Higanbana (джен)

01, 00

Рей шла к нему среди рыхлого снега и грязи отгремевшего сражения, словно не замечая ни мертвых вокруг — тех, что были ими и тех, кто стали, ни крови, ни пламени похоронных команд, пока не остановилась за спиной. Синдзи не было нужды оборачиваться, чтобы видеть это.

Он глядел на север, а она — на него.

— Не «Сити», — вдруг промолвила Рей с непонятным страхом в голосе, — мы называли её «Нана»⁽¹⁾. — И тут же, словно боясь передумать, спросила: — Что такое «мост семи сокровищ»?

Мысли путались от усталости, и сперва он не понял, а когда понял… нет, не испугался. Обернулся к ней. «Значит, всё это время ты…» — подумал он, уже зная, что она услышит.

Рей легонько кивнула.

«Тогда ты знаешь и что я чувствую к тебе. Если хочешь, скажу это вслух».

Едва заметное движение — нет.

— Прости, — произнёс он, и было сейчас в его голосе что-то, отчего Рей на миг почудилось, будто перед ней тот, навсегда исчезнувший мальчик, давным-давно — тринадцать лет — вечность назад убитый и надёжно погребённый этим молодым мужчиной с наполовину седой головой. — Я не знаю, как себя вести в таких ситуациях.

Рей почувствовала, как от этих слов почему-то сжалось сердце. Ведь она никогда не слышала их. Не могла слышать. Это та, вторая… Но услышала, как её собственный голос произносит:

— Может быть, просто улыбнуться?

Улыбка у него была точно такая же.

02

Она стояла, почти не держась за леер и глядя на море внизу. Ветер здесь, на марсе, был такой, что вышибал слёзы. «Или это не ветер».

С винтового трапа послышались неторопливые размеренные шаги. Остановились на верхней ступени.

— Скажи, Кадзи, — наконец, спросила Аска, не оборачиваясь, — почему ты остаёшься здесь?

Кажется, он усмехнулся.

— Тебе солгать или сказать правду?

Это было больше, чем просто игрой.

— Правду.

Она давно уже не боялась. Весь страх ушёл ещё там — на берегу, где Синдзи едва не убил её. «Даже если этого никогда не было».

— Потому что мне больше некуда идти, — просто ответил Кадзи.

Вот теперь Аска обернулась. Он стоял там, устремив глаза в небо и улыбаясь. Она знала этот взгляд.

— Но ты ведь вернулся! — вырвалось у неё. — Ты мог остаться там…

«…с Мисато», — не договорила она. Кажется, он понял. Нет, не так. Не мог не понять.

— Вернулся, — повторил Кадзи. — Потому что здесь я могу быть самим собой. Без постоянной лжи. Делать что-то настоящее.

— Но там…

— …то же самое? — он покачал головой. — Там это не было моим выбором. В море LCL ты не можешь не быть собой. Это не то, чего я хотел.

Он взглянул на неё прямо.

— Помнишь, как сказал Синдзи? — Аска поморщилась: мол, нашёл на кого ссылаться, но Кадзи, словно не замечая, продолжил: — Если мы хотим жить как отдельные личности, то неизбежно будем причинять боль другим. А я и так уже принёс достаточно боли. Тем, кого любил и кого ненавидел. И раз иначе никак, то хотя бы сделаю всё, чтобы защитить их. Где бы ни оказался. Важно только это.

— Ты поэтому отказался от звания адмирала? — попыталась пошутить Аска.

Он пожал плечами:

— Никогда не испытывал горячей любви ко всем этим лычкам, форме и субординации. А отвечать за людей здесь могу и так. К тому же забавно, когда кто-то путается, не зная, как ко мне обращаться…

Они обменялись улыбками.

— Что насчёт тебя? — вдруг прямо спросил Кадзи. — Вряд ли ты здесь только для того, чтобы пилотировать «Еву».

«Словно привет из прошлого. И — я ведь сама спросила его о Мисато».

— Тебе солгать или сказать правду?

— Как пожелаешь, — он вновь улыбался, но глаза оставались убийственно серьёзными.

— Не ради тебя, — ответила Аска на настоящий вопрос. — Я уже не та глупая девчонка, Кадзи.

— Тогда…

— И этот придурок здесь тоже ни при чём! — мгновенно вспылила она.

— Я хотел спросить, — медленно проговорил Кадзи, — тогда дело в них? Людях из этого мира. В том, что они тоже стремятся выжить?

На миг Аска почувствовала облегчение, что он знает её не так хорошо, как она боялась — но ещё миг спустя осознала: да, не так.

Намного лучше.

— Не понимаю, о чём это ты, — настолько равнодушно, как могла, бросила она.

— Мы ведь решили не лгать.

— Ты сказал: как я пожелаю! — огрызнулась Аска, не желая отступать.

— А ты сказала мне говорить правду. Так вот тебе правда: это нужно не мне.

— И что с того? — буркнула в ответ.

— Можешь сказать вслух, Аска. Никто не услышит.

— Здесь ещё ты! — как-то по инерции разозлилась она.

Кадзи вновь улыбнулся — и было в этой улыбке столько боли, что Аска не выдержала: опустила глаза.

— Вовсе нет, — мягко возразил он. — Ты и сама понимаешь.

— Что… — ошеломлённо вскинулась она.

— Однажды я просто умру, Аска. Все умрут, а вы — останетесь. Только вы.

— …ты несёшь?..

— Разве не так? По-настоящему выжили только вы трое. Все остальные, кто пошёл за вами сюда — просто мертвецы, получившие ещё один срок.

— Кадзи!

— В вашем мире никого больше нет. Здесь никого больше нет. Только ты и ветер.

— Совсем дурак?! — наконец, не выдержала она. — Я решаю, кому быть рядом со мной! Где мне быть! И я тут, потому что хочу этого!

— Тогда признай наконец, что здесь теперь твой дом! — словно того и дожидаясь, жёстко прозвучало в ответ, и Аска удивлённо уставилась на него.

— Ты специально… — выдохнула она.

Кадзи только пожал плечами и лихо улыбнулся — как тогда, много лет назад.

— Кто-то же должен.

Его шаги уже стучали по ступеням, постепенно затихая, когда Аска, до боли вцепившись в леер и не замечая солёной влаги на щеках, через силу ухмыльнулась и с, казалось, давно позабытым упрямством заявила — всему вокруг и ещё дальше:

— Это — моё место. Мой шанс. Ясно вам? Мой мир. Мой. А кто не согласен — да пошли все в…!

Пролетавший мимо один из воронов Брана Старка резко подался в сторону, заслышав с высокой башни парящего в небе стального острова жуткие многоступенчатые заклятия.

Он просто не знал немецкого.

Āeksio jentys

Арья избегает его долгие три дня — и три очень тёмные ночи, пришедшиеся на новолуние. Джон не знает, где она прячется и всё заставляет себя думать, что, наверное, и не нужно её искать — тогда, может, Арья решит вернуться в Винтерфелл, туда, где Бран и Санса, под защиту стен и многочисленной стражи. А он… он справится и без неё. Должен справиться.

Арья избегает его, умудряясь совсем не попадаться на глаза — до тех пор, пока на четвёртый день он возвращается после проверки постов в комнату с погасшим к утру камином, чтобы увидеть её стоящей у окна, закрытого тяжёлыми ставнями. Предутренний свет серой дымкой просачивается сквозь створки, едва разбавляя тьму.

Она словно не слышит ни громкого скрипа петель, ни его шагов, так что на миг Джону становится страшно, что Арья повернётся — и он увидит белую кожу да сияющие синим льдом глаза.

Джон невольно протягивает к ней руку, чтобы прикосновением отогнать этот кошмар, но останавливается на середине движения — ведь ещё сильнее страшится встретить взгляд девочки, ставшей никем.

Но она оборачивается — и на него смотрит Арья, сестрица Арья: блестящими тёмными глазами, в самой глубине которых таится почти позабытая, какая-то детская обида и очень взрослые невыплаканные слёзы. Арья, которая шмыгает носом, отступает на шаг, точно боится его прикосновения, и то ли просит, то ли требует, прямо, как всегда, не отводя взгляда:

— Не уходи больше без меня.

Она говорит это так, что у Джона перемешиваются в голове все придуманные за эти три дня слова. Она смотрит так, что он знает: даже если произнести их, Арья не уедет в Винтерфелл. Она ждёт ответа так, словно и не было всех этих лет, словно вот-вот он взъерошит ей волосы и обнимет, как прежде, когда единственным правилом оставалось: «не говори Сансе».

Так что Джон только молча качает головой, не зная, как объяснить ей всё, что чувствует — но Арья понимает неправильно.

— Почему?.. — тихо-тихо шепчет она, и он слышит в её голосе призрак боли, и ему становится ещё хуже. Он знает, что сказал бы теперь Сансе: что Чёрный Замок — самое безопасное место на Стене, что с ним ничего не случится, что он не может позволить ей так рисковать, что она — настоящий Старк: по матери и отцу — и Север без неё не выживет. Но сейчас, здесь, рядом с ним не Санса — Арья, а Арье Джон может говорить только правду.

Ведь он знает её взгляд — так смотрят те, кто решал: умирать или нет. Ведь они оба умирали — только он дважды, а она…

— Потому что лучше я, чем ты, — честно отвечает Джон, и видит, как тает чёрный лёд в её глазах, и не замечает движения, и почти задыхается, когда она врезается головой прямо в солнечное сплетение, обхватывая его руками, и обнимает её в ответ, даже не слушая — зная — что она повторяет горячечным шёпотом вновь и вновь.

«Не сегодня».

Dāria

«…В Тюленьем заливе корабли Чернознамённого Северного флота под руководством адмирала лорда Мандерли перехватили и метким огнём уничтожили два десантных корабля врага.

Полностью окружённый вражеский гарнизон в Последнем Очаге рано утром пытался боем разведать наши позиции. Умертвия под руководством Иных были встречены огнём, понесли большие потери и отошли на исходный рубеж. Вскоре умертвия возобновили атаку, но была рассеяны, не достигнув наших позиций…»

«Война продолжается, — думает Дейнерис. — Но ведь не только война. Смерть — не единственное, что у нас есть».

Она вдруг вспоминает, как однажды её, почти впавшую в беспросветное отчаянье, неожиданно поддержала постоянно молчаливая и хмурая — так она всегда думала — сестра Джона. Как они просидели до утра у камина в дальнем уголке Винтерфелла, куда не забредали даже слуги: рассказывали друг другу истории, подолгу молчали и, не сговариваясь, обходили в разговоре одно-единственное — одного-единственного человека, чтобы с рассветом, увидев его во дворе, обменяться быстрыми взглядами и сделать вид, будто ничего не было.

Дейнерис вспоминает об этом, когда приходится совсем тяжко — и на сердце сразу легчает.

Она ведь не одна. У неё есть её дети. У неё есть её люди… а ещё те, кого ей трудно считать людьми.

Мысли вновь меняют направление, а перед мысленным взором раскрывается прошлое — как росли и менялись её драконы, как менялась вместе с ними она, и как менялся мир вокруг.

Годы, прошедшие словно во сне, пока они с братом скитались по Эссосу, совсем угасли в памяти — порой казалось, что сама её жизнь началась с той ночи в кхаласаре, когда совсем юной Дени приснился чёрный дракон… а закончилась в красной пустоши, чтобы начаться вновь.

Дени давно погибла, а Дейнерис рождалась трижды: впервые, среди ветра и волн — чтобы стать Бурерождённой. Во второй раз, когда за ними закрылись двери дома сира Дарри, и её детство закончилось. И третий — когда умер её сын и родились драконы.

Она уже прожила две жизни: первую, прошедшую в доме с красной дверью, который подарил ей счастье, и вторую, в которой был, кажется, только страх, закончившийся ночью пламени, крови и смерти.

Сейчас она живёт в третий раз, и отчего-то знает, что этот — последний.

Её третья жизнь уже вместила в себя больше, чем может вообразить человек. Она сражалась в Кварте за своих детей и плакала в Астапоре над десятками тысяч убитых детей других — убитых теми, кто сами ещё оставались детьми. Она была в Юнкае, где хитрость превзошла силу и умение, и в Миэрине, где два предательства обернулись одной победой…

Весь её путь был отмечен кровью и огнём, и она покинула Миэрин так же, как прибыла в него — кровь привлекла огонь, облечённый плотью, и огонь стал властью. Куэйта оказалась права.

Куэйта ошибалась. Когда мир вновь услышал песнь драконов, одними горящими стеклянными свечами и сбывающимися туманными пророчествами не обошлось. Полторы сотни лет прошло со смерти последней из них — а до того, заточённые в Драконье Логово, они слабели и мельчали, и вместе с ними слабела магия мира, пока вовсе не ушла из него, оставив лишь слабые свои отголоски…

Но потом родились её дети. Сразу трое. Родились и выросли, и набрали силы — а отвыкшему от магии миру этого было слишком много. И его границы расплылись, истончились, исказились — и через них прошли обитатели иного мира, где произошло то же самое. Наверное — она не до конца поняла рассказы их мейстеров, да и они сами, кажется, не понимали. Во всех них словно мешались воспоминания двух разных жизней — одной, где они пережили нечто столь ужасное, что не хотели или даже не могли говорить об этом, и другой — начавшейся после. Все они, казалось, не боялись ничего и никого — кроме синеглазого юноши, за которым шли, да и страх этот был странным — больше похожим на уважение.

Дейнерис помнит, как впервые услышала о них — в Миэрине говорили о «пришельцах, явившихся издалека» и о диковинах, что они привезли с собой. В этом сходились все слухи и рассказы, но разнились во всём остальном: кто говорил, что пришельцы явились с Тысячи Островов и приносят человеческие жертвы, кто — что они столетиями тайно жили на Секире, Лорассионе или в Квохорском лесу, а порой — что явились из пределов Империи И-Ти или даже выплыли на своих кораблях прямо из Дымного моря.

Так же различались и рассказы об их внешности: послушать одних, так те выглядели, как иббенийцы, другие твердили, напротив, что похожи на лэнгийцев — высоки ростом и глаза их сияют раскалённым золотом, а третьи словно описывали северян из Вестероса: светлокожих и сероглазых. От Даарио Дейнерис услышала, что они не верят ни в каких богов, от Миссандеи — что богов у них двое, и это супруги, Зеленая Милость уверяла, будто пришельцы поклоняются Боаше, а Хиздар — что Льву Ночи.

Тогда они не слишком заинтересовали её — у Дейнерис было множество других забот: Сыны Гарпии, убивающие её подданных и коалиция работорговцев, собирающаяся против Миэрина, её собственные драконы, становящиеся всё сильнее и Дрогон, убивший ребёнка, смутные предсказания и тяжкие сомнения в тех, кто рядом — а затем политический брак с недавним врагом и почти удавшееся покушение на её жизнь…

Они не явились в Миэрин, куда Дейнерис вернулась во главе кхаласара и верхом на Дрогоне, едва не погибнув в Дотракийском море, повстречав кхала Чхако и убив его, как и его кровников — наконец. Казнённый за попытку захватить её и её детей Грейджой невольно сделал ей подарок — ещё три десятка кораблей вдобавок к тем, что принадлежали работорговцам…

Они не посетили ни Волантис, флот которого, вопреки опасениям её десницы, и не думал выходить в море на стороне коалиции работорговцев; ни Тирош, где пополнившийся боевыми кораблями бывшего «лорда Вод» флот Дейнерис останавливался, чтобы пополнить припасы.

Они не прибыли на Драконий Камень, доставшийся ей легко — обескровленные до того при взятии войска Тиреллов, едва заслышав о битве под Миэрином, флоте и драконах в полной силе, покинули крепость на кораблях Редвинов, убравшись до её прибытия.

Они вовсе не явились к ней.

Вместо этого они показались в Винтерфелле, когда армия мёртвых завладела одним из её детей, разрушила восточную часть Стены и нескончаемыми волнами поглощала Север. Прибыли, чтобы спасти тех, кого ещё можно было спасти. А когда собравшиеся лорды и леди Севера отказались покидать его просто так — встали вместе с ними на защиту твердыни Старков.

Они принесли с собой оружие, которого никто ещё никогда не видел, хотя их мейстеры и говорили, что в И-Ти, далеко на востоке, его могут знать. Они принесли знания, которые никому не были нужны тогда — и так пригодились потом, спася тысячи жизней от холода и голода. Они принесли надежду.

Но всего этого не хватило, чтобы удержать Винтерфелл. И тогда они отдали свои жизни — многие из них — чтобы другие смогли отойти к побережью и сесть на гигантские железные корабли.

Им почти не было дела до славы и почестей — кроме боевых и учёных⁽²⁾, они умирали и убивали не за золото, земли или чьё-то имя — но за людей. За живых.

Они принесли в мир много хорошего и немало плохого — пугающего и опасного, непонятного и жуткого, за что Конклав Цитадели во всеуслышание отказался соотноситься с ними.

Они принесли в мир слово «человечество».

У них не было своего короля, не было лордов — они с лёгким сердцем разделяли друг с другом равно власть и ответственность. Но их вели… нет, они сами, своей волей и сердцем следовали за теми, кто привёл их.

Дейнерис часто думает о них.

С Аской она разделила даже не любовь к небу — невозможность жить только на земле. Одного этого стало достаточно, а ведь были в той ещё сила, непреложная решимость и ярость — то, из-за чего Дейнерис порой чувствовала, будто встретила давно потерянную сестру.

Икари сперва показался ей ещё одним, не могущим прожить и дня без разговоров о войне и оружии — за свою жизнь она навидалась их достаточно… да так бы и осталось, не подслушай она случайно, о чём и как он говорил, когда думал, что его слышат лишь друзья — это словно был совсем другой человек. Человек, постоянно ощущающий на своих плечах груз ответственности за когда-то сделанные выборы, но не позволяющий этому грузу раздавить собственный мир. Он напоминал ей саму себя.

А ещё — Дени порой казалось, глядя ему в глаза, что сквозь них на неё смотрит некое существо, познавшее и видевшее столько, что уже не способно ничему удивляться. Похоже глядел на людей младший брат Джона — Брандон, но даже тот, встретившись с Икари лишь раз, с тех пор упорно избегал его. Джон потом говорил: ответа, что случилось, он от Брана так и не добился…

Наконец, была Рей — та, о ком Аска порой говорила, как о враге, но на деле считала своей. Та, ради кого тот самый Икари готов был отдать жизнь, не раздумывая, хотя не сказал ни слова об этом. Та, от кого за все эти годы она слышала всего несколько слов, и кого Дейнерис Таргариен, императрица Вестероса, владычица Семи Королевств, в самой глубине сердца боялась, не ведая причины, и даже самой себе в этом страхе готова была признаться, лишь открывая глаза в неверном сумраке подкрадывающегося утра, когда разум ещё наполовину спит.

Дейнерис думает о них, когда боль и тоска по погибшим сжимают сердце, потому что знает — они никогда не остановятся, не сдадутся: до тех самых пор, пока враг не будет даже не отброшен или повержен — уничтожен. И им нет никакого дела до того, кто это: привлечённые обещанием войны и добычи да подарками гискарцев, ненавидящих «валирийку на троне», кхаласары Дотракийского моря, пришедшие по поднявшейся из воды земле там, где были Ступени; дорнийцы, пропустившие их и считающие, что пришло время ройнарам править Вестеросом, когда «эти дикари» ослабят их врагов… или Иные, ведущие полчища мертвецов на юг — они не остановятся.

«Как и я. Ведь пока у меня есть мой кхаласар — мои люди — все мои люди, и неважно, кто они и откуда — мне есть, что ответить Смерти. Всегда будет. А если меня не станет — они скажут за меня…»

«…Tubī daor!⁽³⁾» — повторяет она про себя звонким голосом Арьи. И смеётся.

1) Разумеется, спустя столько лет и событий они с Рей говорят даже между собой не только по-японски — этим и вызвана ошибка Синдзи. В японском языке числительные могут читаться двояко: в онном (заимствованном из китайского языка) и кунном (исконно японском) чтениях. «Сити» — числительное «семь» в онном чтении, «Нана» — в кунном.

Вернуться к тексту

2) Научных, то есть. Источники разнятся в том, есть ли в языках известных нам обитателей этого мира сам термин «наука» и производные от него.

Вернуться к тексту

3) Tubī daor — собственно, то же известное: «Не сегодня» на высоком валирийском: https://7kingdoms.ru/wp-content/uploads/2014/08/WhatDoWeSayToDeathNotToday.mp3

Вернуться к тексту