Sugar Water (гет)

Возле отеля, сегодняшний день

Драко оставил чаевые водителю, хоть тот и кидал на него неприязненные взгляды всякий раз, когда был вынужден открывать ему дверь. Некоторые привычки слишком уж укоренились в сознании. Швейцар бросился вперёд, чтобы защитить чарами голову постояльца от мелкого дождика, и Драко тоже дал ему на чай.

«Вот она, моя жизнь», — подумал Малфой, шагая по элегантному величественному вестибюлю и выуживая из кармана удостоверение личности волшебника.

В какой-то момент каждый человек начинает подводить итоги своей жизни. Для Драко в этом не было ничего нового — таким анализом он занимался с самого детства. Обдумывал то, что имел, чего достиг, чего хотел и что собирался сделать. Будучи в бегах, он неоднократно погружался в такие размышления, но чаще всего они касались уже минувших дней. Потому что тогда Драко не верил, что его прошлое и его настоящее могут слиться в единое целое. Он не подводил никаких итогов своего текущего состояния, рассчитывая, что подобное положение не останется таковым навсегда. Его представления о будущем исходили именно из этого.

Даже ночуя в одном доме с проститутками, он не верил всерьёз, что через пять лет будет топтаться на том же месте. Он надеялся, что каким-то образом его существование изменится к лучшему. Что он уцепится за любую подвернувшуюся возможность и перевернёт свою жизнь. Выводы о том, как мало он успел сделать и в кого превратился, воспринимались менее болезненно, пока билась мысль, что время ещё есть. И пока Драко размышлял над тем, кем стать или что ему только предстоит совершить.

С момента освобождения из Азкабана всё переменилось. Драко отбросил эту идею и начал мыслить настоящим. Он вернулся обратно в мэнор, к малфоевским сейфам и некоему подобию своей старой жизни, и не имел ни малейшего понятия, что же ему теперь делать. Он даже не представлял, куда двигаться дальше.

Так что Драко начал задумываться о том, что возможно, он никуда и не двигается. Что всё дóлжное произойти в его жизни, уже случилось, и ему остаётся только забвение. Он не оставит никакого следа ни в мире, ни в судьбе другого человека.

Ведь все жаждут от жизни именно этого. Хотят хоть что-то оставить после себя — наследие. То, за что их будут помнить. И если не получается ничего грандиозного, если не выходит завоевать весь мир, люди довольствуются теми, кто придёт на их похороны. Теми, на кого они повлияли, с кем были связаны и кто никогда не сможет их позабыть.

Драко не сделал ничего подобного. Лет через двадцать на него даже внимания не обратят. И он чувствовал свои будущие никчемность и бесполезность. Подводя итоги прожитой жизни, он осознал, что оказал сильное влияние только лишь на свою судьбу и ничью больше. И что он исчезнет из этого мира, не имея даже представления о том, как это исправить.

Малфой шагнул в кабину лифта, нажал на кнопку и, откинув голову на стену, наблюдал за тем, как закрываются дверцы. Он отражался в каждой из створок — он один — и Драко ощущал себя уже исчезнувшим. Цельным, застывшим и исчезнувшим. И нет, постичь этого он тоже не мог.

Уилтшир, после Башни: 3 года, 7 месяцев

Чувство, охватившее его, когда он прошёл сквозь ворота Малфой-мэнора, было странным. В тот момент Драко мог думать лишь о том, что покинул это место мальчиком, а приехал обратно мужчиной. О количестве событий, имевших место с момента его ухода вплоть до возвращения, и о том, каким же несведущим он был тогда. Драко думал, что если бы он только знал, уловил намёки на своё будущее и на то, чем всё обернётся, то убежал бы в свою спальню и закрылся бы там на следующие три года.

Он был огромным. Слишком большим. Встань Драко рядом, эта махина оказалась бы почти в два раза шире него и такой же высокой, а Малфой в прошлом году пересёк отметку в шесть футов. Надгробный камень на могиле отца поражал габаритами. Словно Малфой-старший при жизни был чересчур значимым человеком, чтобы покоиться под памятником обычных размеров.

Края монумента были украшены красивой резьбой, изображавшей воинов, магические сражения и различных животных. Там не было ни цветов, ни крылатых ангелов, которые, по представлениям Драко, могли украшать могилу матери. Для неё отвели место на кладбище рядом с мужем, но Драко попросил Грейнджер перенести её в резиденцию Блэков. Похоронить там, где, как ему казалось, матери того всегда хотелось. Однажды, когда появится такая возможность и станет относительно безопасно, он навестит её. Изучит узор на её надгробии так же, как сейчас изучал на отцовском — разъярённый дракон в верхнем правом углу привлёк его внимание.

Слова были вырезаны плавным, элегантным шрифтом. «Верный, Преданный», — было выведено под именем. А ниже — цитата на латыни о величии, силе и власти. Ни слова о том, каким покойный был отцом или мужем. Верность и преданность — как раз для него. Драко знал это так же хорошо, как самого себя. Именно такой была жизнь его отца.

Вся его грёбаная жизнь.

Драко всегда отчаянно старался оправдать те ожидания, что возлагал на него отец. Привлечь его внимание и заставить гордиться собой. Он боролся за это, даже ещё не понимая, чего именно хочет. Не осознавая, что жаждет его признания, похвалы.

Следуя примеру отца, Драко зачёсывал волосы назад, но его причёска была короче и выглядела хуже. Он принял к сведению и перенял отцовские вкусы и предпочтения в одежде. Он ел то, что любил отец, и ненавидел то, чего не терпел Малфой-старший. От рыбы до грязнокровок, от ярких цветов до бедняков. Он старательно работал над манерами и этикетом. Встречался с девушками, которых одобрял отец, руководствовался плавностью и грацией, с которыми тот себя нёс. Каждую деталь он копировал с той тщательностью, на которую только способен ребёнок, и делал всё возможное, чтобы жить именно так. Он до изнеможения тренировался играть в квиддич, с головой окунулся в учёбу. Но отец ничего не замечал. Никогда не обращал внимания на попытки впечатлить и вызвать гордость, замечая сына лишь тогда, когда тот ошибался.

Драко был всего лишь ребёнком, он выстроил свою жизнь и свою личность вокруг фигуры отца. Вокруг того, чем тот ему представлялся, и того, кем бы мог стать Драко. У них с отцом были моменты, которые, возможно, мало что значили для кого-то другого, но имели огромную ценность для Малфоя-младшего.

И Драко был зол. Злился из-за каждой проваленной попытки, каждого удара, нанесённого его самооценке, из-за того, как сильно это отравило его жизнь. Он злился потому, что Люциус умер как раз тогда, когда Драко продемонстрировал, насколько хреновый из него получился наследник. Он наконец-то сумел разрушить в себе копию образа отца, но сам ничего из себя не представлял. Он жил все эти годы, взрослел, стараясь быть кем-то ещё, и не знал, что значит существовать в собственной шкуре. Быть вольным стать тем, кто он есть. И Драко сердился на отца за то, что тот не заботился о сыне. Не слишком его замечал и навязывал впечатлительному отпрыску собственные убеждения. Не объяснил, что, возможно, быть тем, кто ты есть — совершенно нормально и хорошо. Он злился, потому что Люциус был дерьмовым отцом и дерьмовым мужем, который никогда не уделял внимания подавленной жене, заслуживавшей гораздо большего.

Он злился, потому что как бы ему ни хотелось ненавидеть отца за всё это, он не мог. Не мог ненавидеть его за то, что его не было рядом, за то, что тот не выполнял своих обязанностей, не остался со своей семьёй, а посвятил жизнь маньяку, направлявшему мир к геноциду. Драко был в ярости. В таком бешенстве, что будь этот ублюдок жив, хотел бы врезать ему по лицу. Плюнуть в него и спросить, кто дал ему право бросить сына. Повернуться к нему спиной тогда, когда тот был мал, тогда, когда оказался в опасности, и вот сейчас. Сейчас он просто умер, будто так и надо. Словно подобное когда-нибудь станет нормой.

Драко злился и на себя самого. Сердился за то, что ему по-прежнему было важно знать, что бы о нём подумал отец, что тот чувствовал перед смертью. Был чертовски взбешён, потому что по-прежнему хотел заставить папу гордиться собой. Но было поздно. Теперь уже слишком поздно.

Драко понял, что плачет. Его лицо было мокрым, а грудь сдавило — он едва сдерживался, чтобы не закричать от обуревающих его эмоций. Нахлынула боль — грудь, горло, всё тело. Он шипел сквозь зубы грязные ругательства и угрозы, снова и снова молотя руками по камню.

Он хотел столкнуть его. Топтать и крушить эту глыбу до тех пор, пока та не превратится в неопознаваемые куски камня. Разбитые на части, потерявшие смысл без складывающихся в предложения слов, без имен и дат. Бессмысленный и бесполезный, бестолковый раскрошившийся надгробный камень.

Вместо этого Драко вытянул руки и положил ладони на бока монумента, словно обнимал неприятного человека. Он прищурился, ощущая идущий от камня холод влажной от слёз щекой. Тот был таким ледяным, что в голове пролетела мысль — это мороз щиплет кожу. Его щека индевеет. Возможно, он уже примёрз к камню так же, как мокрая от снега перчатка прилипает к металлу. Или как примёрз языком тот глупый маггл после просмотра рождественского фильма. Его отец перевернётся в гробу, когда Драко начнёт паниковать, а его никто не услышит и не поможет. Кто знает, вдруг он уже крутится, ведь его сын, единственное физическое продолжение его самого на этой земле, рыдал над его громадным надгробием и беспокоился, не примёрзла ли щека.

— Прости меня, — прошептал Драко.

А снова повторил. Снова. Снова.

Он не знал, за что именно извиняется. Просит ли прощения у отца или у самого себя. Но ему было жаль. Так сильно жаль.

Под его ногами, в нескольких футах под землёй, лежал его отец. Холодный и бездыханный. Драко знал, как всё случилось, знал, что Люциуса взорвали, но эта смерть ему представлялась иначе. Он видел своего отца таким, каким тот был всегда. Он покоился там в темноте, бледный и утонченный, с закрытыми глазами и разметавшимися вокруг волосами. Сбоку лежала трость, а одежда была безукоризненна.

Драко не мог в это поверить. Не мог уяснить тот факт, что его отец там, внизу, потому что мёртв. Ушёл. Навсегда почил под землёй в этой тяжелой коробке.

У Драко вдруг перехватило дыхание, он сжал края камня руками, будто в попытках удержаться на ногах, грудь сдавило ещё сильнее. Он видел его там, внизу, потерянного для мира и для Драко. Ушедшего от него.

Смерть вовсе не была чем-то лёгким. Смерть — это самая трудная штука на свете.

Номер 3B, сегодняшний день

Его мантия упала на жёсткий стул, стоявший в жилой зоне номера и предназначавшийся скорее для демонстрации, нежели комфорта. Драко заметил, что такое утверждение справедливо для большинства вещей. И удивлялся, почему не замечал этого до Башни. Возможно, если ты до онемения отсиживаешь задницу на неудобных стульях с прямой спинкой и ни разу не пробуешь откинуться в продавленном под себя кресле, ты не знаешь, чего лишаешься.

Пиджак лёг поперёк небольшого столика, туда же Драко швырнул галстук, но почти не сомневался в том, что промазал. Запонки отправились на комод, Малфой нетерпеливо расстегнул пуговицы и избавился от рубашки. Ремень, брюки, нижнее белье и ботинки остались на полу; Драко прошёл по комнате и остановился возле окна.

В комнате было темно, разве что тусклый голубой свет лился на пол и на его тело, делая его бледным до синевы. Драко думал, что причина в луне, пока не заметил яркий шар, зависший рядом со зданием около его окна. Малфой прижал руку к стеклу, опустил на неё лоб и уставился на пролегающую внизу улицу. Не будь тут так высоко, он бы подумал дважды, прежде чем застыть перед окном полностью обнажённым, если не считать носков и награды, но разглядеть его здесь не мог никто. В данный момент он казался невидимкой. Не было ни репортеров, ни бывших однокурсников, ни нудных банкетов, ни ожиданий. Ничего, только он.

Номер был слишком вычурным. А ещё красивым и дорого обставленным — именно этого он бы ожидал и требовал раньше, но сейчас такая обстановка давила. Чопорная, просчитанная, безжизненная. Здесь было слишком много всего. Комната была заставлена так, словно её старались забить прелестными вещицами настолько плотно, насколько возможно — будто никому не пришла в голову мысль, что простота лучше. Простота — это так хорошо.

В мэноре всё было ещё хуже, в зависимости от комнаты, в которую попадаешь. По крайней мере, так было раньше. До Башни и даже тогда, когда он вернулся из Франции. Министерство растерзало дом, то ли что-то там выискивая, то ли руководствуясь облегчением, вылившимся в агрессию. Они добрались и до её комнаты. До комнаты его матери. Туда он заглянул сразу же, как вернулся, и, увидев её состояние, разозлился настолько, что лишь сильнее разгромил холл. Он занялся восстановлением комнаты в том виде, в котором её помнил, не задаваясь вопросами о цене за предметы, материалы или работу людей, которым платил за поиски. Имело значение только то, что эта комната вернётся к привычному для матери виду.

Все остальные помещения остались такими, какими Драко их застал по возвращению домой. У него не было настроя ими заниматься, к тому же он их ненавидел. Ненавидел столь же сильно, сколь и любил. Всё здесь было слишком. Дом был похож на него самого: наполовину разрушенный, но по-прежнему принадлежащий ему, и в голове билась странная мыслишка, заставлявшая думать, что если Драко от него откажется, то тем самым откажется в некотором роде и от себя. Поэтому Малфой остался. Бродил по пустым залам, выверяя свой маршрут и держась подальше от пострадавших комнат. Но остался.

Лимузин только подъехал к отелю, и поток выходящих из него людей, казалось, никогда не иссякнет. Будто бы маленькие персонажи. Крохотные фигурки, которые, Драко, прищурившись, мог уместить между большим и указательным пальцами и при желании раздавить. Они двигались на улице, бегая и нависая друг над другом, словно играли в кино.

Драко помнил, каково это — быть ими. Смутно, слабо. Мысль об этом была столь же далёкой, сколь и эти люди.

На секунду он задумался: что было бы, будь он сейчас на их месте. Потом в голове возник вопрос: что бы он делал, если бы по-прежнему был со своими друзьями. Если бы выполнил полученное задание. Если бы в его жизни никогда не было Башни, периода осознания и вопросов, если бы он никогда не разглядел в магглорождённых людей. Если бы он по-прежнему бился, чтобы увидеть гордость на лице отца, и вернулся к своей жизни.

Драко пришёл к выводу, что был бы мёртв. Возможно, оказался бы в Азкабане. Но, вероятнее всего, погиб.

Он усмехнулся, пусть на настоящий смех этот звук был совсем похож; от его дыхание стекло запотело, скрывая маленькие фигурки так, что все они исчезли. Он никогда не задумывался об этом. Не размышлял о сегодняшних последствиях другого выбора. Смерть. Это было бы дерьмово.

Уилтшир, после Башни: 3 года и 8 месяцев

Она приходила к Малфой-мэнору через день в течение двух недель. Просто стояла у ворот, глядя на разделявшую их преграду. Домашние эльфы докладывали хозяину, что она присматривается к обстановке, касается разных предметов и разговаривает так, будто её кто-то слышит.

На третью неделю, пялясь не на что-то конкретное, а просто на белизну стены, Драко принял решение, что, похоже, пришло время выяснить, что же ей надо. Либо положить конец этим визитам. Обычно мэнор находился под наблюдением, и пусть авроры и не могли заглянуть в дом или хотя бы дальше охранных барьеров, им были видны ворота. Он не сомневался, что Грейнджер понимает, что делает, ведь какими бы идиотскими ему ни казались её выходки, она знала достаточно, чтобы не подвергать их обоих опасности.

Засунув руки в карманы и опустив голову, Малфой приблизился к Гермионе и совсем не удивился, что та заговорила первая.

— Малфой, самое время объявиться.

— Откуда ты узнала, что я здесь? — она всегда заставляла его усомниться в собственной хитрости.

— Я просто… знала. Я имею в виду, твой отец… — Гермиона запнулась, и он поднял голову, чтобы посмотреть на неё впервые с тех пор, как орал во Франции.

— Так ты решила приходить и стоять перед моими воротами?

— Я видела твоих домашних эльфов. Они не слишком осмотрительны. Я знала, что они доложат тебе о моём появлении. И просто ждала, пока ты выйдешь.

— Зачем?

Она отвела взгляд. Прикусила щёку и обхватила пальцами металлическую завитушку.

— Не знаю, — Малфой промолчал, и она покосилась на него. — Просто… приходила.

Повисла тяжёлая тишина, но всё же не такая неловкая, какой, ей, наверное, следовало бы быть. Несколько минут спустя Драко протянул руку и провёл пальцем по стыку двух створок. Они качнулись внутрь, и Грейнджер, удивившись, разжала пальцы.

Драко схватил её за запястье, такое маленькое и хрупкое в его пальцах. Он хотел рассказать ей о многих вещах. Например о том, что она первая магглорождённая, когда-либо проходившая сквозь эти ворота. Или что она первая шагает по раскинувшемуся газону, входит в дверь, садится в кресло. О том, что они творят историю, пока он тянет её за невидимую линию, которая, не будь его рядом, разорвала бы её в клочья.

Но он промолчал. Он чувствовал то, чего не мог объяснить и, наверное, в тот момент ощущал себя — самую чуточку — по-настоящему значительным. Будто всё это для него было чем-то мелким. Для них обоих.

Номер 3B, сегодняшний день

Он взвесил за и против облачения в джинсы, прежде чем наконец-то натянуть сначала их, а следом и футболку. Они были не так заношены, как те, что он носил во Франции, но сидели всё равно удобно. По крайней мере, гораздо лучше той одежды, от которой он только что избавился. Вот это он сделать мог.

Он схватил свою обычную мантию, менее официальную и обязывающую, и вышел из номера. Драко не особо понимал, куда именно направлялся, и тем не менее не сбавлял шага. Шампанское выветрилось из организма, и он ни капельки не устал. В окно смотреть было не на что, хорошей книги под рукой не оказалось, как и мыслей в голове, чем же заняться. И Драко решил прогуляться. Израсходовать энергию и отвлечься, чтобы хоть немного поспать.

Награда лежала в кармане. Он вдруг понял, что касается её, пока спускается в лифте и идёт через вестибюль, чувствуя материал ленты пальцем, а изгибы металла — ладонью.

— Сэр, вы бы хотели стандартную метлу или…

— Нет, благодарю, я сегодня прогуляюсь, — пробормотал Драко. Ему не особо хотелось разговаривать, но пройти молча было бы грубостью.

Он ответил слишком тихо, чтобы человек мог его услышать. Но решил, что тот разобрал его бормотание и понял, что на него отреагировали. Работник отеля больше ничего не сказал, а Драко на него не оглядывался. Он не вынимал рук из карманов: в одном теребил свою награду, а в глубине другого — ворсинки. С неба моросил мелкий дождик, его капли приятно холодили кожу и уставшие глаза. Драко оглядел дорогу, убеждаясь, что там никого нет, запрокинул голову и подставил открытый рот тонким струям воды, падающим на лицо. Небо было тёмным, тёмно-синим над головой и чёрным в отдалении, но уличные фонари составляли ему компанию.

Послышался возглас одобрения, затем смех, и Драко посмотрел вперёд. На углу расположилась какая-то компания, наблюдавшая за парнем, который выскочил прямо на середину дороги.

Тот носился по кругу, раскинув руки как маггловский самолет, жужжа и маневрируя. Драко вспомнил, как он, одетый в белые трусики с золотыми снитчами, бегал по спальне, будто летал на метле. Натыкался на углы, кружил вокруг комода, подпрыгивал на кровати.

Мама, почитай мне книжку!

Драко, ты уверен? Кажется, у тебя температура.

Нет. Мне просто жарко.

Неужели? Слишком много одеял, милый?

Парню на вид было не больше семнадцати, губы растянуты в белозубую улыбку. Интересно, он обдолбан, пьян или у него просто нелады с головой? Его друзья рассмеялись где-то сбоку.

Да. Да, слишком много одеял!

Красивая улыбка; она пощекотала его бока и рывком стянула одеяла к его ногам.

Что ж, мы лучше оставим их тут, пока ты не охладишься.

До тех пор, пока не закончится история?

Кивнув, она убрала волосы с его влажного лба.

До тех пор, пока не закончится история. Что ты хочешь, чтобы я почитала сегодня?

Парень опустил руку, перестав изображать самолёт, повернулся и схватил одну из девушек. Та засмеялась и вполсилы попыталась вырваться, но он поднатужился, поднял её и вытащил на дорогу. Он кружил и кружил её, пока девушка не начала смеяться и улыбаться, так же широко и белозубо, как он. Парнишка отвлёкся, споткнулся, и относительная тишина ночи нарушилась взрывами громкого смеха, свистом и приглушёнными шутками.

Драко наклонил голову, завернул за угол и продолжил свой путь.

Сказку, мама. Любую, которую захочешь.

Уилтшир, после Башни: 3 года, 10 месяцев

Грейнджер поначалу приходила в мэнор достаточно часто. Просто стояла около ворот, понимая, насколько основательно те защищены от нежелательного вторжения, и ждала. Каждый раз домашние эльфы сообщали хозяину о её появлении, и тот обычно оставлял её стоять там до тех пор, пока она не уходила сама.

Иногда он выходил и пропускал гостью. Всегда сам, потому что Гермиона не могла перешагнуть ворота в его отсутствие. Она стояла и ждала, не зная наверняка, появится Драко или нет. Иногда ему нравилось проверять, сколько же она там простоит, и если она превосходила его предположения, то он её впускал. Но чаще всего Гермиона исчезала раньше, чем он вообще успел бы дойти до ворот. Она мучилась нерешительностью, и Драко это заметил.

Он узнал о смерти своей матери именно так. Несколько дней ранее Грейнджер сообщила, что состояние Нарциссы ухудшается, ей дают новое лекарство, но есть сомнения в его эффективности. Драко вышел к Гермионе, думая о матери, и ей даже не пришлось ничего говорить, чтобы он всё понял. Не потребовалось ни единого слова. Хватило лишь взгляда на неё, пока он шёл к воротам по тенистому газону. Гермиона не заметила, что он стоит и смотрит на её тускло освещённое лицо, видневшееся сквозь щели между стальными узорами. По её щекам потоком лились слёзы, которые она то и дело вытирала, но те всё текли и текли. Драко долго на неё смотрел, она даже начала его звать. Но он развернулся и побрёл обратно, чувствуя, что в нём что-то переменилось.

Изменения были не особо значительными. Просто пока он дошёл от дверей мэнора до места, испещрённого его же глубокими следами, в нём что-то сдвинулось. Что-то сдвинулось, изменилось и никогда уже не станет прежним. Смерть матери означает, что ты никогда уже не будешь таким, как раньше. И той ночью он оплакивал свою утрату. Оплакивал мать и того человека, которым он был до того, как увидел грустную девушку, стоявшую по другую сторону его жизни. Ту часть себя, которую уже никогда не сумеет обрести — её. Свою маму. Никогда больше.

Той ночью Драко сидел в её комнате. В простой гостиной, которую Нарцисса планировала целый год, решая, какой же она хочет её видеть, и подбирая соответствующие предметы интерьера. Закончив работу, она так собой гордилась. Будто это было величайшим свершением в её жизни.

Годы спустя после ремонта, когда Драко было тринадцать, мама призналась ему, что эта комната в точности повторяла ту гостиную, что была в её родительском доме. За исключением пары кое-каких личных деталей, она была копией. Именно туда сбегала Нарцисса. И теперь, достаточно повзрослев, чтобы всё обдумать, Драко понял: его мать постоянно в ней находилась. Всегда сбегала. Пытаясь вернуться домой.

И вот он сидел там. Глядя в окно, в которое смотрела она, устроившись там, где она сидела, занимая её комнату. Маленький мальчик внутри него надеялся, что она всё же нашла свой путь домой.

Уилтшир, до Башни: 7 лет и 5 месяцев

Драко завернул за угол и проехал в носках по полу, пока не уткнулся в ковёр. Покачнулся, проверяя гравитацию, но не особо обращая на это внимания, и, даже не восстановив равновесия, рванул дальше, прижимая к себе пальтишко.

— Мама! Мама, ты же говорила, что сегодня мы полетаем!

Он ждал уже три года — по крайней мере, именно столько он помнил. Блейз, правда, заявил, что ему пришлось терпеть четыре года, так что Драко заявил, что прождал все шесть. Миллисента назвала его лжецом, ведь никто не помнит себя в возрасте двух и трёх лет, на что Драко обозвал ее глупой. Мама заставила его взять свои слова обратно — Миллисента жаловалась и плакалась обо всем на свете, — но Драко воспротивился, потому что это была правда. Отец сказал, что у женщин в мозгу не хватает клеток, Драко ничего не понял, но затем папа добавил, что тетя Бэлла — идиотка, и он начал догадываться о значении отцовского заявления. Миллисента — девчонка, и, значит, она глупая. Как бы там ни было, никто не смел называть Драко лжецом. Папочка всегда очень злился, если подобное случалось.

Мама рассмеялась, забирая у сына пальто и встряхивая.

— Говорила, разве нет?

Ну разумеется. И он специально дождался десяти часов, когда завершился завтрак и мама выпила чай в своей комнате. Которая на самом деле была гостиной — именно так её называл отец, но Драко мысленно окрестил её «маминой комнатой», потому что именно там мама и была всегда. В ней она проводила больше времени, чем даже в собственной спальне.

Он удостоверился, что готов и одет, а потом ждал в коридоре возле зала с дедовскими часами, чтобы не пропустить условленный час. Ему потребовалась целая вечность, чтобы добраться до её комнаты, но вот он здесь, мама возвышается прямо над ним и выглядит при этом вполне довольной. Драко решил, что это хороший знак. Как если бы она сказала ему «возможно», потому что её «возможно» всегда означало «да».

Нарцисса присела на корточки и протянула пальто, помогая сыну одеться, пусть тот больше и не нуждался в её помощи. Но Драко позволил ей придержать ему одежду. Ведь вокруг не было никого, кто бы мог заявить, что Малфой-младший уже слишком взрослый, пусть он и сам это отлично знал.

Нарцисса вызвала одного из домашних эльфов, и, пока она одевалась, Драко натягивал обувь, а затем пошёл за ней по коридорам. Мама всегда находила нужный путь, а он так и продолжал теряться, если вдруг оказывался в крыле, куда обычно не заходил. Его дом был похож на лабиринт — именно так ему говорили все те дети, что приходили в особняк вместе с родителями. Гойл заявил, что им так кажется только потому, что они бедны и живут в маленьких домишках, но отец уверил, что все гости, посещающие их приемы, богаты и занимают в обществе высокое положение, а ещё потребовал от сына произвести на них хорошее впечатление. Так что Драко решил, что Гойл чем-то похож на девчонку.

Стояла зима, Рождество прошло два дня назад. Драко получил в подарок новенькую метлу, «лучшую на рынке», как гласила этикетка. Но о такой модели он никогда прежде не слышал. И датой выпуска был указан следующий год. Интересно, неужели кто-то переместился во времени, чтобы преподнести её ему?

На нём были новёхонькие ботинки из драконьей кожи — его нога выросла на целый размер. Они всё ещё блестели — Драко надел их впервые и ощущал себя очень важным, пробираясь через снег.

Его мать остановилась, посмотрела на него и хмыкнула. Ему стало жарко, когда она снова присела на корточки и начала застёгивать пуговицы на его пальто.

— Я сам могу это сделать.

— В этот раз я тебе помогу, — она быстро продевала пуговицы в петли.

— Брат Малкольма сказал, что полёты на метле — это как быть свободным. Но это же глупость, ведь он свободен и без метлы. Папа сказал, что он — слабоумный человек, — Драко не знал значения этого слова, но понимал, что слабость подразумевает нечто плохое.

— Но полёты на метле не для робких сердцем, Драко. Ты должен быть сильным, — она просунула последнюю круглую пуговицу в петлю и огладила плечи сына. — Полёты во многом связаны с состоянием свободы. И, чтобы быть свободным, ты должен быть сильным.

— Мама, но я уже свободен, — Драко улыбнулся — один из зубов с левой стороны отсутствовал.

Мама просила, чтобы он позволил зубу выпасть самостоятельно, но Драко спрятался в ванной возле своей спальни, сжал его пальцами и зажмурился. Он дёргал и раскачивал его взад и вперёд, пока не почувствовал, что тот выходит из десны. Именно в этой ванной комнате Драко вытащил свой первый зуб, именно там он практиковался в произнесении ругательств, отмечая, как те соскальзывают с языка. Он иногда слышал, как папа говорит эти слова за дверями закрытого кабинета. Или следил за слугами, пока те думали, что поблизости никого нет.

— Мерзкие маленькие грязнокровки, — шептал он в зеркало и улыбался щербатой улыбкой, чувствуя прилив адреналина от нарушения правил.

Мама терпеливо улыбнулась ему и отвела волосы от его лица. Он уже достаточно вырос, чтобы возмутиться, когда в прошлом месяце она точно так же сделала на глазах Блейза, и тот обозвал его неженкой. Драко не знал, что это значит, но брат Блейза назвал так самого Блейза, когда тот плакал, и Драко сомневался, что это комплимент. Так что больше он не позволял своей матери так делать в чьём-либо присутствии.

— Ты поймёшь, что я имею в виду, — она улыбнулась. — А теперь подними метлу так, как тебя учили.

На это Драко потребовалась две попытки, но мама, вроде, им гордилась, так что он остался доволен собой.

— Что теперь?

— Чтобы летать, Драко, нужен контроль. Требуются сила, контроль, доверие и умение. Но больше всего нужна вера. Драко, ты веришь в то, что можешь летать?

Драко оседлал древко — он это видел очень много раз. Всё оказалось даже лучше, чем ему казалось, когда он смотрел на других.

— Драко? — прошептала мама, и он посмотрел на неё.

— Я могу летать, — кивнул он.

— Тогда ты полетишь.

Драко нахмурился и опустил взгляд на зажатую в маленьких кулачках метлу. Его ноги всё ещё прочно стояли на земле.

— Мама, она не летит, — проинформировал он её тем самым голосом, которым пользовался отец, стоило маме сказать что-то глупое.

— Мне казалось, ты сказал, что можешь летать? Что можешь поверить?

— Я могу поверить, — теперь он был серьёзен, круглые серые глаза впились в мать в попытке в этом убедить.

— Тогда закрой глаза, Драко. Закрой их… Ты видишь это? В своём воображении? Ты паришь над землей.

Драко крепко зажмурился, представляя себе эту картинку. Поднял ноги; висевшая в воздухе метла покачнулась, едва он снова встал. Драко несколько секунд старался, но потом сдался, выдохнул и открыл глаза.

— Не работает!

— Это потому, что ты думаешь о своих ногах. Не думай о том, что ты делаешь в этот самый момент. Думай о том, что произойдёт. Драко, представляй, что, посмотрев вниз, ты увидишь зазор между ногами и землей. Ты именно так делаешь? Ты это видишь? Я вот вижу.

Возможно, всё дело в его вере в неё и в то, что видела она, потому что стоило Драко опять сконцентрироваться, как всё изменилось.

— Я... я это делаю! — Когда Драко открыл глаза, то уже порядочно опустился, и всё же кончики его ботинок лишь едва касались земли.

Он по-прежнему парил. Тело качалось при каждом движения, он ужасно боялся, что, завалившись сильнее, рухнет, но ведь парил.

— Хорошо, Драко! Хорошо! А теперь просто двигайся вперёд. Наклонись немного к метле и лети.

Воодушевившись, он подался вперёд слишком сильно. Метла дёрнулась, и захваченный врасплох Драко, не зная, что делать, перекатился так, что оказался на древке вверх ногами. Он едва не ударился попой о землю, но рук не разжал, и взлетевшая метла протащила его по ледяной жиже из снега и грязи. Напрягшись, Драко приподнял голову — всего несколько дюймов отделяли его затылок от проносящейся земли, и он чувствовал потоки воздуха и удары комьями снега. Он расцепил руки и понял, что кричит, лишь когда затих звук падения его тела в грязь.

Ошалевший и замерзающий, он лежал в промокшей одежде и пялился на светло-серое небо сквозь заляпанные грязью ресницы. В ушах шумело, и он ничего не услышал, даже когда над ним появилось мамино лицо с двигающимися губами.

Она схватила и подняла Драко, и по нему тут же заструились потоки снежной жижи. Покрасневшие руки саднило, покалывание во всём теле постепенно сходило на нет. И вдруг он почувствовал себя неженкой — без всяких сомнений.

Драко сделал несколько коротких вдохов, глаза защипало, он моргнул и расплакался. Его маленькое тельце содрогнулось, мама опустилась на колени и прижала его к себе, пачкая своё любимое пальто. Драко вцепился всё ещё горящими руками в тёплую ткань, вытирая слезы и сопли о мамино плечо.

Её мягкие успокаивающие слова и звуки проникли сквозь барьер, возникший в ушах при падении. Она гладила сына по промокшей спине и грязным волосам.

— Ты в порядке? Что-нибудь болит?

— Н-нет.

— Точно? — она отклонилась, чтобы осмотреть его лицо и руки, Драко оттолкнул её, но снова бросился в объятия.

— Я не хочу летать, — Драко затряс головой, и мама обняла его крепче.

— Ты же не это имеешь в виду, Драко.

— Нет, именно это! Я никогда больше не полечу! Это так г-глупо!

— Поначалу все падают. Я падала. Твой папа падал. Все.

— Я не хочу падать.

— Никто этого не хочет, — она улыбалась — он почувствовал это своей щекой. — Но важная штука заключается в том, Драко, что мы не бросаем попыток научиться.

— Это глупо! — он вырвался и вытер глаза, но только лишь размазал грязь по лицу.

— Вовсе нет, — мама вытащила палочку, и уже через секунду Драко был чист и сух. — А теперь подбери метлу.

— Можешь оставить её здесь. Пусть её уберут слуги. Мне она не нужна.

Нарцисса нахмурилась и поднялась на ноги. Драко знал: быть тут его отец, он бы никогда не спустил подобного тона. И Малфой-младший уже шагал бы к дому, где его бы ждало наказание.

— Драко, подбери свою метлу, — этот её серьезный тон.

Он уставился на мать с вызовом, и та вскинула бровь, возле губ залегла складка. Драко отлично знал, когда начинал играть с огнём, и ему совсем не хотелось, чтобы мама рассердилась. Но он всё же хмыкнул и, всем своим видом выражая недовольство, двинулся к метле, — он этого вовсе не хотел, а она его заставляла.

Он проходил мимо мамы с этой дурацкой штуковиной в руках, когда она остановила его и развернула.

— Разве мы не идём домой?

— Нет, ты же сегодня учишься летать, разве забыл?

— Я же сказал, что не хочу! — в ужасе заорал Драко.

— Не всё всегда даётся легко. Иногда нам требуется вложить много усилий, чтобы добиться результата. А иногда приходится потрудиться по-настоящему. Только не сдавайся, Драко. Не позволяй этой черте становиться твоей натурой.

Драко не знал, как происходящее связано с натурой и зачем что-то куда-то вкладывать. Он также слабо себе представлял, что такое «сдаваться», хотя именно это и планировал сейчас сделать.

— Я не могу!

— Мне казалось, ты сказал, что можешь поверить?

— Больше не могу!

— Подними свою метлу.

— Нет!

Она посмотрела на сына так, словно обдумывала возможность их возвращения домой, но затем её лицо снова приняло серьёзное выражение.

— Драко, подними свою метлу.

— Нет! — закричал он, глаза опять защипало.

— Драко.

Он старался сжать губы, но не смог удержать всхлипа — издав странный звук, он принялся плакать. Грудь горела, Драко снова оседлал метлу, но все равно не мог разглядеть, куда лететь — перед глазами всё расплывалось.

— Я знаю, что ты можешь летать. Ты только что это делал. И делал очень хорошо, Драко. Я тобой горжусь. Просто попробуй ещё раз, и получится лучше. Я знаю, ты сможешь.

— Не могу.

— Можешь.

В горле булькнуло, Драко вытер нос рукавом, оставляя на ткани блестящий след. И снова ухватился за древко.

— Мам... — прошептал Драко, она подошла и обняла его.

— Я верю в тебя, Драко. Все падают. Ты не можешь уйти лишь потому, что испугался, ведь тогда ты будешь бояться всё сильнее и сильнее до тех пор, пока сам не уверишься в своей неспособности это сделать. А ты можешь. Разве ты не хочешь летать? Как все эти игроки в квиддич, как папа и его друзья, как все твои друзья — они ведь тоже скоро научатся? Неужели тебе этого не хочется?

Драко уставился на метлу, затем перевёл взгляд на след на земле, оставшийся после его падения. Поднял глаза к небу, посмотрел на маму и опять взглянул вверх. Сделал глубокий вдох, до краёв наполняя грудь воздухом, так что лёгкие чуть не лопнули.

А потом закрыл глаза.

Блейз стрит, сегодняшний день

Драко тупо таращился на стоявшего перед ним человека, будто бы слова совсем не достигали его мозга. Мужчина кинул раздраженный взгляд в сторону, где не было никого, затем снова перевёл взгляд на Драко и переступил с ноги на ногу, перенося вес.

— Послушайте, без обид. Это просто плохо для бизнеса, понимаете? Мы хотим, чтобы нашим посетителям было комфортно. Хотим оставаться уважаемым заведением. Нам не нужны никакие проблемы, — он продолжал коситься Малфою на руку, словно там была Метка или что-то подобное.

Даже если бы она там была, то уже бы исчезла. Волдеморта больше не было.

Драко мог устроить проблемы. Мог закатить сцену и начать разборки, но не стал этого делать по нескольким причинам, и все они были связаны с ним самим. Его мало волновало то, что этот парень или этот паб не желали проблем. Их не хотел сам Малфой. Поэтому Драко кивнул и постарался уйти с максимально возможным достоинством.

Часть него просто не могла в это поверить. В то, что ему было отказано во входе в заведение, где свой вечер коротали представители низших слоев населения Англии. Вот насколько он пал в глазах общественности. Что не должно было удивлять слишком уж сильно: после войны прошло всего несколько месяцев, а он сын Пожирателя Смерти, сам предполагаемый Пожиратель, почти что убийца одного из их идиотских кумиров. Ему стоило такое предвидеть.

Но его впервые в жизни куда-то не пустили. Это было унизительно, ошеломительно, и ему казалось, будто он даже идёт согнувшись, как после удара в живот.

Он ведь не особо и хотел выпить, просто заведение оказалось открыто, и больше нечем было заняться. Теперь же Драко преисполнился желанием опрокинуть пару бокалов и пытался вспомнить, как выбраться оттуда, где он очутился, в маггловский квартал. Он сомневался, что его погонят из какого-нибудь другого паба, но честно говоря, проверять не хотелось. В маггловскоим мире будет проще. Пребывание в нём сродни стоянию на шестнадцатом этаже голым перед окном.

Спустя около получаса, раздав щедрые пожертвования бездомным, Драко умудрился отыскать ресторанчик, который примыкал к маггловскому продуктовому рынку. Он прошёл сквозь стену и оказался в туалетной кабинке, что было по его мнению худшей из возможных идей, но, к счастью, та оказалась пуста в момент его появления.

Ему потребовалось пятнадцать минут на то, чтобы отыскать паб, и целых две минуты на то, чтобы заметить тех, чьё присутствие не должно было так уж шокировать. Ресторан находился всего в нескольких кварталах от банкетного зала, им пришлось пройти совсем немного, чтобы попасть в маггловскую Англию. И хотя никому из бывших гриффиндорцев, конечно же, не стоило волноваться о доступе в магическую пивнушку, их, наверное, тревожило то, как сильно их будут там доставать. Все они пришли сюда по одной причине — в поисках анонимности, вот только руководствовались при этом разными резонами.

Похоже, ему всё никак не удавалось получить передышку. Судьба была самой злобной сукой, что ему доводилось знать. А он состоял в родстве в Беллатрикс Лестрейндж, так что это о чём-то да говорило.

После Башни

Во время рейда в деревушку неподалёку от Ливерпуля в убежище предполагаемых Пожирателей Смерти Люциуса Малфоя взрывом разметало на аристократически высокомерные куски. Бóльшая часть волшебного мира посходила с ума от радости, ведь Люциус Малфой был близок с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Будто уничтожение человека, хорошо всем известного как сподвижник, подразумевало, что за ним последует Волдеморт. Эта новость подарила ненормальное кровожадное счастье Англии, которая бросилась читать газеты и выискивать как можно больше подробностей.

Драко жил в обветшалом доходном доме, расположенном в трущобах северо-восточной Франции. Такие жилища Нотт называл жирными, потому что всё в них было замызганным и лоснящимся. Ты чувствовал себя грязным, едва лишь туда войдя и зашаркав своими дорогими ботинками по заляпанному потёртому ковру или покорёженному полу. До Франции Драко был в таком доме лишь однажды — в компании мальчишек, с которыми водил дружбу. На летних каникулах, когда все они были богаты, юны и бессмертны. Когда ещё не существовали барьеры и не было никакой войны, заставляющей отстаивать свою сторону. Они тогда принялись дразнить проституток, что в тонкой, поношенной одежде вышагивали на высоких каблуках по узким коридорам под неприятным жёлтым освещением. Наверное, для того, чтобы удовлетворить жгучее любопытство или развеять скуку, а, может, и по обеим причинам сразу. Они все тогда были девственниками, пусть у каждого в запасе имелась дюжина историй о различных похождениях. Они вынудили Крэбба заплатить за одну из девушек. Прижав уши к тонкой деревянной двери, они с хихиканьем прислушивались к стонам отрабатывавшей деньги женщине и к бормотанию Крэбба, который путался и в словах, и в её лифчике.

Пять лет спустя, когда Драко жил там сам по себе, всё оказалось совсем другим. Шлюшки сидели в самой прохладной комнате и отмахивались от мух свёрнутым журналом годичной давности, их макияж растекался от пота, и женщины не обращали на Драко никакого внимания — он с трудом мог оплатить ежемесячную ренту, что уж говорить об их услугах. Ничего общего с теми флиртующими женщинами, на которых в своё пятнадцатое лето он смотрел с высокомерной ухмылкой, скрывавшей его невинное юное очарование.

Именно тогда, бесцельно шатаясь во Франции, он умудрился углядеть в газете новости о смерти отца. Он брёл по переулку, когда бумагу принесло к самым его ногам; будто судьба оторвалась от другой своей жертвы и снова принялась за него с той же извращённой радостью, с которой французские заголовки — «Мёртв, Мёртв, Мёртв! Англия, Мир, Ликуйте!» — сообщали о случившемся. Газета была месячной давности, и, не заведи его случай в тот переулок, Драко не представлял, как быстро бы об этом узнал.

Так что Драко покинул Францию и отправился в Англию. Он использовал множество старых связей, истребовал кое-какие давние долги и вернулся в мэнор. К возвышающемуся надгробному камню с элегантно выведенным на нём отцовским именем и к комнате, которую Драко раньше называл своей. Он был отрезан от всего мира, не особо следил за новостями, озабоченный течением своих дней, и никогда не покидал мэнор из-за страха быть схваченным. Там он был в безопасности. Сначала его защищала лазейка в законе, не дававшая Министерству без причины вломиться в дом, а потом, когда законы перестали кого-либо волновать, уже сами охранные чары.

Защитная магия поместья Малфоев не позволяла никому, в ком текла иная кровь, проникнуть на территорию без сопровождения. Чтобы взломать эти чары, нужно было знать, как именно это сделать. Для чего требовался либо представитель рода Малфоев, либо тот, кто эти чары наводил и поддерживал. Для того, чтобы получить разрешение Министерства на такое колдовство, Абрахасу Малфою ещё задолго до прихода Волдеморта к власти пришлось месяцами дёргать за разные ниточки и искать заслуживающую доверия компанию, которая бы возвела требующуюся защиту. Будучи компанией, как раз-таки заслуживающей доверия, а также имеющей доступ к ежемесячному депозиту, поступающему в малфоевских галлеонах на её счёт в Гринготтсе, эта фирма отказались снимать чары без надлежащего министерского закона. Так что защита поместья продолжала действовать, а Министерство так и не сумело никуда попасть.

Так дела обстояли четыре месяца после возвращения Драко. Но в один из дней авроры ворвались в парадную дверь мэнора, будто бы зная, что там кто-то есть. Особняк представлялся отличном местом для того, чтобы отсидеться, и раздражённому министерству было почти до боли очевидно, что поместье Малфоев — либо тренировочная база Пожирателей Смерти, либо темница, либо хранилище темномагических артефактов. Так что этот период жизни Драко завершился внезапно, а сам он оказался и в Министерстве и на каждой передовице в Европе.

Похоже, его отец тогда не погиб. Среди авроров, участвовавших в том рейде в деревушке возле Ливерпуля, оказался предатель. В том доме, наверху, кроме дублера Люциуса находилось лишь два молодых Пожирателя Смерти. Знай Драко об этом раньше, то никогда бы не стал искать способа вернуться в мэнор, чтобы отдать дань уважения поддельному телу. Его отец был одним из ближайших сторонников Волдеморта, доверенным членом Ближнего круга. Ему нечего было делать с двумя новичками.

Существовало мнение, что Волдеморт решил пожертвовать одним из своих последователей, но кандидатура была очень уж странной, к тому же никто не мог ответить, зачем. Насколько понимал Драко, не существовало никаких реальных причин инсценировать смерть Люциуса, только если Волдеморт не хотел запудрить всем мозги, что его голова на очереди. Но об этом Драко ничего не знал. Судя по тому, как допрашивали Драко, Министерство тоже ни черта не понимало. Предатель-аврор взорвал мальчишку, находившегося под оборотным зельем, так что единственными уликами стали кусок черепа с платиновыми волосами да заверения аврора, что это был именно Малфой. Адвокат Люциуса подключился к делу, словно ему подпалили хвост, и едва все важные министерские шишки провели осмотр и отпраздновали победу над тем, что осталось от трупа, увёз останки, дабы выполнить последнюю волю покойного.

Под гигантским могильным камнем на земле малфоевского поместья был похоронен какой-то парнишка, в то время как его отец был жив-здоров и отрывался где-то с приятелями. Играл в замечательные игры «передай грязнокровку» и «трахни шлюху», курил сигары и пил заграничные вины. Отлично проводил время, пока Драко ночевал с проститутками под одной крышей, потел как свинья и сходил с ума над чужим телом.

Драко узнал, что его отец жив, за минуту до того, как выяснил, что тот всё же умер. Достаточный срок для того, чтобы испытать шок, злость и даже немного облегчение, а потом опять прочувствовать все эмоции по кругу. За исключением облегчения. Ну только если чуть-чуть.

Когда Люциуса убили во второй раз, тело тщательно проверили, прежде чем удостовериться, что это действительно он. И тогда возник вопрос, кого же похоронил юрист? Это дало основание для взлома защиты поместья, которое так долго искали. И пока одна группа авроров откапывала на заднем дворе останки юного Пожирателя Смерти, другая впечатывала Драко в дорогой, натёртый воском пол.

Именно так отец Драко поиздевался над сыном из могилы. Ещё один плевок в своего отпрыска. И остался лишь один представитель рода Малфоев.

Паб «Darko’s», сегодняшний день

— И он такой: «Ну, Гарри, а ты знал, что в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году Кракатау выбросил в атмосферу столько пыли, что в течение двух лет после этого закаты во всем мире были зелёными?» А я думаю… что за хрень этот Кракатау? Серьёзно… Нет-нет, Гермиона, я ещё не закончил рассказ, — Гарри ткнул пальцем в подругу, которая закрыла рот и вжалась в сиденье, когда весь столик разразился хохотом.

Он распинался так уже какое-то время. Рассказывал истории и шутки, чей смысл Драко не совсем улавливал, но которые казались забавными почти всем остальным. Другие посетители этого заведения бросали на Поттера раздражённые взгляды или пялились во все глаза. Драко решил: это потому, что Поттер привлекает внимание. Либо всё дело было в том, что здесь никто не шумел, за исключением мальчишек, играющих в дартс у дальней стены.

Малфой потёр лоб и сделал ещё один глоток — он не мог вынести так много болтовни. Он начал обдумывать возможность отправиться в другое место, как только заметил знакомых, но большинство из них тут же на него уставилось. Остаться стало делом принципа, так что Малфой никуда не ушёл. Бросив в его сторону несколько взглядов и немного пошушукавшись, соседи перестали обращать на него внимание. И Драко устроился в самом тёмном уголке заведения.

Во время разговора Поттер размахивал руками и использовал разные жесты. Будто сам участвовал в той ситуации, о которой рассказывал. Драко посчитал это раздражающим, но если бы речь шла о ком-то другом, он мог бы признать, что наблюдать было интересно. Поттер уже добрался до конца шутки, и теперь все его друзья смеялись до слёз. Гарри хохотал вместе с ними, улыбаясь при виде выражений их лиц, а затем вдруг перевёл взгляд на Драко. Словно только что про него вспомнил, его губы всё ещё были растянуты в улыбке, которая Драко не предназначалась. Ни история, ни улыбка. Поттер повернулся обратно к друзьям, и Драко решил бы, что тот его не заметил, но смех Гарри стих, а улыбка чуть увяла. Этого было достаточно.

Иногда Драко задумывался об этом. Раньше, ещё до Башни. Что бы случилось, если бы они подружились с Поттером. Потом он несколько раз размышлял об этом после Башни. Ведь если ты подружился с определённым человеком, всё могло бы сложиться иначе. Чего-то бы никогда не случилось, а вместо этих событий произошли бы какие-то другие.

Именно так начинается жизнь. Окружение, семья, личность. Они с Поттером были воплощениями двух разных миров, которые всё же умудрились остаться поблизости друг от друга. Как луна и солнце, которые поднимаются в небо и освещают этот мир, но делают это совершенно по-разному. Яркий и тусклый; день и ночь. Свет и темнота. Полные противоположности, каким-то образом связанные друг с другом.

Жизнь забавна. Мелкие, незначительные решения, которые мы принимаем, наши слова и поступки, то, что никоим образом не должно было обернуться чем-то важным, приобретает решающее значение. Превращается во что-то огромное. Например, тот фильм во Франции. Или вечер, когда его поцеловала Грейнджер. Или вся его жизнь.