Китнисс будет преемницей Сноу? (гет)

В полдесятого утра с трудом разлепляю веки и чувствую, что у меня болит абсолютно всё и сил подняться нет — приведение жизни в 12-м дистрикте в точное соответствие с буквой закона отняло у меня совершенно все силы.

Есть не хочу. Поэтому сразу иду в город. Невиданное дело — 12-й как подменили: куда делись испуганные, недовольные и просто уставшие от работы лица? Встречающиеся люди не просто улыбаются мне, своей защитнице и заступнице. Они улыбаются друг другу, незнакомым людям, соседям. Бедность никуда не девалась, но за эти три дня из двенадцатого исчез страх, страх впитанный годами. Даже встречающиеся по пути в дом правосудия, миротворцы улыбаются широкой улыбкой, а раньше можно было подумать, что миротворцам категорически запрещено это делать.

— Доброе утро, мисс Эвердин, — со мной здоровается помощник главы миротворцев дистрикта 12 майор Кассий Марлоу.

— Доброе утро, майор. Вчера семь людей заболели от сырой воды, у вас заболевшие есть?

— Нет, у нас заболевших нет, — Марлоу улыбается совершенно искренне.

— Тогда проследите, чтобы воду во всем городе кипятили и никто сырую воду не пил. Вечером доложите мне или мэру Андерси, — я делаю очень строгое лицо.

— Будет выполнено, мисс Эвердин. — Марлоу мне подмигивает. Он что, заигрывает со мной?

Я иду в дом правосудия, начинаю исполнять порученные мне Сноу обязанности, но очень скоро чувствую себя совсем обессиленной. На моё счастье в библиотеку законов, где я медленно сползаю по стенке на стул, заглядывает мэр.

— Китнисс, ты очень бледная, — говорит мне мистер Андерси, — Кошмары ночью снились?

— Нет, я спокойно спала. Просто я совсем без сил. Очень устала, — я откладываю Огромный том Административного регламента — голова все равно не соображает.

— Искоренить десятилетиями сложившиеся порядки за три дня невозможно, но ты это сделала, — серьезно говорит Андерси.

— Я очень старалась. Я обещала президенту быстро научиться разбираться в законах, чтобы пресекать их нарушения, — тихо говорю я.

— Тебе нужен выходной, Китнисс, ты вымоталась.

— Устала орать на миротворцев, — смеюсь я.

— У тебя это неповторимо получается, впервые за шестьдесят лет моей жизни миротворцы ведут себя как люди, — говорит Андерси. — Но тебе нужен перерыв. А то ты просто рухнешь без сил. Тебе же восемнадцать лет.

— Справитесь без меня, мистер Андерси? — Я хочу говорить серьезно, но не выдерживаю и прыскаю со смеха. Мэр присоединяется ко мне и мы смеемся вместе.

— Обещаю тебе, Китнисс, новый порядок я в обиду не дам, — и задумчиво добавляет. — Ради Мадж.

— Ну хорошо, пойду на охоту, ведь президент разрешил. Так что — в полном соответствии с законодательством. — Произношу с серьезным выражением лица, сама же в душе хохочу.

— Как мэр дистрикта я это подтверждаю и даю тебе полдня на охоту, жители нуждаются в свежем мясе. Капитолий начал вводить меры по улучшению рациона питания жителей дистрикта, но мяса недостает, поэтому твоя охота имеет и государственное значение, — мэр даже пытается быть серьезным, но глаза его смеются.

* * *

Через час я выхожу за пределы дистрикта. Солнце ярко светит — погожий зимний день. Усталость постепенно меня отпускает. Охота всегда была для меня лучшим лекарством. Охота на директора шахты и превратившихся из людей в зверей миротворцев — дело справедливое, но сейчас я иду по лесу с луком в руке. Звери, бойтесь, идёт Китнисс Эвердин — меня следует опасаться.

Через час с лишним я выслеживаю лесную куропатку: она крупная и жирная, очень хороший трофей. Затем я начинаю охоту на серого зайца. Но подстрелив косого, я чувствую, что что-то в лесу не так. И, пройдя семь шагов, нахожу следы. Следы чужаков: я никогда не видела таких следов: мужские ботинки с рифлёной подошвой. Я останавливаюсь и задумываюсь, как мне быть. Это чрезвычайно серьезно, из охотницы я могу превратиться в дичь. Бесшумно ступая по ковру из белого-белого снега, нахожу себе временное укрытие: я должна понять, что происходит вокруг меня, а для этого надо стать незаметной. И я начинаю наблюдать.

Спустя три минуты ожидания справа от себя вижу группу людей. Они идут из чащи леса, от озера, куда-то в сторону от границ двенадцатого. Это точно не миротворцы Капитолия. Одеты они в униформу серого цвета, бесспорно это военные, у них в руках оружие. Автоматы, полагаю. Если это вооруженные солдаты из 13-го дистрикта, это просто катастрофа. Сноу, конечно, на слово верить нельзя, но сейчас попадать в плен к мятежникам мне совсем не с руки: Пит в Капитолии, моя семья в 12-м дистрикте... Значит, буду прятаться.

Вооруженная группа приближается ко мне, и, когда до меня остается шагов пятьдесят, происходит чёрт-те что: из ниоткуда прямо над моей головой возникает планолет и начинает вести огонь по чужакам. Они явно не ожидали нападения и, отстреливаясь, отступают. Тут я вспоминаю, что Сноу предупреждал меня, что за границами дистрикта меня будут охранять с воздуха и, значит, это моя защита. Поэтому я не шевелюсь и чувствую себя уверено: я — Китнисс Эвердин, моя жизнь и свобода значат для Капитолия чрезвычайно много. Меня защитят. Но очень скоро я вижу, что не всё так замечательно: откуда-то с севера появляется другой планолет, огромный и, по-моему, вооруженный лучше капитолийского. Они начинают палить друг в друга. Пожалуй, этот грохот слышат не только в 12-м дистрикте, его может услышать в своем дворце в Капитолии президент Сноу — такой тут начинается ад кромешный. Мне ничего не остается, кроме как сидеть словно мышь, тихо-тихо, и ждать.

Планолет чужаков попадает по планолету, который служит гарантией моей безопасности. Это конец: капитолийский планолет заваливается на бок, но, не желая падать прямо мне на голову, берет в сторону, влево от меня, и с грохотом взрывается. Всё — я осталась беззащитной. У меня есть лук — но что может лук против огромного до зубов вооруженного планолета?

Проходит ещё несколько минут, пять или шесть: я по-прежнему сижу в зарослях и тут сзади слышу голос:

— Китнисс Эвердин, ты меня слышишь? — кажется меня раскрыли. Поворачиваюсь и вижу позади меня примерно в шестидесяти шагах одного-единственного человека. Сначала я думаю о том, есть ли смысл пытаться спастись бегством: всё-таки на звуки битвы в воздухе сейчас сюда мчатся миротворцы 12-го дистрикта. Если со мной что-нибудь случится, президент Сноу их не пощадит, казнит всех до единого. Остается вопрос: а где я буду в это время, и буду ли ещё жива? Но, понимаю, что бежать смысла нет, незнакомец один, вооруженный автоматом. Скоро выясняется, чего он хочет.

— Китнисс, я полковник Боггс, я хочу поговорить с тобой.

Полковник — чернокожий мужчина лет сорока или старше, высокий и сильный, он быстро меня догонит, но пока не предпринимает подобных попыток, оставаясь шагах в пятнадцати от меня.

— Вы из тринадцатого дистрикта? — Спрашиваю и стараюсь сделать вид, что я совершенно спокойна.

— Ты знаешь о существовании 13-го дистрикта? Откуда? — Полковник не скрывает своего удивления. Что же, буду тянуть время.

— Мне рассказал о вас президент Сноу.

Полковник молчит некоторое время, думает, как на это реагировать.

— Я — глава безопасности тринадцатого. Мне поручена специальная миссия. Но мы уже раскрыты и планы придется скорректировать.

Я решаю сыграть ва-банк:

— Ваша задача — похитить меня?

Полковник Боггс наверное сейчас думает, что же всё-таки я за птица, и насколько эта птица ценная и важная для Капитолия и лично для президента Сноу. Я продолжаю опасную игру:

— У меня лук и стрелы, и я могу убить вас до того, как вы меня схватите.

— То, что ты хорошо стреляешь, мне известно, но я успею бросить нож раньше.

Черт, и что мне делать?

— Нет, Китнисс, я не собираюсь тебя похищать. Мы просто поговорим. Я должен знать: ты на стороне Капитолия и президента Сноу?

Мне непросто ответить. Минуту я стою и обдумываю:

— Я выиграла игры, вы наверное знаете об этом, моя семья сейчас там, в 12-м дистрикте. Сноу сделал мне выгодное предложение взамен на мою лояльность лично президенту. Мои земляки получают значительную помощь, многие не умрут с голода. Не забывайте, мой дистрикт не просто бедный, он нищий. Я что-то вроде защитницы для них. Сноу мог убить меня и Пита за наш вызов Капитолию.

— За то, что вы с Питом Мелларком хотели отравиться морником на Голодных играх.

— Да, Сноу не стал нас убивать.

— Китнисс, а ты не думаешь, что Сноу прикажет убить вас позже, когда необходимость в вас отпадет?

— Нет, честно говоря, я не уверена ни в чём. Кроме того, что я пытаюсь выжить и помочь моим землякам. Ведь Сноу пошел на смягчение режима в моем дистрикте. Нам впервые удалось вздохнуть свободней за много лет.

— Другими словами, Китнисс, ты не склонна сейчас просить предоставить тебе убежище в тринадцатом? — Тут я вспомнила кое-что весьма интересное и решила напомнить об этом полковнику Боггсу:

— Я не уполномочена президентом говорить это, но Сноу сообщил мне и Питу, что он, в случае попытки похитить меня, объявит 13-му дистрикту войну и приступит к боевым действиям.

Взгляд Боггса полон недоверия, и я добавила:

— Он сказал, что объявит по телевидению о том, что тринадцатый дистрикт существует, и что именно вы похитили меня.

— Значит, Китнисс, сегодня ты на стороне Сноу, но только потому, что он пообещал для твоего дистрикта определенные льготы и пока выполняет свои обещания?

— Да, — кратко отвечаю я.

Наш разговор длился недолго, но тишину леса начинает нарушать нарастающий шум: сюда явно бегут миротворцы из моего родного дистрикта. Боггс это слышит, также как я, но с места не двигается.

— У меня не было приказа похищать тебя, Китнисс, я могу взять тебя на борт как беженца по твоему желанию. Но вижу, что сейчас ты не готова к этому.

— Да, я не готова. Я готова бежать, если нам с Питом будет угрожать опасность и смерть по приказу Сноу, но вместе с нашими семьями, — откровенно говоря, ещё пять минут назад я не была склонна доверять свою жизнь, жизнь Пита и жизнь моих близких незнакомым мне мятежникам, но сама не знаю, почему, полковник Боггс внушает мне доверие.

— Ну что же, тогда мы расстанемся. Но ты, Китнисс помни, кто твой настоящий враг. 13-й дистрикт готов предоставить тебе, Питу и вашим семьям убежище. Также можешь уведомить президента Сноу, что 13-й дистрикт не боится войны, и если он нападёт первым, мы ответим ударом на удар. Повторяю, твое похищение не планировалось и не будет, однако мы внимательно наблюдаем. Так и передай президенту.

Шум и грохот нарастает, и полковник Боггс, показав, что он не враг мне, поворачивается ко мне спиной и идёт прочь. К моменту, когда первые миротворцы подбегают ко мне, мятежник уже скрывается за деревьями.

— Мисс Эвердин, вы целы? — молоденький парень не старше меня самой прибежал первым и, не останавливаясь, побежал дальше.

Следующим примчался взмыленный майор Кассий Марлоу.

— С тобой всё в порядке? Нам сообщили, что тебя хотели похитить какие-то контрабандисты, — Марлоу искренне рад, что я жива и здорова, — И что это был за грохот в небе?

— Наш планолет потерпел крушение у меня на глазах, — рассказываю я майору, сомневаясь, можно ли говорить ему о том, что я видела живого представителя, несуществующего официально 75 лет тринадцатого дистрикта, без санкции президента Сноу.

Размышляя, о чем можно и нельзя заикаться без официального разрешения, я подошла, наконец, к границе моего родного дистрикта.

Меня встречают, наверное, все: Хеймитч (опять трезвый!), мама с Прим, мэр Андерси, Мадж и еще целая толпа людей. Похоже я стала важной шишкой, если навстречу мне высыпала половина моих земляков.

— Я рад, что вы целы и невредимы, мисс Эвердин. Но поспешите: президенту уже доложили о чрезвычайном происшествии в лесной зоне к северу от границы дистрикта, и он желает поскорей поговорить с вами, — «старина» Крей улыбается мне вполне искренне и даже по-человечески.

Неприятности никогда не приходят по одной. Справедливость этой истины Китнисс и раньше имела возможность постичь, к сожалению неоднократно. Но в этот раз, начиная со своего прямо-таки триумфального возвращения в родной дистрикт, она ощутила на себе сплошной и нескончаемый водопад из неприятностей.

А ведь начиналось всё почти что хорошо: президент Сноу не разозлился на Китнисс, а наоборот разговор с ним для, пережившей в лесу настоящее испытание, девушки был приободряющим:

— Добрый день, мисс Эвердин, как хорошо, что с вами всё в порядке, ведь я уже отдал приказ готовиться к нападению на тринадцатый дистрикт.

— Пожалуйста, отмените приказ, мистер Сноу. Я говорила с полковником армии мятежников из дистрикта №13 по фамилии Боггс, и он меня заверил, что приказа о моем похищении он не получал. Он должен был только наблюдать.

— Отлично, мисс Эвердин, вы стремительно меняетесь: вы уже ведёте переговоры на равных со старшим офицером мятежников и в ваших силах влиять на общеполитическую обстановку в Панеме.

Китнисс обеспокоилась, что Сноу ничего не сказал про отмену приказа начать войну.

— Господин Сноу, полковник Боггс твердо заявил мне, что мятежники ответят ударом на удар.

Сноу лишь засмеялся, не так чтобы уж по-доброму, но и не злобно:

— Мой личный представитель в дистрикте №12 и носительница важных государственных тайн — мисс Китнисс Эвердин в целости и сохранности у себя дома, какие могут у меня причины начинать войну? Скажите мне вот что, по-вашему мнению, наш планолёт защищал вас наилучшим для вашей безопасности способом?

— Полагаю, что да. Он перестал быть невидимым только тогда, когда группа мятежников, человек пятнадцать, приблизилась ко мне на полсотни шагов и мне стало небезопасно, — "Честно говоря страшно, но я в этом не признаюсь!" — подумала девушка.

— А взять вас сразу на борт?

— Слишком опасно. Мятежники могли меня случайно ранить. А потом прошло не более пяти-семи минут, как появился планолёт мятежников, который был явно больше и сильнее. Он мог напасть в воздухе, что он и сделал. И тогда бы я точно погибла.

— Верно. И тогда я уж точно и без промедления начал бы войну. Я уже говорил вам, мятежники оповещены: ваша гибель и ваше похищение — «казус белли», повод к войне. Мисс Эвердин, а вы озвучили полковнику мятежников ваш официальный статус?

— Нет, — немного обеспокоенно ответила Китнисс, подумав: «Сейчас мне за это влетит». И добавила:

— Но я упомянула, что действую согласно вашим личным приказам.

— Хорошо. Но в дальнейшем имейте в виду, что вы уже три дня официально считаетесь специальным представителем президента с очень широкими полномочиями. Ваш статус равен статусу мэра 12-го дистрикта мистера Андерси. Но в отношении миротворцев ваш статус значительно больше, чем у главного миротворца вашего дистрикта. А сейчас я наделяю вас дополнительными полномочиями: при нахождении в другом дистрикте Панема, даже не имея моего прямого приказа, изобличив злоупотребления местных властей и миротворцев, до полковника включительно, и имея доказательства нарушения законов Панема, вы наделяетесь особым правом отстранять должностных лиц от занимаемой ими должности и подвергать их аресту. После чего, само собой, уведомить об этом меня, незамедлительно.

Китнисс стояла, как воды в рот набрав. Она уже всерьез подозревала, что этот метод — ошеломить и парализовать волю к сопротивлению — любимейший из богатого арсенала управления и насаждения всеобщего повиновения и страха, президента Сноу.

— Как у вас обстоят дела с тщательным изучением законодательства об управлении в дистриктах?

— Я за три дня прочитала шестьсот двадцать девять законов, сорок три выучила наизусть, как и три четверти устава корпуса миротворцев. Но я очень устала, — памятуя о наказе президента не делать ничего необдуманно, Китнисс не сочла возможным утаить этот факт.

— Мистер Андерси очень высоко отзывается о ваших умственных способностях и работоспособности, но впредь я вам запрещаю работать без отдыха больше десяти часов в день. Вам восемнадцать лет и мне нужно, чтобы вы пребывали в хорошей физической форме, а не падали без сил от усталости.

— Будет исполнено, господин президент.

— Учитесь исполнять мои приказания беспрекословно, и выполнять свою работу одинаково хорошо на протяжении длительного временного промежутка, недели или месяца. Только тогда вы достигнете блестящих результатов, и тогда я смогу в точности исполнить данное обещание.

— Конечно, — Китнисс старалась именно слушать Сноу, а не говорить.

— Теперь перейдем к вашей безопасности. Первое: лес — место всё-таки опасное, там водятся не только белки и зайцы, но и волки. Поэтому, собираясь в лес, в обязательном порядке берите с собой напарника. Постоянно поддерживайте связь с планолётом, который вас оберегает и выполняйте требования по соблюдению режима вашей безопасности. В этом вы теперь нисколько не отличаетесь от меня. Я обязан исполнять требования режима моей безопасности, вне зависимости нравится мне это или нет.

Второе: лука со стрелами не достаточно, поэтому наравне с мистером Мелларком, я наделяю вас правом владения огнестрельным оружием. Причем повышенной мощности, в целях предотвращения любых эксцессов. Пистолет постоянно носите с собой. Всё необходимое получите от командира планолета № 717 лейтенанта Гонория Кёрби. Планолет будет в вашем дистрикте через полчаса. Встретите его прямо у своего дома, — Сноу подумал и продолжил: — Походите в тир и потренируйтесь в стрельбе вместе с миротворцами. Чем больше у вас будет взаимопонимания с ними, тем лучше для всего Панема.

Слушая Сноу, Китнисс думала, в точности ли передать президенту деликатные подробности разговора с Боггсом? Маловероятно, что их разговор мог быть известен президенту, но зачем утаивать от него лежащие на поверхности вещи:

— Господин Сноу, в переговорах с полковником из тринадцатого дистрикта Боггсом мне было заявлено, что мятежники готовы принять в качестве беженцев меня, Пита Мелларка и всех членов моей семьи.

— В этом предложении нет ничего удивительного. В случае если меня убьют, то и гарантии вашей безопасности будут аннулированы. Ведь они гарантированы мной. Я бы даже рекомендовал вам принять их предложение.

Черт бы вас побрал, мистер Сноу, умеете же вы заставить мозги девушки свариться вкрутую, — конечно не сказала, но отчаянно подумала старшая Эвердин. Уроки политического мастерства от президента Сноу, были подлинным испытанием для нее.

— Мисс Эвердин, я получаю сведения, что ваши действия несут сугубо положительный результат. Если на протяжении текущего месяца картина будет такой же, я сочту ваш опыт полезным и правильным и мы с вами вместе начнем его распространять на другие бедные дистрикты: 11-й, 8-й, 9-й, 10-й. Задача заключается в том, чтобы ослабить факторы жизни в дистриктах, которые периодически используются 13-м дистриктом в подрывной работе против Капитолия.

Кое-как сохраняя нейтральное выражение на лице, Китнисс попрощалась со Сноу. Затем она смотрела, как планолёт садится чуть ли не на лужайку перед ее домом. От командира планолета Китнисс получила наушник для бесперебойной связи с Капитолием и кобуру с тяжелым и настолько мощным пистолетом, что когда она в тире училась быть с оружием как единое целое, она безошибочно догадалась, что это оружие необычное — оно способно было с легкостью пробить пуленепробиваемую защиту. И белая защитная униформа миротворцев не была исключением.

Следующей напастью, свалившийся на семью Эвердин, стала вспышка эпидемии кишечной инфекции. Началась она накануне похода Китнисс в лес. Раньше было всё просто: заболевших особенно никто не лечил, кто выжил, тот выжил. О количестве заболевших и умерших власти почти не беспокоились. Сейчас совсем другое дело. Первой подняла тревогу миссис Эвердин — количество заболевших резко подскочило за сутки в шесть раз — эпидемия! Но теперь, согласно новой политике, Китнисс без труда вызвала из дистрикта №6 бригаду медиков — двух врачей (кажется в 12-м дистрикте врач последний раз появлялся проездом в тот год, когда Китнисс было лет шесть, не больше, т.е. 12 лет тому назад!) и девять медсестер.

Надо было видеть, как не покидавшие всю жизнь свой дистрикт транспортников медики увидели и поразились тем нечеловеческим и антисанитарным условиям жизни, в которых жили земляки Китнисс.

Старый пожилой доктор мистер Клиффорд поначалу впал в глубокое отчаяние, полагая, что больным детям в нищем дистрикте он ничем не сможет помочь. Но узнав, что хлопотами матери Китнисс (всё-таки к матери «самой специальной представительницы президента» в Капитолии стали быстро прислушиваться, имя Сноу открывало все двери) лекарства были уже на пути в 12-й, сказал:

— Ну что же, коли так, засучим рукава и за полмесяца упорного труда заложим основы медицинской помощи в вашем дистрикте. Обучим медсестёр, а жителей научим правилам элементарной гигиены и тогда мы все сделаем невероятно важное дело и смертность здесь уменьшится в разы.

Проработав плечо к плечу с Элизабет Эвердин всего лишь первый день, доктор Клиффорд сразу заявил:

— Я практикую уже сорок два года, поэтому знаю, что говорю, тебе, Элизабет, можно присваивать звание врача, просто по совокупности практического опыта. — Что и произошло через два месяца.

Именно тогда Китнисс впервые познакомилась с дядей Уильямом.

Она обратила внимание на незнакомое для неё лицо. Он участвовал в борьбе с эпидемией очень активно. Лечил. Но чаще всего в его руках Китнисс видела лекарства. Заинтересовавшись, она спросила свою младшую сестру:

― Прим, а ты знаешь, кто он такой?

Ответ стал для Китнисс полнейшей неожиданностью:

―Ты что не знаешь аптекаря? Это младший брат мамы. Дядя Уильям.

Оказалось, что он уже знаком с Прим. Но у Китнисс знакомство с ним не заладилось. Дядя оказался полной противоположностью матери сестёр. Еще не старый, среднего роста, колючий и вообще довольно таки мрачный мужчина. Но самое главное он был весьма остёр на язык. Сама Китнисс будто бы отскочила от него, к удивлению младшей сестры. Та неплохо с ним ладила. Но Китнисс и её дядя каждый раз, оказавшись рядом, словно старались укусить друг друга побольнее. Это у них замечательно получалось.

А что касается смертности, старый врач оказался прав: спустя восемь дней, Прим, принимавшая самое активное участие в качестве новоиспеченной (звание ей присвоил лично мистер Клиффорд) медсестры в ликвидации эпидемии, придя домой около полуночи, села в кресло у камина и с радостью сообщила Раю Мелларку, старшему брату Пита, именно ему Пит поручил «присматривать за Эвердинами»:

— Никто не умер, ни один ребенок и ни один взрослый!!! Мы с мамой вместе выходили мальчика Фрэнка из Шлака, который заболел одним из последних и который был в очень тяжелом состоянии. Даже он пошел на поправку.

На что, только что пришедший, с находящейся в полуобморочном состоянии от усталости Китнисс на руках, веселый и слегка нетрезвый Хеймитч сказал:

— Запомните, ребятишки, это историческое время. В нашем дистрикте народ не умирал, а просто дох словно мухи. Особенно дети. А сейчас все начало кардинально меняться. Не улыбаемся, я тоже знаю умные слова. И честно я уже не знаю, чему больше удивляться: политике Капитолия или тому, как начали меняться в Шлаке люди.

Хеймитч вполголоса обратился к, застывшей в кресле, смертельно уставшей претворять в жизнь планы президента Сноу, менявшие снизу-доверху десятилетиями сложившийся мертвенно-бесчеловечный «порядок», Китнисс:

— Солнышко, ты в курсе, что третий день в Шлаке трудно достать спиртное? Однорукая Риппер больше не продает самогон. Она переключилась на горячий чай с молоком и булочки, которые теперь покупает у отца нашего Пита. И что мне прикажешь делать? Народ скоро вовсе перестанет пить. А я причем?

Рай Мелларк при этих словах Хеймитча громко засмеялся, чем едва не разбудил спавшую в кресле Китнисс, за что тут же схлопотал неслабый тычок в бок от охранявшей, несмотря на собственную сильнейшую усталость, покой сестры, Прим.

— Отец одних только сдобных булочек стал продавать больше в четыре раза. И так уже три недели кряду. Скоро мы совсем забудем старые времена.

«Старые времена!!! Ой, я не знаю, чего и ждать от будущего. Сноу с какой-то потрясающей легкостью идёт на полный слом всего, что делало нашу жизнь невыносимой, но которую в дистриктах терпели на протяжении десятилетий. Боюсь даже гадать, что этот живой мертвец задумал на самом деле. Какой ад может нагрянуть для всех нас, когда этот хрупкий и нереальный «дивный новый мир-сказка рухнет», — в полузабытьи, на грани сна и реальности витали в голове Китнисс мысли или тяжелые предчувствия…

И к сожалению эти предчувствия, не оказались просто страшными грёзами вымотавшейся Китнисс, но обо всем по порядку!

Следующим испытанием для Китнисс стала катастрофа на шахте №2. Той самой, где погиб отец девушки и где сейчас работал Гейл.

* * *

Девятое декабря. Вторник.

Обрушение произошло около трех часов пополудни. Все случилось на относительно безопасном участке, шахтеры внезапно почувствовали странный и неприятный запах, а через мгновение произошёл взрыв газа метана. Взрыв был не очень сильным, но вот пострадавших оказалось свыше пятидесяти человек. Летальный исход был лишь один — погиб один шахтер. Гейла слегка контузило. По меркам прежнего дистрикта №12, происшествие не было чрезвычайным.

Но все начало меняться с бешеной скоростью, когда к шахте прибежали насмерть перепуганная Китнисс из штаба миротворцев, вместе со всеми миротворцами, Прим и миссис Эвердин из бывшего здания старого тира, которое давно не использовалось и где теперь, по инициативе Элизабет Эвердин разместилась только что учрежденная больница.

Вообще нельзя описать тот ужас, который охватил Китнисс при мысли, что Гейл не вернётся из-под земли живым. Но к ее невероятному облегчению, не прошло и пятнадцати минут, как в первой партии поднявшихся наверх шахтеров, она увидала покрытого с головы до ног угольной пылью, живого Гейла Хоторна.

— Кискисс, не беспокойся за меня, я живой, — крепко обнял он ревущую в голос девушку, а та не сразу заметила, что парень наполовину оглох на правое ухо из-за контузии (к счастью, слух Гейла восстановился полностью спустя полторы недели).

Китнисс еще не пришла в себя, но после разговора с также контуженным десятником Эвереттом Тоффером, она узнала, что техника безопасности на шахте, где погиб её отец, находится в чудовищном состоянии.

Краем глаза она заметила пристальный взгляд Уильяма Линдси, её дяди. Аптекарь тоже был тут и помогал пострадавшим изо всех сил. Не один. Китнисс впервые увидела рядом с им белокурого мальчика лет четырнадцати-пятнадцати. Именно он и делал уколы. Они и Прим. Гейл успел ответить на вопрос дяди: осмотрев его, Линдси заявил, что тому нужно в больницу. Срочно.

Китнисс попыталась вмешаться и даже нагрубила аптекарю, сказав: «Не ваше дело! Вы же не доктор». Линдси не стал с ней спорить. Просто проигнорировал. Убедившись, что Хоторн попал в надёжные руки старшей сестры (матери Китнисс) пошёл оказывать помощь следующему шахтёру. А вообще польза от аптекаря была. И немаленькая. Именно он оказывал помощь тяжело пострадавшим. Китнисс была не права ― дядя Уилл был самым настоящим доктором.

— А где директор шахты, его что здесь нет?! — спросила Китнисс у превратившегося из миротворца в спасателя, и отличнейшего спасателя, отмечу, майора Кассия Марлоу.

Вытаскивавший из подъемника очередного сильно контуженного шахтера, тот жестом показал на шахтоуправление.

— Он что сейчас там?!

Марлоу было не до того и он не обратил внимания на выражение лица Китнисс, которое стало таким же, каким его имел несчастье лицезреть Пит, после самого первого разговора «несчастных влюбленных из двенадцатого» с президентом, изменившим буквально всё.

Лицо девушки исказилось от бешенства, она напоминала пантеру приготовившуюся к прыжку. И эта пантера бегом, как уже успела привыкнуть за последние пять дней, помчалась туда, где имел несчастье пребывать директор шахты №2 Ливий Анжелотти.

Ливий Анжелотти был капитолийцем из богатой семьи, но однажды, еще во время учебы на горного инженера, он во время дружеской попойки с однокурсниками в изрядном подпитии позволил себе пару антиправительственных высказываний. О чем донесли сразу пять однокашников Ливия, включая его лучшего друга Марцелла Брайса.

Хотя ничего криминального в адрес президента, Ливий, к большому своему везению, не говорил, но он применил к парочке советников президента и даже к одному из министров нецензурные эпитеты. Ливию подфартило: ему не отрезали язык, помогло заступничество тётки — бывшей любовници другого министра — Ливия сослали из Капитолия с глаз долой, перепугав предварительно до полусмерти. Но физически Ливий пострадал «несильно» — после пыток у него были сломаны лишь левая рука и четыре ребра и отбита левая почка. Но в целом он «легко отделался» и был назначен директором шахты № 2 в захолустном 12-м дистрикте.

И вот, этот ссыльный капитолийский горный инженер 24 лет от роду уже полгода руководил шахтой, на которой погибли 6 лет назад, в результате аварии отец Китнисс и Прим, и отец Гейла. Ливий имел неплохие познания в угледобыче, однако он был замкнутым и, кроме того, невероятно оригинальным человеком.

В момент, когда взбешенная Китнисс влетела в его кабинет, Ливий был очень занят — он исправлял финансовый отчет. Почему исправлял сам Ливий? Всё очень просто: если сам Ливий был грамотным в той степени, что не делал ошибок в математических подсчетах, то его секретарша Гуппи, вообще славная девушка, была не в состоянии составить приличный бухгалтерский документ. Ливий с удовольствием уволил бы её, но её предшественница и конкурентка Тереза была еще хуже. Она не могла двух слов связать, была невероятно дурна собой и, в представлении Ливия, имела привычку носить одежду практически с помойки. Гуппи хотя бы была особой миловидной и почти не вызывала у Ливия желания повеситься от отчаяния в собственном кабинете. Вот он и занимался исправлением жуткой галиматьи, сочиненной Гуппи. В двенадцатом дистрикте вообще была острая нехватка грамотных молодых кадров: в школе могли научить сложению и вычитанию, а вот с умножением и делением, не говоря о десятичных дробях, уже были большие проблемы.

Вот такой горе-руководитель и стоял сейчас перед разъяренной Китнисс. Напомню, попавший под горячую руку Китнисс Пит просто не удачно пошутил насчет Гейла, а сегодня Хоторн реально пострадал в аварии.

— У вас на шахте авария, а вы тут сидите??? — крик Китнисс слышал даже оглохший после контузии Гейл.

— Ты кто такая? — недовольный ахинеей Гуппи, которую ему никак не удавалось исправить, Ливий поднял голову от отчета и увидал огненную девушку, которая запросто могла его сейчас сжечь одним взглядом.

— Я Китнисс Эвердин, вам знакомо это имя??? — Китнисс злилась все больше.

— Я ничего о тебе не слышал. Что ты делаешь в моем кабинете? Я тебя не приглашал. Не мешай мне работать, — Ливий был невероятно неправильным капитолийцем, Голодные игры вообще прошли мимо него (!!!), он ничего не слышал о Китнисс Эвердин. Не удивительно, что такую подозрительную личность посадили в тюрьму и затем выслали в отдаленный дистрикт. И, к сожалению, проклятый отчет лишил Ливия даже инстинкта самосохранения: Китнисс в гневе действительно могла если не убить его, то сильно покалечить.

Китнисс вообще была на пределе. Беда, приключившаяся с ее единственным близким другом, Гейлом, сделала Кдевушку смертельно опасной. Она просто схватила первый попавшийся ей под руку предмет, им оказался диплом горного инженера в рамке, принадлежащий Ливию, и метров с трех запустила его мужчине прямо в голову. Странно даже предположить, что Победительница 74-х Голодных игр Китнисс Эвердин могла промахнуться: диплом ударил Ливия в висок и он рухнул на пол.

— Черт, я его убила, — мрачно пробормотала Китнисс. Настроение ее в этот момент действительно располагало к смертоубийствам.

Девушка подошла к телу Ливия Анжелотти, незадачливого директора шахты № 2 в дистрикте 12 и склонилась над ним: очень странно, крови не было, но сомнения, что он ещё жив, у Китнисс появились. Лишь тогда, когда она прощупала пульс она поняла — Ливий был жив.

— Живучий, чёртов капитолиец, — зло сказала девушка и начала размышлять, не добить ли ей человека, по глупости и безалаберности которого едва не погиб не только Гейл Хоторн, но и целая смена шахтеров.

Китнисс размышляла стоя и внезапно она услышала шепот:

— Пожалуйста, прошу вас, не бейте меня по голове.

Шепот Ливия был похож на какой-то бред, но в голову девушки пришла мысль, что никакой это не бред, а мольба. Тогда Китнисс Эвердин, у которой на поясе находилась кобура с пистолетом, присела на корточки перед лежащим на полу мужчиной и внезапно поняла, что смерть этого человека никак не способна помочь осуществить её желание — чтобы ни Гейл, ни другие шахтеры на этой шахте больше не гибли.

То, что Ливия Анжелотти — директора шахты, на которой работало более 250 человек — в тюрьме жестоко и методично избивали, Китнисс поняла не сразу. Она прикоснулась с плечу Ливия, и от этого осторожного касания он дернулся, как от удара и вновь зашептал:

— Только не бейте меня по голове, только не по голове, умоляю…

И в этот момент в кабинет ворвалась секретарь директора — Гуппи Чалтон, маленькая щуплая блондинка, семнадцати лет от роду. Она не могла прибежать раньше, так как сам Ливий час назад отослал ее узнать, что происходит внизу. И Гуппи, безграмотная глупая Гуппи мужественно включилась в спасательную операцию. Но сейчас что-то внутри нее подсказало, что надо бежать в шахтоуправлению, к Ливию. Нет, она не была влюблена в Ливия, но маленькая Гуппи от природы была наделена склонностью к состраданию, была девушкой впечатлительной, доброй и обладала редкой интуицией распознавать грозящую опасность близким ей людям.

Гуппи было дочерью городского нотариуса и жила в городе. Но она знала Китнисс: они учились в одной школе, хотя лично мало пересекались. Китнисс успела подумать, что где-то она эту девушку уже видела. Но произнесённые ею слова поразили Китнисс:

— Китнисс, не смей его бить! Слышишь? Убей лучше меня, но не трогай Ливия.

И в этот момент Китнисс до неузнаваемости преобразилась: страшный праведный (!!!) гнев прошёл и к ней вернулась способность действовать осознанно.

— Я пришла сюда получить ответ: почему техника безопасности грубо нарушается? Я говорила с Тоффером, он сказал, что никаких мер не принимается, нет приказания директора шахты.

Так как Ливий по-прежнему лежал на полу и не пришёл в себя (всё-таки сотрясение мозга ему Китнисс всё же устроила), ответ пришлось держать Гуппи:

— Китнисс, это не Ливий виноват. Он написал больше четырех месяцев назад рапорт в Министерство ресурсов Капитолия. Но пришел ответ, что на улучшение условий труда в 12-м дистрикте у Капитолия нет средств. Без какого-то специального оборудования можно сделать лишь совсем немного. Всё зависит от воли Капитолия, Китнисс. Но Ливий выплачивает зарплату шахтерам всегда вовремя, а систему штрафов, которая существовала до него, он полностью прекратил.

— Этот рапорт сохранился здесь?

— Он в ящике моего стола. Мне ответили, что я сую нос не в свое дело, — это подал голос начавший приходить в себя Ливий. Так они и сидели на полу: покалеченный в капитолийской тюрьме молодой ссыльный инженер и две молодые девушки, почти ровесницы, недавно учившиеся в одной школе.

— А шахта №1? Что там творится с техникой безопасности? Винберг про несоблюдение правил техники безопасности мне ничего не говорил. Я бы раньше связалась с Капитолием, может сегодня аварию удалось бы предотвратить, — в голосе Китнисс можно было услышать не только неуверенность, а ещё и отчаяние.

— Тиль Винберг еще два года назад пытался уговорить Капитолий оставить хоть немного средств из нашей выручки, её мы обязаны полностью перечислять в Капитолий, на вентиляцию в шахты, на современные крепления для уменьшения опасности обрушения стен в штреках и ортах, но ему пообещали крупные неприятности, если он еще будет приставать с таким глупостями.

— Глупостями??? — взвилась Китнисс. — Кто так ответил Винбергу, назовите имя, я сообщу об этом Сноу.

— Сноу? — Ливий поднял голову и изумлено посмотрел ей в глаза. — Ты что общаешься лично со Сноу?

— Ливий, ты сидишь круглыми сутками здесь и ничего вокруг не видишь. Китнисс победила в Голодных играх в прошлом году. А последнюю неделю носится по дистрикту исполняя новые распоряжения президента. Нам начали делать разные поблажки. Папа сказал, что со времени подавления Великого мятежа дистриктов против Капитолия, не было таких масштабных изменений. Она спецпредставитель Сноу. Её беспрекословно слушаются даже миротворцы, которые сегодня прибежали одними из первых и спасали раненных шахтеров.

— Миротворцы??? — в глазах Ливия читалось, что он потрясен до глубины души.

— Вы ничего не знаете о Голодных играх? — с недоверием покосилась на него Китнисс.

— Голодные игры! Я родился в Капитолии и с детства ненавижу Голодные игры! Убийство детей — это так низко! Можете донести о моих словах президенту Сноу, я не боюсь…

Ливия, трусоватого и мягкого Ливия точно подменили. Он вскочил на ноги, сжал кулаки и смотрел в глаза Китнисс с небывалой отвагой. Нет сомнений, это было что-то личное. Кроме того, ненависть Ливия к Голодным играм несла отпечаток его личности — при всех своих недостатках, директор шахты №2 был хорошим человеком.

— Я никогда в жизни ни на кого не доносила. А на игры я попала, когда на Жатве прозвучало имя Прим, моей младшей сестры. Мы победили с Питом Мелларком… — договорить Китнисс не успела, возбудившийся до предела при упоминании Голодных игр Ливий перебил её.

— Пит Мелларк, это же сын пекаря. Я знаю сына пекаря, — не успел договорить он, как его прервал смех Гуппи.

— Ты меня уморил. Ты знаешь Пита, но не знаком с Китнисс Эвердин? Ливий — ты неподражаем! Ты самый неописуемый болван, которого я знаю! Ты прожил здесь семь с половиной месяцев, но будто вчера приехал.

— Победили вдвоем? Вздор, вы обе за кого меня держите!!! Я не смотрел с семи лет это людоедское действо, но я знаю, что победитель всегда один! —возмущенный Ливий произносит эти слова и настроение Китнисс в который раз за последний час, вмиг изменилось. Она сгибается пополам от смеха, понимая, что этот чудной директор действительно не видел 74-е Голодные игры.

Теперь в комнате стоит ошарашенный и недовольный Ливий Анжелотти, а по обе стороны от него хохочут две девушки, Гуппи и Китнисс.

— Что смешного я сказал? — говорит Ливий и в его голосе звучит искренняя обида.

— Ливий, ты просто фантастический чудак. Пит и Китнисс — они же «несчастные влюбленные из 12-го», это знает вся страна! И только ты знаешь Пита Мелларка просто как сына пекаря, а с Китнисс знакомишься там, где чуть не стал её жертвой. Китнисс, кстати, где твой лук? — заливается смехом Гуппи.

— Дома оставила, — отвечает Китнисс,

На что Ливий с умным выражением на лице спрашивает:

— А где ты научилась стрелять из лука?

Девчонки сгибаются пополам от хохота и на этот раз разве что не катаются по полу, настолько замечательный вопрос задал Ливий.

Просмеявшись, Китнисс подает Ливию руку и они знакомятся:

— Будем знакомы, я — Китнисс и это я вытащила Пита с арены, когда Сенека Крейн отменил распоряжение Сноу, что победить могут двое, если они из одного дистрикта.

— А я, Ливий, меня сюда сослали из Капитолия. А Сенеку Крейна я знал, когда он ещё был студентом. Неплохой парень был. Зря он согласился быть распорядителем игр.

— Именно, что был. Сенеку заставили отравиться ягодами морника. А почему тебя сослали сюда, в 12-й? — спрашивает Китнисс.

— Жаль Сенеку... Я же говорю, проклятые игры. Они никому не приносят ничего кроме горя, — тихо ответил её Ливий.

— Вынуждена целиком и полностью с тобой — давай на ты! — согласиться. Я и сейчас не уверена, что Голодные игры в ближайшим будущем не станут причиной моей смерти. Всё же, Ливий, расскажи, как ты попал в наш дистрикт? Обещаю, что никому не расскажу, — отвечает Китнисс и её лицо в этот момент невероятно печально.

— Я учился на горного инженера. Мы отмечали защиту дипломов... Я редко пью, друзья это хорошо знают, но в тот раз я был жутко возмущён. Петрония Лорана, лучшего из нашего курса, я ему и в подмётки не гожусь, из-за того, что он из небогатой семьи, жестоко и несправедливо прокатили на защите. А сын министра финансов Регул Коннингсби получил лавровый венок. А ведь он учился хуже меня. Я выпил тогда много, очень много. Что я говорил потом, не помню, но очнулся я в тюрьме, избитый. А потом я узнал, что на меня донесли сразу пятеро. Но самое страшное было то, что среди них был мой лучший друг, Марцелл, — эти слова Ливий говорит с болью.

— Вот из-за предательства, Ливий и стал таким необщительным типом. А так он недурная личность, — простодушно говорит Гуппи, повернувшись к Китнисс.

— Вот что, мистер недурная личность, у тебя сегодня произошла авария на шахте, не знаю, погиб ли кто…

Китнисс перебивает Гуппи:

— Джон Харрис погиб, раненных четырнадцать человек.

— Так вот, сделай мне одолжение, составь список оборудования, всего того, что необходимо для улучшения технического состояния шахт, и я представлю его президенту Сноу.

— Не нужно мне ничего составлять, — возмущенно отвечает Ливий и извлекает из ящика стола список на четырехстах восьмидесяти страницах, написанный им еще четыре с половиной месяца назад.

Китнисс смотрит бумаги и лицо её вытягивается: Ливий — не просто грамотный горный инженер, он составил подробнейший план переустройства горнодобычи в дистрикте №12. Имея в руках такой план можно смело предлагать его Сноу. Придя в себя, она забирает бумаги и на прощание протягивает капитолийцу руку:

— Ливий, пожалуйста, выходи почаще из своего кабинета, общайся с шахтерами. Ты — неплохой парень, не то что эти капитолийские твари, которые радуются каждый год тому, как дети умирают на арене, — с серьезным выражением лица говорит Китнисс. — И еще, прямо сегодня приходи к нам в гости в деревню победителей. Ну часикам к двенадцати ночи.

Мисс Гуппи Чалтон подмигивает Китнисс и обещает:

— Не сомневайся, я прослежу за исполнением указаний специального представителя президента. Работаете вы оба допоздна, но до полуночи мистер Анжелотти соблаговолит добраться до вашего дома. Он же любит булочки Пита, не правда ли?

Заинтересованный Ливий кивает головой:

— Конечно приду. Булочки Пита я очень люблю.

Китнисс останавливается в дверях и спрашивает с улыбкой:

— Сырные булочки?

Ливий утвердительно кивает:

— Именно.

— Ту тогда мы точно подружимся. Я их просто обожаю.

И Китнисс Эвердин бежит ликвидировать очередную неприятность, случившуюся в дистрикте №12.

POV Китнисс (Первый сон Китнисс)

Я не знаю, как попала сюда и что это за место. Кажется, это где-то под землёй, наверное, шахта. Да, точно шахта.

Мне тяжело дышать. Тут полумрак, лишь масляные фонари изредка попадаются на моём пути. Я иду: мне надо спешить, это я точно знаю. Я должна найти Гейла! С левой стороны я слышу голос Руты.

— Китнисс, беги!!! Он идёт к тебе, но я его отвлеку!

Я бегу, хотя мне нечем дышать, но я бегу. Задыхаюсь, но бегу. Если не успею, Гейл умрет! Он убьет его!!! Я падаю, мои руки покрываются кровавыми ссадинами, но нет времени обращать на них внимание. Поднимаюсь и снова бегу. Слышу крик Руты. Предсмертный крик.. Кто-то жуткий рвёт её на куски. Рута успевает перед смертью, жуткой смертью от клыков подземного монстра, крикнуть мне:

— Беги, Китнисс, не останавливайся.

Рута мертва.. Она опять погибла. Вновь отдала свою жизнь ради меня, снова и снова... Меня душат слёзы, я хриплю, но всё равно двигаюсь вперёд.

На пути попадается жуткий переродок-мертвец с лицом Мирты. Он хватает меня за руку. Его дыхание отвратительно — оно отдает смертью и разложением.

— Ты не спасёшь его. Он придёт к нему раньше тебя, а твой женишок поможет, — шипит переродок.

Я вырываюсь из ее руки, которая тут же рассыпается в прах, и Мирта падает воя при этом жутким голосом. Ведь смерть не стала для Мирты избавлением.

Бегу из последних сил, но успеваю и врываюсь в освещенную факелами пещеру.

Гейл лежит передо мною. Он ранен, тяжело ранен. Над его неподвижным телом стоит жуткий монстр с лицом Катона. Он скалится мне. Готовлюсь к прыжку, но меня останавливает предостерегающий голос президента Сноу:

— Не двигайтесь, мисс Эвердин, сделаете один шаг и ваш кузен умрет.

Мои глаза застилают слёзы. Горькие слёзы — они опять опередили меня. Я снова увижу, как Гейл умрет. Гейл погибнет из-за меня! Во мне борются два чувства, два желания: покончить со всем этим раз и навсегда и убить переродка или замереть, не двигаться и спасти Гейла. Они точно разрывают меня изнутри надвое.

Я слышу голос Прим:

— Китнисс, не слушай их. Они питаются твоими страхами. Победи свой страх и они уйдут. Без него они ничто, неживые призраки.

И вот я собираюсь с силами для решительного прыжка: я покончу с этим сейчас! Им не победить меня!Я сильная. Монстр чувствует мою растущую решимость и, опустившись на четыре лапы, начинает пятиться назад, издавая низкий грудной рык. Президент молчит и с интересом смотрит: решусь ли я.

На моё плечо ложится рука, рука Пита Мелларка. Пит бледен. Он не на моей стороне, но и не на стороне президента Сноу.

— Ты уверена? — спрашивает меня Пит.

Я колеблюсь. Моя решимость утекает как песок в песочных часах, крупинка за крупинкой. Делаю шаг назад. Я не стану причиной гибели Гейла, даже ценой своей жизни. Президент по-прежнему молчит, но на его лице появляется издевательская ухмылка. Он чувствует, что я скоро сдамся. Сдамся и они победят меня. Я проиграю. Опять.

Но тут раненный Гейл из последних сил приподнимается и кричит мне:

— Ты сможешь, Китнисс! Борись!!! — И монстр в бешенстве бросается на Гейла. Я отбрасываю свой страх и кидаюсь вперед... Внезапно падаю в какую-то пропасть... Мне не спасти Гейла!!!

Президент Сноу смеется:

— Она слабая, она не сможет.

Но перед тем, как я окончательно проваливаюсь, меня хватают двумя руками. Хватает Пит. На его лице я читаю, что он принял очень трудное и важное для себя решение. Он изо всех сил тянет меня, рискуя сам свалиться вниз, ведь всё вокруг зыбко и ненадёжно. Но тем не менее Пит помогает мне подняться наверх, обратно в пещеру, где все ещё жив Гейл и у меня еще есть шанс. Маленький шанс, чтобы победить. Мы с Питом балансируем на краю пропасти, от края которой откалываются куски породы и с грохотом падают вниз.

Президент негодует. Он кричит Питу:

— Что вы делаете, мистер Мелларк. И это ваш выбор??? Мисс Эвердин Вас не любит!!! Вы погибнете оба!!!

Но Пит сжал зубы и изо всех сил старается не дать мне свалиться вниз. Я слышу Прим:

— Китнисс, они не смогут победить тебя. Ты сильнее.

Я оказываюсь на полу пещеры. Между нами по-прежнему пропасть, нам её не перепрыгнуть. Но это должно закончиться сейчас. Я больше не боюсь. Лучше погибнуть с гордо поднятой головой, чем жить всю жизнь на коленях. Пит рядом и крепко сжимает мне руку. Мелларк сделал свой выбор. И я тоже делаю свой выбор. У меня всегда есть шанс, шанс победить мой страх. Смотрю себе под ноги, и мои губы растягивает в улыбке. Поднимаю с пола мой старый лук, лук который сделал мне папа. Но у меня нет стрел, и тогда я слышу голос Сенеки Крейна:

— Огненная девушка! Я возвращаю тебе твою стрелу.

Он стоит рядом со мной. И когда я беру у него ту самую стрелу, стрелу запущенную в ложу распорядителей Голодных игр на своем выступлении, я вижу, что у Сенеки пустые глазницы. Он не видит меня, но улыбается мне, мой выстрел важен и для него тоже.

Целюсь монстру прямо в сердце, чувствуя его обреченность. Я победила мой страх, страх, что из-за меня умрут близкие мне люди.

И случается необъяснимое, с изумлением я слышу, как мне рукоплещет президент Сноу. Я слышу:

— Да, я не обманулся в тебе. Стреляй, девочка! Вот ради чего стоило жить!

Я стреляю и моя стрела попадает, как всегда, прямо в цель: монстр падает со стрелой в груди, безмолвно падает в пропасть. А Гейл, раненный, но живой, он поднимается с пола и машет мне рукой:

— Кискисс, у тебя получилось. Ты победила!!!

Я вижу над своей головой яркий свет, который быстро заливает всё вокруг.

Меня ослепляет и я ... просыпаюсь.

* * *

POV Китнисс

Я разлепляю веки, тело как ватное и отказывается слушаться меня,. Вся одежда на мне мокрая от холодного пота. Я поднимаю голову, опираясь локтями о постель, приподнимаюсь и вижу окно и полную луну в нем. Завороженной встаю с постели. У меня кружится голова, но зрелище круглой словно серебряное яблоко луны меня завораживает. Я кое-как ковыляю к окну, ноги меня почти не слушаются, но я упрямо иду к окну и, оперевшись о подоконник, смотрю в небо.

Зрелище невероятно красиво: черная непроглядная бездна освещается только одной луной, звёзд нет ни одной, но серебряный диск не даёт беспросветному мраку поглотить эту прекрасную ночь. Луна ярко светит мне в лицо, и я понимаю, что сон, который я только что видела, обязательно сбудется. Это раньше мне снились кошмары, жуткие видения, от которых я просыпалась от собственного крика. Сейчас же я спокойна. Глубоко вдыхаю раз, потом второй, третий... Ко мне возвращаются силы и я подмигиваю ночному светилу и иду обратно в постель. Я не страшусь заснуть. Сон теперь не будет карой за победу в 74-х Голодных играх, он станет тем, чем был для меня до смерти папы, просто ночным отдыхом. И я спокойно засыпаю.

POV Пита («Тайна Голодных игр»)

3 декабря. Среда.

Откровенно говоря, впечатлений от этой поездки в Капитолий со специальным поручением президента Сноу мне хватит до конца моих дней. Даже если проживу лет сто, всё равно хватит.

Капитолийский экспресс, в котором я был одинок: Китнисс, Эффи Хеймитч, все, кто обычно ездили вместе со мной и Китнисс, все они остались в Двенадцатом дистрикте. На платформе родного дистрикта у дверей поезда меня ожидала невысокая девушка, блондинка с томным взглядом темно-карих глаз. Одета, не как Эффи, но сразу понятно: капитолийка. Только увидев меня она спросила:

— Ты — Пит Мелларк?

Я кивнул ей в ответ утвердительно.

— Я — Семпрония, помощник президента Сноу. Он поручил мне доставить тебя в целости и сохранности в столицу. Мы отъезжаем немедленно, — не успел я войти в вагон, а поезд уже мчался в Капитолий.

Я несколько удивился такой поспешности, прошёл в салон и оторопел, мне уже приходилось ездить в капитолийском экспрессе, но это, по-видимому, был особый президентский поезд. Он поразил меня неслыханной роскошью: золото и серебро повсюду, на стенах, на предметах мебели, на оконных рамах, люстры, даже столовые приборы были из золота и серебра. Хрусталь, мрамор, красное дерево, слоновая кость, всё это мне не приходилось ещё видеть в таких огромных количествах.

Семпрония сидела за маленьким столиком из дерева красноватого оттенка и просматривала какие-то бумаги. Увидев, что я вошёл, она произнесла:

— Садись. Это документы по 74-м Голодным играм, в которых вы с Китнисс Эвердин победили во многом благодаря негласной помощи президента. Был приказ вас беречь и как только возможно помогать вам обоим. Ты должен с ними ознакомиться, это приказ президента.

И я начал чтение с отчета Сенеки Крейна президенту о моем ранении и перспективах. Там сообщалось, что без особенных дорогих спецсредств я проживу менее суток, а президент своей рукой написал: «Незамедлительно выделить требуемое из моего личного медицинского фонда. Напоминаю, ответственность за гибель мистера Мелларка Вы несёте лично!». Я прочел в справке из Центра специальных биотехнологий о лекарстве, благодаря которому я выжил (А Китнисс едва не погибла от ножа Мирты): «Нанобиохимическое. Экспериментальное. Секретность первой степени. Предоставляется только по личному распоряжению президента Сноу». Внизу маленьким цифрами была указана стоимость: 1 миллион 893 тыс. капитолийских долларов.

Я задумался: «Фунт муки категории В мой отец покупает по цене в 41 цент, выпеченный хлеб стоит 1 доллар 55 цент. Праздничный торт, который я украшал семь недель тому назад, весил 3 кг 740 грамм и стоил 19 долларов 21 цент. Оборот нашей семейной пекарни за прошлый год в пределах 367 тысяч 737 долларов. Чистый доход куда скромнее: 17 тысяч 354 доллара 74 цента. Т.е. моя семья, в дистрикте считающаяся средне-зажиточной, на лекарство, спасшее мне жизнь должна была бы проработать 111 лет!.

Но что меня добивает окончательно, так это исчисление стоимости моего лечения после нашей с Китнисс Победы. Много, очень много непонятных мне терминов и сумма: 6 миллионов 596 тысяч 12 долларов Капитолия. По-видимому, здесь был учтён мой протез. А то, что он стоит бешеных денег я мог судить по тому, что он полностью купировал болевые ощущения в уцелевшей части моей ноги. Протез, это я уже тоже заметил, постепенно вживался в мое тело, приноравливался к нему, чтобы слиться с моим телом в одно целое. Через полгода после потери ноги я лишь немного хромал. Нога не болела совершенно. А последнее время я мог даже пробежать не очень длинное расстояние. На биомеханическом протезе! Фактически протез представлял собой полную и функциональную замену живой человеческой ноги!

Так вот все мое лечение оценивалось в сумму, на которую моя семья должна была горбатиться в пекарне 388 лет и я надолго впал в ступор.

Из него меня неделикатно вывела Семпрония, сказав, что дорога в Капитолий не такая уж и долгая, а президент распорядился прочесть почти всё до прибытия в столицу. И я продолжил чтение внутренних бумаг распорядителей Голодных игр.

До сих пор я полагал, что спонсорская помощь — частная инициатива и только. Но меня ждало настоящее потрясение: спонсорские пожертвования тщательно учитывались Сенекой Крейном. Самым непосредственным образом действия спонсоров могли влиять на действия Распорядителей Игр! Выживет на Арене или умрёт конкретный трибут определял особый «рейтинг».

Но самое главное, об всем этом знал узкий круг посвященных. На каждого трибута делали ставки. Также каждому трибуту лично Сенекой Крейном присваивался «индивидуальный рейтинг возможности стать Победителем». И, разумеется, этот самый «рейтинг» находился в жесткой корреляции с размером спонсорских поступлений. Больше спонсоров — больший рейтинг.

Но затем из бумаг Сенеки я узнаю, что может быть и совершенно противоположное: спонсоры посылают мало подарков трибуту, но ставки на него делаются очень большие. Потому, что он имеет высокий «рейтинг», а это — самое важное. Мое представление о «Голодных Играх» переворачивается с ног на голову. Оказывается, спонсорские пожертвования не самое главное для выживания на Арене. И тогда я захотел понять, что это такое «рейтинг» и как он влияет на жизнь и смерть на арене.

Из отчётов Сенеки Крейна с грифом «Совершенно секретно. Только президенту Панема лично в руки. Единственный экземпляр!» я узнаю:

Что Катон с четвёртой секунды Игр имел наивысший «рейтинг» и следовательно имел самые большие шансы победить в 74-х Голодных играх, Мирта — с первой секунда заняла 2-е место, Марвел — с пятой секунды — третье, а вот Диадема «котировалась» значительно ниже, и её смерть от укуса ос-убийц имела прямое отношение к постоянно падающему «рейтингу»! Цеп имел чрезвычайно высокий «рейтинг», немногим уступающий «рейтингу» Мирты, «рейтинг» Марвела он превысил в первый же час Игр. Невероятно, но Рута до момента своей смерти имела уровень практически равный «рейтингу» Мирты.

«Рейтинг» Китнисс Эвердин — вот что было совершенно невероятное. С четвертой минуты, начав со средних величин, его точно подхватила какая-то могущественная сила. Как только стало ясно, что Китнисс не погибнет у Рога, и с той самой секунды, когда она рванула в сторону леса, ее личный результат пошёл вверх со скоростью капитолийского экспресса, за считанные секунды (!!!) догнал «рейтинги»: мой, Диадемы, Лисы и сравнялся с «рейтингом» Цепа, около суток находился на равным с ними уровне, затем медленно пошёл вверх, достиг «рейтинга» Марвела, который в этот момент был на уровне «рейтинга» Руты. Затем, в тот момент, когда Китнисс бежала по горящему лесу, временно перестал расти, но в момент, когда она, убегая от профи, забралась на дерево, со страшной силой взмыл вверх, догнав «рейтинг» Руты.

В ту самую секунду, когда стало ясно, что профи не смогли убить Китнисс, её «рейтинг», бывший в семь раз ниже «рейтинга» Катона, мощным рывком достиг «рейтинга» Мирты и стал стремительно догонять лидера, который в момент, когда Катон свалился с дерева и стало ясно, что смерть Китнисс прямо сейчас не наступит, претерпел настоящее крушение, упав в три с половиной раза. В то самое время, в которое Китнисс пилила гнездо ос-убийц, её «рейтинг» с невероятной скоростью сближался с «рейтингом» определившегося на четвёртой секунде Игр самого вероятного Победителя — Катона.

Но переломным моментом стала та самая секунда, когда я показал свое истинное лицо: когда моя Китнисс сбросила гнездо ос-убийц на профи и их «рейтинги» обрушились, сами профи рванули к озеру, спасаясь от неминуемой смерти, а я внезапно вернулся назад, туда, где находилась Китнисс и закричал ей, находящейся в ступоре от яда ос-убийц: «Китнисс, беги!».

Именно в эту самую секунду «рейтинг» Китнисс и сравнялся с «рейтингом» Катона. Вероятный Победитель поменялся, и дальнейший ход голодных игр предсказать можно было довольно просто: победит Китнисс Эвердин, дистрикт 12!

А ведь еще была жива Рута, имевшая очень высокий «рейтинг» почти равный «рейтингу» Мирты, но Победитель 74-х Голодных игр определился. Теперь вся интрига состояла исключительно в том, какой выигрыш получат те, кто в первую минуту Голодный игр поставили на нее. А все те, кто до того дружно делали бешеные ставки на Катона, буквально рванули делать всё большие ставки на «Огненную Китнисс».

Я был поражён подноготной «Голодных игр» до глубины души. Ничего более гнусного, омерзительного, гадкого быть не могло. Впервые в жизни ярость клокотала во мне настолько сильно, что мне стало трудно дышать. Но я сделал над собой невероятное усилие и продолжил читать. Теперь моя очередь. И я начал читать про мой собственный личный «рейтинг». До этого момента я думал что был поражён до глубины души — нет, о, как я заблуждался!!!

«Рейтинг» Пита Мелларка в первый день начавшись с высоких значений, в момент, когда я присоединился к профи, рухнул в четыре с половиной раза, затем безуспешно соревновался с «рейтингом» девушки-профи из дистрикта 4. В момент «осады Китнисс на дереве группой профи», где находился я, вдруг резко догнал «рейтинг» Цепа, в считанные минуты сравнялся с «рейтингами» Руты, догнал «рейтинг» Лисы, который на протяжении всех Игр стабильно и стремительно шёл вверх, затем достиг «рейтинга» Марвела.

Но в момент, когда я «показал своё истинное лицо», его точно подхватила какая-то невероятная сила: в течении трех секунд он увеличился вдвое. Он нисколько не пострадал от ранения, нанесённого мне Катоном, ранение которое должно было убить меня, и сравнялся с «рейтингом» Мирты. Меня, который в это время, у ручья в одиночестве готовился к неминуемой смерти и оценивал свои шансы на выживание как ничтожные. Но, и это стало подлинным для меня откровением, он стойко держался на высочайшем уровне даже в тот момент, когда я находился на пороге жизни и смерти в пещере рядом с Китнисс!

В ту самую секунду, когда Цеп убил Мирту, мой «рейтинг» (при том, что я накануне я смирился с фактом своей смерти) с фантастической скоростью взмыл резко вверх, с легкостью догнал «рейтинг» Катона и вплотную приблизился к рейтингу Китнисс. Вот тогда и стало ясно, что в 74-х Играх будет два Победителя…

Меня поразила резолюция президента Сноу на докладе Сенеки Крейна, речь в котором шла о результатах боя у Рога изобилия, когда сначала Мирта имела реальный шанс убить Китнисс, а затем Цеп убил Мирту, но пощадил Китнисс:

«Вы меня разочаровали, мистер Крейн. Помните о том, что мистер Мелларк должен выжить, его смерть неприемлема!!!» Буквы были куда менее разборчивы, чем в других резолюциях президента, которые встречались мне в других документах. Президент всегда писал безупречным каллиграфическим почерком. Но в этой фразе буквы искривились, они будто «плыли». Читая, я почувствовал, что президент Сноу в этот момент был не просто раздражен, он был просто взбешен.

* * *

Это невероятно увлекательное чтение прервал сильнейший толчок, в результате которого экспресс резко затормозил. Я. по инерции подался вперёд и. сильно ударившись об стоявший передо мною столик из красноватого оттенка дерева. разбил себе лицо. Затем послышался крик сидевшей на небольшом диванчике справа от меня Семпронии: её отбросило вбок и она упала на пол, очень сильно ударилась рукой и от боли громко закричала. Забыв о собственном разбитом лице, я поспешил на помощь кричавшей испуганной девушке-капитолийке. Семпрония к своему счастью, не сломала руку, но у нее началось истерика, мне удалось, обняв Семпронию, быстро её успокоить. Факт: раненая и плачущая девушка из Капитолия, ближайшая помощница ненавистного мне президента Сноу, вызвала у меня только сочувствие и желание облегчить ей боль.

Семпрония всё время повторяла:

— Что случилось?

И я решил это узнать. Вскоре выяснилось, что всё серьезно.

POV Пита (продолжение):

Вспомнив в этот момент, что у меня по личному распоряжению президента Сноу, под мышкой находиться кобура с пистолетом, я решительно отправился узнать, что случилось. Пройдя несколько помещений, в которых никого не было я вошёл в помещение, в котором было несколько мужчин, ушибившихся при резкой остановке поезда. Это были: два капитана миротворцев из личной охраны Сноу, начальник экспресса, его помощник и стюард. После того, как я помог стюарду и начальнику поезда, пострадавшим больше всех при падении, ко мне подошел один из миротворцев:

— Вы, Пит Мелларк?

— Да, я — Пит Мелларк.

— Мне приказано в случае чрезвычайных обстоятельств в первую очередь обеспечить вашу личную безопасность, это приказ президента Сноу. Никуда не отлучайтесь, а в случае моей смерти вы имеете право забрать мое оружие. У вас есть пистолет?

— Да, по личному приказу президента.

— Немедленно достаньте его и снимите с предохранителя. Будьте в полной боевой готовности. При малейшей опасности вы имеете полное право открывать огонь на поражение, мистер Мелларк.

— Я понял.

И я достал оружие в первый раз в жизни, которое до сих пор мог видеть только у миротворцев в родном дистрикте. Впрочем, Арена, научила меня, действовать молниеносно и быстро, если речь идет об угрозе жизни. Миротворцы встали слева и справа от меня. Начальник экспресса, несмотря на сильно ушибленную при падении голову, пошёл узнавать, что случилось, через две минуты он возвратился и почему-то доложил непосредственно мне:

— Мятежники незначительно повредили дорожное полотно, аварийная бригада уже приступила к ремонту путей. Через пять или десять минут мы продолжим путь.

Подумав, что мне вероятно придется отчитываться перед Сноу, я задал вопрос:

— Где мы находимся?

— Это территория восьмого дистрикта. До сегодняшнего дня мятежники здесь не предпринимали попыток каких-либо серьезных действий, тем более нападения на президентский экспресс.

Он не успел договорить, как с оглушительным стуком в окно президентского экспресса влетел булыжник. Стекло было бронированным, но удар оказался настолько сильным, что оно треснуло. Я, подчиняясь какому-то непонятному чувству, бросаюсь к окну, заставив миротворцев-телохранителей занервничать, и то, что я там увидал, меня потрясло:

Несколько человек, одетых как рабочие, стояли передо мной. Их лица были бледны словно мел и излучали гнев. Один из мужчин держал на руках мальчика. Убитого мальчика. Я сразу это понял, как и то, что это его сын. Этот человек был безоружен, но у других мужчин в руках были железные палки, камни. Один в сильной мозолистой руке сжимал тяжелый гаечный ключ.

А затем появилась одинокая фигура миротворца с пистолетом в руке. Он бежал, отстреливаясь, в сторону от экспресса. Мужчины, стоявшие до того почти неподвижно, как по команде двинулись к миротворцу. Он стрелял и стрелял в них. Они падали, сраженные его пулями, один за одним. Мужчина с мальчиком на руках также получил пулю и упал. И больше не поднимался. На моих глазах они упали все, кроме одного, того самого человека, с гаечным ключом в руках. Он остался один. Не останавливаясь в полной тишине и молча шёл он по направлению к миротворцу, который отступая ушёл уже шагов на сто-сто пятьдесят от экспресса. И тут у миротворца закончились патроны, а одинокая фигура рабочего с зажатым в правой руке гаечным ключом медленно подходила всё ближе и ближе. И, наконец, настигла его.

Сам не знаю почему, но я бы уверен, что именно этот миротворец убил мальчика, которого держал на руках его отец. А этот единственный оставшийся на ногах мятежник-ткач из дистрикта 8, наконец настиг его и со страшной силой опустил на него свой тяжёлый гаечный ключ. На моих глазах он забил миротворца насмерть, расколов тому голову вместе со шлемом как орех.

И в этот момент президентский экспресс тронулся с места.

О, как в это мгновение мне больше всего на свете захотелось убить находящихся в купе миротворцев и выпрыгнуть на ходу, чтобы идти и сражаться на стороне мятежников. Идти помогать убивать миротворцев. Настолько в эту секунду я их ненавидел. Однако я стою неподвижно у окна стремительно мчащегося в Капитолий президентского экспресса, с трудом удерживая в себе ненависть и ярость. Мне пришлось прибегнуть с незамысловатому приему, которому меня научила Китнисс уже после нашего возвращения в родной дистрикт. Способу, чтобы не сойти с ума, а сердце заставить спокойно биться.

Я повторяю про себя:

Я — Пит Мелларк, мне восемнадцать лет, я участвовал в Голодных играх. Я остался в живых. С нами обоими. Со мной и с Китнисс Эвердин, девушкой, которую я люблю с пяти лет и за которую я, не задумываясь отдам свою жизнь, говорил приехавший внезапно к нам в дистрикт №12 президент Сноу. Во время разговора с президентом от волнения за Китнисс, я так сильно сжал ее руку, что впервые в моей жизни сделал ей больно. Президент сделал нам с Китнисс предложение, от которого мы не смогли отказаться, если бы и захотели — Сноу обещал отменить Голодные игры. Навечно. Сноу заключил со мною и с Китнисс своего рода тайное соглашение — мы храним ему личную верность, а взамен дистрикт 12 получает гигантские льготы. Мы с Китнисс наделены особыми полномочиями и получили из его рук огромную власть. Сноу поручил Китнисс употребить её в полной мере в дистрикте 12, а я еду в Капитолий участвовать в расследовании злоупотреблений распорядителей 74-х голодных игр. И главное: если Сноу не выполнит своего обещания — мы не будем жить. Я и Китнисс. Без вариантов. Но перед тем, как мы умрем, мы убьем Сноу.

Я еду в Капитолий. Я сижу за столиком из дерева красноватого оттенка и по-прежнему изучаю бумаги Сенеки Крейна. Правда, перед этим мне пришлось долго успокаивать помощницу Сноу Семпронию: она сильно ушибла руку. Но я знаю, в чем истинная причина ее истерики: дело в том, что она головой отвечает за мою безопасность. Если я не прибуду в Капитолий в целости и сохранности, если со мной что-то случится, президент Сноу казнит саму Семпронию, её мать и двух её маленьких сестренок, младшей из которых только одиннадцать лет. Обо всем этом она мне поведала пока рыдала уткнувшись мне носом в плечо.

Я читаю бумаги главного распорядителя Голодных игр Сенеки Крейна и меня мучает вопрос, как определяется этот проклятый «рейтинг», от которого зависит как быстро умрет ребенок на арене и даже какой смертью.

Ответа нет, С. Крейн ни разу не говорит об этом подробно; готовый результат и только: «рейтинг» растёт или падает. Или «рейтинг» рухнул. Я долго пытаюсь получить ответ на мучающий меня вопрос, но у меня ничего не выходит. Секретные бумаги не могут мне этого прояснить. Лишь в одной, где С. Крейн пишет о том, что рейтинг определён с явным нарушением формулы его исчисления, написана загадочная фраза: «Неправильно учитывалась относительная величина симпатий в неродных дистриктах». Я не понимаю, но меня настораживает сам факт, что вообще учитываются симпатии жителей в дистриктах. Я-то полагал, что самое главное — симпатии капитолийцев.

Когда эти «рейтинги», резолюции президента Сноу и мнения Сенеки Крейна на тему шансов разных трибутов на Победу, надоелдают мне до чёртиков, я просто откидываюсь в мягком кресле, в котором сижу и начинаю думать.

Я думаю о том, что очень благоразумно, что Капитолий проводит такую политику, чтобы уроженцы отдаленных и бедных дистриктов не побеждали в Голодных играх. Полтора года назад во мне не было и сотой части той ненависти к Капитолию, которая бурлила во мне сейчас. И у меня есть исключительно серьезные основания для этого. Боль, пережитая мною самим — ничто. Но за боль, причиненную Китнисс, моей Китнисс, за ее Боль и Слёзы, за них я ненавижу Капитолий всем сердцем. Президента Сноу, (который с недавних пор лично отдает мне приказания), за чудовищное угнетение моих земляков, за пот и кровь, я буду мстить до последнего моего смертного часа, до последнего вздоха.

Я думаю о том, что видел Капитолий и капитолийцев, их сильные (некоторые из них могут чувствовать как нормальные люди) и слабые стороны (о, я много об этом знаю, очень много).

Забыл ли я кровь детей, пролитую на Арене на моих глазах? О нет, никогда я этого не смогу забыть!!!

И вот о чем я не думаю в этот момент, почему именно я, Пит Мелларк, Победитель из самого нищего из всех дистриктов во всем Панеме, сейчас еду в президентском экспрессе в Капитолий, при том, что неоткуда взяться моей благодарности Капитолию. Больше того, именно сейчас я — опаснейший его враг. И я осознаю это.

Но тогда почему президент Сноу, человек безжалостный, расчетливый и предельно жестокий и уж точно не склонный к проявлению жалости (проявление жалости по его глубокому убеждению есть проявление слабости), так сильно разозлился на Сенеку Крейна, из-за того, что он поставил жизнь Китнисс и мою под угрозу после вторичного изменения правил? Ведь я слышал из уст самого Сноу, что это изменение, подарившее «несчастным влюбленным из дистрикта 12» надежду, его прямое распоряжение. Сенека Крейн, поставивший под угрозу наш шанс на победу, сначала вызвал бешеный гнев Сноу, а затем, после успешного завершения президентского замысла — Сноу приказал тайно казнить Сенеку Крейна.

Ответа у меня нет. Пока нет. Я — Пит Мелларк и я уже вижу огни приближающегося Капитолия. Я спокоен как никогда. Я запрятал мою ненависть глубоко-глубоко. Я стану действовать только по велению холодного рассудка. Но также, я ни на йоту не отступлю от принципа справедливости.

И вот когда президентский экспресс начинает прибывать на вокзал, до меня доходит, что такое «относительная величина симпатий в неродных дистриктах». Как я мог быть таким недогадливым?

Это же уровень жалости к ребенку из чужого дистрикта. Понятно, что в двенадцатом дистрикте болели за меня и за Китнисс, но я вспоминаю, что в момент, когда я якобы предал Китнисс и присоединился к ее потенциальным убийцам, профи, мой «рейтинг» рухнул в четыре с половиной раза и я почти потерял шанс догнать уровень потенциального Победителя — Катона.

Я предполагал, что присоединившись к профи, иду на смертельный риск, но не предполагал, что буквально окажусь на волосок от смерти — «бывший несчастный влюбленный, предавший свою любовь».

Помню, когда в компании профи я шёл по лесу, на меня дважды падала сверху ветка: один раз больно ударив по руке, а в другой пролетев в миллиметре от моей головы. Меня презирали за предательство и за мою жизнь на Арене давали все меньше и меньше. Не только дома, а по всему Панему. И распорядители вполне могли скинуть мне на голову ветку потяжелее. Ведь кто я такой? Предатель и лжец. К такому не только дома, где угодно не может быть жалости и сочувствия. Допускаю, меня спасло то, что мое предательство не было зримым и я не причинил реального вреда Китнисс.

Но зато, когда я, «показав своё истинное лицо», вернулся к позиции «несчастного влюбленного из дистрикта 12» и заслонил Китнисс от Катона, всё изменилось. Какие там падающие ветки? Я получил почти смертельное ранение, в одиночку брёл по руслу ручья, слабел с каждым часом, у меня были минимальные шансы выжить, но мой «рейтинг» сравнялся с «рейтингом» Мирты, которая в одиночку едва не убила Китнисс.

А почему? Да потому, что я вновь возвратил себе звание «несчастного возлюбленного из дистрикта 12» с сочувствием всего Панема впридачу. Все опасности для моей жизни, кроме раны, распорядители устранили. И в скором времени они специально изменили правила и тем самым направили Китнисс на мои поиски. Возможно даже что я, заявив на всю страну о своей любви к Китнисс, сделал сам факт гибели одного из «несчастных влюбленных» чрезвычайно опасным для Капитолия и президента лично.

Ведь это очевидно: моя смерть несла громадную угрозу, коли сам президент Сноу делал все возможное и невозможное для недопущение моей гибели. Гибели по естественной причине.

Как всё просто: ну как же я сразу не догадался! На Голодных Играх решающим фактором, который определяет Победителя, является то, как сочувствует чужому ребенку на Арене Смерти вся страна.

А возможно ли, что смерть такого ребёнка на Арене, который имеет исключительно большие симпатии во всём Панеме, вызовет всеобщий мятеж, убитая надежда убьет страх перед силой и жестокостью Капитолия? Вот это для меня может быть интересным. Вот я и нашёл собственный интерес в том, что мне поручил Сноу. Оружие против моего главного врага, ведь президент мой враг, какие могут быть сомнения?

Я не знаю, как Капитолий узнаёт о том, как в дистриктах меняется в течении нескольких секунд уровень сочувствия к чужому ребенку на арене: его же могут и не выражать вслух, его можно и не прочесть на лице, это же глубоко личное. Но Капитолий научился исчислять проклятый «рейтинг», значит я должен узнать об это всё.

Это знание и будет моим секретным оружием против Капитолия.

* * *

Семпрония с забинтованной рукой и мной, целым и невредимым, а значит выполненной ею миссией и снятой угрозой казни всей ее семьи, идет быстрым шагом впереди меня. Даже не идёт, а буквально мчится через Главный железнодорожный вокзал Капитолия к ожидающему нас лимузину. Мне, несмотря на протез, приходиться бежать за ней.

Похоже, президент Сноу задал своему аппарату такой темп работы, что всё делалось бегом, но, что удивительно, в идеальном порядке. Допускаю, он задался твердой целью воплотить в жизнь своё секретнейшее решение об отмене Голодных игр (о нем знают лишь Сноу и мы с Китнисс) и весь государственный аппарат Капитолия усиленно работает над исполнением президентского секретного плана. Скоро я убедился, насколько это верно.

И уже через пятнадцать минут я сидел в кабинете преемника Сенеки Крейна — нового Главного распорядителя игр Плутарха Хевенсби.

Это был человек лет пятидесяти пяти, небольшого роста, плотного телосложения, говорит негромко, но о том, что это был очень серьезный человек, говорят его глаза — серые, очень внимательные, проницательно-оценивающие.

Плутарх Хевенсби посвятил меня в то, что мною лично, либо при моем непосредственном участии будет изучаться, а именно документация о ставках во время Игр. Что ставки делались, я уже прочёл в поезде, но кто и сколько ставил, а следовательно кто конкретно получил наибольший барыш от смертей детей на Арене, мне предстояло узнать сейчас.

От этого знания, мне скоро стало невыносимо мерзко на душе: сначала богатейшие капитолийцы делали ставки до миллиона долларов на Катона, 300 тысяч — на Мирту, 165 — на Цепа, на меня в первый день игр поставило трое и на сумму с 27 тысяч, на Китнисс поначалу ставил только один человек, но сразу 850, с первой секунды (!!!)

Сенека Крейн обозначал тех, кто делал ставки и спонсоров, инициалами, наверное, для краткости, того, кто первым поставил на Китнисс он обозначил как К. Х. Тогда сразу я не обратил внимания, что статистика по спонсорским поступлениям Китнисс Эвердин изъята из отчетов, но зато имеется расписка в ее получении Хеймитча Эбернети и я решил спросить его об этом позднее. Вот только сделать это мне суждено было очень нескоро.

Настоящее сумасшествие наступило когда профи загнали Китнисс на дерево.

Китнисс бежит — ставка 339 тысяч. Китнисс залезает на дерево — за одну секунду — 442 тысячи. Катон падает с дерева — 522 тысячи, а его ставки с 4 миллионов обрушаются до 1 миллиона 200 тысяч. Диадема стреляет из лука — 95 тысяч. Мажет — 62 тысячи. Китнисс ночует на дереве: 581 тысяча. Получает подарок спонсоров — мазь от ожогов — 601 тысяча. Рост чуть-чуть. Китнисс замечает Руту — в одно мгновение — 848 тысяч. Пилит сук с гнездом ос-убийц — почти миллион. Китнисс получает первый укус — резко — миллион четыреста тысяч. У Катона в этот момент — миллион девятьсот тысяч. Гнездо падает вниз — ставка полтора миллиона на Китнисс, на Катона — миллион 600, на Мирту — 795 тысяч, ее жалят — 654 тысячи В момент погони за Китнисс моя ставка всего 136 тысяч. Зато, когда я говорю профи, что она никуда не денется с дерева и вся банда убийц прекращает попытки добраться до Китнисс, одна фраза и ставка — 451 тысяча. За ночь она вырастает до 541 тысячи. Профи и я бегут от дерева прочь, спасаясь от ос-убийц — 462 тысячи. Я внезапно возвращаюсь — пять секунд, 522 тысячи. Кричу Китнисс: «Беги!!!», одна секунда — 849 тысяч! Третий «рейтинг» Голодных игр, а сутки назад на меня ставили в шесть раз меньше.

Но на то, чтобы всё это подсчитать и понять у нас с мистером Хевенсби ушло больше четырех с половиной часов! Мы начали перед обедом. После перерыва на ланч, достаточно плотный, чтобы были силы для длительной утомительной работы. Затем Плутарх дает мне пульт и выводит прямо передо мной голограмму, где отражаются ставки на всех трибутов за несколько дней. Затем по мере того, как я вручную нахожу нужную цифру, отмечаю стилусом необходимое в специальной таблице-голограмме. И делать это нужно было невероятно быстро и точно.

На практике же это выглядело так:

— 12.17 Цеп идет по полю, он перетаскивает присланные спонсорами части сборного домика-убежища. Рейтинг увеличился на 7%, — говорю я.

— Отметил, — отвечает мне Плутарх, — Пит переходим к квадрату 41, тому, где находятся профи.

— Есть, сэр! — рапортую я и нажимаю на пульте пять кнопок. На экране возникают Катон и компания, — рейтинг Диадемы вновь падает — 3,5%

— Отметил. Как рейтинг Катона? Неизменен? — спрашивает не поворачивая головы Хевенсби.

— Да. Корреляция крайне мала. Но рейтинг на 6,5% меньше того момента, когда он получил сообщение от Энобарии двигаться на юго-юго-восток и переключиться на Китнисс Эвердин.

— Так, достаточно. Ясно, что рейтинги профи статичны. Теперь, Пит, переход в квадрат 38, где Китнисс.

Я нажимаю две кнопки (еще полчаса назад на это у меня уходило порядка 30 секунд, а то и больше) и уже через три секунды на голограмме вижу потрепанную обгоревшую Китнисс и моё сердце в груди сжимают тиски. Больно, я терплю., но на глазах наворачиваются слёзы.

— Готово. Рейтинг перестал падать. Статичен, 288 тысяч, — говорю я и мой голос предательски дрожит.

— Я отметил, — говорит Плутарх и поворачивает голову ко мне, — Пит, как ты? Очень тяжело?

— Да, есть немного — отвечаю я, вообще в этот момент мне не хочется говорить. Мне хочется убить президента Сноу, повесить, уже казненного, Сенеку Крейна и еще больше я хочу устроить огненный ад в проклятом Капитолии. И моё желание сбудется в самом ближайшем времени…

— Я же тебе говорил, это работа адская, Пит. Я настаиваю: сегодня в 20.00 ты идешь к моему психологу. Это необходимо! — мягко, но в ту же самое время твердо говорит мне Плутарх и я подчиняюсь:

— Конечно, сэр!

— Пит, называй меня просто Плутарх, — по-прежнему мягко произносит Хевенсби. — Ну, как ты пришел в норму?

— Да, — отвечаю и вижу, что он внимательно смотрит на мое лицо, как бы изучает и сканирует малейшее проявления мимики и эмоций.

— Тогда переходим к рейтингам Руты и Лисы, Пит…

* * *

Поздним вечером, я посещаю психолога. Это старый, седой и многоопытный капитолиец Он научил меня приему абстагироваться от происходящего на голограмме: «Этого уже нет. Это прошлое. Китнисс не может пострадать во второй раз. Я дышу глубже. Это все в прошлом…»

А затем, практически ночью, мы с Хевенсби сидим в ночном кафе, стекло рядом с нами пуленепробиваемое и шум капитолийской ночи нам не слышен, кроме того, оно матовое и яркие огни Капитолия не действуют мне на нервы, которые пока ещё не до конца пришли в норму. Надо восстановить ритм моего сердца, как советовал мне капитолийский доктор, и сейчас разговоры о Голодных играх запрещены. Я пью чай, а Хевенсби пьет какао с молоком. Откинувшись на спинку дивана я посмотрел на Плутарха, выглядит он очень уставшим, но по-доброму улыбается мне и оценивающе на меня смотрит, такое ощущение, что он пытается прочесть мои мысли. Я первым нарушаю молчание:

— Я должен поблагодарить Вас. Без Вас у меня сегодня ничего бы не получилось, — сказал я.

— Пит, давай на ты, — говорит он. — Я знал, что в первый день тебе понадобится помощь психолога и я заранее договорился с Квинкцием на восемь вечера.

— Но как? — я наклонил голову набок.

— Практика, молодой человек, многолетняя практика, — отвечает мне Хевенсби.

— Плутарх, разреши мне задать вопро:, кем ты был до того, как стать преемником Крейна, — решаюсь я спросить у этого необычного и загадочного человека.

— Неделю назад я был шефом тайной полиции Капитолия, — задумавшись на одно мгновение отвечает мне Хевенсби.

Я от изумления роняю чашку с чаем на пол. А Плутарх жестом подзывает к нашему столику официанта и я заказываю чай с лимоном и мятой.

POV Китнисс («Тринадцатый день»)

Оооооооооооооо, как трудно просто поднять голову от подушки! Всё, совершенно всё болит, голова готова расколоться на тысячи стеклянных кусочков. Почему стеклянных? Да потому, черт возьми, что она гудит как стеклянная чашка, по которой ударили ложкой! Ну, всё, хватит, я больше так не могу: приходить домой ночью, а позавчера я так и не дошла, свалилась бы, если бы не Хеймитч, он еще поздно вечером откуда-то взялся, посмотрел на меня внимательно и сказал:

— Солнышко, да на тебя лица нет. Ты вообще в своём уме, тебе же президент запретил работать на износ!

Я ему ответила грубо:

— Хеймитч! Иди к чёрту, в городе ограблен магазин кожевника, а его самого ранили в голову, в двенадцатом орудует банда грабителей, если не гонять миротворцев, бандиты много чего натворить успеют.

— Да слышал я, — отмахнулся Хеймитч. Но после этого от меня не отходил и, когда я уже была готова потерять сознание прямо на входе в деревню победителей в 23.47 ночи, подхватил меня на руки и сказал со вздохом:

— Эх, Солнышко, да за тобой глаз да глаз нужен, так и до беды недалеко.

А ведь, как в воду глядел, старый черт!!!

Вчера полдня и полночи пробегала я с нашими миротворцами: нам удалось таки обнаружить следы той самой банды, которая третьи сутки орудовала в двенадцатом дистрикте. Банды, которая убила Райса Смита из Шлака и тяжело ранила кожевника Лероя Кромарти, напав на него сзади в собственном доме. Следы привели нас в лес! А я то была совершенно уверена, что за забор кроме меня никто не ходит и точно никто там не живёт. Днем, мы, я и еще четыре миротворца, пройдя километра полтора от двенадцатого, обнаружили тайную стоянку бандитов, майор Кассий Марлоу, который открыл в себе настоящий талант сыщика, сказал мне:

— Китнисс, а ведь они придут сюда поздно ночью. Давай устроим им засаду.

Я не возражаю. Семь миротворцев, я и сын Райса Смита, Тайлер Смит засели в лесу в двух километрах от забора, я как охотница помогла парням не оставить следов нашего передвижения по лесу, чтобы не дать бандитам и шанса вычислить, что они в лесу не одни и их будут ждать миротворцы. Тайлер Смит — высокий и сильный парень, шахтер, попросил меня взять его с собой отомстить за смерть отца и я не смогла ему отказать. К тому же Тайлер — парень посильнее иного миротворца будет и я договорилась с Тайлером Винбергом, Тайлер официально был откомандирован временно на несколько дней в мое распоряжение за двойную шахтерскую зарплату!

Майор Марлоу оказался прав. В полвторого ночи в логово, почти бесшумно передвигаясь по лесу, пришли двое. Ловушка захлопнулась. Одного из бандитов сзади оглушил Тайлер, но второй не испугался и, достав пистолет (откуда в двенадцатом огнестрельное оружие!!! Пистолет есть только у Крея, Марлоу, еще у двух лейтенантов и у меня!!!) начал отстреливаться, ранив одного миротворца, он попытался сбежать, но всё равно оставлял после себя в лесу отчетливый след и через час погони мы начали его настигать. Развязка приближалась, мы дышали ему в затылок и тут у меня в ухе запиликал наушник: капитан планолета, который по приказу Сноу охранял меня в лесу, сообщил, что в лесу появился планолет из дистрикта тринадцать!

Мне пришлось принимать трудное решение: только я знала «тайну дистрикта 13» и без приказа президента раскрыть этот секрет я не имела права, я не могла «подвести» наших миротворцев под смертный приговор!

Тут я, то ли от недосыпу, то ли от мысли о том, что грабитель с пистолетом может быть лазутчиком из дистрикта 13 и что из-за проделок мятежников (если верить на слово президенту Сноу, что дистрикт 13 устраивает диверсии по всему Панему) погиб бывший шахтер из Шлака и его семья будет бедствовать, а может оттого, что мне вспомнились чертовы намёки чертового Сноу, что к смерти моего отца могут быть причастны мятежники из дистрикта 13, я психанула.

И забыв об осторожности, рявкнула в наушник:

— Планолет? Убийца от меня не уйдет, берите его на мушку, он нам живым нужен!

— Мисс Эвердин, у меня приказ в первую очередь охранять Вас.

— А мне плевать, выполняйте то, что я сказала, иначе пеняйте на себя.

— Так точно, может вызвать из дистрикта 11 подкрепление?

— Да хоть из самого Капитолия вызывайте. Понадобиться. Всех на уши поставлю, но будет всё по-моему.

Кассий Марлоу не мог не заметить моё рычание среди безмолвной тишины ночного леса:

— Китнисс, что ты кричишь, ты спугнешь убийцу!

— Я вызвала подмогу, с воздуха, будем ловить гада с помощью планолетов.

На что майор Марлоу только одобрительно кивнул:

— Отличное решение, а то мы уже полночи за ним гонимся, а так быстро возьмём. Пора с этим заканчивать, скоро рассвет.

Наушник вновь оживает:

— Говорит начальник авиации дистрикта 11 майор Гай Уэсли. Мисс Эвердин, вы запросили помощь.

Немного придя в себя, я начала говорить вполголоса:

— Да, майор, мы преследуем особо опасного преступника вооруженного пистолетом, к тому же появился неопознанный планолет.

— Пистолетом? Это серьезно. Ждите через пять минут три планолета, я поднимаю по тревоге все имеющиеся силы. В Капитолий сообщите сами: код 001.

Через несколько секунд я уже шепотом (для конспирации) разговариваю с начальником воздушных сил Панема генералом Долабеллой Найтом. Генерал неожиданно быстро согласился со мной и, единственно, что просил, чтобы мы стреляли только по ногам преступнику, чтобы можно было взять его в плен. Кроме того генерал высказал мысль (я и не подумала об этом), что пистолетом может быть вооружен не просто бандит, а высокопоставленная «шишка» мятежников.

Погоня завершилась тем, что беглеца усыпили специальным газом и увезли в Капитолий на планолете. Я же настояла, чтобы всех миротворцев из двенадцатого, а не только меня, по воздуху вернули домой.

Домой я пришла в 5 часов утра………

13 декабря. Суббота.

— Китнисс, ты как? — это пришла Прим, — Пит из Капитолия звонит, будешь с ним говорить?

Я вскакиваю с постели, быстро одеваюсь и бегу в дом Пита. Определенно, приятнее по специальной связи с Капитолием «пирамидка» (я так маме и говорю: «Побежала говорить с Питом по «пирамидке») говорить с Питом, а не с этим монстром — президентом Сноу!

— Привет, — это говорит Пит.

Физиономия его аж сияет. Не знаю отчего, но у меня тоже настроение моментально становится отличнейшим и улыбка накрывает моё лицо полностью.

— Привет, как там Капитолий без меня?

— Стоит на ушах.

— В смысле?

— В смысле на ушах стоит, всё вверх дном, капитолийцы страшно возмущены подкупом Сенеки Крейна Крассом Хантингтоном, выбили у Красса в доме всё стекла, проходу на улице не дают, кричат: «Убийца!!!». Все точно с ума посходили.

— Не поняла, кто кого подкупил то?

— Ты вчера телевизор смотрела?

— Какой телевизор? Я вчера полночи в лесу пробегала. Мы с миротворцами убийц ловили из дистрикта 13. Домой только под утро возвратилась, спасибо ребятам — на планолете подбросили.

— Ясно. Короче интересно время проводишь, нескучно.

— И не говори! У тебя как дела?

— Да всё отлично, расследование деятельности Сенеки Крейна выявило жуткую вещь: помимо спонсоров, которые помогают трибутам на арене, есть еще люди, которые делают ставки. Очень большие ставки, Китнисс. Этот Красс Хантингтон с первой минуты ставил на тебя, я нашёл переписку Красса и Сенекой Крейном, Красс прознал про то, за что ты получила 11 баллов, Сенека не имел на это права, но рассказал Крассу практически всё про тебя и, не знаю уж как, но этот Красс первым догадался, что ты можешь стать Победителем, в первый день Игр!

— Пит, этого не может быть. Я сама в это стала верить, только лишь когда нашла тебя, там у ручья, помнишь?

— Ты серьезно? Нашла умирающего парня и поняла, что победишь?

— Да, Пит, я серьезно. Я не парня нашла, я нашла тебя, живого и поверила в то, что мы сможем вернуться домой, вместе. После того, как я оплакала Руту, мне вообще расхотелось жить, понимаешь?

— Не очень?

— Она у меня на руках умерла. Я никогда раньше не видела, чтобы умирал рядом кто-то очень близкий. Я же ни бабушку, ни дедушку в живых не застала, а мамины родители вообще давным-давно умерли. Мне было очень плохо, хотелось умереть самой, когда планолет уносил тело Руты.

Мы с Питом молчим. Словно атмосфера начала накаляться: будто на безоблачном небе появились грозовые тучи. Но Пит спешит, впрочем, как всегда, мне на подмогу:

— Ну, а когда ты меня нашла, что ты почувствовала в эту самую секунду?

— Что мне снова хочется жить. Знаешь, Пит, возвращайся поскорей, а то как-то всё тревожно. Знаешь, Гейл едва не погиб, на шахте, где он работает, авария случилась, а я потом директора шахты едва не убила, потом правда разобралась, что он хороший парень, что его за антиправительственные высказывания из Капитолия сослали к нам в двенадцатый.

Пит молчит и смотрит на меня с беспокойством, он знает, что мне нужно выговориться.

— Я ведь все эти дни ни на секунду ни присесть, ни остановиться не могу, Сноу мне разрешил делать, то, что я хочу для дистрикта 12 сделать, вот я и делаю. Мне трибуты мертвые перестали сниться. Пит, я позавчера до дома не дошла, хорошо Хеймитч с вечера за мной как тень ходил, вовремя подхватил, когда я падать начала.

— Китнисс, я за тебя боюсь, ты похудела, словно на Арену возвратилась.

— Пит, а так и есть, я словно на Арене, но теперь должна не убивать, а наоборот — спасать жизни, не успею — кто-то обязательно умрёт, вот и ношусь как очумелая день и ночь, больше всего боюсь — не успею.

— Китнисс, я сегодня же брошу всё, не нравится мне всё это.

— Пит, у меня со вчерашнего дня на сердце нехорошо, так же было там, на Арене, перед тем, как я за лекарством для тебя на Пир пошла, тебя усыпила и пошла, а меня там Мирта считай уже победила, секунды всё решали, она ведь уже полосовать мне лицо приготовилась, когда ее Цеп за шкирку схватил.

Пит перестает улыбаться, да и у меня, думаю, совсем не замечательный вид. Пит говорит:

— Китнисс, я сказать хотел, ты для меня важнее жизни….

И происходит что-то непонятное и точно что-то очень нехорошее: связь с Капитолием внезапно прерывается, изображение превращается в какую-то рябь и гудение. Я точно знаю, случилось что-то чрезвычайное, стою ещё минут десять, с места сойти не могу, слёзы капают из глаз — я не увижу больше Пита!

Слёзы еще не просохли, когда я возвращаюсь в наш дом, но дойти не успеваю: в ухе пиликает наушник, мне сообщают, что вновь на связи Капитолий, министр внутренних дел Панема, правая рука президента Сноу, Эгерия. Быстро вытираю осатки слез рукавом — нечего Капитолию смотреть, как я плачу. Я ее уже раз пять видела, когда Сноу очень занят (а это не редкость), Эгерия передает мне президентские инструкции, ей лет двадцать пять, красивая капитолийская брюнетка и у неё такая же смуглая, как у меня самой, кожа. И я бегу обратно в дом Пита.

Эгерия уже на связи. Я сразу понимаю, что приключилось что-то ужасное. На ней лица нет, она бледна и у нее дрожат руки. Но всё равно она молодец: изо всех сил старается выглядеть спокойной. Начинает Эгерия:

— Китнисс, (обычно она официально меня «Мисс Эвердин» называет) на президента Сноу совершено покушение, он ранен.

Я охаю и сажусь, буквально падаю на стоящий рядом диван. Это — конец, убьют Сноу — меня не оставят в живых, я слишком много знаю.

Но министр внутренних дел отвлекает меня от ужасных мыслей.

— Я должна тебе передать специальное указание президента на случай чрезвычайных обстоятельств — вся полнота власти в дистрикте 12 передается тебе, мэр Андерси и глава миротворцев Крей переходят в твоё прямое подчинение. Выполнять приказы, если они не отданы тебе лично президентом Сноу, ты не должна. Ты меня поняла, Китнисс?

— Да.

— Это заговор. Пит Мелларк спровоцировал их на попытку произвести переворот.- Голос Эгерии предательски дрожит, но она по-прежнему сохраняет спокойное выражение лица, но я знаю — ей очень страшно, — Китнисс, возможно заговорщики пошлют в двенадцатый дистрикт миротворцев из одиннадцатого, постарайся как-нибудь их задержать. Но президент чётко распорядился, если тебе будет угрожать реальная опасность для жизни, приказывай миротворцам твоего дистрикта первыми открывать огонь на поражение, все полномочия для этого у тебя есть, так сказал мне Сноу еще три дня назад. Китнисс, дождись, когда Сноу станет лучше, и он с тобой свяжется.

Я не выдерживаю:

— Президент ранен?

Она кивает.

— Как сильно, угроза жизни есть?

— Ранен в голову, но угрозы для жизни нет. Китнисс, дождись!!!

Связь внезапно прерывается, к счастью я знаю, что мне надо делать, Эгерия меня предупредила, а Сноу заранее обо всем позаботился (у меня мелькает мысль: «Знал???»).

Иду домой и думаю: «Всё-таки, чего я больше боюсь: живого президента Сноу, ведь я реально его жутко боюсь, Сноу — страшный человек или того, что его убили, а не ранили? Если страшный Сноу выживет, у меня (а заодно у всех моих родных и дистрикта 12) есть один шанс, один небольшой шанс, но он существует. Шанс вырваться из всего этого кошмара, который называется «наш Панем».

А если Сноу мертв, у меня нет шансов. Я — мертвая девушка: морник — неповиновение и вызов Капитолию и всё то, что я уже тринадцать дней с ожесточением ломаю всё то, что делает нас рабами Капитолия, такое не прощается. Хотя у меня ещё есть шанс: стать беженкой в дистрикте 13, лишь бы успеть спасти всех близких мне людей.

Нет! У меня нет никакого шанса: Пит остался в Капитолии. Это тупик. Без Пита я не хочу бежать. Я остаюсь в двенадцатом. Это не обсуждается, мне необходим Пит Мелларк. У меня и так реально крыша начала съезжать от усталости и всех свалившихся проблем, без Пита я не справлюсь, я сломаюсь. Пит необходим мне как воздух, как вода, как его хлеб и его сырные булочки. Выходит, мне надо продержаться не до того момента, как живой президент Сноу свяжется со мной, а до того момента, как навстречу мне прорвётся Пит Мелларк. А Пит прорвется, во что бы то ни стало, но прорвётся, потому, что Пит — сильный, это я — слабая!»

Однако скоро выясняется, что доказать самой себе сильная я или слабая, придется прямо сейчас, я слышу крики. Выскакиваю из дома Пита, забегаю в свой дом и на диване вижу Мадж Андерси, сразу ясно, что случилось что-то очень серьезное.

— Китнисс, меня папа прислал, сказал: «Беги, что есть сил, зови Китнисс и скажи, чтобы оружие с собой взяла».

«Ну, вот и началось» — подумала я и пошла за пистолетом, — я теперь — главная мишень в дистрикте двенадцать.

Мадж рассказала, что двадцать минут назад в город въехали машины с миротворцами из дистрикта 11. Миротворцев не очень много, три машины, человек двадцать, но вооруженных автоматами. Во главе полковник по имени Ромулус Тред. Он сцепился с Креем, они ругались какое-то время, затем Тред приказал, арестовав Крея, посадить его в одну из своих машин. В штаб миротворцев он не стал заходить, а начал на ходу приказания отдавать, а когда увидел, какие я порядки установила в дистрикте 12, вообще взбесился, хотел виселицу перед домом правосудия установить, но ему помешал мэр Андерси, пока Тред орал на мэра, присутствующий майор Марлоу улизнул с площади и пошёл в штаб миротворцев за автоматом, чтобы пристрелить Треда как бешеную собаку, так этот Тред сильно не понравился нашему майору.

Пока я шла от деревни победителей к городу, используя наушник, я успела переговорить с семью людьми в Капитолии, включая Эгерию, так я узнала, что переворот в Капитолии забуксовал, командование миротворцев отказалось подчиняться заговорщикам, среди которых много капитолийских «шишек», которых президент Сноу вышвырнул с их должностей, но не отправил прямиком на тот свет, как это делал раньше. Что этот Тред — бывший глава миротворцев дистрикта 11, прославился редкой жестокостью и бессудными казнями и в итоге волнения в дистрикте 11 переросли в открытый мятеж, а дистрикт 13 стал снабжать мятежников оружием, за всё это Сноу отстранил его от командования в 11 дистрикте пять дней назад, но Тред нового назначения не получил и продолжал торчать в дистрикте 11.

Кто отдал приказ отправить группу миротворцев якобы на усиление в дистрикт 12, пока выяснить не удалось, но сам начальник главного штаба корпуса миротворцев Панема генерал-лейтенант Сулла Грэхэм мне подтвердил (я и сама догадывалась), что приказа Треду от президента Сноу не было и нахождение его в чужом дистрикте незаконно и, по возможности, мне нужно его обезвредить и арестовать, а при сопротивление применить оружие, так как он подозревается в причастности к заговору против президента Сноу.

Узнавая на ходу новости, я быстрым шагом шла к дому Правосудия, всё больше склоняясь к тому, что надо идти в штаб миротворцев и только имея за спиной миротворцев из двенадцатого, лезть на площадь, а то в одиночку воевать с мятежными миротворцами, это всё равно, что на охоту идти с луком против медведя.

«Китнисс Эвердин становится разумной девушкой, подумать только» — сказала я сама и себе и горько усмехнулась: недаром президент Сноу вдалбливал в меня, что нельзя делать что-то важное необдуманно: очень глупо и очень опасно.

Столько жизней зависят от того, какое решение я приму? Поэтому я повернула влево и пошла в штаб миротворцев, сжимая кобуру с пистолетом (чёрт, до чего же она тяжелая, бок из-за нее начал постоянно болеть).

В штабе миротворцев царил беспорядок, он гудел как гнездо потревоженных ос-убийц на Арене, хотя я учиняла здесь и не такое, например когда примчалась вызволять Сальную Сей во второй день «наведения новых порядков Китнисс Эвердин в дистрикте 12».

Крею взбрело в голову проинспектировать Котел и Старая Сей попала под раздачу, а потом сам Крей попал под горячую руку. Мою. О, какая же я была злая! Я ему тогда всё высказала: и что он нарушил закон о торговле статью 17 параграф 1, и что действовал без санкции мэра Андерси, т.е. незаконно, а когда он попытался мне грубить, вот тогда я по-настоящему разозлилась, заорала: «Ах ты, старый, мерзкий любитель голодных девочек из Шлака!!!» и стала в него кидать разные предметы, все что попадалось под руку, есмли честно, но Крей оказался для своих лет и жирного тела юрким, славно увертывался и все равно ему ничего не оставалось, как капитулировать, я заставила Крея извиниться перед Сей.

Надо было видеть в тот момент глаза старой женщины: круглые как капитолийские гербы на площади перед дворцом правосудия в день Жатвы. Она даже дара речи лишилась, это точно было самое невероятное, что с ней за ее долгую жизнь приключилось: Девочка из Шлака заставила извиниться старого матерого волчару-миротворца. Ради такого стоило жить!!!

Майор Кассий Марлоу сегодня был не просто злой, он был очень злой. Он вставлял магазин в автомат, глаза его были точно мертвыми, я поняла, что Мадж нисколечко не приврала, что наш славный майор возжелал убить этого приехавшего из одиннадцатого полковника как бешеную собаку. Увидев меня, улыбнулся, а глаза точно две льдинки, холодные-холодные. Что-то будет!!!

— Китнисс, я знаю этого полковника из дистрикта 11. Не останавливай меня, пожалуйста, это вопрос чести, понимаешь?

— Да объясните толком, у меня приказ генерала Грэхэма из Капитолия, полковник — заговорщиков, брать живыми.

— Мне всё равно. Я его убью, — майор Марлоу явно не в себе.

— Да объясните, что он Вам сделал.

— Одиннадцать лет назад, когда я был еще простым миротворцем — эта мразь у нас сержантом служил. Его все ненавидели, люто ненавидели, но терпели. Дисциплина, Китнисс, тебе это трудно понять, ты девушка. С нами служил парень из Первого дистрикта, Ашер его звали, заводила, он Треду вызов бросил и Тред задумал его погубить, но вместо Ашера, когда его Тред обвинил в дезертирстве и Ашеру грозила 50 ударов кнутом, после такого никто не выживает, Китнисс, вину на себя взял мой четвероюродный брат Марцелл Беннет, брат погиб. Это долг чести, Китнисс, его только кровью можно смыть.

— А ведь вас казнят, если вы Треда застрелите.

— Если я этого не сделаю, как я домой, во второй вернусь, как я буду смотреть в глаза матери Марцелла, скажи мне, Китнисс, как???

Я была в крайнем затруднении, мне восемнадцать и как я могу взрослому мужчине, миротворцу диктовать что ему делать, и ещё этот долг чести, что я об этом знаю? Но я не могла допустить, чтобы майор погиб, он неплохой человек, я и раньше это замечала, а за эти дни вообще поняла, что уверена в этом. Поэтому я спросила, не надеясь на успех:

— А если полковник будет безоружный, я его арестую и он подчинится, вы всё равно его убьете?

Марлоу засомневался. Похоже, убивать безоружных, кодекс его чести не очень то разрешает.

— Китнисс, после ареста, отдай его мне, я с ним поквитаюсь.

— Обещаете, что он в Капитолий целым и невредимым поедет.- Марлоу усмехнулся, очень не по-доброму:

— Живым поедет, показания давать сможет, обещаю, а целым и невредимым, извини, Китнисс, даже не проси.

— Хорошо, я, Китнисс Эвердин, как представитель президента в нашем дистрикте запрещаю вам убивать полковника из дистрикта 11 на месте, но вы должны оказать мне помощь при его аресте, а потом, я обещаю это: я отдам его Вам, если у вас с ним личные счеты, с условием полковник должен остаться в живых.

— Так точно, мэм, — Марлоу не улыбался, я видела, что он серьезно намерен выполнить мое приказание. Теперь, я могу быть уверна, Марлоу останется в живых.

Затем он добавил:

— Но если он поднимет на вас руку, простите госпожа представитель президента, у меня специальный приказ Сноу, любого, кто попытается причинить вам вред, убивать на месте.

Ну что я могла ответить? Я закатила глаза и вышла из миротворческого штаба.

Выхожу на площадь. Сразу вижу, черти что творится: автомобили миротворцев в цифирью 11 на дверцах перегородили въезд, майор Марлоу останавливается и ругаясь последними словами заставляет «пришлых миротворцев» убрать машины с дороги, иду вперёд, но, что я вижу заставляет меня бежать со всех ног и я ору, что есть мочи:

— Стойте, я запрещаю убивать ребенка.

Рядом с дворцом правосудия на коленях стоит мальчик, я его знаю, этот сын шахтера из Шлака, его зовут Френк Галли. Его буквально только что с того света вытащили мама и Прим. Он едва не умер от дифтерии. А теперь он стоит на коленях и высокого роста миротворец, в звании полковника приставил пистолет к затылку мальчика, я уже выучилась звания миротворцев узнавать по звездочкам: одна средняя: у как у нашего Марлоу, майор, две — у Крея, он подполковник, у этого три звездочки — полковник. Еще я запомнила идеальные стрелки на его брюках. Я понимаю, что это и есть тот самый мятежный полковник — Ромулус Тред. Мне его надо арестовать, но вместо этого я бегу, что у меня пистолет в кобуре, об этом забываю: важнее спасти Френка, вдруг он успеет его застрелить.

Полковник поворачивается ко мне: не удивительно, я ору на весь двенадцатый. Он седой мужчина, лет пятидесяти или немного больше. Злющий взгляд, такой я уже видела… у переродков на Арене, такой взглядом убить может. Стоит, думает, сейчас меня убить или чуть погодя. Наконец говорит:

— Ты кто такая?

— Я — Китнисс Эвердин.

— Победительница Голодных игр?

— Да, — у меня внезапно ломается голос: я его сорвала: вот докричалась ты, Китнисс, на миротворцев, что голос пропадает!

— Так значит ты во всем этом виновата! — Со жгучей ненавистью в глазах говорит он и со всей силы бьет меня по лицу.

Падаю на землю. Больно. Очень больно. Я всё-таки хватаю кобуру с пистолетом, достаю пистолет, но выстрелить не успеваю: Тред заваливается набок, у него из шеи хлещет кровь. Кто это сделал?

А вот кто — это Хеймитч. Он кинул сзади в полковника нож. Хеймитч пьяный в стельку, но нож попал прямо в сонную артерию: полковник — не жилец.

Левый глаз застилает кровь, я слышу вопль майора Марлоу и автоматную очередь. Ко мне подбегают мама и мэр Андерси, замечаю, что ему тоже досталось, у него глаз заплыл, вокруг глаза расплывается здоровенный синяк.

— Китнисс, ты как себя чувствуешь, — взволновано спрашивает мама.

— Больно.

Меня поднимают с земли и несут в госпиталь, наш новый госпиталь (или больницу) дистрикта двенадцать, где командует моя мама. После осмотра говорит, что лицевые кости целы, но удар был очень сильный и останется большой синяк, но глаз не пострадал, короче, буду жить.

Но самое-самое происходит чуть позже, когда я с перебинтованным лицом иду на площадь обратно, я вижу того, кого хочу увидеть больше всего — Пита Мелларка. Он вернулся из Капитолия.

Он бережно заключает меня в свои объятия. Теперь точно, я не умру, смерти — нет. Всё будет хорошо.

— Пит, я по тебе скучала, — сказать это было очень трудно: я потеряла голос, поэтому я, уткнувшись Питу в плечо, замолкаю, Хеймитч чего-то кричит, слышу звуки выстрелов, но мне уже всё равно: я всё, что могла сделала, я хочу побыть наедине с Питом.

14 января. Воскресенье.

POV Китнисс

Вот, что за наказание свалилось мне на голову? Я вынуждена сидеть дома: мама и мистер Клиффорд запретили мне покидать пределы деревни победителей, пока на лице не сойдет синяк. Капитолий прислал своих чудо-врачей и мне «сделали» новые связки, голос теперь как новенький, но нет, тут дело в ином — приказ президента Сноу!

Пит отнёс меня домой, но не прошло и двадцати минут, как позвонил «по пирамидке» президент Сноу: проверить, как там Китнисс Эвердин, его специально-особо-чрезвычайная представительница. Вхожу и вижу Сноу, у него верх головы забинтован (покушение заговорщиков!!!), и улыбается, такого Сноу я ещё не видела, такое ощущение, что у него сегодня день рождения, а не заговор в Капитолии, хотя и так всё понятно: заговор-то провалился!

Видит меня одним глазом, второй забинтован, делает вид, что жутко разгневан, именно что делает вид (!!!), эдакий разгневанный строгий дедушка распекает провинившуюся непутевую, но любимую, внучку. Умора, но что я могу с этим спектаклем поделать? Изображаю немую внучку и искреннее раскаяние, шепчу оправдания, что, мол, я не могла стоять на месте, когда этот урод Тред, к затылку ребенка пистолет приложил, Сноу со страшным выражением лица вещает:

— Мисс Эвердин! Как вы могли, вы отвечаете передо мной за весь двенадцатый дистрикт и так безответственно подставляете свою жизнь!!! Строжайший Вам выговор за такую выходку!!! (Ну всё, меня сейчас Сноу снова посадит в кладовку!!!) Если бы мистер Эбернети не был таким бдительным, вот с кого вам надо брать пример, он настоящий герой дня в дистрикте 12!!! (Сноу хвалит Хеймитча, ушам своим не верю, с чего бы это?). Ваш голос это наиважнейший приоритет, медики из Капитолия уже вылетели, будете петь даже звонче (так, стоп, откуда Сноу известно, что пою, какая сво. донесла???) Ну и так далее в таком же духе.

Я отделываюсь легким испугом и принудительной неделей отпуска, в течение которой мне запрещено выходить из деревни победителей. И это не шутка, позавчера я случайно приблизилась к границе деревни и у меня прямо над головой возник планолёт (!!!). Правда, я ничуть не испугалась, привыкла, планолёт, думаю, у меня уже персональный имеется, просто смотрела, как с планолёта мне пальцем погрозили мол: «Ни-ни, Китнисс, мы за тобой следим!!!».

Кое-кто в дистрикте 12 за активное участие в предотвращение попытки мятежа получил поощрение, например мистер Андерси, он же сумел, практически в одиночку, парализовать действие мятежного полковника Треда до моего оглушительного появления.

— Ты спрашиваешь, Китнисс, было ли мне страшно? — говорит Мэр — Да страшно. Этот человек мог меня убить, но, в этот момент я о смерти не думал, я думал о том, что жена сказала мне как раз накануне:

«Кристофер, ты всегда боялся. За нас, меня и Мадж. И поэтому молчала. Но когда Мадж рассказала мне, что дочь Элизабет, ты знаешь, она в детстве была моя лучшая подруга, вызвалась добровольно, я вспомнила свою сестру, Мейсили. Я не стала тебе говорить, а просто пошла к Хеймитчу Эбернети. Я просила его помочь Китнисс, так если бы Китнисс была не дочь Элизабет, а моя, понимаешь, Кристофер! А когда она вместе с сыном Генри Мелларка вернулась живая, я поняла, что время пришло, страх прошёл, ты понимаешь меня, Кристофер. Китнисс нам всем подарила надежду, что Жатва больше не будет отнимать у нас наших детей».

— Я никогда не забуду, какие глаза стали у Дороти (так зовут жену мэра и мать Мадж) за эти тринадцать дней. Двадцать лет, понимаешь, Китнисс, я не видел в ее глазах радости, только грусть и боль. Я еще не говорил этого никому, год или около того, я вовсе перестал понимать, зачем живу на свете. Я живу на свете пятьдесят восемь лет, но так безнадёжно не было никогда. Но ты, Китнисс, возвратилась живая из Капитолия и тогда ты вернула мне смысл в жизни, я поверил, что мне рано умирать, я ещё не сделал самое главное в жизни. И вчера на площади, я не боялся смерти, я знал, за что я борюсь, Китнисс. Смерти нет, если тебе есть во что верить!!!

Мэр Андерси за заслуги перед государством Панем и мужество, проявленное при исполнении им служебных обязанностей при подавлении попытки государственного переворота был отмечен специальной медалью «За особые заслуги и достоинство». Мистер Андерси ездил в Капитолий и получил награду из рук президента и Сноу сказал:

— Вот, господа, мэр самого отдаленного из дистриктов Панема, но я как президент уверен, что из двенадцати руководителей дистриктов Кристоферу Андерси я могу доверить любое правительственное поручение, он и Мисс Эвердин, мой специальный представитель в дистрикте 12, безукоризненно претворят его в жизнь.

Короче говоря, теперь я ненавижу президента Кориолана Сноу чуть-чуть меньше. Ну, на капельку!

* * *

Пит долго ругается «по пирамидке» с Капитолием и доказывал, что он обязан быть сейчас со мной, но мистер Плутарх Хевенсби умеет убеждать и Пит нехотя согласился, что расследование подкупов распорядителей Голодных игр нельзя прерывать и надо его немедленно продолжить, но здоровье и безопасность его невесты — вообще приоритет из приоритетов и Пит если и должен отлучаться, то ненадолго, а капитолийский экспресс — это недопустимо медленно, Питу по распоряжению президента выделен персональный планолёт:

— Мистер Мелларк, я отдаю себе отчет, что вы стремитесь быть рядом с вашей невестой после такого испытания, но расследование нельзя прерывать больше чем на три дня, пока вас не было, выявились настолько отвратительные вещи, что я настоятельного прошу вас сегодня же планолетом прибыть в Капитолий.

Пит с трудом, но соглашается, в тот же день, внезапно я сталкиваясь в доме Пита с самим Финником Одейром!

Финник заспанный выходит из ванной, практически голый, на нем лишь полотенце, обвязанное вокруг бедр! Я в глубоком шоке!

И Финник расплывается в лукавой улыбке:

— Привет, Китнисс!

И я с визгом мчусь прочь из дома мерзкого Пита, где запросто можно наткнуться на Одейра, не одетого…голого Финника!!!

И это ещё не все!

Немного позже, я натыкаюсь в собственном дворе на Блеска. Ментор Диадемы, как вскоре выясняется. Он постарше Одейра, в первом профи более воспитанные. Блеск, по крайней мере, одет и вежливо спрашивает меня:

— Мисс Китнисс Эвердин, полагаю?

Я все ещё смущаюсь синяка под глазом, моё лицо наполовину перебинтовано, но Блеск тактичен и делает вид, что не замечает этого. Мы кратенько знакомимся. Он вскользь упоминает, что это он учил Диадему стрелять из лука, но ученица из нее была неважная. Ее больше интересовали мальчики. Я очень смущаюсь разговора на подобные темы, но Блеск безупречно тактичен и тема Голодных игр сворачивается. В тот же день он знакомит меня с своей сестрой, Кашмирой, они близнецы. Я замечаю, что она не слишком и рада знакомству со мной, но тщательно это скрывает, немного позже её брат шепотом разъясняет мне причину:

— Марвел был её любимчиком, он не должен был идти на игры. Тёмная история. Он вызвался из-за Диадемы, они дружили с шести лет.

После такого признания я вообще не могу смотреть Кашмире в глаза, её брат это понимает и больше мы с ней не сталкивались.

Дом Пита неожиданно превращается в гостиницу для Победителей! В обед в гостиной Пита меня знакомят ещё с одним профи, дистрикт два, бородатым и немного болтливым — Галерий, президент Сноу сделал его что-то вроде телохранителем Пита, я начинаю испытывать сильное раздражение: Мелларку мало дружбы с профи на Арене — в Капитолии он завёл себе кучу друзей, Победители из богатых дистриктов. Блеск. Финник. Галерий. Я с трудом сдерживаюсь. Мне очень хочется устроить Питу громкую истерику.

Финник приходит извиняться, поначалу я хмурюсь и практически ему хамлю, но терпеливость Финника действует на мои нервы успокаивающе, мы с Финником непринужденно разговариваем и он тактично не затрагивает тему моих игр.

Затем я рассказываю Одейру, какими возможностями меня наделил Сноу и как много я успела сделать. Что люди перестали умирать в «Шлаке» от голода, шахтёры получают заработанные деньги в срок. Как я приструнила наших миротворцев. Как зубрила до посинения законы, написанные Капитолием.

Я замечаю: Финник, прямо как и я, очень измотан и и под глазами у него, несмотря на макияж, черные круги, но на мой невысказанныц вопрос он поведал мне:

— Знаешь, Китнисс, у меня дома много семей рыбаков, у которых едва концы с концами сходятся. Мы с Мегз отдаем половину гонораров Победителя нашим землякам, Мегз мне как вторая мать, а кроме того, она была ментором на моих играх, Но этого мало, поэтому мне приходится лезть из кожи вон. Но президент требует много чего взамен, вот сейчас я и Галерий будем помогает Питу.

И я догадалась, что «новая политика Сноу» распростроняется по дистриктам всё шире и шире. Вот только по выражению лица Финника я пониманию, что всё в Панеме трещит по швам. Панем бурлит и, признаюсь, я очень этому рада. Сноу довёл людей до последней черты, что они готовы бунтовать. Меня охватывает крайнее беспокойство: мы с Питом, особенно я, ведь идея с морником — именно моя затея, в большой опасности. И Финник, похоже, это чувствует и говорит мне:

— Китнисс, доверься Питу. Просто слепо доверься.

Я желаю им счастливого пути. Пит обещает дня через четыре прилететь домой. Мы прощаемся я не выдерживаю и реву в три ручья, не хочу отпускать Пита!!!

* * *

Девять детей Крея

Глава миротворцев двенадцатого дистрикта Софоний Крей вызвал гнев президента Сноу за то, что проявил недостаточную твердость и не отдал приказ встретить приехавших из соседнего дистрикта вовлеченных в антигосударственный заговор миротворцев, огнем. Сноу ограничился строгим выговором только потому, что в возникшей в Капитолии неразберихе, Крею не был вовремя отдан приказ задержать и обезвредить прибывших из дистрикта 11 миротворцев.

Отделавшись строгим выговором, Крей, по моей личной просьбе, был оставлен на своей должности. Хотя, как выяснилось, долго ее занимать «старине Крею» не пришлось, но обо всём по-порядку.

Зато, майор Марлоу получил особую президентскую благодарность за образцовое исполнение им служебных обязанностей и оказанную К. Эвердин вооруженную поддержку (наш доблестный майор сначала, пока я бежала по площади, обезоружил всех подчиненных Треда, поэтому задержался на несколько мгновений и не успел прийти мне на помощь, но затем с девяноста шагов попал в Треда из автомата).

Естественно, то, что я уговорила майора не учинять над Тредом самосуд, осталось нашей с Кассием Марлоу тайной.

А то, что Сноу назвал Хеймитча «героем дня» это не было случайностью, прошло всего три дня и дистрикт 12 облетела невероятная весть, что наш земляк, Победитель Второй квартальной бойни ментор Голодных игр Х. Эбернети Указом Сената Панема за исключительные заслуги в срыве попытки переворота награждён Золотым лавровым венком с надписью «Достойнейшему». За всю историю дистрикта 12 ещё никогда его уроженец не получал Золотой лавровый венок, его, кажется, вообще давали всего три или четыре раза!

Единственное, что мне не понятно, так то, почему Хемитча не вызвали в Капитолий, чтобы вручить Венок прямо сейчас, в марте, я слушала по телевизору сообщение, в котором Клавдий Темплсмит объявил о награждении Хеймитча, но затем Клавдий добавил, что по старинной традиции Венок вручается в августе, т.е., получается, после окончания Голодных игр, мне это тогда очень не понравилось.

Так вот, уже четвертый день я сижу и не вылезаю из деревни победителей и прямо помираю от такой слишком спокойной жизни. Если бы не Мадж (Прим дома-то не бывает: дни и ночи в больнице, болеть-то в нашем дистрикте не перестали, никто не умирает, но болеют же, мамы тоже не видно сутками, но она всё-таки главный врач новой больницы), я и не знала бы о том, какие новости в дистрикте 12!

А новость дня — это дети Крея!

Эта история, конечно, во многом заслуга моей неутомимой деятельности: наш Крей благодаря мне стал как ручной, а после строгого выговора от Сноу вообще тише воды, ниже травы.

Но Крею это не помогло. Однажды к мэру Андерси на прием пришла девушка из Шлака. Эрна Суони, 22-х лет, пришла и молчала от смущения, мэр клещами сумел вытащить из нее, кто она и зачем пришла на прием. Её прислала мать, чтобы заявить, что дочка Эрны, Мэнисс, которой уже четыре годика, на самом деле дочь нашего Крея. Эрна молчала, молчала, а потом разревелась в кабинете мэра и рассказала, что почти пять лет назад Крей сожительствовал с ней, а узнав, что она беременна, выгнал, бросив ей тринадцать капитолийских долларов, а через 9 месяцев родилась Мэнисс. Эрна — дочь бывшего шахтера Мэддокса Суони, получив ранение в шахте, он умер семь лет назад, а его семья, точно также как моя собственная осталась без средств к существованию и Эрна пошла к Крею. Ведь он известный любитель голодных девушек….

Узнав, что произошло Крей схватился за сердце и молча сполз по стенке: только получить строгий выговор от Сноу и опять! Больше всего он испугался, что я доложу все в Капитолий. Я, наверное, так бы и сделала, но светить в «пирамидке» перед капитолийцами свою физиономию, украшенную огромным синяком, которым я обязана мертвому полковнику Треду, ну нет, увольте…

Что сделал Крей? А что ещё ему оставалось: по-тихому признал девочку Мэнисс своей дочкой и подписал в мэрии документ, в которой, согласно семейному кодексу Панема, обязался выплачивать Эрне Суони из своего миротворческого жалования 250 долларов ежемесячно в качестве алиментов (отец Эрны, когда работал в шахте, приносил в каждый месяц в дом 15 долларов жалования). Но, на этом история не закончилась, в следующие три дня бедного мэра Андерси и майора Марлоу в штабе миротворцев начали осаждать девушки. Почему майора? Да потому, что старый развратник Крей прекрасно знал, сколько у него незаконорожденного потомства в Шлаке и вовремя взял отпуск по болезни, а отдуваться за Крея пришлось его заместителю — нашему майору.

Мэр Андерси отнесся к возникшей коллизии со всей серьезностью, три дня он только и делал, что проводил расследование о детях нашего развратного главного миротворца. В полном соответствии с законодательством майор Марлоу лично вёл расследование по заявлению каждой девушки (всего заявило 73 девушки!!!), опрашивал свидетелей, моя бедная мама вместо лечения больных людей вынуждена была проводить бесконечные медицинские экспертизы, среди обратившихся оказалось 17 невинных девушек, маме пришлось выдавать справки. Дистрикт 12 такого невероятного скандала ещё не знал.

Часть девушек заявили, что они забеременели от Крея, но ребенок либо родился мертвым, либо умер маленьким. В законах ничего не написано про такие случаи и девушкам, если только удавалось установить, что они действительно были близко знакомы с Креем и могли забеременеть от него, выплачивали небольшое пособие. Но восьми девушкам, среди которых оказалось две девушки из торгового квартала, удалось доказать, что их дети действительно дети главы миротворцев дистрикта 12 и Крей официально признал свое отцовство. В итоге, по подсчетам мэра Андерси, 85% огромного жалования Крея со следующего месяца будет отчисляться семьям девушек, которые родили от Крея детей.

Личные отношения Крея и майора Марлоу, и раньше хорошими не были, теперь испортились совершенно, Марлоу перестал здороваться с Креем, написал в Капитолий рапорт, что он не может служить под началом Крея, но получил категорический отказ и в итоге они старались лишний раз друг другу на глаза не попадаться.

Как Крею удалось избежать отстранения от должности? А очень просто. Мэр Андерси пришел ко мне и сказал:

— Китнисс, ты в праве сдать этого мерзавца Сноу, но подумай, ведь его несчастное потомство так и будет жить в нищете, Крей, имея практически безграничную власть в дистрикте, мог давать жалкие гроши или вообще навсегда забыть. К тому же эти девушки постыдную связь с Креем долгие годы старались всячески скрывать, а теперь-то всё официально зарегистрировано и о них узнал весь дистрикт, конечно я не имею права тебе указывать, но прошу, не спеши докладывать в Капитолий, Крея выгонят со службы, ведь он самым грубым образом нарушил устав миротворцев и его скорее всего разжалуют в рядовые миротворцы. А так совращенные им девушки, смогут на его немаленькое жалование вырастить этих детишек. Дети то ни в чем ни виноваты, согласись, Китнисс.

И что я? Я вообще под домашним медицинским арестом сижу! Сноу ничего не говорила и не скажу.

На третий день после моего ранения на центральной площади ко мне пришла личный секретарь мэра Андерси Кейси, она училась в нашей школе и была старше меня на пять лет. Кейси — единственная дочь архивариуса дистрикта 12 Меллори Спаркса, в школе она отлично училась и когда ей исполнилось семнадцать, мэр, знавший ее с самого рождения, как очень грамотную девушку взял к себе в секретари. Кейси — высокая блондинка с голубыми глазами, бойкая, но в то же время стеснительная. У нее есть парень Джейл Финджер, сын портного. Его старший брат Брайен Финджер был трибутом на 69-х Голодных играх и погиб там от голода и жажды на четвертые сутки.

— Привет, Китнисс, — у Кейси Спаркс была очень добрая и искренняя улыбка.

— Привет, я слышала из-за меня тебе приходиться работать допоздна?

— Мне нравится работать с мэром, а мистер Андерси раньше полуночи не уходит из мэрии, ты же знаешь, посетителей он принимает каждый день, в законе не написано, сколько раз в неделю мэр дистрикта должен их принимать и поэтому он считает необходимым принимать ежедневно. К тому же Капитолий требует нововведения президента максимально быстро воплощать в жизнь, ну вот и приходиться приходить на работу в семь утра, а домой я возвращаюсь уже заполночь. Хорошо, что живу рядом с мэрией, обедаю дома, грех жаловаться. Я вижу, лицо у тебя значительно лучше стало.

— Спасибо, Кейси.

— Китнисс, я тебе деньги принесла, — и кладёт передо мной большую кучу денег.

— Что это?! — я в крайнем недоумении, Кейси достает какую-то квитанции и даёт ее мне.

— Это твоя зарплата специального представителя президента, еще из Капитолия пришло распоряжение выплатить тебе страховое возмещение за полученную травму лица при исполнении служебных обязанностей. Всего триста тысяч долларов семьдесят два цента. Распишись в ведомости.

У меня глаза на лоб лезут. Стою как вкопанная.

— За что так много?

Кейси — хороший работник мэрии, она терпеливо объясняет мне, сколько мне положено и за что, почему так много, что мне ещё положено на двух помощников и что в Капитолии строго наказали за время моего отпуска по ранению их немедленно найти, заставляет меня расписаться в ведомости аж три раза, на мою просьбу отнести мое пожертвование детскому приюту 50 тысяч соглашается, но говорит, что это слишком много, лучше прямо сейчас 15 тыс., а через три недели, когда приют переедет в новое здание, еще 35-45 тыс., приюту как раз понадобятся деньги.

Напоследок Кейси меня обнимает, извиняется, что пить чай не будет, надо еще к Хеймитчу его деньги отнести — 145 тысяч за Золотой Лавровый венок и напоследок сообщает, что мне в мэрии уже выделено помещение для приема посетителей (очередное нововведение президента Сноу). Я с изумлением узнаю, что это та самая комната, где я сидела после Жатвы и куда приходили попрощаться со мной Прим, мама и Гейл.

Урок по законодательству от майора Марлоу.

16 января. Вторник.

Время, оно остановилось! Ужасно: Мама с Прим с больнице,

И вот сегодня я умираю от безделья. Лицо совсем не болит, синяк конечно бросается в глаза, но вид гораздо приличнее. Впрочем, мне всегда есть чем убить пару часов — законодательством! Чертова куча законов, которые капитолийцы специально написали для того, чтобы угнетать, обворовывать нас, забирать у нас ресурсы, которые мы добываем. И это не только уголь, а даже чистая вода, в дистрикте 12 целых семь родниковых источников, и всю воду из родников мы тоже поставляем в Капитолий. Я давно хотела представить Сноу списки законов, несправедливость которых столь вопиющая, что я буду требовать их отмену!

Сижу, работаю, понемножку схожу с ума.

Стук в дверь. Майор Кассий Марлоу решил зайти ко мне в гости и поинтересоваться, как я себя чувствую. Так и есть, но чего это у майора такой официальный вид и зачем он тонкую папку, которая у него в правой руке он держит таким образом, чтобы я не могла прочесть, что написано на обложке?

— Китнисс, надо поговорить, — Марлоу как-то странно меня осматривает, нет, миротворцы — всё-равно поганая порода людей, так и норовят залезть тебе в душу, даже такие симпатичные как наш майор. (Много позже я поняла, это Марлоу проверял, нет ли со мной пистолета, разумный человек, всё-таки, Кассий Марлоу, ничего не упустил из внимания).

— Пойдемте наверх, — я поворачиваюсь спиной, Марлоу следует за мной.

Мы идем в кабинет. Я не люблю туда без надобности ходить, заниматься предпочитаю в гостиной и в своей комнате, тут сохранился тошнотворный отвратительный фальшивый запах президента Сноу — «президента роз». Вот я сюда носа и не показываю. Но сейчас веду Марлоу именно в кабинет, кожей чувствую, говорить придётся не о пустяках.

— Китнисс, странный какой-то здесь запах, ты не находишь?

— Нахожу. Он появился после того, как президент сидел вон там и разговаривал с Питом и со мной.

— Китнисс, садись за стол, — майор берет стул и садится напротив меня.

Я буду сидеть там, где сидел Сноу!!! Ах да, я же специально-особенная президентская представительница, сажусь за стол.

— Китнисс, сними, пожалуйста, свой наушник.

Я снимаю и держу его в руках. Марлоу говорит:

— Поставь режим «B 9».

Я знаю, что такое режим «B 9», это специальный режим конфиденциальности, он включается автоматически при разговоре со Сноу, а когда я полагаю, что «подслушку» надо категорически исключить, включаю его сама. Довольно часто, например, когда мы с Питом обсуждаем наши с ним личные отношения: ни единая капитолийская душа не будет ничего знать о наших с Питом отношениях!

Я включаю режим «B 9».

Майор кладет папку на стол, я читаю и у меня всё плывёт перед глазами:

«Дело по обвинению жителя дистрикта 12 Гейла Хоторна в браконьерстве».

Всё — это конец!!!

Но, оказалось, это только начало. Майор терпеливо дожидается, когда я успокоюсь и приду в себя.

— Сегодня в 7.11 утра рядовой миротворец Дарий Бейкер арестовал Гейла Хоторна, после того, как он в его присутствии сам рассказал, что он только что вернулся из леса, где охотился. Сопротивления Гейл Хоторн не оказал, только просил сообщить о его задержании тебе. Через десять минут Гейл был помещён во временное помещение для задержания в здании мэрии, тюрьмы в дистрикте нет, сопротивления он не оказал, этапировать его в дистрикт 11 в местную тюрьму, в этом я необходимости не вижу.

Я вскакиваю и говорю громко, почти кричу Марлоу:

— Отпустите Гейла.

На что майор никак не реагирует, но говорит:

— Китнисс, сядь на стул. Пожалуйста.

Я сажусь оттого, что в глазах Кассия Марлоу я не вижу ни намека на угрозу, напротив майор всем своим видом дает понять, что главная здесь я, а он мой подчиненный.

— Китнисс, ты знаешь про закон дистрикта 12 № F-800?

Проклятие, я знаю, о чем Марлоу говорит. Это закон о браконьерстве, который был принят 54 года назад, но последние лет 30-35 не применялся ни разу. Это очень-очень плохо, я понимаю, в какую большую неприятность попал Гейл: за браконьерство полагается полгода тюрьмы или штраф, но в каких случаях он заменяет заключение в тюрьму и размер штрафа я не помню. А за вторичный случай — три года тюрьмы. Я же сама навлекла на Гейла такую ужасную беду, кто уже две недели насаждал законность во всем в дистрикте 12 и свирепо требовал о тщательном соблюдении законов миротворцами?

Я!!!

Что делать?!

— Китнисс, я сообщаю тебе как представителю президента о задержании Гейла. По должности, ты обладаешь судебными функциями. Ты выносишь постановление об освобождении Хоторна, я его исполняю незамедлительно, он задержан впервые, сопротивления не оказывал. Но есть важный момент, на который хочу обратить твое внимание.

— Какой?

— Важный, Китнисс. Гейл Хоторн твой близкий друг, говорят, что он твой родственник…

Я перебиваю Марлоу:

— Никакой он мне не родственник!!! Отпустите его, немедленно!

— Хорошо, решение об освобождении ты приняла. Но повторяю, он близкий твой друг, пойми — это может быть использовано для давления на тебя. А ты высокопоставленная фигура в государстве, осознаешь возникшую угрозу?

Я понимаю, майор прав, то, что близкий друг, «кузен» Китнисс Эвердин задержан как браконьер при желании можно использовать и шантажировать меня. Кто может быть заинтересован? Например, тот же Крей.

— Майор, подполковник Крей в курсе произошедшего.

Лицо Марлоу ожесточается:

— Нет, без вашего приказания я докладывать не обязан и не буду. Приказ об этом вы отдаете?

— Нет.

Что я совершенно сумасшедшая, попасть в зависимость от Крея!

Лицо Марлоу смягчается, он показывает, где мне надо подписать постановление об освобождении Гейла. Я подписываю. Но майор не уходит.

— Что-то еще?!

— Госпожа представитель, вам не кажется, что инцидент до конца не разрешён?

— Что? — Я начинаю говорить одними короткими словами.

— В дистрикте 12 только два браконьера, бывший и нынешный.

Я понимаю намёк и буквально взрываюсь, вскакиваю со стула и принимаю боевую стойку.

Майор Марлоу невозмутимо смотрит на меня, по-прежнему сидит на стуле, ждёт пока я успокоюсь и говорит:

— Сядьте, госпожа представитель. Вы узаконены приказом президента Сноу в качестве охотника с правом оформить двух человек себе помощниками, сам факт, что Гейл Хоторн может быть обвинен в браконьерстве, совершенно недопустим.

Я вновь опускаюсь на стул. Я осознаю, что неправильно поняла майора: Гейла нужно узаконить в качестве охотника и это решит проблему, раз и навсегда. Но я сама должна была давным-давно до этого додуматься, сам президент Сноу специально предоставил мне права охотиться с двумя помощниками, но я просто так забегалась, что совершено про это забыла. Позор, Китнисс Эвердин, позор!!!

— Китнисс, — коварный майор опять переходит на «Ты», хотя я ему сама разрешила недели две назад, — Гейл Хоторн работает в шахте, авария показала, что он мог погибнуть, я предлагаю, не спрашивая его согласия, взять его твоим официальным помощником, не только в качестве охотника, но взять его на государственную службу.

Я думаю о том, что кое-кто будет не восторге от этой идеи. Пит. Я улыбаюсь. Майор Марлоу как-то странно на меня смотрит. Он откланивается. Идёт освобождать Гейла.

POV Пита

9 декабря. Среда.

Седьмой день я торчу в треклятом Капитолии: вот за что я ненавижу президента Сноу, так за это! Тяжко. Ничего не помогает. Этот Город меня страшно раздражает, у Капитолия удивительно нездоровый дух, это проявляется в каждом слове его жителей, в каждом элементе его архитектуры. Богатые капитолийцы, к сожалению, как специальному представителю президента мне постоянно приходиться с ними общаться по вопросу Игр, но не только, совершенно омерзительны: развращенные, тщеславные и жадные в мелочах в нашем бедном дистрикте такие люди практически не встречаются.

В дистриктах много жестокости и невежества, но зато есть деревенская простота и естественность отношений, между старшими и младшими, между мужьями и жёнами, девушки (почти все) целомудренны, а юношам в голову не может прийти, как капитолийскому малолетнему болвану перед близкой подругой-капитолийкой бравировать вчерашним походом по злачным местам с обязательным заходом в бордель. Я начинаю размышлять, что грубое насилие — не простейший, а единственно возможный способ держать дистрикты в повиновении. Не будет этой удавки — жесточайшая рознь между дистриктами и столицей и взрыв неизбежен. И, признаться — это полнейший тупик для меня.

Но бедные капитолийцы ничуть не лучше богачей: наплевав на здравый смысл, они, не имея на это материальных возможностей, бездумно копируют быт и повадки богачей, но если богатые и пресыщенные подонки в этой мерзости естественны и поэтому ужасны, бедняки невероятно смешны, карикатурны и ещё более омерзительны и вдобавок, из-за привычки жить не по средствам, постоянно наполовину голодны, но мечтают вновь залезть в долги, чтобы купить какую-нибудь вещь, совершенно ненужную вещь, но модную по меркам капитолийского общества и после этого голодать еще пуще прежнего.

Описанное выше — источник слабости Капитолия. Об этом догадываются только жители первого и второго дистриктов. Они больше всех общаются с жителями столицы. И при этом, первые — испытывают тщательно скрываемую зависть и презрение. А вторые —втайне Капитолий ненавидят, люто, яростно, причины мне хорошо известны, но вызывают лишь отторопь. И это несёт для Панема угрозу чудовищной силы — все дистрикты ненавидят столицу, а дистрикт тринадцать? Он терпеливо ждёт.

Но больше всего меня потрясло в Капитолии, потрясло до глубины души, это отношение капитолийцев к хлебу!

Я не мог не познакомиться с капитолийскими пекарями, булочниками и кондитерами, когда начал заводить знакомства и был удивлен, да что там говорить, я был шокирован, близко пообщавшись с ними.

По-началу, они меня очаровали: три недели тому назад, в первый же день моего жительства в Капитолии в качестве «разоблачителя», я решил пройтись по блистательной столице, моего охранника, Ларция, тогда еще со мной не было, до попытки переворота я пользовался относительной свободой и мою драгоценную жизнь «как бы не охраняли». Охраняли, конечно, но я этого не замечал. Слежки не было. Мне так казалось, по крайней мере…

В трех кварталах от здания управления Голодных игр (оно находится в десяти минутах от тренировочного центра и совсем рядом с дворцом Сноу) я, просто идя по улице поздним вечером, увидел пекарню-магазин-кафе. Конечно, я тут же зашёл внутрь.Зазвенел колокольчик оповещающий, что пришел новый посетитель, прямо как у меня дома…

— Добро пожаловать в пекарню мистера Ювенала Тудора. — Прозвучал красивый голос из особого автомата. Я шагу не успел ступить, как ко мне подошли:

— Добрый вечер, сэр! — ко мне, хромая, спешила молодая красивая девушка. Каждый шаг причинял ей невыносимую боль, но она не просто мужественно терпела, она лучезарно улыбалась мне. Она была не старше меня, одета в белый фартук, такой часто носит моя мать. Вот только ее одеяние было не просто белым, она было белоснежным. Идеально чистым. Как я потом узнал, Минерва (именно так звали девушку) каждую ночь стирала свою форменную одежду. И спала четыре часа в сутки.

— Добрый вечер, я тут проходил мимо…

Я сразу заподозрил неладное: девушка меня не узнала, а ведь мое лицо с того памятного интервью накануне 74-х Голодных игр, знала в Капитолии буквально каждая собака. Но только не Минерва. Потому, что вся ее жизнь была посвящена обслуживание покупателей. 20 часов в сутки. Даже я имел время, чтобы во время Игр посмотреть телевизор 5 или 6 минут, если мама разрешит, конечно, хотя такое случалось редко. Обязательных к просмотру Голодных игр, особо отмечу! Но У Минервы никогда в жизни не было даже лишних 10 секунд. С семи лет.

— Не желаете ли купить хлеба? (Мне никто и никогда не говорил этих слов!), — увидав моё вытаращенное на нее лицо, Минерва мгновенно догадалась, что я голоден и моментально нашла для меня свободный столик, я рта раскрыть не успел, как она поставила передо мною чашку с чаем и мясной рулет. Обалдевший, я минуту-другую просто поглощал пищу…

Затем я привлек своей физиономией пристальное внимание посетителей, а главное появившегося поблизости хозяина заведения — мистера Ювенала Тудора. Небольшого человечка с огромной лысиной, нарядом, показавшимся мне просто клоунским и маленькими пытливыми, очень умными глазками:

— Мистер Мелларк! Для меня честь принимать вас в моем заведении, — сладким голосом обратился, он ко мне, — ведь вы — практически мой коллега, вы — потомственный пекарь из двенадцатого дистрикта, уверен вы останетесь довольны, сэр!

Я же глядел во все глаза на девушку-официантку, хромоножку, которая повернула лицо, услышав мое имя: Минерва не видела, но она была прекрасно осведомлена о «несчастных влюбленных из 12-го дистрикта» и она была моей горячей поклонницей. И сторонницей. Во всем… Ее взгляд не просто заставил меня покраснеть до корней волос от смущения, таким пристальным он был. Мне просто захотелось провалиться под землю. Оказавшись «в шкуре клиента» я испытал перед этой девушкой невероятно сильное чувство. Стыда. Что я вот тут праздно сижу, а она, не смотря на сильную боль в спине и в ногах, обслуживает посетителей. И попросил Ювенала об одолжении: чтобы Минерва в этот вечер обслуживала одного особенного клиента. Меня. Ювенал удивился, но моментально исполнил мою просьбу. И остаток вечера она провела, сидя за столиком, рядом со мной. Сидя, как на иголках. Впервые в жизни она оказалась в необычной ситуации. Она не работала!

Хитрый и расчетливый коммерсант Ювенал сразу заприметил моё странное поведение и уловил важное лично для себя — знаменитый Пит Мелларк желает каждый вечер посидеть в его заведении. Желает посидеть в компании именно с этой девушкой. Мое желание — закон! А главное — я обеспечу ему сотни дополнительных клиентов: желающих посетить место, куда заглядывает каждый вечер сам Пит Мелларк, найдется предостаточно. Поэтому он освободил Минерву от работы на весь вечер и нанял ещё трех девушек. Потому, что на появившуюся благодаря «моему чудачеству» прибыль, можно было нанять пятьдесят девушек.

Я же получил бесценную возможность понаблюдать за капитолийцами. Как они ведут себя, когда едят. Как едят и что предпочитают есть. И очень скоро кусок не лез мне в горло. От гнева и бешенства. Я видел, с каким пренебрежением к людям, которые их обслуживают, они едят и как они презрительно относятся к самому процессу. Меня доводило до белого каления то, с каким пренебрежением капитолийцы относятся к хлебу, а всякого, кто бросал хлеб на пол, я готов был убить.

Я прекрасно помню, как в шесть лет я посмел не доесть за собой кусочек хлеба, потому, что он был невкусный и чёрствый, моя мать жутко разгневалась и стала меня бить и она убила бы меня, если бы не отец, обхвативший ее своими сильными руками, но и отец смотрел на меня сурово в тот самый момент.

— Хлеб — это святыня, помни об этот, Пит, — много раз учил меня мой папа.

Поэтому неуважительное отношение жителей Капитолия к хлебу, бывшее для местных пекарей терпимым, меня приводило в страшный гнев. Ничего с собой поделать я не мог. И почему, спрашивается, я должен это терпеть? Ни за что!!! Капитолий, если его жители не знают элементарных человеческих правил, как нельзя вести себя за столом — должен этому научиться. И компромисса в этом я не признаю никогда!

Учитывая всё это, тот факт, что Сноу наделил меня феноменально огромной, разрушительной властью, для капитолийцев это было чрезвычайно опасно. Да, узнав привычки и отношения их к хлебу, я стал смертельно опасен. А Сноу лишь ухмылялся…

В первый же день молодой человек, зашедший в кафе-пекарню со своей знакомой девушкой, бесстыдно ее трогал и относился к ней как к шлюхе. Которой, безусловно, она не была. Я родился в дистрикте 12 и всё закончилось дракой, у меня дома такое поведение не позволял себе даже глава миротворцев Крей, человек очень низких моральных качеств. Зачинщиком потасовки был именно я и именно я был виновником причинения лично Ювеналу значительного материального ущерба: потому что парень оказался не робкого десятка и перед тем, как я отправил его в нокаут, сломал об мою голову стул и из-за нас все посетители заведения разбежались.

Но Ювенал не высказала мне ни малейшего упрека, только приторно улыбался и улыбался. К моему изумлению, он долго не желал принять от меня 300 долларов в оплату ущерба, причиненного по моей вине. В конце концов, я сделал вид, что страшно расстроен, что он не берёт мои деньги и Ювенал с неохотой согласился, чтобы я компенсировал нанесенный мною же ущерб. Не в последний раз, особо отмечу.

Через два дня я по привычке зашел выпить чашечку предночного чая. То был трудный для меня вечер: назавтра мне предстояло впервые прийти на шоу Цезаря и выступить в роли разоблачителя злоупотреблений распорядителей игр. И в том, что на следующий день я не окажусь в капитолийской подземной тюрьме Супрефектуры, в этом я уверен отнюдь не был, моя новая работа «разоблачителя Голодных игр» была чрезвычайно опасной с первого же дня!

Оттого настроение моё было печальное и грустное. Минерва сразу это заметила и сумела меня разговорить, за эти три дня она с трудом, но привыкла к невероятному для нее безделью, а Ювенал мудро платил за каждый проведенный со мною вечер, как за три рабочих дня и она мечтала принести Питу Мелларку толику доброты и сочувствия, хромоножка сердцем почувствовала, как тяжело мне дается разлука с Китнисс и какую необычную роль доверил мне Сноу.

— Вы же победили смерть, — негромко сказала она мне, — Вы — сильный, я это чувствую.

Вообще я всегда считал себя слабым и недостойным. Младший сын, которому из отцовского наследства достанутся крохи, нелюбимый матерью, более слабый духом, чем мои старшие братья. Неудачник, таким я привык себя видеть, первая кто видела меня не таковым была Китнисс, она ни за что не стала бы рисковать абсолютно всем ради слабого и никчемного парня. Она ведь потрясающе недоверчивая, Китнисс Эвердин. Но она поверила в то, что я ей нужен. И у меня, появился невероятно сильный стимул бороться за свою жизнь. Моя смерть причинила бы ей невероятные страдания, Китнисс просто не оставила мне выбора. Только жизнь.

Да, победителем я тогда себя не ощущал, но меня переполняла эйфория, что своими действиями я помог выжить на Арене Ей, но я… Случайно остался жить, кроме того, так желала она, Китнисс Эвердин.

«Так хотела Китнисс» — мне не нужно было другого ответа. Но теперь всё менялось с невероятной быстротой. И мне самому пришлось очень быстро измениться.

— Я сильный? — немного неуверенно уточняю я у Минервы и она отвечает, возмущенно сдвинув брови:

— Да, вы сильный. Вы в этом сомневаетесь?! Я не могла видеть вас по телевизору, но слышала, как обсуждали «несчастных влюбленных» посетители. Мистер Мелларк, молодые люди восхищались Китнисс, но девушки, все до одной восхищались только вами. Что вы не дорожите своей жизнью и сделаете ВСЁ для нее. И вы делали!!! Даже победив, о ком вы думали и кого старались спасти в первую очередь? Её! — с жаром говорила мне девушка-хромоножка, девушка-капитолийка с невероятно добрым и отзывчивым сердцем.

И я впервые подумал, что я должен быть сильным. Также, как быть самым мужественным парнем. И самым сообразительным. И самым изобретательным. Только так, я смогу доказать, что я достоин любви Китнисс. Минерва права. Нельзя сомневаться.

И пересмотрел. Не сразу, конечно, постепенно, свое отношение к самому себе. Я — сильный. Пит Мелларк — сильный!!!

* * *

30 декабря. Вторник.

Имея за плечами целый месяц, проведенный мною в Капитолии, накануне приезда Китнисс, я вспоминаю некоторые моменты прошедших дней.

Иметь собственное мнение в Капитолии — удел не просто богатых, а сверхбогатых и сверхвлиятельных персон, первых лиц, «сливок сливок», по замечательному выражение мисс Эффи, распорядительницы ГИ от двенадцатого, остальные трепеща перед ними, заранее готовы ловить каждое их слово, мнение, жест, подражать во всем, унижаться, даже ненавидя всей душой демонстрировать свою горячую любовь, покорность и лояльность. Капитолий — насквозь пропитан лицемерием и лжив по своей сути.

За время моей жизни в Капитолии я нашел очень немного людей, которые были мне симпатичны:

— скромный даже в своей сверхпопулярности, свалившейся, прямо на голову, славе и бешеным деньгам- Цинна Джонстон, «кутюрье» и модельер № 1 в Капитолии,

 — Плутарх Хевенсби, бывший шеф тайной полиции (просьба не путать: тайная полиция не занимается в Панеме пытками и казнями, ее удел: информирование президента по всем без исключения вопросам), Плутарх производит впечатление чрезвычайно умного, невероятно скрытного, по капитолийским меркам не очень развращенного, а в моральном отношении практически приличного человека.

А также: отдельные представители самых высших властных сфер (как это не покажется дико и противоестественно):

— сенатор и бывший министр здравоохранения Антиох Смит-Вильдерс, 65-летний мужчина, соревнующийся в сдержанном стиле одежды с Цинной и президентом Сноу;

— старшая дочь председателя Сената Корнелия Фицроя — Юлия Фицрой, девушка 24-х лет, имеющая редчайшую для Капитолия склонность не пытаться «улучшить» свою природную красоту и грацию, к тому же она очень добросердечна и умна, не болтлива, но главное: леди Юлия — прирожденный лидер;

— личный секретарь президента Сноу — Ганнибал Прайз, мужчина около 50 лет, доброжелателен, тактичен, чрезвычайно умён, по своему скромен и совершенно лишён тщеславия;

— сенатор и бывший министр электронной промышленности Аэций Кастельмаро, для бывшего министра очень молод, 32 года, энергичен, имеет прекрасную выдержку и стальные нервы, остёр на язык, к тому же прекрасный собеседник, завистливости и высокомерия к нижестоящим лишён, а это очень большая редкость для Капитолия.

И самое главное, что объединяет этих и еще нескольких влиятельнейших капитолийцев — они все состоят в тайной антиправительственной организации, главная цель которой — Революция. И к друзьям «дистрикта 13» и ее лидера, Альмы Койн они не имеют ни малейшего отношения.

Как я вообще узнал о существовании в Капитолии заговора, а затем и то, что власть у президента Сноу виртуозно вырвала из рук леди Юлия Фицрой? Долгая история, не только Сноу внимательно наблюдал за мной, но и заговорщики некоторое время ко мне «просматривались» и, наконец, я был втянут в их сеть, а через какое-то время и сам стал сосредоточием целого заговора. Но обо всем по порядку.

* * *

11 декабря. Четверг.

Сегодня я ужинаю с Плутархом Хевенсби. Ужин этот запомнится мне надолго:

— Пит, мы успели сдружиться и стали называть друг друга по имени, — начал разговор Плутарх, — я пока не понял, почему президент именно сейчас начал детальное расследование тайной бухгалтерии Голодных игр, но знаю, что десятилетиями главный распорядитель отчитывался только перед Сноу и никто кроме президента не имел права вмешиваться в его работу, а Сноу этим вмешательством никогда не злоупотреблял.

— Плутарх, а возможно, что эти чудовищные даже для Капитолия скрытые махинации стали возможны по причине бесконтрольности Сенеки Крейна.

— Допускаю, ты прав, но дело не только в Сенеке Крейне: трое его предшественников также отчитывались только перед Сноу, но только в вопросах, интересных президенту, а ставки на Голодных играх никогда президента не интересовали.

— А они умерли своей смертью? — Мне важна каждая деталь головоломки.

Плутарх смеется.

— Двое умерли по естественным причинам, одного зарезала в постели бывшая любовница, но только мистер Крейн «ушёл от нас», — это тайное обозначение того, что Сенеку тайно казнили. Лицемерие Капитолия в полной мере относится к словам: капитолиец говорит одно, а надо понимать совсем другое, подчас противоположное сказанному. — Мы пока не будем расследовать события на прежних Играх, ведь покров скрытого от посторонних глаз механизма Голодных игр только приподнят.

— И сразу напоролись на попытку переворота, — спокойно констатирую я.

— Да. И это доказывает своевременность расследования и правоту президента Сноу.

— Но, Плутарх, не означает ли то, что мы теперь просто обязаны докопаться до сути. — это значит следующее: «Ты знаешь, Плутарх, в каком сложном положении оказался сейчас я. Все так и жаждут действовать моими руками».

— Да, Пит, надо перевернуть всё вверх дном, нельзя упустить ни единой мелочи.

— А если мы своими действиями нанесём непоправимый ущерб популярности Голодных Игр,  — я закидываю первую пробную удочку: сейчас мне важно понять, на чьей стороне мистер Плутарх Хевенсби.

— Ущерб популярности? Пит, ты думаешь, мне жутко нравится моя новая работа?

Я молчу. Источник информации отнюдь не я. Иногда нужно уметь слушать.

— Я знаю, Пит, что президент Сноу посвятил Вас с Китнисс во многие важные государственные тайны и это расследование можно было поручить только носителю высшего уровня секретности, я сорок лет занимался сбором и анализом секретных сведений и понимаю это, как никто другой. Часть информации шла через меня и уже тогда я понял, что президент тебя и Китнисс выделил среди нескольких претендентов и всецело доверяет совершенно особенную работу. Игры — это только начало, Пит. Так что, я тебя посвящу в ещё один государственный секрет, скажи, про существование дистрикта 13 ты знаешь?

Я молчу: ситуация предельно опасная, президент Сноу не давал мне разрешения это разглашать.

Плутарх это понимает, смеется:

— Ладно не отвечай, мне и так понятно. В Капитолии есть ячейка тринадцатого, президент Сноу знает об этом и использует ее как специальный канал связи, если надо донести до президента дистрикта 13 госпожи Койн что-то важное и срочное. Но есть и ещё одна организация антиправительственной направленности, я и мои друзья не считаем себя чем-то обязанными ни президенту Сноу, ни президенту Койн.

— Ещё один заговор?

Я размышляю, достаточно ли специального уровня подавления подслушивающей аппаратуры в моем наушнике, режима «B9».

— Но, вербовать в заговорщики, я тебя не буду, просто знай, что мы есть. И со своей стороны мы заинтересованы в работе, которую тебе и Китнисс поручил президент Сноу. И ты всегда может рассчитывать на нашу помощь.

Разговор пошёл совсем не туда, как я задумал. Я вспоминаю, что не успел поблагодарить Плутарха за помощь, огромную помощь: он помог мне очень быстро покинуть Капитолий на планолёте сразу после того, как я узнал о покушении на жизнь Сноу.

— Плутарх, я хотел поблагодарить за планолёт. Сам бы я долго выбирался из Капитолия.

— Кстати, я действовал без предварительного указания президента, но я знал, что твое присутствие в дистрикте 12 просто необходимо и очень важно, в той критической ситуации, а потом я получил полное одобрение от Сноу. Но Пит, не посвящай, пожалуйста, Китнисс во все нюансы тайной политики в Капитолии.

— Почему?

— Рано. Китнисс Эвердин и так сейчас на пределе человеческих сил, надо ее поддержать, а не о существовании всяких революционеров рассказывать. Пусть делает свою работу. Ей сейчас гораздо труднее, чем тебе, она в корне меняет всю жизнь дистрикта 12. Лучше помогай ей и защищай.

Я киваю, я знаю и помню обязанности Пита Мелларка по отношении к моей Китнисс.

Плутарх задумавшись добавляет:

— Защищай ее, Пит, даже от нее самой!

* * *

В субботу, 20 декабря, неожиданно меня вызывает в президентский дворец президент Сноу.

Я оказываюсь в кабинете президента. На удивление это не очень большое помещение, по-видимому Сноу ценит прежде всего личный комфорт и ему легче работается в небольшом и уютном помещении. Это именно рабочий кабинет: на столе аккуратно расположены пять папок с документами, пара карандашей, предположительно прибор для связи и фотография женщины в рамке. Президент предлагает мне присесть именно так, что я могу ее рассмотреть: фотография выглядит старинной, на ней изображена молодая женщина лет 22-25, безусловно, очень красивая, но я сразу обращаю внимание, что у нее очень печальные глаза, по специфической одежде догадываюсь, что она не капитолийка, а из одного из дистриктов, а опыт участника Голодных игр подсказывает мне, что вероятно она Победительница. У женщины длинные светло-русые волосы ниспадающие волнами и, именно волосы и ещё что-то неуловимое напоминает мне в ней Китнисс.

Но Сноу мгновенно наносит удар и я забываю обо всем на свете, кроме главного:

— Мистер Мелларк! Я хочу сообщить вам, что завтра я объявлю всему Панему о начале подготовки к проведению Третьей Квартальной бойни.

Сноу замолкает. Я пораженный молчу, а президент без тени улыбки на своем лице смотрит на мое лицо.

Я понимаю, на моем лице за считанные секунды сменяются: растерянность, изумление, гнев, боль, ярость, бешенство и невероятная сосредоточенность.

«Мистер Сноу, сейчас я вас убью» — появляется мысль в моей голове, но Сноу настороже и вовремя говорит:

— Вы допустили мысль, что я могу нарушить мое слово? Игр не будет, но, как вы понимаете, об этом завтра я не скажу. Я говорил вам и мисс Эвердин, что у меня есть политические и личные мотивы отменить Голодные игры. Прошлый раз было еще рано вам о них рассказывать, а вот сейчас вы узнаете их: долгие годы Голодные игры, придуманные для укрепления власти Капитолия над дистриктами исполняли свою страшную роль, но одиннадцать лет тому назад я намеренно позволил тогдашнему главному распорядителю Марсилию Голуэю начать принимать по его усмотрения бесконтрольно ставки на трибутов. Единственное требование — это практика должна была остаться тайной, никакой публичной информации, за прошедшие одиннадцать лет система ставок стала неотъемлемой частью игр, ставки с каждым годом увеличивались и увеличивались, распорядители смелели и смелели, а я намеренно в эту сферу не вмешивался. Но мне было важно дождаться момента, когда Голодные игры из кровавого зрелища окончательно превратятся в Кровавое мошенничество.

Но и дистрикт № 13 также стал выражать пристальное внимание к Голодным играм и нашёл способ влиять на их ход, негласно вмешиваться и это меня категорически не устраивает, но трудность сложившейся ситуации заключается в том, что за эти одиннадцать лет одновременно с разложением Голодных игр снижается общая управляемость в государстве и, как следствие, увеличивается сила влияния и возможности дистрикта 13 по всему Панему.

Вот уже пять лет подряд, начиная с 69-х игр я с переменным успехом пресекаю устремления дистрикта 13 воспользоваться ходом событий на Арене для начала Нового Мятежа и гражданской войны. Всё больше и больше Голодные игры превращаются в угрозу для власти Капитолия, лично для меня и моей семьи.

Либо я удачно завершу историю Голодных игр либо это сделает 13-й дистрикт. Мне удалось не дать мятежникам сделать вас с мисс Эвердин опасным оружием дистрикта 13 против меня, но уверенности, что и дальше мне будет сопутствовать удача, у меня нет.

Поэтому, мистер Мелларк, я говорю вам, этот момент настал, дальше тянуть для меня слишком опасно и Голодных игр в наступающем году не будет!

Президент Сноу испытывающе смотрит на меня, как я отреагирую.

— Опасно всё это, господин президент! Если все то, что стало известно мне, станет известно в Капитолии, станет еще опаснее.

— Совершенно верно. И это чрезвычайно опасно. Но если утаивать это и дальше, сейчас или немного позже, игры распорядителей ударят по Капитолию. И удар будет чудовищной силы. Вот поэтому 75-х Голодных игр не будет, но известно об этом станет в последний момент. Но, как и каким образом это строжайшая тайна. Даже от вас, мистер Мелларк. Знаете почему?

Я молчу, Сноу задает вопросы — Сноу на них отвечает, я обязан слушать.

— Это нужно, чтобы план не сорвался в последнюю минуту. 13-й дистрикт в этом очень заинтересован. А запасной вариант не предусмотрен. Риск огромный.

И тут я вспоминаю рассказ Хеймитча о необычной партии в шахматы: Сноу умеет выигрывать ошеломляющими политическими ходами. И поднимать ставки до небес.

Мое лицо становится очень мрачным, я догадываюсь, кому именно поручит Сноу сообщить, что официально Голодные игры состоятся в нарушение его обещания — Китнисс.

И я к несчастью оказался прав: этот подонок Сноу вынуждает меня пойти на смертельный риск: я отлично, на собственной шкуре испытал, насколько может быть страшна в настоящей ярости Китнисс. А теперь у нее не лук и стрелы, а пистолет на поясе!

Но напоследок Сноу ошеломляет меня:

— Вы, мистер Мелларк, когда вошли, с большим интересом разглядывали фотографию. Я расскажу Вам, кто на ней изображён: это моя мать Анна Сноу.

Однако моя любознательность берёт вверх даже над президентом Сноу:

— Благодарю Вас. Но мне показалось, что она в одежде, чем-то схожей с тренировочным костюмом трибута на Играх.

Сноу лучезарно улыбается, похоже, он немного польщён моей сообразительностью:

— Совершенно верно, мистер Мелларк, Анна Сноу победила на Первых Голодных играх 75 лет назад.

С глазами круглыми как блюдца я покидаю президентский кабинет. Мне предстоит путь домой, в дистрикт 12 и, возможно, самый трудный разговор в моей жизни.

Примечание к части

(Автор назвал будущего друга Пита именем римского сатирика Децимуса Юния Ювенала, о котором один поэт писал: "...Ювеналу верят больше, чем пророкам («Magis credunt Juvenali, quam doctrinae prophetali»). А для пущего издевательства наделил фамилией английских королей Тюдоров, к котором принадлежали: Генрих Восьмой, прославившийся тем, кто имел привычку разводиться с бывшими женами (он был восемь раз женат) просто отрубая им головы. И его знаменитая дочь — Елизавета Первая).

В главе 3 Гейл едва не погиб при взрыве на шахте, и разъяренная Китнисс бросилась убивать директора этой шахты. Правда тот оказался сосланным из Капитолия «неправильным капитолийцем» Ливием, который оказался редкостным чудаком, талантливым горным инженером и просто хорошим парнем. В прошлой главе Гейл попал в тюрьму за браконьерство и ему грозило полгода тюрьмы, но Китнисс и «хороший миротворец» майор Марлоу нашли выход взять Гейла официально помощником Китнисс. Китнисс виновата сама! Она так фанатично 13 дней подряд ломала старые порядки и устанавливали новые в дистрикте 12, вставала в шесть утра и приходила с работы в полночь, что стала падать от изнеможения, не дойдя до своего дома нескольких шагов (Хеймитч, конечно, настороже!!!), но про Гейла забыла совершенно.

Но не пора ли этот недостаток энергично исправить.

* * *

POV Гейла

24 декабря. Среда.

Я удивляюсь, как моя жизнь меняется. Три недели назад кем я был? Простой шахтер шахты №2 дистрикта 12 20-ти лет от роду. А сейчас я — «мистер Хоторн», помощник Китнисс Эвердин. Особо уполномоченной представительнице Капитолия в дистриктах 7-12! Мэры дистриктов стараются со мной подружиться, главы миротворцев говорят мне «сэр», высокие чины в Капитолии почитают меня за равного, а нормальные люди уже начали на меня коситься. Я стал не просто «большой шишкой», а начинаю чувствовать себя настоящим капитолийским уродом, хотя всё, что я делаю, идёт простому люду во благо.

Вот что меня чрезвычайно беспокоит. Во что же превратился благодаря Кискисс???

* * *

Конечно, началось всё это 1-го декабря, с приезда президента в дистрикт двенадцать. На следующий день Нед Кридди, никудышный шахтер и редкое трепло при мне говорит, что Кискисс попала в фавор к самому Сноу. Нед и закончить фразу не успел, как я уже бью его по роже. Тягчайшее оскорбление! Неду повезло, нас сразу разняли.

Три дня минуло и шахтерам объявили, что смены сокращаются на один час, а зарплата увеличивается с начала месяца вдвое. Слухи поползли один интересней другого: что найден особо ценный и особо дорогой уголь (что не совсем вранье: три недели назад действительно был открыт пласт очень качественной породы, уголь отборный). Что шахты вскоре закроют вовсе (С чего бы это???). Что начальство получило нагоняй от самого Сноу (что опять-таки, практически, правда, но после этого финансирование было увеличено в три раза по спецраспоряжению Сноу). Шептались, что мы тут все вскоре умрём при жутком обвале (накаркали ведь!!!).

В пятницу нам дали зарплату. За месяц. В двойном размере. Шахтеры, ничуть не шутя, вслух благодарили Капитолий: заработок шахтера маленький. У меня выходило раньше 31 доллар в месяц, а тут я получил на руки целых 72 доллара. Шахтёры, особенно семейные откровенно радовались: будет, чем порадовать супругу, а детишкам можно гостинцев накупить. Праздник, да и только! Я отдал деньги матери и уставший, лёг спать.

В воскресенье, разбогатев, я на охоту не пошёл. Зато, когда я вышел из дому в пол-двенадцатого начал замечать крутейшие изменения жизни в дистрикте. Честно говоря, я поразился: люди ходят с улыбками на лицах, настроение у народа преотличное. Из дистрикта двенадцать пропал страх!

Меня замечает Винс Форчер, он со мной в одном забое работает:

— Хоторн, привет! Иди сюда, поболтаем.

Мы при деньгах и идём в Котёл. Винс — хороший товарищ, но по воскресеньям не дурак выпить. А я пить не люблю: пьющий охотник — это не серьёзно. Подходим к Котлу, видим «фараонов» (Примечание: миротворцев). Я готовлюсь бежать, но Винс меня останавливает:

— Гейл, бояться нечего. Торговля в Котле разрешена властями на этой неделе. Так что, пошли, прикупим чего-нибудь.

Я думаю: «Ну и ну, с чего бы это?».

«Фараоны» какие-то «неправильные» — спокойные и мирные. Вежливые??? Ни к кому не пристают, никого не пытаются обобрать, вообще ни к кому не цепляются. Стоят и охраняют покой мирных граждан. Прямо дистрикт Один! Я там, конечно, не был, но представляю его именно так. Винс ищет выпивку, но сегодня явно не его день: старая Риппер сегодня самогоном не торгует, говорит:

— Обойдетесь, пьяницы. Я теперь с пекарем сотрудничаю, продаю его продукцию в Котле.

Я ей говорю:

— С ума сошла! Прогоришь!

— Нет, Хоторн. Благодаря твоей подружке, даже себе на старость смогу скопить.

Я изумляюсь ещё больше:

— Китнисс-то здесь причём?

Риппер смотрит на меня и ее разбирает смех:

— Гейл, сиди больше в шахте и ни о чём на свете не узнаешь. Китнисс Эвердин весь дистрикт 12 перевернула. Раньше было выживание, а тут, Гейл — жизнь начинается. Во вторник заступница наша начала. Прибежала в Котел и накинулась на миротворцев. Долго на них кричала, но своего девка добилась: они теперь Закон чтут. Как в нем записано, только так и делают. Торговля в Котле законам никак не запрещена. Теперь они в Котле только за порядком следят.

— Я чего-то тут не понимаю. Китнисс — победительница Голодных игр. Как она не боится в дела миротворцев лезть? — говорю я и, честное слово, боюсь я за Кискисс, как бы беды не приключилось. И так с этими ягодами влипла, моя Кискисс, хуже некуда.

— Хоторн, Китнисс Эвердин — не просто Победительница. Её сам президент Сноу назначил контролировать действия властей в дистрикте. И миротворцев в первую очередь, — это говорит старый жестянщик Палмер Фредриксон.

Он был хорошим другом моего отца, Палмер — мудрый человек, ему можно верить.

— Доброго дня вам, дядя Палмер.

На что старый умный человек говорит мне:

— Тебя, Гейл, скоро будут «мистер Хоторн» называть. Китнисс одна не справится. ведь вы с ней как брат и сестра, то ты ей помогал в лесу, сейчас случись что, она тебя спасать кинется. Но учти, Гейл, скоро ей твоя помощь, ой, как понадобиться. Вдвоём вы с ней лучше управитесь.

Старик помолчал и добавил:

— И ещё — береги себя, парень. Скоро у тебя много недоброжелателей появиться. Ведь, если ты погибнешь — Китнисс с ума сойдёт, помни об этом!

Мне бы призадуматься тогда над словами дяди Палмера: как никак, ему шестьдесят четыре года — в дистрикте 12 дожить до таких лет — редкость, но кому это удаётся — старики мудрые.

Фредриксон как в воду глядел. На следующий день ко мне отношение людей начало меняться: ребята-шахтёры еще ладно, посмеются над Кискисс по-хорошему и ладно. А вот начальство….

Работать нормально мне не дали. В понедельник уже отстранили. Точнее, перевели в табельщики. Оно сразу понятно: подальше от забоя. Я откровенно против этого восстал, но начальник смены Дуэйн Мёрдок мягко, вежливо, но твёрдо стоял на своём: такое решение самое верное. Я возражал, что особой грамотностью не блещу. Но мистер Мёрдок только улыбался и на мой прямой вопрос, что он просто хочет меня не пустить под землю, откровенно ответил:

— Да.

Как я на следующий день понял, Мёрдок был прав, не допустив меня в забой. Во вторник, в три часа пополудни произошла авария на шахте. Я спустился вниз буквально за полчаса до того: мне нужен был десятник Карл Фарго. Я никак не мог толком понять, почему в табели следующего дня не указаны фамилии двух известных мне шахтеров. Поэтому с табелем в руках полез вниз. Найти Фарго я успел, но поговорить с ним — нет. Грянул взрыв! Но так как я был буквально в трех шагах от подъемника, меня лишь слегка оглушило, и я решил, что мне повезло. Как только поднялся наверх, я сразу увидел Китнисс. Она вся белая, как мертвец, кинулась мне на шею... И вот тогда я понял, что оглох на левое ухо. Ничего не слышу.

Вида, конечно не подал. Но уже в тот момент, до меня начало доходить, какой я — ИДИОТ!

Мёрдок появился моментально, стоило Китнисс уйти. Она побежала в шахтоуправление. Сама потом рассказывала: из-за меня она директора нашего чуть не убила!

Мёрдок сладким голосом спрашивает меня, но я вижу: глаза у него ледяные:

— Мистер Хоторн, как вы себя чувствуете?

— Живой, — я специально повернулся с Мёрдоку правым ухом, но он это сразу заметил. Что я уже «Мистер Хоторн» стал, я тогда не заметил.

— Вас контузило? Как сильно?

Врать ему я не посмел:

— Правое ухо не слышит.

Мёрдок начал бесится:

— Мистер Хоторн, какого черта вы полезли вниз. Вы — табельщик!!!

Я начал оправдываться, что, мол, я искал Фарго. Мёрдок разозлился еще больше, но голоса на меня не повысил. Говорит, а в глазах — бешенство! Он мне, как последнему идиоту, растолковывает, что искать десятника в забое не входит в круг обязанностей табельщика на шахте. Необходимо было дождаться конца смены.

Я не стал с ним спорить. До меня уже начало доходить, что он совершенно прав. Насмерть перепуганную Китнисс надо было видеть, чтобы понять — ну и ДУРАК ТЫ, ГЕЙЛ ХОТОРН!!!

Мэрдок мне так сказал:

— Чем вообще вы думали, Хоторн? Каково будет Китнисс Эвердин, если вы погибнете?!!

После этого меня, как контуженного при аварии, оправили в наш новый госпиталь. Уже там мать Китнисс принесла бумагу:

— Подпиши здесь, Гейл, что ты спустился в шахту без служебной необходимости и по своей инициативе.

Я подписал.

Строго говоря, на этом моя карьера шахтера в дистрикте 12 закончилась: меня ждала куда более интересная и опасная работа. Но обо всем по порядку:

Больницы в нищем 12-м дистрикте никогда не было. А тут стоило нескольким людям заболеть, Кискисс подняла на ноги Капитолий — «Врачей, быстро!». Слово Китнисс Эвердин уже дорого стоило в Капитолии, и медики появились в дистрикте в тот же день.

Тогда же мать Китнисс присмотрела пустующее здание — бывший тир, где стреляли миротворцы. Так в дистрикте появилась больница. Врачи и сестрички из дистрикта шесть приехали, а оборудование президент послал из самого Капитолия. Сноу не поскупился!

Вот прихожу я в бывший тир и такое ощущение, что меня привезли в Капитолий: Кискисс уже мне кое-чего рассказала. Отвели мне отдельный бокс, осмотрел меня доктор, сказал, что слух скоро восстановиться, но что мне придется недельку тут полежать. Что меня, конечно, в восторг не привело. Китнисс в дистрикте всю жизнь изменяет в корне, а я здесь буду валяться? Вечером я попытался сбежать. И напоролся на Прим.

Примроуз Эвердин — девчонка во всех смыслах особенная. То, что Кискисс тогда на Жатве за Прим вызвалась, те, кто лично знает эту девочку, сердцем понимают. Солнечная девочка, а Кискисс — старшая сестра этой необыкновенной девочки. Но теперь я знаю, что всякие несусветные глупости на глазах Прим делать не стоит, рассказываю:

Собирался я сбежать в деревню победителей из больницы, но не дошёл: в коридоре Прим встретил:

— Гейл, ты что ночью в коридоре делаешь?

— Я…

Прим меня насквозь видит, не скроешь от нее ничего:

— Сбежать собрался?

— Да, не…

— А врать не хорошо, особенно тем, кто нас любит.

Мне так стыдно тут стало. Прямо провалиться от стыда захотелось: рожа красная, куда глаза девать даже не знаю. Прим это увидела, улыбнулась и говорит:

— Пошли, Гейл. Ты не Китнисс, ты мне поможешь.

И всю ночь помогал Примроуз Эвердин за маленькими ухаживать: заболело не меньше семнадцати малышей. Прим надела на меня защитную маску и только знай, успевай: то горшок вынести, то помочь капельницу поставить, то помочь укол сделать. Слов разных мудренных сколько узнал и не перечесть. Да так работы тяжелой много. Хорошо я в шахте работал и в лесу на охоте силенок поднакопил, парень крепкий. Но даже я к утру взмок! А Прим, кажется, ни чуточки не устала: бодрая и веселая. А ведь ей тринадцать лет!!! Видит, что я носом клевать начал и говорит мне:

— Ну, что Гейл, жалеешь, что не удрал?

А я отвечаю:

— Лечить людей — трудная работа. Больному с болезнями никак не справиться, я это понял.

— Иди спать, Гейл, — смеется Прим.

Так я из госпиталя так и не ушёл! Пригодилась моя сила и выносливость. Помогал каждый день. Стал работать санитаром. А что: кормят отменно, а для чего ещё мужская сила потребна, как ни для госпиталя? Работали мы вдвоём с другим парнем, из района торговцев, сыном мясника Беллом. Он в госпиталь с поврежденном глазом попал: повздорил с приятелем и чуть глаза не лишился. Дурак, конечно, но зато Белл — силен как медведь. С ним носилки со взрослыми больными сподручнее тягать туда-сюда, а в госпитале это приходится делать постоянно.

Но мы с Беллом не жаловались. Тем более, потом оказалось, что мы это отнюдь не бесплатно делали: за семь дней мне выплатили 53 доллара. Я за месяц раньше в забое не больше 30 мог заработать! Но мне эти 53 доллара нелегко достались...

В пятницу рано утром, часов в 5, выхожу я в коридор. Там стоит мать Кискисс, миссис Эвердин, она же главный врач в этом госпитале и мужик. Он просто огромный, рыжий, ручищи как клещи, такими можно подковы гнуть. Слышу:

— Миссис Эвердин, я как хирург не могу, право не имею с такими ассистентами работать! Девчонки слабые. Одна вчера в обморок дважды падала. У другой, которую вы мне на смену прислали, руки дрожат и соображает она из-за стресса слишком плохо Мне нужен нормальный помощник!

— Где я вам, мистер Лейфферс найду другую операционную сестру???

Тут, откуда не возьмись, появляется Примроуз:

— Я пойду операционной сестрой. Я справлюсь.

И вот тут миссис Эвердин не на шутку разозлилась:

— Примроуз, тебе тринадцать лет. Я тебе запрещаю. Как мать и как главный врач.

Лейфферс стоит и не вмешивается.

Вот чёрт меня дёрнул сказать:

— А может, меня возьмёте?..

Мать Кискисс смотрит на меня как спасителя, но всё же предупреждает:

— Гейл, это самое трудное в госпитале, ассистировать хирургу. Ты можешь не выдержать нагрузку.

Лейфферс разглядывает меня и говорит мать Кискисс:

— Парень, если у него железная выдержка, мне подойдёт.

Элизабет Эвердин колеблется. Много позже я понял, что она думала о том, как такой поворот может отразиться на Кискисс.

Рыжий врач меня спрашивает:

— А ты кто по профессии, чем занимаешься?

Я отвечаю, что я шахтер, а он и говорит:

— Что-то для шахтера у тебя лицо слишком умное.

Я даже обиделся. Мисс Эвердин и говорит:

— Ладно. Гейл лучше подходит. Но, учтите, доктор, Гейл — единственный друг моей старшей дочери.

Тут рыжий доктор изумляется по-настоящему:

— Китнисс Эвердин??? Победительницы Голодных игр и специальной представительницы президента Сноу?

Мать Кискисс кивает и строго говорит рыжему доктору:

— За Гейла вы отвечаете передо мной.

Вот так я стал ассистентом хирурга Боскома Лейфферса. Знал бы я на что подписываюсь...

Боском приехал вчера из дистрикта девять. А хирург — это тот врач, кто режет людей. Самый крутой доктор! Боском оказался суровым, но прикольным типом. Чувство юмора — то ещё. А что еще делать, когда режешь человека на операционном столе? Шутить по-черному!!! Для меня с того дня слово операция — особенное слово. Подрываюсь на раз, вот как меня Боском Лейфферс натренировал. Он меня даже скальпелем начал учить действовать:

— Так ты шахтер, Гейл?

— Ну я ещё охотник, луком — это больше Китнисс умеет, а моё дело — нож и силки. Неплохо умею: семь лет охочусь.

Лейфферс одобрительно кивнул:

— Посмотрим, как ты умеешь с ножом обращаться. Это скальпель (это такой маленький вроде как нож, но заточен необычайно остро). Скальпелем я делаю надрезы.

Так Боском и приступил к учёбе. Учитель он жутко строгий. Орать во время операции нельзя, но Боском такую силу внутри имеет, перечить ему, мне, откровенно, было просто страшно. А я, ведь, парень — не робкого десятка. Но Боскома я всегда слушался и точно выполнял всё, что он скажет. Жаль, но учить долго не пришлось. Началась страда.

В тот день начали прибывать тяжелораненые один за другим: в дистрикте банда грабителей орудовала. Но недолго — на них Кискисс начала охотиться, я-то как никто другой знаю, что на пути этой девчонки, когда она идёт по охотничьей тропе, нельзя становиться — стрелу в сердце загонит моментально — вскрикнуть, что мол «это я, Гейл» не успеешь! Грабителей Кискисс настигла, конечно, в лесу! Китнисс Эвердин ловила их вместе с миротворцами и поймала.

Кстати, миротворцев за эти десять дней перестали «фараонами» называть: зачем славных парней оскорблять? А именно таковыми мужчины в белой форме и становились. Вот, как в жизни может быть. Ненавидели, боялись — а миротворцы людьми смогли стать! Вот, как получилось!!!

Так вот, к нам поступали порезанные грабителями жители Шлака, семь человек, двое на моих глазах умерли. А ведь вытаскивал их Боском Лейферс и вправду с того света. Оборудование, лекарства — по первому разряду — всё из Капитолия. Но резали эти грабители чрезвычайно жестоко и очень умело. Теперь, люди, я знаю подробно с какими ранами выжить можно, а с какими нет: называются они — несовместимые с жизнью. Но пятерых Боском Лейфферс из лап смерти вырвал. Буквально зубами выдрал! Во, такой лютый доктор, Боском Лейфферс.

Но настоящий ад в субботу начался: всю жизнь буду этот день помнить! К нам в дистрикт пожаловали миротворцы из дистрикта 11. Им ещё повезло, что они живыми обратно вернулись.

Часов в восемь утра приносят нам парня молодого, а у него в груди дырочка маленькая (пулевое отверстие, называется).

Боском как увидел, побелел:

— Огнестрельное. Совсем рядом с сердцем...

И как рявкнет:

— Зовите миссис Эвердин. Готовьте операционную, — и мне говорит:

— Будь готов через четыре минуты, Гейл.

Бегом прибегает мать Китнисс. Уже готовый к операции Боском говорит:

— Худо дело, пулевое (мать Кискисс тут и сама побледнела). Миротворцы. Если будут еще — буду оперировать всё равно. Но тогда вы мне с Прим понадобитесь. А пока я с Хоторном буду парня спасать... Рядом с сердцем прошла.

Не поверите, Боском Лейфферс два часа оперировал, но парня того он спас. Я же Боскому старался помочь изо всех сил. И наш рыжий доктор был мною доволен.

В тот день ещё долго не было огнестрельных. Появились ближе к вечеру. Миротворцы из дистрикта 11. Их сильно потрепали: и наши миротворцы отделали и жители сильно избили. У двоих пули в теле, у одного лицо очень сильно разбито, третьему руку сломали. А почему? За Китнисс Эвердин, вот за кого!!!

Но потом и сама Китнисс к нам попала. На площади под лапу полковника миротворцев из дистрикта 11 угодила. Вот народ и взбесился после этого. Миротворцы из нашего дистрикта в особенности. Машины «фараонов» из 11 перевернули и начали жестоко бить незваных гостей. Еле живыми их к нам с Боскому привозили. Боском не дал ни одному из «этих» умереть, но потом сказал:

— Душевно так их отделали. Долго помнить будут.

Меня бы к Китнисс тогда не пустили, но я не жалею ничуть: я был при деле — ассистировал Боскому.

А ближе к вечеру, когда я почти без сил выполз в коридор слышу:

— Тело убитого полковника я вам не отдам. Только после вскрытия. И только по приказу лично президента Сноу. До этого времени тело полковника Треда останется в дистрикте двенадцать.

Я подошёл, это какой-то капитолийский хмырь пытается спорить с мисс Эвердин. Но по кислому выражению его гнусной рожи, я вижу, что она сейчас выгонит его вон.

Подходит мужчина-доктор, мне неизвестный и мисс Эвердин говорит ему:

— Мистер Мейблз, начинайте вскрытие тела убитого.

— Но мне ассистент нужен!

— Ассистента нет.

Тут я и влез. Молчал бы, здоровее был:

— А можно мне?

Мать Кискисс мне и говорит:

— Хоторн, ты еще и в патологоанатомии решил попрактиковаться? Хирургии тебе мало?

Но разрешила. Мол, хочешь проблем — не возражаю.

И работка мне досталась та ещё — этого самого полковника свежевать. Резать то есть. Судмедэкспертиза называется. Его Хеймитч ножом достал. Потом наш майор миротворцев изрешетил из автомата. Майор, подозреваю, был зол. У нас в дистрикте теперь за Кискисс любой жизнь отдаст. Вот и майор Марлоу — нашпиговал свинцом эту сволочь: мы с доктором Мейблзом двадцать две пули из тела вытащили. Осерчал, майор, ох осерчал за разбитое лицо Китнисс Эвердин!

Но силёнки свои я, всё-таки, переоценил, покойничек этот мне всё-таки нагадил. Чувствую, всё — кранты мне, темнеет перед глазами. Мейблз почти закончил и крикнул:

— Моему ассистенту стало плохо! Отведите его на свежий воздух.

Вывели меня кое-как на улицу и постепенно я в себя пришёл, но такое ощущение, что по мне капитолийский экспресс проехал. Дополз до своей палаты и уснул.

Утром Боском Лейфферс меня увидел и говорит:

— Гейл, у тебя лицо зеленого цвета, в таком виде в операционную я тебя не возьму. Иди домой, парень.

А я и рад. Пошел домой.

Следующим утром, 16-го, значит, во вторник, я рано встал. Отпуск мой по контузии только завтра заканчивается, надо взбодриться. А что может Гейла Хоторна в чувство привести? Охота! Пошел я в лес, как выяснилось — зря. Надо было головой думать, чей я «кузен»!

Хотя, по сути я не ошибся. Четыре часа охоты мне и силы и «здоровый цвет лица», как говорит Боском, возвратили с лихвой. Всё таки я — сильный парень. Хотя двое суток в операционной меня сильно потрепали. А кто виноват? Сам же и вызвался!

Хотя, то, что это — не мой день, я ещё в лесу понял: зверь завидев меня бежит, за четыре часа только одного несчастного кролика в силки я тогда поймал. Но лучше бы этот кролик, мне вообще не попадался!

Ближе к полудню возвращаюсь в родной дистрикт. Когда уходил тока на нашем электрическом заборе не было и сейчас тока нет. Перелез. Мне бы домой пойти и отдать кролика матери, но нет, меня ноги понесли к Котёл с охотничьей сумкой на плече. Всё же разрешено. Всё, да не всё.

Иду и вижу знакомого своего, миротворца Дария (хороший парень, однозначно). Но вот именно он меня и арестовал за браконьерство. Я на него зла не держу: в том, что я просидел весь день в уютном помещении в доме правосудия, где раньше кладовка для белья была, а сейчас временная камера для задержанных, в том только виноват я сам.

Это мне и без Дария стало ясно, когда он про закон о браконьерстве мне напомнил. Так и про то, что Кискисс ночи не спит, как весь дистрикт двенадцать поголовно к жизни по капитолийским законам приучает. Ибо, эти законы не только строгостью отличаются, что есть то есть, но шанс простому люду вздохнуть немного свободнее, все-таки, дают.

То, что я не себя, а Кискисс сильно подставил, я это в той «камере» на уютном матрасе осознал. Кискисс меня от тюрьмы, как только узнает, обязательно побежит спасать. А ведь у нее, которая всю жизнь в нашем дистрикте, всё наше угнетение Капитолием исправлять начала, врагов опасных и сильных МНОГО. Миротворцы так нагло не нарушали закон, как я сегодня.

То, что мы с Кискисс годами в лес ходили, охотились, не в счет. Тогда — старые порядки были в дистрикте, охота — была нашим единственным шансом выжить. А теперь всё по-иному — закон нарушать, значит вредить делу, за которое Кискисс борется. За наш шанс на жизнь, где нет нищеты и угнетения Капитолием.

Я уже заснул и приходит майор Марлоу, меня освобождать. Говорит Кискисс, имея судебные права, меня освободила с внесением за меня залога в 200 долларов. Я опечалился, что мне эти деньги придется возвращать, а майор Марлоу и говорит:

— Ты, Гейл, не о том беспокоишься. Ты — охотник, вообще неглупый парень, неужели ты не понимал, что натворишь, пойдя в лес? Прав на охоту у тебя нет. Ведь так?

— Нет, но я привык на охоту ходить и никого не спрашивать, — нехотя согласился я.

— Тогда спрашивается, почему ты к Китнисс Эвердин не пошёл? Она в дистрикте — главное лицо. И именно она оформляет разрешения. Она бы тебе за пять минут оформила разрешение и спокойно, на законном основании отправился на охоту. Ты, Гейл — «кузен» Китнисс Эвердин, самый близкий после ее сёстры человек. Ты понимаешь, как ты ей мог навредить?

— Да, понял я уже, — отвечаю.

— Плохо ты думал своей головой, Гейл Хоторн. Так что иди завтра утром и извиняйся перед ней. Она сегодня, когда я сказал, что ты арестован, чуть с ума не сошла. А пока иди домой, браконьер!

На следующий день я с утречка пораньше прихожу в деревню победителей. Первым вижу ментора Кискисс Эбернети, он мне руку пожал и говорит:

— Хоторн, ты что творишь? Китнисс подставляешь! Наказать тебя надо бы, но она тебя в обиду ведь не даст.

Я молчу.

— Вот и помни об этом. Ладно, иди, она тебя уже ждёт.

Действительно, вижу на крылечке соседнего дома, моя Кискисс появилась. Как меня заметила, сорвалась с места и бежит ко мне:

— Гейл!!!!!

И мне на шею и кинулась. И не просто обняла, а вцепилась в меня мертвой хваткой и ревёт в три ручья. Эх, давно же мы с тобой не виделись, целая неделя!

— Гейл, ты где пропадаешь? Я с ума схожу с того момента, как ты чуть не погиб в шахте. Прим говорила, что помогаешь в больнице.

— Да. Я сначала работал санитаром, а потом ассистентом у Боскома.

Китнисс очень удивилась, вроде за мной раньше склонности лечить людей не наблюдалось:

— Это кто?

— Хирург, Кискисс, это такой доктор, который режет людей. Адская работёнка, только очень сильные мужчины выдерживают.

— Ты — очень сильный, Гейл!

— А ещё я помогал вскрывать труп того гада, что тебя по лицу ударил.

Китнисс при этих словах дернулась и отвернулась от меня и губу закусила: очень уж лицо этого страшного человека, полковника Треда, ей в память врезалось.

— Кискисс, знаешь, а этого гада майор наш изрешетил пулями. Я двадцать две штуки вынул.

— Не может быть? — Китнисс голову повернула ко мне.

— Может, Кискисс, может. Когда ещё я на шахте был не замечал этого. Но как в воскресенье в город пошёл, обалдел я, Китнисс. Молодец — ты! Такие дела провернула. Весь дистрикт изменила. Я глазам не верил. Скажи, как это вообще возможно?

— Это Сноу мне разрешил, — сказала Китнисс и глаза опустила и я чувствую, сейчас она захлопнет свою раковину, это с ней бывает, когда ей очень тяжело.

— Но люди, Кискисс, не Сноу благодарны, а тебе. Они этих «пришлых миротворцев» из одиннадцатого хотели убить за то, что они тебе зло причинили.

— В самом деле? — говорит Китнисс. Не верит. — Гейл, а зачем ты в лес пошел, а? — строго на меня смотрит, Ну все, Хоторн, будет тебя сейчас взбучка.

— Привычка. Семь лет как в лес хожу.

— Мы ходим, Гейл. Мы. Вместе. Почему ко мне не пришел? Вместе бы и пошли, — строго смотрит на меня Китнисс. Сердится.

— Так нельзя, браконьерство ведь. Ты же сама приучила дистрикт к тому, что законы надо чтить, — говорю.

— Гейл, президент Сноу еще две недели назад разрешил мне охотиться легально.

Я изумлён. Что-то наша жизнь подозрительно стала похожа на сказку: не к добру это.

— И Сноу сразу разрешил брать двух помощников в лес. Легально. Так что, Гейл, иди ко мне помощником.

— Работу предлагаешь? — я смеюсь. Ну и ну: Китнисс Эвердин работу мне предлагает.

— Да. Мне позарез помощник нужен. И не только в лес ходить: одной мне в лес Сноу ходить запретил, только вдвоём. Гейл, мне помощь нужна! — говорит и серьезно так смотрит на меня: верный знак, Кискисс на что-то эдакое решилась.

— За тобой я куда угодно, Кискисс! Что ты хочешь? — вообще ее чутью я давно привык доверять.

— Работать моим официальным помощником. Одна я не справлюсь. Сломаюсь.

— Ладно, Кискисс, не вопрос — я согласен, — отвечаю я Китнисс.

— А не пожалеешь, Гейл? Работа будет труднее, чем в больнице людей резать. Спасать людей, куда труднее, — на лбу у Китнисс залегла складка.

— Знаю, я уже знаю. Спасать людей — работенка адская, все жилы вытянет, — что-то подсказывает мне, что сулит мне это громадные неприятности, но Гейл Хоторн никогда не пасует перед неприятностями, какие бы они крутые не были. Так я стал помощником Китнисс Эвердин, специального представителя президента Сноу в нашем дистрикте. Так я стал «мистером Хоторном».

Примечание к части

Уважаемые читатели: пишите ваши мнения, Питнисс или Гейлисс ???

* * *

POV Китнисс

22 декабря. Понедельник.

Наконец, моё заточение в деревне Победителей закончилось. Моё лицо поправилось настолько, что и следов от огромного синяка, оставленного миротворцем с взглядом переродка, не осталось.

Пора браться за работу, Китнисс Эвердин, президент Сноу бездельников и дураков не терпит. Осрамлюсь: повезёт, если Сноу прикажет снова просто посадить меня в чулан, а то ведь может и что пострашнее, придумать. Мастер пыток человеческих душ, вот кто, вы, мистер Сноу!

В Доме правосудия меня ждёт отдельная комната (та самая, в которой год назад после Жатвы, со мной прощались родные) и тьма народа, ждущие своей очереди поговорить со мной как с президентским представителем.

Ожидала, что будет нелегко, но что дистрикт 12 превратится в растревоженный улей, я не догадывалась.

Но, кто всё это начал, Китнисс Эвердин, не ты разве?

Покупатели недовольны качеством продуктов, прибывших из других дистриктов и уровнем цен (то, что две недели назад о продуктах из других дистриктов они не смели и мечтать, никого уже не интересует). Торговцы возмущены ограничениями и санитарными правилами, прописанными в законах. На вопрос «А почему так дорого?», делают круглые глаза: «А мы не хотим торговать без выгоды для себя»: денег из Капитолия поступает много, просто денежная река какая-то, вот они и начали наглеть. Я отчаянно пытаюсь как-то свести их разногласия к минимуму, получается очень плохо.

Граждане недовольны величиной предъявленных им счетов и уровнем налогов. Говорят: «Раньше было всё дешево и налоги были низкие!». То, что это было потому, что раньше каждый второй был нищий и взять с него было нечего, а теперь уровень потребления растёт как на дрожжах и налоги также растут, им в голову не приходит. Бьюсь как рыба об лёд, пытаясь им вдолбить, что расходы властей дистрикта тоже увеличились, да так, что даже расщедрившийся Капитолий не спасает.

Обстановка в дистрикте начала накаляться: раньше жители Шлака в район торговцев не лезли, а тут шахтеры и их жены, получив двойные зарплаты, смело отправились к торговцам за покупками. А те им с непривычки: «А вы, чумазые, куда лезете, всю приличную публику мне распугаете? А откуда у вас столько денег? Украли?». Пять дней подряд возникают постоянные скандалы между людьми, живущими по соседству, но раньше не общавшимися из-за громадной разницы в доходах годами.

Миротворцы недолго наслаждались бездельем: «Стоять и ни во что не вмешиваться». Таков был приказ главы миротворцев Крея ввиду крайне жесткой политики по отношению к миротворцам спецпредставителя Сноу Китнисс Эвердин. Но если рядом начинается драка с участием 10 и более человек: миротворцы обязаны вмешаться и вызвать подкрепление. А жители уже привыкли, что на миротворцев можно и нужно жаловаться и быстро научились сами орать и сопротивляться миротворцам.

Теперь уже мне приходится вставать, не как прежде, на сторону обиженных и униженных земляков, а искать виновных и виноватых, а это ох, как трудно! И то, что часто ими оказываются не миротворцы, а жители дистрикта, меня ввергает в отчаяние, но мне нельзя поступать иначе: я защищаю закон и бороться с произволом своих земляков я обязана не менее строго, чем с произволом миротворцев.

Чудом мне удается избегать арестов и наказания за явные правонарушения, я ограничиваюсь большими денежными штрафами. Но это пока. Настоящим кошмаром для меня является мысль, что дистрикту 12 срочно нужна тюрьма, и я отчаянно боюсь, что напишут на ней большими буквами:

«Тюрьма дистрикта 12. Основана Китнисс Эвердин».

Вот мой новый ночной жуткий кошмар. Жутчайший!!! От него теперь я с криком просыпаюсь ночью. К большому неудовольствию Прим, если она не остается в госпитале на ночное дежурство. И нет рядом того, кто единственный умеет избавлять меня, покалеченную Голодными играми, от моих персональных жутких кошмаров. Нет Пита Мелларка!!!

К полудню упрямство жалобщиков доводит меня до белого каления и я говорю:

— Всё, довольно! Объявляется перерыв на обед. Спецпредставитель президента — тоже человек!

Как раз в это время ко мне заходит взмыленный почище моего, но весёлый мэр Андерси. Он говорит:

— Китнисс, как первый день на новом рабочем месте?

— Ужасно! Я схожу с ума. Что они все на меня-то взъелись???

— Пойми, Китнисс, ты отпустила вожжи. Народ задышал полной грудью и у него с непривычки спёрло дыхание и теперь он мучается жутким кашлем. Но ничего, скоро это пройдёт. Придётся терпеть.

Я решаю, что мне необходимо отвлечься и иду в деревню победителей. И вижу удивительную картину:

Гейл Хоторн, одетый в стильную синюю с золотом униформу моего помощника руководит переездом своей семьи в дом, который раньше занимал глава миротворцев Крей.

Дело в том, что президент Сноу всё-таки выгнал Крея с его поста: ему доложили про «девять детей Крея». И в частности про то, что Крей, во-первых: сожительствовал примерно с 15 девушками, а во-вторых: не дал ни цента ни одной на аборт. Сноу разгневался и снял Крея с его поста.

Поэтому мне пришлось уговаривать президента не казнить Крея и даже не разжаловать его в рядовые миротворцы. Сноу был очень недоволен моей просьбой. Он не мог понять, мне-то зачем его защищать, но когда я сказала, что мы вместе с мэром просто стараемся обеспечить его детей материально, страшный и жестокий президент Сноу вдруг рассмеялся:

— Мисс Эвердин, так вот значит, что вы с мэром Андерси придумали. Пожалели этого мерзавца, значит??? Но, если Вы за него просите, так уж и быть, подполковник Крей будет уволен в отставку без понижения. Пусть остается жить в дистрикте 12, мне такие миротворцы в Капитолии не нужны!!! Его пенсии хватит на воспитание его многочисленного потомства.

* * *

«Гейл, а что это с ней?»

Китнисс видит переселение семьи Гейла в дом Крея и ее обуревает крайнее возмущение:

— Гейл Хоторн, умереть от скромности тебе не грозит.

— Кискисс, привет, ты что такая злая?

— Нет, Гейл, это я ещё не злая!!!

— Да объясни, ты толком.

— Почему ты решил, что для твоей семьи дом Крея наиболее подходит?

— Так я, как твой помощник сегодня получил аж 100 тысяч подъемных, сама знаешь, у меня семья большая, а другого свободного дома я не смог отыскать.

— А почему так много денег???

— Ты меня спрашиваешь? Секретарша мэра сказала, что это приказ Сноу.

— Понятно. Но ты в курсе, Гейл, сколько у Крея детей???

— Слышал….

Китнисс не даёт Гейлу договорить и начинает на него бешено орать:

— Слышал он. Что ты там слышал? Чтобы обеспечить этих девятерых детей мне пришлось изворачиваться черти как перед самим Сноу. Гейл, ты вообще знаешь, кто такой Кориолан Сноу?

— Президент Панема, — Гейл поражён, но выдержка ему не изменяет. Однако он очень хочет знать, что, а главное КТО, сделал «его Кискисс» такой неуравновешенной психопаткой!

— Я, Гейл, теперь больше всех общаюсь с президентом. И знаешь, это очень тяжелая школа, школа президента Сноу. И коли ты согласился быть моим помощником, то, и ты теперь почувствуешь на своей шкуре каково это: быть учеником Сноу. Да, за эту работу платят безумные деньги. Гейл, это как напороться в лесу на старого голодного медведя-одиночку. Так что не жди легкой жизни, мне самой безумно тяжко, поэтому я и попросила тебя о помощи. Именно о помощи.

— Я понимаю, Китнисс, — Гейл видит, что Китнисс не в себе и старается ее поддержать, а не раздражать.

— Ничего ты не понимаешь!! — Китнисс опять орёт. Она даже не обращает внимание, что мать Гейла и двое его младших братьев услышав ее вопли, прибежали и теперь стоят, разинув от изумления рты.

— Кискисс, успокойся, пожалуйста, — Гейл, рискнул подойти к орущей девушке вплотную и обняв ее, своим спокойствием демонстрирует свою силу и уверенность. Китнисс начинает приходить в себя, истерика прекратилась.

— Вообще то, я шла домой. Обедать. Привет, Хейзел, — Китнисс здоровается, как ни в чем ни бывало, с матерью Гейла, не обратив не малейшего внимания на то, что у той круглые как блюдца глаза.

— Гейл, когда ты обустроишься в вашем новом доме, сделай милость, пойди и узнай подробно, как живут семьи тех девушек в «Шлаке», которые родили от Крея. Проверь, нуждаются ли они в чем-либо, расспроси подробно и завтра утром доложи это мне. Я поручилась за Крея перед Сноу и теперь я отвечаю, как живут эти дети. Ладно, я пошла, может, ещё увидимся. Кстати, Гейл, стильный костюмчик. Цинны работа? Мне нравится!

Китнисс Эвердин решительно отталкивает Гейла и быстрым шагом направилась прочь и поэтому она не слышит вопрос ошарашенной Хейзел:

— Гейл, что это с ней?

Гейл помолчал и ответил:

— Даже не знаю. Китнисс очень изменилась Похоже, всё намного хуже, чем я думал. Но, не бойся, мам, я ей помогу.

«Чёрт, Китнисс не стала бы психовать без повода. Сильная она, Кискисс. Неужели всё настолько плохо? Но она права: за эту работёнку ей и теперь мне платят совершенно безумные деньги, необходимо держать ухо востро. Я желал перемен, всем сердцем их желал, и вот он, мой шанс: либо „обломаю Капитолий“ либо погибну», — сосредоточенно думал про себя Гейл.

* * *

Китнисс без происшествий добралась до своего дома в деревне победителей. Миссис Эвердин и Прим, разумеется, были в госпитале. Китнисс пытается приготовить себе обед, но от жуткого стресса, который сопровождал ее днями и ночами, она стала очень рассеянной и сначала чуть не отрезала себе пол-пальца кухонным ножом, готовя фарш для котлет, а затем едва не сожгла сами котлеты. Но Китнисс взяла себя в руки и, приготовив себе еду, отправилась с тарелкой в гостиную и так, от нечего делать, включила телевизор.

Лучше бы Китнисс этого не делала!!!

Бодрый голос Клавдия Темплсмита поначалу нёс какую-то непонятную чушь про расследование деятельности распорядителей Голодных игр, но при втором упоминании имени Пита, Китнисс перестала жевать, и насторожилась, при фразе: «Если бы ни Пит Мелларк, Капитолий бы никогда не узнал про отвратительные злоупотребления распорядителей Голодных игр со ставками на трибутов» — Китнисс очень удивилась — она последнее время совершенно не следила, в силу своей чудовищной занятости «великими преобразованиями Китнисс Эвердин в дистрикте 12», за тем, что делал в Капитолии Пит Мелларк.

Он пару раз упоминал, что Капитолий жужжит как растревоженный рой ос-убийц, но воочию Китнисс увидела это только сейчас. И, надо признаться, впечатление деятельность Пита в Капитолии производило потрясающее.

«Пит времени даром не теряет. Вот молодец! Пока я тут ношусь сломя голову по дистрикту, он произвёл настоящий фурор в столице», — размышляла с восхищением Китнисс.

Сказанные на шоу Цезаря высказывания Пита, Клавдий постоянно цитировал — его «самые горячие» фразы из интервью «Специального представителя президента в вопросе расследования злоупотреблений распорядителей Голодных игр Пита Мелларка» стали бешено популярны в Капитолии. Как и сам Пит. Капитолий буквально сходил по нему с ума.

Китнисс с удивлением поняла, что Пит нанёс самой идее Голодных игр удар чудовищной силы. Ведь среди доверчивых и недалеких капитолийцев Игры очень популярны. Так вот от этой популярности Пит не оставил камня на камне.

Китнисс не верила своим ушам — Клавдий никогда так не говорил о Голодных играх.

С презрением в голосе Клавдий Темплсмит говорил так:

 — А теперь о самом важном. Как вы все знаете, Пит Мелларк открыл нам всем глаза: за спиной президента, в тайне от жителей нашей любимой столицы происходили невероятные возмутительные вещи! Теперь мы знаем о махинациях, об обмане и надувательствах, о подкупах распорядителей. Я просто поражён до глубины души. Как такое могло произойти??? Признаюсь вам, я взглянул совершенно другими глазами на Голодные игры, я думаю, все жители Капитолия испытывают сейчас то же, что я. Смерть детей на Арене, господа, да ведь это омерзительно! Жуткий архаичный пережиток «Темных времён». Ведь Капитолий — это же передовой город. Можно ли дальше терпеть это варварство или лучше отменить Голодные игры?

В телевизоре показывали невероятное — репортажи с улиц Капитолия — узнав, что среди них живут люди, подкупами и обманом «делавшие на смерти трибутов» бешеные деньги, капитолийцы стали выходить на улицы и громко выражать свой протест и своё негодование. И выражать отнюдь не мирным способом.

Но, что самое жуткое (услышав это первый раз и сама Китнисс внезапно «разучилась дышать», настолько это было ошеломляюще) — люди, сделавшие громадные состояния, играя на ставках Голодных игр, как в казино, ни цента не тратили на подарки трибутам на Арене (!!!!!!!!!) Они никогда не были спонсорами (!!!!!!)

Эти убийцы, делавшие деньги на крови, получали от Голодных игр всё — Деньги, Власть, Выгодные должности... Всё, что пожелают!!!

Капитолийцы, простые и даже очень богатые и могущественные, узнав об этом из уст Пита Мелларка, обезумели и устроили самый настоящий бунт (и кровавый, в придачу) на улицах Капитолия.

Он не был направлен против президента Сноу, поэтому миротворцы не особо усердствовали.

На протяжении трёх недель Капитолий лишился тридцати семи состоятельных и могущественных его жителей — их особняки стали объектов ненависти и постоянных нападений: сначала в окна летели камни, потом пули, затем их охватывало пламя и капитолийцы не пускали туда пожарных, желая, чтобы дома убийц сожрал огонь. А пытавшихся выскочить из огня жестоко убивали прямо на улицах. Многие покончили жизнь самоубийством. Тайно бежать из Капитолия не удалось никому. 37 богачей были жестоко убиты, тайно или прилюдно, на глазах сотен людей. Китнисс не могла не отметить: к их смерти президент Сноу не имел ни малейшего отношения.

Голодные игры впервые за 75 лет принесли Смерть на улицы Капитолия. Огонь пылал в самых богатых из его кварталов, капитолийцы убивали капитолийцев за погибших на Арене детей. Впервые это случилось. И малейшего осуждения происходившим в Капитолии драматическим событиям, Клавдий не высказывал. Таково было общее настроение жителей. Оно объединило практически всех — бедных, небогатых и особенно тех фантастически богатых сердобольных спонсоров, которые никогда не скупились на подарки трибутам.

Объектом ненависти столицы Панема являлся капитолиец по имени Красс Хантингтон. Услышав его имя (а оно повторялось многократно) Китнисс вспомнила, что однажды уже слышала его. От Пита Мелларка, в тот самый день, когда в Капитолии произошла попытка переворота против Сноу, докатившаяся и до дистрикта 12 и до неё самой, в лице убитого Хеймитчем полковника Ромулуса Треда, который жизнью заплатил за то, что поднял на нее руку. А потом Китнисс изумилась еще больше, когда показали самого Красса крупным планом. Китнисс не сомневалась: она видела его в тренировочном центре раза четыре в ложе распорядителей. Она приняла его за одного из помощников Сенеки Крейна, потому что Красс всегда сидел рядом.

А еще Китнисс вспомнила как внимательно Красс смотрел на нее саму во время тренировок. В тот самый, ставший уже знаменитым, день индивидуальных аттестаций трибутов 74—ых игр, именно тогда, когда разозлившись, Китнисс пустила стрелу прямо в ложу распорядителей и вызвала жуткий переполох — даже обычно невозмутимый Сенека Крейн выглядел растерянным. Только один человек, к тому же оказавшийся ближе всех к тому пресловутому поросёнку, а значит и к стреле, пущенной ею, сохранил самообладание и, более того, с невероятным интересом смотрел на Китнисс. Ей даже показалось, в тот момент, когда другие распорядители прибывали в прострации, он смотрел на нее в упор и на его губах играла коварная полуулыбка.

Теперь Китнисс знала, что этого необычного зрителя звали Красс Хантингтон, и он, поставив на нее в первую минуту игр, выиграл больше всех: свыше миллиарда долларов Капитолия.

Что было абсолютно непостижимо для самой Китнисс — она поверила, что у нее есть шанс возвратиться домой, не в ту секунду, когда она сбросила на профи гнездо ос-убийц и не когда взорвала их лагерь со всеми их припасами, не когда она услышала об изменении правил, а лишь тогда, когда нашла Пита у ручья. И вот тогда только Китнисс поверила, что ей удастся выбраться из этого кровавого кошмара живой. Но не одной, а только вместе с Питом!

А Красс смог понять это в тот самый момент, когда ее стрела пролетела рядом, на расстоянии вытянутой руки (промахнись Китнисс совсем чуть-чуть: и она наповал убила бы Красса).

Оправившись от лицезрения живучего как черт, уцелевшего в серии поджогов и погромов, начавшихся после выступления Пита на шоу Цезаря, Красса Хантингтона, сохранявшего спокойствия даже после нескольких ночных нападений озверевшей толпы на его дом, Китнисс стала рассуждать про себя: «А ведь теперь, после откровений Пита по телевидению, Сноу действительно сможет выполнить данное нам с Питом обещание и Голодные игры будут отменены. И тогда я могу надеяться, что я буду жить. Умрут Голодные игры — я останусь жить» — думала с надеждой «огненная девушка».

Это было также верно, как и обратное: состоятся в этом году очередные 75-е по счёту Голодные игры, Китнисс умрёт. Её психика надломилась: вынести смерть детей на Арене она физически не сможет. И понимая это, Китнисс поднимет бунт против Капитолия.

Она взорвёт весь Панем. Власти, данной ей Сноу вполне достаточно. Китнисс Эвердин сможет за считанные часы поднять Знамя Мятежа, опершись на жителей дистрикта 12, которые ее боготворят. Она может рассчитывать даже на миротворцев, майор Марлоу, преемник Крея, сделает для нее всё, и ей ничего не стоит быстро заключить союз и объединиться с военной мощью дистрикта 13.

А ещё, у них с Питом тайная клятва — если Сноу попытается нарушить своё обещание — ОНИ умрут, Пит и Китнисс. Но сначала они убьют Сноу! Китнисс была настроена очень решительно.

Пути назад не было — и она ничуть об этом не жалела.

POV Китнисс

Но вот Клавдий торжественно объявляет, что сейчас будет выступление президента Сноу.

«Ну нет, мало мне общения с живым Сноу, я иду на кухню», — раздраженно думаю и ухожу от телевизора прочь, на кухню за чаем и куском пирога с вишней, который мне вчера дал отец Пита. Пирог отправляется в духовку. Когда я с чашкой чая в одной руке и тарелкой с пирогом с другой возвращаюсь обратно к телевизору, президент Сноу сидит у себя в кабинете, у него в лацкан черного пиджака вставлена белая роза. Как это омерзительно!!!

Я делаю глоток чая и слышу:

— Уважаемые жители Панема. Я рад сообщить Вам, что подготовка к проведению Третьей Квартальной Бойни, 75-х Голодных игр, завершена благополучно.

Я давлюсь чаем, он попадает мне в дыхательное горло, я задыхаюсь, кашляю, хриплю так, как будто меня душат, на глазах выступают горячие слёзы. Наконец, я прихожу в себя. Всё в норме, я встаю в полный рост и, запуская чашку прямо в изображение президента, что есть сил ору:

— Всё, Сноу, ты — труп!!!

Я смотрю в окно и вижу снижающийся планолёт. Очень своевременно: я лечу в Капитолий. Я убью Сноу!!! Мне никто и ничего не сможет помешать! «Огненная девушка» взорвалась!

Я выскакиваю на крыльцо дома и бегу по направлению к планолёту, но добежать до него не успеваю, я врезаюсь со всей дури в грудь Пита, успеваю заметить, что вслед за Мелларком из планолёта навстречу мне бежит Финник Одейр. Пит хватает меня, и я оказываюсь в его железных объятиях.

Конец первой части КБПС

Примечания:

С. Коллинз создала Панем по образу и подобию Древнего Рима. Автор строго следует в этом канону. Красс Хантингтон назван в честь Марка Лициния Красса (р.114(115) — умер в 53 гг. до Рождества Христова)- знаменитейшего из римлян эпохи заката Римской республики, более всего он был известен своим огромных богатством. Происходя из богатой семьи, он достиг самых высот римского Олимпа. Среди его соперников были такие люди как Катон, Цинна и Марий, соперников и союзников — Сулла, Помпей Великий и Цезарь. Конец Красса был ужасен; на Востоке, в р-оне совр. Турции, в битве при Каррах римляне потерпели страшное поражение. По одной из версий, плененного Красса казнили, залив ему в глотку расплавленное золото.

Но мой Красс — куда более противоречивый персонаж, может быть, однажды читатель почувствует к нему сочувствие и понимание.

Примечание к части

Так как пожеланий про Гейлисс не поступало, я возвращаюсь к Питнисс....

Пролог к части

* * *

POV Пита

20 декабря. Суббота.

— Китнисс, а ты мне веришь? — мы сидим в Тренировочном центре и отдыхаем после приёма. Китнисс настояла, чтобы от нас, наконец, отстали и дали нам побыть вдвоём. Она не может привыкнуть к Капитолию. Если бы она могла, она тот час бы сбежала из этого города на планолёте. Но она не хочет…

— Тебе верю, — она недоверчиво на меня смотрит, чувствует, «что сейчас что-то интересное случится». Она по-прежнему в ослепительном темно-зелёном платье. Говорят, Цинна сшил его за одну ночь, узнав, что Его Муза уже на пути в Капитолий.

— Мне до сих пор не верится, что я это смог, — я осторожно беру ее правую ладонь и слегка сжимаю, она вспоминает историю трехнедельной давности, как её рука как стальными тисками сжимала, что есть силы, мою руку. Я же не произнёс тогда не звука. И она улыбается, ей смешно, от того, что она не верила мне. «Как же я была слепа», думает сейчас Китнисс... Вероятно думает…

— А ты вообще верил, что это возможно, убить склонность капитолийцев к Играм? К смерти в прямом эфире? — он говорит более жёстко и смотрит мне прямо в глаза, как бы говоря: «Не лги. Я договаривалась со Сноу ему не лгать, и ты тоже, не лги мне. Когда тебя любят — не врут!».

Я не буду ее разочаровывать, пусть думает, что это именно так и есть. И я отвечаю. Не лгу. Китнисс не Сноу, зачем мне ей врать. Ведь можно изолгаться до того, что я ее потеряю:

— Нет, не верил. Я просто делал, а в результате перевернул Капитолий верх тормашками. Они же тоже люди, капитолийцы, хочешь верь, а хочешь нет, — я дарю самой желанной девушке на Земле, моей избраннице, самую красивую улыбку: я, конечно, не Финник, но тоже кое-что умею.

Китнисс недоверчиво на меня смотрит. Ей все уши прожужжали, что я — маг и волшебник, что я могу практически всё, убедить кого-угодно и в чём угодно, что у меня поклонниц в Капитолии немногим меньше, чем у Финника и у Блеска, что моему чарующему голосу невозможно сопротивляться, такая у меня страшная сила. Заморочили, мерзавцы, голову моей Китнисс.

— Я тебе не верю, ты их обманул, «мальчик с хлебом и с дудочкой», — говорит «Огненная девушка», но в ее глазах я вижу появляющееся тепло. Она рада. Но она такая недоверчивая. С первого взгляда.

— Ставки. Они делали ставки на Играх.

— Какая мерзость! Ставки на крови детей, — конечно, её сейчас обуревает гнев, а в гневе Специальная и полномочная представительница президента Сноу страшна.

— Но они и не подозревали о многом. Они же как дети. Их жизнь подобна сказке. Большинство из капитолийцев ни в чём не нуждается. Они привыкли всему верить. И многое, что знали мы с тобой, они даже не подозревали об этом. Иллюзия, понимаешь? — рассказываю я о моей работе на шоу Цезаря Фликермана.

— Да знаю я. Эффи, Вения, Флавий, Октавия — они все такие. Не злые, но Город, в котором они родились, само Зло. — с убеждением говорит Китнисс. Я киваю ей в ответ:

— Я чуть не поджёг весь этот Город. От злобы и ненависти. Она кипела во мне. Огонь. Это такая мощная штука. — она улыбается мне, начинает тихонько смеяться. Чудесное это зрелище, когда Китнисс улыбается или смеется. «Огненная девушка» не боится огня, она любит его. Так же, как я. Но в отличие от Китнисс, я умею им управлять, я же — Мастер огня, так меня называют в Капитолии.

—Пит, так кто тебя предостерёг? Сноу или, всё-таки, Финник? А? — строго спрашивает меня она.

Я не могу сейчас лукавить:

— В первую очередь, Сноу. Он проявил железную настойчивость. Но он дал мне время, чтобы я все понял сам. А Финник... Без него, меня убили бы, наверное.

Китнисс отрицательно мотает головой. Она опять сомневается в правдивости моих слов:

— Нет! Убить тебя, это было бы катастрофой для Него. И ты знаешь почему, — говорит девушка и дотрагивается до волос над моим лбом, для чего присаживается поближе. Я чувствую запах ее разгоряченного тела, я вдыхаю запах Китнисс. — Ты убил веру Капитолия в Голодные игры! Ну что может быть важнее? — шёпотом спрашивает меня Китнисс. Наши тела слишком близки, и я подозреваю, что этот вечер не скоро нескоро, мы так долго ждали.

— Важнее, Китнисс, лишь ты и я. Мы — Победители Голодных игр. У нас получилось — Мы победили Игры!

— Да замолчи ты, наконец, сказочник! Я хочу поцеловать тебя. Сама! А ты не замолкаешь ни на мгновение, — слышу недовольный голос Китнисс и замолкаю.

* * *

4 декабря. Четверг. Накануне первого интервью Пита Мелларка в студии Цезаря.

— Ну, всё же, Плутарх, как мне поступить? Президент через Семпронию передал, чтобы я ждал его указаний, чтобы не сказать лишнего. Сам знаешь, какой взрывоопасный материал мы с тобой нарыли. — Я очень волнуюсь, — сегодня мой дебют. Если я ошибусь, Капитолий взорвётся и превратится в «пылающий город», и тогда Сноу прикажет меня казнить.

Плутарх недовольно качает головой, и я замолкаю:

— Нет-нет-нет. «Наказать», надо говорить «наказать». Это — Капитолий, Пит. Тут не принято говорить прямо. Считается, что это — признак дурного вкуса. Запомни, в Капитолии принято говорит иносказательно. Ещё одно важное для тебя слово — завуалировано. А вот говорить, что ты думаешь, не рекомендуется. А то — тебя «накажут». Ясно?

— Да, сэр! — я делаю максимально серьезную мину на лице, и строгий учитель капитолийского этикета смягчается:

— Я думаю, ты должен рассказать всё, как есть. Чистую правду, — говорит Плутарх Хевенсби.

Ни единого признака того, что он нервничает, ведь бывший начальник капитолийской тайной полиции отвечает головой за мои слова, сказанные в прямой эфире. Ну и выдержка, однако, с ума сойти.

— Но как я смогу «смягчить»? Мы с тобой нарыли совершенно разгромные сведения. Обман и подлог, они же во всём. Подкупали абсолютно всех, распорядители продавали буквально всё, за что только им готовы были заплатить. Полнейшее надувательство и махинации с выигрышами на ставках. Я не хочу врать, Плутарх! И не могу! Я получил задание Сноу — раскрыть глаза капитолийцам, — я горячусь, но масштабы махинаций столь грандиозные, что я не понимаю, как могу в открытую рассказать Капитолию обо всём, что узнал только за первые три дня расследования, и при этом сохранить свою голову.

— Нельзя всё сразу. Капитолийцы этого просто не выдержат. Их головы на такие эксперименты не рассчитаны. Постепенно. Всё это надо рассказывать маленькими порциями. Но я согласен с тобой (мы с Хевенсби уже перешли на «ты»), ждём указаний президента.

— Это я могу понять. Шаг за шагом, я поведаю Капитолию то, что узнал. И его жители сделают для себя массу потрясающих открытий. Хотел спросить, как ты думаешь, сам Сенека Крейн, сколько имел тайного дохода со всех этих грандиозных махинаций?

— Прибыль с продажи секретных сведений: о сильных и слабых сторонах трибутов, факты с индивидуальных аттестаций — думаю, всё это стоило миллионов шестьсот-семьсот за три года. Не меньше, — безэмоционально отвечает Плутарх.

— Но всё-таки, меня это беспокоит: мы просмотрели сотни отчётов Сенеки, но зацепок о полученных самим Крейном деньгах — никаких. О других распорядителях — да, но про взятки лично Сенеке неизвестно ровным счетом ничего. Но если взятки простому распорядителю исчислялись сотнями тысяч, что тут говорить о Сенеке?

— Пит, ты не прав, Крейн не брал взяток. Это не тот уровень. Это работает так — по принципу: «Я тебе — ты мне». Только узкий круг посвященных, проверенных лиц. Сведения, самые эксклюзивные сведения, их Сенека не продавал, а менял. На услуги, какие-то одолжения, дарил ответственным лицам в правительстве. Вообще, нам понадобится доступ к личному сейфу Крейна в его доме. Но пока им занимается Кассандр, — Хевенсби знает вопрос практически «изнутри», тайная полиция в Панеме отвечает за слежку и получение секретных сведений для Сноу.

— А кто такой Кассандр? — интересуюсь я.

Хевенсби внезапно кривит губы и на его лице появляется маска презрения.

— Супрефект, — однако, первый раз вижу, что Плутарх Хевенсби открыто демонстрирует очень сильные отрицательные чувства и не может ни скрыть их, ни даже преуменьшить. Обычно у него это получается с легкостью.

— Никогда не слышал об этом, — несколько беспечно произношу вслух и натыкаюсь на свинцовый тяжелый взгляд Плутарха. Теряюсь, что такого я сказал?

— И лучше было бы, если ты никогда не узнал, что такое Супрефектура. Но, думаю, тебе лучше рассказать. Для твоей же безопасности. Само это слово жители Капитолия боятся произносить вслух. Это табу, Пит — ты обязан это знать, ты же теперь — капитолиец! — звучало последнее утверждение не как издёвка, а как утверждение. Странные вещи начали происходить со мной! — В дистриктах правопорядок обеспечивают миротворцы, они же и казнят. Особый отряд. Но в Капитолии порядок несколько другой. Миротворцы наблюдают за порядком на улицах, плюс — мелкие правонарушения, кражи, драки, воровство. А борьбой с антигосударственными преступлениями, ведает Супрефектура и ее глава — Кассандр Гексли.

И тут я быстро понимаю, о чем он говорит: Супрефект — лицо, знакомство с которым будет значить, что президент решил, что я его задание позорно провалил. И, следовательно, я подлежу ликвидации.

Но если я начну нести всякую несусветную чушь и врать напропалую по телевизору, Сноу о том, что в текущем году Голодные игры отменяются, объявить не сможет. Капитолийцы, какими бы смирными они не были, идею Сноу не оценят. А очень возможно, они вместо благодарности, поднимут бунт. Ведь их лишат самого любимого зрелища.

Входит незнакомый мне молодой человек и говорит мне:

— Мистер Пит Мелларк, на линии личный помощник президента госпожа Семпрония Фрай, — и я следую в комнату специальной связи. Откуда возвращаюсь бледный и растерянный уже через пару минут. Плутарх спешит узнать в чём дело:

— Пит, что решил президент? Какие сведения останутся под грифом «секретно»? То, что касается ставок, или, напротив, манипуляции с рейтингом трибутов и продажей закрытой информации с индивидуальных аттестаций?

— Семпрония сказала, Сноу доверил мне самому решить, что рассказать в первом интервью. Никаких запретов. Вообще. — я с трудом сажусь и обхватываю обеими руками голову. Мне страшно, даже коленки дрожат!

Но Плутарх незамедлительно берёт всю ответственность на себя:

— Капитолий имеет право узнать самое главное — что их деньги украли. Их ставки. Вот это утаить нельзя ни при каких обстоятельствах.

У меня же зуб на зуб не попадает. Плутарх садится рядом со мной и быстро уверенным голосом приводит меня в чувство:

— Пит, ты — доверенное лицо и специальный представитель президента. Ты обладаешь властью. Больше власти только у самого президента. Твоя задача употребить эту власть сегодня с умом. Пусть Капитолий будет ошеломлён, сбит с толка, пусть кто-то из зрителей позволит себе «некие возмутительные высказывания». Некий допустимый ущерб. Ты не отвечаешь за мелкие эксцессы, которые могут случиться. Ты выше всего этого! Твоя задача — рассказать Капитолию правду, раскрыть им глаза. Вот над этим мы сейчас и поработаем, составим план.

И мы составляем план…

* * *

Тот же день. Полдевятого вечера. Гримерная Пита в телецентре.

— Порция, я не уверен, что этот костюм подходит, жители Капитолия подумают… — упрямо возражает Пит.

Порция, женщина небольшого роста с короткими вьющимися иссиня-черными волосами и бледной кожей, не желает его даже слушать:

— Выкинь из головы ненужные мысли. Думай о том, что ты будешь говорить! Одевай, живо, потом поймешь нашу с Цинной задумку! — и она заставляет облачиться в черный костюм. Ткань, из которой он сделан, даже при приглушенном освящении гримерной искрится и поблескивает. Пит одет в желто-золотую рубашку (он уже успел проговориться, какой его любимый цвет), а на его шее красуется ярко-красный шейный платок.

Пит, наконец, сдаётся и бормочет себе под нос:

— Огонь... Опять! — и недовольно морщится: от тандема Цинны, который тоже приехал на интервью, просто светится от счастья и чем-то невероятно воодушевлён (Пит боится и думать, чем) и Порции, которая сегодня пугает его своей безудержной энергией и настойчивостью, ему хочется куда-нибудь сбежать.

Надевая пиджак, он случайно задевает рукой брюки, сделанные из того же материала, и точно поджигает коробок спичек или петарду, высекая из своего костюма сноп белых искр, при этом Порция на него шикает с большим недовольством:

— Двигайся медленно и осторожно, костюм сверхчувствителен к каждому твоему движению. И твоему настроению, не забывай об этом ни на секунду!

Пит строит ей трагически-утомленную жизнью физиономию, чем заставляет Порцию улыбнуться и подобреть. Она говорит ему, выпуская на сцену:

— Иди, мальчик мой, они ждут тебя.

И он вышел на сцену. Игры Пита Мелларка начались.

POV Цезаря Фликермана

Нет, чем всё-таки этот мальчишка привлёк пристальное внимание Сноу? Я хочу знать! Он — незаметный, не выделялся абсолютно ничем, но затем изумил абсолютно всех этим своим признанием. И всё закрутилось! Причём так, как ему было выгодно и полезно. Уж я-то знаю, что с таким даром надо родиться. Именно родиться, приобрести его невозможно, он либо есть, либо его нет. И никогда не будет.

— Дамы и господа! Ваш ведущий Цезарь Фликерман! — улыбка на миллион долларов и… как же вы все мне надоели!

Поворачиваюсь на 90°, к кулисами. Так, где мой Мелларк? Появляется неторопливо. Ну что за молодое поколение? Темпа никакого. Это Ти-ви, мальчишка, здесь все делается бегом!

— Дамы и господа! Встречайте моего сегодняшнего гостя, Пит Мелларк — специальный представитель президента и главный расследователь возмутительных преступлений Сенеки Крейна!

Вопль начинается такой, что не будь у меня в ушах специальные наушники, я бы точно оглох. А вот Мелларку, похоже, все нипочем, улыбается и кланяется зрителям. Только одной головой. Что-то он сегодня какой-то скованный. От протеза что ли? Не должно, капитолийская медицина феноменальна. Или уже зазвездился, « новый любимчик Сноу»? Сенека тоже им был, и где он теперь?

— Привет, Цезарь! — здоровается, как будто я сто лет знаком с ним. Молодец, умеренная порция наглости и нахальства не помешает. Капитолий это просто обожает. Лишь бы Сноу это оценил положительным образом.

Что это за чудной костюм на Мелларке? Он привлекает к себе не только внимание зрителей, но и моё тоже. Чёрный! Но блестит как! Феерия какая-то! Не слабо.

— Пит, твой костюм, это что-то. Он отражает лучи света, отсвечивает... Очень любопытная идея. Цинна, я прав? — да, без этого новомодного юного выскочки тут не обошлось. Дерзко до безумия. Раньше такое никто себе не позволял, но сейчас все наглеют на глазах!

— Нет, нет, Цезарь, не надо, не трогай, пожалуйста, — Мелларк строит отчаянную физиономию, но я успеваю дотронуться до его рукава, и… меня бьёт разряд тока. Я отшатываюсь.

Какой ужас! Нет, разряд совсем маленький, но неожиданность! Но это не всё, от рукава Мелларка бьёт целый сноп белых и синих искр, сильный. Я не пугаюсь, меня этой электробутофорией не испугаешь. А зрительницы? Они в ужасе поднимают страшный вой. Что вы визжите, дуры? Током ударило меня, а не вас!

Мелларк, сконфуженный и расстроенный, извиняется передо мной:

— Цезарь, пожалуйста, извини меня, этот костюм... Я и сам ещё не привык к нему. И меня не предупредили… — какой милый, вежливый и воспитанный мальчик. Прелестно!

Но вот же мерзавец этот Цинна, как можно бить током живых людей?

— Пит, я больше к тебе не приближаюсь, пока ты не снимешь с себя эту электрическую ловушку! — а сам лукаво улыбаюсь. Мелларк моментально начинает мне подыгрывать:

— Я ни за что не осмелюсь сделать этого. Куда я могу сесть, Цезарь, чтобы не причинить больше никому никаких беспокойств? — лицо Мелларка просто-таки переполнено раскаянием. Нашкодивший школьник, ха-ха-ха. А он — великолепный актёр. Браво!

Делаю строгое лицо:

— Садись вот туда. Дамы и господа! Перед вами мистер Пит Мелларк — самый опасный человек в Капитолии! Аплодисменты!

Зал ревет, стонет и кричит. Реактивненько! Молодцы, звук в студии сегодня просто феноменальный, лучшие специальные шумовые эффекты. Дёшево и качественно! Цезарь держит марку!

Этот счастливчик Мелларк устраивается поудобнее, открывает рот и всё начинается…

— Дамы и господа! Приветствую вас в этот прекрасный зимний вечер. Вы хотите узнать подробности о расследовании преступлений Сенеки Крейна, о которых в воскресенье сообщил в своём обеденном послании наш горячо любимый президент. Но в начале я хочу принести свои глубочайшие извинения, — и Мелларк замолкает.

Что за подстава, мальчик?

— Пит, не хочешь ли ты сказать, что ничего интересного зрителям ты не расскажешь? — и я вкладываю в свою реплику максимальную, убойную порцию сарказма.

Но этот рожденный в абсолютно «помоечном» дистрикте «гений» меня не разочаровывает:

— Нет, Цезарь, что ты! Я не могу не оправдать возложенных на меня ожиданий всего блистательного Капитолия. Мне есть что рассказать. Даже слишком много. — Мелларк нагло и беспричинно улыбается. Ладно, герой, дерзай!

— Что значит слишком много? Пит, рассказывай, я требую подробностей. И зрители требуют. Правильно? — обращаюсь к тысячам бездельников, сидящих внизу. И они, конечно, поднимают вой: «Мы требуем подробности. Пит! Пожалуйста, расскажи!».

Безумие какое-то! Что этот пекарь делает с моей аудиторией? Я уже начинаю немного ревновать!

— Извинения, Цезарь, я принёс потому, что мой рассказ очень расстроит и разочарует всех, без исключения, жителей Капитолия. А в дистриктах рассказанное мною сегодня вызовет крайнее непонимание, как вообще такое было возможно.

Ха. Кому вообще интересно, чего там в дистриктах подумают?

Что он ходит кругами, как вокруг бомбы или заминированных съестных припасов, на его играх? Так, я вообще помолчу, пока он не «подсыпет перчику!». Юноша, дерзай. Не томи!

Мелларк наклоняется немного вперёд и смотрит точно в объектив камеры № 1. Молодчина! И… его костюм, сгори он дотла, наливается насыщенным зеленоватым светом. Как он это сделал? И начинает говорить:

— Все началось, дамы и господа, с того, что новый главный распорядитель и мой друг Плутарх Хевенсби доложил президенту о вопиющем факте: компания «Голодные Арены» прекращает все работы по строительству Арены для второй квартальной бойни из-за своего банкротства.

А! Он что сбрендил? Что Арену не строят? До игр меньше полгода, а никто ничего не делает?! Я в шоке! Зрители, кстати, тоже.

Мелларк делает маленькую паузу, и наслаждается неожиданно наступившей гробовой тишиной (за 29 лет моего бессмертного шоу такого не случалось НИ РАЗУ!) и продолжает:

— Президент назначил расследование, которое веду я. Всего за три дня мне открылась потрясающая картина — махинации, спекуляции и мошенничество невероятных масштабов. И, самое главное, я могу теперь назвать причину прекращения строительства Арены для Бойни.

Пауза. Проходит семь секунд и зал выдыхает всего одно слово. Громко.

— НУ-У-У?..

Мелларк, по-прежнему, в сияющем круге зеленоватого цвета, но за следующие несколько минут его фигура медленно окрашивается в розоватый, бледно-красный, насыщенно-красный и, наконец, мерцающий и переливающийся под светом софитов, — кроваво-красный цвет. Вид жутко-невероятно-обалденно-прекрасный:

— Компания «Голодные Арены» вложила в строительство собственные 350 миллионов, получив от Управления проведения Голодных игр сущие копейки, вот причина ее банкротства, господа. Потому, что денег нет. Они украдены, леди и джентльмены. Фонд поддержки Голодных игр опустел практически наполовину.

— Пит, как такое возможно?! — признаться, я не в состоянии скрыть свое потрясение.

Мелларк медленно, очень медленно протягивает руку к карману, куда обычно нормальные люди кладут носовой платок, сложенный треугольником. По пути слегка задевает рукавом плечо и высекает этим сноп красных искр. Страшно. Жуть полная, от которой весь зрительный зал замирает. Что опять? И он достаёт небольшой лист бумаги, на котором я замечаю логотип «Супрефектура». И лишаюсь дара речи.

— Вот, господа, специальная справка, по моей просьбе, предоставленная Супрефектурой. Мистер Крейн из фонда Голодных игр не украл ни одного цента. Его вина, ужасная вина, не в краже миллионов. Она заключается в другом — в близорукости, беспечности и легкомысленном отношении к своей работе. Вот, к примеру, пункт пять: старший кассир отдела ставок мистер Фабриций Ноуллз. В его домашнем сейфе обнаружено более 7 миллионов украденных денег фонда. Сам Ноуллз пять дней назад выбросился из окна своей квартиры на 22 этаже. Другой кассир, задержанный Супрефектурой, Гратидий Фрогг, признался, что он украл пол-миллиона долларов. Третий кассир, Веттулен Дженнаро сейчас находится в бегах. Но известно, что он похитил триста тысяч. Миротворцы всего Капитолия седьмой день разыскивают бывшего помощника начальника отдела ставок Генуция-Фалиска Милборна. Сумма похищенного этим негодяем превышает 13 миллиона долларов. И таких злоумышленников более…

Мелларк собирается говорить дальше, весь до жути кроваво-красный. Но внезапно, этого в сценарии точно не было, из зрительного зала к сцене медленно двигается женская фигурка. Щуплая, совсем ещё юная девушка, лет 16-17. Софиты моментально берут её в фокус, и она оказывается в центре всеобщего внимания.

Это что за самодеятельность? Это шоу Цезаря! Лучшее в мире! Кто позволил?! Но дальше происходит то, что заставляет меня оценить эффект её появления: она одета в скромное жёлто-сине-пурпурное платье, на её голове дешёвый розовый паричок, точно она купила его на распродаже! Вообще, полнейшее убожество и нищета какая-то. Но! Это моментально отходит на второй план, все её недостатки, когда она открывает рот и обращается к удивленному не меньше других Мелларку:

— Мистер Мелларк, я хочу спросить вас. Пожалуйста, это вопрос жизни и смерти!

Конечно, он соглашается, не задумываясь ни на мгновение:

— Да, пожалуйста, спрашивайте, — и его костюм начинает снова менять цвет — теперь он не яркий, тёплый, розоватый, но переливается по-прежнему!

Ай да Цинна, ай да сукин сын! Мерзавец, я раскусил твою задумку, электросхема реагирует на пульс и частоту дыхания Мелларка — в конце концов, на его Настроение! Потрясающе! Снимаю шляпу! Просто гениально, признаю!

А девушка, лицо у которой испуганное чем-то невероятно сильно, но это точно не чудокостюм Мелларка, задаёт свой вопрос:

— Пит! Скажите, те деньги, которые мы с мамой поставили на тебя, украли? Ведь я отнесла в кассу все, что у нас было!

Тут даже Мелларк теряется, и понимаю: это не розыгрыш и не хитрая задумка Цинны или Плутарха, к примеру, он мастак на такие вещи!

Это — чистейшая импровизация. Пит, как же ты выкрутишься, мой юный гениальный друг? Ты же не знаешь, что ОНИ верят в незамутненную ничем Честность ставок на играх! Хевенсби тебе не рассказал?! Ну, каков мерзавец! Ведь у Мелларка сейчас это открытие «вынесет весь мозг»! Жестоко, господин шеф тайной полиции, очень жестоко!

POV Цезаря Фликермана (продолжение)

Однако, Мелларк приходит в себя молниеносно. Какая выдержка! Браво, мой юный друг! А сбить с ног пекаря не так и просто. Сто очков в его пользу!

— Да, мисс, боюсь, их украли… — он произносит это на автомате и тут же прикусывает язык. Но поздно: наша юная визави бледнеет и готова грохнуться в обморок. Но не успевает:

— Простите, мисс, вы сказали, что ставили на меня, в какой день это произошло? — Мелларк что-то замыслил, не знаю пока, что. Девчонка вынуждена реагировать:

— В первый, мистер Мелларк, ставки делаются за час до старта.

— Не знал…

Ха-ха, откуда нашему пекарю это знать? Хотя, впрочем, мог бы и догадаться, ставки во время игр — такое тупое надувательство. «Город мириадов огней» оценил бы по достоинству: градом камней! Они лишь с виду такие смирные, капитолийцы, а внутри — Дикие Звери.

Я отлично помню интервью в студии Рубрия. 37-е игры. Я тогда был у него ассистентом, работал с софитами. Да, начинал я простым осветителем! Это было странное времечко... Так вот, бунт начался прямо в студии: эта девочка из Второго, у неё ещё такое имя было красивое — Гера. Да, Гера Макгвайер, она возьми и ляпни про про убитого ( и убитого не ею) Рокуса — трибута, кажется, из Пятого дистрикта. Капитолий обожал Рокуса: красавец, чем-то похожий на Одэйра, но немыслимо жестокий… Вот тогда они и вскочили с мест. Зал разделился на фанатов Победительницы и фанатов Рокуса, и они пошли «стенка на стенку». Победительницу успели вовремя увести. Её защищало пять миротворцев, но ей всё же тоже досталось.

Толпа выплеснулась на Авеню Победы и начался бунт, жуткий и кровавый. Вспоминать страшно даже сейчас. Кстати говоря, Сноу стал президентом как раз после того мятежа! Я как-то не задумывался об этом, а ведь Кориолан стал президентом на похоронах! Шутка ли? Сорок тысяч мертвецов, включая президента Пемблтона, семеро сенаторов, несколько министров. Над Капитолием тогда кружили планолёты и сбрасывали на мятежную толпу парализующие бомбы, а миротворцы отгоняли беснующуюся толпу от Сената и президентского дворца пулемётами!...

Давненько это было. Да, весёленькая была у меня молодость…

— Ваше интервью, сэр, всё началось с вашего признания, — и наш пекарь краснеет, а его костюм приобретает салатный оттенок. Зрелище уморительное, но странное дело — на девушку это не производит особенного впечатления, всё её внимание сфокусировано на лице самого Мелларка.

* * *

POV Пита Мелларка

Блин, меня точно в ледяную воду скинули. Ощущение — хуже не придумаешь, мысли мчатся куда-то вдаль, но совершенно не туда. Так, беру себя в руки, «в ежовые рукавицы», как любит говорить моя маменька…

А… О… Придумал!

— Мисс, скажите, а вы ведь уже получили выигрыш? — я знаю, что ставившие на Китнисс (четыре человека) и на меня (два человека) по бумагам Крейна уже получили свой выигрыш, хотя бы частично. Но если «мистер К. Х.», «главный победитель» в смысле суммы — миллиард долларов, между прочим (!), свою груду денег уже получил целиком, другим же не повезло: трое из списка № 1 (Китнисс) получили порциями по 1/10, и всего где-то 2/5, а по списку № 2 (Мелларк) некто получил всё, а второй получил порциями по 1/25 и 1/10, всего не менее 3/5 суммы выигрыша. Имена выигравших мне также не известны — Сенека имел привычку в своих черновых записях все шифровать и сокращать, и полной ясности у меня нет никакой: официальный ответ по выигрышам Крейн составить не успел. А Плутарх не удосужился написать про выигрыши хоть что-то. За полгода-то! Кстати, странно!

— Мне выплатили полный выигрыш, мистер Мелларк, четыреста тысяч долларов, Если бы не эти деньги, нас с мамой посадили бы в долговую тюрьму.

Ничего не понимаю, а чего так мало? У неё, что — украли львиную часть выигрыша? А ну-ка, разберусь-ка я со всем этим «винегретом» прямо сейчас. Девушка выбрала меня, а я себя покажу как полный свинтус?! Ну, нет!

— Цезарь, у меня к тебе предложение, а давай пригласим эту отважную девушку к нам на сцену? А то как-то невежливо разговаривать с ней сверху вниз! — вкладываю в эту фразу максимум красноречия и убедительности. Должно сработать, сколько раз проверено на папе и маме!

Цезарь какой-то кислый. Да и вид у него немножко отрешенный. Он еле заметно кивает мне головой, как бы говоря: «Действуй, Пит!»

Замечаю, что мой «чудо-костюм» темнеет, становится стильно-чёрным, но при этом начинает отдавать вишнево-красным. Зрелище — вообще отпад, я потом этот кусок в повторе пересматривал. Умничка, Порция, ты — мой добрый гений, весь «фурор Мелларка» — наполовину твоя заслуга. Точнее, ваша с Цинной!

А я? Я просто стараюсь не выпадать из образа!

Мисс, одетая просто на редкость аляповато и безвкусно, даже для Капитолия, поднимается на сцену. Мне в голову приходит мысль, что наряд отражает ее крайнее материальное неблагополучие, слово «гигантские долги» просто-таки можно прочесть в ее светло-синих глазах. Она несчастна. И меня охватывает холодная, просто-таки ледяная волна стыда. «Мелларк! Сделай хоть что-нибудь стоящее! Не видишь — леди в большой беде! Ты вообще мужчина?!» — криком кричит моя душа. Не кричит даже, орёт. Она вопит от негодования.

И я начинаю спасать:

— Садитесь сюда, пожалуйста. Вы не были бы так любезны назвать своё имя. Полагаю, имя девушки, поставившей на меня, достойно того, чтобы его узнал весь Панем, — грубая лесть, но потрясающая вещь — она, капитолийка, абсолютно равнодушна к моим словам. Но не равнодушна ко мне. Это факт, она глаз с меня не сводит, но реагирует моментально:

— Олимпия, меня зовут Олимпия.

— Дамы и господа! Девушка, угадавшая невозможное — что Победителем 74-х Голодных игр станет Пит Мелларк. Поприветствуем! — Цезарь Фликерман одной фразой превращает девушку в «героя дня». Зал ревёт, рукоплещет и спустя две минуты начинает скандировать, не очень громко, угадав персональную особенность Олимпии — скромность: «Мисс Олимпия. Девушка, угадавшая победу Мелларка»

В Капитолии скромность? Мне кажется, это уже характеризует её необычность. Да, она — весьма неординарная особа, это становится ясно уже спустя несколько минут, когда она начинает свой рассказ:

— Я первый раз увидела Голодные игры, когда мне было четыре. Папа тогда работал уничтожителем ненужных бумаг в Министерстве продовольствия. Мы жили практически в центре, на Авеню Победы. Помню, как первый раз увидела смерть трибута на Арене, это был маленький мальчик. Мне было тогда одиннадцать. Меня это поразило, я целый вечер не могла успокоиться, плакала и не могла остановится, слезы из глаз текли и текли. Почему он умер?! Почему его убили более сильные мальчишки, двое против одного?! Это же так несправедливо, так нельзя! Эта смерть врезалась мне в память на всю жизнь. Потом мама рассказала, что тот мальчик был из Двенадцатого дистрикта, родом из странного места под названием «Шлак». А когда мне было четырнадцать, я дала сама себе секретную клятву отдавать деньги в кассу только на трибутов из Двенадцатого. Потому, что они никогда не выигрывают! И вот, в прошлом году мы с мамой решили поставить на Пита все наши сбережения, все, что было. Мы разбили копилку и собрали даже все серебряные монетки в полдоллара!

Зал резко затихает. Голос у Олимпии негромкий, но очень приятный. И, странное дело, то, что она оказалась на сцене на шоу Цезаря, что ее видят миллионы зрителей, ее абсолютно не смущает. Она ведёт себя потрясающе естественно, и искренность можно почувствовать в каждом ее слове. А я также замечаю, что в ее обычных, в общем-то, глазах отражается некая внутренняя сила, а так же упорство, отвага и безрассудство. Да-да, именно это я и чувствую в этой девушке с самой первой минуты.

Заинтересованный Цезарь, воспользовавшись моим небольшим замешательством, моментально задаёт ей вопрос:

— Значит, вы с вашей мамой намеренно поставили даже не на «Огненную девушку», а на Пита? Но почему? Он ведь намеренно старался не выделяться. Правда, Пит, я угадал?

Мне ничего не остаётся, как признаться в этом перед всей страной:

— Да, Цезарь, ты прав. Теперь я могу признаться в этом открыто: я намеренно делал всё, чтобы помочь Китнисс победить, эта была моя секретная стратегия!

И тут Олимпия, изумляя не только меня, начинает внезапно горячо возражать и самым натуральным образом загоняет меня в угол:

— Что же тут секретного, Пит? Всё же было абсолютно очевидно! Ты же признался в интервью в любви к Китнисс, ты же подарил ей себя! Мама мне так и сказала тогда: «Он сделал это для неё, не для себя». Но ты не подумал о том, что будет чувствовать она сама при этом. Разве она смогла бы тебя убить? Ты не оставил ей другого выхода, и она ответила тебе, рисковала ради тебя жизнью. Но разве ты подумал о том, как она будет жить, если ты погибнешь?

«Так, откуда совершенно незнакомой с Китнисс и не имеющей даже понятия о жизни в моем родном дистрикте капитолийке удалось так точно угадать то, что и мне самому на Арене было совершенно не очевидно? Всё это начинает до меня доходить только сейчас, месяцы спустя после Игр! Когда я оторван от Китнисс, когда она далеко. Китнисс очень остро переживает разлуку. Ей было очень плохо, когда она провожала меня на вокзале два дня тому назад! А ведь она избегала меня длительное время, чуралась, как будто я — живое напоминание обо всём том ужасе, который ей пришлось пережить после той страшной Жатвы, когда выпало имя Прим. И ей не оставалось ничего, кроме как вызваться добровольцем, на верную смерть. А потом выпало ещё и моё имя! Всё изменил приезд Сноу в наш дистрикт! Словами трудно описать, как ей было страшно во время разговора с президентом. Лишь моё присутствие не дало ей тогда умереть от страха, ведь Сноу ужасен в самой сильнейшей, что только можно представить, степени. Она вновь почувствовала крайнюю необходимость в том, чтобы я был рядом. Но именно в этот тяжелый момент Сноу принудил меня уехать в Капитолий! Но откуда Олимпии знать про всё это? Ничего не понимаю!» — вихрем проносится в моей голове.

Пока я растеряно обдумываю, что вообще могу сказать, как мне ответить, как оправдаться, меня вновь спасает Фликерман:

— Мисс Олимпия! Не думаю, что вы правы. Питу было просто не до того, лишь бы спасти нашу несравненную Китнисс. Но у меня к тебе более личный вопрос, ответишь?

Девушка определенно пребывает в смущении:

— Конечно, Цезарь!

— Так вот, почему ты всё же поставила все деньги, которые были у вас с мамой, не на Катона, не на Китнисс, а на Пита? Ты ведь страшно рисковала.

«АААААААХ», — тысячи людей выдыхают в одно мгновение весь воздух из груди, и, подозреваю, что и все собравшиеся в этот поздний час жители дистриктов, которые, в отличии от праздных капитолийцев, привыкших приходить на работу в 11 часов, отрывают драгоценные часы от своего недолгое сна, ведь они встают в пять или шесть часов утра!

«А Цезарь прав. Действительно, ее мотивы для меня полнейшая загадка: да, я — мальчишка из двенадцатого. Но ставить на меня?! Все деньги, которые есть?! Я шёл на Арену не побеждать, а умирать. Победить должна была Китнисс. Великолепная Лучница! Которой я, что верно, то верно, положил к ногам симпатию и любовь всех капитолийцев. Безумие какое-то — так поступать! Ей с матерью грозили разорение и голод! Не понимаю!» — как яркая вспышка возникает у меня в голове мысль. Но я мгновенно получаю ответ, и он меня очень сильно озадачивает:

— Я знала, что Пит готов умереть ради Китнисс. И моё сердце всё подсказало мне, прямо там, у кассы. Мама доверила мне поставить самой: на Китнисс или всё-таки на Пита. Буквально в последнюю секунду я поверила в то, что Пит может победить. Именно из-за своей любви. И безумной отваги.

Фликерман наклоняет голову вбок и чуть-чуть, одними губами, насмешливо улыбается Олимпии, качает головой, и только затем вставляет свою «коронную реплику»:

— Ты права. Тут не поспоришь. Теперь мы знаем, как вообще это возможно — угадать имя Победителя на Голодных играх. Только случайно! — Цезарь замолкает, но через пару секунд добавляет, после чего зал громко взвывает: — Аплодисменты!

Олимпия молчит. Мне даже кажется, что слова Цезаря ее расстроили или даже обидели. Тут я решаю «внести свою лепту». Но выходит не слишком удачно:

— Вы сильно рисковали. Ведь я даже не собирался добиваться Победы. Но всё же, по-моему, дело заключается не в этом: ставки на Голодных играх — заранее обреченная на провал затея. Сплошной обман. дело даже не в мошенничестве распорядителей, которые всплыли. Непредсказуемость.

Я начинаю замечать внимательно-настороженный взгляд Цезаря. В чем, собственно, дело? А, оказывается вот в чём: слова Цезаря ее нисколько не задели, а вот мои заставляют до крайности возбудиться. Она возмущенно сдвигает брови, на ее белых от пудры щеках проступает румянец:

— Нет! Это неправда, это не так! Выигрыш никакая не загадка, Пит! В Голодных играх всегда побеждает самый достойный Победы трибут. Только ему благоволит Фортуна. Сила — не главное! Лишь удача. Какая была бы чудовищная несправедливость, если бы всё было не так. Живые люди по воле Фортуны попадают на Арену. Только особенным и только тем, кому самой судьбой предназначено попасть на Арену. Только их имя выпадает на Жатве. Даже подумать страшно, если бы всё было не так. Это было бы хуже смерти, значительно хуже, Пит. Главное не выигрыш, Пит, главное — результат. Победитель, недостойный Победы — даже страшно представить, какой это был бы ужас!

От этих слов я точно получаю сильнейший удар под дых — мой мир, каким я его представлял, покачнулся в этом миг. Она что, действительно так думает?! Какая невероятная жуть! И, что самое кошмарное, в ее синих глазах я читаю, что она действительно так думает! Она свято верит в честность Голодных игр! Чудовищно! К такому открытию я не готов, но значения это не имеет никакого!

Открытие, который я делаю в эту памятную ночь, чего там скрывать, переворачивает всю мою душу, потрясает меня. На некоторое время я теряю дар речи, мысли в голове пребывают в невероятнейшем хаосе. Впрочем, это лишь начало:

— Ты уверена в этом? — негромко и даже немного запинаясь, произношу я, но ответ получаю не от нее, а от зрителей и Цезаря.

— Да! Голодные игры всегда были честными! — громко выкрикивает из зала какая-то женщина.

И она не одинока в этом своём заблуждении: сотни людей подхватывают эту фразу и воодушевленно начинают кричать с мест про «самые справедливые на свете Голодные игры».

В этот день я и познаю всю эту чудовищную ложь! Какой бред! И в моём сердце рождается гнев, и это совсем не смешно, потому что начинает происходить вот что — мой костюм вновь стремительно меняет цвет: становясь светло-синим, он начинает проявлять все свои свойства. Очень опасные свойства, присущие электричеству. Костюм начинает наливаться бледно-голубым электрическим светом, а затем появляется весьма сильный треск, который нарастает всё больше и больше Воздух вокруг меня деревенеет от электрических разрядов, которые, в полном соответствии с моим недобрым настроением, моментально приковывают всё внимание зрителей, которые испуганно замолкают и в немом ужасе уставляются на меня. Некоторые с раскрытыми ртами и широко распахнутыми глазами, в которых плескается животный ужас. Они смотрят на искрящееся в голубом электрическом поле Грозное НЕЧТО. Творение гения Порции и Цинны. И оно гневается на них!

В зале наступает гробовая тишина.

POV Цезаря Фликермана

Это что ещё такое? С этими сумасшедшими из дальних дистриктов всегда надо держать ухо востро, но Мелларк?! Совсем не смешно. Зачем Цинна надел на него костюм, которым парень не умеет управлять? До чего же сейчас у него лицо недоброе! Он очень разозлился, наш разоблачитель, вот-вот начнет метать молнии. Кто-то из зрителей может пострадать. Да что зрители, я могу получить электрический удар! Я — лучший ведущий лучшего в истории Шоу, могу пострадать! Надо что-то сказать, а то и до беды недалеко:

— Пит, я должен тебе кое-что разъяснить. Боюсь, ты не в курсе… Так думает не только Олимпия, весь Капитолий верит в честность ставок на Играх. Тебе придётся принять этот факт, пусть даже это очень непросто, Пит, — в эту фразу я вкладываю всю свою убедительность и весь свой жизненный опыт. Но, о ужас! Мелларк недобро на меня смотрит, и начинаются электрические разряды. Воздух трещит вокруг него. Такое ощущение, что он сгущается, становится тяжелым и вязким… Мама моя! мне страшно, как никогда! Именно в этот момент и появляется он — виновник всего этого электрического безумия. Цинна возникает сбоку и, попав в луч прожектора, уверенно идёт к сцене, в его руках небольшой прибор, он нажимает какие-то кнопки, и «голубой огонь Мелларка» начинает гаснуть, уменьшается, всё уже не так страшно. Цинна может его регулировать! Вот подлец, я рукой делаю отчаянные знаки стилисту, а затем уверенным голосом произношу вслух:

— Цинна, давай, иди сюда, поднимайся на сцену!

Одетый во всё черное, несравненный модельер и кутюрье номер один Блистательного Города Тысячи огней, Капитолия, Цинна Джонстон, поднимается на сцену. К этому времени Питу удаётся совладать с своими эмоциями, но почему-то он становится очень бледен, тянется во внутренний карман и извлекает оттуда немаленький блокнот. И все видят, что блокнот Мелларка сделан из ярко-красной кожи, цвета свежей крови. Пока стилист говорит, Мелларк быстро перелистывает страницы — что-то ищет в своём блокноте.

— Дамы и господа, не пугайтесь. Поводов к беспокойству нет. Костюм, который сейчас на Пите, не способен причинить никому никакого вреда. Он совершенно безопасен, хотя и издает сильные электрические разряды. Но, вспомним одну важную деталь, дамы и господа, Пит Мелларк был приглашён в эту студию, чтобы рассказать о крайне важных и крайне неприятных вещах. Более того, рассказать всем об очень опасных материях. Поэтому мы с Порцией задумали следующее: от внимательных зрителей не укрылся тот факт, что Пит — очень скрытен и великолепно управляет своими эмоциями. Однако, дамы и господа, все мы ожидаем сегодня от Пита услышать самый подробный и самый правдивый рассказ об его расследовании. Именно поэтому мы с Порцией постарались сделать так, чтобы всё, что чувствует и переживает Пит, не укрылось от вас, уважаемые жители Панема. Вынужден констатировать, что Мелларк сейчас на взводе, эмоции его просто переполняют, это сильнейший стресс! И причиной тому — расследование, которое он проводит по заданию президента Сноу.

И эта самая девушка, одетая в самые настоящие обноски, выходит из некоего транса, в который её вверг не электрический кошмар, а мысль, что Питу стали известны неопровержимые доказательства о нечестности и несправедливости на 74-х Голодных играх. По крайней мере, таковы мои предположения.

— Пит, ты узнал что-то крайне важное про Голодные Игры? Ты просто обязан рассказать об этом Капитолию. Это жизненно необходимо!

Нет, ну зачем эта дурочка открыла рот?! Мы только что миновали сверхопасный момент. Ни за что не поверю этому мерзавцу Цинне, что костюм безопасен. Вот же лукавый лжец! Я почувствовал сам, что разряды тока никакие не слабые. Этот костюм — самое опасное, что только можно представить. Не считая того, что Мелларк представляет угрозу для Капитолия сам по себе! Простодушный сын пекаря, которому президент дал в руки огромнейшую власть. Как же я не понял этого раньше? Пит Мелларк — новое оружие небывалой мощности в руках Сноу! И куда направляется стилист? За кулисы! Он, что, уходит?! Вот же сказочный мерзавец этот Цинна, оставил меня одного наедине с этим «электрическим маньяком»!

Караул, Цезарь в беде!

POV Пита

Собрав всю волю в кулак, беру себя в руки. Я обязан помнить, что моя задача — шокировать их своими признаниями, своим рассказом, а не «замечательно-жутким и прекрасным костюмом», который создали Порция с Цинной. Я заставляю себя дышать ровно и делаю вид, что спокоен и беспристрастен. Ничего не выходит! Куда там — костюм не даёт соврать. Цинна прав: треск и разряды тока над моей головой сильно уменьшились, но не прекратились вовсе, а я сам по-прежнему пребываю в голубом мерцающем свете, который издаёт костюм. Я зол, и это не удастся скрыть. И понимаю — сегодня мне придётся быть предельно откровенным со зрителями, даже если от шока они начнут массово лишаться чувств и падать со своих кресел. Не я это придумал, не мне смягчать этот потрясающий эффект. Мое предназначение — поведать Капитолию правду о Голодных играх. Постепенно!

А рассказать есть что. Мы с Плутархом за трое суток «разложили по полочкам» 65% экранных записей 74-х Игр, практически все 100% с участием Китнисс. Некоторые моменты, такие, как «Огненная купель для Огненной девушки» (и какая сво… придумала такое мерзкое название, найду — придушу своими руками, честное слово!), «сидение на дереве» и те несколько суток, проведенные мною в пещере, на руках Китнисс — мы разобрали каждую секунду, каждое мгновение, и у меня появилась масса вопросов. Я осознал совершенно потрясающую вещь, от которой теперь не могу спокойно спать по ночам — и ранение Китнисс, и моё собственное ранение, из-за которого я остался одноногим калекой в шестнадцать лет, и ВСЁ (ну или почти ВСЁ), по моим громаднейшим подозрениям, было ПОДСТРОЕНО. Кто-то активно пытался убить на 74-х Голодных играх нас с Китнисс! Если узнаешь то, что за три дня узнал я, поневоле станешь параноиком…

И, чего там кривить душой, зная и имея доказательства, что некто пытался влиять на происходящее на Арене и предпринял несколько попыток убить КИТНИСС ЭВЕРДИН, я намереваюсь найти его и УБИТЬ! Милосердным и добрым Мелларком быть я не собираюсь. Только месть!

Плутарх позавчера сделал мне очень дорогой подарок. Мы зашли в самый дорогой и модный магазин мужских аксессуаров, и он подарил мне «персональный Notebook» (автор играет словами: «записная книжка Пита» стоит значительно дороже, чем Blackberry).  — мини-книгу в переплёте из кроваво-красной кожи. Хэвенсби заплатил за неё девять тысяч капитолийских долларов наличными. Но стоимость сведений, уже записанных там, исчисляется миллионами и десятками миллионов долларов. А ведь я исписал всего восемнадцать страниц из четырехсот двадцати восьми!

Я достаю из нагрудного кармана своей Redbook и открываю первую страницу. Что же, начнём, Дамы и Господа. Ночь обещает быть жаркой.

— Итак, весь Капитолий верит, что на Арене всегда остаётся в живых самый достойный трибут, — я намеренно не говорю «побеждает». Им всем предстоит понять, что осознал я, Победитель, — умереть на арене это ещё не самый худший исход. — Но наша уважаемая Супрефектура… — все в зале моментально умолкают, как только я произношу это слово, и наступает гробовая тишина. Что, господа, вам страшно? А ведь я только начал!» Не выдерживаю паузу, не нужно. — Сообщила мне имена гнусных преступников, вот, послушайте.

Я наношу удар не по мошенникам-подчиненным покойного Сенеки Крейна. Они торговали эксклюзивными сведениями с тренировок и, главное, с индивидуальных аттестаций! Последнее, по Уголовному кодексу Панема — тяжкое уголовное преступление, наказуемое десятью годами каторжных работ. Светоний Харп, Домициан Холден, Пелазг О' Майли, Афраний Эдвардс, Сульпиций Рённер, Гонорий Кароне, Сатурнин Лоуренсон, Помпеян Харди, Далматик Критцингер… Как много имён я называю! Но целюсь совсем не в них, тем более, что кто-то из них сейчас уже в бегах, а некоторые, такие как Пульхр Пинки, уже мертвы, мне хочется «зацепить» тех, кто платил и подкупал их! А среди них куча спонсоров Второго дистрикта и лично Катона. Вы попались, господа! Вы играли нечестно. Капитолий будет к Вам очень суров, но Вы это заслужили. Изумление, и я бы даже сказал, обалдевание, я замечаю даже на лицах Олимпии и Цезаря!

— Цезарь, мне понадобится твоя помощь. И помощь мисс Олимпии, — оба кивают в знак согласия: Фликерман настороженно, а девушка с большой радостью. — Я торопился и не знаю точно, какие моменты подготовки трибутов показывают по ТВ. Я просто не в курсе, какие сильные места трибутов предаются всеобщей огласке. Поможете мне? — да, наживку они заглотили. Вперёд, Мелларк! — Возьмём для начала меня самого, какие факты известны зрителям, а, следовательно, легче понять, какие сильные стороны я имею?

— Пит, все довольно просто. Зрители имеют возможность увидеть небольшие отрывки, сценки, как тренируются трибуты. То, что ты крепкий и физически сильный парень, ни для кого секретом не было, — говорит, широко улыбаясь, Цезарь.

В общем-то, так я и предполагал.

— Но тот факт, что я на чемпионате по борьбе Первой школы дистрикта Двенадцать занял второе место, победил семерых и уступил только моему старшему брату Раю, а он на четыре года меня старше, об этом кому-нибудь из присутствующих известно? — задаю лукавый вопрос, ответ мне известен, это подсечка, подстава, мелларковская уловка.

Все застыли с удивленными физиономиями. Этот факт просто никому не продали. Распорядитель Афраний Эдвардс не сумел найти на него покупателя, запросил слишком много, сто пятьдесят тысяч. Боялся продешевить, а в итоге — сам остался с носом. Жулик!

— А за что я получил восемь баллов, кто-нибудь знает? — вторая часть уловки Мелларка. Нет, никто не должен этого знать, Домициан Холден не предпринимал ни единой попытки продать эту информацию. Просто моё признание в любви в прямом эфире сделало её ценовую привлекательность равной нулю. Зато он «загнал» за двести восемьдесят тысяч «индивидуалку» Цепа и за семьдесят пять тысяч — «индивидуалку» Кэнзи, хромого мальчика из Десятого, который набрал шесть баллов. Домициан сбежал четыре дня назад, и Супрефектуре никак не удаётся взять след — умеет прятаться господин распорядитель!

— Нет, Пит, — как-то нерешительно говорит мне Олимпия. Никто этого не знал и не знает, только распорядители… Неужели она почувствовала подвох? Не может такого быть! Как?!

— Выходит, мои сильные стороны так и остались неизвестными, — с нарочито наивной маской на лице заявляю во всеуслышание. И напрасно, потому что мгновенно получаю «щелбан по носу» от Фликермана и Олимпии!

— Пит, умоляю тебя, только без этой твоей ложной скромности. Твои замечательные бойцовские качества — это вообще не главное, — ведущий отмахивается рукой. — Дамы и господа! Мистер Мелларк — великий и лукавый хитрец, но кого он пытается обмануть? Весь Панем слышал как он, вот на этом самом месте, полгода назад вселил в наши сердца любовь к Огненной девушке, Китнисс Эвердин, мы полюбили её всем сердцем, а почему? Потому что ты, Пит, так захотел, умение убедить кого угодно в чем угодно — вот главное оружие мистера Пита Мелларка, правильно?

Зал одобрительно гудит, а мой костюм, волшебный электрический костюм Порции и Цинны, окрашивается в салатный свет, а всяческий треск и электрические помехи полностью прекращаются.

— Пит, за эту самую способность моя мама первой и увидела в тебя Победителя. Сильного и несгибаемого, способного на подвиг! Достойнейшего! И я поставила все наши деньги! — воодушевленно произносит Олимпия, в её голубых глазах читается искреннее негодование.

И мне очень стыдно: «Ты заигрался, Мелларк. Достаточно, — говорит мне внутренний голос. — Исправляйся. Немедленно!» Но то, что девушка старательно избегает называть сумму ставки на Пита Мелларка, я, конечно, замечаю!

— За эту способность — убеждать и видеть ситуацию шире, чем другие люди, именно за это президент и поручил именно тебе ответственное дело расследования чудовищных злоупотреблений распорядителей Игр, — нравоучительным тоном произносит Цезарь. И зал начинает любить меня — горячо, самоотверженно. Кажется, скоро они потребуют от меня взаимности.

«Хорошо, достаточно, приступим к аперитиву, господа. Приятного отравления секретами Голодных Игр, Капитолий!» — ехидно думается мне.

— Распорядитель Помпеян Харди продал все сведения с индивидуальной аттестации Катона Уилльямса посреднику, известному мне как «Волк». И получил за эту преступную сделку триста восемьдесят восемь тысяч. Светоний Харп продал полную запись индивидуальной аттестации Мирты Джонс из Второго за двести девяноста тысяч некоему «господину Грину». Харп же продал полное досье на Диадему Ленгтон за двести семнадцать тысяч и в результате ставки на нее значительно уменьшились. Полная запись индивидуальной аттестации Марвела Гекльберри была продана заблаговременно, это известно из записи разговора Пелазга О' Майли с мистером Гиероном Сарториусом, — я впервые открыто называю имя спонсора и ступаю на очень зыбкую почву, но меня захватывает азарт, кураж. Вот что значит три недели провести на Арене Голодных Игр — научишься рисковать, как никто другой. Я чувствую чуткий прилив адреналина в крови.

— Мистер Сарториус — известный и уважаемый человек в Капитолии, постоянный спонсор на Голодных Играх. Именно Первого дистрикта. Приобретение сведений с «индивидуальных аттестаций» — это уголовное преступление, дамы и господа, но мотив очевиден — помочь «своему дистрикту», — сглаживает острый угол Цезарь.

Но, похоже, только Цезарю это «очевидно» — зал недовольно гудит, начинаются гневные выкрики с мест: «Позор!», «Мерзавцы», «Оторвать им ноги и руки!». Но больше всего мне «приглянулся» выкрик одного молодого человека с синими бровями: «Пусть Вергилий сам отправляется на Арену вместе со всеми Волками и Гринами!»

Капитолий недоволен. Игра начинается

Зал разогревается, градус напряжения растёт. Именно это мне и нужно. Я добавляю из моей «красной записной книжки» факты: что Супрефектура «поймала» некоего маклера Овидия Шиддлтона на махинации — он перекупал ставки на трибутов во время Игр (это строжайше запрещено), его сообщники из числа операторов Базы данных ставок меняли имена трибутов и суммы ставок, за одно изменения получая «твёрдую ставку» — 100 тысяч долларов. Как бы случайно я обмолвился, что заказчик Шиддлтона желал поменять ставку с Катона на Китнисс. После чего зал распаляется ещё пуще, но полный кавардак и беспорядки мне не сейчас ни к чему (то-то Фликерман побледнел, и в его глазах застыл ужас, того гляди — грохнется в обморок). И я, следуя моему коварному плану, говорю:

— Дамы и господа! А кто-нибудь из присутствующих в зале знает, за что получила Одиннадцать баллов Китнисс Эвердин, Огненная девушка? — нет, господа, бунта сегодня не будет, он ещё не созрел. Недостаточно высушены дрова и подготовлена почва, но я над этим работаю! Зал моментально меняет свое настроение — гнев и суматоха моментально превращается в дичайшую заинтересованность. Все хотят знать, но (в этом я уверен на все 100) правильный ответ никому не известен. Потому, что его цена — 15 миллионов долларов, если верить записям в личном деле Китнисс Эвердин! Его я извлёк из служебного сейфа Сенеки Крейна, который фиксировал абсолютно все «шалости» своих подчиненных. Этот факт меня очень смутил: откуда он всё узнавал и зачем ему всё это было нужно?! Все бумаги были в кабинете, ныне принадлежащему Плутарху, который после небольших колебаний разрешил обнародовать историю, но сначала от страха словно сел в чашу с пуншем. Ему очень не хотелось соглашаться, но я нашёл нужные аргументы, чтобы использовать «индивидуалку» Китнисс в борьбе против президента Кориолана Сноу. Ненависть пересилила в душе Хевенсби опасность, что на пару дней он превратится в клоуна. Ведь всё скоро забудется.

А вот разрешение самой Китнисс на обнародование я не получил. Невозможно. Придется рискнуть. Не в первый раз!

Зрители никак не желают успокаиваться, агрессии стало меньше, но они желают поделиться всеми слухами, которыми полнился Капитолий во время 74-х Игр: «За что Огненная девушка получила одиннадцать баллов?» И от этих слухов у меня начинают вянуть уши: «Она соорудила из мечей, копей и топоров смертельную ловушку» (на кого, любопытно, на профи-Великана, ростом два метра?), «Огненная девушка метала на аттестации молнии из глаз» (оригинально), «Она метала кинжалы с завязанными глазами»(вернусь домой — расскажу Китнисс, посмеёмся вместе), «Стреляла из лука в яблоко»…

ЧТО?!

Я реагирую слишком бурно: резко наклоняюсь вперёд, глаза ищут человека, выкрикнувшего слова, которые никто не должен был сказать. Никто! И конечно, мой костюм мгновенно начинает окрашиваться в розовый цвет, опять появляется электрический треск. Весьма сильный. Но мне совершенно не до того: я нахожу глазами говорившего, он во втором ряду.

А! Этого молодого человека лет двадцати пяти я вижу не впервые. Третий раз, если точнее: сначала на Параде Трибутов, он так громко кричал и бурно жестикулировал во время нашего с Китнисс проезда на колеснице, с таким пылом, что я его запомнил. А во второй раз он появился на коронации, также на зрительских трибунах. Кричал громче всех, кажется:

— Китнисс! Китнисс! Китнисс!

Яснее ясного, этот парень — самый преданный из преданнейших фанатов Огненной девушки. Он и сейчас крайне возбуждён, моментально попадает в центр внимания, огни прожекторов сфокусируется на его фигуре, он стоит, гордо подняв голову, и я слышу голос Фликермана:

— Микрофон, дайте микрофон господину во втором ряду! — дождавшись, чтобы он мог ответить, Цезарь задаёт ему вопрос в лоб. — Назовите ваше имя.

— Ульпиан Ларго к твоим услугам, Цезарь! — а он тот ещё нахал! Моё настроение поднимается, а электрический треск стихает.

Ульпиан одет как истинный капитолиец, он и щеголь, но признаю: его иссиня-чёрная жилетка, синяя рубашка, воротник, украшенный языками пламени (ясно, что в честь его кумира — Огненной девушки), аккуратно подстриженные чёрные усики и бакенбарды — свидетельства утонченного и тщательно выработанного стиля. К тому же, лицо у него отнюдь неглупое, а мимика — живая.

Олимпия смотрит на Ларго с удивлением, и я бы сказал, с осуждением. Ясно — этот тип мужчин не в её вкусе. В её, совсем даже не пустой, голове есть твёрдое, как камень из Второго дистрикта, мнение о главных и основных качествах, которыми должен обладать мужчина — такт и безупречное воспитание, и, конечно, как недостижимый идеал — скромность! В Капитолии?! Ларго всего этого лишён, он вступает в диалог с Цезарем (я, пораженный, пока помалкиваю), он активно жестикулирует, рассказывает Всему Панему, что существует «Клуб самых верных поклонников Огненной Девушки» (кто бы сомневался), что они каждый день делятся новостями посредством личного коммуникатора. Что дней семь-восемь назад некий поклонник ОД по кличке «Сын Грома» сообщил всем-всем-всем, что ему удалось («каким-то чудом») узнать пикантную деталь с «индивидуалки» (их показывают по ТВ лишь спустя пару лет) ОД — (дословно):

— Конечно, она стреляла из лука, но не по мишеням, это слишком просто для неё. Она надела на пику яблоко и попала в него со ста шагов! А потом повторила этот выстрел с еще большего расстояния, с двухсот шагов. Распорядители были просто шокирована её меткостью (последняя фраза единственная, которая является не выдумкой, а истинной правдой).

И тогда я понимаю простую вещь: это мой шанс, сейчас я это сделаю, я нанесу Капитолию удар чудовищной силы и мощи — я поражу его сердце. Я, конечно, не Китнисс Эвердин, но… с кем поведёшься, от того и наберешься! Ваш выход, господин разоблачитель!

— Дамы и господа! Приготовьтесь к маленькому чуду, — я в силах не только разрушать, но и творить чудеса, если мне разрешает президент Сноу. — Цезарь, я пришёл в студию, захватив запись индивидуальной аттестации Китнисс Эвердин!

Зал охает. Застывает, как статуя, и Ульпиан Ларго. Застывает с открытым ртом и широко распахнутыми глазами.

— Пит, подожди! Это же не разрешено правилами. Не слишком ли рано для демонстрации? — пытается остановить (или предупредить) меня Фликерман, но я приготовился и к отражению этого аргумента:

— Цезарь, причин для беспокойства нет. Президент Сноу разрешил мне это сделать, — заявляю я на весь Панем.

Конечно, это правда, я бы никогда не осмелился на это без его разрешения: у меня есть голова на плечах, и она мне ещё пригодится! Сноу приказал лишь не акцентировать излишнее внимание на дерзости Огненной девушки, лица насмерть перепуганных распорядителей президент рекомендовал не показывать крупным планом, отметив, что большая часть из них — жулики и преступники, находящиеся сейчас в бегах. Но все равно, нельзя показывать систему власти в уничтожающем основы ключе. Распорядители — часть государственной машины. «Будьте осторожнее, мистер Мелларк, я на вас рассчитываю. Вы мне нравитесь, берегите себя!» — сказал мне Сноу. И зловеще улыбнулся. Ненавижу, когда Сноу улыбается, у меня каждый раз начинает дико болеть затылок. Жуткая боль!

За нашими спинами возникает телепроэкция. Представление начинается…

POV Пита Мелларка

Фликерман смотрит на меня обиженно и возмущённо, как бы говоря: «Ну, Мелларк, ты и наглец, однако! Имей совесть, это моё Шоу!»

А затем глаза Цезаря, Олимпии и тысячи ста сорока трёх зрителей превращаются в большие блюдца: сначала возникает огромнейшая, пять метров в высоту и восемь в ширину, голографическая проекция. Фокус в том, что она двусторонняя, зеркальная, и теперь мы — Цезарь, Олимпия и я, видим только её, зрители скрыты от нас голограммой, на которой сейчас возникает щуплая, невысокая девчонка с тёмной косой и крайне решительной физиономией. И зрители не видят нас. Они видят Китнисс! Дальние ряды не успевают возмутиться, что Огненную девушку им совсем не разглядеть — прямо у них перед носом возникает вторая голограмма, тех же циклопических размеров. От неожиданности несколько зрительниц громко вскрикивают во весь голос. Всё потому, что зрелище на самом деле потрясающее — пятиметровая фигура Китнисс Эвердин, Огненной девушки, прямо в этой студии!

Все до мелочей придумано: Крессида и Мессала четыре часа бились над планом этого зрелища! Точнее, Крессида, Мессала и мы с Плутархом.

* * *

А началось всё вчера вечером, после того, как мне удалось-таки уговорить Хевенсби показать выстрел Китнисс всему Панему. Великая авантюра, честное слово, но мне так хотелось сделать Китнисс «большой подарок»! Особенный.

— Я уже согласовал всё в президентском дворце. Сноу запретил акцентировать внимание зрителей на… м-м-м… нелояльности Китнисс, — Плутарх слышит, что я прилежно постигаю «птичий язык» капитолийцев, и довольно усмехается. — Ещё наказал не показывать крупным планом насмерть перепуганные лица распорядителей.

«Представьте всё, как заранее продуманный, а не спонтанный поступок мисс Эвердин. Она справедливо возмущена, сердится, а затем совершает выстрел. Один-единственный. Но просто ювелирной точности. Всё продумано заранее — Вами, мистер Мелларк и мистером Эбернети. Никаких случайностей! Первая Лучница Панема указывает распорядителям на их некомпетентность. И это, как бы, намек на Ваше будущее расследование», — цитирую я слова Сноу, сказанные мне сегодня утром.

— Ладно! — сдаётся Плутарх, как-то очень странно улыбается и через пять минут уходит, оставив меня разбираться с первой ночью профи в лагере.

Глаза лезут на лоб: я узнаю нечто совершенно невероятное — оказывается, меня во сне пыталась убить Мирта! Но ей помешали. Буквально в последний момент. Марвел, непонятно зачем следивший за ней в четыре часа ночи! Он перебудил всех профи громким воплем в ночи. Я тогда ещё подумал, что Первый не такой урод, как тот же Катон! Нервы шалят, и от содеянного совесть начинает беспокоить. Вот и вопит во сне. Но, оказывается, он не дал Второй меня зарезать! У меня от страха волосы шевелятся на голове — никогда не можешь знать заранее, где и когда тебя может подстерегать смерть!

Вскоре Плутарх возвращается, и не один…

— Мессала, Крессида, проходите, будьте как дома. Позвольте представить вам величайшего по части убеждения в своей правоте человека — мистера Пита Мелларка! — затем он обращается ко мне, говорит серьезно, но его тонкие губы еще сильнее растягиваются в хитрейшей улыбке, которую я только встречал в этой жизни. — Перед тобой — самый молодой в истории Шоу Цезаря режиссер, Крессида Спаун!

Вслед за ним входят двое молодых людей, юношу я вижу впервые, а вот девушку уже встречал. И она моментально завладевает всем моим вниманием…

В прошлом году, в нашей пекарне, сразу после Жатвы я продал ей торт, от которого только что отказался глава миротворцев Крей! Сие грозило мне крайне серьёзными неприятностями от матери! Ведь именно я украшал тот злополучный торт, папа его испек, а я уже доводил до ума. Крею показалось, что «слишком много жёлтого крема». Моего желтого крема! То был исключительно мой выбор! И, вернувшись из мэрии, моя матушка учинила бы мне настолько жестокую порку, на какую только способна!

Но в пекарню вошла эта высокая и худощавая девушка, капитолийка, я это сразу понял по татуировке на правой части её черепа. Капитолийка после Жатвы в дистрикте Двенадцать может быть только из телевизионной группы. Она посмотрела на меня и сказала лишь одну фразу:

— Какой прекрасный тортик, я его беру!

И теперь я должен как-нибудь её отблагодарить! Ведь она в прямом смысле слова спасла мою шкуру в прошлом году!

— Очень приятно познакомится с Вами, мистер Мелларк! — говорит девушка. Блондинка, подозрительно волевой для уроженки Капитолия подбородок. Решительная! Я ещё тогда это заметил. И тут она огорошивает меня своим заявлением: — Извините, но вашей поклонницей я не являюсь. Я болела за маленькую девочку из Одиннадцатого.

— За Руту? — спрашиваю её, и моя нижняя челюсть падает на пол.

— Не только болела, но и помогала кое-чем, — с лукавой улыбкой говорит бывший начальник тайной полиции Панема, а девушка резко бледнеет, открывает рот, не зная, что ей ответить, но её выручает молодой человек:

— Так мы все помогали. И мистер Одэйр! А также…

Хевенсби быстро его перебивает и весело хохочет:

— Мессала, ни слова больше, это же наша маленькая тайна!

А я, как полный идиот, хлопаю ресницами и ищу на полу свою челюсть. Что еще за тайны?! И какое отношение, спрашивается, ко всему этому может иметь Финник Одэйр?! Победитель из морского дистрикта, лицо которого в Панеме знает каждая собака!

Впрочем, в этот миг я начинаю догадываться, что мистер Хевенсби и сам активнейше вмешивался и влиял на события «Под Куполом». В первую очередь, в плане помощи низкорейтинговым трибутам. Позже я узнаю, что под его руководством действовала целая группа единомышленников, «Группа Плутарха». Но я слишком явно нарушаю хронологический порядок своего повествования. Вернусь к прерванному рассказу:

Я узнаю, что Крессида стала режиссером Шоу Цезаря всего два месяца назад, по её смущению (официально она всего лишь стажёр) я понимаю, что этот карьерный взлет — дело рук Плутарха. Она рассказывает мне, что целых шесть лет работала в группе, которая снимала в дистриктах сюжеты для вечерних новостей. Упоминает, что оказывалась свидетелем беспорядков. Затем Крессида начинает говорить про миротворцев, и как только она произносит слово «жестокость», Плутарх как бы нечаянно роняет со стола лист бумаги. Всё ясно — господин Полицейский напоминает про «красную линию», за которой начинается… Измена! Крессида хмурится, поджимает губы и волком смотрит на Хевенсби, а у меня рождается подозрение, что именно за дерзкий нрав и склонность к «изменническим словам» Плутарх и взял её под свою защиту. Специально. Она ему зачем-то нужна! Крайне любопытно. Тайны-тайны-тайны. Кто же вы, мистер Плутарх Хевенсби?!

Ещё большую ясность о характере и бесстрашии этой леди вносит её рассказ о работе в дистриктах:

— Два года назад, когда мы снимали в Третьем Дистрикте во время Тура Победителей. Какой-то мальчишка запустил в меня камень. Пришлось резко пригнуться. Ладно ещё, он явно не был метким, — безэмоционально, как-то буднично, по-деловому рассказывает Крессида. Я же отмечаю про себя: «Ну и ну, как раз тот случай — внешний вид в точности соответствует характеру! Неимоверно смелая девушка!»

Затем я рассказываю, что задумал, и опять Крессида меня не разочаровывает — она, мгновенно уловив суть, произносит:

— План хороший! Но все зрители должны это увидеть, иначе произойдёт вспышка недовольства. Хотя, — она ненадолго задумывается, — где-то я слышала, есть такая технология, надо узнать… — Крессида резко встаёт и уходит.

Я продолжаю делиться своим замыслом, но теперь уже с её помощником, Мессалой. Он не намного старше меня, коренной капитолиец, это заметно по его выговору. Я узнаю, что он на 72-х играх и перед 73-ими (потом его перевели под начало Крессиды, помощником режиссёра) работал в техническом подразделении Управления проведением Голодных игр. А я уже знаю, что, в частности, оно отвечает за все спецэффекты на Играх. «Какая невероятная удача! — думаю с воодушевлением. — Сейчас попробую проверить одну мою гипотезу!». И начинается — я сразу переключаюсь с подсчёта серебренных колец на ушах Мессалы на куда более интересные материи. Разговор становится предельно конкретен и серьёзен.

— Пожар на Арене! — воодушевлённо начинаю я. — Он показался мне чем-то выдающимся. Я не разбираюсь в технических вопросах, но что видел сам: подвернул лодыжку и отстал от профи я именно тогда, когда появились огненные шары. Признаюсь, даже на расстоянии, это было очень страшно. Такие мощные взрывы!

После чего мы втроём, Плутарх молчит и не перебивает меня, начинаем изучение «Огненного фейерверка». Мессала сразу замечает важнейшую деталь:

— Мистер Пит! А в плане, утвержденном накануне Игр мистером Крейном, «огненный пожар» прописан? Когда я здесь работал, это делалось в обязательном порядке. Очень странно!

Мы с Плутархом идём к сейфу Сенеки Крейна, и выясняются очень интересные вещи: бардак всеобщий, в Генеральном плане ничего не говорится. Долго ищем и находим сведения: «фейерверк» — новация, предложенная на четвёртый час Игр распорядителем Требонием Роксбери. Это точно была импровизация. Сразу видно: всё спланировано в спешке, как говорится — на коленке. Хевенсби хмурится. Такое ощущение, что он совершенно не в курсе. Эскиз «фейерверка» находится моментально. В глаза бросается то, как ненатурально и подозрительно все спроектировано. План никакой, это очевидно даже мне. Плутарх скрипит зубами, он очень недоволен. А Мессала? Да у него просто глаза лезут на лоб, и он восклицает:

— Что за дилетант это разрабатывал? Все расчёты неправильные. Математически — полная чушь! А зачем такие мощные заряды? Он что, планировал сжечь всю Арену? Как вообще уцелели оставшиеся в живых трибуты? Всё выглядит как-то очень странно. В плане, утвержденном главой распорядителей, на этом месте должен был дождь. Обычный дождь. У меня такое ощущение, мистер Пит, что НЕКТО дал специальное задание Роксбери срочно устроить на Арене «какое-нибудь опасное представление». Он делал всё в страшной спешке, поэтому и рассчитал всё абсолютно неправильно — заряды надо было делать маломощными, а прицельную дальность должны были тщательно вычислить! На 73-х играх было… — он заикается, наверное, осознаёт, что мне, участнику и очевидцу, будет крайне неприятно слушать про то, как нужно правильно делать огненные заряды для убийств. Плутарх Хевенсби ни на секунду не позволяет повиснуть неловкой паузе:

— Так, сейчас установим, где был в этот момент Сенека Крейн. Его подпись отсутствует на техзадании, — говорит недовольный Плутарх, отходит к своему письменному столу, что-то проверяет, кому-то звонит, и, наконец, возвращается к нам. — Так-так, готово. Как мы и думали, Сенека тут ни при чём. Его не было больше получаса, он разговаривал с женой.

Что-то может происходить на арене без команды и даже в отсутствие главного? Мне казалось, такое невозможно. Дальше — больше, начинают всплывать весьма щекотливые моменты:

— Мистер Пит! Ну, а что, если целью было убить Эвердин? Тогда другое дело, очень мощные заряды — идеальный способ. Технически, это очень необычное исполнение, для спецэффектов делаются маленькие заряды. Первый раз вижу такое на Арене!

— Да, молодой человек, неожиданно! — неодобрительно качает головой Хевенсби. — Зачем кому бы то ни было убивать Огненную девушку?!

— Катону! Или его спонсорам! — я моментально подхватываю мысль Мессалы.

—  Пит! Постой, не надо сразу сыпать обвинениями! Надо во всём разобраться, — говорит бывший глава тайной полиции. Но затем, отрицательно покачав головой, добавляет: — Однако, логика в твоих словах все же есть. Смерть Эвердин выгодна, в первую очередь, трибуту с самым высоким рейтингом — Катону Уильямсу. Надо все проверить! А этот распорядитель, Роксбери, по сводке Супрефектуры, пропал без вести уже давно, ещё до вашей с Китнисс коронации…

В эту минуту возвращается очень довольная Крессида с каким-то планшетом и белым проводом в руках. Она слышит наши рассуждения и произносит:

— Убить Китнисс Эвердин? Надо же, кто до этого додумался? Неужели Папирий? Кто бы мог подумать?! — она игнорирует гневный взгляд Плутарха и бесстрашно продолжает: — Если не приведи… в Городе пойдут разговоры. Фанаты «Огненной девушки» — публика невоздержанная, разбитыми витринами и стеклами не обойдётся, будет Бунт.

Крессида будто читает мои мысли, и от этого у меня начинает со страшной силой болеть затылок. А Плутарх, очень недовольный Плутарх, громко восклицает:

— Вот именно! А ну-ка все! Ни слова больше! Достаточно! Я сам позвоню в Супрефектуру, пока не поздно. И Маркусу тоже. А то наговорили вы тут! Волну необходимо гасить в самом начале. Мессала, Крессида, вам обоим выговор. Строгий выговор! От меня лично! Завтра первое интервью Пита, я вас позвал, чтобы помочь реализовать его замысел, который уже одобрил президент. Хватит отсебятины! За дело!

И это правда. В тот момент Плутарх не дал разжечься моей подозрительности и мстительным мыслям. «Убить Китнисс?!» — для меня это даже больше, чем «красная тряпка». Значительно хуже. Однако, получив косвенные доказательства, я уже не мог и не хотел останавливаться. К тому же, имя Папирия Марчанда уже было произнесено.

* * *

Да, мой безумный замысел оправдался на все сто! Капитолий увидел в прямом эфире дерзкий и самоотверженный выстрел Китнисс буквально в полутора дюймах от носа Сенеки Крейна, трёх — от спины Светония Харпа, и семи — от головы Фабриция Биллингтона. Шок и радость зала ощущается даже в воздухе.

(Примечание автора: Рассказ Пита о его впечатлениях и чувствах во время показа выстрела Китнисс будет в следующей, Шестой части, главы)

Я аккуратно следовал приказу президента Сноу: авторами всего этого великолепия назначил самого себя и Хеймитча. Это было «линией защиты», на случай, если всё-таки истинная причина всплывёт: кто-нибудь, обладающим воображением и толикой здравого смысла (впрочем, последнего в Капитолии днём с огнём не сыскать) поймёт, что поступок Китнисс Эвердин был совсем не детской непосредственностью, дерзостью и обидой Девочки с луком, а отражением Отчаяния, страшной Ненависти и океана Гнева, который плещется вокруг Капитолия во всех дистриктах, не считая Первого и Второго. Ягоды морника, да и и кадры, в которых я комментирую «отличнейший, с долей хитрости, поступок», лишь раздувает над этим океаном штормовой ветер.

Признаюсь, до этого, да и после, я слишком мало думал о чём-то, помимо желания положить Капитолий в ногам Китнисс! Но я всё рассчитал правильно: знаменитый выстрел «Великолепной Китнисс» снискал ей бешеную, сумасшедшую, раз в двадцать больше, чем до того, славу и популярность! Я слышу крики и несмолкающую овацию в тот самый момент, когда гигантская фигура Китнисс, застывшая прямо в воздухе, произносит, очень недовольная и красная от возбуждения и ярости:

— Спасибо за внимание! — и она, без спросу, почти бегом, удаляется.

— Браво! Браво! Да здравствует самая смелая и самая меткая Лучница Панема, «Огненная девушка»! — из первого ряда громко скандирует, практически кричит в полный голос какая-то женщина средних лет в сине-фиолетовом платье и меховой, безумно дорогой накидке на обнаженных плечах.

«Даже миллионеры любят тебя, Китнисс!» — смеюсь я про себя, а затем выхожу на поклон, как только голограмма исчезает, и зал аплодирует мне. Стоя. Тысяча с небольшим человек аплодирует юноше, которому пришло в голову эта замечательнейшая во всех смыслах идея.

Вместо «шишек» мне достаются овации, дополнительная известность и популярность. Какая-то девочка («а ей не пора ли спать, ведь наступила ночь?!» — успеваю отметить про себя) семи или восьми лет от роду, в каком-то белоснежном с невообразимым количеством кружев платье, дарит мне огромный букет белых и жёлтых лилий. На её лице я замечаю облегчение и догадываюсь, что дотащить несколько десятков футов до сцены этот букет-гигант ей стоило громадных усилий.

Зал ревёт, стонет и затапливает всё моё естество волной обожания и чистого, как первый весенний подснежник в дистрикте Двенадцать, счастья.

Выходит так, что моими стараниями дерзость и необдуманность поступка Китнисс для Капитолия превращается в культ. Она — теперь несравненная Лучница, Героиня, которую все боготворят. Каждый её поступок вне критики.

«Теперь я спокоен, президент Сноу не посмеет тронуть Китнисс даже пальцем и будет сдувать с нее пылинки. А её семья, Мелларки, Гейл Хоторн и весь Двенадцатый дистрикт наконец-то будут в безопасности! Ведь теперь «наказать» ее за морник, за брошенный вызов, при такой немыслимой популярности, для Сноу — просто самоубийство! Это ясно, как день. Такая любовь, такое обожание Капитолия… Теперь она — неприкосновенна!» — с облегчением думаю, практически оглохший от криков восторженной капитолийской толпы. Только это заботит меня в эту самую секунду.

Но я и не подозреваю, что думают сейчас обо всём этом жители дистриктов, что они чувствуют. Верно, радость, воодушевление, нарастающие Гнев и Ярость!

Такова их естественная реакция на то, что показал им я.

Но всему — свое время. У меня сейчас совершенно другие проблемы, о которых я даже не догадываюсь. Но мне уже выдан «страховой полис» не просто «Несчастного влюбленного» из Двенадцатого, не просто возлюбленного Китнисс, а «Единомышленника» и «того самого сына пекаря, который придумал, надоумил Китнисс Эвердин выстрелить в ненавистных капитолийцев, напугав их всех до чёртиков». Теперь я тоже — «Бунтовщик»!

Шоу заканчивается. Зрители никак не могут успокоиться, такое грандиозное впечатление произвёл на них выстрел «в яблочко» несравненной и обожаемой отныне всеми жителями Панема, «Огненной девушки». Я же сейчас — её вторая половина, сын пекаря, которого она выбрала, спасла от смерти на Арене, откуда возвращается только один. Но Первое правило Голодных игр отныне разрушилось. Оно пало.

Наконец мне удаётся добраться до кулис. Я очень не хочу, чтобы Олимпия пропала. Мой невероятный костюм бережно снимают, я хочу поблагодарить Порцию, но нет, неудача, она уже уехала домой. Я выхожу в так называемый Гиацинтовый вестибюль и вижу Олимпию, она как раз собирается домой. Рядом с ней стоит Цезарь. Я подхожу и говорю девушке:

— Мисс Олимпия, я хочу сделать кое-что для Вас, — она смотрит на меня с непониманием, и я продолжаю: — Ваш выигрыш, вы не получили его полностью, это кража! Но я хочу восстановить справедливость.

— Пит! Мне не нужны эти деньги. Я больше никогда не буду делать ставки на Голодных играх! Ты открыл мне глаза. Я поняла, как все это омерзительно. Нет, не самый достойный побеждает. Все это неправда. Всё ужасно, даже нет слов. Но ты жив, и это главное!

Она потрясена и говорит сбивчиво. Я понимаю, что девушка расстроена в крайней степени.

«Ты сам хотел, чтобы так было! Так нужно! Они должны понять и осознать. Она первая очнулась, но дальше будет хуже, значительно хуже! Потому что не все такие искренние и чистые душой, как эта девушка! Вот только ты обязан не допустить, чтобы она снова стала нищей!» — пронзает меня мысль. Я спрашиваю её фамилию, она отвечает — Бэкон. И, хотя она не хочет говорить место работы, я всё же узнаю, что Олимпия — воспитатель в детском саду на окраине Капитолия.

А затем Цезарь задаёт ей один очень личный вопрос:

— Мисс Бэкон! Вы так и не сказали сумму ставки, которую вы сделали на Пита! Скажите мне по большому секрету, я клянусь оставить это в тайне. Никто не узнает, даже Пит. Да-да, Мелларк, и ты тоже!

Олимпия, я совершенно не представляю почему, соглашается на это сомнительное, по моему мнению, предложение Фликермана и, склонившись к самому его уху, шепчет несколько слов. Губы Цезаря растягиваются в снисходительной улыбке, даже младенцу понятно, сумма ставки совершенно ничтожна. Он наклоняет голову и, напоследок, даёт ей довольно мудрый совет:

— Не отказываетесь от выигрыша. Пит — не тот молодой человек, который нарушает своё слово, особенно, если оно дано девушке! Деньгам можно найти достойное применение, не так ли?

Невероятно, но факт — сентенция Фликермана заставляет поколебаться железную решимость Олимпии отказаться от любых денег, происхождение которых — Голодные игры!

— До свидания, мистер Пит Мелларк! С нетерпением буду ждать нашей новой встречи. Есть гости, особенные гости, ради которых почти тридцать лет назад я придумал это Шоу. Ради тебя и таких людей, как ты! — выдаёт неожиданную речь Цезарь Фликерман, и я краснею. Потому что его слова очень сильно меня смущают.

— Спокойной ночи, Цезарь! — раскланиваюсь с Фликерманом и провожаю глазами уходящую Олимпию. Мои представления о капитолийках треснули, чего не скажешь о клокочущих в груди чувствах: гнев на «любителей и зрителей Голодных игр» стал только сильнее. Хорошо, что фантастический костюм больше не на мне — иногда, увы, свои истинные чувства и мысли полезно скрыть.

Выхожу в вестибюль и вижу, как Цинна говорит о чём-то с миротворцем. Они явно знакомы. Физиономия миротворца не глупая. «Ничего себе!» — автоматически отмечаю про себя. Стилист знаками просит меня подойти.

Высокорослый миротворец, светловолосый, в безукоризненно белоснежной униформе, заметив меня, не отводит взгляда. «Ему что-то от меня надо. Но что? Быть может, я все-таки навлек на себя гнев Сноу?» — успеваю подумать я. Первое вскоре окажется правдой, а во втором, к моему счастью, я ошибся. В корне.

— Мистер Мелларк! Разрешите представится — Капрал Особого подразделения, Ларций. Отныне я буду вашим личным телохранителем, — исключительно сильно изумляя меня, говорит миротворец, выдерживает паузу и весомо добавляет: — Пожизненно!

Он дает мне прочесть интереснейший документ — «Особое предписание». Из бумаги я узнаю, что этот парень добровольно вызвался всю оставшуюся жизнь служить моим личным телохранителем. Я сразу обращаю внимание на следующий факт — с этого мгновения отдавать ему приказы может только один человек! Не его командир, некий капитан Делагарди, не какие-нибудь генералы миротворцев, и даже президент Сноу не в праве приказывать ему! (Последнее просто поразительно!) Только я!

Безумное изумление! Но и этого оказывается недостаточно — Цинна, который стоит рядом, терпеливо объясняет мне, что, «согласно особому капитолийскому Ритуалу», отныне Ларций и я связаны особыми узами. Он обязан оберегать и защищать мою жизнь. Если я погибну, в том будет виноват он. И вот тогда миротворец-телохранитель будет навеки опозорен. Самое вероятное — как миротворец, потерявший честь, сначала застрелится он сам, потом — его жена и дети. Но главное: отец и мать проклянут его, и память об опозоренном миротворце будет навечно предана забвению. Теперь наши жизни, моя и Ларция, связаны неразрывной, крепкой связью. Клятвой телохранителя-миротворца.

— Пит! Важный момент, слушай меня внимательно, — говорит мне стилист, и я напрягаю свой слух максимально, как только могу. — Очень тебя прошу, не спорь и не перечь ему, если он попросит тебя что-то не делать. Потому, что это будет слишком опасно. Ларций — умный парень и знает свое дело. Отлично знает, но остановить тебя не вправе. А вот отдать за тебя жизнь — обязан! И он сделает это, не задумываясь. А тебе полезно знать, что у Ларция маленькая дочка, ей семь месяцев!

У меня отпадает челюсть, а миротворец укоризненно качает головой и говорит стилисту:

— Цинна!

— Разве я ошибся? Маленькой Публии уже исполнилось восемь месяцев? Ах, прости меня за неточность! Виноват, — с улыбкой отвечает ему Цинна, и мы с Ларцием тоже невольно улыбаемся. Я точно чувствую, как наша обоюдная симпатия рождается в эту самую секунду. Проходит несколько минут, Цинне пора бежать, младшая сестра звонит ему на коммуникатор в виде браслета, который надет на его правой руке, а в это время Ларций говорит мне:

— Мистер Мелларк! Я уполномочен капитаном Делагарди, отвечающим за безопасность всех Победителей Игр, вручить Вам личное оружие и средство специальной правительственной связи.

Он вручает мне тяжелую кобуру с пистолетом, заставляет меня снять пиджак Порции и учит, как надо её носить — на особом ремне, под одеждой, фактически под мышкой, левой, чтобы иметь возможность быстро вытащить оружие правой рукой. Я внимательно слушаю и запоминаю, учусь у него тому, как надо охранять свою жизнь!

«Это для Китнисс, всё ради Китнисс», — повторяю про себя главнейшее заклинание, главное правило Пита Мелларка, самое важное в моей жизни. Новой жизни, которая началась, когда Эффи вытянула из стеклянного шара бумажку с моим именем.

— Ларций, Пит! Мне пора. Сестра просит меня приобрести особые витамины для моей племянницы. Ей сейчас четыре. Я должен бежать, аптека закрывается через пятнадцать минут, — Цинна с виноватым видом прощается с нами обоими и тут же стремглав убегает.

Я засовываю в правое ухо маленький, чёрный, скользкий наушник, с которым я никогда не должен расставаться, как говорит мне миротворец. Увы, я слушаю его вполуха, и, конечно же, очень скоро буду за это жестоко наказан… Хочу задать Ларцию вопрос, давно ли он знаком с стилистом, но не успеваю. Девушка лет пятнадцати, я поначалу думаю, что ей понадобился мой автограф, вручает мне записку со словами:

— Для мистера Мелларка!

Прелестное юное создание с зелеными волосами, в какой-то умопомрачительной курточке, чёрной с зеленоватым переливом, блестящей, как змеиная кожа (!), с золотым Солнцем в в одном ухе, серебряной Луной в другом и кольцом в ноздрях, улыбнувшись мне совсем по-взрослому, грациозно уходит.

Я, пораженный, смотрю ей вслед, только что не открыв от удивления рот: ну и безумный же, манящий-притягательный, словно магнит, это «Город-Светоч», Капитолий, всё-таки. И я не разучился удивляться, почти как мальчишка, после Арены… Пока я заторможенно реагирую, честно признаться, по-идиотски, Ларций читает записку, которую я держу в руках, но способности читать и даже думать, увы, я лишён ещё секунд пять или шесть. Ах, Капитолий, Город тысячи огней! Так, кажется, говорил Цезарь? Метко сказано! Ох, уж эти капитолийки…

Я отмираю и вижу следующую картину: Ларций — мрачнее тучи, даже его лицо потемнело, не отходит от меня ни на шаг, прижимает указательный палец левой руки к уху. И я замечаю маленький чёрный наушник, такой же, какой теперь есть и у меня. Миротворец начинает разговор с невидимым собеседником по имени капитан Делагарди. Ларций в высшей степени встревожен, но собран и, в ещё большей степени, сосредоточен.

«Опасность рядом, значит я обязан действовать. Защищать — мой долг!» — Ларций как-то раз скажет мне об этой фразе из «Кодекса миротворцев Панема». Странно, правда… Миротворцы ведь существуют, чтобы убивать, калечить и притеснять. Но порой то, что нам кажется незыблемым, не совсем то, чем кажется. Странно, правда…

Я одновременно слушаю разговор Ларция с его командиром и читаю ту самую записку. А волосы шевелятся у меня на голове, и в горле появляется тугой комок. Затем всё моё тело охватывает огонь. Пылающий огонь. Гнев, ведь то, что читаю на этом клочке бумаги, начисто выбивает меня из равновесия. Хорошо, что «Электрический костюм Цинны» с меня сняли, иначе прямо сейчас я превратился бы в дикого, полного ненависти, злобы и неистовства «электрического мстителя», а не скромного сына пекаря. Младшего сына.

«Господин Мелларк!

Я хочу обратить Ваше внимание, что делать публично заявления, подобные тем, которые вы только что сделали, опрометчиво и смертельно опасно для жизни. Поостерегитесь! От своего имени, от имени моего клиента, от имени всех друзей Дистрикта Два, я имею честь уведомить Вас, сэр, о неминуемых катастрофических последствиях.

Вы, манипулируя мнениями и симпатиями жителей Капитолия. Своими действиями заставили покойного Сенеку Крейна изменить регламент. Но эти Ваши действия на 74-х Голодных играх не сойдут вам с рук. Слишком глобальные последствия они повлекли. Слишком влиятельные и могущественные люди были потревожены. И сейчас они весьма обеспокоены этими вашими, так называемыми, «разоблачениями». Остановитесь, пока не поздно, мистер Мелларк!

Вы устроили так, что и сами остались в живых, и корону Победителя заполучили для Китнисс Эвердин. Но эта корона, сэр, была предназначена судьбой для мистера Катона Уильямса. Вы даже не представляете себе, что натворили, мистер Пит Мелларк, Господин Разоблачитель!

До скорой встречи. Потому, что Мы намерены, побеспокоив Вас. Получить сатисфакцию и проучить Вас как следует, преподав жестокий урок. Чтобы наперёд Вы знали, какие действия и какие слова в Капитолии не прощаются.

«Волк»

Ларций получает инструкции от своего командира:

— Сэр, опасность первой степени. Боюсь, Мелларк, наступил на мину. «Волк», сэр. Тот самый, о котором говорилось в сводке Супрефектуры. Нет, не думаю, что «эти люди» решили просто припугнуть Мелларка. Конечно, сэр, понял вас, сыграем на опережение. Так точно, сэр, будем ждать группы поддержки. Двадцать минут? Слушаюсь, сэр.

Сначала я покрываюсь горячим потом, а сердце учащенно бьётся. Не потому, что трус. Нет, просто внутри меня нарастает сильнейший гнев. Меня так и трясёт от ярости: «Они же фактически признались, что ради победы Катона были готовы на всё! Чего им стоила попытка убить Китнисс? Сколько-то там десятков тысяч долларов. Грязные деньги. У них же полно грязных денег! Разве ОНИ считали это запредельным? Отнюдь. Девчонка из нищего, отдаленного Двенадцатого дистрикта, из очень бедной семьи, наполовину сирота. «Одиннадцать баллов! Какая наглость! Как она посмела? Вызов! Беспримерная наглость!» Они ни за что не могли допустить, чтобы Эта нищенка победила. Я убеждён, что они «заказали» показательную расправу над «Огненной девушкой» при помощи огненных шаров. Только по чистой случайности Китнисс осталась в живых. Но она сильно обгорела. Я собственными глазами видел её жалкий внешний вид. Но чего я не увидел, так это желания признать своё поражение».

Но затем я покрываюсь липким, очень холодным потом. Потому, что осознаю — от моей правильной реакции сейчас зависит очень многое. Я обязан сохранить трезвость и хладнокровие. Поэтому, сжав зубы, приказываю себе: «Мелларк, у тебя нет морального права расслабляться. ИМ не удастся тебя спровоцировать, ты не поддашься, твоя сильная сторона — здравый смысл! Так будь же здравомыслящим Победителем Голодных игр, Мелларк!»

Я спокоен, совершенно спокоен, ведь сумел пересилить самого себя, думать о мести — под запретом. Потому, что я так решил!

— Мистер Мелларк! Стойте, не сходите с места, прошу Вас! — говорит миротворец и внезапно выясняется — любое его слово становится очень весомым, когда это необходимо. Ларций обладает даром убеждения, вся его фигура, тембр голоса, положение тела — яркое свидетельство этого любопытного и важного для меня факта. Поэтому я не трогаюсь с места. Пламя, гнев, жажда отмщения, безумие — всё это исчезает из моей головы. Он смотрит мне в глаза, обо всём догадывается, и его помощь будет как нельзя кстати сейчас. Ведь он — мой телохранитель. Он не даст мне погибнуть или натворить глупостей. Потому, что это его долг! И я позволяю себе сдержанную, скупую улыбку. И Ларций улыбается мне в ответ. Кажется, мы поняли друг друга.

Мы оба сходимся в том, что покидать Тренировочный центр этой ночью мне нельзя. Охрана Центра надёжна, поэтому, не торопясь, мы идём к лифту, удачно улизнув от толпы фанатов, которых миротворцы понемногу выпроваживают по домам после шоу Цезаря… Нет, пожалуй, все-таки, шоу Цезаря и Пита! По дороге я немного узнаю о моём новом друге. Да, именно друге. Этот миротворец определённо вызывает у меня два чувства. Доверие и симпатию. Вероятно, потому, что у нас с ним, как это не удивительно, много общего. Хотя это выясняется не сразу:

— Я родом из Первого дистрикта, корни моей семьи капитолийские, но гражданства Капитолия у меня нет и не предвидится, — не торопясь, рассказывает миротворец. — Мой дед служил в мэрии долгие годы, сейчас ему семьдесят семь. Папа мой — владелец горнодобывающей компании, не миллионер, но по меркам Первого — человек со средствами. У меня дома добывается золото.

— Золото! Значит, Первый дистрикт — самый богатый и состоятельный во всем Панеме. После Капитолия, — предполагаю я, миротворец скептически улыбается:

— Нет, мистер Мелларк. Самый богатый в стране — Дистрикт Два. Край горцев.Там сосредоточена вся военная мощь Капитолия. А уже затем идут Дистрикты Один и Пять. Но Первому далеко до Второго! Они всегда были богаче нас, во Втором даже налоги ниже, раза в три, никак не меньше. Вторые вечно ноют, что жалование капрала и даже сержанта миротворцев — маленькое, — рассказывает Ларций.

— А какое оно, жалование миротворца? Я лишь знаю, что оно не маленькое, по меркам Дистрикта Двенадцать, — говорю и вспоминаю, что, действительно, миротворцы у меня дома (а они все ходят в пекарню моего отца) частью капитолийцы, частью — горцы Второго. Но я как-то особо не задумывался над этим!

— Усиленный оклад капрала, в месяц — три тысячи долларов. Плюс надбавка за допуск к секретным сведениям — две тысячи триста, плюс — надбавка за выслугу лет. У меня четыре года выслуги — восемьсот. Минус налоги, миротворцы, как и все, платят их, итого — четыре тысячи девятьсот долларов. Много, да? — степенно изрекает Ларций.

Да, далеки реалии Первого дистрикта от Двенадцатого!

— Это очень много! Огромные деньги. Это же семьдесят три тысячи, минус налоги, все равно — почти пятьдесят девять тысяч! Наша пекарня редко показывает доход в восемнадцать тысяч в год, чаще всего — семнадцать тысяч, а бывает и шестнадцать пятьсот выходит. И вот тогда — беда, «генеральный налог» — восемь тысяч. Фиксированная ставка, она не зависит от нашего дохода. А пекарня ведь — одна-единственная на весь дистрикт. У Мелларков конкурентов нет. Все, кто может это себе позволить, покупают хлеб у нас, в иные дни моя мама продает до четырёхсот буханок! — в раздражении я возражаю «богатею-миротворцу».

И внезапно осознаю, насколько теперь все это глупо, устарело и ни о чем вообще не говорит! Как Победитель прошлых игр, на моём личном счёту сейчас лежат триста девятьсот тысяч долларов! И это только суммарный выигрыш Победителя за этот год, в следующем году мне начислят тысяч сто восемьдесят, если не больше. Вот кто уж богач, то это я! Китнисс, я, да Хеймитч! Сказать, что всё это крайне странно, значит — не сказать ничего, — думаю про себя и и мрачнею все сильнее и сильнее.

И чем же я так заслужил своё богатство? Убив 15-летнюю девочку с рыжими волосами и голубыми глазами из Дистрикта Восемь?

Одновременно припоминаю — благополучие нас, Мелларков, всегда достигалось каким образом? В отличии от многих торговых семей, Мелларки никогда не испытывали, как себя помню, серьёзные материальные проблемы! Даже когда другие находились на грани разорения, в «лихие времена» Двенадцатого. Когда каждое утро в «Шлаке» на улицах находили по десятку мертвецов, а то и по два десятка! И лишь мы, Мелларки, да еще мясник Прайс Чеснот, всегда выживали и первыми приходили в себя! Потому, что миротворцы покупают хлеб каждый день. Всегда! У кого еще в дистрикте всегда есть наличные? У мэра, его заместителей, главного ревизора Двенадцатого, Раубба Плейта, и у миротворцев! А последних в Двенадцатом — 369 человек! Так-то, Мелларк!

— Да, хорошенькое мнение обо мне у моего охраняемого. Мистер Пит Мелларк, помощник президента Сноу! Очень большой человек, не видать мне теперь премии в этом месяце, — замогильном голосом говорит Ларций и мне трудно понять, шутит ли он или говорит серьёзно, иронизируя сам над собой. — А я же, получается — богатенький сукин сын из ювелирного дистрикта, бездельник…

— Ничего такого я не говорил! И не думал даже! — удивленно и разочаровано возражаю я. Оправдываюсь! Вот оно как бывает, Мелларк! Не суди о других по себе — сядешь в лужу!

Но времени пообсуждать Ларция, как выясняется, у нас нет. События продолжают накатывать «волна за волной». Все сильнее и сильнее, грозя сбить с ног. Это помощник главы миротворцев у меня дома, Марлоу, так говорит.

Ларций хочет войти в наконец спустившийся лифт, но внезапно поднимает руку к наушнику. Входит внутрь, останавливается, молча слушает собеседника. И, наконец, делает мне знак рукой, чтобы я не входил в лифт — уже ясно, в пентхаус, на двенадцатый этаж, мы не поедем!

И тут впервые оживает наушник для секретной связи у меня самого, и я слышу незнакомый голос:

— Мистер Мелларк! Приветствую вас. Извините за беспокойство. Позвольте представиться, сэр! Я — начальник тайной полиции Панема, который отвечает за наружное и внутреннее наблюдение. Моё имя — Маркус Фронтье. Не поднимайтесь на двенадцатый этаж! Это небезопасно. Будьте внизу, на первом, и оставайтесь на связи, — он отключается.

Таким образом, Ларций и я узнаем новости одновременно. Но я — из куда более «компетентного источника».

POV Пита Мелларка

— Фронтье? Быстро же они «проснулись». Впрочем, тайная полиция — серьезная контора, работает как часы. Случись что с Вами, с него президент с первого голову снимет. Хотя, дело не только в этом, Фронтье — правая рука Плутарха Хэвенсби, а он из нашей партии — «жёлтых», так называют «Друзей Первого дистрикта», — говорит мне Ларций, мы ждём новостей от «группы зачистки и контроля» Особого подразделения, которая проверяет пентхаус.

— Меня очень интересует один вопрос! Партии в Капитолии. Мне поскорее нужно научиться разбираться во всем этом, нужно понять, причём во всех подробностях. Я наступил на ногу «Друзьям Второго Дистрикта», результат налицо, — обеспокоено отвечаю. Мы с ним сидим на первом этаже, в кабинете распорядителя, отвечающего на Играх за температуру воздуха на Арене. Многие распорядители сейчас в бегах, так что большинство помещений работников Центра пустуют и заперты на замок. Но ради меня начальник охраны на первом этаже, лейтенант-миротворец, открыл один из кабинетов. Мы с Ларцием пьем бодрящий кофе. Первый час ночи, но жизнь здесь в корне отличается от дистрикта Двенадцать, никто не и не думает идти спать. Напротив, все бегают, как угорелые.

— Конечно, я расскажу тебе всё, что знаю, Пит, — три минуты назад мое терпение лопнуло, и я настоял, чтобы мы перешли на «ты». Я младше Ларция почти на пять лет — идиотизм, что он называет меня «мистер Мелларк». При посторонних, дело ясное, протокол, ведь я — специальный президентский помощник. Но зачем «выкать» наедине?  — Мне отец рассказывал: партия «жёлтых» появилась в Первом, когда он был ещё подростком. Приезжали из Капитолия каждый год подозрительного вида личности, принимали деньги на ставках на городской площади и ходили по лавкам. Все они носили ремни из жёлтой кожи и жёлтые туфли, вот это словечко и прилепилось.

— А «синие», «Волк» и его люди, они что — из этой партии? Ты говорил, одного только что «взяли» прямо перед входом в Тренировочный центр?

— Да, семь минут назад, его уже допрашивает капитан, — прихлёбывает горячий кофе Ларций. — «Синие» — их так прозвали за синие рубашки. Сейчас они редко их носят, но раньше — синяя сорочка, кожаная жилетка, и эти, черт бы их побрал, черные ботинки с серебряными пряжками. Они очень хороши, когда нужно бить человека ногами! — у меня от таких подробностей случается конфуз — кусочек булки, который я обмакнул в кофе со сливками, попадает мне в дыхательное горло! Я начинаю задыхаться, отчаянно кашлять. Ларций бьет меня по спине, спасает моментально! Я неловко улыбаюсь, хочу поблагодарить, но в горле по-прежнему комок. Мне сейчас лучше слушать, а не говорить, ведь он невозмутимо продолжает: — «Синие» — не просто капитолийские покровители Второго дистрикта, у них всё там сложно, коммерческие интересы переплетаются с семейными связями. Президент, который правил до Сноу, Пемблтон, был генералом, и его родня — своего рода вожди «Синих». Поэтому, пожалуйста, Пит, будь осмотрительнее.

Хороший совет!

Я уже знаю, что наверху, в пентхаусе, побывали сегодня «незваные гости». Камеры видеонаблюдения в лифте, на запасной лестнице, которой пользуются безгласые и ремонтники, зафиксировали какого-то подростка. Он проник в апартаменты трибутов Двенадцатого Дистрикта и оставил «подарок» в моей комнате (!), этакую «мини-бомбочку». Нет, она не причинила бы мне никакого вреда. Она была «заряжена» песней! «Песня долины», какая тонкая, и в то время изысканная каверза! Она никак не могла не остаться без внимания. Но главное — для меня оставили записку. Второе послание. Краткое:

«Мистер Мелларк!

Не пугайтесь! Но знайте, мы рядом и наблюдаем за Вами. Мы предлагаем, мистер Мелларк, назначить встречу. Нам есть, что сообщить Вам. Это будет интересно Вам, сэр, и откроет глаза на на определенные моменты, которые помогут в будущем избежать ошибок. Никаких угроз. Вы же — специальный представитель и советник президента! Но Мы опасаемся, что Ваше расследование ненамеренно может повредить Нам и нашим Друзьям.

Завтра Вам передадут точную дату и точное место этой встречи. Мы рассчитываем на переговоры. Очень просим Вас согласиться, чтобы Наши разногласия смогли разрешиться таким образом, какой устоит и Вас, и Нас, в одинаковой степени. Мы ищем выгодный компромисс.

С уважением, Друзья мистера Папирия Марчанда.

И мы просим принять глубочайшие извинения за бестактность нашего человека. Мистер „Волк“ будет наказан.»

Я полагаю, «Волк» — человек неробкого десятка, открыто бросить вызов помощнику Сноу — очень смелый и безрассудный поступок. Уверен, у него были веские причины. «Угроза действием самому Питу Мелларку!», все капитолийские спецслужбы подняты по тревоге.

Так и есть, Маркус Фронтье успел «побеспокоиться о моей безопасности» первым, остальные поспешили следом. Толпой. Всем я, оказывается, дорог и сверхценен. А я и не знал! Звонки на «чёрный наушник» и визиты лично посыпались, как мука из прохудившегося мешка. Прямо-таки лавина! А мне от всего этого стало противно и гадко на душе.

Но, конечно, я вспомнил давеча сказанные Хеймитчем слова: «Похоже, вы попали в фавор к Сноу!» Правота нашего неподражаемо-непросыхающего, но гениального хитреца-ментора открылась мне во всей полноте этим поздним вечером и ночью. Но так же я припомнил совет ментора не «куролесить», дабы не вызвать на себя гнев президента. А то, что это смертоносно, я уяснил, когда лично удостоился разговора со Сноу. Жутчайший человек во всем Панеме, и это не преувеличение. Теперь все носятся, как ошпаренные. После того, как «Волк» послал мне записку…

В комнату заходит седовласый пожилой мужчина в белой униформе миротворца, его лицо точно сожжено солнцем, а своей безукоризненной вежливостью (но не заискиванием) и обстоятельностью он, кажется, пробудил во мне сыновьи чувства. Это капитан Делагарди, с его разрешения я обращаюсь к нему по имени:

— Манлий, как Вы думаете, «Волк» действовал по своей инициативе?

Капитан качает головой:

— Нет. Подозреваю, на «Волка» надавили, причем очень сильно. Поэтому он решился открыто шантажировать Вас. Риск смертельный, его сейчас по всему городу ищут! По сути, это выступление против президента Сноу. Ему не удастся пережить эту ночь!

Спокойно пить кофе мне не дают: пять минут назад сюда заходил помощник Супрефекта Панема, некто Гонорий Мёбиус, одетый, как капитолийский щеголь, даже красный нашейный платок имелся. По виду и не догадаешься, что он служит в столь страшном учреждении, ведь все жители Города трепещут и зарекаются произносить название этого страшного учреждения вслух — потому что тот, кому не посчастливилось попасть туда, живым не возвращался. Никогда. По крайней мере, Капитолий так думает.

Мёбиус докладывал мне о ходе поисков «преступников, посмевших угрожать самому мистеру Питу Мелларку». Без заискивания, как другие. Вежливо и с еле заметным оттенком холодности. А вот глаза Гонория — точно два куска льда, синего и лишенного всего человеческого.

Брр, прямо жуть. Даже сейчас поеживаюсь, вспоминаю его взгляд…

Позвонил и дежурный помощник президента Сноу, некто Гемеллий, у него совсем юный голос. От него я узнал, что Сноу сейчас в Капитолии нет, а обитатели президентского дворца «пребывают в глубоком шоке, но они ВСЕ делают всё необходимое для того, чтобы я и далее исполнял свою Миссию, согласно утвержденному президентом плану».

Слова.

Слова.

Слова: пустые, насыщенные и никчемные.

Самое смешное заключается в том, что не существует никакого «плана, утвержденного Сноу». Старик просто молча наблюдает за моими действиями и не вмешивается. А Супрефектура внимательно наблюдает за мной! Брр, вновь мороз по коже от таких мыслей. Мне страшно, очень страшно, но я и виду не подаю. Нельзя!

Внезапно в комнату вламывается (именно вламывается, только что с разбега не падает на капитана) некая, как бы так поделикатнее выразиться? Особа! Её платье невероятно похоже на среднего размера торт. Розово-сине-сиреневое чудо, ко всему прочему, одетое в кремового цвета лосины, ну чистая иллюзия праздничного торта!

— Мистер Мелларк! Я — Сервилия Морено, личный помощник министра внутренних дел Панема, госпожи Эгерии Френсис! — её голос противный и писклявый, а сама физиономия настолько преисполнена своей значимостью, что она даже не осознает, насколько её появление было смешным.

— Очень приятно. Желаете кофе? — я стараюсь быть предельно корректным и воспитанным. Комичность ситуации налицо, но как я могу расхохотаться сейчас? Ведь это будет чудовищно бестактно! Но меня всего распирает от смеха, я могу сорваться в любую секунду. Как неловко, ужас! К тому же, она все усугубляет, произнося:

— Что Вы, сэр! Кофе вредно пить после шести часов вечера! Может пострадать сердце! — с необычайным пылом и жаром в голосе восклицает это «нечто». Её даже женщиной назвать затруднительно, какое-то произведение кулинарного искусства! Мисс Сервилия пробуждает у меня не сексуальные, а сугубо эстетические переживания — так замечательно сочетать цвета для торта, это просто триумф, по моему скромному мнению!

Капитан тоже с трудом сдерживается и вынужден отвести взгляд. А вот миротворец-телохранитель на удивление спокоен и невозмутим, это вселяет уверенность, что я сумею сдержаться, в ту самую секунду, когда я уже готов захохотать!

— Как Вам будет угодно, — с усилием отвечаю Мисс-Чудо-Торт.

К счастью, она переводит разговор на более скучную, а значит, не такую смешную тему, и это моё спасение. Политика:

— Мистер Мелларк! Госпожа министр просит Вас не встречаться с Вождями «синей партии»!

Опа! Я запросто могу попасть сейчас впросак и выставить бы себя «деревенщиной из Медвежьего угла» — у меня дома почти ничего не известно о политических группировках в Капитолии. Здесь же — школьники, и те знают: кто есть кто, и кто за какую команду играет. Но я уже расспросил капитана и моего нового знакомого, поэтому отвечаю твёрдо, хотя и очень туманно:

— Нет. Я не соглашусь без причины. Но мне сделали предложение встретиться с целью переговоров, а я не против такого варианта. Вероятно, именно вероятно, поэтому я соглашусь, — говорю и вижу метаморфозу: её маленькие тёмные глаза превращаются в узкие щёлки, широкое полное лицо принимает более неприязненное, хищное выражение, и слышу её ответ:

— Мистер Мелларк, как Вам будет угодно! Со стороны Министерства Вам будет оказано всяческое содействие. Прощайте! — она резко разворачивается на каблуках и стремглав вылетает вон из комнаты. Очень злая, крайне раздраженная, в самой высокой, какая только существует в природе, степени разочарованная моим ответом.

Политика, грязные игры…

Когда мисс Морено выскакивает вон, проходит десять секунд, и комната взрывается дикими раскатами оглушительного хохота. Смеюсь я, смеётся так, что слёзы выступают из глаз, Делагарди. Но громче и невоздержаннее всех хохочет Ларций. У него просто начинается истерика.

— Да, господа, давно я так не смеялся! В Десятом, где я раньше служил, такого не увидишь. Но её наряд? Мистер Мелларк, согласитесь, её наряд, это же — знаменитая Урфина-Бьянка! — отсмеявшись, говорит пожилой капитан.

— А это что такое, Манлий? — я догадываюсь, но вида не подаю.

— Это, сэр, самый модный в этом году торт, его придумал некий кондитер по имени Пульхр, и назвал его в честь своей невесты, Урфины. Вы заметили, что все цвета платья мисс Морено были светлые. Даже сиреневый был именно светло-сиреневый. В торте «Урфина-Бьянка», а последнее слово значит «белый», весь крем и бисквиты только светлых оттенков. Есть ещё торт «Урфина-Нера», но такой популярностью он не пользуется, в нем слишком много шоколадного крема, который сейчас совершенно вышел из моды. Если желаете попробовать его, мистер Пит, могу купить…

— Нет, нет, Манлий, ни в коим случае, мне больше нравится готовить торты, чем есть их самому. Да и вообще… — я не выдерживаю и снова начинаю смеяться. Капитан тепло улыбается, отвечая:

— Я забыл, что Ваш отец владеет пекарней. Так что извините.

— Ничего-ничего. Пожалуй, Манлий, я попробовал бы кусочек «Урфина-Нера». Чёрный кофе со сливками, темный крем, черный костюм Мелларка... — говоря эту фразу, я шучу. Но то, что мой личный вкус противоположен капитолийскому — факт бесспорный.

Ларций же никак не может угомониться, даже строгий взгляд его командира не помогает ему успокоиться. Делагарди качает головой. И улыбается. Анекдотичность ситуации очевидна, поэтому он не так строг, как обычно.

— Извините меня, господа! Я не мог остановиться, моя реакция просто не поддавалась контролю, — угомонившись, миротворец с ярко-красным лицом, наконец, подает голос.

— Вольно, капрал! Мистер Мелларк, надеюсь Вы простите моего несдержанного подчинённого, но эта… секретарша, ума не приложу, как госпожа Френсис её терпит?! — улыбается капитан.

— Напротив, маска на его лице помогла мне не сорваться! Ларций, принимайте мои искренние благодарности, — я не выдерживаю и снова хохочу, закрыв лицо руками, когда слышу ответ миротворца:

— Я обязан охранять Вас, сэр! Даже от неуместного взрыва «хи-хи-хи». Но данная ситуация была первой степени сложности!

— Господа, у кого-нибудь есть предположения, почему она предлагала не встречаться с «синими»? Уверен, что моя безопасность здесь ни при чем! — наконец, говорю я первую серьёзную фразу со времени появления Мисс-Супер-Торт.

— Ничего сложного, мистер Мелларк, — отвечает старый миротворец. — Министр Эгерия Френсис не желает брать на себя ответственность. Больше всего на свете она боится гнева президента — мало ли, что может с Вами приключиться, а виновата будет она! «Синие» — самая влиятельная группировка в Городе, и они также отличаются непредсказуемым, бешеным нравом. Поэтому она и советует не соглашаться на встречу. С этой точки зрения, я также должен бы настоять на этом. Но я не буду этого делать. Пытаться вмешиваться в Ваши действия, вот что такое — полная некомпетентность. Но, сэр, я обеспечу Вашу безопасность. Любыми способами.

— Намекаете, Манлий, что наверх, в пентхаус, мне подниматься небезопасно? Но других странных предметов так и не нашли, — задумчиво возражаю ему.

— Там сейчас работает группа Супрефектуры, техники. «Сюрпризы», господин Мелларк, могут быть смертельно опасны. А техники работают долго, Вы уж мне поверьте. Чтобы досконально проверить каждый дюйм, нужно время.

— Понимаю. Но, Манлий, как бы выразиться поделикатнее… — напряжение последних часов начало меня настигать, кофе помогло, но всё это надоело мне до чёртиков, я хочу одного — спать!

— Не объясняйте, мистер Мелларк. Порядки в Десятом мало отличаются от Двенадцатого, все встают с первыми петухами. Мне целый месяц понадобился, чтобы привыкнуть к режиму моего родного Города — вставать в полпервого дня и ложиться ближе к четырём утра.

— Какой кошмар! Четыре утра! — я прихожу в состояние самого подлинного ужаса. Какие там четыре часа, в ближайшие пять минут я свалюсь. Да хоть на тротуаре зимнего Капитолия, свернувшись калачиком!

Я, сын пекаря, привык вставать не позже пяти. Кроме того, моя мать —сторонница здорового сна, и если кто из её сыновей «колобродит» после девяти, наказание скалкой — это лишь цветочки. Мой старший брат Рай, перед своей женитьбой, неоднократно возвращался от Лорель после одиннадцати. Так вот, ему приходилось вступать на цыпочках, очень тихо. Но однажды его подвели «предательницы», скрипучие половицы на втором, жилом этаже. Мама проснулась. А спит миссис Викки Мелларк очень чутко. И она «застукала» Рая. Душа уходит в пятки, когда я думаю, что бы с нами (мною и Брэнником) стало, если бы на месте Рая оказались бы мы… Простыми синяками мы бы не отделались. А Рай, мама его любит, он чистосердечно признался ей, что допоздна задержался в доме старшего угольного мастера (отец Лорель, мистер Брентон, служит в шахте № 2). Мама посмотрела на Рая и молча вернулась в спальню. Она неделю была по отношению к нему чуточку строже, но потом все вернулось на круги своя.

Но, увы, не судьба! В комнату опять вторгается тот, кому «вусмерть» потребен «сам специальный помощник президента, мистер Пит Мелларк». На этот раз офицер военной контрразведки, средних лет, богатырского роста и телосложения. В очках. Лицо не сколько умное, сколько хитрое. Представляется. Капитан Луций-Сергий Олсен. Мой утомленный мозг моментально «включает резервное питание», как только мир выдает для него очередную порцию знаний про моего главного Врага — капитолийцев. И чтобы победить его, я обязан понять, чем они вообще «дышат», зрители Голодных игр?! Нелюди!

И я начинаю расспросы, первым:

— Капитан, у Вас несколько необычное имя? Двойное.

— Луций-Сергий? Первое — мой номен, оно относится только ко мне, Сергии — так зовут всех Олсенов, это преномен. Я давно привык так представляться, раньше меня путали с моим младшим братом, Юлом-Сергием, он тоже миротворец, служит в одном из дистриктов, Восьмом, кажется. Мистер Мелларк! Я пришёл сообщить Вам лично. Злоумышленник Луций Домиций Агенобарб Андерсон найден мёртвым в районе № 9.

— Кто? — ничего не понимая, удивленно смотрю на капитана Луция-Сергия, или Олсена. Недопонял я.

— Это «Волк», его полное имя, — вступает в разговор Делагарди. — Коллега, так Вы только запутаете Специального представителя, мистер Пит Мелларк — уроженец Дистрикта Двенадцать, и наши обычаи для него в новинку. Пока.

— Приношу Вам, сэр, мои искренние извинения. Я покидал пределы Столицы только дважды в моей жизни, — с холодным спокойствием ответствует контрразведчик. Я спешу отпустить его восвояси. Увы, но ничего интересного он мне сообщить не может, или не хочет, что весьма вероятно. Например, почему вообще его службу, по моей версии, в задачи которой входит ловить шпионов Тринадцатого дистрикта, привлекли к поискам уголовного, по сути, преступника. Контрразведчики, как погляжу, народ крайне скрытный и предпочитают слушать, а не говорить! Но источник информации, он у меня очень доверительный.

— Господа! Мое полное имя Пит-Ангус-Лейярд Мелларк. А как зовут вас? — спрашиваю я капитана Делагарди и Ларция.

Телохранитель молчит, первым начинает монолог старый капитан-капитолиец, не торопясь, но очень информативно. То, что надо:

— Моё имя Марк-Манлий-Капитолин, что значит «Капитолиец», Делагарди, последнее — фамилия, прочее — римская, весьма запутанная форма обозначения имени. Мистер Пит Мелларк, вы знаете, что Капитолий построен по образу и подобию города, называемого Рим?

— Слышал. Родители упоминали. Но, признаюсь, мои знания ничтожны, — честно признаюсь. Правду говорить просто: открыл рот и сказал, всегда бы так было, но увы…

— Это величайший из городов Древности, он находился за Океаном, в стране, называемой Италия. Находился до Большой волны Вторжения, едва не уничтожившей нашу расу. Существует ли Рим сегодня, никто об этом не знает. Зато известно, что второе название Капитолия — Четвёртый Рим. Рим был столицей Римской республики и, затем, Римской империи. Наш Панем устроен как Римская империя, так задумали основатели нашего государства два с половиной столетия назад. Специально задумали.

Я узнал немного ценного, но у меня уже готово немало вопросов, и это разговор не на пять минут. Сегодня ночью я просто физически не получу хотя бы часть ответов. Просто свалюсь от усталости. Но я желаю знать: Большая Волна? Это что такое, в школе нам такого не рассказывали. Рим номер Четыре… А где находятся или находились номер два и три? А ещё — Римская республика или, всё-таки, Римская Империя, наш Панем? Знаю я кое-что запретное и крайне интересное по этому предмету. Res Public — значит «Дело народа» на древнем языке, называемом латынь.

— Панем и сирсэнзис, — внезапно произносит Ларций, я в знак согласия киваю, слышал я это выражение от мистера Плутарха Хэвенсби, но его строгий командир сурово качает головой и говорит:

— Об этом, капрал, Вы расскажите, причём подробно, мистеру Питу позже. Вы теперь как «близнецы-братья», Диоскуры. Ещё раз перебьёте меня — два месяца половинного оклада в качестве штрафа за несоблюдение субординации!

Сурово. Прямо как у меня дома, стиль моей матушки, Миссис Викки Мелларк. Ларций невозмутим, привык. «А не поставить ли мне маленький эксперимент?» — ко мне в голову приходит весьма дерзкая мысль. Поджав губы, согнав прочь со своего лица улыбку, произношу подчёркнуто холодным тоном, официально, но он должен почувствовать, что это самый настоящий вызов: кто здесь главный?

— Манлий! Ведь начальник Ларция — это я, так что вопрос штрафовать ли его, решать буду я. Всё верно? — сейчас узнаю, насколько мое положение, которым меня наделил президент Сноу, высокое. Что скажет капитан, командир Ларция? Выбор у него невелик, на это всё и рассчитано: либо он «поставит меня, выскочку из захолустного Двенадцатого Дистрикта, на место», причём жёстко, либо… прав окажется ментор. Мне полезно это поскорее выяснить.

— Не совсем. Этот механизм действует так, мистер Мелларк — размер и время начисления премии в Вашей компетенции, Вы отсылаете фельдсвязью уведомление в Главное Казначейство, а вот штрафы, сэр, в моей компетенции, — уф, он удивился, но даже вида не подал. Какое же у него самообладание! Рассердился, но… У меня такое ощущение, что Манлий Делагарди ожидал чего-нибудь в этом духе. Наглой выходки с моей стороны, но немного позже. Но я, в общем-то, и не собирался… Выходит, он предполагал, что это неизбежно случится. Он предельно спокоен. Но всё же поставил меня на место! — Но Вы, господин президентский специальный помощник, можете оспорить моё решение, действуя через секретариат президента. Позвольте узнать, сэр, Вам просто интересно, или Вы намереваетесь оспорить моё решение ещё до того, как был наложен штраф? — в общем, моя выходка не произвела на него особенного впечатления. А вот Ларций заметно напрягся. Побледнел. Явно нервничает. Интересно.

Я, плавненько так, сдаю назад. Но у меня полное ощущение, что Хеймитч оказался прав. Вот же старый лис, слышал я, как ментора Хеймитча Эбернети за глаза так называли торговцы, соседи Мелларков. Он первый понял, что Кориолан Сноу сделал «ход конём». Вот только поскорее бы мне понять скрытый смысл этой партии. Кто за кого играет. Белыми играет, конечно, президент Сноу. Но кто играет чёрными? Ладно, я понял, теперь я — белый ферзь. Как и Китнисс. Хотя, если судить по внешности, она, скорее — чёрный ферзь. Пешка из Шлака, которую ты, Мелларк, провёл в ферзи. И сам пролез. Молодец, вот теперь и расхлёбывай. Но, и об этом мне в голову не приходило, чёрный ферзь ведь обязан сражаться против белого ферзя. Вот чёрт! Нежданчик, Мелларк! Ладно, более важно понять, кто играет эту партию против президента. Потому что играть на его стороне я категорически не намерен. И не буду. Но столкнуть нас с Китнисс лбами? Придётся теперь держать в голове этот вариант. А кроме того, и ферзя игроку случается сдавать. Да, это — самое настоящее минное поле, шахматная партия в Капитолии.

— Я выясняю пределы моей компетенции. Но прошу Вас, сэр, уведомить меня, если будете штрафовать моего телохранителя, мы же с ним «близнецы-братья». А Диоскуры — это тоже из римской истории, Манлий? — я говорю не повышая голоса, негромко, очень корректно. Мол, я понял, что «меня немного занесло» и спешу исправится, но ничего такого я не имел в виду. И проблемы мне ни к чему. Чувствую, что приблизился к «красной черте». Надо прекращать эти игры.

— Конечно, сэр, уведомлю Вас в течении часа. Диоскуры, Близнецы Кастор и Полидевк, или Поллюкс — персонажи не просто римской истории, но мифологии. Это пример типично римских имён.

Пришло время (в корзину для непроданных булок мой сон) узнать подробно о том, как в Капитолии принято называть своих детей и что означает каждое их имя. У меня сосёт под ложечкой, есть твердое ощущение того, что сейчас я узнаю массу всего. Важного и ценного. Того, что необходимо мне в моей личной войне. Да, мне была объявлена война. В ту самую секунду, когда капитолийка Эффи Тринкет вытащила бумажку с именем Прим. Но в моих секретных планах значится не штурм, а долговременная осада проклятого Капитолия. Поэтому я навостряю уши самым внимательнейшим образом. Говорите, господа, я жду!

Капитолийские имена

— Капитан Олсен ошибся, когда назвал имя Луций номеном, номен это как раз — Сергий, а Луций же — преномен, что-то вроде преимени, — рассказывает седой капитан, я его перебиваю, мне можно, я в фаворе у самого Сноу! Наглеть, так уж наглеть, но в меру.

— Преимя, интересно, такого я еще не слыхал.

— Весьма запутанно, Вы правы, мистер Мелларк! Номен не имя, но и не фамилия. Каждому ребенку в Капитолию, а также всем мальчикам во Втором дистрикте, в первую неделю жизни даются имена правильного «Строгого капитолийского» образца. Этим занимаются особые комиссии мэрии. Их еще называют трибунальные комиссии. К примеру, мой покойный отец звался Гай Манлий Геренниан Делагарди, но он не всегда был Манлием, до шестнадцати лет его звали Гаем Гереннием, но его усыновил род Манлиев, и он сменил имя.

— А его номен Геренний превратился в Геренниан? Я предположил бы, что усыновлению вашего батюшки предшествовала военная служба в одном подразделении, в Тёмные дни, — предполагаю я, и капитан удивлённо вскидывает брови:

— А Вы очень догадливы, господин президентский представитель! Всё именно так и было, он служил в Третьем капитолийском пехотном, в одном из боёв в Дистрикте Десять он вынес на себе тяжело раненного товарища, Марка Манлия Бибула Армитэджа. Спас от верной смерти и через год был принят в род Манлиев. Поручились за него Армитэджи. Но в жизни он так и остался сержантом Гереннием. Чтобы дослужится до сержанта, отцу потребовалось двадцать три года. А вот я достиг этого чина всего за семь лет, потому что я — Манлий.

— Разрешите задать вопрос, сэр? — подает голос внимательно слушавший наш диалог Ларций.

— Спрашивайте. Заодно, назовите, капрал, и Ваше полное имя. Вам задал вопрос помощник президента Панема, — всё, сна ни в одном глазу, мой мозг — бодрее не бывает.

— Манлии — патриции, — я не уловил, утверждение это было или вопрос. — А мое имя — Тит-Ларций-Гортензий-Павел-Валерий-Аврелий-Полиодор… — затем он называет свою фамилию, но именно в этот момент у меня снова пищит наушник, и я вынужден отвлечься. Звонит Плутарх Хевенсби. Впрочем, я успеваю услышать ответ Делагарди на вопрос моего телохранителя:

— Вы правы, капрал, Манлии — патриции.

Затем я начинаю разговор с мистером Плутархом Хевенсби:

— Добрый вечер, Пит, — вечер? Ничего себе! Безумный город! — Осваиваешь средства правительственной связи? А ты знаешь, что мы с моим замечательным преемником и помощником, Марком-Аврелием Фронтье, внимательно слушаем ваш разговор? — бац! Меня аж пробивает холодный пот. Проклятие, ты что забыл где находишься? Совсем нюх потерял, Мелларк, соберись, смерть рядом. Не спать! — корю, что есть сил себя. — А это потому, что ещё не включен режим шифрования, режим «R». Капитан пока не в курсе, прояви свою осведомленность, Пит. Скажи ему, что президент Сноу отдал распоряжение о запрете Антиконфиденции, то есть прослушивания всех разговоров тебя и Китнисс Эвердин. Фронтье получил этот приказ девять минут назад. Фельдегерем. Пусть капитан объяснит тебе, как работает режим шифрования и как включить режим Девять. Это архиважно, Пит, строгий правительственный протокол, президент Сноу только что присвоил вам с Китнисс Империй, т. е. Высшую государственную, пожизненную и неотчуждаемую ни при каких обстоятельствах, неограниченную законами Панема власть, с рангом пропреторов. И теперь «режим Эр-Девять» вы с Китнисс должны использовать всегда. Без исключений.

— Ранг пропретора, что это? — замечаю изумленный взгляд телохранителя.

— Это младшая ступень Империя. Им обладают двести двенадцать человек в Капитолии: министры, десяток самых старших из наших генералов. Им был наделён лишь один житель дистрикта — мэр Второго, Плавций Уиллоу. Это традиция первых лет президентства Кориолана Сноу. Вторым жителем дистрикта становишься ты, Пит! А первой в Панеме не капитолийкой, которой присвоен пропреторский ранг, стала Китнисс Эвердин. Тебе также необходимо знать, что старшей степенью «Империя» во всём Капитолии обладают только пять человек. И только они в силах отменить или даже отсрочить твой приказ. Твой или Китнисс. Называется эта ступень — ранг проконсула. Запомни имена этих пятерых: Первый — Кориолан Сноу, кстати, Кориолан — это когномен нашего дорогого президента. Второй — Авл-Корнелий-Косс Фицрой,, но принцепс Сената не использует свой когномен и известен под номеном — Корнелий. Третий проконсул: Марк-Антоний Гиллеспи, военный министр, он единствнный проконсул — плебей. Четвертый проконсул: Марк-Фурий-Камилл-Фабиан Аренберг, министр финансов Панема. По рождению он из Фабиев, но был усыновлён родом Фуриев, запомни это, мой мальчик. И последнее, самое жуткое имя: супрефект Панема Гай-Авидий-Кассий-Кассандр Гексли, он больше известен под своим агнономеном: Кассандр, — от таких новостей у меня шевелятся на голове волосы, а усталость, запредельная усталость этого крайне тяжелого дня, она исчезает без остатка. Но ненадолго.

— А миссис Эгерия Френсис не обладает рангом проконсула? — задаю не самый важный вопрос.

— Министр внутренних дел? Нет. Она не замужем, поэтому — «мисс Френсис», и она имеет ранг пропретора, поэтому отменить твои приказания вне её компетенции, — рассказывает мне бывший глава тайной полиции Панема. — Я, если тебе это интересно, рангом пропретора обладаю, Маркус пока нет. Ну, прощай, к вам направляется фельдъегерь от самого президента. Он ищет пропретора Панема Пита Мелларка!

В эту самую секунду дверь открывается, и входит солдат, вернее, особый солдат. Его строгий, синий с чёрным, мундир фельдъегеря президента Панема ясно говорит о его значимости, а также об особенной торжественности его миссии. Взгляды трёх мужчин обращаются к нему и… он отдаёт мне честь, воинское приветствие. Потому что я — лицо, наделенное особыми и чрезвычайными, практически неограниченными полномочиями. Впрочем, этого я ещё не знаю, только обалдело смотрю на него. И слышу:

— Мистер Пит Мелларк! Согласно указу президента, Вы наделяетесь Империем, высшей властью в государстве, в ранге протпретора! Прошу Ваше Превосходительство принять подлинный текст указа, — я изумлён настолько, что не двигаюсь с места, не могу. Тогда Ларций встаёт, принимает запечатанный конверт и произносит:

— Сэр! Вы должны поставить свою подпись. А капитан засвидетельствует её подлинность.

Но всё равно, я не готов, двум миротворцам приходится деликатно склонить меня к требуемой реакции. Несмотря на собственную заторможенность, я отмечаю про себя, насколько сильно потрясён капитан. Да, в Капитолии произошло событие невероятнейшее — впервые за 75 лет житель дистрикта получил Власть над жизнями и свободой капитолийцев. Я ставлю свою подпись, капитан её заверяет, и фельдъегерь, вновь, уходя, салютует мне: «Честь имею, сэр! Мне можно идти?» И я отдаю мой первый приказ капитолийцу:

— Идите.

* * *

— Ну вот, режим строжайшей секретности установлен, — рапортует мой верный и умелый, что немаловажно, телохранитель, а вернувший себе способность спокойно говорить Делагарди завершает переговоры о моем ночном пристанище, как-никак, в Капитолии сейчас половина второго утра:

— Должен поставить в известность Вас, Ваше Превосходительство. Вы не можете провести ночь в неохраняемом должным образом помещении, это запрещено правилами охраны особо важных лиц, — капитан Делагарди сам почтение, но даже сейчас, отойдя от самого сильного, за всю его долгую жизнь, потрясения, он не переходит ту грань, за которой начинается подобострастие. Я замечаю этот важный факт.

— Не называйте меня Превосходительством, пожалуйста, Манлий. Мне воспитание этого не дозволяет, — сейчас важно продемонстрировать мое корректное отношение и вежливость. Это очень важно, нажить врагов слишком просто, это надо помнить всегда. Падать с самого верха, куда меня вознёс президент Сноу, смертельно опасно, ни к чему мне сейчас демонстрировать высокомерие.

— Так точно, разрешите тогда обращаться к Вам: «мистер Мелларк», либо «сэр»? Но титуловать полным титулом в служебное время мне диктует протокол, — говорит мне Манлий.

— Да. Конечно, я понимаю. Так что насчёт президентской загородной резиденции, Манлий?

— Она будет готова принять Вас, сэр, завтра, Супрефектура настаивает на проверке…

Я пожимаю плечами, меня разбирает смех. Однако, кем бы там я ни был, кем бы не сделал меня Сноу, спать мне всё равно негде. Довольно показательный пример, что всё в нашем Панеме безумно далеко от совершенства. Да что там? До нормальности. Ладно, лягу спать прямо тут, а капитан Делагарди пусть меня караулит. Лично. Неожиданно возникшую проблему (капитана Делагарди, а не мою, между прочим) решает Ларций.

— Осмелюсь предложить, сэр, мою квартиру. Я живу неподалёку.

— Погодити-ка, капрал, Вы же живёте в Целии? — округляет глаза Делагарди.

— Вчера я переехал в квартал номер 76.

На этом моё терпение заканчивается, и я просто приказываю везти меня туда, в квартиру Ларция. Мне чрезвычайно сильно хочется спать, хватит всяческих впечатлений на сегодня. И я имею право на то, чтобы моё желание исполнилось моментально. На мягком кожаном сидении автомобиля я засыпаю, мы едем практически бесшумно, наконец меня деликатно будит мой телохранитель, . Мы поднимаемся на лифте в его квартиру, на третий этаж огромного двенадцатиэтажного жилого дома. А ещё вижу, как какая-то девушка с обнаженной грудью и распущенными по плечам огненными волосами, из распахнутого прямо над нашими головами окна, смотрит вниз и начинает громко напевать слова незнакомой мне песенки:

В неверных отблесках денницы

Жизнь кружит, пляшет без стыда;

Теней проводит вереницы

И исчезает навсегда.

Тогда на горизонте черном

Восходит траурная Ночь,

Смеясь над голодом упорным

И совесть прогоняя прочь;

Тогда поэта дух печальный

В раздумье молвит: «Я готов!

Пусть мрак и холод погребальный

Совьют мне траурный покров

И сердце, полное тоскою,

Приблизит к вечному покою!»*

Несмотря на усталость, слова этой странной и грустной песни, как и сама девушка, врезались мне в память крепко-накрепко. Как только я вошел в квартиру миротворца, заработал телевизор, и голос вездесущего Клавдия Темплсмита провозгласил Правительственное сообщение. Но ничего нового я не услышал, речь шла о Несчастных Влюблённых из Двенадцатого, мудрости и невероятной щедрости президента Сноу, и о прочем омерзительном вранье. Из «ценного» я уловил, что снабжение продовольствием и промышленными товарами моего родного дистрикта увеличивается колоссально. Вот только вместо радости я почувствовал лишь грусть и предчувствие большой беды. А ещё, крайнее беспокойство — как там Китнисс? Телевизор замолк, и Ларций, молча, провел меня в спальню. Через полминуты я уже спал мертвым сном. Интервью вымотало меня. Но, всё-таки, не так, как общение с капитолийцами после него. Это общение просто выжало меня, точно лимон. Тяжелый день, наконец, закончился.

Примечание к части

* Шарль Бодлер. Цветы зла. CXXXIV . КОНЕЦ ДНЯ

Начиная с этой главы на Фанфиксе будут публиковаться новые главы, только-только законченные. На Фикбуке они также будут опубликованы, но позднее. Сначала здесь.

5 декабря. Пятница. 10:35

POV Пита Мелларка .

— Ларций, сколько времени сейчас? Солнце давно взошло! — подрываюсь с аномально мягкой постели. Где я? (Хорошо еще, «Не кто я?» До этой стадии я дойду немного позже. Капитолий. Город, сводящий с ума)

Миротворец с невозмутимостью благовоспитанного и сытого тигра взирает на меня сверху вниз: я скатился с кровати на пол, вернее на пушистый ковер. Такого роскошного ковра я не встречал даже в доме мэра Андерси. Затем он помогает мне подняться, одеться, вооружиться (кобура с револьвером перемещается мне подмышку, на специальный ремень. Так удобнее, и спина не болит, и по боку кобура не бьет при ходьбе, не говоря уж про бег. И она должна быть при мне. Всегда!) Эту истину теперь знает наизусть даже Гейл Хоторн. Про нас с Китнисс и говорить нечего.

Идем завтракать. Я вслух удивляюсь: он предпочитает есть не в столовой! Миротворец привык завтракать как мы, Мелларки, на кухне. Другое дело, что кухня в этом доме — что-то с чем-то: сверкающий металл, столешница из какого-то сверхдорогого сорта дерева, сногсшибательная люстра. Вот и арендная плата — просто зверская!

— Ну, это еще привычка моего папы. Ох, и получал он за нее от бабушки! — отвечает Ларций.

— Нарушение этикета. Приличные молодые люди из хороших семей так не поступают. — смеюсь я. Да, все-таки, Дистрикт Один это уже не Капитолий, люди значительно более нормальные!

За уничтожением булочек с беконом я с ужасом узнаю, сколько сейчас времени. Одиннадцать! У меня едва не останавливается сердце. От ужаса. Практически середина дня, скоро обед! Впадаю в состояние тремора: я все проспал! День пропал и теперь я всё завалю! Конец, это конец.

Слегка удивлённый Ларций терпеливо мне разъясняет:

— Одиннадцать, это как Девять часов утра по меркам Первого Дистрикта, это раннее утро. У нас полно времени. Новости начнут появляться не раньше обеда. Обед в Капитолии ― это шесть часов.

Застаю с чашкой горячего шоколада в руке. Действительно это как своего родап удар. Озарение. Я потрясён. Однако, всё моментально встаёт на свои места. Как же я ранее не догадался? Всё просто ― капитолийцы не просто встают значительно позднее нас, жителей дистриктов. Всех дистриктов, с Первый по Двенадцатый. Если сравнивать с домом: часов на пять-шесть. Вот и разгадка. Вот почему капитолийцы не спят по ночам. Вот отчего они гуляют и веселятся допоздна. Они не боятся утром проспать, или проснуться с жуткой головной болью. И хроническое недосыпание им также не грозит, если они привыкли просыпаться тогда, когда мы, жители дистриктов, уже готовимся к обеду! Весь режим дня просто сдвинут на несколько часов вперёд.

— Значит, в Двенадцатом Одиннадцать равняется шести часам утра. Именно в это время я вставал дома. В Деревне Победителей. Признаюсь честно, уже там я начал лениться. Вставать в полседьмого или без четверти семь.

В глазах миротворца ясно вижу непонимание: он мне не верит! Он восклицает:

— Даже в дедушкиной пекарне так рано никого не бывает!

Я удивлен и уязвлен. Для меня, потомственного пекаря: все пекари Панема братья!

— Пекарня? Ты же говорил, что твой отец коммерсант?

И миротворец терпеливо, по-деловому, разъясняет мне, что пекарня — часть магазина и что это коммерческое вложение средств, накопленных за долгие годы работы в мэрии его деда. Она построена рядом с их домом, в котором три этажа, и своя комната есть даже у повара и каждой из двух горничных. Большой дом! А что роднит его семью с моей — это утренний запах свежеиспеченного хлеба, он с детства знаком моему телохранителю. Мы кратко обсуждаем рецепты любимого пшенично-кунжутного и заварного хлеба в Дистрикте Один. Ларций рассказывает, что в Дистрикте Один завтракать садятся в девять, обед начинается в два пополудню, в пять часов — традиционный чай, а ужин не раньше семи вечера. Я рассказываю, что в Двенадцатом завтракают около семи, обед традиционно в час дня, ужин в шесть вечера.

Наконец, мы переходим к обсуждению важных дел:

Я восклицаю:

— У меня же назначена очень важная встреча! Хочу выяснить кое-что для моего расследования! Капитолийские партии! Вот ты рассказывал, «синие» держат в руках военную промышленность, поэтому они главные друзья Второго дистрикта. ОТ мамы я слышал о существование «зелёных». Их сфера интересов — продовольствие в Панеме. Моя мать отвечает за всю бухгалтерию в нашей семье и именно она ведёт дела с поставщиками в других дистриктах. Ещё мне известно, что Двенадцатый дистрикт — территория, которую контролируют «чёрные» — их интересы: добыча руды, а затем — производство металла и машин. Короче говоря, промышленность.

Миротворец согласно кивает. Затем он задумывается и некоторое время молчит и не отвечает мне. Наконец, начинает говорить:

— Нет, Пит, начинать надо не с этого. Время у нас есть, предлагаю потратить его с пользой. Вот что сейчас главное? Всё правильно понять. Разобраться. Поверь, самому тебе это не удастся. Это непросто, да там говорить? Это очень непросто, многие мои знакомые сворачивали себе шею из-за того, что не сумели разобраться.

Предисловие у него получилось какое-то странное. Какие-то смутные намёки. Специально для него делаю «вот такие глаза». Ближе к делу, господин миротворец!

― Первое, что тебе надо знать, Пит, что жители Капитолия ― либо плебеи, либо патриции. Они совершенно друг на друга не похожи, они очень разные. Скажи, ты что-нибудь слышал об этом? Хоть что-нибудь?

Я согласно киваю. Ларций искренно удивляется: он был убеждён, что я ничего об этом не знаю. Свои эмоции он показывает очень сдержанно и скупо. Ответить я не успеваю, сбоку неожиданно начинает жужжать телевизор. Точнее сказать: телевизионный портативный проектор. Телевизоры старого образца можно ещё встретить в «Шлаке», но в Торговом все имеют капитолийские проекторы новейшей конструкции. Вот и здесь я встречаю старого знакомого — модель AA 10 H. Вот только находится он в необычном месте: на стенке сбоку, рядом с духовым шкафом.

Ларций реагирует довольно-таки неприязненно, ворчит себе под нос:

— Ну вот опять! Поесть спокойно не дадут.

Дело в том, что это экстренный выпуск утренних новостей из разряда «обязательно к просмотру». Каждый гражданин Панема обязан быть в курсе происходящего. Но стоит на экране появится миловидной девушке с короткой стрижкой (без парика (!!!) и приятным голосом чуть с хрипотцой, миротворец меняет свою точку зрения! Вот громко восклицает. С одобрением:

— Диана! Это же Диана! Пит, знакомся: это моя любимая ведущая — мисс Диана Вэнгард! Лучшее её просто нет!

Спорить с Ларцием я и не думаю. Это программа «только для жителей Капитолия», а своё мнение мне нужно составить не сразу: именно так учил меня поступать мой отец.

Диана Вэнгард — шатенка, ей двадцать три-двадцать пять лет. Приблизительно. Потому что детские ямочки на щеках делают её моложе. Лицо круглое. Парика мисс Диана не носят, да её и не нужно, у неё замечательные волнистые волосы, которые они стрижёт коротко. Ярко-синий костюм, голубая с жёлтым блузка. А ещё — руки. На каждом пальце по кольцу.

На первый взгляд, мисс Вэнгард знает своё дело: отлично поставленный голос и природное умение говорить: она сразу завладевает вниманием слушателей. И я не исключение. НЕ отрываясь я слушаю мисс Диану: ведь речь идёт обо мне самом. «Специальном представителе президента мистере Пите Мелларке». И попытке покушения на него.

— Следствие не прекращается ни на минуту! Допрошены все сотрудники Тренировочного центра, которые работали вчера. Злоумышленники проникли на верхние этажи под видом уборщиков. У них были в наличии все внутренние коды и пропуска. Без них ничего у преступников не получилось бы. Да, они неплохо подготовились и вовремя ушли, до того, как поднялась тревога. Дежурный наряд миротворцев прибыл через полторы минуты после того как сработала сигнализация. По горячим следам преступников не удалось задержать.

И это не просто слова: вот уже на экране вместо мисс Вэнгард кадры с камер видеонаблюдения. Чёткость так себе, но изображение цветное. Какие-то личности преспокойно поднимаются на лестнице, вероятно служебной. Они одеты в малиновую с белыми полосами униформу. Вот уже они открывают кодовый замок на входе в пентхауз. На это у них уходит буквально пара секунд. И ещё примечательная деталь: эти «рабочие» аккуратно поворачиваются спиной каждый раз, когда камера сможет снять один единственный кадр, где можно рассмотреть их лица. Нет, это не уборщики, это профессиональные шпионы. Или диверсанты. Короче говоря, преступники.

— Вчера ещё внимание обратил, — подаёт голос Ларций, — проникновение профессиональное, но какова цель? Явно не чтобы навредить тебе, ведь тревога была объявлена моментально, это же Тэ-Цэ! Специальная охрана. Тогда что? Предупредить? Ну да, предупредили.

Я продолжаю внимательно смотреть видеозапись, её по ТВ показывают целиком, без купюр. Что непривычно для меня, уроженца Двенадцатого. У меня дома по телевизору никогда не показывают записи с видеокамер, но вообще любой сюжет в любой передаче состоит из кусочков каких-то видеозаписей Но сейчас я могу размышлять просто разглядывая экран телевизора. Итак, «рабочие» проникают в мою спальню. Но чем они там конкретно занимаются понять нет никакой возможности: свет не включён, на записи практически ничего не разглядеть. Удаётся разглядеть, что они оставили после себя какой-то предмет. Бомба? Не ясно, невозможно разглядеть хоть что-нибудь. И Диана ничего не говорит об этом «подарке», предназначавшемся лично мне. Признаться, я крайне не доволен, узнать об этом мне бы очень хотелось.

— Однако, нельзя считать что жизни мистера Пита Мелларка ничего не угрожает. Приняты чрезвычайные меры. Ведь следующее интервью с ним назначено на воскресенье. — вещает Диана.

— То есть на послезавтра. Поэтому все стоят на ушах: миротворцы Капитолия, тайная полиция, военная контрразведка. Супрефектура. — реагирует Ларций.

Я — молчу. Но очень внимательно смотрю. И слушаю.

Экстренный выпуск новостей резко заканчивается. Итак, главного я так и узнал: зачем эти «рабочие» залезли в мою спальню! Кто их «хозяева»? Неужели они так могущественны, что не боятся гнева президента Сноу? Какие цели они преследуют? Как это связано с моей предстоящей встречей с «синими»? Но одно мне очевидно — после этой попытки Сноу резко увеличил власть, которой он меня наделил. Империй — могущественное оружие, но мне нужно срочно узнать пределы моего империя! У Ларция? Нет, мне необходим кто-то, кому я могу доверять, капитолиец! Но не Плутарх! Бывшему глава тайной полиции доверять точно не стоит. Ппожалуй! Цинна? Порция? Допустим, но меня интересует политика. А они стилисты. Ладно, не буду торопиться. Тот факт, что «экстренные новости» не приоткрыли завес тайны, не так важен! У меня ещё будет возможность всё разузнать самым подробным образом. Но чуть позже.

Мы с Ларцием возвращаемся к прерванному разговору:

— Ты спрашивал меня, что мне известно. Да, я кое-что слышал. От отца. От мамы. И ещё кое от кого. Я знаю, что покойный отец ментора, те мистера Эбернети, родом был из Капитолия. Об этом не принято было говорить вслух. Также я слышал что наш глава (глава миротворцев) подполковник Крей, по происхождению плебей.

Ларций энергично кивает головой. Он даже перебивает меня. Поправляя:

― Капитолийский плебей.

Но я продолжаю излагать то, что знаю давно:

― Но я смутно представляю кто такие плебеи и кто такие патриции. Из того, что мне удалось узнать, у меня сложилось впечатление, что патриции какие-то особенные люди. Не могу взять в толк, что же в них такого особенного.

Ларций успевает кивнуть мне в ответ, и тут нас прерывает звонок в дверь. Ларций настороже: лишь ограниченное круг посвященных в курсе, что я сейчас здесь. И он головой отвечает за мою безопасность. Сняв оружие с предохранителя, миротворец идёт в прихожую. Я остаюсь один. Но ненадолго. Оживает мой наушник:

― Мистер Мелларк! Доброе утро, это лейтенант Блаунт, помощник капитана Делагарди. Обязан доложить именно вам, (ничего себе!) только что ваша охранная группа задержала постороннее лицо. Ну, не совсем задержала, он явился сам. Предъявил удостоверение личности. На имя Нерона Брекинриджа. Докладываю, сэр: он предъявил документ с подписью самого президента! Согласно инструкции я обязан незамедлительно доложить вам и далее получать указания только от вас. Кроме того, согласно протоколу охранного подразделения, сэр, вы должны спрятаться в надёжном месте. До выяснения личности мистера Брекинриджа.

― Понял. Вот только где спрятаться. И что потом? Что мне потом делать? ― я немного растерялся, не приходилось мне бывать в подобным ситуациях.

Блаунт отвечает на мой вопрос:

― Квартира большая. Ларций спрячет вас в самой дальней из комнат. Пожалуйста, сэр, пока мы выясняем его личность, ведите себя тихо. Незаметно. Хорошо, сэр? ― лейтенант то ли нервничал, то ли недоговаривал что-то. Подозрительно.

Ларций молча повёл меня в свою спальню. Она в конце коридора. Сама квартира действительно огромная. Пожалуй, его жилище размером с нашу пекарню. Иду и думаю, что этот длинный узкий коридор делает самым безопасным местом именно спальню хозяина. К тому же выясняется, что квартира Ларция, оказывается, двухэтажная! В конце коридора располагается узкая винтовая лестница, перила лестницы сделана из металла. Лестница весьма крутая. Ажурные ступени, по которым я поднимаюсь, также выкованы из металла. Ларций с мрачным выражением лица практически насильно запирает меня наверху, напоследок «принуждает» расстегнуть кобуру под рубашкой! И мы договариваемся, что без сообщения лично капитана Делагарди я себя не выдаю. Мало ли что?

Капитан проявляется в моём ухе не сразу, но очень быстро (я не успеваю даже рассмотреть комнату, где оказался), поздоровавшись, он рассказывает мне, что во дворце несмотря на раннее утро (пол-двенадцатого, практически день!) в канцелярии президента удостоверили личность незнакомца, явившегося в моё секретное убежище.

― Это ваш новый помощник. Он получил новое назначение и явился для представления. Незамедлительно. Таковы инструкции, подписанные самим президентом! Если бы вы были сейчас в Тренировочном центре, он явился бы туда, но Брекинриджу дали адрес новой квартиры Ларция. Всё сходится. ― капитан бодр и целеустремлён.

― Я должен его принять? Ладно, пусть проходит, коли вы уверены в моей безопасности. ― решаюсь я.

Открыв дверь спальни, готовый в любую секунду достать оружие, осторожно смотрю вниз. Мой телохранитель наполовину поднялся по лестнице и делает мне знак рукой: как я понимаю, это сигнал, что всё в порядке. Не торопясь, очень медленно спускаюсь по лестнице. Да, я обязан быть предельно осторожным ― мало ли что? Это Капитолий! Да ещё Сноу наделил меня империем.

В коридоре вижу двух незнакомых мне лиц.

Первый это миротворец, сослуживец Ларция, его имя — сержант Норт. Он среднего роста шатен, могучего телосложения, лет тридцати. Сегодня он обеспечивает мою охрану: не один Ларций сегодня меня охраняет, а целая бригада. И он её возглавляет. Он не особенно разговорчив, хотя и не выглядит угрюмым. Скорее серьёзным. Он не похож на капитолийца. Ларций из Первого, из какого дистрикта родом Норт? Спросить его об этом не успеваю: ко мне почтительно обращается второй незнакомец, вот он — точно капитолиец.

С первых же секунд замечаю, что-то с ним «не так», какой-то он — «неправильный капитолиец». Высокого роста, худощавый брюнет с весьма бледной кожей. Одет во всё тёмное, очень аккуратно и со вкусом. Не по- капитолийски. Абсолютно. Физиономия умная. Замечаю серьгу в его правом ухе.

― Мистер Мелларк, разрешите представиться. Моё имя — Нерон Брекинридж. Вот мои документы. — его голос приятный, но в то же самое время твёрдый. Из поданных мне бумаг я узнаю: президенту было угодно выделить мне помощника. «Для заведования корреспонденцией и исполнения специальных поручений».

Ничего не понял! Задаю вопрос:

— Корреспонденцией? Мне не знакомо это слово. Что это значит? — боюсь, выражение моего лица в этот момент не слишком приветливое: я только что был готов навести на него оружие.

― Переписка. Я буду что-то вроде вашего секретаря. Это официально. — он отвечает быстро, а ещё он предельно спокоен и собран.

― А не официально? ― я задаю вопрос, а сам пытаясь произвести более выгодное впечатление, выдавливаю из себя вымученую улыбку.

― Неофициально ― советник. Мне вменяется в обязанности как можно скорее ввести вас, мистер Мелларк, в круг ваших обязанностей. Во все тонкости столичной жизни. Предлагаю приступить немедленно.

Экий он быстрый. Напористый малый. Ладно дам ему шанс. Отвечаю, усмехнувшись:

— Почему бы и нет? Валяйте, мистер Брекинридж. Вводите меня в курс дел.

— Прошу вас подписать моё назначение, сэр. Таков протокол. — начинает-было мой новый знакомый. Но не тут-то было: Ларций, который его неожиданному появлению совсем не рад (тк. его обязанность защищать меня и постороннее лицо, пусть и прибывший по личному распоряжению президента — большая проблема для миротворца) реагирует неожиданно грубо и резко. Мой телохранитель со словами «Разрешите, мистер Мелларк» забирает у меня документы моего нового помощника.

Не только я, даже сержант никак не ожидал подобного поведения, его лицо вытягивается, а в глазах появляется нехороший блеск. Первым делом он поворачивает голову в мою сторону: для сержанта главное — это моя реакция. Я реагирую спокойно, поэтому сержант Норт воздерживается от грубого вмешательства. Ведь желание «одёрнуть» обнаглевшего подчинённого так и читается на его лице. Однако, нет! Ларций — мой подчиненный и он делает то, что я позволяю ему делать. Я же невольно улыбаюсь ему. Заручившись моей безмолвной поддержкой, Ларций учиняет вновьприбывшему самый настоящий допрос. Очень жестко и без сантиментов:

— Значит, ваше имя Нерон Брекинридж. Дата вашего рождения тринадцатое ноября?

— Нет. Не тринадцатое, а семнадцатое ноября. — если Брекинридж и удивлён, вида не подаёт. Сохраняет полнейшее самообладание. Молодец.

— А образование вы получили в Академии? — голос Ларция резкий, неприязненный, но не грубый.

«Что за Академия? В Капитолии?» — недоумеваю я. Про себя, не вслух.

— Это в удостоверении не указывается. — с ледяным спокойствием, видя что я одобряю этот его допрос, отвечает Нерон.

— Ну и что? Так окончили вы Академию, мистер Брекинридж? — не даёт ему шанса не ответить на поставленный вопрос суровый и строгий Ларций.

— Нет, я там никогда не учился.

— А кем подписано ваше назначение, сэр? — Ларций вкладывает в вопрос толику сарказма.

— Оно может быть подписано лишь одним лицом, специальным президентским представителем в Капитолии мистером Мелларком.

— Ясно, — решительно беру дело в свои руки. — Ларций, пусть документы мистера Брекинриджа пока останутся у тебя. Ваша личность, господин Брекинридж, удостоверена. Не сочтите это признак недоверия, но пока я не стану подписывать ваше назначение, — делаю максимально дружелюбное выражение лица, мне приходится осторожничать, не особо охотно. К сожалению, — Однако, вы можете немедленно приступить к исполнению ваших обязанностей.

Нерон Брекинридж кажется невозмутимым и спокойным, но важно мне понадблюдать за ним вживую, именно в такой ситуации. Недоверия и подозрительности. Во всём виноваты Капитолий, президент Сноу и это покушение. Сноу назначил мне то ли помощника, то ли соглядатая, который будет за мной шпионить и докладывать о каждом моём действии президенту?

— Сэр, — обращает миротворец ко мне. Строго официально. — Пока не прибыла ваша машина, о чём нам сообщат заблаговременно, не будет ли вам угодно пройти в столовую. Завтрак готов, сэр!

По пути выясняется, что мой новый помощник встал рано (в пол-десятого) и маковой росинки с самого утра во рту не держал. Ларций соглашается пропустить его в столовую только после моей фразы.

— Нерон! Мистер Норт! Приглашаю вас позавтракать со мной. Заодно приступите к объяснениям. У меня много вопросов, а ответы мне нужны сегодня.

Сержант категорически отказывается, Говоря: «Извините, сэр. Это запрещено инструкцией», я настаиваю (к неудовольствию Ларция, но он скрывает его), сержант виртуозно выбивает из мох рук «оружие»: «Да вы же сейчас будете на сверхсекретные темы общаться. К тому же не приучен я к капитолийской диете. От неё полнеют!». Последний аргумент просто неубиваем. Я сдавшись, спрашиваю его, какую кухню предпочитает сержант и вот тут выясняется, что Норт — уроженец Второго дистрикта. А на его родине принято завтракать ячменной кашей. Конечно, её на кухне Ларция не нашлось, и Ларций прячет довольную улыбку.

Сержант уходит, а Нерон незамедлительно начинает делиться ценной информацией: первым делом находится ответ, отчего его одежда необычна для капитолийца, он — патриций. Ларций не оставляет этот факт без внимания, в дальнейшем он ведёт себя с Нероном более деликатно. Мы с миротворцем едим не торопясь, голодный (это сразу бросается в глаза) Нерон соблюдает правила приличия. Мне известно с детства, что те, кто принимают пищу медленно — приличные люди, а кто ест слишком быстро — хамы. Так учила меня мать, миссис Виктория Мелларк.

Нерону Брекинриджу удивительным образом удаётся отменным образом делать два дела: завтракать как «приличный человек» и вести беседу. Вернее сказать, Нерон рассказывает мне совершенно потрясающие вещи.

Краткая история (секретная история) истории Города Капитолий.

— Сто пятьдесят один год назад, а именно 5 сентября 2028 года по тогдашнему летоисчислению, на нашу планету напали. Из космоса. Безжалостные холодные агрессоры. В прямом смысле, у них была холодная кровь. — начинает рассказ Нерон.

— Я полагал, что наших предков погубил некий Катаклизм, природного происхождения, — я реагирую автоматически — мне трудно скрыть удивление. Миротворцу также сложно скрыть изумление.

— Так учат в школе. Специально. Не рассказывать же, что род людской погубили ящерицы из космоса. — невозмутимо возражает мне новый знакомый.

— Да, звучит довольно нелепо. — киваю в ответ. И точно специально говорю тихо: проверяю сам себя, включён ли «Режим R9». Включён. Но я и не отключал его. Специальный помощник президента Сноу, да ещё с империем в придачу, ни за что не может позволить кому бы то ни было себя подслушивать. Соображаю: всё, что говорил в настоящую минуты Нерон — совершенно секретно.

— Стрёмно. — резюмировал миротворец Ларций. — я улыбнулся и кивнул ему в знак согласия.

— Мистер Брекинридж, у меня вопрос, вот какое дело: что-то я вокруг не наблюдаю никаких ящериц. Они что просто взяли и улетели? Погубили человечество и улетели? — включился в диалог Ларций. Без моего разрешения. Впрочем, можно считать я дал его. Нерон делает вид, что не удивлён, что миротворец ведёт себя (по строгим капитолийским правилам просто вызывающим образом.

— Нет, не совсем. Точно неизвестно. Даже у нас, на Палатине, не найдёшь точного ответа. И меня зовут Нерон. Обращайтесь ко мне по имени, пожалуйста. — раздражения, какого бы то ни было неудовольствия молодой патриций никак не показывал. Но не улыбался, его лицо было серьёзным.

— Хорошо, Нерон. Значит, совершенно секретная информация? — в словах Ларция скрывается враждебность. Он не доверяет капитолийцу. Доверяю ли ему я? Нельзя сказать определённо.

— Абсолютно секретная. Она противоречит официальной версии.

— Это я понял, — я снова вступаю в разговор, — Кем были люди, основавшие Капитолий?

— Не патрициями, их так ещё не называли. — заявляет Ларций.

— Это так. Капитолий был основан на месте военной базы. Которую построила FEMA. И не знаю, что это такое. Предполагаю, что это были военные. — Нерон изумлён тем, что я позволяю «творить» своему телохранителю, но вида не подаёт.

— Из Тринадцатого дистрикта? — я успеваю задать следующий вопрос раньше Ларция.

— Нет. Определённо нет. Тринадцатый появился позже. Хотя сам бункер существовал до вторжения, это известно точно. Но люди, которые укрылись там, к основанию Капитолия, не имеют никакого отношения. Имя человека, который всех командовал на той базе звали Маккарти. Генерал-майор Джеймс Маккарти.

— Не перебивай. — теперь мне приходится осадить открывшего было рот Ларция.

— Есть, сэр! — откозырял мне вилкой миротворец.

— Известно, что у Маккарти был приказ, не принимать на базу незарегистрированных беженцев. Только по особому списку. Но он его нарушил. Нарушил потому, что вокруг всё рушилось и гибли тысячи людей. Каждую минуту. Первым делом Маккарти связался с генералом по фамилии Престон, они воевали вместе. Вдвоём, с большим трудом, но им удалось организовать приём воздушных судов с беженцами на базу. Пришельцы не обнаружили эту базу, либо посчитали незначительной целью. Точно известно, что её они не бомбили.

— Ларций, я понимаю, что ты хочешь сказать нечто важное. Но пожалуйста, не перебивай. Времени совсем мало, но я хочу дослушать всё до конца. Может быть, второго шанса у меня не будет. — я вынужден выговаривать миротворцу.

— Также в операции участвовали курсанты академии Военно-воздушный сил. Ими командовал человек по фамилии Калахан.

Ларций не сумел сдержаться и энергичного закивал. Точно желая сказать, что именно эту фамилию он ожидал услышать.

— Был ещё один участник той истории. Он был очень богатый банкир. По фамилии Скотт. Брендан Скотт, именно так его звали. Он всеми силами пытался противостоять Маккарти. И он был очень могущественным противником.

— Дай угадаю? Этот банкир был за то, чтобы принимать на базу лишь особенных беженцев. Богачей, скорее всего. — предполагаю я.

— Совершенно верно. Хотя не только «сливки общества», среди зарегистрированных беженцев были учёные, военные. И многие из них так до базы не добрались. А борт самого Скотта разбился недалеко от базы. — подтверждает мои догадки Брекинридж.

— Короче говоря, почти всеми уцелевшими с этого момента руководил человек по фамилии Маккарти. —  подвожу итог.

— Первое время — да. Но по окончании операции по эвакуации беженцев, которая длилась около недели, он передал власть Совету. Членов которого и стали называть патрициями. Работами по возведению нового города руководили именно они. Строился Капитолий по особому плану. Все было продумано заранее. Не знаю точно, но подозреваю, что он повторял план Рима. Ещё я знаю, что в Риме не было никакого озера. Патриции, числом восемьдесят, разделили Капитолий на районы: Авентин, (мы сейчас находимся именно там), Целий, Эсквилин, Квиринал, Виминал. Это не считая делового центра Города, его называют просто Центр. Есть есть ещё один район, он находится далеко отсюда, дальше чем Ватиканское предместье, он расположен на отроге гор, это тринадцатый район Капитолия. И он называется Палатин. — при этих словах Ларций едва не подскакивает на месте, С большим трудом ему удаётся совладать с собой, — И именно там живут патриции. Но самое удивительное заключается в том, что многие жители Капитолия даже не подозревают о его существовании. Парадокс.

И тут в моём ухе опять оживает наушник: я слышу мягкий, но излучающий власть и силу баритон:

— Доброе утро, мистер Мелларк! Позвольте приветствовать вас в это утро — Гонорий Мёбиус к вашим услугам!

— Здравствуйте. — отвечаю спокойным голосом. В первую секунду я и не вспомнил, что вчера имел «удовольствие» уже встречаться с этим господином. Помощником Супрефекта. Господином с холодными как лёд голубыми глазами.

— Мистер Мелларк, как вам известно, вчера на вашу жизнь покушались и теперь, по прямому приказанию президента Сноу, надзирать за организацией вашей охраны будем мы.

Небольшая пауза. Мёбиус особенно не торопит меня, а мне нужно некоторое время на осознание того, что теперь я полностью подконтролен Супрефектуре. Отчитываться в своих действиях я не обязан. Или, всё-таки, обязан? Ответ следует незамедлительно, как только я открываю рот:

— Мне всё ясно. — мне кажется, что в этот момент мой голос дрогнул. Страх, я выдал ему тот факт, что мне страшно?

— Так как, к сожалению, следствию пока не удалось выйти на след злоумышленников, проникших под видом рабочих на 65-й этаж Тренировочного центра, вы в опасности. По-прежнему. Мистер Гексли, мой шеф, настаивает на отмене вашей встречи с «синими».

— Как на отмене? — я начинаю очень сильно нервничать, — Отменить? Это как? — мой голос меняется, теперь он какой-то хрипловатый, осипший, хотя я и не простужен. Да, моего крайнего разочарования не скрыть.

— Нет. Эта встреча очень важна для Вас и Вашего расследования. И она уже санкционирована президентом. Но ваша безопасность — приоритет номер один. Но не раньше, чем злоумышленники, а самое главное — кто их послал, не будет обезврежены.

— Вы полагаете, насколько быстро всё закончится? — задаю следующий вопрос, держа в руку чашку очень горячего кофе. В следующую секунду едва не обжигаюсь, попытавшись из неё отпить. В последнее мгновение спохватываюсь. Нервы, нервы…

— Это вопрос самих ближайших часов, мистер Мелларк. — интонация голоса моего собеседника просто-таки излучает уверенность что мне остаётся лишь его дышать ровнее. Таким образом мне всё же удаётся успокоиться. И в этот самый момент, только сейчас замечаю, что на меня уставились две пары глаз, голубых — Ларция и светло-карих — Нерона. Они забыли про еду и не отводят взгляда от моего лица. Приходится специально принять меры — принять расслабленную позу, улыбка на лице, фальшь, много фальши — надо показать им, что всё в порядке. — Мистер Гексли полагает, что с «синими» вы сможете встретиться вечером. В Центре. Под нашим контролем. И он просил спросить вас, нет ли у вас возражений?

— Нет. Возражений нет. — у меня не хватило бы наглости и безумия ответить по-другому.

— Отлично, мистер Мелларк. Тогда до связи. — прощается со мной помощник главы капитолийской тайной полиции. Хотя нет: тайная полиция, её возглавлял не так давно Плутарх Хэвенсби, а мистер Гексли. Супрефект Панема.

Однако, на этом «беспокойства» не закончились, буквально через минуты наушник снова ожил. Но на этот раз не у меня, а у Ларция, это звонит лейтенант Блаунт, чтобы сообщить срочные новости. В первых: злоумышленники, о который говорил помощник Супрефекта, обезврежены, во вторых: внизу нас ждёт автомобиль! Который я не вызывал! Короткая заминка, в течении которой я выясняю кто (капитан Делагарди) отдал распоряжение подогнать «машину к подъезду», и зачем («в целях обеспечения моей безопасности»). Я нервно сглатываю, но ничего не поделаешь, придётся покидать «уютное гнёздышко» моего личного телохранителя.

Сержант Норт (как старший по моей охране) едет с нами. Но в разговорах практически не участвует. Водитель, кажется, также миротворец. Это я заключаю по его бритому затылку: прическа Ларция и сержанта точно такая же. Нерон Брекенридж едет с нами, его знания мне крайне нужны. Именно сейчас, в предверии встречи с «синими».

* * *

В машине. 10:58

— Все патриции взяли римские номены, те фамилии. Так Хаммерсли стали Валериями, а Маккарти Фабиями. Вскоре и всем беженцам, особенно у которых не было никаких документов, а таких было немало, стали переписывая давать номены по римскому образцу. Преномен, личное имя и номен — аналог фамилии. Но так как патриции не пожелали отказываться от своих прежних фамилий, в итоге их оставили всем капитолийцам. — продолжает рассказ Нерон.

— И как стали звать генерала Маккарти? — задаю я свой первый вопрос. С момента как мы их дома переселились в «консул». Автомобиль чёрного света. Огромный. Невероятно дорогой. Зато исключительно удобный.

— Квинт-Фабий-Рацер Макккарти. Рацер — когномен. Вы знаете что это такое, сэр?

— Знаю, знаю. Не останавливайся (Как-то само собой я начал говорить Нерону «ты», но он упорно (этикет) называл меня «сэр» и «мистер Мелларк»), рассказывай дальше. Очень интересно. Кстати, а почему старые фамилии-то решили оставить? Для удобства, или по какой иной причине?

— Причина была крайне весомой: у некоторых патрициев были фамилии, отказ от которых был немыслимым поступком. Родовая честь. У них были древние аристократические титулы.

Ларций жестом испрашивает у меня разрешение вставить свои «пять центов». Я киваю в знак согласия:

— Любопытно. Никогда об этом не слышал. Но точно знаю, ни у кого из нынешний капитолийцев особых титулов нет.

— Совершенно верно. Нынче они не в ходу. Но тогда всё было иначе. Например род, записавший себя как Корнелии. Их подлинная фамилия — Фицрой. Лорды Фицрой, виконты Давентри. Или, к примеру, графы де-Ланнуа, в Капитолии они известны как Эмилии…

Мой наушник вновь оживает, продолжать разговор невозможно. Крайне неприятно. Успеваю с неудовольствием подумать: «Надоело. Сколько можно? Я занят». Голос собеседника мне не знаком. Он не слишком твёрдый, не слишком мягкий. Баритон. С первых же мгновений беседы обращаю внимание, что главная особенность данного господина — деликатность. И вежливость. Эдакая подчёркнутая утончённость. Такой мягкий, негромкий, приятный баритон…

— Мистер Мелларк! Доброе утро, как дорога?

Мой собеседник знает, что я куда-то еду. Компетентность.

— И вам доброго. Чем обязан? — тщательно пытаюсь скрыть своё раздражение. На господина, прервавшего рассказ Брекинриджа.

— Нет. Это я обязан. Специальным президентским распоряжением мне вменено в обязанность оказывать вам всемерное содействие. Поэтому, собственно, я и вас и побеспокоил, сэр.

— Кто вы? — заинтересованность во мне борется со страхом.

— Позвольте представиться: Кассандр Гексли. Супрефект Панема. К вашим услугам!

У меня на лбу моментально появляются капельки пота, но я старательно пытаюсь сделать всё, чтобы голос остался нормальным. Спокойным. Поэтому говорю медленно, тщательно выговаривая окончание у каждого слова.

— Здравствуйте, мистер Гексли. — не нарочно отвожу взгляд в сторону. И замечаю, как напрягся Ларций. А Нерон, он побледнел и откинул голову назад. Ясно, что он не хочет, чтобы кто-то видел сейчас его глаза. Нетрудно догадаться, что ему сейчас очень страшно. Как мне и Ларцию, впрочем.

— У меня к вам небольшая просьба, мистер Мелларк.

— Слушаю вас.

— Сейчас вы будете проезжать мимо того места, где я сейчас нахожусь. Не будете ли вы так любезны подвезти меня до места службы. — да, этот голос чрезвычайно обманчивый.

— Конечно, Что я должен сделать? — признаться, я удивлён.

— Приказать водителю остановиться на ближайшем перекрёстке. — исполняю его просьбу. Дверь с моей стороны автоматически открывается и вот уже я могу рассмотреть моего нового знакомого получше.

Вот фотографии Кассандра Гексли, как его видит автор:

http://tr.web.img2.acsta.net/pictures/20/05/12/16/24/2636626.jpg

https://static.1tv.ru/uploads/photo/image/2/huge/343472_huge_3993955aa0.jpg

https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/2295452/5830f025-473e-4e92-90ce-29e8874a090a/s1200?webp=false

Гигант. Седой блондин (я знаю, как седеют светловолосые мужчины по своего отцу), приблизительно двухметрового роста. И серьёзных габаритов. Одетый в светлое пальто и черно-белый шарф. Силач, это я понимаю, когда мы обмениваемся рукопожатиями.

— Я очень хотел переговорить с вами, мистер Пит Мелларк. Нам с вами необходимо обговорить пару моментов.

— Для начала я хочу, чтобы у вас сложилось правильное представление: наш президент, Кориолан Сноу, наделил вас империем. Младшей степени. Пропретора. Для выполнения порученной вам миссии. Важной государственной задачи. И дал первый допуск к государственным секретам. И нужно это лишь для одной цели.

— Но, сэр. — я жутко испугался. Вдруг он вслух озвучит то, что знаем мы с Китнисс. Что президент пообещал отменить Голодные игры.

Кассандр прекрасно понял мои опасения и его губы изогнулись в улыбке. Нормальная человеческая улыбка, должен отметить для самого себя. Лукавая улыбка.

— Вы правы. Не следует ничего говорить. Надо просто держать её в уме. Мистер Мелларк, отдаёте ли отчёт, зачем вас наделили империем?

Я чётко понимаю, что нельзя торопиться с ответом. Всё серьёзно! «Болтовня» на шоу Фликермана, «электрический костюм Цинны», вся эта бутафория не в счёт. Империй обозначает власть, об том я уже догадался. А вот уточнить его границы имеет смысл у него, Кассандра Гексли. Отличная идея!

Кассандр Гексли прочёл на моём лице сомнения и ответил сам на свой вопрос:

— Империй подразумевает право накладывать арест. Жителей дистриктов. Капитолийцев. А также суда, но с этим настоятельно рекомендую не торопиться. Вы удивлены, но это так. Конечно, президент может отменить ваше решение и я имею такое право. Мой империй, проконсульский, он выше по рангу. Но мне хотелось бы целиком и полностью доверять вам в данном вопросе. Если вы инициируете арест какое-либо лица, значит, у вас были исключительно веские причины. Для выполнения вашего задания. Миссии. Подчеркну, такая ситуация весьма вероятна. Но одно прошу вас не делать: не надо арестовывать патрициев. Это прерогатива президента.

Кассандр с довольно жестокой улыбкой посмотрел на Нерона. Всё это время он, находившийся на соседнем сидении, впереди нас, (парализованный страхом, подозреваю) усиленно делал вид, что его нет в автомобиле. Кассандр обратился к нему. С некотором насмешкой:

— Мистер Брекинридж, я прошу вас разъяснить мистеру Мелларку особое положение патрициев в Городе. В избежании недоразумении. Можете упомянуть ваш особенный случай. Я разрешаю.

— Позвольте вопрос, мистер Гексли, — отважно зададаю ему Супрефекту, главе самого страшного учреждения в Капитолии и во всём Панеме. Вы сами — плебей, или патриций?

— Правильный вопрос, мистер Мелларк! Я — плебей, я родился в районе, называемый Виминал. А патриции за редким исключением проживают на Палатинской горе, районе Капитолии, который именуется Палатин.

— Прошу прощения, сэр, на Палатин требуется особый пропуск, мистеру Мелларку он скоро понадобиться, — безэмоциональным голосом подаёт голос Ларций.

— «Белый пропуск»? Конечно, я уже отдал нужные распоряжения. Как вижу, капрал, вы уже личный телохранитель специального представителя президента, значит проверку по линии госбезопасности прошли. Удивлён, не скрою.

И Кассандр одарил миротворца таким ледяным взглядом, что мне стало дурно. Не спокойно на душе. И я подумал: «Надо будет поинтересоваться у капитана Делагарди, не требуется ли моё вмешательство? Если потребуется, я готов заступиться за Ларция, заступиться за него перед кем угодно, хоть перед президентом». Но Кассандр Гексли мигом поворачивает ход моих мыслей в другом, ему нужном направлении:

— Мистер Мелларк, я думаю, вам имеет смысл более подробно ознакомится с теми делами, распорядителей игр, или причастных к покушению на вас лиц. Если вы готовы, я отдам распоряжение следователю, который занимается вчерашним инцидентом.

Я медлю с ответом, Кассандр поворачивает голову в мою сторону, внимательным образом изучает моё лицо. Пауза продолжается некоторое время. Наконец, я, выдержав его взгляд, отвечаю. Кратко:

— У меня не так много времени. Но то, что пригодится, или будет важным для моего расследования, мой ответ — да. Да, конечно. — сказав, меня «догоняет» мысль, я спешу добавить, — сэр!

— Превосходно. Сегодня вы с ним увидитесь. Он будет действовать в контакте с вами. Его зовут Парменид Уоллес. Очень способный молодой человек. Однако, совсем скоро мне нужно будет выходить. Телефонная станция, до ней менее мили… — по удивление, появившемуся на моём лице, с ухмылкой, которая мне совсем не понравилась, он добавляет, — Это и есть здание Супрефектуры. Спросите ваших помощников об этом. Но я хочу обговорить с вами вот какой момент: сегодня вечером состоится ваша встреча с «синими». Первое, что надо иметь в виду: вы наделены империем. Возможна ситуация, когда вы решите арестовать кого-то из них. Санкция Супрефекта у вас имеется. Второе: на ваше усмотрение. Есть доказательства, правда косвенные, что на жизнь Китнисс Эвердин совершалась попытка покушения. Провалившая. к счастью. Нет, не сегодня! На 74-х играх. Вы наверняка в курсе?

— Да, — с громадным трудом выдавливаю из себя. Сохранять самообладание мне чертовски трудно. Сердце бьётся с громадной скоростью. Того-гляди выпрыгнет из груди.

— Тогда у меня вот какая идея. Папирий Марчанд, вы слышали эту фамилию?

— Да. Один раз. — я моментально вспоминаю, что Крессида упоминала это имя. Спонсор Катона, кажется.

— Очень хорошо. В настоящее время я не могу отдать приказание допросить его. Потому как он находится в «Соколином убежище». Джентльмены, кто знает, где оно находится? — обращается он не ко мне (я точно не знаю, а к Нерону и Ларцию). Реакция следует моментально:

— Я знаю, где это. — голос Нерона хриплый. Но в целом он держится молодцом. Отлично, чего там говорить, владеет собой мой новый помощник.

— Мистер Мелларк, попробуем организовать вашу встречу с Марчандом. Сегодня. Будьте на связи, не прощаюсь. — в этот момент автомобиль плавно притормозил и через мгновение Кассандр Гексли грациозно покинул наше общество. Теперь можно перевести дух.

Вступление автора:

Эта глава писалась долго, начиная с осени. Автор исхитрялся писать её на работе, выяснилось, что писать черновики на бумаге быстрее и удобнее, чем на сайте ФБ. И всё никак не складывалась концовка. То, к чему должен прийти Пит в результате происшедших событий. Неожиданно родился флешбек: беседа в форме обеда таинственного Папирия с другим капитолийцем. В итоге сюжет пришлось подсократить, всё самое важное и интересное написано, к чему «тянуть резину». Ну, а «под занавес» появился следователь тайной полиции с именем древнегреческого философа, Парменид: ему автор доверил непростое дело — подытожить изменения, произашедшие в течении часа-двух и одной, этой самой главы.

Прямое продолжение, буквально минута в минуту, предыдущей главы.

Мысль, что он должен (Немедленно! Срочно! Прямо сейчас!) отправиться и переговорить с заказчиком покушения на Китнисс, Папирием Марчандом, к Питу пришла внезапно. Пришла и моментально завладела его сознанием. Кассандр ещё не перезвонил, но ощущение, что надо с этим тянуть, не покидало Мелларка.

Нет, Пит не допускал мысль, что встреча с «синими» может быть как-то связана с Папирием. Просто он начал действовать. Пока у него было время.

— Ларций, как я могу «позвонить» по «наушнику» сам?

— Весьма просто! Дотрагиваешься до наушника три раза, и тебя услышит оператор. Он получит вызов.

— Оператор?

— Да, спецсвязь устроена так, что исходящий звонок делает оператор. Ты просто называешь номер абонента, а если номер тебе не известен, тогда ты называешь его фамилию.

— Спасибо. — Пит тут же дотронулся до наушника три раза и действительно услышал в своём ухе: «Оператор слушает», затем он произнёс в пол-голоса, — Кассандра Гексли, Срочно. И через мгновение услышал голос оператора: «Соединение установлено. Ждите ответа абонента «Кассандр Гексли».

Кассандр ответил на удивление быстро. Он точно ожидал, что Пит ему позвонит:

— Мистер Мелларк! Уверен, что вы желаете встретиться с мистером Марчандом?

— Да, — голос Пита отражал сильнейшее волнение.

— Отлично. Только что мне сообщили, что его лечащий врач подписала документ, разрещающий вашу встречу

— Врач?

— Мистер Мелларк, вы же ещё не знаете: Папирий Марчанд находится в клинике нервных заболеваний, а проще говоря — в сумасшедшем доме. Он пережил нервный срыв. Исключительно сильный и в значительной степени он не в себе. Это плата за покушение на жизнь мисс Эвердин!

Пит подавленно молчал. Однако, факт сумасшествия Папирия ровным счётом ничего не изменил.

— Однако, сейчас ему стало лучше. Он вполне адекватен. Что особо замечательно, как только Марчанд услышал вашу фамилию, что именно вы желаете его видеть, он тотчас согласился.

— Согласился?

— Да. Таким образом, вы можете прямо сейчас отправится в «Прибежище!». Мистер Уоллес присоединится к вам, уже на месте. Говорить с ним господин Марчанд не желает. Категорически. А встретиться с вами он согласен.

— Сам согласился? — Питу крайне сложно было скрывать своё полнейшее недоумение. — Скажите, он сошёл с ума? — последний вопрос слетел с губ Пита Мелларка непроизвольно.

— Нет, — терпеливо объяснял Питу Кассандр, — Как я уже сказал, он вполне адекватен. Но допросить его официально нельзя, но вы можете задавать Папирию любые вопросы.

Пит занервничал ещё сильнее: в словах Супрефекта он усмотрел намёк, что всё услышанное от Папирия Марчанда он должен Кассандру рассказать (Но должен ли? Как к этому отнесётся президент? Вопросы не имели ответов, но они должны получить ответы. Быстро!). Поэтому он начал свою реплику довольно неуверенно.

— Простите, вы полагаете. Я… должен. Вам.

Кассандр очень мягко перебил сбивчивую речь Пита, его голос стал каким-то медоточивым:

— На ваше усмотрение, мистер Мелларк, на ваше усмотрение. Вы и только вы ведёте ваше расследование.

Дополнительное неудобство состояло в том, что Питу категорически не хотелось, чтобы Ларций, а тем более Нерон, о котором Питу почти ничего не было известно, услышали=догадались об обмене этими самыми намёками. Между ним и Кассандром Гексли.

— Удачи, мистер Мелларк! Удачи вам в вашем расследовании. — Питу чувствовал, что у него не имелось не единой причины не доверять Супрефекту. Если не считать, какое страшное (по слухам, дошедших до ушей Пита ещё в Д. 12) учреждение возглавлял этот господин.

* * *

«Консул» летел по центру Капитолия с бешеной скоростью. Пита обуревали смешанные чувства. Эйфория, беспокойство, некие смутные предчувствия. Одно было ему очевидно: ни в коим случае нельзя сворачивать с избранного пути, нужно двигаться только вперёд. Вот только направление, цель производимых поисков, были не очевидны, это доставляло неприятности. Пита Мелларка ещё никогда в жизни не обуревали такие сильные сомнения, но он и мысли не допускал о промедлении. Всё происходило слишком быстро, он только-только успевал вовремя реагировать на новые события.

«Консул» двигаясь по залитому неоновым светом очень широкому шоссе, только что покинул Центр Капитолия, его огромные небоскрёбы остались далеко позади, путь лежал на юго-запад. Спустя четверть часа пейзаж за окнами резко изменился: вместо огромных домов — дома куда скромнее, этажей в девять-десять, которых сменили совсем скромные дома не выше пяти этажей. В голове Пита даже промелькнула мысль: «ну почти как дома. Скромно». Однако, это было ошибкой и первое впечатление оказалось обманчивым, ведь в пригородах Капитолия Питу ранее бывать не доводилось. Как бы предвосхищая не заданный вопрос, Нерон заговорил первым:

— Это Тибуртинское предместье. Здесь живут очень богатые плебеи. Либо элитные кондоминимумы, либо частные виллы. Здесь всё очень дорого.

И действительно Пит успел разглядеть (автомобиль резко снизил скорость) пару фонтанов у входных дверей частных вилл. «Консул» выехал на не очень широкую набережную. За стальными перилами Пит без труда разглядел небольшую, но очень быструю стремительную реку. Совсем рядом были высокие горы, окружавшие Капитолий. Место, куда им нужно было попасть, «Соколиное прибежище», находилось на мысу, с трёх сторон окружённое речными водами. Путь, ведущий в «Прибежище» был только один: огромные ворота по центру и кованая решётка. Не глухой забор, а именно изящная металлическая ограда говорила о «Прибежище» предназначено для изысканной и богатой публики.

Сразу за воротами, которые открылись моментально, начинался хвойный лес. Невысокие ели дополняли огромные сосны. Вид определённо радовал глаз. Пит (а также Ларций, Нерон казался безучастным) залюбовался открывшимся великолепием.

Асфальтовая дорога закончилась. Внутри «Прибежища» имелись лишь песочные дорожки и автомобиль двигался осторожно и не слишком быстро. Поэтому Питу не составило особого труда как следует разглядеть дома по обеим сторонам дорожки. Их было совсем немного, сделанных из дерева и скрытых от любопытных глаз пушистыми еловыми ветками. Дома были двухэтажными, также имелись маленькие строения неясного назначения всего в один этаж.

Наконец показалась цель их пути: красного кирпича массивное строение в три этажа. Определённо оно выделялось на общем фоне хвойного леса и скромных деревянных построек. Покинув автомобиль, Пит в сопровождении Ларция и Нерона вошёл в холл.

Холл был абсолютно пуст, ни единой души. Но стоило Питу войти в здание, перед ним возник высокий господин в белом халате и белой шапочке. Заместитель директора клиники, который пригласил Пита и его сопровождающих в свой кабинет на втором этаже.

— Мистер Мелларк, меня зовут доктор Диггз. Я уполномочен озвучить врачебный вердикт. Вам разрешается (в качестве исключения) посещение нашего «особого пациента», мистера Марчанда. Я убеждён, что это положительно скажется на состоянии его здоровья. — Диггз прямо-таки излучал дружелюбие и позитивность.

По пути (а он лежал в небольшой одноэтажный деревянный домик шагах в пятиста от главного корпуса) Пит узнал, что Марчанд отказывался встречаться с кем бы то ни было около полугода, но имя «Мелларк» произвело на этого угрюмого типа магическое воздействие: он мигом повеселел (весёлости в этом господине не замечалось) и с первого раза он согласился встретиться с Питом. Возникла небольшая заминка: Пит прибыл с сопровождении Брекинриджа, а главное — Ларция, который категорически не соглашался отойти от мистера Мелларка более чем на десять шагов! Нерон сам вызвался дождаться конца беседы, а вот Ларций упорно настаивал на том, что он должен лично убедиться, что Марчанд, либо кто-то третий не представляют опасности для Пита. В итоге в комнату, где их ждал Папирий, Пит вошёл вместе с Ларцием.

Папирий уже ждал Пита. В его внешности не было ничего замечательного, «человек-невидимка»: среднего роста, средний возраст (около сорока), средней комплекции, невыразительное лицо.

Разве что глаза этого человека были примечательны: неопределённого цвета (серо-тёмно-зелёные), в них ясно читался ум. Но Пита Мелларка сразу обескуражил его взгляд: сосредоточенный, лишённый агрессии, откровенный, правдивый… и откровенно безумный. Ну, пожалуй, замечательными были его волосы: не то, чтобы красные, скорее тёмно-коричневые с красноватым оттенком. Настоящие волосы, а не парик. Одет Папирий был в синий свитер и серые брюки. Также ничем не примечательные.

Первым подал голос господин Марчанд:

— Мистер Пит Мелларк, полагаю? — Пит кивнул в знак согласия, — А это, полагаю, ваш личный телохранитель?

— Да, сэр, я — миротворец-телохранитель, — с предельно мрачной физиономией ответил ему Ларций. Я отвечаю за безопасность специального помощника президента.

— Я слышал об этом высоком назначении, — участливо отозвался Марчанд. — Вы подозреваете меня в намерении навредить мистеру Мелларку? Напрасно! Полгода я провёл практически в четырёх стенах и сейчас получил шанс покинуть это место в обозримой перспективе, подобная попытка либо приведёт к моментальной гибели. Бесславной гибели. Либо к пожизненному пребыванию даже не здесь, а в куда менее малоприятном учреждении. Я не склонен к суициду, — и Папирий улыбнулся.

— Как бы то ни было, сэр, сейчас заработает силовое поле. Мощности маловато, но защита отличная. Как раз то, что требуется. — без улыбки, неприязненно и сурово ответил миротворец. Он не поверил капитолийцу, Ларций умел носить маску недружелюбия и суровости отменным образом. После чего с явным нежеланием миротворец удалился. Пит и Папирий остались одни. Силовое поле между ними тихо потрескивало.

— Здравствуйте, сэр! Да, я тот самый Пит Мелларк, которому президент поручил провести расследование вопиющих злоупотреблений распорядителей на прошлых играх. Поэтому я здесь. Увы, руку подать вам я не смогу, — вступил в разговор Пит и не спеша сел в внесённое в комнату кресло.

— Хочу ещё раз поздравить вас, — хитро улыбнулся Папирий.

— Благодарю. Хотя… — в голову Пита пришла занимательная идея. Немного обострить начало разговора. — А вы знаете, что Китнисс тоже специальный помощник, а также специальный представитель президента в Двенадцатом? Сейчас она там, но не исключаю, что она скоро приедет в Капитолия. И тогда… Ну, вы можете догадаться, ей может прийти в голову мысль поквитаться с вами…

Папирий побледнел, но самообладание ему не изменило. Питу не удалось его «подловить»: мистер Марчанд был «акулой», пускай и бывшей. В целом это была пренеприятная, но, но очень хитрая и коварная личность. Пит не сомневался, что Папирий прекрасно понял его намёк.

— Разрешите мне, сэр. Задать вам вопрос? — с непроницаемым выражением лица спросил Пита его собеседник.

— Пожалуйста, я не против, задавайте, — отозвался несколько сбитый с толка Пит.

— Чем будете тушить пожар, мистер Мелларк? — с выражением какого-то особенного безумия спросил Бывший Спонсор.

Вопрос был для Пита неожиданным. Сюрпризом, причем неприятным. Он точно сейчас ничего об этом не думал. Вообще. Его мысли занимали «синие», покушение на него (?) — странное покушение-предупреждение. А вот настроения капитолийской публики, даже жителей дистриктов ушли куда-то вдаль. И Папирий жестоко напомнил Питу Мелларку о реальности, о которой совсем недавно рассказывал президент. И Пит почувствовал самые настоящие обиду. Злобу и ярость: несостоявшийся заказчик убийства его возлюбленной задел его самолюбие. Задел очень больно.

— Вы имеете в виде возмущения жителей дистриктов? — как можно тише переспросил Папирия Пит. Он с трудом себя сдерживал. Удавалось это ему с большим усилием.

— Нет, совсем нет, я имел в виду исключительно настроения жителей Капитолия. — с откровенно издевательской улыбкой ответил Марчанд.

— Тогда я вообще не понимаю вопроса. — наклонив голову набок ответил Пит. — Капитолийцы недовольны, это факт. Махинациями распорядителей Голодных игр. Но разве это повод к массовым беспорядкам? О каком пожаре вы говорите, сэр? — собственно Пит лукавил, он уже начал догадываться, о чём говорит Спонсор. Но ему нужно было время, чтобы унять начавшие-было шалить нервы. Пит решил немного передохнуть, молча выслушав этого человека.

— Революция! Я говорю о Революции. По вашей милости она того-гляди вспыхнет на улицах Города. Жители Города — капризные, очень капризные существа. Обид они не прощают, а назавтра не помнят того, что было ещё вчера. Предсказать заранее, какой пустяк, какая безделица, какая ерунда может превратить толпу законопослушных граждан Капитолия в стадо диких зверей, невозможно! А вы берёте и рассказываете им, что их надули самым бессовестным циничным образом. Украли их деньги! Нет, мистер Пит Мелларк, назавтра они устроят Революцию! А затем, не сомневайтесь, она перекинется на дистрикты.

Пит призадумался. Этот крайне неприятный тип прав: в этом заключается его главная ошибка. Он упустил из внимания реакцию толпы. Конечно, он совсем не знал капитолийцев и их нравы, но всё же догадаться было можно. Мелларк моментально понял (и представил) то, о чём только что сказал Папирий. Его настроение начинало в корне меняться: пища для размышлений, именно это и было сейчас Питу.

— И мало никому не покажется, — неожиданно сам для себя закончил за Папирием Пит.

— Именно! Вы прекрасно меня поняли, сэр! — отозвался невероятно довольный ответом Пита Марчанд. Реакция Пита его очень впечатлила, именно такую он и желал увидеть. Он понял, что не ошибся и совершенно удовлетворился этим пониманием.

— Капитолий. Здесь могут вспыхнуть по-настоящему серьёзные беспорядки. У меня встречный вопрос: а как они вообще вообще способны на такое? — Пит признавался честно, что начиная свои громкие разоблачения он неверно оценивал то, каким будет реакция капитолийцев.

Папирий не сразу, но с готовностью и энергией начал отвечать Питу:

— Двойственность. Здешние жители крайне подвержены телепропаганде. Ими очень легко манипулировать. Но некоторые опрометчиво забывают, что капитолийцы ненавидят проигрывать! Капитолийские жители очень жестоки, а главное они невероятно обидчивы. Не прощают обид. Никому и никогда. Это что касается плебеев, вы же в курсе, что жители Города делятся на патрициев и плебеев? Так вот, плебеи не прощают обид. Никогда и ни за что. Вам, мистер Мелларк, крайне необходимо знать об этой их черте. Знать и помнить.

— Они ненавидят проигрывать. — медленно, почти что по слогам повторил за Папирием Пит. Очень резко и совершенно неожиданно задумчивость сменила злость и раздражение. — Я поразмышляю над вашими словами. Пока не началось второе интервью. Но я не могу высказать уверенность, что в моих силах погасить пожар, который начинается сейчас. В дистриктах. — Пит выдал важную государственную тайну, сам не осозновая этого. Впрочем, Папирий не заметил этого. — Однако, мистер Марчанд, время нашей беседы ограничено. Я должен задать вам интересующий меня вопрос. Вы готовы?

— Да, задавайте. — ответил Спонсор. Ответ показался Питу честным.

— Господин Марчанд! Слух, что именно вы стояли за попыткой укстранения Китнисс Эвердин в первый день игр. Он имеет под собой основания? Да или нет, сэр? — прямо задал своей главный вопрос Пит Мелларк.

— Да, это правда, — неожиданно честно начал ответ Папирий, — Это была моя идея. Но важно понимать контекст.

— Это что такое? Простите, я не слышал раньше это слово, — сбитый с толку откровенностью капитолийца переспросил Пит.

— Ничего невероятного. Обстоятельства, в которых я совершил эту роковую ошибку. Вам стоит про них узнать.

— Внимательно ваш слушаю, — глубоко вздохнул Пит и приготовился слушать. Слушать пришлось долго.

* * *

Флешбек. POV Папирия Марчанда

Таймлайн: один день накануне 74-х Голодных игр

Говорил мне дедушка, тому, кто высоко взлетел больнее падать! Прав был старый греховодник. Дедушка Лаэрт, Как его бабушка не придушила собственными руками?

Как только мне доложили, что в вечер 74-го Парада Хеймитч Эбернети резко вырвалсявперёд и что именно его девочка-трибут приковала всеобщее внимание, у меня началась дрожь. Это со мною бывает. Редко, но бывает. Всё очень плохо, а покоя не даёт мысль: «Как же это невовремя! Почему именно сейчас? Слишком мало ресурсов. Не успею. Я же не успею!

Неожиданно дрожь прекратилась. «Отпустило?» — с надеждой подумал я. Нет. Отпустило, но ничего не закончилось, всё только начиналось.

Попытка проанализировать сложившееся положение привело к неожиданному результату. Дежавю. Мне не давала покоя мысль, что всё это уже было, где-то я уже это видел. Но разгадка никак не давалась, всё время ускользая от меня. После шестнадцатой попытки я начал терять надежду: «Что же я упустил из внимания? Катон Уильямс — идеальный боец. Он — лучший и лучше его быть не может». Сомнения, мне начало казаться, что я упустил что-то невероятно важное. Важное и ценное. Дальше было ещё хуже: у меня начался когнитивный диссонанс. И я понял, что лёгкой победы не будет.

Хеймитч Эбернети. Нет, я не забыл кто это такой, многие уже и не помнят этого «блудного сына» Палатина, но только не я! Я не забыл, кто он такой. Он не сдастся. Патриции не сдаются. Эбернети пойдёт до конца.

«Он не один. За его спиной Она. Леди Меркуция Джоэнт. Королева чёрных». — вспыхнула в моём усталой мозгу предупреждающая мысль. И это невероятно всё усложняло. «Это — катастрофа! Эбернети с лёгкостью сорвёт мне всю игру! Победа этого мальчика ковалась так долго и тщательно, и если всё пойдёт прахом, последситвия будут фатальными — партия получит почти смертельный, роковой удар, а Леди Тициана может быть безжалостной и к самым близким ей людям. К каковым я относил себя. Но я слишком долго мнил себя «неприкасаемым», но в самых крайних обстоятельствах она пожертвует мной, как разменной фигурой в Большой игре!».

Я в бессилии откинул голову назад. «Надо же такому приключиться! Он перешёл мне дорогу, сам того не понимая, в момент моей предельной уязвимости». Но отступать также нельзя, да я и не хочу отступать. Просто так я не сдамся: война так война! Я решил для себя, что пойду до конца, чтобы не случилось. А сейчас я назначу встречу тому, кто раньше курировал обучение нашего мальчика. Надо выяснить поскорей некоторые детали…

— Памфилия, узнайте немедленно где сейчас Аппулей Сэдлер. В Городе, или на фабрике во Втором?

— Будет сделано, мистер Марчанд.

Моя личная секретарша невероятно исполнительная девушка и уже через четверть часа от неё поступает доклад:

— Мистер Марчанд, Сэдлер сейчас в Городе. Полтора часа назад он прибыл с отчётом.

— Замечательно. Оповестите его, что он приглашён мною на обед. В «Андромеде».

— Будет сделано, патрон. — отвечает моя Памфилия, лучший секретарь во всём Капитолии.

Обед в «Андромеде».

Луций-Аппулей Сэдлер — господин лет шестидесяти. О его достатке говорит жёлтый дизайнерский костюм, дополненный чёрной рубашкой из тонкого чёрного шёлка и галстуком в желто-серебряных тонах. С ними категорически не сочетается безрадостное лицо. Вымученная улыбка. Усталости вроде не заметно, но вид у него просто отвратительный.

— Вы выглядите усталым, Луций-Аппулей, — говорю ему, чтобы чтобы немного взбодрить. А сам испытываю к старику полнейшее презрение.

— Простите, господин главный директор, — отвечает Сэдлер. — Очень хлопотная выдалась поездка.

— Второй дистрикт? — участливо задаю уточняющий вопрос.

Сэдлер кивает. Очень медленно.

— И как обстоят дела на Второй оружейной фабрике?

— Не знаю как начать, господин главный директор, — начинает неуверенно и осторожно Сэдлер. Сразу понятно: дела наши очень плохи.

— Да уж говорит всё, как есть, — понимающе отвечаю ему. Он вне моего прямого подчинения, но всё равно он сотрудник военно-промышленного комплекса, а его возглавляю именно я.

— Честно говоря, просто ужасно. — вздыхает с сожалением.

Вот только с какой стати ему, чему ему, капитолийцу, пребывать с расстроенных чувствах? Он не из Второго, фабрика не ему подчинена. В чём дело?

— Всё настолько плохо? — специально делаю на лице гримасу участия и искренней обеспокоенности.

— Даже ещё хуже, господин главный директор.

Боже мой, как же важно сохранять присутствие духа в самых безвыходных ситуациях! Тогда пойдём другим путём:

— Ладно, Сэдлер, оставим это на потом, разговор пойдёт о другом предмете. Катон Уильямс, ведь именно вы курировали его здесь, в главном офисе?

Сэдлер оживляется. И начинает отвечать на мои вопросы более быстро и без запинки. У него даже цвет лица начинает меняться, на более розовый здоровый цвет. Догадываюсь, эта тема действительно ему близка. В ней он превосходно разбирается. Он лично занимался этим мальчишкой, а это значит ответы возможно получить только от него. Надо будет подумать как можно пременить эти его таланты и какие нужно составить рекомендации.

— Точно так. Беспроигрышный вариант, господин главный директор. Парню на роду написано в текущем году стать Победителем!

Однако, ну и самоуверенность! С чего бы это?

— Объясните мне, откуда такая уверенность? — этот вопрос меня давно интересует, вот и узнаю.

— Гизела, его мать в девичестве носила фамилия Боржевая, — понизив голос, будто бы выдавая важную тайну, говорит мне Сэдлер.

— Что-то знакомое. Не нужно мне подсказывать. Был такой ментор. Хлодвиг. Это её отец? — без запинки отвечаю я.

— Точно так, господин главный директор. Двадцать вторые игры. И он некоторое время был ментором, пока не сошёл с дистанции. Ныне на покое. Катон Уильямс — его единственный внук. — прямо-таки с гордостью заявляет мне Сэдлер.

— Потомственный Победитель Голодных игр? Теперь мне всё ясно. Поэтому на него тратили не жалея средств. Не экономили.

— Как можно, господин Марчанд, экономить на таком сокровище? — округляет глаза Сэдлер. — Но это ещё не всё, господин главный директор! Юный Уильямс — последний в роде Делавери!

Сказано это было так, будто Катон Уильямс по крайне мере императорских кровей. Возвышенно. Восторженно. С должным уважением. И я тут же понял, кое-чего очень важного я не знаю, а ведь сейчас имеет значение каждая мелочь.

Я помню, кто такой Делавери! Эту гадость нас заставляли зубрить в школе. «Уроки мужества». «Наша великая Победа». «Нерушимый союз». «Славное боевое братство». «Альянс, скреплённый кровью героев». Капитолий и Дистрикт Два. И теперь уроженцы Второго дистрикта служат в миротворцах поколениями: дед, сыновья, затем внуки. А началось всё в «Тёмные дни». Началось с этого самого Делавери. С тех самых времён я терпеть не могу этого пафоса: если подумать хорошенько, здесь на враньё на вранье — Делавери — отставной мэр, в военных вопросах не смыслил ровным счётом ничего, но его назначили руководить местным ополчением. Кто, собственно руководил войсками? Этот Делавери? Нет! Капитолийские полковники и генералы, они и руководили. Профессионалы. Но выпячивают именно его! Ладно ещё генерал Пинкус. Кстати, это его зять, у него была «военная косточка», хотя он и не был гражданином Капитолия. Но Делавери совершенно ни при чём, лавры «Победителя мятежных орд» ему приписали незаслуженно. Это самая натуральное вопиющее вранье!

Значит, всё дело в том, что Катон — прямой потомок мэра Делавери? Да, это многое объясняет, но я не на шаг не стал ближе к разгадке, к решению моей проблемы. И это конкретно меня бесит, но я делаю вид, что всё в порядке.

— Ладно, Сэдлер, я хочу знать о «споносорском портфеле» Уильямса? Как предполагалось «вести» его к победе. Я ни за что не поверю, что это было отдано на откуп мистеру Саммерсу?

— Вы имеете в виду Брута? — поднял на меня удивлённые глаза Сэдлер.

— Да. Он — старший ментор. Что вы так на меня смотрите? — проявляю немного беспокойства, совсем чуть-чуть.

— Вы не знаете? Господин главный директор! Ментором Катона Уильямса является госпожа Гардинер. — учтиво разъясняет мне мой седовласый визави.

— Энобария? Интересно. Нет, я не в курсе. — чувствую себе почти что полным неинформированным кретином. Но тщательно делаю вид, что это меня не беспокоит. Посторонним незачем знать ни моих мыслей, ни то, что я чувствую.

— Все потому, что она его личный тренер. — Аппулей Сэдлер сама любезность.

Я улыбаюсь ему. Но это всёго-навсего маска. Как же всё складно получается? Энобария Гардинер, как известно всему свету, — дочь генерала. Генерал Агриппа Гардинер знаменит тем, что его плану был построен Оборонительный рубеж, защищающий Город от нападения с воздуха. Я превосходно помню 62-е Голодные игры, на которых она победила. Невероятно талантливая девочка. Но не думаю, что ей удалось бы прорваться к победеа бы без той мощной поддержки, которой ей оказывали. На арене и особенно после у Энобарии были могущественные покровители. И я знаю их поименно. Но стоит ли лишний раз вспоминать их имена? Я знаю, какую роль придумал для этой женщины наш президент, Кориолан Сноу. Ещё мне известно, что Энобария работает в паре с Одэйром. Теперь мне ясно, какие звёзды освящают путь Катону Уильямсу к победе. И для кого принципиально важна его победа. Пожалуй, теперь я вижу расклад. Он интересный. Однако, пора переходить к вопросу номер два.

— Ясно, Сэдлер. Теперь обсудим имелись ли предвратительные договорённостии с другими дистриктами, ведь они имелись, не правда ли? На каких условиях?

— Конечно, господин главный директор. Имелись.

— Но отчего я о них ничего не слышал? — я ясно высказал своё неудовлетворение.

— Таков обычай, господин главный директор. — со всем почтением ответил Сэдлер.

— Знаю-знаю. — моё неудовольствие немного смягчилось, — Все контакты с чужаками происходят тайно, негласно. Но итоговое соглашение всегда подписывается представителями сторон. Но о нём ни малейших упоминаний. И кто вообще в курсе, спрашивается? Только вы, выходит?

— Почти, господин главный директор. Переговоры вёл я. Не осталось никаких письменный свидетельств. Велись они не только с Первыми, но и с Пятыми. С «жёлтыми», и с «чёрными».

— Любопытно, Луций-Аппулий, вам известно, что «чёрные» вообще редко идут на контакт, если им известно, что предметом переговоров будет спонсорская помощь на играх. — призадумался я. — Обычно они отвечают: «Голодные игры нас не интересуют».

— Лицемеры! — неожиданно громко воскликнул Сэдлер. Я никак на это не реагирую. В его голосе звучал самый настоящий праведный гнев. И обида за вопиющую несправедливость: всему Капитолию было известно. что самая богатая и могущественная партия-клика, «чёрные» жёстко игнорируют всё, что связано с Голодными играми. На протяжении десятилетий. Их затраты на помощь трибутам «их дистриктов», даже Пятого и Третьего дистриктов, сущие гроши. Копейки в сравнении с теми бешеными суммами, которые каждый год тратят «синие. Затем Аппулей Сэдлер осознал, что он позволил себе лишнее и поспешил исправится, — Прошу меня простить, господин главный директор!

— Вы прошены, Луций-Аппулий. Продолжайте, — безэмоционально отвечаю ему.

Непрофессионал! Сэдлеру трудно держать свои эмоции в узде. В нашем деле это — непозволительная роскошь. Следовательно ему не удасться подняться на самый верх. На Олимпе таким слабакам делать нечего. Но я вежливо ему улыбаюсь, Сэдлеру незачем знать что я думаю о его персоне на самом деле.

— Вы правы, сэр. «Чёрные» без объяснения причин прервали переговоры, а с представителями «зелёных» итоговое соглашение заключено не было. Полный провал. — дополняет вышеизложенные им сведения Аппулей Сэдлер. — Единственная договорённость заключены лишь с Первым дистриктом.

— Я так и думал. И о чём удалось договориться? — делаю вид, что мне в сущности всё равно, а это неправда.

— Протокол о взаимной помощи, союз трибутов обоих дистриктов на арене. Соглашение подготовлено мной, от «жёлтых» свою подпись подставил мистер Стенвик, а с нашей стороны: господа Хендрикс и Ловат. И я, разумеется.

— Ювенал Стенвик? — приподнимаю левую бровь. — Я его хорошо знаю, он владеет в Городе пятью торговыми центрами. Хендрикс? По-видимому вы имеете в виду брата Фелициата Хендрикса, главы артиллерийского департамента?

— Точно так, это был Нимрод Хендрикс, младший брат генерала. Он — полковник в отставке и только что назначен нашим представителем в Третьем дистрикте.

Вот тут мне пришлось скрывать своё крайнее удивление:

— О чём это вы?

— Не далее как вчера заключен договор. Мы наконец выкупили наши акции. Восемь процентов в «Панем электроникс». — понизив голос ответил Аппулей Сэдлер.

— Да. Достойная похвалы секретность. Ни единой утечки! Лично я ничего об этом не знал!

— Окончательная сумма мне не известна. Но своё мы вернули. — почти что с гордостью ответил Сэдлер.

На чём, собственно, обед и закончился. Очень своевременно. Потому что с трудом мне удаётся сдерживать приступ бешенства. Только что я узнал, что в тайне не только от меня него, но (возможно, не не стопроцентно!) от лидера нашей партии, леди Тицианы, была совершена сделка. Которая точно ставит крест на малейших попытках «выбить» хоть какое-то дополнительное финансирование Катону Уильямсу. Без которого его победа ставится под прямую и очевидную угрозу. Ещё я узнал, что «чёрные» в открытую играют против нас. Против меня, если быть точным.

* * *

— Странное, мистер Марчанд, объяснение, — наконец, отреагировал долго молчавший Пит на рассказ спонсора. — Выходит, у вас сложилось критическое финансовое положение, а крайним назначили бы именно вас и вы замыслили убить Китнисс.

— Заметьте, господин Мелларк, что она благополучно выжила, — с абсолютно безумным выражением на физиономии заявил Папирий. — Однако, вы правы, я рассказал не всё. Скажите, мистер Мелларк, вам что-нибудь говорит название «Кэлхун»?

— М-да, — не сразу, а выдержав паузу и долгий взгляд «безумного спонсора», ответил Пит. — Говорит. Так называют себя тёмные личности, каждый год берущие деньги. Ставки на Жатве в Двенадцатом.

— Вот как? Не знал, что они забрались даже к вам. Чтобы вы знали, те «тёмные личности» просто работали на «Кэлхун». Это даже не фирма и не организация. Это название семьи. Убеждён, ни я, ни вы никогда не пожелали бы иметь с ней какие-то дела. По доброй воле, по крайней мере. — Папирий был само спокойствие, несмотря на то, что его эмоции брали на ним вверх, Спонсор был холоднее льда, предельно спокоен, его выдержке стоило позавидовать.

— Вам что, угрожали убийством? — неожиданно Питу в голову пришла догадка. — Они вложили в Катона кругленькую сумму и когда их деньги оказались под угрозой, встали на дыбы?

— Не совсем так, мистер Мелларк, угрожать убийством главному директору Военно-промышленного комлекса? Для этого надо иметь стальные яйца! — с садисткой жуткой улыбкой заявил Спонсор.

Питу этот затянувшийся разговор стал невыносим, Папирий пробудил в Пите Мелларке самые низменные, животные чувства. В частности Питу очень хотелось собственноручно его убить. Вот только никак нельзя было этого делать — президент Сноу поставил Пита в столь жёсткие рамки, что всё, что бы не сделал Мелларк, он вынужден был думать о последствиях. Для его самых близких людей, в первую очередь.

— А разве у этих людей они не из стали? — задал обманчиво тихим голосом вопрос Пит. — Не дожидаясь ответа, Пит продолжил, — Вы очень осведомлённый человек, мистер Марчанд?

— Разумеется. — ответил Папирий. Он общался с Питом предельно вежливо, корректно. — У меня раньше были большие связи, — на его лице засияла улыбка от уха до уха. — И мне известно, что сегодня у вас назначена встреча с нашими, те с «синими». И уж коль уж коли я виноват, я своей вины я не отрицаю, я счёл нужным вас предупредить. На вас нападут, пренепременно нападут, или попытаются напасть. Если вы дадите им повод. Проявите слабость, в частности.

— Нападут?

— Не в том смысле, что вы подумали. Но легче вам от это вряд ли будет. Но я думаю, что шанс отбиться у вас имеется. Империй.

— И про это вы знаете? — уже даже не удивился Пит. Так что вы посоветуете мне?

— Мистер Мелларк! Помните, что силе может противостоять только сила. Однако, трезвость мысли не теряйте ни на мгновение — помните о последствиях ваших действий.

— Хорошо. Однако и я, в свою очередь, хочу честно предупредить вас. Если Китнисс Эвердин пожелает с вами поквитаться, а не буду её отговаривать.

— Ладно, мистер Мелларк, но надеяться на то, что вы предупредите меня об этом, я могу?

— Всё возможно. — полуобещал Папирию Пит.

— На том с вами и попрощаемся, — подвёл итог беседу Марчанд. Пит нисколько не возражал.

* * *

После того, как беседа с Марчандом наконец завершилась, Пит пребывал в мрачной задумчивости. Только что он столкнулся с представителем Силы, которая, собственно, и управляла Капитолием. Пит не заблуждался, нахождение Папирия в лечебнице, скорее всего для его собственной безопасности, не умаляло его статуса. Высочайшего статуса. И Папирий только что «щёлкнул Пита по носу», заставил крепко призадуматься. Остановиться и заново обдумать каждый шаг. Который Питу предстояло предпринять в самые ближайшие дни и часы. Ответственность и осторожность — вот об этом и нужно было подумать. Из раздумий Пита вырвал громкий окрик:

— Мистер Пит Мелларк! Добрый день, позвольте мне представится, я — Парменид Уоллес, я следователь Супрефектуры.

Пит повернул голову вправо, где стоял говоривший:

— Да, я — Пит Мелларк. Чем могу быть полезным?

— Нет. Чем могу быть полезным вам я, сэр! — ослепительно улыбнулся Уоллес.

Пит не стал останавливаться, разговор происходил на ходу. Он быстро вспомнил, что про этого человека говорил ему Кассандр Гексли, что именно он занимается делом Папирия.

Пит не торопясь рассмотрел нового знакомого: Уоллес был почти его ровесник — может быть старше на два-три года, не более. На этом их сходство заканчивалось: перед Питом Мелларком стоял типичный капитолиец. Плебей. Это было сразу понятно по его одежде. Точнее пиджаку. Более нелепого и безвкусного чем этот найти было трудно. Белый, с какими-то цветными смешными рожицами. Синими. Оранжевыми. Ярко-зелёными. А вот чёрные брюки, чёрные ботинки и тёмно-зелёный тонкий свитер с высоким воротом были весьма хороши. Но именно белый пиджак безнадёжно портил впечатление.

— Точно так. Я его расследую. И меня инструкция действовать в полном контакте с вами, сэр! — тут Пит поймал его взгляд. Цепкий взгляд коричневых, практически чёрных глаз.

— Полном контакте? — недоверчиво переспросил Пит.

— Это подразумевает самое полное информирование. В онлайн-режиме. Все новости вы будете узнавать первым. Раньше чем кто бы то ни было. — Уоллес имел великолепную дикцию и имел привычку чётко выговаривать каждое слово и говорить нараспев. После Папирия он казался более чем симпатичным. Пит не испытывал к нему никаких отрицательных эмоций.

— Марчанд не в чём вам не признавался? — задал следующий вопрос Пит.

— Нет. Не признавался. — ответ был предсказуемым, Пит задал этот вопрос ещё не решив, можно ли делиться с новым знакомым секретами. И вот сейчас Мелларк решился на откровенность:

— А мне он признался. И мне неясно пока, что делать с этим признанием. — и Пит умолк. Он изучал реакцию Парменида. Она оказалась очень быстрой. И крайне спокойной и сдержанной:

— Мистер Марчанд относится к тому типу людей, которые ничего не делают просто так, но с умыслом, сэр.

Внимание Пита почему-то привлекли волосы Уоллеса. Не парик, но достойные внимания, коротко подстиженные, иссине-чёрные, тщательно смазанные бриолином. Очень капитолийские волосы.

— Какие слухи ходят о том почему мистер Марчанд оказался в этом месте? — на ходу, надо было найти Ларция и Нерона, задал вопрос Пит.

— Дикие слухи, сэр. — кратко сообщил Питу Парменид.

— Полагаете, что они не могут оказаться правдой? — приподнял правую бровь Пит Мелларк. Он сейчас решал сам для себя, насколько можно верить этому весьма неглупому типу.

— Отнюдь. — А то зачем меня «пустили по следу» безумного бывшего главного директора ВПК? — они встретились глазами, Парменид мигом уловил незаданный вопрос Пита и быстро ответил на него. — экс-главы Военно-промышленного комплекса Панема. «Синие» держат в своих руках всё снабжение армии военной техникой и в эту сферу они никого не допускают.

— Хочу знать ваше мнение. Папирий Марчанд — сумасшедший, или он жульничает? — задал важнейший вопрос Пит.

— Нет, не жульничает. — уверенно ответил Парменид. Уоллес смотрел прямо Питу в глаза. — Мистер Мелларк, вы думаете сейчас можно ли доверять мне?

Пит очень медленно кивнул в знак согласия. И ничего не ответил, предоставляю говорить следователю.

— Если верить слухам, мистер Марчанд оказался в безвыходной ситуации. Ваша победа на играх привела его на край пропасти. Он заглянул в эту пропасть и лишился рассудка.

Пит хотел среагировать более эмоционально, более естественно. Но это у него не получилось. Пит изменился в лице, его лицо стало очень бледным. А выражение лица у Пита было такое, что даже Парменид Уоллес, проницательность которого была предметов отчаянной зависти в Супрефектуре, затруднился предположить, что у Мелларка на уме. Затем Пит в знак несогласия с словами Уоллеса покачал головой.

— Нет. Он играет, он всего навсего играет. — тихо ответил Пармениду Пит.

— Да. Это так. Тем не менее он психопат. Там, — Уоллес на мгновение поднял глаза наверх и тут же опустил, — Там все такие. Только они и выживают. Такова природа власти.

И Пит сделал еле заметный знак. Кивнул в знак согласия со словами следователя. Выражение его лица ещё раз изменилось, теперь в его взгляде читалось доверие. Теперь он доверял Уоллесу, капитолийцу и следователю учреждения, вселявшего страх и трепет на капитолийцев и само имя которого старались не произносить. Супрефектуры. Именно это Парменид Уоллес прочитал во взгляде светло-голубых глах Пита Мелларка, и это немало удивило следователя.

Назад

Обращение автора:

Итак, дорогой Читатель, в данной главе волей коварного президента Сноу, Пит Мелларк поднимется на крутейшую, какую только можно вообразить, вершину. Имя ей — Палатин. Там обитают опаснейшие создания. Сами себя они называют патрициями. Это самые опасные существа во всём Панеме. В новой книге Сьюзен Коллинз, которая называется «Баллада о змеях и певчих птицах», есть потрясающие создания — «радужные змеи». Они сыграли в судьбе главных действующих лиц, Кориолана Сноу и Люси Грей Бэйрд, невероятно важную роль. Автор решил использовать этот самый образ безумно красивых, причудливых и несущих смерть созданий иносказательно. Мои «радужные змеи» — истинные хозяева Панема. Никто не смеет бросить им вызов. Так искуссно правят они Панемом. Они не едины, они разделены по цветовому признаку. У каждого клубка Змей свой отличительный цвет. Всего их четыре. Одни из них, друзья Второго дистрикта — синие. Другие, к ним принадлежит Кориолан Сноу — зелёные, не даром он знает так много про «дистрикты неудачников» — Десятый, Одиннадцатый. Ещё есть жёлтые «змеи», к ним по рождению принадлежит Плутарх Хэвенсби. Но самый могущественный сорт «радужных змей» — чёрные. К ним принадлежит, тайно, Хеймитч Эбернети. И, пожалуй изучение змеиных повадок на горе, называемой Палатин, Пит начнёт именно с них.

Краткая справка (из Особого досье. Оно хранилось в личном сейфе президента Альмы Койн:

Палатин — район Капитолия, находящийся на северо-восточной его окраине. Непосредственно располагается на отроге Большой Капитолийской гряды. Высшая точка — «Вилла Белроуз». Она принадлежит семье Герардски, которым в свою очередь принадлежит вся энергетика Панема, включая Пятый дистрикт. 39,9 метров выше уровня Круглого озера. Население менее тысячи человек. Общественное здание одно, Пантеон, «Храм всех богов». Из Центра Палатин не виден вовсе, его полностью закрывают Дворцы. Огромные императорские Дворцы, находившиеся на Палатинском холме в Древнем Риме. После победы над дистриктами их полная копия, стоившая безумных денег, была выстроена на Палатине капитолийском., из-за чего солнце появляется здесь два раза в день, рано утром и поздно вечером. Из-за чего у его постоянных жителей оттенок кожи более бледный, чем у большинства жителей Капитолия. Въезд на Палатин единственный, пропускная система — уровня A Такая же как в президентском дворце. Особенностью Палатина является то, что всяческое видеонаблюдение и запись разговоров здесь под запретом: все патриции пользуются иммунитетом, действующая процедура такова, что подвергнуть патриция аресту крайне затруднительно.

Прямое продолжение событий предыдущей главы.

Однако беседа Пита Мелларка с Парменидом Уоллесом Следователь Супрефектуры, тайной полиции Капитолия, его приставили к Питу, чтобы он ему «помогал» в расследовании, но главным образом — следил за ним и шпионил.

была прервана практически на самом интересном месте: к ним спешила молодая женщина в белом халате. Питу врезалась в память большая, вероятно золотая, цепочка, вставленная в её нижнюю губу. Зрелище это было странное, такое каждый день не увидишь. Но удивляться ему пришлось не этому, а тому, что какие новости она принесла:

— Мистер Мелларк! Вам пришёл срочный видео-вызов. Поэтому мистер Брант просит вас пройти в его кабинет.

— Кто такой мистер Брант и кто вызывает господина Специального представителя президента? — строго поинтересовался миротворец Ларций Важный персонаж. Миротворец, который добровольно (!) вызвался стать телохранителем Пита Мелларка. Ларций поклялся защищать Пита до последней капли крови. В прямом смысле (!), он так вошёл в роль неусыпного стража, что немного переигрывал, ведь мнения Пита на сей счёт бдительный страж спросить забыл. Впрочем, женщина с цепью на губе не обратила на это внимания:

— Мистер Брант — заместитель директора клиники по науке. А вызов поступил от мистера Эбернети.

Пит раздумывать не стал и спустя совсем короткий промежуток времени он уже сидел в кабинете, хозяин которого любезно уступил ему своё место. И видел на экране стереоскопическое проектора знакомую физиономию ментора. Сразу стало ясно, что он сегодня не в духе.

— Привет, парень. Как у тебя дела в Капитолии? — строго спросил Пита Хеймитч.

Он был нетрезв, зато выглядел превосходно: одет, что называется «с иголочки», а ещё кто-то основательно поработал над его внешним видом. А на его лице застыло неповторимое выражение мрачного недовольства всем и вся.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался с ментором Пит. — Дела в полном порядке, послезавтра у меня будет второе интервью с Фликерманом.

Он хотел-было поинтересоваться как дома обстоят дела, но Эбернети опередил его:

— Слушай меня внимательно, два раза повторять не стану. Тебя пожелала видеть та, чьё приглашение следует принять со всей серьёзностью. Фамилия Джоэнт что нибудь тебе говорит? — раздражение Хеймитча читалось в его взгляде, изгибе губ, оно звучало в каждом звуке, который он произносил. И Пит уже ломал голову, что, или скорее кто, так сильно его разозлил. Неужели Китнисс?

— Да, конечно. Эта капитолийская фамилия. Они — представители «чёрных». — осторожно ответил Пит.

Но увы, его ответ, что называется, «не зашёл». Ментор разозлился ещё больше и теперь он не скрывал своего гнева:

— Очень плохо. Просто отвратительно, — Хеймитч перешёл на повышенные тона. — К твоему сведению, невежда, Джоэнты — лидеры «черных». Ты вообще в курсе того факта, что Джоэнты владеют Двенадцатым дистриктом, Мелларк?!

— Да! — Пит не мог понять, что за муха укусила ментора.

— С тобой желает встретиться Леди Меркуция Джоэнт.— более спокойно, но более весомо, с лёгким раздражением в голосе продолжил ментор.

— А когда? — задал закономерный вопрос Пит. И тут же пожалел, что открыл рот.

— Сегодня! — почти что заорал Хеймитч. — Сейчас! В течении часа, максимум полтора.

У Пита пропало желание задавать вопросы. Не говоря о том, чтобы возражать ментору. Конечно, он не забыл, что на сегодня у него была назначена важная встреча с «синими». Но, во-первых, выражение лица ментора не располагало к возражениям. Во-вторых, Пит вспомнил, что встреча не состоится, пока Супрефектура не найдёт тех, кто организовал «странное покушение», проникновение неустановленных «взломщиков» в пентхауз, где располагалась его штаб-квартира, а ранее проживали трибуты Двенадцатого дистрикта. Наверняка в настоящий момент розыск завершён не был.

— Итак, Пит. Жди звонка. За тобой заедет моя очень хорошая знакомая. Ты можешь ей доверять, слово Эбернети. Вместе вы поедете на Палатин!

— Куда??? — резким рывком подался вперёд Пит. Его глаза вылезли из орбит. Этого, признаться, он не ждал. Точнее, ждал, но только не сейчас.

— Ты лучше слушай, а говорить будет она. Короче, жди Персефону. — уловив в глазах Пита только-только рождающийся вопрос, ментор моментально дал на него ответ. — Персефона — дочь Миледи. Леди Меркуции. Ещё вопросы есть? — пожалуй, эта маска сурового, строгого, но главное настроенного по-деловому, ментора, Питу нравилась.

— Пропуск? — выдохнул Пит.

— Молодец! Это правильный вопрос. Так держать. Ты получишь свой пропуск, не беспокойся. Затем Перси проинструктирует тебя. Делай все, как она скажет, Ты у нас сообразительный, всё быстро поймёшь. — закончил беседу Хеймитч. Не попрощавшись.

Питу пришла в голову мысль, догадка, что Персефона сама вызвалась ему помочь. И её следовало поскорее проверить: в конце концов он крайне нуждался в людях, которым он мог бы доверять.

«Хорошая знакомая» ментора могла оказаться именно той, кому Мелларк мог бы довериться. Хеймитч слов на ветер не бросал. Это Пит твёрдо помнил. Но что она вообще за человек? И в настоящий момент его интуиция молчала на данный счёт. Пит двигался словно в тумане, приходилось быть чрезвычайно осторожным. Но и медлить было категорически нельзя.

От этих тяжелых размышлений Пита отвлёк писк в его правом ухе. Наушник вновь ожил. И Пит услышал приятный, очень приятный женский голос? Настроение моментально поднялось:

— Мистер Пит Мелларк? Я хотела бы переговорить с вами.

— Кто вы? — Пит уже знал ответ, но этикет, а точнее осторожность — прежде всего.

— Персефона Отвиль-Джоэнт.

— Очень приятно познакомиться с вами. — Питу удалось скрыть беспокойство и исключительную степень волнения в своем голосе. И всё же у него отлегло на сердце.

— У меня ваш пропуск. Белый пропуск. — неожиданно в её голосе появились железные нотки, это притягивало всё внимание именно к ней. Здесь и сейчас.

— Пропуск на Палатин? — мягко задал вопрос Пит Мелларк.

— Да. Всё верно. И теперь я должна отдать его вам. Но эта погода… — в голосе женщины проскользнуло лёгкое раздражение. И нетерпение. Пит его заметил. И запомнил.

Пит недоуменно переспросил:

— Простите, что?

— Снежная буря. Ничего не видно. — в голосе женщины явственно звучала тревога. Тому должна быть веская причина.

— Буря? — оказалось, что отвлеченный беседой со СпонсоромВ прошлой главе Питу довелось познакомиться с Папирием. Миллиардером, спонсировавшим Катона из Второго дистрикта. Папирий признался Питу, что по его приказу распорядитель пытался убить Китнисс на арене, используя «огненные шары», Пит не подозревал о том, что творится совсем рядом.

— Так вы не знаете? — в её голосе прозвучало разочарование. — Эта буря, снежная буря, полчаса назад погода резко ухудшилась. Видимость ухудшается с каждой минутой, нам нужно торопиться. Совсем скоро Город будет парализован. Я нахожусь на Виминале. Автор использует географические объекты Рима, создавая в Капитолии их «копии», сколько времени нужно вам, чтобы приехать? Мой радар вас не видит, а счёт идёт на минуты! Первый раз в жизни сталкиваюсь с подобным. — было заметно, что сейчас её беспокойство достигло высшей точки.

— Я нахожусь в месте, называемое Соколиное прибежище.

Персефона перебила Пита:

— Вот как? Это — Тибуртинское предместье. Вам нужно четырнадцать минут, чтобы доехать сюда. Так что с вашим радаром?

— Вероятно это из-за империя, который я получил от президента. Вчера.

— Понятно. Поздравляю. Не будем терять ни секунды! Скажите, вы получили видеопослание от мистера Эбернети?

— Да. Только что.

— Отлично. Выезжайте немедленно, двигайтесь по направлению к Колизею. Я буду ждать вас там. — И она прервала разговор.

И Пит Мелларк скорым шагом, в сопровождении Парменида, направился на выход. И остановился на пороге, пораженный зрелищем, которое он увидел. Белое огромное облако, занявшее всё небо. Стена из снега. Зрелище, величественнее и грознее которого Питу видеть не доводилось. Ни до арены, ни на играх, не позднее. Погода ухудшалась с каждой минутой. Пит внезапно почувствовал всепроникающий ледяной холод. Подул холодный ветер, Пит поежился. Разгул стихии сулил нешуточные неприятности. Но тут Пита отвлекли, в очередной раз за сегодня:

— Мистер Мелларк, мы должны ехать. Срочно! — спешил к Питу обеспокоенный Нерон Патриций. Которого президент Сноу приставил к Питу в качестве помощника или секретаря. Ниже выясниться что Нерон неплохо разбирается в реалиях Д.12, хотя никогда там не бывал .

— Сэр, на связи майор Майлстоун. Ему нужны вы. — это уже Ларций.

— Сэр! Не будете ли вы так любезны и не подбросите меня до Центра? — это уже Парменид.

Вкрадчивым, медоточивым голосом. Господин из тайной полиции, просящий Мелларка об одолжении? Весьма странно, что там говорить.

Пит кивнул в знак согласия, погружённый в свои мысли он не заметил, что миротворец Ларций и Уоллес отменялись холодными, полными ненависти взглядами. И как округлились на долю секунды глаза узнавшего Парменида Нерона Брекинриджа. И хищную ухмылку заметившего это Уоллеса, всё это Пит не увидел. А зря!

Оказавшись внутри «консула». Пит первым делом отдал приказание шофёру на максимальной скорости спешить к Колизею в районе Капитолия называемом Виминал. Теперь Пит нисколько не сомневался, что дорога каждая секунда, пока сохранялся малейший шанс домчаться до пункта назначения опережая снежную грозную стихи, следовало торопиться. Началась отчаянная гонка, и не было понятно кто одержит вверх, чудо капитолийской техники или капризная погода. При нулевой видимости «консул» переходил в режим автопоиска дороги. Включилась голографическая проекция, позволявшая водителю везти автомобиль исключительно по приборам.

Питу незамедлительно пришлось ответить на звонок, на этот раз телефона в самом «консуле»:

— Мистер Мелларк! Я — личный адъютант командующего Имперской стражей. Стража отвечала за безопасность лиц, наделённых империем, «высшей властью». Теперь в их число входят Пит и Китнисс., майор Майлстоун. Прошу извинить за беспокойство, на я обязан спросить вас. С момента получения вами империя мы отвечаем за вашу безопасность. Но раньше за это отвечалос Особое подразделение. Налицо казус и его требуется срочно разрешить. Либо вы поручаете охранять вас нам, либо. . .

Пит так сильно заинтересовался, что перебил собеседника:

— Либо вы охраняете меня совместно, я правильно понял.

— Так точно, сэр, но. . . — майору сложно было скрыть своё неудовольствие.

— Так можно охранять меня совместно? — у Пита не было времени долго думать, надо было решать всё быстро.

— Да.

Питу категорически не улыбнулась перспектива доверить свою жизнь «неизвестно кому», а с капитаном Делагарди он наладил взаимопонимание, поэтому менять что-либо Пит ни за что не согласиться.

— Как прикажите, мистер Мелларк, — вынужден был капитулировать незнакомый Питу майор.

Ларций решился в полголоса высказать своё мнение:

— Совместная охрана? Не слышал о подобном. Но может получиться. Допускаю.

В каком именно месте Капитолия остановился «консул» сказать было невозможно: за тонированными стёклами не было видно абсолютно нечего. Снежная буря полностью подчинила себе Капитолий, видимость упала практически до нуля. Парменид, расшаркиваясь перед Питом, поспешно покинул автомобиль. Из-за чего Мелларк н не мог видеть выражения лица следователя, когда тот понял, что вместо Центра он оказался в районе, который находился слишком далеко от место его службы. Парменид двинулся вперёд, в царство белого безмолвия

Персефона

Вместо Парменида в «консул». «Крутая», самая быстрая и безумно дорогая капитолийская «тачка», промолвив: «Здравствуйте, господа!», в салон вошла молодая женщина. С этого самого момента Пит Мелларк почувствовал, что что-то произошло. Стремительно, резко, быстро. Всё началось с того, что изменился сам Пит, теперь он, если и произносил, то «да», или «нет, либо короткие реплики. В остальное время он молчал. А в целом Пит производил впечатление человека, которого поразили в самое сердце. Или до глубины души. Изумлённого и немного растерянного. Пускай всё это длилось недолго, но некоторое время Пит Мелларк пребывал в прострации от того, что он увидел. А причина сидела рядом с Мелларком — Персефона Джоэнт и никто другой!

Жительницы Капитолия, которых Пит знал, а именно — Эффи, его стилист Порция, Семпрония — помощница президента, ни одна из этих женщин не могли встать рядом с госпожой Джоэнт. Вернее, если бы они оказались рядом с ней, про них моментально забыли бы, а в центре внимания оказалась бы новая знакомая Пита.

Пит успел привыкнуть, что отличительными характеристиками капитолийских женщин являются: вычурность, излишняя манерность, суетливость. Если просто выразить одним словом — пустота. Но вот Персефона? Она была совершенно непохожа на любую уроженку Капитолию, которую встречал Пит. Уже успевшее сложиться представление Мелларка о Капитолии и его жителях, жительницах, рухнуло. За пару коротких мгновений. от него не осталось ничего. Озадаченный тем фактом, что перестал понимать происходящее, Пит Мелларк молчал, у него просто не было слов, а случилось это с ним впервые. Итак, дорогие мои читательницы, что же такое необычайного увидел Пит в роскошном салоне «консула»?

Во первых, она была очень красива. На её лице была мало косметики, а её волосы, светло-русые волосы, были настоящими и естественными. Немного позднее Пит увидит, что её прическа самая простой, волосы аккуратно зачёсаны назад.

Во вторых, её манера держаться — спокойно, с внутренним достоинством. Никакого притворства, никакой надменности. У Пита родилось беспокойство, непонимание, ему трудно было решить, как ему следует с ней себя вести.

В третьих, её привычка говорить: не быстро, не громко, но весомо и кратко, подкупала. Питу пришла в голову мысль, что ментор совершенно прав и Персефоне стоит довериться. По крайней мере, на первых порах. Он совершенно не знал эту женщину, она просто расположила к себе Пита. Это было спонтанное решение, не обдуманное и скороспелое.

В четвёртых, Пит догадался, именно не увидел, а догадался, что её манера одеваться была «не капитолийской». А ведь Пит мог видеть лишь верхнюю зимнюю одежду, меховые шубу и шапку. Ещё серьги (они были платиновые, Пит об этом не знал, но узнал очень скоро, буквально на следующий день). Догадка пришла к Питу сама по себе, это было чисто интуитивное понимание.

Затем ему в голову пришла очень дерзкая мысль сравнить госпожу Джоэнт с жительницами Торгового квартала Двенадцатого дистрикта! Хотя Пит отдавал себе отчёт, что госпожа Джоэнт на порядок богаче их всех вместе взятых. Но почему-то Пит это проигнорировал. Более важным ему представлялся тот факт, что теперь ему было с чем сравнивать, жительниц Двенадцатого, молодых и не молодых, совсем ещё юных девушек и пожилых, он знал хорошо. И самое главное — их было много и Питу были известны их привычки, свойственные им манеры, их зимний и летний гардероб. И очень быстро в голове Пита родилось понимание, неосознанное впечатление, мысль, что существует какое-то неуловимое сходство жён и дочерей торговцев, соседей Мелларков, и… госпожи Джоэнт!

В следующее мгновение Пит вспомнил, что уже встречался с этой женщиной. В пекарне Мелларков. Пит не мог вспомнить когда это было, сколько ему было лет и то, сколько раз он встречался с этой женщиной. Но её голос определённо был ему знаком. Но он никак не мог вспомнить то, при каких обстоятельствам ему довелось с ней познакомиться. И он точно был уверен в том факте, что о том, что она капитолийка он узнал лишь сегодня, а ранее был уверен в обратном. По одежде, в которую одевалась эта женщина.

Очень показательно, как на её появление отреагировали Нерон и Ларций. Первый вообще в момент её появления вскочил со своего места, намереваясь уступить его ей, но незнакомый Питу властный жест, вероятно чисто капитолийский, заставил юношу замереть на месте. Персефона села на переднее сидение, на котором сидел миротворец. Ему она приказала пересесть (сделав пас левой рукой, не глядя. Но очень изящно и красиво. Не высокомерно, но с ощущением своего превосходства). Миротворец смутился и молниеносно исполнил приказание, так быстро он ещё не подчинялся. В присутствии Пита, по крайней мере. Персефона умела командовать и у неё это получалось просто. Просто и легко.

— Мистер Мелларк, Персефона Отвиль-Джоэнт к вашим услугам, — женщина протянула ему руку в чёрной бархатной перчатке, Пит наклонил голову, чтобы поцеловать её и почувствовал сильней аромат духов. Терпкий. Очень сильный. Дурманящий. — Будем знакомы.

«Консул» плавно двинулся с места. И очень быстро автомобиль стал двигаться со скоростью восемьдесят миль в час.

— Вот уже два года как умерла Леди Аврора. Леди Аврора Кёнигсегг. Черная Королева. Само её имя внушала шок и трепет, с тех пор руководство нашей партией перешло к моей матери. Я исполняю наиболее деликатные и особо важные поручения. Много лет подряд. И вот сегодня я встретила вас, Мелларк, и теперь наша задача как можно скорее прибыть на Гору… То есть, я хочу сказать — на Палатин. Это буря, она сулит неприятности, и вам и мне.

— Да. — тихо отозвался Пит.

— Сэр, я жду ваше решение, мне брать курс на Палатин? — раздался голос водителя.

— Да, мы едем именно туда, — последовало краткое приказание Пита.

— Вы, Мелларк, получили империй. На КПП контрольно-пропускной пункт, место, где предъявляют паспорт и другие документы, удостоверяющие личность требуйте связать вас с начальником караула. И отдаёте ему приказ пропустить вашего телохранителя. Постоянный пропуск оформим позже. Теперь о главном: час назад мне позвонил Хеймитч, ваш с Китнисс ментор и мой друг. ― Она замолчала и пару секунд внимательно смотрела Питу прямо в лицо. Не отводя взгляд. Затем она продолжила. ― Он попросил меня помочь вам. И я согласилась.

— Сегодня у меня встреча, с «синими» (Их оплот Второй дистрикт, им принадлежит военная промышленность, большинство миротворцев из этой партии), — произнёс Пит.

— Знаю. ― задумчиво ответила Персефона. Выражение её лица с самого начала было очень серьёзным, а теперь же оно стало бледным и тревожным. — Как только моя мать узнала обо всём, она сказала мне, что как можно скорее я привезла вас на Палатин. К нам… Догадываетесь отчего такая спешка?

Данный вопрос Пит ожидал, поэтому ответил на него предельно спокойно:

— Леди Джоэнт — глава нашей партии. Партии «чёрных». А родился я в Двенадцатом дистрикте.Также «чёрные» владеют Третьим, Пятым, Шестым и Восьмым дистриктами

— Всё куда серьёзней. Это война, Мелларк, вот что это значит. Мы на пороге столкновение крупнейший капитолийских партий. Оно может начаться в любой момент. Прямо сейчас. — жёстко высказалась Персефона.

— Война? Из-за двух жителей Дистрикта Двенадцать. — в голосе Пита явственно прозвучало непонимание и удивление.

— А что, разве этого этого мало? — жёстко ответила Персефона. Раздражённая реакцией Пита.

— Признаюсь честно. Я не понимаю чего-то очень важного. — тихо ответил Пит Мелларк.

— Пит! Ты, ты и Китнисс, — чёрные Победители. — с холодной страстью в голосе заявила Персефона.

От последней фразы Питу едва не стало дурно, он отчётливо осознал серьёзность складывающегося положения — он и понятия не имел о том, о чём говорит капитолийка. Единственное, что ему оставалось — молчать. Молчать и слушать. Итак, реакции Пита не последовало. Никакой! И вот тут Персефона почувствовала неладное. Пока Мелларк хранил молчание, в дело вступил Нерон Брекинридж. И сразу стало понятно, для чего президент Сноу представил его к Питу:

— Миледи! Боюсь, имеется некоторое недопонимание. Мистер Пит Мелларк недавно прибыл в Капитолий и некоторые моменты осознаёт не в полном мере.

— Да что вы говорите, Брекинридж! — раздражение Персефоны било через край. Было видно, что она с трудом себя сдерживает. Персефона была в бешенстве. — Да откуда вам может быть известен подобный факт?

— Из канцелярии дворца, миледи! Мистер Бэйтс лично провёл со мной подробнейший инструктаж. — с изысканной вежливостью ответил женщине Нерон. Вообще его ответы… Это было великолепно, у Пита пробудилось любопытство, он был свидетелем некого «спектакля». Актёры играли свои «роли». Искренно. Ни грамма фальши. Пит наблюдал за всем, затаив дыхание. Капитолий и его жители раскрывались перед ним совершенно неожиданным образом.

— Понимаю. — с удовлетворением ответила Персефона. Её настроение начало радикально меняться. В лучшую сторону. — И что же он вам рассказал?

— То, что мистер Мелларк находится в полнейшем неведении. Про дружеские отношения Джоэнтов и Мелларков он не подозревает.

— Невозможно! Неужели Викки… То есть миссис Викки Мелларк ему ничего не рассказала? — сдержанное изумление, вот какое чувства сейчас испытывала Персефона.

— Ничего, мэм, абсолютно ничего. От него скрывали. Самым тщательным образом.

— И вы не знаете почему? — мрачная сосредоточенность медленно сменялась задумчивостью.

— Могу лишь предполагать. Миледи! Я затрудняюсь объяснить, почему госпожа Мелларк скрыла от своего сына тот факт, что её отец был мэром. Но то, что мистер Мелларк не подозревает, что его семья тесно связана с леди Меркуцией, объяснить можно. Это строго конфиденциально.

— Вы хорошо подготовились, Луций-Корнелий. — улыбнулась, по доброму улыбнулась молодому капитолийцу женщина. — Продолжайте в том же духе. Однако, в ваших словах есть неточность, Мелларки бесспорно наши клиенты, но «нашими друзьями» были Кобёрны.

— Простите, миледи. — подал голос Пит.

— Девичья фамилия вашей матери Кобёрн. — кратко сообщила Питу Персефона.

Далее продолжился монолог Персефоны с Нероном, Пит молчал.

— Вы слишком добры ко мне, миледи. Также мне известна причина, почему мистер Эбернети не посвятил «несчастных влюблённых» во все тонкости их нового положения. Он собирался сделать это во время Тура, но события его опередили: в Двенадцатый с визитом приехал президент.

— Да, знаю. — как о чём-то в высшей степени обыкновенном отреагировала на сообщение о визите Сноу в Двенадцатый Персефона. — И теперь мы имеем крайне щекотливую ситуацию: Победитель игр наделён империем, он родился в «чёрном» дистрикте, знает об этом. Но также ему прекрасно известно, что между нами, жителями Капитолия и жителями дистриктами лежит чудовищной глубины пропасть. Игнорировать этот факт это безумие.

Высказанное капитолийкой мнение было сформулировано столь хлёстко, что Пит решил ответить. Он понял, что дальше молчать нельзя. Необходимо объясниться. Также Питу было ясно, что обтекаемые формулировки и деликатные выражения были сейчас не к месту — что может быть серьёзнее угрозы войны: .

— Не скрою, именно так и есть. А совсем недавно я неосторожно зажёг факел. Огонь трещит, треск его усиливается с каждым днём, а может с часом. Скажите, госпожа Отвиль-Джоэнт, как вы полагаете, зачем президент наделил меня империем?

Пит заметил как округлились глаза Нерона. А вот на красивом, точно выточенном из камня лице капитолийки неожиданно появилась улыбка. Слова Пита ей определённо пришлись по душе.

— Вы мне определённо нравитесь, Пит Мелларк! Вы сидели и думали. Анализировали. Но вынуждена вас разочаровать: не всё сразу. Я буду отвечать в порядке очередности сказанного вами. Первое: так кто зажёг факел. Вы или Китнисс?

Пит улыбнулся в ответ:

— Мы вместе!

— А я думала, это была Китнисс. Или всё-таки это был Цинна? — и её строгое «мраморное», точно высеченное из светлого камня лицо стало добрее, или Питу это лишь показалось?

— Без него ничего бы не получилось. — признал Пит.

— И без вас, — с коварной, но в то же самое время несерьёзной (!), весёлой, улыбкой ответила капитолийка. — Вы были хороши, такой красивой игры я не припомню. Второе: вы спросили моего мнения, Мелларк, в чём причина, почему наш президент наделил вас империем. Высшей властью. Решение ставшее для многих потрясением, не было случая, не одного, чтобы уроженца дистрикта наделяли империем!

Тут Нерон попытался что-то возразить Персефоне, сделал особый, разрешающий, знак рукой. И молодой патриций получил такую возможность:

— Плавций Уиллоу, миледи…

Однако, женщине слова Нерона не понравились и она сделала другой, запрещающий жест, пас в воздухе правой рукой, а её брови гневно сдвинулись:

— Не то, Луций-Корнелий, это не то! Плавций был мэром Второго и его империй действовал только там. А империей Мелларка действует во всём Панеме! — и она замолчала. Потому что Пит решил высказаться. Кратко.

— Империй младшего ранга, пропреторский. В Капитолии.

— Именно! Так вы готовы продолжать, Мелларк, или пока даёте Брекинриджу права говорить от вашего лица? — любезно поинтересовалась капитолийка.

— Я сам. — кратко сообщил Пит Мелларк.

— Отлично. Луций-Корнелий, наш разговор не закончен, продолжим его позднее. Пит Мелларк! Вы желали знать моё мнение, слушайте. Вы с Китнисс зажгли факел. И вам это позволил наш президент. И теперь многие здесь, в Капитолии, от страха, их обуявшего, от собственной глупости, непонимания, или других причин желают этот огонь погасить как можно скорее. И империй дан, чтобы самым решительным образом дать им по рукам. Ещё я уверена, что факел вы ни за что не выпустите из рук. Ведь вы не выпустите его, Мелларк?

— Нет. Не выпущу. Никогда. — внезапно твёрдо, пожалуй, даже жёстко ответил Пит.

— Я так и думала. А теперь я скажу нечто крайне важное.

— Слушаю вас со вниманием, — моментально отреагировал Пит.

— Мы, Джоэнты, в этом вам поможем. Я убеждена в этом, нет не единого сомнения. Наша задача, в частности, если потребуется, прикрыть вам спину. Вам и Китнисс. «Чёрным Победителям», — с некой торжественностью продекламировала Персефона. А Пит заметил реакцию слушателей: изумление на побелевшем лице Нерона и выражение полнейшего удовольствия на физиономии миротворца.

— Спасибо. — сказал Пит. Не подумав даже, чисто рефлекторно.

— Пока не за что! — строго ответила ему Персефона.

Затем Пит решил задать новый вопрос:

— Простите, госпожа Отвиль-Джоэнт, вы сказали дважды «Чёрные Победители», я в некотором затруднении. Первый раз…

Капитолийка перебила Пита, но мягко, по-матерински, не пытаясь навязать свою точку зрения:

— Просто Персефона. Зовите меня, Мелларк, по имени. — Пит только сейчас заметил, что теперь она называет его кратко, опустив «мистер».

— Хорошо. Персефона, так что значат эти два слова?

Персефона властным жестом дала понять Питу, что продолжать не нужно и что она сейчас всё ему разъяснит, а на её лице появилась встревоженность, которая появившись осталась там:

— Я была уверена, что вы в курсе дела. Итак, Пит Мелларк, ваш дед по матери был мэром Двенадцатого. Мэр назначается нами, а не президентом, который всего-навсего утверждает его в должности. Удивлены? Могу вас понять. Всё и сразу — это непросто. Но важно понять, что Леди Аврора ни в коим случае не назначила бы мэром человека, которому не доверяла бы всецело. И она назначила хорошо известного, а точнее сказать — близкого знакомого ей человека. Фурина Кобёрна. До того момента как Гай Юлий Цезарь усыновил своего внучатого племянника, который впоследствии стал императором Августом, он носил имя Гай Октавий Фурин. Вашего деда.

Тут Нерон не выдержал и жестом попросил Персефону, а затем Пита дать ему слово. Что и было любезно дано:

— Мистер Мелларк не знает, скорее подозревает. Чисто интуитивно, что его родной дистрикт связывает с Капитолием незримая, но очень прочная нить. Но, боюсь, природу этой самой связи он представляет себе неправильным образом…

Персефона недовольно покачала головой и фактически пресекла в корне его речь:

— Луций-Корнелий! Нельзя судить о предмете не видя его воочию. Вы бывали когда-нибудь в Дистрикте Двенадцать?

— Нет, мэм. — признал Нерон.

— А я бывала неоднократно, Последний раз я была на родине Мелларка три года назад. Хотя, в целом вы говорите правильные вещи. Но проблема в том, что вы говорите. Мало рассказать, здесь придётся показать. Продемонстрировать.

— Что вы имеете в виду? — удивился Пит.

— Доказать делом. — кратко ответила ему Персефона. И Пит догадался, что ему не следует пытаться «выспросить» её об этом, необходимо догадаться самому.

Персефона продолжила. Теперь в режиме монолога.

— Было время когда главной фигурой в Двенадцатом был Асканий, отец Хеймитча. Ах да, это же секретная информация, вы точно не знаете. Но пришло время узнать, Мелларк! Мистер Асканий родился там, куда мы с вами направляемся. На Палатине.

Изумление Пита было такое сильное, что он от волнения едва ек перебил капитолийку. Но вовремя сдержался, а последняя деликатно сделала вид, что ничего не заметила. И продолжила говорить:

— Асканий по сути управлял Двенадцатым. Используя собственные, семейные связи с нами. Джоэнтами и Кёнигсеггами. Эбернети по крови — «чёрные патриции». В том числе ваш ментор, Мелларк. Асканий допустил досадную, серьёзную ошибку, когда попытался, резко усилить значение Двенадцатого в Панеме и тем самым улучшить благосостояние его жителей, знать это вам просто необходимо. Тем самым он нарушил баланс сил. Стоп… — она резко переключилась совершенно на другую тему, она обратилась к водителю. — Куда мы вообще едем?! Почему мы повернули направо? Северный тоннель с левой стороны!

Водитель моментально отреагировал на её слова, более того, он включил голографическую карту того самого места, где они находились. Голограмма вспыхнула приглушённым светом в салоне автомобиля. Пит услышал его низкий голос:

— Миледи, мы не можем ехать через Северный тоннель. Смотрите, что творится на той стороне, при выезде на авеню Рок?

Действительно на голограмме теперь прекрасно было видно, что при выезде из тоннеля, находившегося совсем рядом, столкнулись несколько автомобилей и движение остановилось.

— Какое везение, однако, что мы не успели въехать в тоннель. — воскликнула капитолийка. — Признаю свою ошибку.

— Сэр! — обратился водитель к Питу, — Если вы не возражаете, мы свернём на нижний уровень Подвесного моста, там немного машин. Пит не думал возражать и автомобиль въехал на мост, справа и слева царило сплошное «белое царство», видимость достигла критически низких величин.

— Итак, Пит Мелларк, — вернулась в их разговору Персефона, — Итак, вы с Китнисс не подозреваете, что вы — «чёрные» Победители. Не скрою, этот печальный удивительный для меня факт — крайне неприятный сюрприз. Китнисс ни о чём не подозревает, это я предполагала. Её родители ей не рассказали, а она сама не догадалась. Так что удивляться тут нечему. Но Мелларки это совсем другое дело.

Удивлённый Пит переспросил, и он заметил, что от волнения Персефона перешла на «ты»:

— Викки? Вы так называете в виду маму? Но так называет её только мой отец.

— Не только. И хорошо, что ты это заметил. Вот и подумай, почему, какая причина. — и Персефона ещё раз улыбнулась, реакция и непонимание Пита её рассмешили. И обстановка, предгрозовая, начала разряжаться. — Я тебе скажу, что Джоэнты и Мелларки знают друг друга так давно, что всё друг про друга знают.

— В каком смысле? — ещё больше изумился словам женщины Пит. Ответ последовал быстро.

— Когда знаешь кого-нибудь с самого детства, проживаешь всю жизнь бок о бок, знаешь практически всё.

Питу только и оставалось, что выразить крайнее удивление. Персефона с жаром продолжала свой монолог:

— Важный момент. Моя дружба с Митчем. Так зовут Хеймитча самые близкие люди, думаю, вы с Китнисс тоже из их числа. И не просто дружба, а близкая дружба, ещё наши родители дружили…

Пит понял, что не понимает что-то крайне важное. Его родители — да, он — нет. Совершенно. Это было обидно и непонятно. Выходило, что лично он, Пит Мелларк, куда ближе к вождям «чёрных», чем ему казалось. Вот это было новостью и действительно ускользнуло из поля его внимания.

— Я правильно понимаю, мы, Мелларки и вы, Джоэнты, ближе чем кажется. Чем казалось мне. Ведь Мелларка, я полагал, что вы там далеко, в Капитолии, за тысячи миль, а мы в Двенадцатом по сути брошены на произвол судьбы. Простите, если я неделикатно выразился…

— Отбросим деликатность, Мелларк! На кону наши жизни. Ваша. Китнисс. Моя жизнь, моего мужа, моей дочери и моего сына. — неожиданно жёстко ответила капитолийка. — И да, вы правильно всё поняли — мы гораздо ближе, чем кажется.

— Значит, и моё приглашение к вашей матери, госпоже Меркуции?

— Именно так, взаимосвязанность, угольный чарныш меня побери! — темпераментно воскликнула Персефона.

Нерон ничего не понял, Ларций не понял, но быстро догадался, а вот Пит Мелларк сразу всё понял. То, что ей известно типичное, очень крепкое ругательство Двенадцатого дистрикта.

— Однако, мы практически приехали. Добро пожаловать на Гору, Пит Мелларк! Вы первый из Мелларков, кого я буду приветствовать здесь! — с торжественностью провозгласила Персефона. — Полагаю это слово вы ещё не слышали, — для краткости Пит утвердительно кивнул.

* * *

Как только Пит Мелларк вошёл в нижний холл резиденции Джоэнтов к нему подошёл незнакомый капитолиец. Это был юноша лет двадцати двух-двадцати трёх. Пит резко переключил на него всё своё внимание, потому что ему ничего не оставалось как попытаться помочь этому господину. Выглядел он крайне странно: безупречный внешний вид, но вот лицо! Маска неподдельного ужаса: что-то его напугало столь сильно, что глаза вылезли из орбит.

— Мистер Мелларк! Я — Сиагрий ДюПон-Можирон, личный секретарь Леди Джоэнт. Я должен сообщить вам, что госпожа не сможет вас принять… — говорил он слишком громко, то и дело переходя на фальцет, голос у него был слишком высоким для мужчины.

— Слушаю вас. — как можно мягче ответил ему Мелларк.

Питу было очень важно понять, в чём причина возникших неприятностей. То, что всё очень серьёзно, Пит не сомневался. Первой мыслью было то, что госпожа Меркуция не сможет его принять потому что только что умерла. Питу эта мысль не показалась невероятной, если судить по физиономии её секретаря. И всё же надежда, что всё не настолько ужасно, оставалась.

— Сэр! Миледи просит вас отложить аудиенцию. — теперь молодой капитолиец говорил медленнее, обдумывая каждое слово. И Питу пришла в голову мысль, что тот просто трусит.

Капитолиец медленно приходил в себя, на его лице появился румянец, причиной было спокойствие Пита. Оно внушало оптимизм, кроме того своим молчанием Пит дал капитолийцу шанс объясниться.

— Задержка вызвана чрезвычайными обстоятельствами: только что из Шестого дистрикта прибыла секретная корреспонденция. С самого утра Миледи ожидала её прибытия, но планолёт задерживался. — извиняющим тоном продолжил секретарь.

У Пита заметно улучшилось настроение, Госпожа Джоэнт жива, она здорова и ничего их встрече не помешает.

— Планолёт? — осторожно переспросил Пит.

— Точно так, сэр! — с неподдельным энтузиазмом ответил Сиагрий.

— Не знал. — честно признался Мелларк.

— Фельдегерская почта всегда прибывает по воздуху. Вы разве не знаете? — с горячностью возразил ему капитолиец. Ему было явно лучше.

Пит отрицательно покачал головой. Капитолийца это его немного удивило, но всего на миг, после чего он продолжил:

— Обязан доложить вам, сэр, Миледи лично проверяет всю присланную из наших дистриктов корреспонденцию: перед отправкой отчётов в министерство ресурсов все данные необходимо тщательно изучить. Такова процедура, сэр. У нас всего один день.

Пит размышлял. Про себя. И наблюдал за секретарём. Вначале он показался Питу излишне впечатлительным. Но он мгновенно перестроился и начал чётко излагать свои мысли. Пит догадался, что капитолиец обладает отменной выдержкой. Но что-то заставило его в начале их разговора очень сильно нервничать. Пит подумал, что было бы вежливо поддержать собеседника, вид которого ещё минуту назад внушал серьёзные опасения. Поэтому Пит улыбался. Сдержанно. Так его учили дома: чтобы установить контакт не следовало улыбаться слишком широко, это может показаться неискренним. Разумеется, Пит ни на секунду не забывал, что в Капитолии всё по-другому, но вести себя «по-капитолийски» Пит только учился, самое трудное было научиться думать как капитолиец. Пит старался учиться и замечать любую, даже самую незначительную мелочь, но ни на секунду не забывал про осторожность. Капитолий был чужим и враждебным для него местом. Мотивы здешних обитателей были Питу Мелларку понятны, но вот их реакции, их поведение подчас ставили ему в тупик, они казались ему крайне странными. То ли различия между жителями дистриктов и капитолийцами были тому виной, то ли какие-то иные причины, Питу каждый раз гадал! На то, чтобы приспособиться к новым реалиям, требовалось время.

— Таким образом, сэр, госпожа Джоэнт просит вас подождать пятнадцать минут.

— Хорошо. Я не против. — с большим облегчением ответил Пит.

Странно, но у Пита было ощущение, что его визави совершенно не понял смысла сказанного и с горячностью начал Питу возражать:

— Сэр! Прошу вас принять во внимание, что этот вопрос чрезвычайный.

— Я понимаю. — ответил Пит. Постаравшись изобразить на лице самое серьёзное выражение, на которое он был способен.

— Сэр, заверяю вас, что Миледи сейчас не может вас принять. Но встреча с вами имеет для нас очень важное значение.

Капитолиец, как казалось Питу, его не слушал. Мелларк и понятия не имел, почему тот реагирует на его слова именно так.

«А может всё дело в этом юноше» — думал Мелларк. — «Он немного странный, но если Госпожу Джоэнт это не беспокоит, то и мне нечего беспокоиться нечего».

Несколько обалдевшее выражение физиономии Пита подсказало Сиагрию спасительную мысль:

— Сэр, могу предложить вам осмотреть особняк Джоэнтов.

Пит согласно кивнул: это его устраивало, появлялась возможность прикинуть как себя вести, всё-таки разговор с Хозяйкой дома мог сыграть решающую роль в разрешении возникших неприятностей. Сдержанная реакция Пита заставили секретаря вновь занервничать. Его глаза округлились, дыхание сбилось. Он впал в лёгкую панику и вот тогда до Пита дошло, что всё просто: для капитолийца важна была его реакция. Он выполнял поручение Госпожи и Пит должен сделать то, что от него требуется. И секретарь нёс полную ответственность, чтобы ничего не сорвалось. Пит догадался, что секретарь из-за всех сил пытается сообразить каким образом можно выкрутиться. Пит поспешил прекратить его мучения:

— Осмотреть особняк, говорите? А где мой помощник, Брекенридж?

— Брекинридж? — очень сильно изумился Сиагрий. У него даже голос изменился, став более низким.

— Ну да, Нерон Брекенридж, — ответил внимательный и всё замечающий Пит.

Секретарь впал в ступор, было понятно, что это стало для него большой неожиданностью. Но он быстро нашёлся, времени чтобы выкрутиться ему потребовалось всего пару мгновений:

— Его тотчас найдут, сэр, я сейчас распоряжусь. — и Сиагрий отправил на поиски Брекинриджа первого мимо проходящего лакея. Нерон появился быстро, войдя в помещение, не здороваясь с Сиагрием, объявил, что госпожа Персефона просит Пита подняться к ней после разговора с её матерью. Секретарь также не здороваясь с Нероном бросил на него довольно-таки презрительный взгляд, что Пит Мелларк заметил. И запомнил.

— Мистер Мелларк никогда не был в Зимнем саду! — Нерон озвучил очевидный факт. Очевидный для него и Пита, но не для Сиагрия. Похоже он не догадывался, что Пит и еет понятия не имеет о внутреннем устройстве дома.

Сиагрий весомо напомнил:

— Миледи, как только освободиться, потребует к себе господина представителя!

— И он тотчас явиться в её кабинет. — с готовностью ответил Нерон.

Пит с некоторым опасением, он по-прежнему не совсем доверял Нерону, смотрел на молодого капитолийца. Он видел, что он улыбается. Его улыбка прямо-таки светилась своей искусственностью и фальшивостью. Питу Мелларку особо удивительным это не показалось и он обратился к Сиагрию:

— Мой помощник совершенно прав: я осмотрю дом прямо сейчас.

И Сиагрий молниеносно перестроился. Он предпочёл уступить и согласиться с Питом:

— Как вам будет угодно, сэр!

Пит не теряя ни секунды двинулся на выход. В сопровождении Нерона и Ларция. Который всё это время стоял неподалёку, на Палатине миротворец старался быть незаметным.

— Мистер Мелларк! Обязательным к посещению местом является Зимний сад манора семьи Джоэнт. Место на Палатине известнейшее. — голос Нерона был негромким и говорил он неспеша.

Они неторопливо покинули холл. Проходя по комнатам первого этажа, Пит с интересом отметил про себя, что у него появилось чувство, что он если и покинул Двенадцатый дистрикт и родную пекарню, то находится где-то неподалёку. Что-то неуловимо близкое он чувствовал в предметах интерьера, которые попадались ему на пути. Что-то тёплое. В прошлом году перед играми впечатления от Капитолия были совершенно другими. Опасными. Смертоносными. Чужими. Последние сутки, проведённые им в Капитолии не представляли ничего особенного. Чужой, враждебный Город. Притягательный — да, но бесконечно чужой. Опасный. Для Победителя игр это чувство ощущалось особенно остро. Но сейчас Пит почувствовал как пропало раздражающее чувство. Чувство беспокойной опасности. Пожалуй, Питу нравилось здесь находиться. Всё это дало ему повод удивиться: подобное чувство ему было в новинку. Даже когда Пит Мелларк вышел из дома на террасу, когда он начал спускаться по лестнице вниз, в заснеженный Зимний сад, на его губах играла улыбка. Питу казалось, что ему нравится всё вокруг и он удивился своим внезапным ощущениям.

Спускаясь по лестнице, Пит залюбовался видом, открывшимся перед ним. Множество небольших, карликовых деревьев, какие-то растения с мясистыми крупными листьями, хвои и пихты. Пит родился и вырос в дистрикте, представлявшем собой небольшой посёлок и в растениях не разбирался вовсе. Зато он умел увидеть красоту где угодно. Поэтому ему не были знакомы большинство из обитателей Зимнего сада Джоэнтов, все они были так вычурно-прекрасны, всё вокруг был припорошено снегом, который продолжал падать, хотя и не так агрессивно, как по пути на Палатин. Пит был очарован этим местом. Он отметил про себя, что есть особый шик в том, что прекрасные и необычные растения все в снегу, это было так необычно, но это же было так прекрасно.

Пит восхищенно воскликнул, обращаясь к идущему сзади Нерону:

— Это очень красиво. Я очень рад тому, что это увидел.

Нерон объяснил с большой охотой:

— Это место не просто необычное, оно уникальное. Этот сад создавался сто лет. Или больше, трудно сказать.

Пит перевёл разговор на другую тему. Разговор был на «вы»:

— Скажите мне, Нерон, почему этот молодой человек выглядел так бледно?

— Всё довольно просто, сэр. Он очень боялся. До жути. Вас.

Пит уже обдумывал новый вопрос. Но задавать ли его, были сомнения. Потому как вопрос скорее всего быть слишком личным. Поэтому Пит максимально смягчил его:

— Мне показалось, что он был неуважителен к вам?

— Не показалось. — и Нерон поджал губы и отвернулся.

Пит понял, что был не ошибся и быстро поменял тему. Но то, что хотел узнать, он узнал. Нерон чем-то отличался от прочих капитолийцев, хотя внешне это никак не выражалось, но загадка здесь точно была. Пит пришла в голову мысль, что неуважение к его помощнику это неуважение к нему, Питу.

Через мгновение Нерон повернул голову и он увидел что-то впереди и ускорив шаг заспешил вперёд.

Впереди, рядом с очень красивой беседкой стоял господин лет пятидесяти-шестидесяти. В его внешности замечательно было не шикарнейшее белое пальто, не очки в тонкой металлической оправе, а взгляд. Пристальный. Внимательный. Не злой.

— Доброе утро, Нерон, — первым заговорил незнакомец. Он подал Нерону руку, тот почтительно её пожал.

— Здравствуйте, сэр. Вы желаете иметь разговор с господином Мелларком?

— Точно так, Нерон. Представишь меня?

— Конечно. Сэр! — Нерон повернул голову и заговорил с Питом. — Мистер Мелларк! Позвольте представить вам мистера Ганимеда Линге. Он желает говорить с вами, не уделите ли вы ему несколько минут.

Пит помедлил и затем кивнул в знак согласия, он-то полагал, что побудет некоторое время один. Но вообще-то он был не против. Нерон же моментально придумал предлог на минуты удалиться:

— Сэр, в саду холодно, Я принесу вам пальто или тёплую накидку. — как только Мелларк согласно кивнул, он быстро исчез. Чего не сказать о Ларции, миротворец молчал, стоя за спиной Пита, поэтому разговор начался в его присутствии.

— Мистер Мелларк! Буду краток: во первых: приветствую вас на Палатине, в его «чёрной» части. А во вторых: Миледи просила меня ввести вас в курс дела, а в третьих: я отвечу на вопросы, которых у вас, убеждён в этом, накопилось немало.

— Бесспорно, вопросы у меня есть. — ответил Пит.

— Имеет смысл сказать прямо, кто я и какое положение занимаю в иерархии «чёрных. Всё просто, я — Страж.

Пит задумчиво рассматривал собеседника:

— Интересно. Если я правильно вас понял, сэр, вы — «Чёрный» страж? — уточнил Мелларк.

— Так точно, господин специальный помощник и представитель президента. — улыбнулся господин Линге.

Уже с первой же минуты общения с этим господином Пит понял, что знаком с ним, что они несколько раз встречались. В прошлом. В отцовской пекарне. Он помнил это лицо, в своём детстве. Но кем был этот господин до сих пор Пит не догадывался.

— Капрал! — обратился к стоящему справа от Пита миротворцу Линге, — Отойдите шагов на восемь-десять, — видя что Ларций смотрит ему в глаза, но с места не сходит, добавил, — защищать мистера Мелларка буду я сам. Слово офицера. — после чего Ларций медленно сделал несколько шагов назад.

Пит заговорил первым, точнее он задал свой первый вопрос:

— Я желаю знать, сэр, вы стоите за спиной вождей «чёрных», вы их охрана, но мы с Китнисс…

— Пит Мелларк! Вы и мисс Эвердин — «чёрные Победители», а это значит, что с того самого момента когда Клавдий объявил трибутов Двенадцатого Победителями, Китнисс и вы находитесь под моей охраной. Вы и ваши семьи. Пожизненно.

— Я так и думал. — ответил Пит.

— Но для меня гораздо важнее то, что ваша фамилия Мелларк и что вы сын Виктории…

Пит был слегка изумлён и это непроизвольно отразилось на его лице. В этот самый момент Пит услышал сзади шаги Нерона, несмотря на волнение он их заметил и повернул голову. Оказалось что ему принесли пальто. Нерон молча помог Питу одеть пальто чёрного цвета и белый шарф. После чего они втроём переместились в беседку. Ларций остался снаружи, но дальше десяти шагов от Пита не отходил.

— Госпожа Персефона просила передать вам, что она будет ждать вас у себя.

— Я буду у неё, Брекинридж, но позже.

— Я отлучусь еще минут на десять, сэр, — не сказал, а попросил разрешения у Пита Нерон. Получив его, он медленно, уже никуда не торопясь, чинно покинул беседку. Ларций застыл неподалёку от входа в беседку. С видом полного безразличия к начавшемуся разговору.

— Скажите, мистер Мелларк, вы помните меня, — Пит кивнул в знак согласия, — Причина по которой я, капитолиец, покидаю Город несколько раз в год — моя служба, служба безопасности наших дистриктов. Третий, Пятый и Шестой с Восьмым. А что касается Двенадцатого дистрикта: если я тороплюсь, даже если «всё горит» и дорога каждая минута, я найду время чтобы зайти в пекарню Мелларков.

— Поговорить с моей матерью? — предположил Пит.

— Да. Совершенно верно. Не просто визит вежливости, но очень старая дружба…

Пит всего лишь изобразил на лице лёгкий оттенок нетерпения, желания переспросить и ему тотчас дана была такая возможность:

— Дружба? Я не хочу сказать, что не знаю ничего, конечно знаю: папа говорил, мама не говорила к сожалению. Боюсь это связано с тем, что родители считали, что слишком молод.

— Они ошибались, я это вижу. А в итоге вам сейчас значительно труднее, чем должно было. Но разве это затруднение вас остановит, вас, Победителя?

Пит скромно промолчал и даже опустил глаза. Он опасался, что сейчас покраснеет. От стыда и от смущения. Этого не случилось, не неловкость от произнесённым этим не знакомым-знакомым ему господином имела место и Пит об этом помнил.

— А вообще, молодой человек, поспешим: вы и без меня всё поймёте практически всё что вам нужно. Но заострить ваше внимание на нескольких моментах стоит. Первое и главное: ваш империй. Это очень мощное оружие. Президент не просто так наделил им вас, это он вас проверяет. Что вы стоите. Убеждён: президент вас недооценивает, а Китнисс переоценивает.

Пит снова сделал гримасу лёгкой обеспокоенности и лёгкого недоумения и ему снова дали слово:

— Я понимаю, спецсвязь защищает от любой прослушки, однако… — и он скромно замолк. Ожидая ответа.

— Мистер Мелларк, Палатин — такое место, где власть правителя Панема значительно ограничена. Спросите об этом Брекинриджа, он знает о чём я говорю. В этом доме, доме Джоэнтов, президент Панема вообще не имеет никакой власти. Абсолютно никакой. Понимаете?

— Не очень, точнее не понимаю вообще...

— Ничего удивительного. Но вы это знаете. Теперь. Я продолжу: по поручению Миледи Джоэнт я передаю вам двойную просьбу. Первое: осторожно применяйте империй. Империй слишком грозное оружие.

— Я обещаю быть осторожным, — посмешил с ответом Пит.

Но продолжение было неожиданным. Пит не сумел скрыть своё крайнее изумление тем, что он услышал:

— И вторая просьба Миледи Джоэнт: если вы поймёте, что дела плохи и что «синие» не склонны договариваться, бейте первым! Бейте что есть силы!

PS — продолжение можно прочитать прямо сейчас.

Продолжение беседы Пита Мелларка с «Чёрным стражем» мистером Линге, которого сын пекаря не раз и не два видел в пекарне, мило беседующим с его матерью.