всех военных кампаниях, прямиком под град вражеских аркебузных пуль и арбалетных болтов. Отличившись подобным образом в резне при Жарнаке и Монконтуре, он обратил на себя внимание нынешнего короля.

Далее следовал немец Жорж де Шомберг, умевший размеренно рубиться своим острым, как бритва массивным фламбергом* часами, с непробиваемым упрямством, свойственным его нации. Шествие замыкал, кажется, Франсуа де Сен-Люк. Ну да, так и есть. Почти все самые близкие королевские любимчики, или «миньоны», как их отныне называли, налицо.

Молодые люди остановились на пороге. Получается четверо на четверо… Силы равны… Вечер обещает быть интересным!

И все-таки, досадно, что в последним из вошедших оказался Сен Люк, а не любезный кузен Антрагэ д’О. Барон бы с ним потолковал. С дорогим родственником… По-семейному. Поближе. Душевно. Но д’О благоразумно отсутствовал. Чуял, видать, что Шарлю де Бальзаку в ближайшее время лучше на глаза не попадаться. Небось, отныне будет с величайшим тщаянием избегать тех мест, где мог бы столкнуться с бароном. Жаль!

А эти, королевские… Разумеется, нарочно приперлись. Чтобы затеять ссору. Ну да! Поглядите-ка на них. Все полны воинственного пыла. Один Сен-Люк хмурый и не в духе.

Раздражение, предназначавшееся дорогому кузену д’О, Антрагэ поневоле перенес на Келюса, который, по слухам, стал негласным представителем свиты любимчиков. Расправил крылышки граф. Вон как гордо себя держит да глядит. Орлом прямо.

Нет, барону граф решительно не нравился. К тому же, Антрагэ припомнил, что, выходя из покоев Генриха, после того, как объявил королю, что более не пребывает у него на службе, он столкнулся в дверях с красавчиком-графом, и Келюс, как показалось барону, изволил высокомерно посмотреть на него. Надо было вызвать наглеца на поединок еще там… Ну да ничего, сегодня барон непременно наверстает упущенное.

Как все-таки верна поговорка, что изо всякого худа выходит хоть малая толика добра. Антрагэ, по крайней мере, отныне был избавлен от необходимости следовать придворной моде. У Генриха, видать, на радостях, от того, что удалось нахлобучить на голову корону Франции, разум окончательно умчался в дальние дали. Нынешний монарх ввел при дворе фасоны причудливые и вызывающие, невиданные даже в ночных кошмарах и совершенно доселе неслыханные.

Однажды, Генрих поразил все честное собрание, заявившись на прием, данный в честь посла Швеции, разодетый в платье с глубоким круглым вырезом на обнаженной груди: рубаха отсутствовала напрочь. Густая шевелюра его величества, по свидетельствам очевидцев, была украшена лентами и жемчужными нитями, а туалет дополнял дамский шелковый веер… Посол после заметил, что: «Нельзя было понять, видишь перед собой короля-женщину или мужчину-королеву». Антрагэ столь занятному зрелищу свидетелем не был, но дорого дал бы, чтобы на это поглядеть. Одним словом, докатилась старая добрая Франция… До самой последней ступени.

С того памятного приема так и повелось: наряды свиты Генриха стали поражать сколь своим великолепием, столь и крайней вычурной нелепостью. Все кинулись носить кольца, ожерелья, серьги, пудриться и оживлять губы помадой. Да-да! И кавалеры тоже! Одни воротники чего стоили. Эти огромные плоеные жестко накрахмаленные «фрезы», величиной не менее полуфута… Теперь при трапезах было совершенно невозможно дотянуться рукой до рта, весь двор тыкал в кушанья двурогими металлическими приспособлениями на длинных ручках, наподобие крестьянских вил, только так и возможно было их отведать… Однако, крахмальные брыжи у разряженных молодых людей, стоящих на пороге трактира сегодня напрочь отсутствовали, лишнее доказательство того, что миньоны заявились, чтобы искать баталии, и постарались одеться по возможности удобно, чтобы ничего не стесняло их в случае схватки.

Короче, запахло жареным не только от жаркого, аппетитно скворчащего на вертеле огромного очага трапезного зала.

А Келюс тем временем не торопясь, вальяжно, повернул голову вправо, а потом и влево, обводя взглядом незабудковых глаз залу харчевни. Будто бы внимательно ее рассматривая, но взор его скользнул по компании анжуйцев, как по пустому месту, не задержавшись на них ни на миг, якобы он их всех вовсе не заметил. Ну-ну!

В нежных мочках графских ушей зловеще сверкнули кроваво-красными искрами пара рубиновых серег. О, да! При дворе Анри III это было отныне новым воплем моды для придворных кавалеров. Не одиночные серьги, на испанский манер, а именно парные. Отныне мужчины своими украшениями вводили в зависть прекрасных дам. У доброго короля Анри серьги были самыми роскошными, из грушевидных жемчужин.

Вот так, друг Антрагэ, не ушел бы ты вовремя с королевской службы, пришлось бы тебе подставлять и свои уши, чтобы их прокололи. К счастью, до этого дело не дошло. Просто смешно это все до потери рассудка, когда бы не было столь грустно.

Барон, с интересом наблюдая за Келюсом, подавил невольную ухмылку. Лучше бы подвески из бирюзы красавчик себе в уши сообразил, под цвет глаз. Хотя нет, несправедлив он к графу. Серьги были подобраны со вкусом, они как раз гармонировали с тем кроваво-красным нечто, что должно было именоваться графским камзолом. Золотая на карминной основе, сверкающая: караул глаза зрителей, парча, в обрамлении алого бархатного плаща. У какого купца граф умудрился добыть все это великолепие? Кричащий цвет пламенеющего зарева действовал на барона, как красная тряпка на быка… Остальные миньоны были разряжены также сногсшибательно ярко. Но вот граф… Особо! И барон для себя решил, что до него непременно сегодня доберется.

Физиономия графа была нежно осветлена, нет, пока еще не свинцовыми белилами, что пускали в ход прожженные кокотки, это был всего лишь легкий налет белой пудры, то ли для того, чтобы подчеркнуть ослепительное сиянье кожи лица, то ли для того, чтобы выделить притягательную голубизну глаз. Н-да…

У Антрагэ прямо руки зачесались ухватить красавчика-графа за шкирку и макнуть набеленной физиономией… Да хотя бы вон в то огромное блюдо со шпинатом, что заказали себе пара путешествующих монахов за соседним столом. Или в ларь с мукой, чтобы подбелить физиономию еще более, но, впрочем, кто знает, может, и удастся.

Одно было очевидно: ссора витала в воздухе. Антрагэ безошибочно чуял — будет драка. И, не меняя позы на поверхности стола: одна ладонь мирно покоится на другой, под столом незаметно подтянул ноги поближе к лавке, чтобы быть готовым молниеносно вскочить в любой момент.

Миньоны, продолжая демонстративно не замечать компании анжуйцев, прошествовали к столу в противоположном углу харчевни. Антрагэ, краем глаза оглядел своих приятелей: Бюсси неторопливо потягивал вино, казалось, о чем-то глубокомысленно задумавшись, Ливаро отвернулся от вошедших королевских любимчиков, и был целиком поглощен разглядыванием прелестей бойкой трактирщицы, Рибейрак же, подперев щеку рукой с сосредоточенным вниманием изучал царапины на столешнице.

А вот и оно! Началось! Да и правда, зачем откладывать стоящее дело на потом!

— Что я слышу? — донесся до анжуйцев возмущенный голос Келюса, обращенный к трактирщику. — Во всем заведении не сыщется ни единой бутылки доброго бургундского вина, только презренное анжуйское?

— Анжуйское вино! Дрянная мерзость! — воскликнул Можирон.

— Достойное лишь глотки предателей! — развязно добавил Келюс.

— В рот не возьму, — заявил Шомберг.

А затем… Настал тот самый миг, когда кубарем покатились в разные стороны табуреты, были отброшены к стенам лавки, сдвинуты столы… Сверкнули клинки обнаженных шпаг. Мирные посетители благоразумно поспешили покинуть харчевню заранее, ибо также почуяли приближающуюся грозу.

И… Антрагэ оказался, в сразу ставшем таким просторным трапезном зале, лицом к лицу с настырным немцем Шомбергом, который, не задумываясь, бойко напал на него. Жаль, все же, что это оказался не граф! Да, силища ударов Шомберга впечатляла, однако Антрагэ был живей и проворней, но дело все же приняло опасный оборот, ибо немец для верности запустил в барона табуретом. Не увернись Антрагэ, пришлось бы ему худо. Табурет просвистел мимо, буквально на волосок не задев его, как снаряд, выпущенный из катапульты, и рассыпался на куски, ударившись в стену. Хоть Антрагэ и удалось отскочить, но это загнало барона в стратегически невыгодную позицию, а точнее — в угол, что совершенно не оставило его верному испанскому клинку простора для маневра. Напротив, волнистый клинок шпаги противника несколько раз описал угрожающую дугу возле груди Шарля де Бальзака. Что ж, берегись, Антрагэ! Ну нет, это уж слишком… Видать, не один барон так решил, ибо грозный противник его пропал из виду.

Да! Именно пропал, накрытый с головой перевернутой высоченной корзиной, в которой доставляли хворост. Ливаро позаботился, подкравшись к немцу со спины. Из-под корзины раздался громоподобный рев, похожий на трубный глас разъяренного быка, взбешенный миньон пытался освободиться из невольной темницы, впрочем, безуспешно, Ливаро некоторое время удерживал его, а после опрокинул на пол, дав подножку.

Антрагэ остался не у дел и получил мгновенную передышку. Воспользовавшись ею, барон смог моментально оценить поле боя и расстановку сил. Зрелище было выдающимся: Келюс, Можирон и Сен-Люк атаковали Бюсси. Барон прямо залюбовался. Нет, все-таки Луи де Клермон являлся непревзойденным мастером клинка… Кто был его учителем? Он никогда не говорил. Но явно мастер Дестрезы**. Казалось, пробить защиту столь ловкого фехтовальщика было невозможно. Келюс и Можирон нападали яростно, особенно старался Жак де Леви: он прямо из кожи вон лез, но все усилия были тщетны. Впрочем, Сен-Люк делал выпады неохотно, больше для виду, и чтобы не назвали трусом. А вообще, на фоне Бюсси, королевские любимчики выглядели полнейшими неумехами, ну, чесслово, как дети… Графу вполне успешно удавалось сдерживать натиск всех троих.

Ливаро меж тем, самозабвенно колотил клинком своей шпаги плашмя по корзине с воющим немцем, и зорко следил за тем, чтобы поверженный миньон скоро не вылез.

Рибейрак, с напускным спокойствием подпирал стену, и неспешно попивал вино из чарки, впрочем, внимательно наблюдая, как разворачивается поединок, и готовый в любой момент вмешаться в битву.

Ну, раз господа миньоны швыряются предметами интерьера, то будет только справедливо, если получат некий, летящий по воздуху предмет, в отместку… Почему бы и нет? Может, это новая мода на драки при дворе такая… Барон схватил с ближайшего стола кувшин и, подкараулив удобный момент, запустил им в Келюса. Движение барона не осталось у противника незамеченным. Подлец мгновенно пригнулся, и снаряд пропал всуе, только осколки дружно отскочили от стены. Тогда, не мешкая, Антрагэ отправил вослед кувшину бутылку старого доброго анжуйского, коим решили побрезговать миньоны. Просто оказалась под рукой… Второй бросок оказался более удачным: бутылка с хлопком разбилась о галерею верхнего этажа прямо над головой графа, и на разряженного красавчика вылилось все ее содержимое, прямо на голову, на плечи и за шиворот, дополнив эффект градом осколков.

Барон испытал мгновенный триумф и мысленно похвалил себя за глазомер и ловкость. Так Антрагэ удалось угостить графа славным вином дорогого его сердцу Анжу, столь красавчику ненавистным. Теперь камзол остается только выбросить… Какая досада! Рядом же с графом не оказалось решительно ничего, чем он мог бы в отместку запустить в Антрагэ, к нескрываемому удовольствию барона.

Теперь, алые искры сверкнули не только в серьгах графа, но и полыхнули в его лазурных глазах. Рванулся граф, да не тут-то было! Клинок Бюсси не пускал. А вот маркиз де Можирон прорвался, не даром штурмом города брал… Сказывался боевой дух.

Рибейрак немедленно отбросил чарку и тут же вступил с ним в бой. Они с маркизом стали обмениваться яростными ударами.

А перед Антрагэ снова предстал, клокочущий воинственным негодованием, взъерошенный и разъяренный немец, наконец таки освободившийся от корзины, в которую столь ловко упрятал его Ливаро. Совсем невовремя! Барон как раз намеревался промочить горло глотком вина.

Схватка была в самом разгаре, когда какой-то негодяй вызвал ночной дозор.

* фламберг — шпага с волнистым клинком, она чуть более хрупка, чем шпага с прямым клинком, но наносит крайне серьезные ранения.

**Дестреза — испанская манера ведения боя на шпагах.

То доблестной швейцарской гвардии громогласным криком не докличешься, и не то что ночью, но и днем с огнем не сыщешь, а то валят изо всех щелей… Казалось, будто бы целый гарнизон стражей порядка наводнил подступы к трактиру. Никому не улыбалось очутиться в Бастилии или Шатле, и, оставив миньонов, находившихся ближе к выходу, разбираться с суровыми лучниками, анжуйцы, не мешкая, выскочили через черный ход трактира на улицу. Они пробежали один квартал, другой, завернули за угол, и еще раз. Остановились, чтобы перевести дух. Шума погони пока не было слышно.

— Никто не ранен? — спросил Ливаро.

— Никто! — отозвался Рибейрак, заботливо обматывая кисть левой руки, на коей красовалась глубокая царапина, носовым платком.

Шляпы и плащи пришлось бросить на поле боя. Но переделка еще была далека от завершения. Послышалось хлопанье ставней, встревоженные восклицания, добрые буржуа пробудились в домах на подступах к трактиру. Весь далекий квартал ожил и загомонил. Но переулок на котором оказались анжуйцы был на редкость тих, будто всплеск волнений его и вовсе не касался. Продолжить путь боевой компании, однако, не предоставлялось возможным. Мостовая оканчивалась тупиком. Вот так да! Обратно же идти было опасно.

Антрагэ скользнул к крайнему дому переулка и осторожно выглянул из-за угла: слева слышался мерный топот отряда лучников, мерцание факелов озарило стены домов, но подобное же движение происходило и справа. Швейцарцы, разделившись на отряды, принялись прочесывать местность со свойственной им дотошностью, видать воспылав благой целью изловить злоумышленников, в лице анжуйцев, во что бы то ни стало. Итак, стражи порядка неумолимо приближались с обеих концов улицы, обыскивая все переулки, не пропуская ни одного. Попытаться проскользнуть в соседний переулок? Который, возможно, не является тупиком? Нет! Поздно! Заметят. Но если оставаться на месте — тоже изловят. Так возмутители ночного покоя, сами того не желая, очутилась в мышеловке. Еще немного, и доблестная королевская гвардия наводнит переулок и вот тогда — плохи дела.

— Что будем делать, господа? — поинтересовался Бюсси.

— Встречаться с лучниками нельзя! — отозвался Рибейрак. — На нас нет ни шляп ни плащей, они сразу признают в нас нарушителей порядка.

— Может, тогда сразимся с ними? — Бюсси светился отвагой. Как всегда не к месту. После славного анжуйского графа могло потянуть на большие подвиги. С него бы сталось бросить вызов всему швейцарскому гарнизону вместе взятому. Но тут уж силы будут чересчур не равны. Дело принимало действительно опасный поворот.

— Их слишком много, граф. В другой раз! — попытался увещевать друга Ливаро.

И все же нужно было что-то предпринять, чтобы вырваться. Молодые люди на миг задумались. Если они не хотят встретить утро в Шатле, необходимо придумать, как действовать, и придумать быстро.

— Судьба нам встретить утро в тюремной каталажке, — усмехнулся Антрагэ.

— А если в ней, судьбой, поспорить? — спросил Бюсси, проделав клинком шпаги в воздухе великолепное мулине.

— Постойте! — воскликнул Ливаро. — Я узнал место! Это тот самый переулок, ведущий с улицы Турнель! Готов поклясться. Монсеньор ходит сюда поздним часом к еврею Манассесу, который гадает на стекле и кофейной гуще. Четвертый дом справа.

— И что?

— Пусть сегодня Манассес погадает и нам!

— Ты уверен? Насчет дома?

— А вот сейчас и узнаем!

Выбирать не приходилось. И медлить решительно было нельзя. Шум, производимый ночным патрулем, слышался все ближе. Швейцарцы уже обшаривают близлежащие переулки. Вот-вот завернут за угол. Нет, определенно стоило рискнуть! Терять отчаявшейся компании в сложившихся обстоятельствах было совершенно нечего.

Ливаро, не раздумывая, приблизился к черной двери безмолвного дома и, схватив дверной молоток, решительно постучал. С последним ударом дверь бесшумно отворилась, принимая теснящихся анжуйцев, и также тихо захлопнулась вослед за ними. Самое время! Через несколько мгновений, переулок озарился отсветами факелов, послышался гомон швейцарцев и лязганье алебард. Антрагэ, шедший последним, задвинул массивный засов. Ну, теперь-то они хоть в относительной безопасности. Чудом избежавшие ареста храбрецы, очутились в небольшой прихожей. Тусклая масляная лампа горела на площадке второго этажа узкой лестницы, едва освещая ступени, рядом — никого. Так кто же отворил им?

Но замешательство молодых людей продолжалось недолго, их вниманье привлекла, выступившая из потемок в полосу призрачного света, фигура женщины в темном одеянии. Она вежливо поклонилась гостям, приглашая их следовать за собой. Всей компании стало не по себе, но отступать было некуда да и не к лицу. Анжуйцы, стараясь ступать бесшумно, взобрались по лестнице на второй этаж и очутились в довольно просторной для парижского домика квадратной комнате.

— Вас ждут, господа, сообщила им дама, по всей видимости прислуга, почтительно отступая в сторону.

Горница, в которой оказались анжуйцы, была почти свободна от мебели. Там лишь стоял крепкий стол, и по обеим сторонам которого располагалась пара массивных канделябров с зажженными свечами. На столе находились вместительный кувшин, глубокое серебряное блюдо, и подсвечник с одиноко горящей толстой восковой свечей. Также лежала колода карт.

Становилось ясно: это не было домом, который посещал монсиньор, и он явно не принадлежал Манассесу, но однако же под его крышей, очевидно, также оглашались предсказания судьбы всем желающим.

По другую сторону стола, анжуйцы увидали еще одну даму, наряженную в господское платье, которая, по-видимому, и являлась хозяйкой дома. Дама, казалось, нисколько не была смущена появлением растрепанной воинственной компании под крышей своего жилища. Она приветливо кивнула вошедшим и задала свой первый вопрос без каких-либо предисловий:

— Кто из вас изъявил желание поспорить с судьбой?

Анжуйцы переглянулись. Среди молодых людей случилось легкое замешательство. Создавалось впечатление, будто бы их и правда уже ждали. Как такое возможно? Может быть, их перепутали с другими посетителями, или клиенты гадалки приходят к ней в любое время дня и ночи?

— Скорее, просто узнать ее, мадам, — вежливо заметил Бюсси. — Позвольте представиться, эээээ… — похоже, воображение графа напрочь отказалось служить ему, он не мог придумать, подобающих случаю вымышленных имен и вопросительно посмотрел на приятелей, ища поддержки.

— Со шпагами наголо ночью без плащей и шляп могли постучаться только благородные господа, — отозвалась дама, — Но я не задаю лишних вопросов. Вы пришли узнать свою судьбу. Этого довольно.

В окно, не забранное ставнями, все еще долетали возгласы ночного патруля. Швейцарские лучники просто наводнили переулок. Вздумай хозяйка кинуть призыв о помощи, как они мигом возьмут дом штурмом.

— И правда, — подал голос Рибейрак, — именно судьбу мы и желаем узнать.

— Закрой ставни! — велела женщина служанке. Та повиновалась беспрекословно, и в комнате сразу же воцарилась звенящая тишина, снаружи отныне не проникало ни звука.

— Господа здесь в полной безопасности, — продолжила дама. — Не нужно говорить ничего о себе, обо всем расскажет то, что приготовлено ко встрече дорогих гостей. Кому первому нужно сделать прорицание в столь поздний час?

Произошла мгновенная заминка среди анжуйцев, когда вдруг Ливаро, Рибейрак и Бюсси в единый голос заявили:

— Ему! — и, расступившись в стороны, предъявили таинственной даме Антрагэ.

У Барона похолодело внутри. Не верил он во все эти гаданья, предсказанья — отчего-то избегал их весьма тщательно всегда. И сейчас ему стало очень сильно не по себе.

— Да нет, я не желаю… Передумал! — объявил барон.

Он поймал насмешливый взгляд Рибейрака.

— Кому, как не тебе? — возразил Ливаро. — Наш друг просто необходимо нуждается в совете гадалки, — поклонился он странной хозяйке тихого дома. — Он хочет погадать на любовь. Что может быть важнее?

— Да, — твердо объявил Бюсси, — Ему требуется узнать об успехе на поприще у прекрасных дам, за тем и пришел, — и легонько подтолкнул Антрагэ в бок.

Отступить сейчас, значило выказать себя трусом, но как же Антрагэ не хотелось… Просто отчего-то стало жутко на миг.

— Я не верю в судьбу, — кратко заявил он.

Ливаро предупреждающе наступил ему на ногу.

— А ведь судьба управляет нами, даже встречается на нашем пути каждый день, — возразила хозяйка дома. — Например, сегодня? — Обратилась она к Антрагэ, который все более отчего-то холодел, внимая странным речам. — Так да или нет? Готовы ли вы ее узнать?

Получив дружеский тычок между лопаток от Ливаро, Антрагэ, скрепя сердце, кивнул.

— Тогда извольте! 

Дама, без дальнейших пространных разговоров, налила в серебряное блюдо воды из кувшина, почти до самых краев, потом взяла подсвечник с одинокой свечой, и принялась капать на воду воском, который тотчас же застывал переплетением причудливых узоров. Тревожно колыхалось пламя, а свеча, или это только померещилось барону, будто бы отчаянно заливалась слезами, роняя их на водную гладь. Наконец, прорицательница отставила подсвечник прочь и внимательно принялась разглядывать восковые фигуры, вычитывая в них что-то одно ей ведомое и ясное.

В комнате повисло молчанье. Тягостное. Которое весьма затянулось.

— Ну что? — наконец подал голос Бюсси, — будет ли удачлив наш друг в любви и найдет ли он даму сердца, достойную его? — громкий голос приятеля раскатисто разнесся по всему дому.

— Да, я вижу, и сердце, и даму, — тихо отозвалась женщина. Рибейрак хлопнул Антрагэ по плечу. Хозяйка дома вскинула свои большие темные глаза на барона, будто читала тайные его мысли, хоть в голове Антрагэ и царил ныне полный хаос.

Отраженное в воде пламя свечи, полыхало, ослепляя, гораздо ярче, чем сама свеча в подсвечнике на столе. Опять воцарилось молчание, предсказательница судеб явно медлила с ответом, и, с каждым прошедшим мигом Антрагэ внутренне леденел все больше. Когда дыханье барона почти перехватило, так, что, казалось, он не сможет вообще вобрать в легкие воздуху, женщина заговорила вновь.

— Все увенчается песнью ликующей любви, — вынесла, наконец, она свой вердикт продолжая пристально смотреть на Антрагэ. Что мелькнуло в этом взгляде: жалость или сочувствие?

— О! — дружно выдохнули позади Антрагэ друзья, и барон получил три ободряющих шлепка в спину.

Но сердце барона рухнуло куда-то в ноги. И заныло, так заныло, как никогда доселе.

— Позвольте, — встрял Рибейрак, — позвольте… Но любовь-то взаимная?

— Любовь — ликующая, виконт, — тихонько разъяснил другу Ливаро.

Антрагэ продолжал стоять безмолвно, будто онемел. Гадалка согласно кивнула, что могло служить положительным ответом на заданный вопрос.

— Позволю дать один совет, сгодится он… А может, нет? — заговорила она, адресуя свою речь барону, и перейдя в ней на стихотворные строки, — В Париже много есть ворот, влюбленный пусть в одни войдет с избранницей — в руке рука, и будет жизнь тогда легка… Весь день пусть посвятит лишь ей, той, что на свете нет важней, а бремя всех других тревог, не пустит на души порог.

Смысл сказанного ускользал от Антрагэ. Да что же за оцепенение владеет им?

— Увы, большего мне сказать не дано, — подытожила хозяйка дома.

— Он непременно должен быть счастлив в таком коварном деле, как любовь, — заявил Рибейрак, кивая Антрагэ, — Непременно! Но, — разочарованно продолжил виконт, — Это ведь все неясные образы… Имя дамы, конечно, назвать невозможно.

— Отчего же, возможно назвать и имя, — гадалка обратилась к Антрагэ, — Если господин не будет против… Же…

— Довольно! — оборвал ее барон. — Довольно…

Антрагэ с трудом узнал свой хриплый и совершенно чужой голос. Опустив на стол пару золотых монет, он ринулся вон из комнаты, решительно спустился по скрипучим ступеням в прихожую, отодвинул засов на двери и выскользнул наружу. Переулок был темен и тих, стражи порядка убрались восвояси. Ночная прохлада освежила разгоряченную голову барона, Антрагэ не слушающимися пальцами рванул крючки на вороте камзола. Саднила и плакала душа. И зачем он согласился на это… Пусть бы приятели объявили его трусом! Ему нагадали любовь, ведь ясно же сказали — крепкую и взаимную… Как иначе можно было понимать толкование? Но отчего же, не пойми откуда взявшаяся тревога, захлестнула барона целиком, и ему стало вдруг так мучительно горько? Зарекшись еще когда-нибудь близко подходить к какой-либо гадалке, барон решительно зашагал прочь.

— Щедрый дар, — сказала меж тем хозяйка дома, глядя на монеты, оставленные бароном, и покачала головой.

— Что с Антрагэ? — недоуменно пожал плечами Рибейрак.

— Скорее всего — старое доброе анжуйское, — отозвался Ливаро.

Но напряжение в компании молодых людей окончательно спало.

— Песнь ликующей любви! Однако! — воскликнул Рибейрак. — И взаимная… Беги-беги, Антрагэ, от судьбы не убежишь, — виконт усмехнулся. — Я всегда говорил: не везет в деньгах, повезет в любви! Это — закон мирозданья.

— Погадай и нам! — потребовал Ливаро, обращаясь к прорицательнице, и золотые монеты звонко зазвенели, ударившись о столешницу.

Госпожа тихого дома кивнула прислуге, чтобы та убрала блюдо и кувшин, потом аккуратно постелила на стол черную шелковую ткань и взялась за колоду карт.

Опьянение, развеявшееся, как дым, во время схватки в трактире, казалось, вновь ударило в головы молодых людей, и даже с утроенной силой, сознание затуманивалось, перед глазами поплыло марево. Причиной этого также могли послужить удушающе-ароматный воск свечей в канделябрах и чувство спавшего напряжения, которое неминуемо возникает при избавлении от бед. Словно из-за плотной завесы доносился до них голос гадалки, который то удалялся, то приближался, как морской вал.

Анжуйцы были щедры и получили для себя щедрые же и роскошные предсказания. Тут были и головокружительная слава, и богатство, и успех у прекрасных дам. Причем, некоторые факты прошлой жизни молодых людей были названы странной женщиной столь метко, что не приходилось сомневаться и в правдивости всех прорицаний, касательно их будущего. Удалились блистательные храбрецы от гадалки, спустя час, вполне довольные и жизнью и собой.

— Ну вот, повезло, господа, какое приятное времяпровождение, вместо посещения караулки в Шатле, — заметил Рибейрак.

— Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Эх, было занятно! Нас всех ожидает любовь и успех у дам — это главное, — отозвался Бюсси.

— Ты веришь ей? Гадалке этой?

— Ни единому слову! Разумеется… — тряхнул головой Бюсси, но слышать приятные вещи всегда ласкает слух.

— И все же, отчего это Антрагэ так странно себя повел? — озадаченно вопросил Ливаро, — Никогда не подозревал его в подобной душевной хрупкости.

— Темнит барон! Ой, темнит! Даю руку на отсеченье. Есть у него уже зазноба! — усмехнулся Рибейрак, поеживаясь от свежего ветра.

— У Антрагэ-то? А вот я ни разу его не видел, плененным страстью, и чтобы он волочился за какой-либо дамой. Красотки, похоже, его не интересуют, он всегда один, — с сомнением произнес Ливаро.

— Ты это… друга Антрагэ не позорь, — хохотнул Бюсси. — Хорошо, он тебя не слышит, а то тут же вызвал бы, ты же его знаешь, взрывается, как порох. Ты только пойди попробуй намекнуть дражайшему барону, что дамы, хм, его не интересуют.

— Да я ж ничего… Не в том смысле! Да ну вас! — Ливаро яростно махнул рукой. — Это миньонам дамы, скорее, по боку. Говорят, наш король отныне сделал культ из своей спальни, его ложу надо теперь кланяться, — не удержавшись, Ливаро, прыснул со смеху. — У испанцев заведено обычаем кланяться пустому королевскому трону. А тут, в нашем многострадальном королевстве — снимают шляпу и сгибаются пополам при виде кровати правителя… Нет, миньонам точно никакие красотки не нужны, когда у них есть монарх Франции. Какой почет!

— А я вот все ж готов побиться об заклад, что Антрагэ ранен уже стрелой Амура: гадалка сказала «Же», пытаясь назвать имя некой прелестницы и он прервал ее. Что бы это могло быть за имя? Как думаете? — задумчиво встрял Рибейрак, растягивая слова.

— Жервеза? — предположил Бюсси.

— Жеральдин! — объявил Ливаро.

— За Жеральдин в Англию надо отправляться, — наставительно заметил Бюсси.

— Ну, так что ж… Да, прямо в Англию, — покладисто согласился Ливаро. — Это и недалеко… Но все же Антрагэ никогда еще там не бывал, готов ручаться. Может, снарядят его туда посланником в скором будущем? Кто знает…

Анжуйцы задумались. Никаких дам с именами, начинающимися буквами «Же» при французском дворе не обреталось, поэтому личность особы, имя которой хотели озвучить барону так и оставалась для них загадкой.

— И все же ставлю на Жеральдин, — добавил Ливаро, — Это значит: «правящая копьем», — блеснул он познаниями языка берегов туманного Альбиона, — Как раз будет под стать нашему Антрагэ.

— А может, Женевьев? — выдал свою версию Рибейрак.

— Поживем — увидим, — заметил Бюсси.

— Назавтра узнаем, кукуют ли миньоны в Шатле, или же королю Франции придется выпускать птичек из клетки, именуемой Бастилия?

Послышался негромкий, но безудержный смех троих молодых людей.

— Позабавимся!

— Скорей бы наступало утро со свежими новостями.

— Терпение, виконт, все узнаем в свое время!

— Воистину хорошо то, что хорошо кончается.

Так, болтая, стали они удаляться прочь от таинственного переулка. Через несколько мгновений, их шаги и голоса, которые столь гулко отдавались в безмолвии спящего города, стихли, будто бы их поглотила вечность.

Меж тем, в доме который только что покинули анжуйцы, и сослужившем им столь верную службу, служанка затворила входную дверь на засов и вернулась в комнату, к своей госпоже.

— Как можно было одарить столь радужными предсказаниями всю компанию? — задала она вопрос, распахивая окно настежь, и выглядывая наружу, словно надеясь разглядеть недавних гостей, которых уже надежно скрыла ночь.

— Что еще оставалось нагадать, красивым и храбрым молодым людям, на лицах которых читается печать скорого конца? — спокойно отозвалась госпожа. — Раз уж они пришли ко мне на порог, нельзя было оказаться негостеприимной хозяйкой. У меня просто не хватило духу сказать им правду.

— Но предупредить?

— Даже если дать каждому дельный совет, никто его все равно не услышит. Пусть же их конец будет неожидан и быстр, коль скоро он неотвратим. Тот, что покинул дом первым еще и не верит в судьбу, — дама усмехнулась, — а ведь судьба следует за ним по пятам, и подстерегает, словно вышедший на охоту хищник. Остальные же, — послышался глубокий вздох, — относятся к судьбе легкомысленно. Но всем придется вкусить от яблока раздора в самом скором будущем.

В распахнутое окно потянуло сильным сквозняком, и свечи в канделябрах стали гаснуть одна за другой. Но свечу, что стояла в подсвечнике на столе, хозяйка погасила сама, резко дунув на нее, и комната сразу погрузилась во мрак.

Антрагэ, меж тем, достиг Сены и Моста Менял. Но, вместо того, чтобы перейти на противоположный берег без забот, барон свернул возле моста влево и зашагал вдоль реки до первого перевоза. Из-за туч, наконец, выглянула луна. Париж спал, такой тихий, мирный, и совершенно безмолвный. Все дышало отрадой и покоем. Однако, ледяная тоска, что хлынула в сердце барона под крышей таинственного дома и не думала униматься, к тому же в ногах и руках Антрагэ ощущал неприятную дрожь.

Барон добрался до перевоза, отвязал лодку, сел в нее и закрепил весла в уключинах. Ему нужно было совершить какое-либо физическое усилие, чтобы выветрить дурные предчувствия из головы и отвлечься. «Никаких больше предсказательниц судьбы и тому подобного, друг Антрагэ, ты слышишь? Никаких!» Плеск волн, ударяющих в борта лодки, действовал успокаивающе. На середине реки барон вздохнул свободнее. К рассвету как раз доберется до своего дворца. Хватит с него похождений на эту ночь! Что там болтала эта гадалка? Про ворота какие-то. Антрагэ и не разобрал хорошенько. Так напугался, сказать бы кому… К тому же эта полнейшая для него незнакомка едва не назвала ее имя… И как посмела! Но значит, все правда?! Все же, отчего так тяжело на душе? Еще и сейчас! Просто невыносимо! А вообще, пора действовать, ибо разлука с невестой сильно затянулась. Барон с утроенным усилием налег на весла.

Наутро выяснилось, что миньонам удалось улизнуть от ночного патруля по парижским крышам. А протрезвевшие анжуйцы, сколь ни пытались после при свете дня обнаружить место своего ночного приключения, им это не удалось. Хоть парижские кварталы были им знакомы, как свои пять пальцев, но ни глухого тихого переулка возле улицы Турнель, ни таинственного дома на нем сыскать они так и не смогли.