Суровая русская магия (джен)

Очутиться в родном доме оказалось невероятно приятно. Само место будто приветствовало меня — мягкие волны магии окутали заботливо, как будто обняли, и сразу стало так хорошо, уютно и вообще тепло-тепло, что появилось желание запомнить эти ощущения навечно. Промелькнувшая было при встрече родных паника тут же спряталась. Ощущение безопасности заполонило собой всё, и стало как-то уже совсем не до волнений. Просто хотелось и дальше кутаться в мягкую атмосферу любимого места — родного, дорогого сердцу отчего дома.

Рядом шумно выдохнула от отпустившего напряжения Лисса, которой это место было почти так же дорого, как и мне. Сестра вдруг улыбнулась — необычно для неё широко, искренне, душевно. Она словно выбралась из зыбучих песков и теперь ощущала непривычную после долгой борьбы с пустыней лёгкость в теле.

Я не могла не улыбнуться в ответ, потому что радость рядом стоящей подруги всецело разделяла.

Да и, в конце концов, мы оказались на Родине! Россию я нежно любила всем сердцем и, даже находясь в другой стране, в другом времени и в другом теле, не забывала о месте, где родилась.

Я покосилась на наши чемоданы, которые Олег Александрович только что отлевитировал в дальний угол гостиной. Понятно, что до вещей я теперь доберусь не скоро. Хорошо хоть, что с обеими палочками я не расстаюсь в принципе — крепление с палочкой Боргина теперь находилось на правом предплечье, а я была готова выхватить своё оружие при малейшей опасности.

Магия, почувствовав душу Долоховой, то есть меня, стала ластиться котёнком. Незабываемые ощущения, когда по телу проходится тёплый ветерок, неся с собой приятную слабую щекотку и оставляя после неё восстановившиеся силы — физические, духовные и магические. Немного расшатанный детским телом рассудок вновь стал ясным, даже дышать сразу стало куда легче.

— Хо… — задумчиво, даже приятно удивлённо, протянул папа. — Судя по настроению особняка, проверка уже почти не нужна. Магия нашего родового гнёздышка не ластится к абы кому, как послушный питомец. Весомый аргумент в вашу пользу, дамы.

— Конечно, Олежка, — вдруг хихикнула молодая женщина. — Когда я впервые вломилась сюда без предупреждения, ух, как шарахнуло тогда! Еле ноги унесла. Вдвойне удивительно теперь наблюдать за реакцией дома на этих девочек…

То оказалась моя мама — статная красавица лет двадцати трёх (и это несмотря на то, что в этом времени ей было, насколько я помню, двадцать восемь) с густыми длинными тёмными волосами и ярко-синими глазами, которые я унаследовала от неё. Анна Игнатьевна всем своим видом выражала беззаботность и совершенную безобидность, однако всегда было ошибкой считать её таковой на самом деле. Ведь не просто же так кончик её палочки, показательно небрежно зажатой в изящной кисти, смотрел в нашу сторону?

— Если ты до сих пор тут, даже спустя столько-то лет, то ноги ты всё-таки отсюда не унесла, Аннушка, — по-доброму хмыкнул мой дед, Александр Петрович Долохов, ласково взглянув на смутившуюся женщину.

— Ваш сын был очень… — мама с шумом выдохнула, густо покраснев, причём к явному удовольствию папы, отчего смутилась сильнее прежнего. — Он был невероятно убедительным, дядя Саша.

— Аннушка, милая, сколько ещё лет придётся тебя просить о таком пустяке, как звать меня папенькой? — Александр якобы сокрушённо вздохнул и покачал головой.

— П-простите, дя… — в последний момент она всё-таки спохватилась и решила порадовать родственника, — папенька.

После того, как мама всё-таки послушалась, он буквально расцвёл на глазах. На самом деле, я застала тот самый исторический момент, когда мама впервые обратилась к мужчине как к папеньке, все последующие годы называя деда именно так.

Момент был историческим уже хотя бы потому, что Анна Игнатьевна Долохова была сиротой. Она приходилась не очень дальней родственницей роду Каркаровых, а до замужества даже носила их фамилию, однако почти всю свою жизнь до совершеннолетия провела в приюте.

Её родители погибли, когда малышке было всего четыре года, и мама признавалась, что через несколько лет помнила только ласковые женские руки, что бережно её обнимали после приснившегося кошмара.

После смерти родителей из-за магического пожара, устроенного, как подозревают Долоховы, любящими родственниками, эти самые родственники сразу после несчастья оставили осиротевшую Аннушку на пороге обыкновенного маггловского детдома. На минуточку, совершенно босой, в одной только пижаме, хотя дело происходило поздней осенью, да с клочком бумаги в дрожащих руках. В записке корявыми буквами было выведено полное имя девочки, правда с девичьей фамилией матери, год рождения и информация, что родители погибли при пожаре. С тех пор Анна Игнатьевна о родственниках не слышала. Так мама не пересекалась ни с чем магическим, кроме собственных стихийных выбросов, вплоть до школы, где внезапно очутилась в классе детей-волшебников. Там уж её сводили в магический квартал, где за деньги попечителей обеспечили волшебной палочкой.

Многие такое равнодушие Каркаровых к родне не понимали, пусть даже моя мама и была полукровкой с отцом-магглом. Как я уже говорила, все более-менее здравомыслящие русские маги относились к немагическому населению, магглорождённым и полукровкам совершенно нормально, а потому такое вопиющее пренебрежение к девочке абсолютно не принимали. Помнится, отец даже рвался показать Каркаровым, насколько они неправы, при помощи силы. Тогда мама его остановила, проявляя к своим родственникам удивительные доброту и всепрощение, которые, сколько себя помню, были неотъемлемой частью её характера.

Так что в свете малоприятных подробностей своей богатой биографии мама только что поборола себя и признала, что родители мужа заменили ей собственных, чью заботу женщине почти не удалось ощутить в детстве.

— Дорогая… Ты нам, как дочка, — светло улыбнулась жена Александра Петровича, Зинаида Фёдоровна, на что мама чуть не расплакалась, растрогавшись.

Голос бабушки, молодо выглядящей женщины с забранными в несколько небрежный пучок каштановыми волосами и сверкающими карими глазами, близкими своим цветом к янтарному, заставил вздрогнуть и замереть на месте. По этой женщине я скучала особенно сильно, будучи крепко привязанной к ней — такой чудесной, такой доброй и любящей, такой улыбчивой… Ну, это если её не злить и не причинять вреда волшебным зверушкам, обитающим в доме, иначе мало не покажется.

Все эти события всколыхнули и без того задетые возвращением в Россию струны души ещё сильнее, хотя казалось бы — куда сильнее-то после долгожданного возвращения домой, и слёзы потекли из глаз против воли. Это несмотря на то, что ком в горле я пыталась проглотить ещё с встречи на вокзале, причём делала в таком сложном деле определённые успехи. Однако такие родные голоса Долоховых и привычные мягкие интонации мамы стали последней каплей. Трясину прорвало окончательно.

Я с улыбкой следила за разговором близких людей, которых потеряла несколько лет назад. Тогда, в приюте, я почти смирилась с тем, что вряд ли увижу родителей в скором времени. А сейчас вот они, совсем рядом, настолько родные, настолько любимые, настолько молодые, что хочется плакать…

Щекам стало мокро, в глазах нещадно щипало, а мышцы лица свело в широкой улыбке. Так вот вы какие, слёзы ностальгии и светлой грусти…

От воспоминаний меня отвлекла Лисса, сильно дёрнув за рукав.

— Мира? С тобой всё в порядке? — подр… сестра, пора бы уже привыкнуть, обеспокоенно заглядывала в глаза.

— А? Д-да… Просто ностальгия. Не обращай внимания, — ответила я.

На наш разговор повернулись все присутствующие. Про нас, видимо, почти забыли, и лучше бы мы продолжали молчать. Вся магия момента была разрушена вдребезги.

Маман снова ненавязчиво направила на нас палочку, промаргиваясь, чтобы отогнать напросившиеся слёзы. Дедушка, который до этого прятал улыбку в своих шикарных усах, вновь вернул серьёзное выражение лица. Отец, который последние несколько минут с неким умилением смотрел на свою жену, похолодел и острым, как его фирменное атакующее заклинание, взглядом сверлил во мне дыру.

— Что ж, думаю, пора приступить к тому, ради чего вы здесь, гости дорогие, — на этих словах дед язвительно усмехнулся, и меня от нехорошего предчувствия передёрнуло.

Я не успела переварить то, что мне предстоит, как Лисса, доселе неподвижно стоящая рядом, стала оседать на пол. Я еле успела отработанным движением вытащить неофициальную палочку (не дура же на каникулах колдовать Олливандеровской) и подхватить сестру левитацией, чтобы плавно опустить в ближайшее кресло.

Тут же исчезла пелена ностальгии, которая до этого момента застилала обзор, и я уже собранно и вполне осмысленно оглядела комнату. Обстановка была не сказать, что дружелюбная, несмотря на нежные улыбки родственников. Усыпил мою спутницу никто иной, как брат моего деда, Игнатий Петрович Долохов, Мастер Чар. Увы, я проморгала его манипуляции. Это не было удивительным — старшие Долоховы гораздо опытнее меня в плане незримого колдовства, но я всё-таки их родственница… была, поэтому вычислить виновника смогла.

Видимо, дед понял, что его брата вычислили, и произнёс:

— Ну надо же, вы заметили, юная леди… — мне показалось, или в его взгляде промелькнуло мимолётное одобрение? — Браво, браво. Прошу простить моего брата за то, что без предупреждения, но пока нам нужны только вы, Мирочка… Пройдёмте-с за мной.

В этом его «пройдёмте-с» так и читалось: «Попробуй не сделать, как я говорю, и будет очень-очень плохо». Решив последовать советам истошно вопившего здравого смысла, я кивнула и на слегка трясущихся ногах пошла за Мастером Ментальной магии, а по совместительству моим… бывшим дедом. Пора бы привыкнуть…

Мы проследовали к неприметной лесенке, ведущей куда-то вниз. Я знала, что там подвальные помещения, в которых чего только не было: лаборатории, кладовые, бабушкин зверинец, комната домовых и ещё много чего полезного, а также, к ужасу врагов рода Долоховых, камеры для пленников, пыточные и допросные.

Конечно, последними тремя не так часто пользовались, но нельзя сказать, что в них совсем уж не было необходимости… Именно ими пугали врагов нашего Рода. Надо сказать, что пугали заслуженно…

Сейчас очень не хотелось оказаться на месте этих несчастных, однако ж вот… Судьба-проказница распорядилась иначе.

Что поделать — сама виновата в своём нынешнем положении. Я сознательно раскрыла себя. Будучи в трезвой памяти и полном сознании, отправила письмо, воспользовавшись родовым заклинанием, которое никак не может знать посторонний для семьи человек.

Из-за всего этого меня вполне здраво опасались. Я сразу заметила, что детей в гостиной не было. Их, скорее всего, отправили с остальными отсутствующими родственниками куда-нибудь погулять, пока в поместье «гости».

Вполне возможно, что все они сейчас у Мирославы Фёдоровны Ежовой, которая приходилась моей бабушке родной сестрой. И Лисса как раз была внучкой бабули Мирославы… Наверное, здешняя годовалая Маша с радостью сейчас играет с Лизой. Ностальгия, однако…

Вынырнув из размышлений, я заметила, что мы прошли к одной из допросных. Ну что ж, легилименция с просмотром всех воспоминаний по ощущениям мало отличается от того же Круцио. Вот тут и помогут заготовленные зелья…

Александр Петрович, сильнейший менталист среди Долоховых, приглашающе взмахнул рукой, указав на стул, стоявший в центре помещения.

Поняв прозрачный намёк, послушно села и тут же оказалась связана антимагическими путами. С трудом подавив панику, глубоко вздохнула и уверенно посмотрела прямо в глаза бывшего родственника, показывая свою готовность.

Дедушка, убедившись, что я надёжно закреплена и не сопротивляюсь, взмахнул своей палочкой и произнёс заклинание:

— Легиллименс!