Игры разума (гет)

* * *

Я ожидала, что первой вернётся боль.

Но когда очнулась, то вдруг поняла, что боли не было. Немного поморгав и придя в себя, я осмотрелась по сторонам: больничная койка, одиноко стоявшая рядом с ещё тремя такими же, к моему правому предплечью была подведена капельница, по которой медленно капала жидкость, а в носу — неприятная пластиковая трубка. Я попыталась пошевелить руками, но они были такими ослабшими, что отказывались меня слушаться. Я попыталась позвать кого-нибудь, но голос был таким слабым и хриплым, что попытка не увенчалась успехом.

К счастью, ко мне через какое-то время заглянула медсестра, немало удивлённая тому, что я пришла в себя. А за ней в палату ворвалась женщина сорока лет с крашенными каштановыми волосами, сквозь отросшие корни которых была видна седина.

— Оля, дорогая, ты пришла в себя! — удивлённо и даже в каком-то смысле радостно воскликнула она, подойдя к моей кровати, только вот я её видела впервые в жизни.

— Кто вы? — прохрипела я, с больши́м трудом повернув голову в сторону гостьи.

— Как это «кто»? — возмутилась она, взяв неподалёку стул и сев на него. — Я твоя сестра, Лида! Неужели ты меня забыла? Хотя ты получила такой удар по голове… может, и забыла…

Потрясённо уставившись на незнакомку, я молча смотрела на неё, потому как отчётливо помнила, что была единственным ребёнком в семье. Единственной надеждой мамы и папы, которых очень любила.

— Какой удар? — едва слышно спросила я спустя некоторое время, ведь в моих воспоминаниях была та жуткая авария и скрежет металла, но никакого удара по голове не было. Как и шансов выжить, впрочем.

— Господи, да ты совсем ничего не помнишь! Ладно, может, потом… — на этих словах лицо Лиды мигом помрачнело, а в мою голову, начинавшую понемногу болеть, закрались подозрения в реальности всего происходящего.

«Может, это такой загробный мир? — подумала я, а медсестра тем временем перекрыла мою капельницу и куда-то убежала, видимо, сообщить врачу, что я очнулась. — Или я всё ещё без сознания, и мне это всё только кажется…»

— А где Артём? — вдруг спросила я, поскольку мысль о том, что он мог переживать за меня, не слабо так испугала меня.

— Какой Артём? — удивилась Лида, повернув голову немного набок. — Оля, твоего мужа зовут Геннадий, и он уже год как сидит в камере где-то на Севере за всё то, что сделал с тобой и детьми…

— Какой муж? Какие дети?! — из последних сил воскликнула я, абсолютно не понимая, что происходит.

И вдруг я посмотрела на свои руки. Это были далеко не руки двадцатилетней девушки. Сухие, в морщинках… этим рукам было лет тридцать-тридцать пять… и за ними никто и никогда не ухаживал.

— Господи… — выдавила из себя я, а моя сестра приняла мою фразу как то, что ко мне вернулась память, и тихо продолжила говорить:

— Оль, прости, что говорю тебе это, но он убил и Лизу, и Женю. И тебя собирался, он даже оглушил по голове, но тут приехала полиция, которую вызвала соседка, услышав крики. Тебя одну спасли… Вот пьяница, так ему и надо! А я говорила тебе, беги от него! А ты… эх, ангелочки, светлая им память…

С каждым словом Лиды мне становилось всё больше не по себе, но больше всего было не по себе от того простого факта, что именно её голос я слышала в своих… снах.

«Неужели я всё это время спала? Была без сознания? И мои родители, обеспеченная жизнь, студенчество… Артём — это плод моего больного воображения? Всего лишь игры разума?»

— Так, Ольга Дмитриевна, очнулись наконец.

Мои полные отчаяния мысли разогнал голос врача, только вошедшего в палату. Мужчины сорока лет, одетого в мешковатый белый халат с жёлтым пятном на левом кармане и стетофонендоскопом на шее. И вот он, второй голос, голос, который раздавался из другого мира.

Что ж, хорошей новостью было то, что ни шизофрении, ни каких-либо других психических заболеваний у меня не было. На этом хорошие новости заканчивались.

Мои родители были обычными пенсионерами, считавшими каждую копейку, и они умерли три месяца назад: сначала отец, а почти сразу за ним и мать. В коме я пролежала без малого год. И ровно год в тюрьме сидел мой муж-алкоголик, в делирии убивший наших детей: двух девочек семи и девяти лет. Ни высшего образования, ни машины у меня не было. Мне было тридцать два года, я работала обычным продавцом, а ещё уборщицей по ночам в том же магазине. И у меня действительно была сестра Лида и племянник пятнадцати лет по имени Лёша. Только вот я ничего этого не помнила. Я помнила ту, другую жизнь, помнила в деталях, но рассказать кому-нибудь о ней не рискнула, боясь быть поднятой на смех.

Леонид Александрович, мой лечащий врач, объяснил мне, что потеря памяти в моём случае — это нормально. И что она должна вернуться со временем. А ещё он выписал мне таблетки от головной боли, ведь головная боль в моём случае — это тоже было нормально. Я поселилась у сестры, так как с мужем и детьми жила в какой-то комнатке в коммуналке и там совершенно было невозможно жить. Я не хотела там жить после всего того, что произошло.

Несмотря на то что прошло почти полтора года с момента моего пробуждения, я так ничего и не вспомнила. Я не помнила ничего, о своей прошлой жизни я узнала от сестры, племянника и немногочисленных знакомых. Всё это время я работала на тяжёлой работе продавца-кассира, а в свободное время старалась побольше гулять на улице, старательно отгоняя от себя мысли о моих… «играх разума».

А ещё я вдруг увлеклась стихами. Словно в память о том человеке, которого выдумало моё сознание, я покупала сначала небольшие сборники, а затем уже и побольше. И с удивлением отметила про себя, что в отличие от своей прошлой жизни, большинство стихов, что читал мне наизусть Артём во время наших ночных прогулок, я помнила. Я жадно их перечитывала, представляя себя той самой двадцатилетней студенткой, которая держала за руку своего красавца-парня за рулём Porshe, а на заднем сидении был огромный букет моих любимых, нежно-розовых роз. И каждый раз по щеке предательски скатывалась слеза, ведь мне никогда не светила такая жизнь, хотя и изо всех сил и стремилась к ней.

Я, несмотря на возраст, поступила на заочное отделение, чтобы всё-таки получить образование, я пересмотрела своё поведение, привычки, питание, мысли. Те беседы с Артёмом были словно проводником для меня в другой мир, мир, в котором всё было возможно. Мир, к которому я могла примкнуть, если бы приложила усилия.

Двадцать третьего сентября я как всегда забрела в книжный магазинчик в самом центре, чтобы купить сборник стихов моего любимого автора, который как раз в тот день раздавал автографы. Выстояв огромную очередь, в основном состоявшую из школьниц, ведь стихи были посвящены любви, причём безответной, а ещё всякой мистике, я смущённо протянула свой экземпляр. К тому времени в зале уже никого не было, а магазинчик готовился к закрытию. Автор, улыбнувшись, взял из рук свою книгу, а я замерла на месте, как вкопанная. Несмотря на то что передо мной был мужчина сорока лет, я всё равно узнала эти черты лица. Я узнала эти голубые глаза, в которых было тепло и какая-то беззаботность.

Он, заметив мой изучающий взгляд, тоже вгляделся в моё лицо, и чем больше он вглядывался, тем сильнее потрясение вырисовывалось на его лице, а ручка выпала из его левой руки и покатилась по полу.

Сглотнув, Артём неуверенно улыбнулся мне и произнёс:

— Привет…

— Привет… — прошептала я в ответ, тоже неуверенно-изумлённо улыбнувшись.

И тут позади меня раздался голос, голос, пробивавшийся сквозь толщу воды или толстый слой стекла:

— Оля!

Я обернулась, но никого, кроме меня и его, в зале не было.