Подполковник Снейп (гет)

Магическая Британия засыпала, не подозревая, что два удара волшебной палочки с пером феникса, примененной по-варварски, как тычковое оружие, изменили ее будущее. Обесценились политические союзы, утратили смысл интриги, достойные наград деяния отчетливо завоняли азкабанской плесенью.

Увы, это не значило, что война закончится, как только будет объявлено о гибели главного злодея. Воспрянут неглавные. Кто ринется в грызню за опустевший трон, кто станет под шумок заметать следы старых преступлений, совершая новые; одни будут продолжать священную борьбу, другие просто продолжать, потому что надежды на прощение нет, и остается лишь зубами рвать судьбу, отхватывая сочащиеся кровью ошметки еще одного прожитого дня, часа, минуты... А добряки по другую сторону фронта? Положа руку на сердце, они ж не тортами кидались в ответ на авады. Все ожесточились и оспособились воевать, прикажи остановиться — не поймут. Как так остановиться? А победа?! За что погибли друзья-товарищи, за что сами дохли — ужели чтобы просто разойтись по домам? Нет, сперва злодеев изведем под корень, до тележной чеки! Или до седьмого колена, для надежности. А когда останутся одни добрые, сам собой настанет мир на века!

Впрочем, это уже вопрос предотвращения следующей войны, а пока надо покончить с этой. Собрать далеко не мирно настроенных командиров, договориться о прекращении огня, довести до каждого бойца, что в день Д, час Ч все убирают палочки... Все, я сказал! Никаких «на всякий случай»! Что значит «Нельзя ручаться за врага, когда я за себя не ручаюсь»?.. А, в этом смысле... У меня тоже рефлексы, брошу закл, потом доходит, что там трава шелохнулась от ветра. Так для этого и приказано палочки убрать. Чтоб подумать, пока достаешь. Особо нервным прикажу зашить палочки в карманах!

Вот еще проблема наметилась: чтобы закончить войну в стране, надо каждому закончить войну в себе.

В тебя стреляли, ты полз. Вдруг — стоп, договорное время, прекращение огня, отвод войск и прочие мероприятия долгожданного мирного процесса. А тебе что, не ползти? Уже можно? А часы правильные? А у того, кто стрелял, часы правильные? А он на них посмотрел? А палочку спрятал? Нет, ты должен убедиться! Пускай встанет и покажет руки. Договор договором, а привычки привычками. Ты б этого стрелка срезал чисто на рефлексах, суку. За каким он стрелял, когда война ими проиграна, и вот-вот прекращение огня? Образцовый зольдат, до конца исполнял свой долг? Или хотел добавить еще один крест на своем личном кладбище? Так и так стоит его срезать. Чтоб не размножался. Мало ли, как пойдет история и не попадется ли твой сын в прицел его сыну...

Лежишь. Пять минут мира, а он все не встает. Ясно же: затаил.

На соседнем участке завязывается бой, всполохи аж в облаках отражаются: красный, красный, зеленый... Это называется мир? Ползешь от греха подальше к промоине, которую наметил еще во время войны. У соседей мирный процесс в разгаре: зеленый-зеленый-зеленый-зеленый... Что за монстр?! Штурмбанфюрер Грейбек, кто ж еще. Рвется к побережью, хочет переплыть Канал и сдаться французам, они терпимее к оборотням...

Сползаешь в промоину. Совсем другое дело! Не в чистом поле живот о кочки стирать. Глубоко, надежно, просторно! Можно даже сесть, пригнувшись. Или пробежаться в тыл стрелку, как ты собирался с самого начала.

Соседи пускают в небо красный светляк, авад не видать — достали Сивого. Посмотреть, что ли, как там твой? Разумеется, ты прекратил боевые действия. Ты вообще за мир, желательно во всем мире. А он? Вдруг прямо сейчас он тебя сбоку обходит?

Бежишь на трех точках, не выпуская из руки палочку, со стороны похож на хромую собаку. На собаку, охромевшую так давно, что неудобств уже не испытывает. Интересно будет пройтись здесь в полный рост. Все поле боя сотня на сотню ярдов, должно насквозь просматриваться, но кто ж поднимется в рост, когда враг караулит.

Вот он, гаденыш. Не уполз тебя скрадывать, но и палку не спрятал. Целит в то место, где ты был минуту назад... Драко Малфой! Набросил капюшон и думает, не узнать его. Как будто все тут ползают в акромантуловых мантиях... Трава мешает, вскакиваешь, бросаешь Ступефай, мантия проминается, как пивная банка под каблуком, в стороны летят наломанные ветки. Обманул, сучонок!

Слева-снизу, почти в упор, плещет в лицо зеленым. Успеваешь поймать торжествующий взгляд светло-серых глаз с ясной, как будто карандашом очерченной по краю радужкой.

Тебя звали Шимус. Кажется. Был такой забавный парень с жабой... Хотя нет, жаба у Невилла, его кровать рядом с Гарриной, а ты Рон. Или Дин?.. Уже все равно.

Мама... Что такое мама?

Не я участвовал в войне, война участвует во мне.(1)

Еще проблема: злодей, он был чей? У кого в платежной ведомости расписывался, кто ставил ему задачи? Ответы «Свой собственный» и «Представлял интересы чистокровной аристократии» не принимаются. В политике не бывает своих собственных мальчиков, все чьи-то, а чистокровные не доверят свои интересы полукровке из магловского приюта, потому что у него интересы другие по определению.

У нас сословное общество, леди и джентльмены. Бульдожки с бульдожками, дворняжки с дворняжками, как объясняют мамы в раннем детстве, чтобы ребенок не наглупил в юности. Своим среди аристократов может стать только аристократ.

Или тот, за кем стоит аристократ. Уважаемый, могущественный. Аристократ из аристократов.

Сейчас о том, что Волдеморт был марионеткой в руках кукловода, подозревает Люциус Малфой да, пожалуй, еще несколько аристократов его уровня. Для остальных самозваный лорд — злодей-самородок, вон, Гитлер тоже выбился из ефрейторов.(2) О личности кукловода не догадывается даже Малфой, об остальных и говорить нечего.

(1) Посмотрите обязательно:

https://www.youtube.com/watch?v=3TR5F4vabjQ

(2) По-моему, больше ни одному ефрейтору в истории не дарили в качестве арсенала целую страну (Чехословакию).

P.S. В первой книге у меня сбилась датировка, чего, впрочем, читатели не заметили. Здесь и сейчас конец июня 1997, близится бой на Астрономической башне.

Подвал усадьбы Малфоев

Эльфы, много эльфов, и волшебники

Масштабные события втягивают непричастных с безразличием локомотива, сгребающего мошек ветровым стеклом. Эталон принуждения в глазах шлангующих подростков — военкомат, на самом деле образец гуманизма, какой только можно проявить к массам людей в условиях ограниченного времени и бюджета. Тебя предупредят повесткой, спросят фамилию, пощупают мошонку и поставят в строй. Включат в процесс! Будешь хотя бы знать, что тебя убивают, и с какой стороны прилетит.

А если ты, положим, домовый эльф, Минки-Шминки-подай-пошел-вон. Помог накрыть стол к ужину и — назад в кладовочку, на старый стеллаж для винных бутылок, где, будто куры на насесте, нахохлились ждущие работы собратья. Древний создатель (или поработитель?) твоей расы так устроил, что эльф где ни приткнется, там ему и удобно, лишь бы не вниз головой. Притиснешь подружку за пухлый бочок, она игриво закинет ушко тебе на плечо, и дремлете.

Тусклый свет из-под двери. Теснота, духота. Унылое ожидание Зова. У стены на детском матрасике молодого хозяина Драко — садовник мэтр Флориан с подмастерьем, уже с полгода как отключились без работы. Хозяйка Нарцисса теперь сама ухаживает за розами. Ручками лилейными за мотыгу: тяп, тяп, а то навоз из тачки вывернет на сафьяновые ботиночки. Поплачет и снова: тяп, тяп. Боится Темного Лорда, вот и находит себе дела подальше от дома. Хотя какой лорд из Змея?! По-хорошему, облаву бы на него, да и утопить в выгребной яме, как предки завещали...

Явился Перигрин, шеф-повар и смотритель винных подвалов. Подглядывал в столовой, теперь бьется головой. Не в первый раз, уже поднадоело. Хотя понять Перигрина можно: готовил почтенный эльф ужин, рассчитывал перемену блюд поминутно, чтоб каждое с пылу, с жару. Уточнял с дворецким рассадку, уговорил надписать гостевые карточки золотыми чернилами. Как вдруг Мордред принес Змея, и все полетело кувырком. Карточки на него нет, потому что правду не напишешь, а соврать в таком деле, как титулование, эльф может исключительно по прямому приказу хозяев. Пришлось убрать все карточки. Хозяйка сказалась больной, граф Долохов, сэр, вспомнил, что ему надо где-то там патрулировать, рассадка поломалась. А самый кошмар, что хозяин приказал подавать ужин сразу: суп и пирожные, жаркое, фрукты и чай! Да за столом прислуживать не смей, Лорд, вишь ты, не любит посторонних ушей!.. Ох, сказать бы, чего в действительности не любит Змей, но прибьют же, хозяин сам и прибьет...

Зов! Хозяин. Работа! Только бы не прислуживать Змею, только бы не...

Слава Мерлину: мистер Эйвери, сэр. Обделавшись и облевавшись. Хозяин молча кажет бровкой — ясно, обиходим! Что? Не в покои, а на выход?! Вон оно как! То-то тянет от Эйвери, сэра не ожидаемым перегаром, а недавно принятым на душу бокалом вина. Вкушал сэр жаркое, запивал красненьким, а его пытать! Закруциатили до усрачки, а хозяин теперь выручай. Не виноват, а все равно в ответе за все, что случится в мэноре. Люди скажут «У Малфоев запытали Гвардейца», а не «Лорд запытал»...

Ну, тебе не впервой приводить гостей в чувство. В розарий его, в беседочку, почистить и пускай лежит, вдыхает ароматы. Хозяйка запершись в покоях, а больше сюда никто не заглянет — знают, как она трепещет над розами... Ручки-ножки разомнем Эйвери, сэру. Массаж — первое дело после круциатуса, это половина общины испытала на себе. Когда Змей в доме, все шустрят под невидимостью, так он взял привычку бросать проклятья на звук. Ненавидит нашего брата, а все почему? Люди видят его немереную силу, ах, Лорд летает без метелки. А эльфы, кто постарше, различают магию на вид и запах, а некоторые и на вкус. Змей на эльфийский взгляд вроде чучела в лавке диковин: клыки от одного зверя, рога от другого, а сам вовсе индюшонок, родившийся с четырьмя ногами. Любопытно, противно, не страшно. Убивать будет, а все равно не страшно. Подумаешь, что Змей тянет силы из дерьма, и не страшно. Потому и ненавидит.

С дерьмом был случай: прогулялся Змей по саду, и драконий навоз стал все равно, что свиной, совсем без магии, а ведь его из-за Канала везли, платили золотом... Больше Змей, конечно, берет у господ Гвардейцев, через метки. То-то они хозяйское вино изволят дуть, как не в себя — видно, теряющий магию организм так же просит красненького, как при потере крови.

... А кто это у нас глазоньки открыл? Мистер Эйвери, сэр! Да, Стинки, сэр, польщен, что помните! (Стинки у Гойлов, и она домовуха, но тебе не жалко, правда?). Почему не так? Стинки хорошо говорить и понимать все-все! Мистер Эйвери, сэр, приказать отнести домой?.. Стинки не телится, Стинки не знать адрес к шлюхам... Мистер Эйвери, сэр, позволит аппарировать с ним? Тогда Стинки узнать адрес... Сэр шутит, эльфы не ходить по шлюхам... Да, сэр! Стинки передать! Стинки повторить: «Я тебе должен». Стинки понимать! «Не ты, балбес, а мистер Эйвери, сэр, должен хозяину Люциусу, сэру». Без «не ты, балбес».

Уф, аппарировал мистер Эйвери, сэр. Оставил носок сапога, но крови не видать. Ему бы ванну горячую и баиньки. Хотя, скорее всего, за этим он и подался к шлюхам. Стесняется отца. Так пылко рассуждал о бремени чистокровных, горел службой своему Лорду, а служба и не идет. Гнобит Змей мистера Эйвери, сэра, непонятно за что. Хотя нет, понятно: за искренность, редкую в их змеином кубле, за силы природные, не ворованные...

Назад, в кладовочку, под теплый бок подружки. Или, пока есть силы, обиходить мэтра Флориана. Подмастерье лежит розовый, губами чмокает, а мэтр усыхать начал. Почтеннейший эльф, за три сотни лет ему точно перевалило, вон, шерсть с ушей уже перекинулась на голову. Даст Мерлин, оживет, когда хозяева о нем вспомнят, а пока старика оборачивают мокрой простыней и разминают тело, все больше напоминающее тушку вяленого кальмара. От добровольных помощников отбоя нет: оно лучше, чем просто сидеть, увязая в тягучих, как патока, примитивных мыслях, пока, совсем ослабнув, не завалишься на соседей.

Дремлешь. Рука сползает с бедра подружки, поднять уже нет сил. Работать по дому без приказа нельзя, вот и сидишь, расплываясь, как желе на жаре, пока не наступит забвение, и кто знает, когда позовет хозяин. Может, в этот самый миг его заавадил Змей. Хозяйка и наследник убегут, и всю общину сожрут крысы — бывало и такое.

Встряхиваешься, когда в кладовку неаккуратно аппарирует старейшина общины дворецкий Фелодеспот. Дед Фили. Твое первое детское воспоминание — сидишь у него на макушке вроде русской шапки с ушами и пытаешься командовать полотерами... Нет, по крови вы чужие. Ты вообще военный трофей, вывезен из Берлина весной сорок пятого года, еще пребывая в утробе матери. Однако здесь все твоя семья. Ребенка воспитывает община, а иначе никак. Сядет мать его покормить, а тут Зов! Сунет маленького в руки тому, кто ближе, и — к хозяйке, платья примерять часа на три. Руки деда Фили были свободны чаще всего, потому что дворецкий сам не работает руками. С тех пор ты выделяешь его среди остальных. Хотя ко всем у тебя самые теплые чувства.

Деда мотает от стены к стене. Врезался в стеллаж, вы с подружкой чуть не слетели. Придерживает надорванное до крови ухо, видно, молодой хозяин Драко сильно серчал, коль запретил старику подлечиться... Он, кто ж еще. Лорд Малфой, небось, ухи не рвет. Скажет: «Я тобой недоволен», да прутом от метлы погрозит.

— Уберите в столовой. Гости ушли, — распоряжается Фелодеспот и карабкается на оставленное для него место меж двух плотненьких прачек. Лакеи уже шагнули в столовую, ты остаешься — не твоя очередь. Зато можешь узнать, по какому поводу деда оттаскали за уши.

Как ты и думал, раскапризничался Драко, молодой хозяин, сэр. Ему, вишь ты, не хватает для счастья змейской метки. Получит, и в тот же миг слизеринские аристократки кинутся на шею блистательному гвардейцу, а грязнокровки вострепещут. Он уже и мантию гвардейскую заказал, и аристократок предупредил, чтоб подмылись. А Змей возьми и не поставь метку! Говорит, убей сперва директора Дамблдора.

По секрету дед Фили шепнул, что за отказ поставить метку и невыполнимое задание хозяин Люциус отвалил Змею полмиллиона. Не деньгой — жизнью рискнул ради сына. Если б Змей правильно его понял... Конечно, лорд Малфой — не Эйвери, сэр безответный. На нем все финансы Гвардии! Убивать такого человека Змею не с руки, да только нравом он дурен и собою не владеет. Пытает приближенных почем зря, а сегодня, видать, одними пытками не обойдется! У профессора Снейпа сразу при входе отобрали палочку, и сидел он за столом бледнее обычного, с завистью смотрел на обделанного Эйвери, сэра.

Собираешься сказать об этом деду Фили, как вдруг, невидимый и жуткий, округу накрывает всплеск темнейшей магии.

— Змей, — шепчет Фили, глаза у него закатываются, уши опадают тряпками.

Бросаешься к нему, ноги подкашиваются, пол встает стеной, и ты падаешь плашмя, рыхлый, как сырое тесто, и, кажется, уже неживой.

Гостевые покои усадьбы Малфоев

Беллатрикс пока еще Лестрейндж и подполковник уже Снейп

Надкусанная Луна за готическим окном-бойницей. Пахнущий разнотравьем сквознячок, невесомый парус кисейной занавески, трепещущие огоньки парящих в воздухе свечей.

Шелест шелков. Аромат свежего пота на чистой коже, сводящий с ума сильнее, чем любой парфюм. Шепот близкий, теплый, щекочущий ухо…

* * *

— Белка... Беллочка... Леди Беллатрикс!

— Что тебе, ненасытный?

— Я только хотел...

— Мой ответ НЕТ!

— Ну, если ты не хочешь спать, давай...

— Я ХОЧУ СПАТЬ!!!

— Позвольте, леди, вы только что ясно и недвусмысленно ответили нет!

— Я на другое ответила нет.

— Вот так на третьем часу семейной жизни начинаются уловки. «Я не то имела в виду», потом «у меня голова»...

— А у нас семейная жизнь?

— Не общественная же... «У меня голова болит», потом «Мне завтра на работу»...

— Мне завтра к целителю!

— Что с тобой?!

— Со мной пятнадцать лет Азкабана... Хочу зубы исправить. Я вообще тебе досталась неисправная, и что только ты во мне нашел!

— Душу, конечно.

— А глядел на сиськи.

— Так душа прямо под ними, в средостении.

— Где?

— Вот тут.

— А, под мечевидным отростком. Удобное местечко: клинок не застревает, как в ребрах.

— Возвращаясь к нашим баранам...

— Одного из них я вот-вот прокляну. Потом пожалею, конечно. Когда высплюсь. Но сейчас убью на хрен к дементорам!

— Уймись, бесценная, я понял! Не хочешь, как хочешь. Колхоз — дело добровольное.

— Что такое колхоз?

— Добровольное дело. Когда пейзане обоих полов собираются вместе и…

— Довольно, ты опять будешь о сексе.

— Конечно, буду! Я ж не извращенец — говорить с голой женщиной о политике... Бел, ну, давай на сон грядущий. Полегоньку, в позе черепашек.*

— Мы испробовали уже пять поз черепашек!

— А шестую? Ради справедливости? Она же ничуть не хуже!

— Сев, я устала. У меня все болит!

— Залечи. Ты ведьма или где?

— Хм... Действительно!..

— Почему ты не говоришь заклинания вслух?

— Чтоб ты повторил за мной? Сев, твоего люмоса хватило всем. Спрячь палочку и не смей доставать в доме. Мы с утречка выйдем и разнесем Нарциссины розы... Это шестая поза?! Интересно мне, где водятся такие изобретательные черепашки!

— Везде! Черепашкам вообще принадлежит мир, а люди при них вроде домовых эльфов: покормить, помыть...

— Сварить черепаховый суп...

— А это плата за обслуживание, домовики ведь тоже не задаром работают. В суп жертвуют самых медлительных, а быстрые оставляют потомство. Благодаря селекции средняя черепашковая скорость неуклонно возрастает.

— А вот этого не надо. Медленнее, Сев. Ме-едленнее. Я хочу истаять в твоих руках.

(1) В первой части этого фика на рынке продают трусы с черепашками в позах Камасутры.

* * *

— Севи, я поняла: ты француз!

— Потому что целуюсь хорошо?

— Потому что Се-ви это почти Се-ля-ви!

— А целуюсь, значит, плохо!

— Скажем, у тебя есть простор для совершенствования. Се-ля-ви, не обижайся, это же интересно: ты изучаешь меня, я изучаю тебя… Было здорово, когда мы совсем слились, и ты оказался у меня в мыслях! Только сразу же удрал…

— Я побоялся, что ты обидишься.

— Ну и напрасно. Я не обиделась вот ничуточки! Я потом обиделась, когда ты удрал. Решила, что тебе стало противно.

— Это почему?

— Потому что у меня отвратительные воспоминания и отвратительные мысли.

— Мне тоже многое противно вспоминать. Но если бы я забыл, то стал бы уже не я, а другой человек… Так что мы два сапога пара, оба в грязи.

— По-моему, это плохое утешение, Се-ля-ви.

— По-моему, тоже, Белка. Но другого пока нет, над ним работать надо.

— Это как?

— Заведем семью, съездим на море. Будут общие приятные воспоминания.

— За семьей — не ко мне. Я же…

— Знаю. Возьмем приемного, сирот сейчас много.

— Мордредова политика! Подашь пример национального примирения...

— Ну и политика, что с того. Тебе самой разве не хочется ребеночка?

— Хочется. Своего!

— Сначала возьмем сироту. А своего ты потом родишь, когда восстановишь здоровье.

— Мистер Снейп! Я. Никогда. Не. Смогу. Родить!

— Серые вы, маги, как штаны пожарника. Сможешь. И он будет Блэк!.. Про яйцеклетку знаешь?

— Яйца в клетку?

— Представь, каким было бы куриное яйцо, если бы курица рожала живых цыплят.

— Если бы курица рожала живых цыплят, то яиц бы вовсе не было!

— Нет, яйцеклетки есть у всех двуполых организмов...

* * *

— Ohrenetь! И это изучают в начальной школе?!

— Основы, Белка. Про пестики и тычинки. А подробнее и применительно к человеку — в средней. На пятом курсе, если пересчитать на Хогвартс.

— У нас старшая женщина рода запирается с невестой и на ушко выдает сакральное знание, как рассчитать лунный цикл и благоприятные для зачатия дни.

— У вас вообще дремучая система образования. Придется менять.

— А ты знаешь, как?

— Когда дело касается школы, советы дают все, но по-настоящему не знает никто. Слишком отдалены во времени причины и следствия. В приюте дразнили не похожего на всех мальчика, а через двадцать лет получился Волдеморт. Хотя, скорее, главная причина в том, что великие и могучие волшебники год за годом отправляли сироту на летние каникулы — в Лондон, под бомбежку. Я этого изврата до сих пор не могу понять. Макгонагалл, дочь пастора!

— Она младше Лорда лет на десять. Деканом Грифов тогда был Дамблдор, а Лорд слизеринец. В общем, не их львячье дело.

— Я и говорю: придется менять!

— А я хочу яйцеклетку от Нимфадоры Тонкс!

— Какая связь?

— С образованием — никакой, я просто хочу. Потому что она Блэк по крови и вдобавок метаморф. А сперматозоиды возьмем у твоего родного тела, гулять так гулять!

— Мощная идея. Я совсем не думал в этом направлении.

— Ага, доверил судьбу своих маленьких, симпатичненьких, беззащитненьких сперматозавриков Снейпищу, двуличному уроду! Который еще не известно, куда их выпустит! Вот зачем он втайне растил эту гриву? Кому хотел понравиться?!

— Тебе?

— Нет, мы с ним со школы на ножах.

— Но тебе нравится?

— Мне нравится, потому что с гривой ты не похож на него... Ты и вообще на него не похож: пластика, мимика, интонации — все другое. Но иногда проскакивает старый жест, поворот головы, и становишься похож…

— Тебе неприятно?

— Для меня слишком авангардная идея — отдаваться Нюниусу. Я ему благодарна и все такое, он ведь всех нас отпаивал зельями после Азкабана. Но отблагодарить его через постель — последнее, что пришло бы мне в голову. Вот про тебя я через полминуты поняла: МОЙ!

— Так быстро меня раскусила?

— Раскусила я тебя на первой секунде, как только ты открыл глаза. Боевик боевика всегда узнает.

— По тому, как открыл глаза? Я бы не смог.

— Ты меня не смог бы. А тебя легко узнать. У любого другого ресницы дрожали бы. А ты четко приоткрыл веки на щелочку, как забрало, зрачками скользнул и бросился. Ты зверь, Севи.

* * *

— Какой я зверь? Я зверек. Белый пушистый полярный лис. У меня, если хочешь знать, мирная до скукоты профессия — бухгалтер.

— Похоже на «бюстгальтер»... Погоди, сама соображу. «Бух» — книга... Держащий книги, останавливающий книги... С учетом твоих ухваток, ты мог бы проповедовать вегетарианство среди вампиров или в издательстве возвращать рукописи неоцененным гениям!

— Логично. Но бухгалтер по-английски — счетовод.

— ТЫ?!! Вроде тех гоблинов, которые напоказ взвешивают камни в лобби Гринготса, в двенадцать и в пять пополудни пьют чай с сэндвичами из жестяной коробки, а в семь идут домой, обедают и дремлют в кресле-качалке, пока толстуха в папильотках не позовет спать?

— Примерно так и было, только без толстухи.

— А почему ты не женился?

— Я женился. А потом прогнал ее. Когда стал… бухгалтером.

— Почему?

— Прогнал? Потому что сама не ушла. Так и старилась бы рядом с бухгалтером, а это нечестно. Хороших женщин вообще не надо подпускать к бухгалтерам. Вырубить растительность на триста метров и поставить вышки с автоматчиками, чтоб ни одна, ни краем глаза...

— Сурово. А каких тогда подпускать, плохих?

— Плохие сами не пойдут. Профессионалок. Чтоб обслужила, подмыла бухгалтерию, получила деньги и домой. А в следующий раз другую, а то бухгалтеры привязчивые...

— Все ты врешь, Севка!

— А вот и нет! Хочешь, покажу двойную итальянскую бухгалтерию?

— Это как?

— Правой рукой за левое ухо, честно говоря. Ее изобрели в те времена, когда не знали отрицательных чисел. Поэтому учет ведется в две колонки, дебет и кредит, потом сводится баланс. Громоздко, зато с двойной проверкой. И манипулировать счетами сложнее.

— Правда, разбираешься. И долго ты… учитывал в две колонки?

— Долго, почти полгода!

— А потом?

— Хозяин сбежал со всеми деньгами, а долги повесил на меня.

— Надеюсь, ты убил его не сразу?

— Я был ограничен в передвижениях, поэтому убивал только тех, кто приходил убивать меня. Зато их было много и с доставкой на дом.

— Кредиторы, что ли?

— Нет, кредиторы — законопослушные семейные люди, вложили последние деньги, чтобы купить квартиры. Они только ругались. А киллеров хозяин присылал.

— Зачем? Боялся, что ты его найдешь?

— Не боялся, а точно знал, что могу найти. Он много следов оставил, мне надо было только захотеть.

— А ты захотел?

— Разумеется. Надо же вернуть людям деньги. Только я тогда не мог его достать.

— А теперь достанешь?

— Легко. Он в Лондоне!

— Я с тобой!

— Нет, Белка. Это не занятие для леди — выбивать долги из живых людей.

— Я могла бы стоять в стороне и смотреть.

— Это не цирк!

— Вот именно. В цирк ходи без меня, если совесть позволит. А на дело без напарника не ходят… Сев, я не помешаю, честно. А когда ты закончишь, и если он будет еще жив, порежу его на кнаты. Начиная с мизинцев ног.

— Сейчас серьезно спрошу. Представь, что ты его шинкуешь.

— Ну, представила.

— Тебе приятно?

— За тебя, мой Лорд, я кого хочешь…

— Не за меня, не за маму и не за папу. Сам процесс приятен?

— Пожалуй, нет… Знаешь, раньше бывало такое опьянение… Не каждый раз, но бывало. Когда огонь пылает, кровь течет, а ты сама огонь, сама кровь, ты боль и сладость, и чем хуже, тем лучше… Сев, я чудовище?

— Для тех, кому ты горе принесла — безусловно. Хотя можно взглянуть и так, что большинство лордовых гвардейцев — сами жертвы.

— Угу, шли в политику играть, а нас — на бойню... Хорошо, что ты решил остановить это безумие.

— Остановить все хотят, но чтоб при этом победила их сторона. А я их так остановлю, чтоб все проиграли, и вколочу в бошки, что проиграли не потому что ударили не там или подкрепление не подошло, а потому что начали.

— Севи! Какой ты строгий! Даже боюсь тебя спросить…

— О чем?

— Боюсь!

— Спрашивай, Белка, не тяни!

— Севи… а у черепашек только шесть поз?

* * *

— О! Чучелко объявилось.

— Кто-кто?

— Змеемордый, я его чучелком зову. Тупой до изумления: крутит ужастики и шипит — зачем, о чем?

— Меня показывал?

— Может, на общем фоне. Он помнит фигурки в масках, вроде пешек.

— Это я пешка?! Пускай бы на себя посмотрел, во всех местах обточенный!

— Он вздрогнул.

— То-то!.. Сев, это что же, он за нами все время подглядывал?!

— Нет. Говорю же, только что высунулся. Он еще тогда, в зале, показал мне, как убил семью, ребенка скормил своей змее. То ли напугать хотел, то ли приглашал развлечься. А я ему прокрутил, как нас штурманули по ошибке свои вертолеты. Он забился под корягу и не отсвечивал.

— Сев, он для тебя не опасен?.. Что молчишь?

— Думаю, как объяснить, чтоб не возвращаться к этому вопросу... Вот, придумал. Конь может скакать, пока не умрет...

— Знаю, у меня один предок так погиб в семнадцатом веке. Конь пал на каменной осыпи, и когда останки разбирали на две кучки, не смогли понять, где чьи мозги. Положили в склеп два комплекта, а предок получил посмертное прозвище Ахернар Лошадиная Голова.

— Как-как?

— Ахернар, Альфа Эридана. А я, на всякий случай, Беллатрикс, Гамма Ориона.

— Я думал, Белла-трикс, красивая плутовка.

— Забавно, мне нравится... Так что там про коня?

— То, что человек так не может. Слишком себя жалеет, чтобы расходоваться до дна. Даже спасая свою жизнь, он падает задолго до того, как исчерпает все резервы. И погибает от паскудной жалости к себе, хотя мог бы жить!

— Знакомо… В Азкабане иные за месяц сгорали, даже не успев сбросить вольный жирок. А ты не такой?

— Я отобран по психофизическим показателям и специально обучен скакать, пока не сдохну. Мне боль от ран только ярости придает. А Лорд ваш… не знаю, как сказать, чтоб тебя не обидеть.

— Скажи уж прямо: бздиловат он был для темного.

— Что ж вы пошли за ним, аристократия?

— Мы шли в политику, а там это называется разумной осторожностью... Хотели переделать мир по справедливости. Гордились Меткой, как рыцарским гербом... Однажды морок развеялся — у кого раньше, у кого позже, — и мы очнулись на бойне, в роли сразу и мясников, и овец, а рыцарский герб обернулся рабским ошейником. И уже в довершение всего, как муха на говне, наш обаятельный лидер оказался мелкотравчатым садистом. Сам оттягивался на маглах, а как серьезная акция, так «Ступай, девочка, покажи гнев своего Лорда». Вернусь, он меня откруциатит и доволен: повысил самооценку... О Поттереныша убился, от Дамблдора в Министерстве удрал. Хотя дедулька не кидался смертельными, светлость свою пестовал... Как считаешь, убийство правда раскалывает душу?

— За метафизикой — к попам, а я только чувствую, что душа болит иногда, значит, она есть. Зато я знал мальчиков, которые не смогли выстрелить в живого человека...

— ...И живой человек на радостях убил их не больно.

— Это христианские заморочки. В Азии глумятся над слабым врагом. Впрочем, как и над сильным... Белка, так ты думаешь, что Дамблдор не хотел убивать Лорда?

— Он сам сказал... Правда, этак в предположительном ключе: «Если бы я тебя убил, то безо всякого удовольствия»... Точно не повторю, так только Дамблдор может намутить. (1) По факту, он применил три условно опасных проклятья: воздушный кулак и огненную плеть издалека, мы так молодняк тренируем, и водяной кокон, из коего Лорд попросту аппарировал... Зато изумленный мир — то есть я и Поттереныш, а под конец и министр подтянулся, — увидел, что Величайший Светлый в ладах со всеми стихиями. Он еще анимировал пять статуй и управлял ими одновременно, при этом отечески журя Лорда, который сыпал в него авадами...

— Владел ситуацией.

— Абсолютно! Одна статуя держала меня. Сев, я в жизни не чувствовала такой беспомощности. Долблю ее, долблю — мрамора же кусок, должна в пыль разлететься! А она все идет на меня. Дошла, обхватила, руки прижала к телу, аккуратно меня кладет и сама привалилась, закрывает от осколков. Другая статуя не пускает к большим дяденькам Поттереныша. Меня держит ведьма, его волшебник. Не гоблин, не домовик и не кентавр — те у Дамблдора выполняют свои задачи, — а мальчик к мальчику, девочка к девочке. Вот не поверю, что это случайно в пылу схватки. У него настолько все было под контролем, что даже мораль свою викторианскую ухитрился соблюсти. Не допустил, чтоб Гарик потерся о мраморные сиськи!..

— Значит, спектакль?

— Я тебе потом сброшу в думосбор, сам суди... Дамблдор тогда был в контрах с министром, из Хога его уволили, из Визенгамота исключили...

— ... И вернули обе должности, когда для новой войны понадобился лидер Света в противовес Темному Лорду. Если бы он сразу завалил Волдеморта, то стал бы не нужен.

— Да его бы в Азкабан упекли, это вполне в стиле Фаджа. Объективно, что застали бы авроры, прибыв по тревоге: разгром в Министерстве, покалеченных школяров и Дамблдора над телом некоего гомункула... Откуда известно, что ЭТО Темный Лорд? Ах, Дамблдор сказал! Тот самый, который лгал общественности, был уличен и уволен отовсюду! Ладно, посмотрим старые снимки Лорда в «Пророке» — совсем же другое лицо! Спросим самого Дамблдора: сколько таких гомункулов он может создать за полчаса из подручных материалов?

— Это правда легко?

— На уровне Дамблдора всё легко. Из тех, кого ты видел, сможет Крэб, он еще в школе баловался глиняными человечками. Только это будут анимированные куклы с внешним управлением.

— Змеемордые?

— Какие захочешь.

— Напомни мне завтра, а то вдруг забуду.

— Я забуду еще раньше. С тобой я себя забываю.

(1) «Ты не собираешься убивать меня, Дамблдор? — воскликнул Волан-де-Морт, и его красные глаза над щитом насмешливо сощурились. — Считаешь себя выше такой жестокости?» — «Мы оба знаем, что есть другие способы погубить человека, Том, — негромко отозвался Дамблдор, продолжая наступать на Волан-де-Морта... — Готов сознаться, что я не получил бы удовлетворения, попросту отняв у тебя жизнь»…

Вот так, перевоспитывая гомункула в тимуровцы, Величайший Светлый отпихнулся от возможности предотвратить войну. Видимо, удовлетворение он получил, считая жертвы.

Особняк в Опалихе

Снейп-уже-подполковник, Сурок и партизан под окном

На кухне полным ходом шла подготовка к таинству зельеварения.

Снейп одну за другой безжалостно забраковал холостяцкие алюминиевые кастрюльки, которые пытался всучить Сурок, с большим сомнением отложил в резерв медную джезву, луженую подозрительно светлым на его взгляд оловом, и ткнул пальцем на верхнюю полку, где красовалась коробка с изображением сияющих неземным светом полированных кастрюль.

— По случаю купил. Для будущей хозяйки, — мрачно поделился Сурок, взгромоздившись, однако, на стол и сняв коробку.

— Я отработаю, — пообещал Снейп.

— Ты отработал одиннадцать лет назад, под Джелалабадом.

— Не все такое помнят.

— Так и я не все, командир…

Кастрюли оказались — мечта. Из химически стойкой нержавейки, с утолщенным дном и прозрачными крышками. Зельевар понял, что нашел рабочих лошадок на ближайшие годы. Конечно, и серебряных котлов стоит прикупить — конусовидных и тюльпаном, для процессов, требующих минимизировать контакт зелья с воздухом.

— Германские, — прочитал он клеймо. — На свадьбу выпишу тебе самый полный набор, и не в Россию, а на английский адрес. А то любят они пихать в Восточную Европу, что самим не годится.

Сурок вертел кастрюлю в руках:

— Где тут «не годится»? Отличная же посуда!

— Может, модель прошлогодняя.

— Скажешь, и здесь каждый год новая модель?! Командир, это не «мерседес», а кастрюли!

— Конкретно про эту фирму не знаю, а вообще модельные ряды обновляют все и часто. А есть еще лимитированные выпуски: скажем, поставят не черные ручки, а красные, и пронумеруют всю партию.

— Зачем?!

— Чтобы покупали. У домохозяйки кастрюли с черными ручками и у соседок с черными. А она купит с красными и похвалится.

— А с черными ручками на помойку?

— Не сразу. Через год, когда появятся кастрюли с золочеными ручками, и на кухне уже не останется места для старых… С другой стороны, это повод обновить кухонную мебель, чтобы поместились все три набора.

— Для домохозяйки?

Снейп не понял, о чем вопрос, и пожал плечами.

— Если она домохозяйка, значит, в семье зарабатывает муж? — гнул свою непонятную линию Сурок.

Снейп кивнул.

— Я, тля, на стройках получил радикулит в тридцать лет, жру с работягами лапшу из бомж-пакетов — каждую копейку в дело! А она мне тут будет красные ручки на золоченые менять?!

— Не все они такие, — без убежденности сказал Снейп. — Найди ту, которая тебя поймет. Маляршу какую-нибудь, чтоб знала, как тебе деньги даются.

— Э-э, нет! Проходили! Я в основном с хохлами работаю, а их бабы — ведьмы.

— Все?! — изумился Снейп.

— Как одна! Сварит борщ, похвалишь, и пропал!

— Ну, разве что борщ… — вздохнул Снейп (а он было подумал)… — Сур, мы п…дим или мне жизнь спасаем?

— Прости, командир. Что еще надо?

— Мерную посуду… Стакан граненый, — подсказала эталон память русского. — Воду колодезную, без хлорки, и серебряный нож. Можно ложечку серебряную заточить или на худой конец взять осколок стекла. Лопаточку березовую, помешивать.

— Лопаточку выстругаю, серебряный ножичек есть — фруктовый, а вода у меня артезианская. Если надо, чтобы прямо из-под земли была, пойду солью систему.

— Что сольешь?

— Все вместе трубы в доме вмещают двести сорок литров. Я, когда гоню самогонку, сливаю двести шестьдесят, и водичка идет свежайшая. Лаборант из санэпиднадзора проверял, говорит, в Кремле хуже к столу подают!

Теперь завис Снейп. Как раньше Сурок при известии о модельном ряду кастрюль.

— А двести шестьдесят литров куда?

— В джакузи, у меня там рисочка мерная.

Англичанин сообразил, что ходит по краю, и решил не интересоваться дальнейшей судьбой шестидесяти галлонов питьевой воды. Проводя отпуск в родном доме, он расходовал столько за месяц и платил десять фунтов. За жесткую и невкусную, по утрам отдающую ржавчиной водопроводную воду, в которой всего хорошего — что бактерии убиты ударной дозой хлорки.

— Сливай, — скомандовал он, и Сурок ушел.

Снейп мысленно провожал его, считывая эмоции: покой на фоне тихой радости, как ни странно при таких делах. В новом теле эмпатия давалась легче, хотя и в Хогвартские времена декану Слизерина случалось засекать сквозь двери полыхающее факелами возбуждение парочек, прятавшихся в заброшенных классах. Сейчас связь с Сурком оборвалась футах в двадцати, за поворотом и двумя неплотно прикрытыми дверями. И тогда под распахнутым по летнему времени окном обнаружился белорусский массажист.

В памяти Палыча, не перегруженной сведениями о межнациональных различиях, белорусы твердо отождествлялись с партизанами. Массажист не оказался исключением: сидел в кустах, не шелохнув ни листика и скрыв эмоции за таким добротным пологом, как будто специально был обучен окклюменции.

Снейп взял со стола оливку и бросил в куст:

— Эй, как тебя?

Поняв, что раскрыт, партизан тихо прошуршал ветками и как-то вдруг возник у окна, щурясь от падающего света.

— Алесь я.

— И с какой же целью ты партизанишь под окнами своего добрейшего нанимателя, Алесь?

Партизан, доселе державший руку за спиной, молча показал банку с нераспроданными пиявками.

— Надеешься?

Алесь кивнул.

— А зайти, помочь?

Алесь энергично замотал головой.

— Как знаешь. О том, чтоб не трепался, тебя, вижу, предупреждать не надо.

Алесь покивал и стал пятиться в темноту.

Дебил, без досады заключил Снейп. Общение с соседями в родном Коукворте приучило к тому, что маглы — по крайней мере, их «синие воротнички»* — соображают хуже, чем хогвартские младшекурсники. Коих, в свою очередь, он считал стадом болванов.

— Иди спать, — сказал Снейп, борясь с желанием продублировать слова жестом «ручки под щечку». — Я по рецепту варить буду, понимаешь? По рецепту положено десять пиявок, и они у меня есть. Лишние не нужны.

— Гэта смотря как вариць, — разверз уста партизан. — Трав больше, чем на дзесяць пиявок. Я же вижу: старушка с подходцем отвесила.

Впавший в когнитивный диссонанс зельевар схватил первый попавшийся пакет с травами, надорвал и высыпал содержимое на скатерть. Зверобой. На глазок семьдесят-восемьдесят скрупулов,(2) а надо пятьдесят! Он специально просил точную навеску, потому что у Сурка нет весов...

— Говоришь, с подходцем? — вздохнул Снейп.

— Ат дзуши, — подтвердил партизан.

— А ты, значит, видел... Так что ж промолчал?

Партизан ответил укоризненной гримасой: сам, что ли, не понимаешь?

Каков лис! Алесь. Массажист с волшебными руками.

— А скажи-ка мне, знаток рецептов, — вкрадчиво начал Снейп. — Нет ли у тебя за пазухой палочки?

(1) Синие воротнички — люди в спецовках, рабочие.

(2) Скрупул — 1,296 граммов или 20 гран.

Большой зал приемов усадьбы Малфоев

Люциус Малфой

Люциус вполглаза дремал в кресле, уже не обманывая себя тем, что остается у камина, чтобы успокаивать всполошившихся Гвардейцев Смерти. Ему просто не хотелось объясняться с женой. Насколько он знал Нарси (хм, интересный вопрос. Насколько он знал Нарси?), та изволит почивать, выставив у дверей его спальни домовика. Вернешься, и начнется: где-ты-шлялся-я-места-себе-не-нахожу-здесь-такое-происходит-а-тебе-наплевать-на-жену. И ведь знает, что не шлялся, и место себе нашла в собственной постели и успела выспаться, и всю историю с Лордом вытянула из домовиков, причем из нескольких, чтобы сравнить версии.

Нарси хочет внимания.

Люциус хочет выжить и сохранить в живых семью, поэтому его внимание до сего дня принадлежало безумному повелителю.

Нарси не могла смириться. Заставив шпионить домовиков, она как заправский тайм-менеджер составила таблицу его активности за неделю. Результат ошарашил самого Люциуса. Тридцать часов в его деловом графике были отмечены записями в духе: «Бросал в пруд монеты. Дразнил нюхлера» (было забавно смотреть, как зверек, отчаянно вереща, носился по берегу), «Авадил кузнечиков» (а попробуй в него попади). «Исполнял супружеские обязанности», — вписала нервным почерком Нарцисса и поставила жирный прочерк.

По иронии судьбы скандал с женой укрепил позиции Люциуса в глазах змеемордого. Вечно недовольный повелитель развеселился, блистал приютским остроумием: «Тоха, слыхал хохму: нашего скользкого друга спалила жена, когда он изменял ей с нюхлером!»... И лорд Люциус Малфой Второй подобострастно ржал, старался, хотя Мальсибера и Крыса не перестараешь, они-то искренне... Клоунада была вознаграждена перстнем с пальца повелителя. Приют каркнул и здесь: перстень бабский, листик в прожилках изумрудной пыли с бриллиантовой росинкой. Люциус помнил его с детства, яркое было переживание. «Не дичись, милый, подойди к ручке леди Пруэтт», а леди уже на том свете прогулы писали, ручка в отвратительных пятнах... Под кинжальным взглядом красных буркал схватил кольцо погубленного Священного рода, сразу напялил, полюбовался брюликом... Падать можно бесконечно, джентльмены. Кажется, еще чуть и достигнешь дна, а дна-то и нет!..

Со смертью Лорда разрешилась только часть проблем и возникло как бы не больше новых. Но теперь можно хотя бы не игнорировать Нарси из боязни навлечь на нее гнев безписечного Лорда. Завтра. Взять зелий из запасов Сева и оказать внимание супруге. Без зелий только позориться: и нервы измотаны, и вообще отвык, затоптал в себе мужа гвардейскими сапогами. Волдеморт еще будучи в человеческом облике поощрял изнасилования, а счастливых любовников гнобил. Не выносил, что у кого-то есть жизнь вне Гвардии, что любят кого-то кроме него. А уж без письки остервенел совсем по-бабски. Не отпускал к целителям Беллатрикс, а каково леди со сгнившими на тюремной пайке зубами? Положим, свежее дыхание и жемчужную улыбку она себе наколдует, но женщинам важно и то, что не видят. Кружевное белье «для себя»... У Рабастана и Родольфуса еще и рубцы от чирьев по всему торсу — не сводят, посмеиваются, мол, память об уютной камере. Вряд ли у Беллатрикс лучше, хотя, может, ей помог Севи.

К слову, судьба Снейпа стояла последней в свитке проблем, беспокоивших Люциуса. Зельевар нужен всем. Справится с бедками нового тела и даст о себе знать — осторожно, через третьих лиц, как договаривались.

Главной проблемой (подарком или кошмаром?) стала личность, занявшая клейменое тело Снейпа.

Вот же мордредов вселенец! Ухайдакал Лорда Судеб и удалился вкушать наслаждения, а Малфой тут сиди, просчитывай последствия. Аж завидно. Из боя — к женщине, естественный и уважаемый modus operandi. «Вернувшийся из похода супруг трижды овладел мною, не снимая доспехов», — припомнил Малфой потрясшую его еще в школьные годы дневниковую запись первой герцогини Мальборо.

Мерлин всемогущий, а как вселенец мгновенно вписался в обстановку! Валялся бревном, глядь, уже Змеемордого кончает! Убийство Нагайны — отдельное чудо. Малфой, считавший себя неплохим бойцом, в пяти шагах не увидел, что произошло. Вот знакомая фигура Севи лежит, подмяв под себя агонизирующего Лорда, и не может из такого положения ни отскочить, ни отшатнуться от летящих в лицо кинжальных клыков. А вот бросок змеи почему-то изменил траекторию, и во впадине меж надутых, как бицепсы атлета, ядовитых желез торчит конец палочки, с ювелирной точностью всаженной через пасть в маленький мозг.

Это его: «Морды! Вы — герои сопротивления!». Четырьмя словами нарисовал перспективы, перевербовал Ближний круг и обозначил будущие отношения. «Морды» — это ему, лорду Малфою, непобедимым в паре Крэббу и Гойлу, Беллатрикс, которой случалось убивать за косой взгляд… И Крэбб с Гойлом счастливы служить, Белла растеклась, как мороженое у паровозной топки, и даже он, Люциус Малфой, не чувствует себя уязвленным. Малфои — финансисты, а не политики. Им нужен сюзерен, так повелось со времен Ублюдка. Чем выше идол, тем гуще тень, в которой вассалам удобно заниматься своими делами. А если идол рухнет, Малфоям не впервой выскальзывать из-под обломков.

Непросто будет слепить высокого Лорда из человека с репутацией Северуса Снейпа. Из прежнего, настоящего Севи — Малфой и не взялся бы. Но этот, похоже, сам знает, что делать. Что ж, магической Британии не привыкать: прогибалась перед полукровкой Гонтов, прогнется и перед полукровкой Принцев… Малфою выпал редкий шанс поддержать нового лидера на старте. Обеспечить себе место у трона, а там вложения в нового Лорда вернутся сторицей.

Радужные перспективы омрачало в буквальном смысле темное облачко — некие эманации умирающего Лорда, проникшие в голову Снейпа. Будь облачко одно, Малфой решил бы, что Лорд визуализировал посмертное проклятье, дабы наглядно показать неотвратимость возмездия и прочее бла-бла в его духе. Но второе облачко, от Нагайны, полностью исключало эту версию. Фамильяры сами не колдуют, змея могла лишь переслать заклинание хозяина. А посмертное проклятье всегда одно, как смерть — об этом Малфои традиционно знают всё.

Люциус смахнул невольную слезу и опрокинул стопочку огденского за здоровье сына, которому предстоит повторить судьбу пяти поколений лордов Малфой: жениться в юности и стать бесплодным, едва успев дать жизнь единственному наследнику. И собирать, собирать по всему миру редкие книги в надежде избавить Род от проклятья. Угораздило же пра-прадеда принести в жертву некроманта...

Итак, чем еще мог одарить Лорд своего убийцу? На ум приходит судьба бедолаги Квирелла, однако тот имел весьма оригинальную внешность. Или рожа на затылке вселенца проступит позже?.. Малфой вздохнул. Вот так распиаришь Победителя Волдеморта, а тот вдруг напялит на голову тюрбан с чесноком и окажется не победителем, а жертвой.

Взять бы паузу, понаблюдать за вселенцем недели две, лучше месяц. Увы, побледневшие метки не подкрасишь. Вброшенная сегодня ложь успокоит клейменых дня на три, а потом воленс-ноленс надо предъявлять убиенного и его победителя. Может, не рисковать? Заавадить вселенца в спину, а Белле и Крэббу с Гойлом сказать, что в него Волдеморт вселился… Беллу можно назначить Победительницей, будет ей при любой власти индульгенция за старые грехи.

Люциус поднял глаза в потолок, угадывая направление на спальню Беллатрикс. Вдруг у них с вселенцем не срастется?.. Наколдовал темпус и заключил, что срослось, укоренилось и успело расцвести.

Что ж, пускай Белла и решает судьбу вселенца.

Откровенно нажимать на урожденную Блэк смерти подобно. Для такой эпической глупости Люциус слишком хорошо знает нрав своей супруги, слывущей лайт-версией Беллы. Безболезненней самому заавадиться, предварительно убив из милосердия домовиков, павлинов, коней, собак и гиппогрифов, какие не успеют разлететься…

Но подкинуть ей идею стать Победительницей Люциус просто обязан. Беспокоясь за жизнь свояченицы. В чисто предположительном ключе. Мол, если бы обстоятельства сложились так, что вселенца было бы не спасти, то не повернуть ли ситуацию к пользе Беллы, а также ее сестры и племянника.

Неплохая комбинация.

Дивидендов меньше, чем если сделать из вселенца нового лидера нации, зато никакого риска и польза для семьи.

Ай да лорд Малфой!

Люциус накатил очередную стопку огденского, решив, что эта последняя. Еще два-три дня он останется единственным финансистом, владеющим очень перспективной инсайдерской информацией. Надо подумать, как ею распорядиться.

Гостевые покои усадьбы Малфоев

Подполковник уже Снейп и чудище лопоухое

— Однако, предводитель дворянства жил в пошлой роскоши, — процитировал Палыч, со скептической гримасой оглядывая мраморный зал (две его «однушки» в Тушино. Нет, пожалуй, полторы). Ровно посередине сияла надраенными боками бронзовая сидячая ванна, маленькая, как «Запорожец» в тепловозном депо. Когда Белка отмывала его в этой посудине, Палычу было не до особенностей сантехники, а сейчас выяснилось, что в храме чистоты полностью отсутствуют признаки водопровода и канализации. Но потолок зеркальный. Аристократия!

Будить Белку не хотелось, других идей пока не было, и Палыч, раз уж поднялся с постели, сбросил наколдованный любовницей халат и стал вертеться перед зеркалом, ревизуя наследство Снейпа. Мышцы... Развиты негармонично, для обывателя сошло бы, а боевику позор. Хотя зельевар только по названию Гвардеец. Стоял у лабораторного стола, резал и давил, отсюда неплохо развитые ноги, кисти-клещи и мощные предплечья. Остальное на доработку, срочно. В схватке со Змеемордым не хватало ни силы, ни скорости, вылез на одной растерянности упокоенного. Он ить Темный Лорд! (Это должность или звание? Кто присваивает?). А его за подол и собственной палкой в нос, и кто? Севка, раб клейменый... Как сейчас понимал Палыч, Змеемордый мог и без палки ударить магией, но замешкался, ожидая, что Метка убьет раба, посягнувшего на жизнь господина. Она и убивала — руку с татухой сильно пекло. Но Змеемордый уже валялся без мозгов, попекло и перестало.

По краю прошел, Василий Палыч. А с «макаркой» на пике формы влепил бы по пуле в лоб трем Лордам раньше, чем они прохрюкали свою «кядавру».

Запомнить: мускулатура обывательская, какая развилась по условиям жизни, такая и есть. Впрочем, судя по сбитым фигурам Крэбба и Гойла, общефизическая подготовка у них по крайней мере существует. Но движутся оба как штангисты после тренировки. Может, мышцы забиты из-за лордовых круциатусов?

А теперь изюминка нашего ночного шоу. Нос. Семерым рос. Источник тайных комплексов Снейпа. Торчит, заставляя скашивать глаза — что там за новости на лице? Как подсказывает память того же Снейпа, косметическая операция занимает часа два и обходится в сотню «галек». Приценивался, значит. Имел намерение. Но сперва не было денег, потом профессор боялся, что ученики станут смеяться... Так резать или нет?

— А насрать! — решительно заявил подполковник, имея в виду, как Белка решит, так и сделаю.

— Эй, не здесь! — испугалось зеркало.

(Ну, говорящее. Ничего особенного, как в фильмах-сказках).

— Я в фигуральном смысле, — объяснил Палыч.

— В фигуральном тем более! — заявило зеркало, похоже, у него был маленький словарный запас.

— Свет мой, зеркальце, скажи, — деликатно зашел Палыч, — а как мне ванну наполнить?

— Магл. Дожили, — пригорюнилось зеркало.

— Эй! Отвечай! — Палыч постучал в стекло.

— Никого нет дома!

— Вот и хорошо. Значит, я могу... фигурально! — нашелся Палыч.

— Домовуху позови, — буркнуло зеркало. — И этого не знаешь? Скажи: «Арахна, ванну!». И оставь меня, наконец! Свали, не отражайся! Я буду страдать за весь дом Малфой, оскверненный смрадным дыханием магла!

Палыч отошел, не оправдываться же перед стекляшкой, мол, я маг, всамделишный, только колдовать не умею... С Арахной он успел свести знакомство — шварценеггерша с титаническими при ее росте грудями. Белка в минуты релаксации заставила ее читать стихи из книжки на французском — насколько понял Палыч, хвалилась то ли продвинутой домовухой перед ним, то ли им перед домовухой.

Палыч напялил тесноватый халат, запахнулся и скомандовал:

— Арахна! Ванну!

Воздух колыхнулся, и... Вроде никого, но подполковник ощутил постороннее присутствие.

— Ты здесь, — показал он пальцем.

— Я знаю, милорд, — отозвалась пустота.

— Я милорд? — изумился Палыч. Это было похлеще разговора с невидимкой, ведь «My Lord» — обращение к Господу.

— Не сомневайтесь. Милорд Победитель Змея, вы кумир британских домовиков.

— А нельзя попроще? «Мистер Снейп» или «профессор»?

— Как будет угодно милорду профессору Снейпу.

— Покажись! — удостоверившись в своем праве приказывать, повысил голос Палыч.

— Я не одета, милорд!

— Значит, оденься и покажись.

Хлопок воздуха, ринувшегося на место исчезнувшего тела, пять секунд — и шварценеггерша предстала, как лист перед травой, расправляя на грудях накрахмаленную наволочку.

— Арахна, ты уж определись. Если приказы отдаешь ты, то называй меня как тебе угодно. А если приказы отдаю я, то изволь исполнять!

— Милорд, не требуйте невозможного, — взмолилась Арахна. — Поймите, я служанка. Это не профессия, а моя суть. Я служанка, как ванна — ванна, зеркало — зеркало. Ванна наполняется водой, зеркало отражает, я правильно титулую людей. Могу титуловать неправильно, если прикажете, но это как нюхать с зеркала кокаин или солить грибы в ванне. Хотя им-то все равно, бездушным...

— Извини, — смутился Палыч. — Я подумал, что лорд здесь Малфой, и ему будет неприятно...

— Моя хозяйка леди Беллатрикс, и ей будет приятно, что вас титулуют милордом, — расставила точки над i Арахна. — Какую температуру воды предпочитает милорд?

— Сделай, как хозяйке, — велел Палыч. Хрен его знает, какую температуру предпочитает милорд. Какую рука терпит, такую и предпочитает.

Арахна щелкнула толстыми куцыми пальчиками, и в ванне очутилась вода. Спокойная, как всегда тут была. Палыч распахнул халат на груди, взглядом показывая домовухе, что пора бы и уйти или хотя бы отвернуться. Арахна смотрела в упор, не понимая намека.

— А скажи мне, девица, скажи красная…

Красна девица зарделась.

— … Домовики все вуайеристы, или только те, кто служат древнейшему и благороднейшему Роду Блек?

— Мы лишены стыда и брезгливости, если вы об этом, милорд.

— Ну да, — кивнул Палыч, — иначе как вы ухаживали бы за больными…

— Не только, — явно гордясь, добавила Арахна. — Милорд мог не заметить в силу занятости, однако нынешней ночью простыни под вами и хозяйкой Беллой постоянно были свежие, сухие и без единой складочки!

Подполковник почувствовал себя героем фильма с тремя иксами. Он, значит, с Белкой, а это ушастое недоразумение контролировало процесс! Простынки чистило и складки расправляло!..

Для человека из-за Железного занавеса, не получившего подростковой прививки порнухой, потрясение было сродни удару сапогом ниже пояса. Ага, после которого долго лечатся без гарантий, что функции восстановятся в полном объеме.

Палыч окаменел. Сердце забилось мощно, нагнетая адреналин, в ушах грянули барабаны. Горячий ком знакомо набух под ложечкой, только на этот раз Палыч даже не пытался его сдержать. Ком набух, растекся по всему телу, ожег кожу и рванул на волю из каждой поры.

Вода в ванне пошла рябью.

Растрескалось и осыпалось стеклянной крупой зеркало.

Еще миг, и ванна лихорадочными рывками заскользила по мраморному полу.

Арахна, скорчив недоумевающую гримасу, повернулась спиной и нагнулась:

— Милорд, прикажете заголиться?

— ЧТО-А?!!

Вверху рвануло. Арахна, не меняя позы, успела щелкнуть пальчиками, и осколки зеркального потолка обтекли ее и Палыча, как по куполу невидимого зонта.

— Милорд, вы же хотите меня наказать! Я и спрашиваю, как предпочитаете. Хозяйка Беллатрикс шлепает газетой по голой жопе, а, к примеру, хозяин Сириус предпочитал ремнем по натяжке. Детские игры, милорд: их наказывали родители, они наказывали домовиков. Вот хозяйка Вальбурга, та всерьез охаживала зонтом куда попало. Всех, не исключая лорда Блэк. Можно еще сковородкой, как ее матушка, дай Мерлин обеим покоя в посмертии.

Палыч на подкашивающихся ногах добрел до ванны, смахнул с края осколки и присел. Как обычно после выброса, ярость сменилась умиротворенностью.

— Арахна, сколько тебе лет?

— Смотря как считать, я же последние пятнадцать лет провела в летаргии... Помню вашего прадеда, Септимуса Принца, у него были дела с Блэками. Но это неважно, милорд. Виновата, значит, обязана понести наказание! Не стесняйтесь, пните старуху, которая вам в прабабки годится! Отведите душу!

— Ты хочешь легко отделаться... — вкрадчиво начал Палыч.

— Ну, прикажите, я руки утюгом поглажу. Те руки, которые распрямляли складочки на ложе вашей любви, милорд!

— Примитив! — отрезал Палыч. — Лучше скажи, у вашего народа нет законов или обычаев, запрещающих воровать у маглов?

— Отнюдь. Вы удивились бы, милорд, узнав, сколько достойных магических семей годами питаются тем, что раздобыл у маглов их домовик.

— Полагаю, эти семьи сами удивились бы, узнав, у кого харчуются.

— Зрите в корень, милорд!

— Лады. Тогда в наказание раздобудешь мне пистолет!

Арахна криво усмехнулась. И пропала.

Мраморный пол холодил ступни, до потерянных тапок было три шага по осколкам. Палыч поджал ноги и плотнее запахнул Белкин халат. Бронзовый борт ванны под задницей быстро остывал — Арахна когда-то успела убрать воду, а осколками не озаботилась, они валялись на дне совершенно сухие.

Аристократы. Маги. Волшебная прислуга. А в результате — сидишь немытый, балансируя, как попугай на жердочке, и прикидываешь, куда в случае чего падать — мордой в стекло или затылком в ванну. В случае чего? А чего угодно. Аристократы же. Маги. Опять же, волшебная прислуга — хрен их знает, чего ждать.

Арахна не возвращалась, и Палыч стал подумывать, что по заднице — вполне себе эффективная воспитательная мера, несправедливо порицаемая в современном обществе. Злоупотреблять действительно нельзя: рутинное наказание уже не наказание, а часть жизни. Но если человек не воспринимает вразумляющих слов, а то, еще хуже, видит в них признак слабости, выбора не остается. Надо бить, чтобы провести границу дозволенного. Как Макаренко врезал уголовнику, между прочим, вооруженному. А потом спасался в системе колоний НКВД от разъяренных советских педагогов во главе с всесоюзной бабушкой Надеждой Константиновной. Воспитывал будущих инженеров и летчиков из осужденных преступников. А привитая в те годы «крупская» система до сих пор с девяностопроцентным КПД превращает в преступников обычную ребятню из детдомов.

Кстати, не возродить ли телесные наказания в Хогвартсе? По крайней мере одному юному Дракуське публичная порка явно показана. Чтоб не воображал себя Драконом.

Волшебная прислуга вернулась, когда Палыч вытащил из памяти Снейпа средневековые кандалы, которыми распинали на стене буйных. С непонятным осуждением посмотрела на скукожившегося Милорда (а также, скорее всего, отныне диктатора всея магической Британии), и стала наводить порядок. Щелчок пальчиков, и осколки зеркал разлетелись по своим местам, поерзали, умащиваясь среди соседей, и слились в первозданные чистейшие поверхности. Щелчок, и мрамор заблистал, как в рекламе моющих средств. Щелчок, и наполнилась ванна.

— Я взяла на себя смелость поднять температуру до сорока градусов. Грейтесь, Милорд!

Палыч вспомнил, что Арахна расправляла ему с Белкой простыни, и было застеснялся, но взял себя в руки. Сбросил халат, чтобы нахальной домовухе пришлось подбирать с пола (она подхватила на лету), погрузился. Ванна была мелкая и тесная. М-маги...

— На побольше у лорда Малфоя денег не хватило?

— Побольше не хотела хозяйка Беллатрикс. Она читает, сидя в ванне. — В подобострастном тоне прислуги сквозила ирония. — Прикажете увеличить?

— Прикажу!

— Тогда извольте выйти.

— Тогда не прикажу. Я уже пригрелся... Ты вроде хотела принести пистолет?

— Пистолеты, — уточнила Арахна.

С видом гордым и загадочным она сунула руку меж грудей и предъявила полированную шкатулочку размером со спичечный коробок.

Палыч решил не задавать очевидных вопросов. Арахна подождала его реакции (восторгов?), не дождалась и повозюкала ладонями, словно втирая шкатулочку в кожу. Миг, и ее руки пригнул книзу солидный ящик с отделанными латунью углами.

— Дуэльные пистолеты мастерских Кухенройтера из Регенсбурга! — поднимая крышку, объявила домовуха. — Самая популярная система в Европе. Обратите внимание, милорд: капсюльное воспламенение исключает осечку даже в сырую погоду!

Непонятные звуки заставили Арахну оторваться от созерцания самой популярной системы в Европе и поднять взгляд. Милорд Победитель Змея стонал сквозь сжатые зубы и утирал слезы.

— Есть Лепаж, — упавшим голосом предложила она. — Колесцовый замок, одна осечка на восемнадцать выстрелов в сухую погоду... Или все-таки по жопе?

— Сможешь опознать полицейский участок? — посерьезнел Палыч.

— Я знаю три участка поблизости от «Дырявого котла», — сообщила Арахна. — Хозяин Сириус любил погулять в Большом Лондоне. Да и дядюшка его...

— Воспоминания потом, — перебил Палыч, — ночь кончается. В каждом участке есть оружейка, это комната за стальной дверью или решеткой, внутри стеллажи с ячейками для револьверов или пистолетов — не знаю, чем вооружены британские бобби. Там же должны быть штурмовые винтовки и гранатометы для дымовых гранат. Бери всего по паре, потом разберемся. Далее. Для каждого оружия нужны свои патроны. Представление о капсюле, пуле и порохе ты имеешь. В патроне все это объединено, выглядит как цилидрик с пулей в головной части и капсюлем в донышке. Патронов бывает мало и мало, но больше не унести. Бери, сколько сможешь. Задание понятно?

— Четко формулируете, милорд, — ухмыльнулась Арахна и пропала.

Палыч задержался ненадолго. Хотелось спать и жрать, жрать сильнее.

Очередной подарок волшебного мира — в ванной не было полотенец. Не было даже вешалки для полотенец. Судя по всему, их приносили слуги и обтирали господские телеса.

— Севи, — вслух произнес Палыч, напяливая халат на мокрое тело. Может быть, из-за этой маленькой неприятности новое имя показалось невыразительным и по-собачьи коротким. — Се-ля-ви… Сев... Озимых. И обмолот. Тьфу!

— Вот так всегда: человек плюет в себя, а попадает в меня, — философски заметило зеркало. — И это... Я прошу прощения за свою несдержанность, милорд!

Подвал усадьбы Малфоев.

Те же эльфы, Добби и Арахна.

Отмотаем послушное воображению время назад, к тому моменту, когда Палыч, не ведавший, что сошелся в поединке с наисильнейшим из наитемнейших магов Британии, сразил его, как простого овцеё... Все же уточню, чтобы снять тему Марти Сью: афганских душманов натаскивали американцы, затратив на подготовку каждого — каждого из ста тысяч — от тридцати до двухсот тысяч долларов. А так-то да, штатные враги Палыча были простые средневековые пейзане. По-сельски привычные резать глотки, чтобы приготовить плов. А человеческие глотки резать вообще одно удовольствие: и шерсть не мешает, и платят неплохо. Другое удовольствие — сложить пирамиду из отрезанных голов. Ну и так далее, веду к тому, что рукопашка со змеемордым была не самой трудной в жизни подполковника. И покрупней видали лилипутов.

Сопровождавший гибель Водеморта чудовищный выброс темной магии, по счастью, не нанес вреда людям. Привитые лордовым клеймом Гвардейцы Смерти неосознанно поежились, единственный не меченый человек в особняке, Нарцисса Малфой, отделалась мгновением испуга, когда в ее покоях взорвался защитный амулет, и недолгой мигренью.

А домовиков накрыло, как финалистов международного конкурса имени Петра Ильича Чайковского светошумовой гранатой. Кто без сознания, кто за уши держится, кто орет для проверки слуха (уже не абсолютного — дай бог, чтоб какой-нибудь остался). Только эльфам повредило не барабанные перепонки, а магическую чуйку, которой и названия нет в человеческих языках. Такой кошмар.

Среди всеобщего разброда упрямо завозились двое лакеев. Цепляются друг за друга, встают, падают, снова поднимаются с трясущимися поджилками, и ясно, что услышали Зов. Значит, не испортилась чуйка! Выпрямились, встряхнулись и пропали. Живем, братцы! Зов это не вроде колокольчика для прислуги, как считают люди. Зов — самое большое чудо волшебного мира, барьеров для него нет. Были случаи, когда эльфы аппарировали к хозяину с жертвенного алтаря, с пробитым сердцем... Если Зов работает, то и магия попроще восстановится.

Встрепенулся дворецкий Фелодеспот, прислушиваясь к магии мэнора: показалось или?.. Да!!! Змей умер! ...Ого, и Нагайна его... И Крыс! Два гостя съехали, а в покоях не прибрано! Столько работы! Столько работы!

— Не сидим, девчонки! Белье с-под покойничков замо-очить! В комнатах у-убрать!

— Кого хоть убили? — с надеждой спросила Магнолия (Мими), поглаживая ухо с едва зажившим ожогом от печной дверцы. После удачного бегства Добби она обслуживала молодого хозяина Драко.

— Не твоего, — разочаровал ее Фелодеспот. — Но можешь убраться в комнатах Крысы. Деньги, артефакты в корзину и за дверь — может, хозяин возжелает посмотреть, но сама не лезь к нему с барахлом. Нижнее белье на тряпки, одежду и обувь почистить и в гардеробную, да не в хозяйскую, а в ту, что для господ Гвардейцев.

— А я начищу краны и дверные ручки! — вызвался безымянный домовичок. Его готовили на смену Добби, но еще не показывали хозяевам, стало быть, и нужды в человеческом имени не возникало. Эльфийское он, конечно, получил при рождении — не зверь же лесной. Мелодичное имя и популярное благодаря легкому душку диссидентства: До-ре-ми До-ре-до, переводится как Гордец. А что люди могли бы счесть его обидным,(1) не проблема, они ж не слышат ультразвуков. (Да, да, читатель! Большие уши, писклявые голоса, ошибки в английском — все указывает на то, что между собой эльфы говорят на своем языке, неслышно для хозяев, как и положено благовоспитанным слугам).

— Шишку свою начищай! Рашпилем до стачивания заподлицо! Ишь, komsomoletz-dobrovoletz! — возмутился лакей гостевых покоев Квазимодо. В последнее время он прислуживал Долохову и совершенно забурел на этой почве. Одевался в наволочки, собственноручно раскрашенные черной спиртовой тушью в камуфляж «береза», ругался непонятно и требовал, чтобы его звали Kozolup, как русского атамана, имевшего, со слов Долохова, огромную сноровку и пятизарядную винтовку.

Наивные ушастики не ощущали срыва стоп-кранов, коих у каждого благовоспитанного домового эльфа больше, чем в Хогвартс-экспрессе. А просто Kozolup, дав отповедь сопляку, достал припрятанную за стеллажом ржавую подкову и стал начищать ее суконкой, подозрительно напоминавшей кусок зимней портянки Долохова. А Фелодеспот, отчего-то не удивившись, что домовик работает без приказа, предложил отметить избавление от Змея. Инициативу патриарха горячо поддержали и собрались тотчас же предаться самому разнузданному труду до упада, как в единственный отмечаемый эльфами праздник — День Родного Дома. Фелодеспот, однако, высказал опасение, что вторая оргия за год притупит остроту ощущений. Тогда смотритель винных погребов Перигрин (Пири) вбросил идею погулять по-людски. И выкатил бочонок подкисшего эля, который все равно нельзя было подавать к хозяйскому столу.

В культуре трудоголиков нет понятий «расслабиться» и тем более «напиться», спиртное не запрещено, а просто не вызывает интереса. Из любопытства каждый хоть раз да слизывал капельку со дна хозяйского бокала, но и только. Домовики набросились на кислятину с пузыриками, довольные уже тем, что пьют совершенно как люди. Быстро поднабравшийся Фелодеспот — гулять так гулять! — щедро оделил подопечных ящиком ржавых гвоздей, и тогда-то пошло настоящее веселье! Сравнительно ясный рассудок сохранял лишь Перигрин, натренировавший печень дегустациями.

В разгар трудовой оргии заглянул в гости Добби, щеголявший грязной наволочкой с гербом Хогвартса и разноцветными носками, прихваченными у паха резинками. Первый вольный эльф магической Британии хвастался, что зарыл в землю уже два больших узелка с накопившейся зарплатой и весело проводит свои законные выходные, начищая гуталином кеды самого Гарри Поттера, сэра.

Наливать малохольному побоялись. Фелодеспот дипломатично сбагрил его присматривать за камином в зале приемов, где бодрствовал хозяин Люциус. Само собой разумелось, что камин в присмотре не нуждался — дворецкий обновил на нем чары и подбросил дров не далее как утром. Однако сейчас он испытывал смутные опасения, это ж Добби. С другой стороны, еще хуже было бы прогонять и тем более поить элем неуправляемого вольняшку, которого по загадочным причинам не замечает охранная система мэнора.

Эльфийские мужики между тем увлеченно надраивали гвозди. То ли по капризу, то ли по ошибке неведомого древнего создателя их расы возвратно-поступательные движения при шлифовке-полировке приводят домовиков в экстаз. Юный Гордец сидел как долбанутый ступефаем, капая слюнями на отчищенный едва наполовину гвоздь, мужики поопытней поймали фазу плато и не торопясь возюкали шкуркой, растягивая полет в нирване.

Фелодеспот степенно беседовал с Перигрином, скрывая за плавностью речи свое потрясение магией нового Милорда. У Палыча она менялась поминутно! Сначала магия отдавала снейповской сладостью аконита. И вдруг как будто гноя плеснули: Метка наказала непослушного раба. Фелодеспот уже наблюдал такое — давно, в первое пришествие Змея. Собственная магия в мгновение ока становится чужой, предает, отравляет, грызет волшебника изнутри и стекает в ауру повелителя. Может долго течь, тут смотря сколько было и какая «труба». Тот волшебник обмер от ужаса и уже не пришел в себя. (Фелодеспот так и не узнал, кто это был, он же не глазами наблюдал). А новый Милорд возьми да убей Змея! Непостижимое колдунство. Мало того, он и магию змейскую присвоил, добавив к гнили аммиачный запах страха и животной ненависти. В тот момент Фелодеспот потерял сознание, а когда очнулся, вся дрянь испарилась в яростном жаре расплавленной стали! Нечто подобное он помнил только у старого сэра Иннокентиуса. Да и тот, если продолжать сравнение с металлами, носил в душе кипящую бронзу, а не легированную сталь, как новый Милорд.

Пири хоть и был способным мальчонкой, однако не разменял и девятого десятка лет и по незрелости психики воспринимал магию людей в координатах «сильная — слабая» и «полезная — вредная». Попытки Фелодеспота облечь в слова то, что надо ощущать, он воспринял как стариковскую болтовню и поддакивал, чтобы не вступать в пустой спор. Сошлись на том, что Милорд — победитель Змея не станет попусту обижать хозяев, а стало быть, и у слуг жизнь будет получше, потому что хуже, чем было, просто некуда.

— Сэр Иннокентиус, вот тот был Х’зяин! — сохраняя благочиние на мордочке, пьяно всхлипнул Фелодеспот. — Собс’нною ручкою изволил драть мне ухи за потерянный трензель!

— А это что за штука?

— Трензель, что ли? А ты не знаешь?.. Вот! — Фелодеспот назидательно воздел палец. — Ты не знаешь, а мне за него целый лорд драл ухи. Что подтверждает мою мысль: измельчал народ!

— Какой?

— Народ-то? А весь! Безызъянно! И мы, и маги… Русалки — сарказм природы. Сиськи с арбуз, а присунуть некуда! Они, вишь ты, икру мечут!.. Вейлы не бабы, а с-су…повой набор! Кентаф-фры — судебный казус: то ли ошибка селекции, то ли плод беспорядочных половых связей.

— Ты видел кентавров?!

— Ха, видел! А не хошь — семь лет на ножах с этими кобыла… кобылями?! Я ж прислуживал хозяину Иннокентиусу в Хоге, при директоре Диппете это дозволялось и приветстф-фофалось… Ух, как я их гонял! Как гонял!

— Кентавров?!

— А то ж! Бывало, подкрадешься, аппарируешь ему на спину да как гаркнешь в ухо: «Колись, лошадь, где трензель(2) хозяйский?!»… Так и не отдали, — понурился Фелодеспот. — Но хоть шороху я навел!

— Может, огденского? — понизив голос, предложил Пири, давно выжидавший момента, чтобы сунуть взятку патриарху. — За старые времена?

— Огденского?! — набычился Фелодеспот. — Ты, смотритель подвалов, предлагаешь мне хозяйский виски?!

— Из уважения, — уточнил Перигрин. — Я его по службе пробую, а уж лицу ваших достоинств и заслуг перед Домом Малфой тем более положено.

— А давай! Раз положено! — Фелодеспот широко махнул лапкой, потерял равновесие, аппарировал из немыслимой для человека позы и материализовался уже твердо сидя на прежнем месте.

Пири, как никто знакомый с воздействием алкоголя на ушастые организмы, оценил состояние патриарха и решил, что парой ржавых гвоздей тот не отдарится. Три это минимум! Из сегодняшнего ящика Пири успел умыкнуть аж пять штук, однако не спешил присоединяться к оргии. Чай, не мальчик. Он дождется, когда хозяева уедут в особняк на Французской Ривьере, и будет наяривать свою прелесть в полном покое, растягивая удовольствие, пока гвозди не сточатся в иголочки.

В общем, все как у людей, не хватало только неадекватного гостя. Эту вакансию заполнил, конечно, Добби.

* * *

Читатель, представь амбициозного молодого специалиста, готового трудиться без сна и отдыха, заряженного знаниями, но, увы, не имеющего опыта работы. Приходит он к леди-боссу и слышит:

— Отлично, я вас заждалась, сломайте тут все и постройте мне кондитерский цех и литейку.

— Литейку чего?

— Чугунолитейку.

— Где?

— Здесь!

— А кондитерский цех где?

— Да здесь же! Я же вам пальцем показываю: зы-десь. У вас плохо со зрением или со слухом?!

— Скорее с воображением. Мэм, я не могу представить кондитерскую чугунолитейку.

— Не надо ничего представлять! Делайте, как я говорю, я же вам разжевала, остается только построить. И попрошу без отсебятины!

Молодой находит решение. Чугун льется, раскаленный воздух идет в духовку на выпечку тортов, которыми кормят дракона, чтобы тот подогревал чугун. Леди-босс впечатлена. Единственное замечание — заменить дракона на пушистика. Как хотите, вы специалист, вам и карты в руки...

Молодой оклеивает дракона жаростойким пухом и, выполняя следующее пожелание леди, придает его мурлу гламурное выражение.

Леди наколдовывает зеркало, чтобы дракон восхитился своей внешностью, а он почему-то дохнет от обширного инфаркта.

Молодой изобретает кондитерский чугун, цех выходит на проектную мощность, залежи чугунных тортов не убираются «эванеско», и непонятно, что с ними делать. Устав спотыкаться, затейница объявляет, что с этим рукожопом все равно толку не добьешься и требует вернуть все как было.

Но как было, рукожоп особо не приглядывался. Он тогда ломал, а не изучал. «Ничего страшного, — думает он, — я знаю, что здесь была баня, и построю баню, исходя из соображений удобства и целесообразности». Тут и выясняется, что работа над безумными проектами фатально изменила его представления об удобстве и целесообразности, а также о путях их достижения и даже о добре и зле.

Такова вкратце история творческого дебюта Добби. Двадцать лет назад (а как вчера!) юная Нарцисса, вырвавшись из-под тяжкой длани Блэков, устанавливала в Малфой-мэноре свои порядки. Что она там городила, за давностью лет позабылось, да и какая разница? Главное было поставить себя, пользуясь безотказностью очарованного молодожена. В помощь леди был дан юный домовик тщедушного даже по меркам эльфов телосложения, за что и получил прозвище Добби.(3) Увы, увы, первое в его жизни самостоятельное дело под руководством взбалмошной дамочки необратимо сбило базовые настройки в неокрепшем мозгу, и Добби встал на тернистый путь балбеса и никчемы.

А ты думал, почему он так оригинально защищал Гарри от опасностей Хогвартса? Добби отнюдь не имбецил и не малфойский диверсант, как считают некоторые фикрайтеры. Он альтернативно мыслящий. Ничуть не хуже Дамблдора, который готовил Гарри к решающей битве с Темным Лордом, показывая киношку в думосборе. (Нет, парень, гранату я тебе не дам. Лучше посмотри, какой гад будет сидеть за рулем «Тигра»).

* * *

Отправленный приглядывать за камином в зале приемов, Добби наметанным взглядом определил узкие места, немедля приступил к оптимизации процесса и в рекордный срок обрушил дрова в топке, едва не подпалив брюки сэру Люциусу. В миг, когда облачко пепла с искрами вырвалось из-за каминной решетки, Добби забыл, что он первый вольный эльф магической Британии и сам Гарри Поттер, сэр, называет его другом, забыл, что трудился под невидимостью и ничто не мешает ему смыться неузнанным. Остался лишь ужас перед Хозяином. (Кстати, иррациональный. Люциус считал ниже своего достоинства собственноручно драть уши слугам, как делал его темпераментный дед. С другой стороны, нельзя заставлять провинившихся наказывать самих себя или поручать эту обязанность другим эльфам. Где хозяин дернет, там эльф оторвет. Они же, поганцы, перфекционисты. Не сумев разрешить эту дилемму, Люциус однажды сообщил залетчикам, что в следующий раз будет драть розгами и показал прут из метлы, вскоре бесследно исчезнувший. Это всё! Впрочем, под дурное настроение мог пнуть подвернувшегося засранца. А боялись, как Волдеморта).

Ударившись в панику, Добби аппарировал к своей старой лежке на чердаке, автоматически разогнал щелчком пальчиков поселившееся там семейство крыс и забился под изгрызенное вонючее одеяло.

Время шло. Хозяйский Зов не бил в голову, вызывая преступника на правеж. Добби вспомнил, что унижающей его эльфийское достоинство связи с хозяином больше нет. Почему-то стало грустно.

Из жизни пропала четкость, вот что. Раньше ведь как? Готовились всей общиной к большому приему, как по нотам разыгрывали перемену блюд, мгновенно убирали разбитое и разлитое, и это был оркестр! У тебя своя партия, у меня своя, а вместе мы музыка!.. Потом провожали пьяненьких магов, прибирались и, наконец, устраивали свой прием. Еда господская (готовили — себя не забывали), фарфор господский, да еще по приколу поставишь гостевую табличку с господского стола, подшаманив надпись: «М-р Добиус, эсквайр». Девчонки хихикают, жеманницы, глядь, а уж ножка шаловливая залезла тебе под наволочку, и не поймешь, чья, их двое напротив... Заработал — получай награду, а уж если не справился — сам виноват...

А сейчас? В Хогвартской общине Добби чужой. За стол посадят, но вот, к примеру, гербовую наволочку пришлось взять из корзины с грязным бельем. Не имеет Добби права на герб. Другие школьные, он вольный... Заглянул в родной дом — и здесь чужой. Дед Фили к нему всей душой, поручил камин в зале приемов. Налажал мистер Добиус. Бывает. Но больше, чем ошибка, сосет душу то, что ЕМУ. ЗА ЭТО. НИЧЕГО! НЕ БЫЛО!!!

Добби частенько наказывали без вины (по крайней мере, он так считал). Однако вина без наказания оказалась хуже, чем хозяйская несправедливость. Как будто его вовсе нет на свете.

Нет! Добби горд! Добби не позволит себя игнорировать! За очевидной виной воспоследует неотвратимое наказание, и он сам исполнит его и сам понесет!

Добби представил, как будет потрясен сэр Люциус его гордостью, и прямой честью, и в особенности разноцветными носками. Йесс!

Увы, сэр Люциус не останется навечно потрясенным. Очухается когда-нибудь. И спросит у старейшины общины, что делал чужой домовик у парадного камина и кто вообще пустил его в мэнор. А вот это уже ноу и даже фак.

Далее Добби занесло в этические дебри, кои я не берусь воспроизвести, поскольку давно обменял амбиции на соцпакет. Факт тот, что свидетелем своего наказания он выбрал леди Нарциссу. Может быть, ему просто хотелось покрасоваться в разноцветных носках перед великолепнейшей из блондинок. (Что заставляет снова вспомнить Дамблдора с его мечтой получить в подарок шерстяные носки. Яркие умы порой имеют сходные слабости). Не мне судить о мотивах Добби. Его шоу, ему и выбирать зрителя.

Великолепнейшая из блондинок спала, разметавшись, в рубашечке самого тонкого из шести видов акромантулового шелка, как будто облитая просвечивающим серебром.

Не подумай лишнего, читатель, люди сексуально привлекательны для эльфов не более, чем эльфы для людей. Однако любовь — понятие широкое и непрозрачное, как Янцзы. Я, например, люблю фотографировать ночной город. Но всегда получается дерьмо. Не хочу топить тебя в подробностях — шевеленка, шумы, козел, заглянувший в объектив на длительной выдержке, технически удачный, но банальный кадр. Дерьмо. Вот птички-белочки выходят на загляденье, и сердце к ним остыло. Удачный кадр не радует, поскольку стал нормой, и тем сильнее огорчает неудачный. А ночной город остается недосягаемым, и я люблю его фотографировать. А Добби любил Нарси. Мало того, он был способен с чисто эстетических позиций оценить прелести великолепнейшей. Он возблагоговел, как лягушонок перед Ниагарой.

Не меньше получаса Добби простоял в молитвенном экстазе, стесняясь побеспокоить свое божество. Наконец, решился. В свое время Гарри Поттер, сэр, запретил ему гладить руки утюгом и прищемлять уши печной дверцей. Оставалось убиться об стену.

Держа глазами выбранную на стене точку у изголовья прелестницы, вольный эльф попятился для разбега, подтянул резинки носков, разгладил ворованный герб и ринулся вперед с неотвратимостью скачущего в атаку тяжелого конника. Нарцисса...

А Нарцисса проснулась от крика: «Прости, любимая-я-а-а!».

Шлеп!

Леди... Я к вам обращаюсь. К вам, к вам, не оглядывайтесь. Да, именно... Приятно? Нет, ну приятно же, пускай даже влюбленный не совпадает с вашим идеалом на девяносто девять процентов. Процентик-то есть: он влюблен! А та рыжая, которая врет, что ей неприятно, вольна идти сама знает, к какой маме. Она ей нарисует свадьбу с Гарри Поттером.

— Добби, — томным голосом сказала великолепнейшая из блондинок. — Переставь комод!

Добби сполз по стене, отлип и переставил.

— Не туда, дурачок! Там он затруднит подход к трельяжу.

Первый вольный эльф магической Британии взрыднул от счастья. Труд. Труд вдохновенный — вот лучшее поощрение для трудоголика!

* * *

Добби вернулся к домовикам, потрясенный великодушием бывшей хозяйки. В экстазе разбил лоб о бочонок с остатками эля и разрыдался на чьих-то с готовностью предоставленных грудях.

— Арахна, — представилась незнакомка и немедля запустила руку молодцу под наволочку.

Добби умиротворенно вздохнул.

Арахна вздохнула разочарованно. Слуги похожи на хозяев, а Добби как-никак вырос у Малфоев. Когда мужчины в семье метросексуалы, не приходится ждать брутальности от домовика. Впрочем, слишком хорошо — тоже нехорошо, рассудила Арахна. Сейчас ее больше интересовало другое достоинство вольного эльфа: тот мог работать без хозяйского приказа. Например, по просьбе дамы, которой надо обворовать полицейский участок. Правда, все, что Арахна слышала о Добби (а поминали его в общине часто), сводилось к двум словам: ничего хорошего. Но перебирать варианты было некогда. Хозяйка приказала охранять Милорда победителя Змея и выполнять все его пожелания. Арахна оставила Милорда в ванной, однако после столь бурной ночи тот неизбежно захочет есть и начнет поиски с зала приемов, поскольку других мест просто не знает. А в зале Малфой, которому Арахна не доверила бы жизнь золотушного книзла.

Итак, решено: она берет на себя охрану, а Добби выполнит пожелание Милорда. Надо только его проинструктировать. Подробно и доходчиво.

— Есть работа, — вкрадчиво шепнула Арахна, для доходчивости теребя прутик эльфийского метросексуала.

Подуставшие домовики вяло надрачивали гвозди, Фелодеспот бубнил очередной панегирик лорду Иннокентиусу, пройдоха Перигрин поддакивал, баюкая завернутый в подол наволочки стыренный гвоздик. И все, буквально все при слове «работа» насторожили уши. Арахна не усмотрела в этом ничего особенного. На то и эльфы, чтобы работу любить.

(1) Если нанятые вами музыканты сыграют эту мелодию, знайте, что вас послали.

(2)Трензель — лошадиный руль, материализованная угроза «Пасть порву!». Железка (грызло), которая вставляется в пасть лошади, с двумя кольцами по краям для крепления ремней. Очевидно, что претензии домовика беспочвенны и оскорбительны для кентавров.

(3) Добби — имхо, тут анаграмма body. Исхожу из того, что в каноне много говорящих имен и названий. (Русские переводы коих, кстати, вызывают порой уважение, как Лютный переулок, порой недоумение. Хедвиг — Букля вообще диверсия против канона).

Публикуется как подарок читательницам.

Дом Тонксов

Самая яркая героиня семикнижья

Нимфадору Люпин-мысленно-по-прежнему-Тонкс разбудил толкнувшийся в животе ребенок. В Мунго сказали, мальчик. Тонкс уже выбрала ему имя: Тедди, чтобы стал медвежонком,(1) а не волчонком. Сейчас она плохо понимала, какой морок затащил ее под венец с потасканным профессиональным страдальцем. Романтические шрамы, байроническая угрюмость, робкое: «Я не достоин такой девушки», пугающе сильные руки. Грязь под ногтями, грязные ботинки, грязная голова. В других это вызывало отвращение, а в Люпине — почему-то желание по-матерински прижать к груди и обиходить… Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним…

Мучился Люпин с упоением и полной самоотдачей, находя поводы там, где другой и не заподозрил бы. С грустью говорил о «пушистой проблеме», мешающей устроиться на работу, и, помогая Сириусу Блэку громить родной дом, таскал мебель, как бригада грузчиков. Ходил в заштопанной мантии — это после года на профессорском окладе в Хогвартсе, с даровым жильем, питанием и волчьелычным зельем от Снейпа. Допустим, по холостяцкой безалаберности купил одну и ту порвал, а накопления успел прожить. Но есть же волшебная палочка и должно быть чувство собственного достоинства! Мог из рваной сделать целую? Хогвартский отличник с «превосходно» по высшей трансфигурации?

Неприкаянность Люпина волшебным образом испарилась, стоило ему оказаться под бескомпромиссным оком тещи Андромеды, урожденной Блэк (сколько бы ни выжигала ее с гобелена истеричка Вальбурга). Насильно усаженный за стол с газетой объявлений, он за полчаса нашел работу, достойную выпускника Хогвартса: помощник охранника автостоянки, дежурство сутки через двое, с возможностью подмениться (ага, в полнолуние).

В первое же дежурство Люпин по запаху выследил двоих подростков, промышлявших кражей магнитол. В два следующих задержал еще восьмерых — всю молодежную банду — и получил премию от страховой компании. Через месяц поймал профессиональных угонщиков — диплом от полицейского участка и предложение владельца стоянки обучиться на сертифицированного охранника.

Люпин воспрянул, отъелся; его суетливость битой жизнью дворняги все чаще сменялась спокойной грацией хищника. Тонкс уже совсем было поверила, что у нее будет семья, а у Тедди — настоящий отец.

Все рухнуло после двухминутного разговора мужа с Дамблдором (по камину, это царапнуло с неожиданной силой: Величайший Светлый разрушил ее жизнь, не соблаговолив оторвать задницу от скамеечки-«болтушки»).

Снова лишние движения рук, взгляд исподлобья. Пойми, Тонкси, он мне больше, чем родители (и жена, и ребенок)! Он сделал меня тем, кто я есть (размазней с дипломом)!.. Я не прощу себе, если не помогу в его борьбе… И ты не простишь! Остынешь и поймешь, что так надо!.. После всего, что он сделал для нас… Конечно, я думаю о семье! Разумеется. Но Дамблдор думает обо всех, это другой масштаб!.. Горжусь сопричастностью… Войдем в историю…

И — за дверь с прежней суетливостью битой собаки. На собрание Ордена, это же недолго, Тонкси, ты и сама могла бы... Боишься через камин? А я и забыл, что ты на седьмом месяце… Не забыл, это я неверно выразился, просто думал о другом… Ах, на восьмом?

Тонкси, у нас с Альбусом такие дела! Не могу сказать, принес обет… Пришлось отказаться от учебы… В конце концов, охранник — это не карьера для мага с десятью «превосходно» по ЖАБА. Вот победим, и я займу достойное место!

Нимфадора Люпин-мысленно-по-прежнему-Тонкс осторожно перевалилась на другой бок и погладила своего медвежонка в животе. Целитель Сметвик говорил: метаморфу родить, что плюнуть. Не сбивай организм с толку зельями и заклинаниями, и он сам, спасаясь от боли, расширит родовые пути.

Все равно страшно.

В окно стучались редкие капли дождя, одни застывали на стекле, другие скатывались, оставляя слезные дорожки. Подушка рядом с Тонкс осталась не смятой. Муж (пока муж?), наверное, мок в кустах под чьими-то окнами — а зачем еще Дамблдору оборотень, не для стратегического же планирования? Два года назад аврор Тонкс вот так дежурила у дома Гарри, сменяя вечно пьяного Флетчера. Она хотя бы знала, что охраняет Надежду магической Британии, а Люпин?..

Хотя какая разница, где он и чем занят или развлекается. Для нее и ребенка Люпин в одном месте: не дома. Под несмятой подушкой его дожидается пришедшее по магловской почте письмо об увольнении. За многочисленные прогулы, с указанием дат, когда мистер Конечно-я-думаю-о-семье уходил «на работу», и Тонкс собирала ему с собой жестянку с сэндвичами.

Люпин сделал свой выбор. Уже не муж.

И все же, почему ее так тянуло к этому тряпочному оборотню? Впору заподозрить амортенцию. Или бунт богатого сюрпризами организма метафорфа, которому приспичило родить. Впрочем, этот вопрос был ничтожным по сравнению с тем счастьем, которое ждало впереди. Она станет матерью, и к Мордреду всех светлых и темных заодно с серо-буро-малиновыми.

(1) Если кто не знает, плюшевый мишка обязан своим появлением президенту США Теодору Рузвельту, который в 1902 году отказался от сомнительной чести «поохотиться» на полумертвого медведя, привязанного к дереву. Зверя пристрелили, он все равно был не жилец. За сим пиарщики превратили его в трогательного медвежонка, спасенного великим политическим деятелем. И мир наводнили игрушечные медвежата, получившие известность как teddy bear (вот так, со строчной буквы) и только в России потерявшие имя.

Большой зал приемов усадьбы Малфоев

Люциус Малфой и Севи, милорд Победитель Змея

— Лорд Малфой! Ты здесь?

Легок на помине!

Малфой привстал, показываясь вселенцу из-за высокой спинки кресла. И от потрясения чуть не плюхнулся на задницу, поминая Мерлина всемогущего и всю силу его чресл.

По парадной лестнице, помнившей Вильгельма Завоевателя, в зеленом купальном халате, наспех трансфигурированном из занавески и сохранившем тут и там перекосившиеся гербы Малфоев, шлепая красными пушистыми тапками Беллы, в первый час пополуночи двадцать девятого числа летнего месяца июня спускался человек с лицом Северуса Снейпа. Лицо обрамляла роскошная грива, иссиня-черная с антрацитными переливами, ниспадающая на плечи свободной волной. (Засранец Севи, зачем скрывал?! Ничего же общего с вечно сальными патлами Ужаса хогвартских подземелий)… В завидно длинной галерее малфоевских предков один за другим пробуждались портреты и, уронив аристократические челюсти, молча провожали взглядами голоного охальника. Лишь дитя гламурного века, умершая родами в юном возрасте леди Ариадна, урожденная Паркинсон, стреляла глазками, прикрывая веером фамильный курносый нос.

— Севи сука, — резюмировал Малфой.

— Я уже это говорил, только не вслух, — заметил человек с лицом Снейпа. — Ты по какому поводу?

— Такую красоту скрывал!

— Люц, ты полагаешь, что лучше было бы разгребать проблемы с влюбленными старшекурсницами и особенно с их отцами?

— Севи? — ответил на «Люца» Малфой.

Вселенец подумал и решил:

— Буду Севи. Чтобы сущности не умножать.

— А где… Лорд?

— Чучело? Тут, куда ему деться, — вселенец-отныне-Севи хлопнул себя по животу с таким видом, как будто проглотил Волдеморта живьем. — Люц, накорми! Белка заказала какие-то пирожные, и то не успел съесть. А мне бы мяса!

Пока гость спускался в гостиную, Малфой вызвал домовика и потребовал стейк.

— Три стейка. Если ты не будешь, — уточнил подошедший отныне-Севи. — С кровью. Можно без гарнира.

Руками пододвинул себе второе кресло и уселся тет-а-тет с Малфоем.

— Колдовать не пробовал? — спросил Малфой.

— Не в помещении же… Потренируюсь, обвыкнусь. Я и палки оставил от греха подальше, обе — свою и трофейную.

Провоцирует, решил Малфой. Что ж, логично. Он ведь рассматривал возможность заавадить вселенца, а вселенец, стало быть, рассматривает возможность получить аваду. И снимает проблему в своем авантюрном стиле: мол, вот он я, один и без оружия, если надумал убить, то попробуй!

— Это правильно. Непривычное оружие только мешает, — заметил Малфой, опустив заверения в лояльности. — Позанимаешься, закрепишь навыки… А пока возьми в охрану Крэбба и Гойла. Не сегодня завтра сюда заявится толпа, и далеко не все будут благодарны тебе за смерть Лорда.

Вселенец положил ногу на ногу и покачал на кончиках пальцев красный шлепанец Беллы.

— А она пускай приглядывает со стороны, — понял намек Малфой.

— Мы так и договорились. Белку еще отмазывать надо — много накуролесила. Пока не стоит раскрывать, что я в ней заинтересован.

— Так что у тебя с Лордом? — коснулся главной темы Малфой.

— Ничего. Я натурал! — вселенец натянул на физиономию Ужаса Подземелий кривую улыбку. — Проблем нет, Люц, но позволь без подробностей. Я есть хочу.

Дрожащий от почтения домовик принес мясо и, прежде чем исчезнуть, поклонился на две стороны. Хозяину первому, но гостю глубже. Малфой размеренно задышал, унимая гнев. Вот же мелкий мерзавец!

— И нет, я не слишком самоуверен, — по-своему понял его вселенец. Навис над стейком и с целеустремленностью нюхлера заработал ножом и вилкой.

Малфой молча смотрел.

— Ведь не отстанешь? — безнадежно вздохнул вселенец.

Малфой покачал головой:

— Риски слишком высоки — для всех, кто за тобой пойдет, для их семей. А ты не можешь знать все наши петельки и крючочки... Рассказывай, может, подскажу что полезное. Или просто успокоюсь.

— Не знаю, как рассказать, чтоб ты понял реальное положение…

— Объясни на примере, — посоветовал Малфой.

— Я думаю, — буркнул вселенец.

Мыслительный процесс тянулся, пока вселенец, не стесняясь показывать аппетит, поглощал оставшиеся стейки под старый кларет. Бокал с вином материализовался по собственной воле (никто не заказывал!), едва лишь вселенец повел взглядом, и аккуратно пополнялся после каждого глотка. Самый же удивительный факт из жизни своевольного напитка состоял в том, что именно этот бочонок — прадедовский, с рубиновым оттенком — закончился неделю назад. По крайней мере, так было доложено хозяину, сэру, когда он ревизовал винные подвалы, изрядно опустошенные свитой Лорда.

Зато сейчас у Малфоя появилась возможность скрасить ожидание, придумывая казнь домовику.

— В магическом сообществе есть понятие морально-волевой подготовки? — оторвался от еды вселенец. — Не как предмета для пропагандистских спекуляций, а как методики?

— Спекуляций? — сделал стойку на знакомое слово Малфой.

— Я так и предполагал, — резюмировал вселенец и снова врубился в мясо.

Наконец, он отвалился от стола (над манерами работать и работать, отметил Малфой) и начал:

— Объясняю на примере. Квирелла помнишь?

— Севи рассказывал...

— Нет, — перебил вселенец, — лично ты, член Попечительского совета, помнишь профессора, который два года преподавал в Хоге: магловеденье, потом ЗОТИ?

— Помню вонючий тюрбан, — с беспомощным видом признался Малфой.

— И так все! Квирелл — ворон из подвида мечтателей-затворников. Добавь харизму тротуарной плитки и уникальную способность оставлять людей равнодушными. Декан Флитвик не раз высказывал подозрение, что застенчивый Квири подсознательно использует Отвод глаз, однако забывал проверить свою догадку. О нем вообще забывали, едва отвернувшись.

В Хогвартсе Квирелл сделал карьеру от самого непопулярного ученика до самого непопулярного профессора. Предмет свой, магловедение, преподавал по учебнику, и живущие в двух мирах ученики превратили профессора в клоуна.

— Все ходили на «маглу» как в цирк, — вставил Малфой. — Расскажешь, как с дедом в автомобильной пробке стояли — ржут, не верят. Зачитаешь из учебника, что перед машиной должен идти человек с флажком,(1) сам ржешь… А Квирелл, выходит, чистокровный?

— Скорее всего. Лорда это не интересовало, а я знаю не больше, чем он. Какой-то Пи Пи Квирелл пописывал в «Вестник зельеварения» непрактичную заумь вроде «Влияние фаз Луны на...», так что Квиринус точно не у маглов самозародился…

— Странно слышать от тебя столь пренебрежительный отзыв о роли фаз Луны в зельеварении! — заметил Малфой.

Вселенец ответил совершенно снейповской гримасой «Боже, за что ты заставляешь меня выслушивать этот бред?!».

— Люц, я лет пятнадцать назад объяснил тебе, что учет фаз бесполезен, пока нет стандартизации сырья по действующим веществам. А хочешь, расскажу, как была одета Пенелопа Аткинс, когда ты представил нас друг другу?

— Разве она была еще одета?!

— Она порывалась снять панталоны, а ты настаивал, чтобы это право было предоставлено мне как дебютанту. В итоге вы порвали кружева, Пенни обиделась, и мой дебют был отложен... Люц, память я получил в полном объеме. Если тебя еще что-то интересует, просто спроси. Сегодня я отвечаю на все вопросы, завтра жду твоего ответа: ты со мной или не со мной.

— Риски слишком высоки, — повторил Малфой, теперь это звучало как извинение. — Ты рассказывал о Квирелле.

— Я бы уже все объяснил, если бы не твои провокационные заходы, — пробурчал вселенец. — Итак, о Квирелле. Летом девяносто первого Аврора Синистра, перебрав спиртного на вечеринке по случаю завершения учебного года, затащила Квири к себе в башню, и тот познал женщину. Наутро как истинный джентльмен он сделал Авроре предложение. Публично, в Большом зале у профессорского стола — господь знает, какого подвига это потребовало от законченного социофоба, который и лекции свои бормотал по книжке, боясь поднять глаза на слушателей. Счастье, что ученики уже разъехались на каникулы... Коллеги аплодировали, Дамблдор пустил слезу… «Невеста» же ответила искренним недоумением: она не помнила прошедшей ночи! Тут Квири, наконец, взорвался: высадил двери бесконтрольным выбросом и помчался на Астрономическую башню, бросаться на камни. Но был перехвачен домовиками и попал в добрые руки Дамблдора… Люц, он похож на идейного Гвардейца Смерти?

— Не вижу разницы, — отмахнулся Малфой. — Идейный мог добровольно принести себя в жертву ради Лорда, безыдейного могли поймать и принести в жертву. Все равно в итоге гниющий заживо человек, одержимый темным духом. А что там произошло в Албании, сейчас никто не скажет.

— Государственный переворот там произошел, — буркнул вселенец. — Тотальный развал экономики, магическое отребье под шумок грабило могилы и музеи. Одна из британских банд озаботилась купить в Министерстве бумажку и получила статус экспедиции. А добрый волшебник Дамблдор засунул туда несчастного Квири.

— Зачем?! — изумился аристократ.

— Официально — устроил мальчику боевую стажировку на должность профессора ЗОТИ. А на самом деле, я полагаю, запутывал следы. Квири, видишь ли, провел ритуал призыва на опушке Запретного леса, считай, под окнами Хогвартса — с башен его точно было видно. Есть повод для вопросов к директору, не правда ли? А так все списали на Албанию. Это ж Терра Инкогнита! Где, как не в Албании витать не упокоенным духам темных лордов, приставая к прохожим, — сыронизировал вселенец, с такой точностью повторив интонацию Снейпа, что у Малфоя дрогнуло сердце.

— Не ты ли убеждал меня, что Квирелл не был фанатом Волдеморта? — напомнил Малфой. — А теперь говоришь, что он сам провел ритуал.

— Так это вторая попытка суицида, предпринятая после душеспасительных бесед со светлейшим дедушкой. Квири призвал дух Темного Лорда как своеобразное посмертное проклятье. Казалось очевидным, что сильнейший темный маг современности вышибет застенчивую душу из тела и останется его полновластным хозяином. Тогда всем, кто не замечал Квиринуса Квирелла, пришлось бы обратить внимание на монстра в его облике.

— Считаешь, что Дамблдор знал?!

— Давай рассуждать. Что это за идея вообще: отомстить, пожертвовав свою тушку Темному Лорду? Я ловил за руку юных самоубийц, и у всех одна мысль: «Вот застрелюсь и буду лежать, бледный и красивый, то-то все обрыдаются!». Для них лишить мир себя — уже месть вселенского масштаба, и Волдеморт не нужен. Квирелл не исключение, он же сначала побежал с башни прыгать… А отомстить через Волдеморта — идея другого порядка, ее измыслил старый хрен с комплексом Герострата, видевший не одну смерть и знающий: порыдают и будут жить дальше. А он им не даст жизни.

— Не понимаю, зачем это Дамблдору, — подумав, признал Малфой, — но ты прав: все сходится на нем. Одержимость не подцепишь, как простуду; я и раньше не сомневался, что над Квиреллом провели ритуал, только грешил на неизвестных сторонников Лорда в Албании. А раз не в Албании, а в окрестностях Хогвартса, то Дамблдор по крайней мере знал…

— Квири был один, — уточнил вселенец.

— Тогда наверняка Дамблдор. Не по книжке же Квирелл провел некромантский ритуал. Научили. А Дамблдор баловался некромантией еще в годы нежной дружбы с Гриндевальдом…

— … Ибо не бывает света без тьмы, — со Снейповским оскалом закруглил вселенец. — Теперь по сути нашего вопроса. Квирелл хотел отдать свое тело, Волдеморт хотел взять. И ничего не получилось! Тело отторгало чужую душу на уровне иммунной реакции, как оспу.

— Что-то не слышу обреченности в твоем голосе, — сказал Малфой.

— А я не обреченный, вот и не слышишь. Ритуал я не проводил, превращать себя в коммуналку не позволю…

Люциус недолго поразмышлял над «коммуналкой» (communis — общий, видимо, нечто вроде Хогвартских спален, отравлявших воспоминания о школе) и недоверчиво заметил:

— Тем не менее, дух Лорда находится в твоем теле!

— Не выгонять же! — пожал плечами вселенец. — А то лови его потом… Хотя, если тебя беспокоит мое здоровье, можешь взять его на передержку.

Малфой сглотнул ком в горле:

— Нет уж, благодарю покорно!

— Напрасно, ты мог бы узнать много нового. Думаешь, откуда такие подробности о Квирелле?

— Вы… общаетесь? — дрогнувшим голосом спросил Малфой. Представилось, как маленький Волдеморт у него в черепе подает команды.

— Картинками объясняемся, как дикари. Похоже, он и мыслит картинками… Люц, это ненадолго. Его держат в нашем мире несколько совершенно разных предметов. Я пока не улавливаю, что между ними общего, зато представляю, где искать.

— Хоркруксы, — подсказал Малфой, — якоря души.

— Ты знал?

— В общих чертах все чистокровные знают. Был такой Герпий Злостный, разорвавший свою душу, чтобы стать бессмертным: если его убьют, половинка души не сможет уйти на перерождение, а будет витать поблизости от второй, заключенной в хоркруксе. Про Полудушного рассказывают непослушным детям, чтобы осознали опасность необдуманных опытов с магией. А вот ритуал создания хоркрукса знал только Лорд… Сколько он их наделал?

— Была тетрадь в черном дерматине, — стал перечислять вселенец. — Уничтожена мелким Поттером еще в девяносто третьем. Обрывок души из Нагайны сейчас во мне. Остаются: чаша — у Белки в Гринготсе, диадема — в Хогвартсе, кольцо — в какой-то избушке-развалюшке и медальон — в пещере с мертвецами. Медальон, типа, заминирован на неизвлекаемость: там надо яду напиться, и мертвецы вроде не мертвецы, а охрана. Проще на месте подорвать.

Малфой слушал, оцепенев.

Еще в Первую магическую ходили между Гвардейцами Смерти глухие разговоры, что стремительно теряющий связь с реальностью Лорд стал жертвой неосторожного эксперимента. Хоркрукс упоминали во втором десятке версий, сами не веря. Это ж наипорочнейшее из всех волхвовских измышлений. Табу, с детства вбитое в подсознание любого мага, кроме разве что маглорожденных. «Немедленно положи мамину палочку и послушай, что я расскажу»… Люциус помнил свой смешанный с любопытством ужас, когда ожившая метка выдернула его из-за семейного стола на кладбище. Опрокинутый котел с остатками зелья, взрыхленная земля на могиле Реддла, жуткая харя воскрешенного Лорда — все говорило о том, что древний ритуал воссоздан. Отныне он, лорд Малфой — раб Полудушного из сказки… А Змеемордый, оказывается, и Полудушного перещеголял. Одна-шестая-душный… Нет, одна седьмая: шесть хоркруксов, да самому что-то оставалось. Или считать надо иначе: душу пополам, потом половинку пополам?..

— …Насколько я сейчас понял, поэтому Чучело и не прижилось у Квирелла, — как будто подслушав его мысли, заключил вселенец. — Ритуал был проведен, дверь открыта. Квири ждал бандюгу, а вполз вовсе уже не человек — нечто, которое неизвестно куда поставить, а может, положить или повесить. Организм или что там отвечает за такие дела просто не воспринял его как душу.

Вселенец сделал паузу, чтобы смочить горло кларетом. Не успел он вернуть бокал на стол, как послышался щелчок мягких пальчиков, и уровень вина подскочил до предписанной этикетом трети объема. Малфой испепелил взглядом то место, где, предположительно, находился скрытый невидимостью домовик. Место нагло хмыкнуло.

— Люц, не обижайся: вы служили уроду. От человека у него стереотипы поведения, наработанные в лучшие времена, остальное — животные инстинкты и немотивированная агрессия. Личности, воли — на крысенка еле наберется. Крысенок был хитрый: раздобыл гранатомет и держал всех в страхе…

— Что раздобыл?

— Это я про магию. А вообще гранатомет — мощное ручное оружие, во всем превосходит «бомбарду», только однозарядное или вовсе одноразовое. Но, Люц, крысенок с гранатометом это не сверхкрысенок, а тот же ратус вульгарис, только с гранатометом. Он себя чувствовал полновластным повелителем, когда вас в ничтожество вгонял. Кому это может нравиться — повелевать ничтожествами? Или взять пытки. Что за удовольствие, когда у тебя объект обосрался?

— Белле нравится, — мстительно ввернул Малфой.

— Так она сломанная в Азкабане. И Лорд ваш сломанный с детства. Навалил в штаны под бомбежкой и давай темную магию учить. Чтоб вооружиться перед лицом опасности. Сорок лет вооружался и все равно бздел!.. Это когда вас так бомбили?

— Э-э-э… В войну? — предположил Малфой.

— М-да, кого я спрашиваю… К гадалке не ходи: богатенькие отсиделись в своих мэнорах, а до других и дела нет.

— А что они могли — палочкой от бомб отмахиваться? Сам я, понятно, не застал, но, помню, дед меня водил по магловскому Лондону, и руины попадались тут и там. Пристойненькие, с заборчиками, на заборчиках кирпичики нарисованные. А шли уже шестидесятые, я через год в Хогвартс поступил.

— Что ж твой дед не пригрел сироту? Увез бы его от бомбежек, глядишь, и не стал бы ваш Лорд психопатом.

— Всех не пригреешь, — буркнул Малфой.

— А теперь придется!

С минуту аристократ и вселенец бодались взглядами, пока Малфой не опустил глаза.

— Люц, главный лозунг нашего движения: в гражданской войне победителей не бывает. Вся нация пострадала. Все, кто может, помогают всем, кто нуждается... Пора замаливать ваши грехи, герои сопротивления, — жестко сказал вселенец. — Не всё коту масленица!

«Русский, — со сложным чувством подумал Малфой. — У настоящего Севи было присловье про пироги с котятами, а он подхватил у Долохова».

— Что ты сказал про кота? — спросил он, проверяя догадку. — Русские правда их едят?

— В ритуальных целях, Люц. Откармливают кота маслом, весной съедают. Под водку из самовара, пляски с медведем и хоровое исполнение гимнов пробуждающейся природе и матерных частушек. Праздник так и называется — масленица...

Вселенец встал:

— Пойду, а то Белка ждет… Люц, а почему болтали, что она сумасшедшая? На мой взгляд, прекрасная женщина: яркая, умная, темпераментная! Другое дело, что недо… В общем, теперь это неактуально.

— Правильно болтали, Севи, — Малфой впервые назвал вселенца именем друга и удивился, как легко это вышло. — От «недо» все болезни, только похмелье от «пере».

— Думаешь?

— Уверен, — ответил скользкий друг.

(1) По дорогам Англии XIX века курсировали паровые тягачи, они же рутьеры, с безрельсовыми поездами в два-три прицепа. (Один из таких стремительных домкратов, испытанный в России в 1870-е годы, разогнался под горку до девяти верст в час, но адский водитель не справился с управлением). На совести британского парламента остается закон, предписывавший пускать перед пыхтящим и лязгающим тихоходом человека с флажком и дудкой.

Особняк в Опалихе

Снейп-уже-подполковник и Сурок

«А счастье было так... близко. Так... возможно!», — театрально заламывая руки, прошептала старшеклассница с комсомольским значком. И показала Снейпу язык.

Чужая память время от времени подбрасывала сложные ассоциации, в которых он даже не пытался разбираться, опасаясь пропасть в дебрях. О чем молят комсомольцы, почему на значке написано «ВЛКСМ», в чем прикол шутки «Джон Ленин» и в каких отношениях сия девица (симпатичная!) состояла или состоит с Палычем — все вопросы в порядке поступления откладываем в долгий ящик и продолжаем жить. В сухом остатке — «А счастье было так близко, так возможно!», Пушкин, классики потому и классики, что струны вечные в душе нашли. Описывал Сан Сергеич переживания провинциальной дворяночки, а попал в чувства, испытанные Снейпом во время короткого допроса партизана.

Если человек показывает знакомство с рецептом зелья (не настоя, не отвара, не тинктуры — зелья!), он имеет отношение к волшебному миру. Это единственная аксиома, не вывернутая наизнанку в здешней сказке барда быдла. Итак, Алесь Акулинич. Второе — в мире простецов фамилия, а в магическом — матьчество. «У них» (в роду? В ковене?) способности передаются по женской линии, поэтому неважно, кто внес Y-хромосому, а важно, что Х-хромосома у него правильная, от самой Акулины Ефросиньевны, стало быть, зачатая от него дочь будет ведьмой. Та же правильная хромосома помогла Алесю стать волшебным массажистом, но не более того. По британским меркам он сквиб или слабенький волшебник. В ведьмовских родах все мужчины такие, поэтому специального названия у них нет. Но и это еще не все, как говорят ведущие телемагазинов, когда хотят всучить вам вместо одного дерьма два дерьма. Ведьмы «у них» практикуют какую-то языческую магию: черные кошки, полеты голышом на метле, шабаши на горе и все такое. Выросший у прабабки Алесь прекрасно разбирается в лекарственном сырье, похвалился, что, пока оставался девственником, дважды находил цветок папоротника, который Снейп считал баснословным. При этом волшебные палочки Алесь видел в мультиках да в цирке и считает реквизитом фокусников. «У них» практикуют другие чары, ритуально-обрядовые, весьма эффективные, но долгие в исполнении.

Дверца в волшебный мир приоткрылась, но Снейпу там не было места. «Скрипач не нужен», — подсовывала идиому чужая память. (При чем тут скрипач?).

Снейп отослал массажиста, вымыл руки со щеткой, ополоснул из бутылки паленым виски и полез в вену пальцами.

— Помнится, кто-то ржал, когда Рэмбо зашивал рану грязной иголкой, — заметил Сурок, глядя на его манипуляции.

Ржал, подтвердила чужая память. В том дерьмище вообще на удивление много ржали. Выменянный на две бочки бензина видак сам по себе обеспечил хорошее настроение (в Союзе обошелся бы в полугодовой оклад капитана). Кассеты с боевиками выгребали в домах духов, кажется, те относились к ним как к учебным пособиям — чем не повод для веселья? Учитесь, правоверные, стрелять с рук из шестиствольного авиапулемета и не забывайте расслабиться, вставляя себе вилку от электропривода... Англоязычная озвучка ложилась на рязанский слух перлами уровня «Маня комбайн вела» (Money can’t buy me love), а жлобоватый прапорщик вписал себя в дивизионный фольклор, заявив ревизору: «Тр-раст ми!»... Было, было над чем поржать под ночным афганским небом, неестественно звездным, как в Планетарии.

Однажды «духи» затащили в горы тяжелые минометы, и рота за час потеряла десять процентов личного состава. Видак забросили, а когда хватились, в коробке оказались камни. Грешили на отбывшего учиться капитана, хотя не исключено, что пропили свои же солдаты. Уважение к командиру этому не препятствовало. Палыч не сомневался, что пускай не каждый, а каждый второй или каждый третий при случае закроет его собой от пули. В этой системе ценностей видак стоил чуть больше, чем ничего. Поднадоевшее развлечение, которое можно обменять на другое развлечение — спирт или легкую травку.

— Я не Рэмбо, я руки вымыл! — невозмутимо констатировал Снейп. — А вообще при большом желании можно найти смысл даже в голливудщине. Скажем, Рэмбо не рассчитывал дожить до сепсиса. Или надеялся дожить до ударной дозы антибиотиков. Хотя я смутно представляю, что в голове у янки, — признался он сразу за себя и за Палыча. — Вижу апломб ни разу не битых богатеньких мальчиков. А что за ним?

— Если ты про Афган, то вряд ли там воевали богатенькие. Как и с нашей стороны, — возразил Сурок.

— Так я не про деньги, а про понты. Мы могли пешком дойти до Союза и понимали, что если просрем Афган, то вместо нашей базы будет американская с нацеленными на нас ракетами. А они через половину земшара прилетели на сафари, человечков пострелять и зелени срубить по-легкому. Взять хотя бы тех типов в ночном камуфляже. Наделали нам двухсотых, своих духов сточили в ноль и как ни в чем не бывало выходят с белым платочком торговаться: за тысячу отпустишь? А за две? Да с такими снисходительными рожами, как будто я туземец какой. А они, стало быть, цивилизованные. Наемники в заднице мира. Даже не морпехи — частная армия, отребье вроде Флетчера.

— А кто это — Флетчер? — не пропустил обмолвку Сурок.

— Жулик у Диккенса, — нашелся Снейп. На миг обмер: а они тут Диккенса знают? Из чужой памяти всплыл длинный, как товарный поезд, ряд томов в солидном темно-зеленом коленкоре. Наследство подполковника. Дома Снейп видел только двухтомник из серии «Best of» и разрозненные издания, да и нельзя ожидать большего от библиотеки рабочего городка.

— Но бойцы они нехилые, — вставил Сурок. — Я уж думал, всё, двухсотым домой вернусь.

— Хилые, — заверил Снейп. — Ты срочник, и ты здесь, а они считались профессионалами и остались там.

— Так-то да, — согласился Сурок. — Опа! Полезло!

Снейп, не боясь оборвать, тянул из надрезанной вены тромб, похожий на присосавшуюся к пальцам пиявку. Простое «акцио», джентльмены, и сломанный школьный стереотип «намерение — слово — жест». Рассуждая логически, своего волшебства палочка не добавляет, она вроде шланга, направляет поток из твоего источника. А если пальцем ткнуть куда тебе требуется, то направлять не надо, ты уже не промахнулся. Колдуй, как с палочкой, только без палочки.

— Все!

— Аллес! — одновременно выдохнули Снейп и Сурок.

Тромб, чуть не убивший Палыча, крендельком свернулся на чайном блюдце с аляповатым орнаментом из цветов сирени. Показывать Сурку фирменное беспалочковое «эванеско» Снейп поостерегся — рано, пускай привыкнет к «экстрасенорике», — но и смывать волшебную кровь в канализацию было бы неправильно.

— Сур, ты на радикулит жаловался? Заголяй спину, — скомандовал Снейп.

Он был готов к долгим выяснениям: «А зачем?», «А ты уверен?», «А где научился?». Но сержант запаса молча повернулся спиной и задрал футболку.

— Так достаточно? Или джинсы приспустить?

— Нормально... Здесь?

— Ох...

— Здесь, — констатировал Снейп, водя рукой по больному месту. — Да у тебя диск смещен.

— Знаю. Я ведь ни много ни мало к самому Касьяну пробился. Сеанс — штука баксов. Он стукнул кулаком, диск встал на место, и — «Следующий!».

— На месяц хватило? — поинтересовался Снейп.

— На полтора. Я берегся, пояс носил.

— Он к старой травме добавил новую. Несколько таких сеансов, и диск твой стал бы выскакивать от громкого пука.

Снейп, растирая в пальцах склизкий тромб, начертал вокруг проблемного диска руну Урус и погнал цепочку вверх вдоль позвоночника.

— Щекотно, — поежился Сурок. — Ты что там пишешь, «С Новым годом»?

— Стой спокойно. Руны пишу.

— Эсэсэвские?

— Почему как руны, так эсэсовские? Скандинавские руны, им две тысячи лет. А есть еще тюркские и другие, но я даже не интересовался. В одних скандинавских столько вариантов, что черт ногу сломит... Теперь бережно, как будто несешь на голове ведро с водой, подойди к двери и виси на руках, сколько удержишься.

— У меня перекладина имеется, — обидчиво сказал Сурок. — И тренажеры.

— Поздно, батюшка, — ответил подвернувшейся фразой из анекдота Снейп. — Позвоночник уже разогревается, чувствуешь?

— Печет, — подтвердил Сурок. — Я думал, мне только кажется. Ты ж не финалгоном...

— Не финалгоном, а своей экстрасенсорской кровью. Заряженной по самое не балуйся. Повисишь, диск встанет на место. Потом не спрыгивай, а так же бережно сползи и сразу ложись. На спину, ровненько, по стойке смирно.

Сурок добрел до ближайшей двери и повис носом в полотно. Аккуратно, точно и в срок. В Хоге бы таких учеников... А что, и научу, — растрогался Снейп. — Если он окажется сквибом, вообще будет идеальный помощник.

— Сур, тебе не приходилось видеть то, что другие не замечали?

— В детстве, билетики выигрышные в книжной лотерее. Которые с полтинником выглядели поярче других, а с трешкой наоборот, как через грязное окно. Их же печатали с разных клише, вот маленько и промахнулись. А у меня цветовосприятие сильно выше среднего. Если, скажем, старую машину подкрасить, легко попадаю в колер.

Пока Сурок не видел, Снейп залечил поврежденную вену и свел края раны. Дальше пускай заживает без магии. Ослабил затянутый на ноге жгут — не кровит. Снял жгут совсем и стал разминать атрофированную цыплячью мышцу.

— У тебя-то как, порядок? — поинтересовался Сурок.

— Нормально. Сейчас микстурки хлебну и станет идеально.

Зелье отстаивалось, приобретая эталонную прозрачность. Снейп хлебнул через край кастрюли горячего. Мерзость. На дне колыхались лохмотья разваренных пиявок и остатки не вступивших в реакцию трав. С растительным и животным сырьем никогда не угадаешь точную дозировку, классический пример — ягоды шиповника с одного куста могут вдвое различаться по содержанию витамина С, потому что одни росли в тени, другие на солнце.

— А микстурка зачем? — не отставал Сурок. — Ты же вытащил тромб.

— Это не значит, что через неделю меня не прикончит другой. Раз началось тромбообразование, то надо лечить весь организм, а не таскать по одному.

— Командир, не пойми превратно... Я в тебе уверен больше, чем дошкольник в папе. Но хотелось бы ясности. Военные врачи классные. Я считаю, что лучшие врачи — военные. И они тебя не могут вылечить. А ты сварил микстурку в кастрюле и готово?

Не спеша с ответом, Снейп подъехал в коляске к стойко висящему на двери экс-сержанту, осторожно коснулся больного позвонка и подтолкнул магией уже готовый встать на место диск.

— Слезай, критик. Неистовый Виссарион. Осторожно, цепляйся за меня.

— Это кто неистовый, отец Иосифа Виссарионовича?

— Это Белинский.

Чужая память работала, как надежный суфлер. Снейп повторял ее тихий шепот и уже задним числом узнавал, что за хрен с горы Белинский и заодно само выражение «хрен с горы». Интересно, у подполковника так же? Заключая с ним договор, Снейп был уверен, что отправляет русского на смерть. А сейчас не сомневался, что Палыч расправился с Волдемортом, как повар с картошкой. Другое дело, жив ли. Бросок Нагайны мог опередить человеческую реакцию или Петтигрю кинуть аваду в спину. Но первый удар был за русским, а значит, в Британии больше нет Темного Лорда.

Помогая, насколько мог в своей коляске, Снейп уложил Сурка на пол и проследил, чтобы плечи были на одном уровне и голова не повернута набок.

— Лежи, не вертись, смотри перед собой. Встанешь через четверть часа, тогда сравнишь лечение мое и Касьяна.

— А глазами косить можно? — поинтересовался неугомонный Сурок.

— Глазами можно. Только зачем?

— Так смотреть не на что! Хоть бы муха на потолке, а так у меня информационный голод начинается!

— Тебе рассказать про Колобка? — поинтересовался Снейп.

— Про курочку Рябу. С вот такенными яйцами Фаберже!..

— Не ржать! — предупредил Снейп.

— А дышать можно?

— Через нос и через раз... Сур, у тебя сейчас обмен веществ несется с такой скоростью, которую и представить не могут самые военные из военных врачей. Любая твоя активность может его подстегнуть, а дальше подстегивать некуда.

— Тогда что, я на взлет пойду?

— Тьфу!

Большой зал приемов усадьбы Малфоев

Люциус Малфой и Арахна

Вселенец умчался, на ходу зажевав трапезу веточкой петрушки «Чтоб изо рта не пахло, Люц, я же с дамой!»

В родовом гнезде Малфоев на парадной лестнице валялся потерянный второпях красный тапок Беллы.

Люциус понюхал оставшийся после гостя бокал: точно, кларет. Этому наливают, а для хозяина, сэра, кончилось!

— А сейчас я буду кого-то убивать, — зловеще произнес Люциус. — Эй, как тебя! Динки, Шминки?

— Арахна! — перед Малфоем предстала массивная, как троллья лапа, домовуха Блэков. — Минуту, сэр, я предупрежу хозяйку Беллу, что больше не смогу ей прислуживать!

— Ты как разговариваешь?! — опешил Малфой.

— Сэр?

— Ты разговариваешь ПРАВИЛЬНО! — изобличил Малфой.

— Милорд приказал не придуриваться. Я выполняю.

— Ты хочешь сказать…

— Не хочу. Но я вас поняла, сэр: да, любой домовик зрелого возраста. А коверкаем речь, потому что слуги не должны быть умнее хозяина. Защитная реакция, сэр: умным сильнее достается.

— Не знал… — прошептал Малфой. Хотелось ущипнуть себя. И провериться на дурманящие зелья.

— А вам и не надо знать, сэр. Во многих знаниях есть многие печали, — отрезала Арахна.

О хамстве блэковских домовиков ходили анекдоты, поэтому Малфой счел возможным пропустить дерзость мимо ушей.

— Но как ЭТОТ узнал?!

— Хозяйка потребовала Бодлера, Les Fleurs du mal. Я нашла в библиотеке. Милорд оценил мой интеллект, — с королевским достоинством ответила домовуха.

— … И за это ты произвела его в милорды?

— Сэр, слуги не могут производить в милорды, как вы изволили выразиться. Мы просто знаем, как титуловать господ, пускай даже впервые их видим. Это врожденное, сэр.

— Готов поклясться, что раньше ни один домовик не называл Снейпа милордом! — из упрямства возразил Малфой.

— Так то профессора Снейпа! Позволю себе заметить, они даже внешностью не сильно похожи. Профессор против милорда вроде боггарта: прикидывается только. — Домовуха формально дернула себя за ухо, наказывая за болтливость, и вернулась к старому: — Простите за назойливость, сэр, так я отлучусь предупредить хозяйку, что вы меня убьете?

— Пшла вон! — отмахнулся Малфой. — Еще тебя убивать! Много чести!

— Благодарю, сэр. Если что, последний бочонок кларета взяла я, — без тени раскаянья сообщила домовуха. — Вашим гостям все равно, а урожденной леди Блэк невместно хлестать ординарные вина!

И она беззвучно исчезла, оставив Люциуса привыкать к переменам.

Обидно было — не передать.

Различные географические пункты

Много героев, и все положительные

Время военное, джентльмены! Суровое. Беспокойно спят парни из Отряда Дамблдора, стиснув под подушками потертые в боях палочки.

Морщит лоб с патентованным шрамом (1) Гарри Поттер. Может быть, в его сны опять вторгается Волдеморт? Мало ли, что сдох, душонка ведь не упокоена… Над соседней кроватью колышется балдахин, слышны горячечные вскрики: «За папу! За папу! За папу!» — наследник Лонгботтом мстит во сне вражине Беллатрикс.

Рон как всегда храпит и пукает, такова его планида. Но успех меняет людей, большой успех меняет радикально. Прежний Рон, придавленный достижениями старших братьев завистник и нытик, звучал жалобно, с интонацией «Почему другим все, а мне ничего?». А Рон староста, Рон вратарь, Рон парень Лаванды Браун, дважды запускавший лапу ей в трусики, величав, как будто и не Рон, а... хм... Нерон, вот!

Воздух он, конечно, портит, из песни слова не выкинешь (есть в песне той и про носки, и про козявки). Хотя Гарри за годы принюхался к другу, а Невилл и вовсе к драконьему навозу. От газовых атак рыжего больше страдают избалованные магловскими благами Дин Томас и Симус Финниган. Вон, отодвинули кровати к окнам — в замке с его лютыми сквозняками это не привилегия, а тяжелое испытание. Но время-то какое? Суровое. Военное.

Спите, парни. Высыпайтесь, а то, вон, уже дверь скрипит специально наложенным сторожевым скрипом. Рон не слышит, у него Нерон выводит рулады в два голоса. Невилл не слышит, у него Беллатрикс. У Гарри вата в ушах — с таким-то окружением.

А незваный гость уже в спальне, шлепает по каменному полу, как утенок. Наследника Лонгботтом не тронул, постоял у кровати Избранного… Эй, злодей! Ты чего приперся — сопли жевать или покуситься на святое?.. Так покушайся. На самое-самое. Вон, на Рончика… А ты думал! Короля играет свита. Спроси хоть самого Рона. Он кто? Друг Героя. А Гарри? «Я же Гарри, просто Гарри». Тьфу! Свезло дурню отразить лбом аваду. Не тому этот лоб достался!

Но злодей задержал дыхание и — вьюном мимо Нерона. Странный тип. Не амбициозный. Что толку нападать на героев третьего плана? Их настрогай в лапшу, «Пророк» даже не помянет. «К счастью, — напишет, — террорист промахнулся, и наш Мальчик снова выжил».

При всем том Дин и Симус настоящие герои. Улучили момент да ка-ак полыхнут люмосами, ка-ак запустят подушками!

Попали оба. Злодей плюхнулся на задницу и сидит, моргает.

— Чтоб тебе гадить кубиками Рубика! — желает Дин.

— Доб, ну в самом деле, тебе дня мало, что ли? — упрекает Симус.

— Добби не мог ждать. Добби нужен журнал Дина, — информирует злодей (конечно, злодей. Спать не дает).

— Джентльмены, мы пригрели извращенца! — оповещает Дин.

— Не пригрели, а вырастили! — уточняет Симус. — А всё ты! Вот надо было показывать домовику свои журнальчики?

Дин фыркает:

— А что такого? Доб чисто из любопытства поинтересовался, а так эльфов не заводят наши телки.

— Это он сказал?

Добби успел призвать из тумбочки Дина журнал и шуршит страницами, время от времени что-то рассматривая. Парни уже погасили люмосы (дурацкий закл: ни в бой, ни в погреб за картошкой). Но глазищам эльфа хватает луны за окном.

— Совсем берега потеря… — возмущается Дин.

Шлеп! — журнал падает на пол, Добби уже нет.

Воцаряется тишина, даже Рон замолк ненадолго.

— Что-то быстро он успел передернуть… — сочувственно замечает Симус.

— Да, не мужик, — соглашается Дин.

Утром он подберет журнал. «Оружие». Хмыкнет, бросит на тумбочку. Доб, конечно, чумовой, но не настолько же. Он порнушку смотрел. А «Оружие» нечаянно смахнул на пол.

* * *

Арахна! Второе имя Любви. «Ар-р» — рык страсти. «Ах!» — вздох наслаждения, янтарный мед в мозжечке. «Хна» — дивный аромат, вливающий силы в утомленные чресла. Увы, недалекая, но таковы все эльфы, бегущие на месте в беличьем колесе ежедневных обязанностей. Объясняла про пистолеты. Ему, Добби! Приятелю реального кокни Дина Томаса, который вырос с «сорок пятым» под подушкой!

Конечно, в Хогвартс Дин приехал без револьвера, чтобы не завидовали. Зато привез толстенный журнал с картинкам и адресами магазинов. Добби выбрал самый большой.

Лондон из зе кэпитал оф Юнайтед Кингдом, человеческий муравейник, отягощенный хаотической старой застройкой. Если хочешь попасть по нужному адресу, бери такси, не прогадаешь: водитель годами зубрил тайны лондонской географии, чтобы сдать сложнейший экзамен. Бережливые и готовые к приключениям могут купить туристический план города, а там сориентироваться.

Для Добби первое было нереально, второе слишком сложно, и он прибег к способу, который в свое время помог разыскать Литтл, очень литтл Уиннинг и в нем Гарри Поттера, сэра. Аппарировал на знакомую Трафальгарскую площадь, подошел сзади к постовому и пропищал:

— Дяденька, где Прайвет-драйв?

Бобби не оборачиваясь показал направление дубинкой. Начало было положено.

Сильно мешало то, что в полиции много неравнодушных людей. Заведут: «Почему ты гуляешь ночью, малыш?», и приходится исчезать, не простившись. Хотя аппарация делала поиски нового доброхота быстрыми и неутомительными.

Наконец, шаг сквозь витрину, и Добби среди манекенов в униформе разных стран и эпох. Один лежит на полу, держа вход под прицелом станкового пулемета. А на витринах! Винтовки, винтовки, винтовки. Пистолеты, пистолеты, пистолеты. Еще винтовки — посовременнее, штурмовые. Вон тевтонский Штурмгевер, с которого Kalashnikoff передрал свой автомат (2). А там на сошках крупнокалиберная снайперка — за милю свалит хоть слона, хоть президента.

О, пир мужчинского духа! Оружейный рай, за которым уже грезится персональный рай одного удалого эльфа. Арахна отблагодарит. Обещала.

* * *

Арахна была готова обещать Кракена из Марианской впадины и палочку Дамблдора в придачу, поскольку не верила в успех малохольного. Добби был ее выстрелом наугад. Есть вольный эльф, способный работать без хозяйского приказа, так почему бы его не припрячь к делу? Нет, явись к ней Добби с охапкой стрелялок, Арахна бы обрадовалась, и, может быть, отблагодарила, но сперва камнем упала в сон. Не железная, мало того, немолодая, а денек выдался хлопотливый. Но Добби метался среди смертоносной стали, контуженый проблемой выбора, как пенсионер позднегорбачевских времен у шведского стола в пятизвездочном отеле. А жизнь шла! Милорд Победитель Змея, наконец, угомонился под боком у хозяйки Беллатрикс, и Арахна отправилась отбывать повинность в знакомый полицейский участок.

Непонятно, на что озлился милорд, но слуг и не должны волновать такие вещи. Может, и за дело озлился. Или блажит. Что так, что сяк, он потребовал добыть оружие, а приказы надо выполнять.

Памятная кича на Клермонт-сквер, с которой Арахна в свое время вызволяла Сириуса с дядюшкой Альфардом, была в двух сотнях ярдов от особняка Блэков на площади Гриммо, что и сыграло тогда свою пагубную роль.

Растратив фунты стерлингов в пабах Большого Лондона, дядя надумал сдаться полицаям, чтобы их с племянником подбросили поближе к дому. За сим предполагалось бежать под чарами невидимости. (Об аппарации после всего выпитого оба Блэка не помышляли. Разве что сразу в фамильный склеп).

Замысел удался блестяще: пьянчужек приняли со всем вежеством и повезли куда ожидалось. Дядя и племяш пригрелись в экзотическом авто, растеклись и пролошарили момент исчезнуть с минимальным нарушением Статута о секретности, оконфундив пару бобби. В стенах участка стало ясно, что конфундить придется толпу, и не факт, что утомленным родственникам хватит волшебных сил. Переглянувшись, они молча решили, что ночь в «обезьяннике» может стать неплохой альтернативой домашнему вечеру с разъяренной Вальбургой. Но тут гуляк ждала засада: капрал предложил выложить на стол содержимое карманов.

Нестрашный аттракцион «двое среди маглов» оборачивался кошмаром. Минуту назад потасканная леди получила от этого полицая некий бумажный пакет, расписалась в журнале и завихляла на выход. Теперь действо наполнилось смыслом: отберут палочку! Не навсегда, но отберут! Это… Это в сознание не вмещается! Лучше остаться голым на людной улице — конфуз на полминуты, пока не трансфигурируешь себе мантию из чего под руку попадется… Волшебники занервничали, опытные сатрапы отреагировали наложением оков. Тут-то дядя и племянник выдали панический Зов такой силы, что на него стали являться даже эльфы дальней родни, и каждый немедля бросался спасать кровь Блэков.

В разгоревшейся под ногами у полицейских потасовке невидимок Арахна ловко подбила глаз и надорвала ухо Кричеру, чем гордилась до сих пор. Старик не брезговал подлыми приемами, все груди ей оттянул, и вообще был неправ по жизни. У Блэков традиционно рулили женщины, оставляя мужьям роль капризных недорослей и сквозь пальцы глядя на их проделки. А посему и Кричер не смел строить из себя патриарха. Подумаешь, мужчина и старше на сотню лет! А сколько раз он выходил из дому за век разницы? Что видел? Много ли узнал?! На редкость ленивый и нелюбопытный козел. Только и знает, что нудеть: «Это невместно благовоспитанному слуге».

Участок не изменился со времен того победного сражения. Бурлил. Кого-то привозили, кого-то выпроваживали, кто-то маялся в недлинной очереди к столу, где, кажется, тот же самый капрал описывал имущество задержанных тем же самым чернильным «Паркером». В камере балдели проститутки, сумев протащить кокаин.

Единственным оружием защитников порядка были куцые дубинки у патрульных; офисные работники носили на животе, немного напоказ, грозные наручники. В прошлый раз это не задело сознания, а сейчас Арахна живо представила авроров в краповых мантиях, тяжелых от защитных вкладок из драконьей кожи, с рубцами от «секо» на брутальных физиономиях… и без палочек. М-да. Проведя в коме пятнадцать лет, пока хозяйка сидела в Азкабане, она как вчера помнила, что старший Крауч лишился поста министра не из-за сына-гвардейца (тут ему по своим причинам сочувствовали и темные, и светлые), а из-за воплей об аврорском произволе, поднятым заседанцами Визенгамота. В магловской Британии полицейскому произволу не разгуляться, бюрократы могут спокойно парить жопы в креслах. А бобби могут отворачиваться от бандитского произвола. Они не присягали лезть с дрекольем на стволы.

Арахна приметила пузатенького типа, который с властным видом стоял над душой то у одного, то у другого полицейского. Как она и предполагала, тот вскоре устал от руководящих трудов и удалился в служебные помещения. Аппарировав в закрывающуюся за ним дверь, воровка чуть не спалилась. Тип, не пройдя и ярда, остановился у зеркала, повешенного здесь с очевидной для женщины целью: проверить свой внешний вид перед выходом к народу. Арахна появилась рядом, колыхнув ударом воздуха полицейские брюки, аппарировала дальше и наткнулась взглядом на пистолет.

Оружие двадцатого века походило на изделия Кухенройтера и Лепажа, как породистый скакун под простым седлом на осла в сбруе с бубенчиками. Предки делали трубы со спусковым механизмом чуть сложнее бельевой прищепки и превращали их в произведения декоративного искусства. Потомки создали плотно сбитую машинку для убийства, игнорируя декор настолько, что позволили себе прикрутить к рукоятке угловатые щеки из пластмассы вызывающе говенного цвета.

Пистолет лежал в прозрачном пакете на стеллаже за простецкой сеткой, какой маглы обносят огороды. Описанных Милордом признаков оружейной комнаты поблизости не наблюдалось: ни стальной двери или решетки, ни собственно оружия, за исключением пистолета. Рядом с ним в таких же пакетах покоились фарфоровая кружка с пастушком, пачка фунтов и аптечные весы. По большей части стеллажи были заняты одинаковыми коробками из синего картона, с наклеенными стикерами и прозрачными окошками. В ближайшей коробке Арахна разглядела сплющенную голову куклы, на стикере значилось: «УД 1595. 1988.11.24».

Непонятно. Однако пистолет есть, осталось найти патроны.

Между тем тип допрашивал зеркало, однообразно требуя: «Колись, сука!». Арахне понравилось, что у человека есть мечта, но звучало неубедительно. Тем не менее тип дал проведенному допросу высокую оценку, поздравил себя с должностью детектива и, легкомысленно напевая «Манчестер, Манчестер, Манчестер навсегда», направился к хранилищу с пистолетом. Отворил дверь, лег обширным пузом на установленный поперек входа письменный стол, выудил чайник и ушел за водой.

Арахна перелезла через стол, сэкономив на аппарации чуток магии. Пустячок, а настроение поднялось. Пока тип отсутствовал, она вихрем пронеслась среди стеллажей, страгивая коробки и помечая магией перспективные, тяжелые. В одной разглядела через окошко латунные донышки с капсюлями, в другой перекатилось с боку на бок металлическое яйцо размером с индюшачье, в оливковой военной окраске.

Обследовать все хранилище нечего было и думать, но фронт работ на ближайшие часы Арахна себе обеспечила. Уселась в уютный угол у отопительной батареи и занялась вдумчивой ревизией трофеев, бесшумно левитируя к себе помеченные коробки. Возвращения насяльника она даже не заметила. Как и он ее присутствия.

* * *

Даже упившись в дрова, дворецкий Фелодеспот мыслил как старейшина, лицо, облеченное правом принимать решения в интересах всех эльфов мэнора. Хотя Арахна, говоря строго, не входила в общину, он был готов помочь очаровательной даме, тем более, что оружие потребовал Палыч. Для Милорда Победителя Змея любой эльф расшибся бы в лепешку.

Армейские склады были знакомы Фелодеспоту со времен войны. Маглы тогда ввели карточки на продукты питания и, сами не подозревая, поставили магическую Британию на грань голода.

Не секрет, что вся бакалея, корнеплоды и часть мяса на столе у среднего волшебника — продукция маглов. Просто не хватает скрытых земель под зерновые, картошку и овцеводство. А маглы в те годы проявляли безалаберность мартышек к вопросу, что пожрать завтра. Деньги стригли с колоний, хлеб везли из-за океана, свои земли не засевали ради живописности пейзажей. Сами объявили войну тевтонам и негодовали, что Гриндевальд отдал приказ топить торговые пароходы. (То есть Гитлер, конечно. Для маглов — Гитлер, а насколько сильно влиял на него Гриндевальд, остается вопросом. По самой радикальной версии начинающий баварский политик был застрелен полицейским во время марша на Берлин в девятнадцатом году, и с тех пор его место занимали аватары Гриндевальда).

Гибель торговых судов в Атлантике привела к взлету цен на продукты. У волшебников даже за рыбу драли втрое, и это на острове. Гоблины в который раз показали свою гнилую сущность, отказавшись менять галеоны на золото, черный рынок ответил десятикратным скачком цен. Толпа волшебников побила гоблинский караул у дверей Гринготса, экстренное заседание Визенгамота приговорило хозяина банка к десятимиллионному штрафу, Гринготт Двенадцатый ответил в духе древних героев: «Приди и возьми». Пришли авроры. Гринготт смылся, авроры выпустили охранявших подземелья драконов и подперли двери банка снаружи.

Движуха шла, «Пророк» увеличивал тиражи, еды не становилось больше. Заклинания увеличения и размножения обманывали желудки, однако не прибавляли к съеденному ни одной калории.

В один из тех трудных дней незабвенный сэр Иннокентиус заметил, оторвавшись от чтения «Таймс»:

— Янки собирают у нас армию для вторжения за Канал.

Фелодеспот, разумеется, промолчал — слуге невместно высказывать мнение, пока не спросят. А так вообще он был не против. Пускай бы подольше собирали, у спекулянтов больше половины продуктов с американской маркировкой.

— И что характерно, Филька, эта армия питается три раза в день! — закончил сэр Иннокентиус, и Фелодеспот понял: это приказ.

Остальное было делом терпения и волшебных навыков. Дождаться у трассы грузовика с белой звездой, аппарировать в него на ходу и кататься, пока не привезут к еде.

Не зная армейских порядков, Фелодеспот неделю колесил по дорогам. Сопровождал бомбы, маленькие снаряды в пулеметных лентах, бочки с бензином. Натерпелся ужаса, когда, чуть не задев колесами, над головой пронесся взлетающий бомбер — куда там дракону!

Еды не наблюдалось. Маглы в мешковатой оливковой униформе занимались непостижимыми техническими делами и, казалось, вообще не ели.

Голодный, плохо выспавшийся, измученный непрекращающейся тряской эльф упорно верил, что уже совсем скоро его грузовик повезет еду. Вся жизнь это движение снизу вверх, джентльмены. Он сам выносил помои, пока не дослужился до помощника дивной, щедрой на любовь, волшебно задастой фрау Марты. Как она мыла корнеплоды!!!

И вот однажды буквально посреди дороги приунывшего домовика посетило дивное видение: летящая на обгон его грузовика плотная стая кур. Секунды спустя полоса голых кустов на обочине прервалась воронкой от бомбы, и наваждение спало. Куры сидели в клетке, вцепившись в насесты и балансируя крыльями в потоке набегающего воздуха. Просто раньше прутья клетки плохо различались на фоне кустов. Фелодеспот высунулся подальше из кузова и счастливо вздохнул: куры путешествовали в куцем грузовичке с американской звездой. Ясно, что их полет закончится на кухне, но раз грузовичок работает по продовольственной части, он когда-нибудь свернет на вожделенный склад.

Вскоре так и случилось. Обидно только, что Фелодеспот мог добраться до еды в первый же день, когда возил снаряды. Склады были бескрайни, мили и мили ангаров, обвалованных землей от бомбежки. В одних еда, в других оружие.

Так и доложил хозяину: еда, оружие. И обмундирование имеется, и, к примеру, сабли из стали получше тех мечей, которые у нас по стенам висят. Сэра Иннокентиуса заинтересовали только продукты. Разумеется, Малфои и раньше не испытывали нужды ни в чем. Но зачем переплачивать, когда можно взять даром и даже навариться?

Новому бизнесу немало способствовало то, что в уплату за контрабанду, как это деликатно называлось, сэр Иннокентиус принимал сильно обесценившиеся галеоны и не отказывался от редких книг.

Тогдашняя леди Малфой, жившая с сэром Иннокентиусом как кошка с собакой, злоязычно утверждала, что миллион пленных немцев, которых американцы заморили голодом в 1945-1946 годах, (3) покрыл недостачу от его воровства. На самом деле все маги Британии не смогли бы столько съесть и за полвека, их наберется-то на две дивизии вместе с младенцами. Не говоря о том, что сэр Иннокентиус обеспечивал продуктами не каждую семью. Возможности украсть были — работников не хватало, однако разделять с кем-то криминальный бизнес всегда чревато. Верным вассалам Крэббу и Гойлу подсказали общее направление, кто-то еще догадался сам.

Черный рынок процветал до начала пятидесятых, пока маглы не отменили карточки. Бескрайние склады сильно уменьшились и зарылись в подорожавшую землю. Иногда с них продают по объявлению армейские излишки. А старое оружие лежит в смазке, не столько на случай войны, сколько потому, что его уничтожение стоит денег.

Сэр Иннокентиус, нелепо и подозрительно разбившийся в катастрофе с метлой, остался в памяти волшебников благородным контрабандистом, спасавшим Магическую Британию от голода. Ни наследник, лорд Абраксас, лихо разбазаривший половину его накоплений, ни тем более внук Люцик не были посвящены в тайну. А координат склада не знал и сэр Иннокентиус. Невместно лорду воровать, на это есть слуги.

Фелодеспот за прошедшее время воспользовался халявой один раз: взял малую пехотную лопатку, удобную для ручек хозяйки Нарциссы. После смерти Змея леди вряд ли продолжит сама возиться с розами, так что лопатка достанется мэтру Флориану, для эльфа она даже сподручнее.

Два года назад Фелодеспот был на складе. Всего два года. На вид там все как раньше: обычный луг с холмами, в которых скрыты засыпанные стальные двери. В бункеры с оружием не заглядывал — зачем оно эльфу? Он и знает о магловских стрелялках только то, что Арахна объяснила Добби. Ничего, Милорд Победитель разберется. Фелодеспот принесет того-другого понемногу, он и разберется.

* * *

Лакей гостевых покоев Квазимодо, получивший лично от графа Долохова, сэра, боевой позывной Козолуп, готовился к вылазке.

Камуфляж «Ночка-2» из наволочки он заготовил давно, вместе с любимой повседневной «Березой». Сказать по правде, ненарочно получилось: переборщил с тушью, и пришлось белую «Березу» докрашивать до темной «Ночки».

За боевой грим сошла сапожная вакса. У Малфоев ее готовят по старинке, перетапливая свиной жир с сажей из камина. В рецепт еще входит жженый сахар для блеска, но как раз блестеть рожей диверсанту противопоказано, поэтому Квазимодо припас полуфабрикат без сахара.

Нанести грим — наука, хотя и несложная. Скажем, намазывать пятерней «зебру» поперек лица — это остролистный лес (Hollywood). Граф Долохов, сэр, специально об этом предупреждал (рекрутов, конечно. А домовику не запрещалось слушать). Квазимодо понял в целом правильно: зебра — моветон, хотя сойдет для маскировки в остролистном лесу. В остальных случаях выступающие части лица затемняем, провалы осветляем. Истолченную в порошок белую глину для этого домовик стянул в зельеварне, верно рассчитав, что там распоряжается Снейп, стало быть, магия не накажет за воровство у хозяев.

Он разукрасился и стал вертеться перед зеркалом.

— Настоящий Козолуп! — прокомментировала ехидная стекляшка. — Красавчик!

— Что есть, то есть, красив, — уныло вздохнул эльф. — Сколько ни старался, а свою природу не обманешь.

— Что тебе не нравится?

— Граф говорил: «При взгляде в зеркало вы должны обосраться с перепугу».

— Это была шутка, — пожалело боевого эльфа зеркало.

— Думаешь?

— Сам посуди. Вот ты оделся. Посмотрелся. Обгадился. Постирался, конечно. А дальше? Оделся. Посмотрелся. Обгадился… Когда воевать?

Боевой эльф воспрянул духом и запрыгал на месте.

— Ты чего? — изумилось зеркало.

— Кто не скаче, тот москаль!.. Ой, это не отсюда.

— Проверяю, не звенит ли.

— Чему там звенеть, олух?

— Не отвлекай. Это ритуал.

— Далеко ли собрался, ритуалист? — не отставало зеркало.

— В Бовингтон.

— В Дом бака, что ли?

Теперь удивился Квазимодо, то есть Козолуп, он же, считай, уже в разведвыходе:

— Откуда тебе знать про Дом бака?

— У меня там половинка работает. В дамской комнате.

— Там есть дамская комната?!

— А почему ей не быть?

Налицо было взаимное непонимание.

Давно, еще до первой смерти Волдеморта, Квазимодо подслушал в его разговоре с Долоховым, что маглы как-то воюют с помощью баков, и самый монструозный бак, пятибашенный Независимый, хранится, а скорее живет в Доме бака. Волдеморт предполагал, что монстру нипочем даже авады. А посему стоило его выкрасть и припрятать, прежде чем до чудо-оружия доберутся орденцы Дамблдора, из коих наибольшую опасность представлял Артур Уизли. Милитаризм Долохова заходил дальше: не припрятать, а освоить и воевать! Однако «Независимыйа», впечатливший Волдеморта еще в приютские годы, давно состарился и, скорее всего, сдох, поэтому красть надо бак по кличке Тигр.

В эту достаточно цельную картину не вписывалась дамская комната, и Козолуп решил зайти с другой стороны:

— Что делает волшебное зеркало у маглов?

— Висит. Отражает. За бабами подглядывает. Сэр Иннокентиус знакомился с некоторыми через зеркало.

— С маглами?

Зеркало фыркнуло:

— В койке шовинизм неуместен, юноша! Так сэр Иннокентиус говорил… Кстати, не подумай плохого, туалетных кабинок в зеркало не видно, да и что за интерес для Лорда подглядывать, как девчонки сикают. Вот на диванчиках, там кино и немки, дас ист фантастиш! Такие оторвы попадаются! Бодибилдерши с цветными тату, везде проколотые, лесби, би, трансы… Специфика заведения. Леди ведь не попрутся на баки смотреть.

Козолуп не понял и четверти из вылитого болтливым стеклом потока информации. Но сам факт, что путь в дом смертоносных баков (4) уже проторен старым хозяином, здорово его подбодрил. Он прокашлялся, смягчая вдруг онемевшее горло, и потребовал:

— Покажи!

— А волшебные слова? — завредничало зеркало.

— Разобью!

— Скучный ты! — посетовало зеркало и открыло вид на освещенный тусклой дежурной лампочкой угол с туалетными столиками и банкетками примитивного вида.

Квазимодо определил координаты и шагнул, не прощаясь.

— Ка-акой роскошный воин! — восхитилась вторая половина зеркала. — Красавчик!

Козолуп промолчал. Достали. Накинул невидимость, и…

— Красавчик, а зачем ты рожу размалевывал? — невинным тоном поинтересовалось зеркало.

Глупая стекляшка. Делают же глупые такие.

(1) Дж. Роулинг закрепила авторские права на шрам-молнию и круглые очки (имхо, довольно свинство с ее стороны — после Леннона). Других предметов для копирайта в семи книгах не найдено.

(2) Добби повторяет вычитанное в журнале заблуждение, основанное на внешнем сходстве детищ Шмайсера и Калашникова. Самый поверхностный взгляд на эти системы в разобранном виде не оставляют сомнений в том, что они конструктивно разные. Однако у вопроса есть политическая составляющая. Семьдесят миллионов «калашниковых» и «калашникоидов» сделали этот автомат символом русского оружия да и всей России. Успех ближайшего конкурента, американской М-16, скромнее на целый порядок, что до сих пор вызывает брожение говн. Сменяются поколения, о старом оружии пишутся новые книги, и во многих, как правило хорошего тона, плевок в спину, увы, ушедшему из жизни конструктору.

А старик был замечательный. Глуховатый, просторечный, а как сунули ему в руки оказавшийся у кого-то с собой «Вальтер», вмиг разметал по деталям, объяснил, что хорошо, что плохо, и почти не глядя собрал.

Я там был. Я выпил с ним рюмку. Не забуду.

(3) Это правда.

(4) Читатели, конечно, догадались, что Квазимодо воспринимает слово «танк» в его изначальном значении — бак («лохань», переводил в 1916 году «Огонек»). Музей в Бовингтоне незатейливо называется Tank museum, а вот на карте экспозиции написано «Добро пожаловать в Дом танка». Заодно добавлю, что название «Независимый» (Independent) не имеет отношения к демократическим идеалам. Предполагалось, что пятибашенный монстр сможет действовать в одиночку, даже самолеты сбивать.

Малфой-мэнор

Палыч, эльфы и Нарцисса Малфой в эпизодической роли Нарциссы Малфой

Над розами Нарциссы Малфой парил пятибашенный танк.

— … меня в… через… крупнокалиберным…! — восхитился Палыч и стал обходить диво дивное.

Приоткрытый люк подсказал толщину брони, размеры были перед глазами, вес… тонн тридцать, пожалуй.

По опыту Снейпа, такой груз можно подлевиосить. Толпой. С полгода потренировав синхронизацию. Тем не менее, вся наличная волшебная сила была представлена единственным эльфом в камуфляже из наволочки. Беззаботно разметавшись, он дрых на жалюзи неработающего двигателя.

Палыч ладонью смахнул росу с садовой скамейки и сел ждать.

После жизни в инвалидной коляске он впадал в нирвану от самых простых действий. Закинул ногу на ногу — удовольствие. Почесал щиколотку ¬- мурашки в позвоночнике. Огляделся — поцелуй в глаза. Втянул как будто полосатый запах то роз, то драконьего дерьма… А все равно хорошо! Когда он встречал утро среди роз? Никогда! Облегчим тактико-технические требования: когда он встречал утро с чувством счастья? Было разок в Афгане. Пришел вызов в академию, и он поверил, что не погибнет в ближайшие два года и три месяца.

Перед Афганом был сумасшедше счастливый отпуск с будущей женой. Приехал один под Алушту, списавшись с хозяйкой, а его садовый домик еще не освободила курортница, поезд у нее только вечером. Убивая время, пошли вдвоем на пляж, она показывала дома, где недорого продают вино и фрукты. Обоим нравилось, что скоро разъедутся, и не нужно пыжиться.

— Приехал погулять, — с солдатской прямотой доложил Палыч.

— И я погулять, но слишком разборчива оказалась.

— Я бы тебя соблазнил.

— Мечтай. У меня еще четыре часа.

— Потом будет мерзко. Обоим. Не кошки — потыкаться и разбежаться.

— Если б ты предложил вернуться, я бы тебя продинамила. А теперь — не знаю. И так плохо, и этак плохо, а как правильно?.. Меня муж побоялся обидеть торопливостью. Сыграли свадьбу, чтоб закуски не пропали, а у ресторана его ждала машина, и в Чернобыль военным бортом. Так и не обидел.

Переглянулись, Палыч поймал такси, скомандовал на вокзал. Обменяли ее билет, она отбила телеграмму на работу. Подсмотрел адрес:

— Ого, Академгородок!

— Мэнээс, капаю из пипетки в пробирки.

И по гарнизонам из Академгородка, от папы профессора. По госпиталям лаборанткой, считать какие-то фитюльки в крови, до судорог в пальце стуча по рычажку механического счетчика. Чтобы только рядом с ним.

Когда Палыч выгнал ее, расставшись с надеждой встать с коляски, приехал мириться тесть. Раньше видеть его не желал.

— Ты мужик, — сказал.

Палыч подтвердил: что есть, то есть.

— И Толик был мужик.

Палыч кивнул: верю.

— Там первое время не хватало дозиметров, носили кусок фотопленки в пенальчике. Вечером проявляли и по степени засветки определяли дозу облучения. У Толика пленка оказалась черная. Это, чтоб ты понимал, медленная смерть. Он подменил пленку на чистую и остался на вторую смену.

— Нам с ним будет о чем поболтать при встрече, — кивнул на небо Палыч.

— Он тебе морду набьет.

— Подеремся, делов-то. Выпьем, помиримся.

— Думаешь, там тебе нальют?

— На арфе тренькать я не стану.

— Почему она западает на таких, как вы?! — с мукой спросил тесть.

Хотя все понимал.

* * *

Откуда-то из-за спины появилась Арахна, молча села на скамейку, поставив между собой и Палычем картонную коробку.

— Позер, — заметила, кивнув на спящего эльфа.

— Все бойцы позеры, — сказал Палыч. — Думаешь, откуда на военной форме блестяшки, тренчики? Жизнь опасная, хочется внимания не на поминках, а сейчас.

— А повозка серьезно выглядит, милорд. Хорошо, что Змею не досталась.

— Он бы не справился, даже с магией вместо механики. Покатался бы до первого решительного человека с бутылкой бензина. Может, раздавил бы десяток машин.

— Милорд, но зачем делать повозку, если ее легко сжечь?

— Я не сказал, что легко. Тут смотря кто командует и кто пытается сжечь. Хотя конкретно этой повозкой невозможно командовать в полной мере.

— Оно сразу видно, — согласилась домовуха.

— Ну-ну! И что же тебе видно?

— Из башенок палят, верно? Пятеро каждый в свою цель. Шестой правит.

— И у всех отвратительный обзор, — добавил Палыч. — Командир обязан давать целеуказание и указывать направление движения.

— Это я и хотела сказать, только не так четко, как вы, милорд. «Целеуказание»!.. Командир будет не успевать, даже волшебник.

— А как же командуют боевыми кораблями? Там еще больше огневых средств, — спровоцировал Палыч.

— Так не знаю, а если по уму, то делятся на бригады, у каждой свой командир, а над ними самый главный... Милорд, — для порядка добавила Арахна.

— Да, этому танку нужно три командира.

— Танку? Забавное название для боевой повозки, милорд.

Палыч на секунду завис, для него танк был танк. Ничего забавного.

— Ты, когда слышишь «танк», представляешь бочку, а я боевую машину. Самые первые танки назвали бочками, чтобы не раскрыть тайну раньше времени.

— Этот танк из первых, милорд, — утвердительно сказала Арахна.

— Второго поколения, но тоже очень старый.

— Сейчас у танков одна башня.

— И пушка значительно больше, и броня толще, и еще много всего… Будь ты человеком, я б на тебе женился, на умнице такой.

— У вас есть хозяйка Беллатрикс, милорд.

— Это был комплимент.

— Сказать по правде, неудачный комплимент, милорд. Люди недолго живут, слабо колдуют и варварски аппарируют.

— Тем не менее, вы служите людям.

— Стратегия выживания, милорд. В нас нет вашей жестокости. Этот мальчик, который играет в бойца и украл для вас танк, не сможет выстрелить в разумного. Даже если будут убивать его родных.

— Плата за силу? — предположил Палыч.

— Видимо, да. Боюсь представить, на что способно существо с жестокостью людей и силой эльфов.

Бог знает, что выражали нечеловеческие глазищи Арахны. Палыч не разбирался в мимике эльфов, а память Снейпа отказалась дать подсказку. Еще чего не хватало — великому зельевару интересоваться эльфийскими мордами.

— Что ж ты подарками не хвалишься? — Палыч кивнул на коробку.

— Это не подарки, — не приняла легкого тона домовуха. — Милорд приказал, я исполнила. Сомневаюсь, что исполнила хорошо.

И Арахна открыла коробку.

Под крышкой, на подстеленном, чтоб не гремел, китайском полотенчике с розами, лежал ПМ.

Друг на чужбине. Палыча пробило на слезу. Взял — как жену обнял. Когда схлынула эйфория, обнаружил, что какой-то козел сцарапал звезды на рукоятке, а из ствола тянет застарелой пороховой гарью. Выщелкнул магазин, не хватало двух патронов.

— Откуда?

— Из полиции, как вы приказали, милорд. Только там нет оружейной комнаты. Много случайных вещей: деньги рядом с елочными игрушками, гантели с битыми бутылками, некоторые в засохшей крови.

— Так ты склад вещдоков обнесла, — заключил Палыч. — Этот пистолет был у какого-то бандоса. Теперь доказательство пропало, и его отпустят.

— Прикажете вернуть на место, милорд?

— Вот еще! Показывай остальное.

Остальное не впечатлило: начатая пачка парабеллумовских патронов, россыпь охотничьих, граната без взрывателя, фильтр от противогаза и армейский телефон.

Палыч отодвинул коробку:

— Верни на место, если тебе нетрудно.

— И патроны?! — горестно возопила домовуха.

Акцентируя каждый жест, как лаборант на лекционном опыте, Палыч поставил на скамейку «макаровский» патрон и рядом парабеллумовский:

— Восточная Европа, западная Европа.

— А наш-то подлинней будет! — с довольным видом объявила эльфа.

Палыч прикусил губу, чтобы не заржать.

— Я что-то не так сказала?

— Это я не то подумал… Арахна!

— Милорд?

— Что любят эльфы?

— Работать, милорд.

— Я о поощрении. Аттракционы, лакомства…

— Орехи. Предпочтительно фундук или грецкие.

Палыч пошарил по чужим карманам, нашел сломанную спичку. Представилось, как вызванный на правеж Снейп бережливо выкладывает на подзеркальник в прихожей кошелек с карманными деньгами. Подзеркальник и кошелек были московские и теперь принадлежали Снейпу. Ну-ка, ну-ка… Вторая попытка докопаться до наследства вновь вернула Палыча в Москву, к пластмассовому кейсу на антресолях, имеющему сейчас ценность как аргумент в споре на пиво. Четверть миллиона сизыми четвертными с Лениным — девять кило. Сколько он там пролежал, откуда взялся, неизвестно, у Палыча кто только ни бывал. Пионеры бывали, во как!..(1)

С недвижимостью носатый не обманул: память с готовностью показала зеркало в профессорских покоях, из-под которого выпадали ключи от дома в Коукворте. Выдал припрятанный под кроватью бочонок виски и три распиханных по разным тайникам фиала феликс фелицис. Но едва доходило до денег, как память начинала дурковать.

А пускай, решил Палыч, будет у меня хрестоматийный старт карьеры крестного отца. Пистолет и доброе слово.

— Арахна! Добудь лично для меня орехов. Только не у Малфоя.

— Тут в сотне ярдов бензоколонка, милорд. Отсюда не видно, потому что мы в скрытых землях.

Палыч подивился, что на бензоколонке растут орехи, но решил, что местной эльфе виднее.

— Исполняй… Стой! Раз бензоколонка, то и дорога. Глянь по обочинам, может, попадется велосипедная камера. Любой обрывок длиннее трех дюймов.

Арахна исчезла, и спустя секунду, как будто ждал момента, на танк выпал эльф в наволочке с гербом и в разноцветных носках. Щеголь крепко держал в лапках набитый чем-то подол, открывая миру мужское достоинство… Нет, в данном случае скорее недостаток. Угодив на башню, он съехал по скату и с разгона врезался ногами в спящего бойца.

Боец вскочил, увидел Палыча, охнул и пропал.

Танк обрушился на розы, громыхнув, как гигантский ящик с инструментами.

Теперь Палыча заметил щеголь.

— Профессор Снейп, сэр! Вы же видели! Это все Квазик!

Добби. К изумлению Палыча, в Снейповом рейтинге опасных личностей он стоял за Волдемортом, хотя и с большим отрывом.

Опасный эльф молитвенно заломил лапки, высыпав из подола горку игрушек, как решил Палыч. А игрушки вдруг стали увеличиваться с треском, с разными интервалами, как поп-корн. Щелк — винтовка… Щелк, щелк — винтовка, винтовка. Т-р-р-р — автомат-автомат-автомат. Гр-рум — «максим» на треноге, знакомый (почему говорят «до боли»?) и чем-то неправильный. Тощий. «Виккерс».

Дополняя картину «Дурдом на выезде», рядом со скамейкой Палыча плюхнулось два мешка из крафт-бумаги и покатились, заскакали, увеличиваясь на глазах, автомобильные покрышки.

— Прошу прощения милорд, мне нужно переодеться, — доложилась невидимая домовуха.

— Арахночка! — завопил почуявший любимую опасный эльф. — Смотри, что у меня!

Палыч, меланхолично провожавший глазами фестиваль покрышек (хотел камеру. Велосипедную. Вот такой кусочек), обернулся на крик и увидел, что у него.

«Почему, почему, почему оружейники любят автоматические предохранители?! — размышлял подполковник, скатываясь со скамейки. — Вот у меня на «макаре» флажковый. Разве я хоть миг потратил на отключение? Нет, я перекинул рычажок, пока доставал пистолет. Зато ни один юродивый…»

Юродивый с любопытством потерзал рубчатую пимпочку предохранителя на спусковом крючке и открыл огонь. Куцый полицейский автоматик, сделанный как будто специально для лапок эльфа, заплевался часто, но неожиданно тихо. Палыч уже с полсекунды мог уверенно снять стрелка, но это было все равно, что убить ребенка. Да и нужда отстреливаться пропала. Если опасный эльф не попал сразу, то уже не попадет: ствол задерет отдачей, потом он испугается и бросит каку.

Автоматик трещал, как будто зачарованный в Голливуде на бесконечный заряд, ствол не задирало, опасный эльф завопил:

— Профессор Снейп! Что с вами?!

И кинулся на помощь, продолжая давить на спуск.

Очередь ударила в сантиметрах от головы Палыча, скосила пучок травы и рассыпалась пластмассовыми шариками.

Потом он держал стрелка за ухо и бережно пинал по тощей жопенке. Перепугался: еще бы чуть и убил… Грызла уязвленная профессиональная гордость. Все было ясно после первого выстрела. Например, Сурку было бы ясно, он что видит, о том поет. Но мы старший офицэ-эр! Начитан-най! Видим несоответствие, а мозг ученый, поправив пенснэ-э: «Ну и что же, что тихо и без огня? Есть же бесшумные и беспламенные патроны. Помнится, приказ был по ОКСВА (2): не подбирать незнакомые гильзы, не пытаться разобрать. Там, в гильзе, запираются пороховые газы, а пулю выталкивает поршенек»… Главное, незадолго до переноса читал Палыч про этот эйрсофт, (3) мол, идут общечеловеческие ценности в медвежий угол, хотите совсем как настоящий пулемет за полторы тыщи уёв? Вот именно этого не хватало стране, которая не успела доесть макароны, запасенные на антресолях в годы галопирующей инфляции.

Добби вякал при каждом пинке и рыдал беззвучно и обильно, переживая не наказание, а крах кумиров и надежд. Реальный кокни Дин Томас с «сорок пятым» под подушкой, благодарность Арахны… Дым, видимость, как игрушки, притворившиеся смертоносным оружием.

Арахна, приодетая в махровое полотенце с желтой птичкой, наблюдала за экзекуцией, сочувствуя милорду. Вот ужо, освободится воспитуемый, она ему уши-то пообрывает!

Танк попирал розы. Укоряющей тенью бродила Нарцисса Малфой.

Остальные, видимо, спали, кто не прятался.

(1) После роспуска Всесоюзной пионерской организации пионеры самозарождались, как микроорганизмы в опытах Лепешинской. Впрочем, и разваливались, настучавшись в барабаны и не найдя общего дела. Факт тот, что социальную и педагогическую дыру на месте пионерии ощущали и дети, и взрослые. Потом притупилось. Кто не знает, чего лишился, тот и не страдает без него.

В десять-двенадцать лет детей привлекает атрибутика: галстуки, знамена, хождение строем. Исподволь воспитывается умение считаться с мнением других, без которого комфортно только в пустоши акридами питаться. Хотя в наши дни яркие личности, застрявшие в развитии на детском эгоизме, повествуют в сети, какие они яркие и как ужасна была организация, превращавшая детей в оловянных солдатиков.

(2) Ограниченный контингент советских войск в Афганистане.

(3) Airsoft у нас называется страйкбол. Бойцы тренируются (или офисный планктон развлекается) с пневматическими макетами оружия, имеющими специальное название — привод. Вариантов правил море, от строгих (убили — не воскресай) до пострелушек без правил.