Игры разума (гет)

* * *

Встретимся в 4 в нашем кафе. Буду ждать!

После того как я прочитала сообщение, на моём лице непроизвольно расцвела довольная улыбка. Артём — парень мечты, ждал меня в небольшой модной кофейне в центре города. Я не сомневалась, что подъедет он туда на своём Porshe, как всегда достанет оттуда шикарный букет нежно-розовых роз в количестве двадцати трёх штук, ведь встретились мы с ним двадцать третьего сентября, ровно год назад. А после того как попьём кофе с моими любимыми эклерами, мы поедем кататься по городу до самой ночи.

Артём был не такой, как все остальные: ему не хотелось при первой же возможности затащить меня в постель. Ему нравилось катать меня по ночному городу, цитируя мне поэтов золотого века, ведь учился он в литературном институте и его преподаватели пророчили ему великое будущее. А состоятельные родители не менее обеспеченное, так что он мог заниматься чем хотел. Впрочем, как и я.

Я, в отличие от своего парня, увлекалась точными науками и училась на инженера в области биотехнологий. Очень узкая специальность, очень сложное обучение и головокружительные перспективы. Да, о будущем я как-то не беспокоилась, поскольку всё было схвачено точно так же, как и у Артёма: даже если я не захочу работать по специальности — что вряд ли — то бедствовать точно не буду.

Что ж, провертевшись перед зеркалом добрых два часа и перемерив добрую половину своего немаленького гардероба, я остановила свой выбор на небесно-голубом платье с юбкой-солнцем до колена и лёгким пиджаком тёмно-синего цвета. Я знала, что Артём очень любил этот цвет, а я любила Артёма. И поэтому свой выбор я остановила именно на этом наряде. И я благоразумно решила не трогать своего «ягуара», которого мне подарили на двадцатилетие родители, и добраться до места встречи на такси, ведь мне всё равно не дали бы сесть за руль.

Как только я вышла из машины, то мне сразу бросился в глаза огромный букет моих любимых роз в руках высокого парня с уложенными каштановыми волосами средней длины, с пронзительными голубыми глазами и одетого в молодёжный пиджак с небрежно потёртыми джинсами. Увидев меня, он засиял, словно летнее солнышко, хотя оно уже потихоньку и прятало все свои лучи, предвещая долгую и холодную зиму. Сделав два неуверенных шага, словно не веря, что этот красавец с букетом знает меня, я широко улыбнулась ему.

— Превосходно выглядишь, — тихо произнёс Артём, мельком оглядев мой наряд, который я подбирала специально для него. — Букет тяжёлый, я отдам тебе его в конце вечера, договорились?

— Спасибо, — так же вполголоса ответила я и, взяв своего молодого человека за предплечье, зашла в уютную кофейню, в которой царил запах кофейных зёрен, цитрусов и корицы.

Как же мне нравились наши свидания! Несмотря на то что мы с ним были немного разных складов ума, мы всё равно находили общий язык. Я могла рассказать ему о последнем достижении в области искусственного зрения, а он — в стихах про свой невероятно «скучный» день, услышав про который ты будешь грызть локти от зависти. Я так обожала его за невероятную лёгкость, а он меня… не знаю, может, за красоту, может, за ум… мне было неважно. Он был рядом, а всё остальное было уже неважно.

Да, за год успело произойти многое: мы несколько раз успели поссориться, несколько раз успели съездить на моря, чтобы отдохнуть от суеты будних дней. Мы три раза умудрились попасть в различного рода истории, которые точно не станешь рассказывать внукам, а ещё мы за этот бесконечный год настолько хорошо узнали друг друга, что уже даже и не хотели отпускать.

Именно о нашей первой годовщине я и думала, когда шла в середине октября по малолюдному скверу. В отличие от того светлого сентябрьского дня небо было серым, тяжёлым, не предвещавшим ничего, кроме дождя в самом скором времени. И ветер, который, казалось, продувал мою душу. Так я и шла, кутаясь в тёплое кашемировое пальто, и до меня доносился только стук каблуков моих осенних сапог на высокой шпильке.

И тут откуда-то послышалось:

— Оля!

На минуту мне показалось, что позвали совсем другую девушку или девочку, но, оглянувшись по сторонам, я не заметила никого подобного. Вокруг вообще никого не было не то что подходившего под моё имя, но и того, кто мог бы позвать меня. Растерянно постояв посреди сквера, заполненного пожелтевшими листьями, я уже собралась продолжить свой путь до университета, где как раз через полчаса должна была начаться лекция, но тут снова раздался тот самый голос:

— Оля! Оля!

Честно, в тот момент у меня пошёл холодок по коже, причём он был никак не связан с дурацким ветром. Никого вокруг не было. Знакомых точно.

«Всё даёт сбои, и мозги в том числе», — подумала я, ещё немного постояв на месте, вдруг всё-таки объявится шутник, решивший пошатнуть мою веру в здравомыслие.

Но никого поблизости не появилось. И поэтому я, сделав глубокий вдох и не менее глубокий выдох, пошла дальше по мягким листьям, шелестевшим под ногами. Но не листья звали меня, далеко не они…

С того самого случая и начались мои странности. За прошедший месяц меня окрикивали вот так три раза. Два раза, правда, оказалось, что звали маленьких девочек с таким же именем, как у меня. А вот последний… со мной рядом был только Артём и больше никого, но он тоже слышал этот голос. Женский голос, доносившийся словно сквозь толщу воды или плотное стекло. Мы тогда долго обсуждали произошедшее, он даже написал про это стихотворение и не одно, но разгадать эту загадку нам так и не удалось.

После осени, богатой на частые дожди и неприятные сюрпризы вроде таинственного голоса, пришла холодная зима, тоже не предвещавшая ничего хорошего. Лютые морозы, начавшиеся с самого декабря, продолжались до февраля, не давая ни единой передышки. И нам с Артёмом так надоел этот собачий холод, что мы решили слетать на две недельки после сессии куда-нибудь в тепло, чтобы погреть на щедром тропическом солнышке свои замёрзшие косточки.

Надо сказать, что прогрелись не только косточки, но и мозги, так что странных голосов я больше не слышала. По крайней мере, зимой. Но весна — это пора психов, и я, видимо, была не исключением. За две недели я слышала тот самый странный голос семь (!) раз, а ещё два раза — другой, низкий мужской. И все разы вокруг никого не было, кроме Артёма, который никак не мог позвать меня.

Я хотела, хотела пожаловаться родителям, но они так гордились своей дочкой-отличницей с идеальным поведением, что пошатнуть их веру в свою идеальность я просто не посмела. Была даже шальная мысль сходить к специалисту, отвечающему за… «сбои» высшей нервной деятельности, но… я так и не собралась, ведь если бы Артём узнал, что со мной что-то было не так, то, несомненно, бросил. Так что я до поры до времени не собиралась узнавать свой диагноз, а голоса… Что ж, они мне абсолютно не мешали жить: спустя полгода я так к ним привыкла, благо что появляться они стали гораздо чаще, что уже и не обращала внимания. Порой это был едва заметный шёпот, порой почти что крик. Но звавшего не было, а шизофренией никто из моих родственников не болел, и мне очень не хотелось портить свою идеальную родословную.

За сумасшедшей весной пришло жаркое лето. Топы, майки, короткие юбки и езда с открытым верхом. А ещё свобода — после очередной сессии, разумеется. В тот день я как угорелая мчалась по шоссе, боясь опоздать на свой последний экзамен, причём опоздать по самой банальной причине: я просто проспала. А препод был зверь. И поэтому я решила рискнуть и промчаться на перекрёстке на жёлтый.

Только вот кто-то ещё тоже куда-то торопился, и его посетили такие же мысли. Десятая доля секунды, скрежет металла, сковывавшего моё тело словно железный корсет, невыносимая боль… а дальше — пустота. Небытие.

* * *

Я ожидала, что первой вернётся боль.

Но когда очнулась, то вдруг поняла, что боли не было. Немного поморгав и придя в себя, я осмотрелась по сторонам: больничная койка, одиноко стоявшая рядом с ещё тремя такими же, к моему правому предплечью была подведена капельница, по которой медленно капала жидкость, а в носу — неприятная пластиковая трубка. Я попыталась пошевелить руками, но они были такими ослабшими, что отказывались меня слушаться. Я попыталась позвать кого-нибудь, но голос был таким слабым и хриплым, что попытка не увенчалась успехом.

К счастью, ко мне через какое-то время заглянула медсестра, немало удивлённая тому, что я пришла в себя. А за ней в палату ворвалась женщина сорока лет с крашенными каштановыми волосами, сквозь отросшие корни которых была видна седина.

— Оля, дорогая, ты пришла в себя! — удивлённо и даже в каком-то смысле радостно воскликнула она, подойдя к моей кровати, только вот я её видела впервые в жизни.

— Кто вы? — прохрипела я, с больши́м трудом повернув голову в сторону гостьи.

— Как это «кто»? — возмутилась она, взяв неподалёку стул и сев на него. — Я твоя сестра, Лида! Неужели ты меня забыла? Хотя ты получила такой удар по голове… может, и забыла…

Потрясённо уставившись на незнакомку, я молча смотрела на неё, потому как отчётливо помнила, что была единственным ребёнком в семье. Единственной надеждой мамы и папы, которых очень любила.

— Какой удар? — едва слышно спросила я спустя некоторое время, ведь в моих воспоминаниях была та жуткая авария и скрежет металла, но никакого удара по голове не было. Как и шансов выжить, впрочем.

— Господи, да ты совсем ничего не помнишь! Ладно, может, потом… — на этих словах лицо Лиды мигом помрачнело, а в мою голову, начинавшую понемногу болеть, закрались подозрения в реальности всего происходящего.

«Может, это такой загробный мир? — подумала я, а медсестра тем временем перекрыла мою капельницу и куда-то убежала, видимо, сообщить врачу, что я очнулась. — Или я всё ещё без сознания, и мне это всё только кажется…»

— А где Артём? — вдруг спросила я, поскольку мысль о том, что он мог переживать за меня, не слабо так испугала меня.

— Какой Артём? — удивилась Лида, повернув голову немного набок. — Оля, твоего мужа зовут Геннадий, и он уже год как сидит в камере где-то на Севере за всё то, что сделал с тобой и детьми…

— Какой муж? Какие дети?! — из последних сил воскликнула я, абсолютно не понимая, что происходит.

И вдруг я посмотрела на свои руки. Это были далеко не руки двадцатилетней девушки. Сухие, в морщинках… этим рукам было лет тридцать-тридцать пять… и за ними никто и никогда не ухаживал.

— Господи… — выдавила из себя я, а моя сестра приняла мою фразу как то, что ко мне вернулась память, и тихо продолжила говорить:

— Оль, прости, что говорю тебе это, но он убил и Лизу, и Женю. И тебя собирался, он даже оглушил по голове, но тут приехала полиция, которую вызвала соседка, услышав крики. Тебя одну спасли… Вот пьяница, так ему и надо! А я говорила тебе, беги от него! А ты… эх, ангелочки, светлая им память…

С каждым словом Лиды мне становилось всё больше не по себе, но больше всего было не по себе от того простого факта, что именно её голос я слышала в своих… снах.

«Неужели я всё это время спала? Была без сознания? И мои родители, обеспеченная жизнь, студенчество… Артём — это плод моего больного воображения? Всего лишь игры разума?»

— Так, Ольга Дмитриевна, очнулись наконец.

Мои полные отчаяния мысли разогнал голос врача, только вошедшего в палату. Мужчины сорока лет, одетого в мешковатый белый халат с жёлтым пятном на левом кармане и стетофонендоскопом на шее. И вот он, второй голос, голос, который раздавался из другого мира.

Что ж, хорошей новостью было то, что ни шизофрении, ни каких-либо других психических заболеваний у меня не было. На этом хорошие новости заканчивались.

Мои родители были обычными пенсионерами, считавшими каждую копейку, и они умерли три месяца назад: сначала отец, а почти сразу за ним и мать. В коме я пролежала без малого год. И ровно год в тюрьме сидел мой муж-алкоголик, в делирии убивший наших детей: двух девочек семи и девяти лет. Ни высшего образования, ни машины у меня не было. Мне было тридцать два года, я работала обычным продавцом, а ещё уборщицей по ночам в том же магазине. И у меня действительно была сестра Лида и племянник пятнадцати лет по имени Лёша. Только вот я ничего этого не помнила. Я помнила ту, другую жизнь, помнила в деталях, но рассказать кому-нибудь о ней не рискнула, боясь быть поднятой на смех.

Леонид Александрович, мой лечащий врач, объяснил мне, что потеря памяти в моём случае — это нормально. И что она должна вернуться со временем. А ещё он выписал мне таблетки от головной боли, ведь головная боль в моём случае — это тоже было нормально. Я поселилась у сестры, так как с мужем и детьми жила в какой-то комнатке в коммуналке и там совершенно было невозможно жить. Я не хотела там жить после всего того, что произошло.

Несмотря на то что прошло почти полтора года с момента моего пробуждения, я так ничего и не вспомнила. Я не помнила ничего, о своей прошлой жизни я узнала от сестры, племянника и немногочисленных знакомых. Всё это время я работала на тяжёлой работе продавца-кассира, а в свободное время старалась побольше гулять на улице, старательно отгоняя от себя мысли о моих… «играх разума».

А ещё я вдруг увлеклась стихами. Словно в память о том человеке, которого выдумало моё сознание, я покупала сначала небольшие сборники, а затем уже и побольше. И с удивлением отметила про себя, что в отличие от своей прошлой жизни, большинство стихов, что читал мне наизусть Артём во время наших ночных прогулок, я помнила. Я жадно их перечитывала, представляя себя той самой двадцатилетней студенткой, которая держала за руку своего красавца-парня за рулём Porshe, а на заднем сидении был огромный букет моих любимых, нежно-розовых роз. И каждый раз по щеке предательски скатывалась слеза, ведь мне никогда не светила такая жизнь, хотя и изо всех сил и стремилась к ней.

Я, несмотря на возраст, поступила на заочное отделение, чтобы всё-таки получить образование, я пересмотрела своё поведение, привычки, питание, мысли. Те беседы с Артёмом были словно проводником для меня в другой мир, мир, в котором всё было возможно. Мир, к которому я могла примкнуть, если бы приложила усилия.

Двадцать третьего сентября я как всегда забрела в книжный магазинчик в самом центре, чтобы купить сборник стихов моего любимого автора, который как раз в тот день раздавал автографы. Выстояв огромную очередь, в основном состоявшую из школьниц, ведь стихи были посвящены любви, причём безответной, а ещё всякой мистике, я смущённо протянула свой экземпляр. К тому времени в зале уже никого не было, а магазинчик готовился к закрытию. Автор, улыбнувшись, взял из рук свою книгу, а я замерла на месте, как вкопанная. Несмотря на то что передо мной был мужчина сорока лет, я всё равно узнала эти черты лица. Я узнала эти голубые глаза, в которых было тепло и какая-то беззаботность.

Он, заметив мой изучающий взгляд, тоже вгляделся в моё лицо, и чем больше он вглядывался, тем сильнее потрясение вырисовывалось на его лице, а ручка выпала из его левой руки и покатилась по полу.

Сглотнув, Артём неуверенно улыбнулся мне и произнёс:

— Привет…

— Привет… — прошептала я в ответ, тоже неуверенно-изумлённо улыбнувшись.

И тут позади меня раздался голос, голос, пробивавшийся сквозь толщу воды или толстый слой стекла:

— Оля!

Я обернулась, но никого, кроме меня и его, в зале не было.