Пламя (гет)

Комната была в полном беспорядке. Разбросанные измятые вещи скрывали под собой неубранную с утра постель, с которой свисали простыни. Из-под кровати стыдливо выглядывала пара грязных сапог для верховой езды и еще одна стоптанная туфля. По каменным плиткам пола тянулись обрывки лент и каких-то веревок. Тяжелый дубовый стол был заставлен грязной посудой с засыхавшими от жара из камина остатками недоеденного обеда. Дверцы шкафов у противоположной стены прижимали вывалившиеся из темного нутра измятые платья. Красно-оранжевые косые лучи заходящего октябрьского солнца придавали комнате еще более печальный и покинутый вид.

Хозяйка всего этого перевернутого и как попало разбросанного великолепия металась из угла в угол вдоль стены, в которой было пробито высокое и широкое арочное окно. Оборачиваться ей не хотелось, потому что даже угрюмый, опустевший, ужаленный неожиданным холодом сад казался ей более приятным зрелищем, чем разгромленная комната, живо напоминавшая о прошедших и предстоящих событиях.

Месяц назад она привела ставшее родным за долгие годы жилище в строгий порядок, убрав все, что могло напомнить о том, что она вообще здесь жила. Выбросила рисунки, вернула в замковую библиотеку любимые сказки, раздарила накопившиеся мелочи, симпатичные, но ни разу не пригодившиеся. Месяц назад она уехала, чтобы больше никогда не возвращаться, ведь возвращение означало позор и бесчестье как для нее лично, так и для всей ее семьи. Да что там для семьи — для всего графства. Эллиен должна была выйти замуж. Тошнотворная перспектива, что и говорить. Она с ужасом вспоминала то раннее весеннее утро, когда любящие родители, видимо, вконец утомившись ее выходками и перепадами настроения, сообщили, что к ней посватался какой-то захудалый маркграф из жуткой провонявшей болотами дали. А они дали свое согласие, ибо не будут препятствовать ее счастью, так что пришла пора собирать вещи — жених не желал ждать. Как же она кричала. Как ругалась. Как умоляла их не обрекать ее на жизнь неизвестно с кем. Бесполезно — родители были непреклонны.

Через пару недель отец, утомленный бесконечной истерикой, приказал служанкам собирать ее вещи и давно заготовленное приданое, и Эллиен сдалась, отчаявшись изменить его решение. В конце концов, она уродилась женщиной, ей почти восемнадцать, и рано или поздно ее все равно сбудут с рук, выдав за какого-нибудь желающего срочно продолжить свой род. Этот хотя бы еще не очень стар — по слухам, всего тридцать. Впрочем, если верить отцовским картам, женишок успеет состариться и отправиться к праотцам, пока ее повозка с многочисленным почетным сопровождением дотащится до его земель. Начались утомительные приготовления. Заплаканная невеста, потерявшая и без того слабый аппетит, целыми днями бродила по саду, который успела полюбить (иногда ей казалось, что даже сильнее, чем родителей) за прожитые в замке годы. Тогда-то она и встретила Эримена.

Никто не знал, откуда он явился в действительности. После войны эльфы рассеялись по всем графствам и областям королевства, где выживали поодиночке или небольшими группами. Такое соседство возмущало людей до крайности. Король Эрфред ведь отдал остроухим бандитам целый край у подножья Холодных гор, да еще и выделил денег, чтобы могли обжиться, хотя следовало бы развешать эльфов на деревьях, которыми поросли развалины их тамошних старых крепостей. Но далеко не всех выживших Aen Seidhe обрадовала перспектива жить в непосредственной близости от границы, да еще и под властью Исенгрима Фаоильтиарны, которого даже соплеменники считали… мягко скажем, не слишком приятным в общении.

Тем более что его ошеломительная популярность сильно поубавилась после мирного договора с Эрфредом. Король, разругавшись со всеми советниками, отказался вздернуть попавшегося сыщикам легендарного командира на первом же придорожном столбе. Решил дать остаткам эльфов шанс на «мирное сосуществование с другими добрыми народами». Никто так и не узнал, каким способом на подписание договора уговорили самого Исенгрима, но на следующее утро измученный и крайне недовольный бывший полководец, переодетый, впрочем, в чистую одежду, вышел из королевского шатра с почетным титулом избранного эльфами правителя Западного края.

Часть эльфов восприняла новости с восторгом и тут же отправилась в когда-то родные (а ныне совершенно одичавшие места) налаживать мирную жизнь под началом любимого командира. Другая часть объявила Исенгрима предателем, наплевавшим на собственные идеи, за которые полегло в боях столько Aen Seidhe. За такое преступление следовало бы подвергнуть отступника самой мучительной казни, какую только можно было придумать, да вот беда — желающих свершить месть до сих пор не нашлось. Несостоявшиеся мстители оправдывались тем, что и без того много эльфийской крови было пролито на захваченные людьми земли, тем, что жизнь сама покарает предателя, когда он и его прихвостни умрут от голода или попадутся в лапы к бандам полукровок… Ну, а самые честные еще и тем, что Исенгрим Фаоильтиарна провел на войне большую часть сознательной жизни и владеет всеми известными видами оружия лучше, чем любой эльф или человек в королевстве. А еще хорошо умеет выбирать себе соратников: они, как на подбор, закаленные воины, готовые без раздумий умереть за своего командира. Поэтому противники примирения с людьми бродили по городам и деревням вместе с неопределившимися, перебиваясь случайными заработками и воровством.

Эримена сперва, разумеется, приняли за вора. Начальник стражи притащил его в приемную залу графа после того, как бдительные солдаты, сидя в таверне, заметили, что у эльфа в старом дорожном плаще, покупавшего себе незатейливый ужин, уж слишком дорогое оружие для остроухого бродяги. Да и рассчитался он честно полновесной монетой, не канюча о своем бедственном положении. Точно, вор. Однако задержать вора оказалось не так-то просто — избитые и обескураженные солдаты отправились за королевской стражей, охранявшей замок и стекавшиеся в его сокровищницу налоги. Стражникам удалось (не без труда) справиться с эльфом, и вот он стоит у подножия графского трона уже без оружия, денег и плаща.

Граф потратил битых три часа на выяснение имени и занятий задержанного, но ничего определенного так и не узнал. Вызванные советники, посетовав на трудности службы и указав на важность ночного сна, рассмотрели обстоятельства задержания эльфа и решили — невиновен. В конце концов, он честно рассчитался за так и не съеденную еду, а заработать мог и вправду кузнечным ремеслом, кто их разберет, этих эльфов, они же все кузнецы. Граф, отпустив советников, какое-то время всматривался в лицо нежданного гостя, на котором расцветали многочисленные синяки, а потом предложил ему службу в замковой охране. Так он точно будет на виду, да и жалко, если такое воинское мастерство пропадет понапрасну. Эльф, к удивлению графа, согласился на все условия, попросив лишь вернуть оружие (что и было сделано). Так началась его жизнь в замке.

Эллиен поначалу не обращала внимания на эльфа — только изредка рассеянно смотрела на его золотистые волосы, выделявшиеся пятном на фоне темных растрепанных шевелюр остальных обитателей замка — в северной части королевства почти не встречалось блондинов. Однажды эльф попался ей в саду на заросшем травой берегу ручья, и она загляделась на то, как солнечный свет играет на его слегка тронутой загаром безупречно ровной коже, но это длилось всего минуту. Эримен, почувствовав ее взгляд, тут же ушел.

Они познакомились в июле, который в тот выдался необыкновенно жарким. Зной превращал в марево даль, раскалял старые замковые стены, высушивал звонкие ручьи, превращая их в цепочки маленьких грязных лужиц. Всюду зрели синие и темно-алые ягоды, которые уже не ели даже птицы, а красные яблоки на старых деревьях налились соком так, что, казалось, вот-вот разломятся на части. Вечерами, когда остывало небо, меняя яркий голубой цвет на бархатный темно-синий, от земли поднимался влажный пар. На высоте первых ветвей он превращался в густой туман, пахнувший солнцем и травой. Эллиен дожидалась, когда в небе рассыпались острые звезды, и, прокравшись в сад по старой лестнице с истертыми ступенями, брела под большую раскидистую яблоню, чтобы провести ночные часы в размышлениях о невеселом будущем.

Однажды лунной ночью, придя к облюбованному дереву, она столкнулась там с эльфом, задумчиво перебиравшим длинную тонкую цепочку с каким-то кольцом, холодно блестевшим в неверном свете. Он не мог не поинтересоваться (из чистой вежливости), что юная особа забыла в саду в столь поздний час, и, к своему ужасу, был вынужден выслушать возмущенный сбивчивый рассказ о неведомых краях, провонявших болотом, и мрачной перспективе семейной жизни с абсолютно незнакомым мужланом. Эримен не перебивал ее, лишь изредка вставлял малозначительные реплики, но уйти почему-то не смог. Мало-помалу они перебрались на более интересные темы для беседы и не заметили, как наступил рассвет. С тех пор Эллиен встречалась с новым стражником при любой возможности, и они часами болтали обо всем и ни о чем, словно по уговору не вспоминая о ее скорой свадьбе. К середине августа обоим стало ясно, что они не хотят и не могут расстаться друг с другом, и это было малоприятным открытием, учитывая перспективы их отношений. Не было ни планов побега, ни клятв в вечной любви — лишь угрюмое ожидание неизбежного расставания. В ночь перед отъездом возлюбленной Эримен отдал ей цепочку с кольцом, покрытым какими-то надписями на языке Aen Seidhe, и они молча просидели до первых петухов под старой яблоней, глядя на звезды и думая каждый о своем.

Однако день преподнес им сюрприз: граф в последний момент решил отправить Эримена с воинами, сопровождающими выезд дочери, сочтя, что в такой дальней дороге навыки выживания эльфийского бандита будут как нельзя кстати. Дорога оказалась долгой и мучительной — из-за ливших дождей, сменявшихся невыносимой влажной жарой, из-за невозможности переброситься словом, не вызвав подозрений, и из-за того, что каждый пройденный шаг приближал влюбленных к окончательному расставанию…

Эллиен зябко поежилась и, не глядя, стащила с кресла теплый серый платок. Она вспоминала, как в середине пути, соблюдая уговор, их встретил вооруженный отряд во главе с женихом. Ужас пронзил ее, заставив сжаться в комок, обхватить колени дрожащими руками и подтянуть онемевшие ноги в измазанных грязью сапогах на сидение, покрытое дорогой бархатной тканью. Нет, нет, нет. Это невозможно, это кошмарный сон, тяжелый сон, после которого просыпаешься в липком поту в смятой постели и долго смотришь на каменную стену своей комнаты, радуясь тому, что жуткое темное помещение и мелькавшие алые огни тебе просто приснились.

Но, как Эллиен ни жмурилась, как ни терла глаза, силуэты всадников не рассеивались миражом, а становились все четче и больше. Вот и их предводитель — тот, кто станет ее хозяином, и очень повезет, если он окажется не слишком жестоким. Он выглядел значительно старше тридцати лет, грузный, бледное угрюмое лицо, изуродованное пьянством. Нет, нет. Только не это чудовище... Вдруг Эллиен увидела, как Эримен легонько толкнул коня носком сапога и приблизился к начальнику охраны, который должен был передать ее жениху. После нескольких тихих слов эльфа тот побледнел и удивлено воззрился на говорившего. «Но это невозможно!» — донеслось до слуха девушки удивленное восклицание.

Дальше все было как в тумане. Она так и не вышла из своей повозки, надежно закрытой толстыми занавесами. Слышались сердитые громкие голоса, звяканье оружия, которое вынимали из ножен, ржание коней. Прошло полчаса, и Эллиен уже была готова выскочить наружу, как вдруг полог отлетел в сторону, и показалась вспотевшая лысеющая макушка начальника охраны. «Моя госпожа, выяснились возмутительные обстоятельства. Мы вынуждены спешно удалиться, поэтому прошу вас — сидите здесь и не показывайте носа ни в коем разе. И держитесь покрепче!» — прокричал он, убегая. Повозку затрясло на ухабах, всадники с женихом во главе что-то кричали вслед, но вскоре отстали. Испуганная и недоумевающая невеста просидела одна до заката, изо всех сил пытаясь не свалиться с трясущегося сидения и не переломать себе ребра.

Лишь глубокой ночью, когда они миновали старый тракт и вернулись к границам земель герцога — верного королевского союзника, полог вновь откинулся, и Эллиен успокоенно вздохнула, увидев Эримена. Он остался с ней до рассвета и в промежутках между поцелуями рассказал, что тот, кого представили как ее жениха, вовсе таковым не являлся. Эримен встречал его, будучи по каким-то делам в одном из южных городов, и хорошо запомнил — дела пошли не слишком гладко. Начальник охраны поначалу не поверил словам эльфа, но убедился в его правоте после того, как незнакомец, представившийся будущим супругом, не смог предъявить именную печать. О том, как именно удалось убедить самозванца уйти ни с чем, эльф рассказывать отказался.

Обратная дорога была для влюбленных счастливым временем, полным надежд и лучезарных мечтаний. Облака в голубом небе, розовеющие от света закатного солнца, обещали им радостный прием в графском замке. Степной ветер, ласково игравший с тканями занавесов, сулил долгую спокойную жизнь — вдвоем, только он и она, в тихом маленьком домике на краю зеленого древнего леса… Начальник охраны мрачнел при виде сияющей парочки, и не зря. Тотчас по возвращении в замок эльф оказался в темнице, а незадачливая невеста — под домашним арестом в своей старой комнате. Попытки поговорить с отцом успеха не имели. На любое слово он отвечал возмущенными репликами, пресекавшими всякое желание (и возможность) хоть что-то ему объяснить. Его что, держат за идиота? Завела роман с остроухим и решила выдумать бредовую историю про жениха-самозванца? И, в очередной раз пообещав, что дочь не выйдет из башни до конца своих дней, граф спускался в темницу допрашивать эльфа.

Так продолжалось несколько недель. Эллиен окончательно растеряла остатки самообладания и рыдала, не переставая. Служанки бегали притихшие и отказывались сообщать хоть что-то о том, что происходит за дверями ее комнаты. Отец больше не приходил, как она ни требовала у стражников вызвать его для очередного срочного разговора. Она опасалась самого худшего. Что, если Эримена отправили в королевскую тюрьму, или… Или тайком повесили. И вдруг в один из печальных долгих дней, заполненных полусонным шепотом осеннего дождя, дверь комнаты распахнулась. На пороге девушка увидела взволнованного и словно чем-то испуганного родителя.

— Эллиен, слушай меня. Твой остроу… Эримендер сказал, что дал тебе цепочку с кольцом. Она все еще у тебя?

Девушка, неловко соскочив с подоконника, удивленно воззрилась на отца. Ну надо же. Мало того, что соизволил назвать их с любимым по именам, а не подлыми тварями, как обычно, так еще и зачем-то интересуется полученным ею подарком.

— Какое это имеет значение? — она вздернула подбородок, пытаясь выглядеть не так жалко, хотя ноги тряслись от голода и резкого прыжка, а голос уже дрожал от подступающих к горлу рыданий.

— Эллиен, не будь дурой хоть сейчас, это очень важно. Где цепочка и кольцо, что дал тебе эльф?

Она подняла руки и кое-как сняла цепочку с шеи, с трудом совладав с застежкой дрожащими пальцами. Протянула украшение отцу, который выхватил тонкую цепь столь резко, что она испугалась, не порвется ли. Граф поднес кольцо к глазам и стал разглядывать с таким вниманием, словно на нем было начертано предсказание его судьбы вместе с судьбой всего королевства. Эллиен с удивлением заметила, что за дверью столпились советники отца, на лицах которых застыло опасливое изумление. Наконец граф махнул рукой и сердито сказал, что не может разобрать эльфьих каракуль. Один из советников приблизился и взял из рук господина кольцо так опасливо, словно его только что вынули из раскаленного очага. Он несколько минут изучал надпись на кольце, потом повернулся к графу и испуганно сказал: «Слова эльфа подтвердились, мой господин». Граф, хлопнув себя по лбу, громко выругался и вышел. Эллиен расслышала отданный кому-то приказ немедленно выпустить эльфа из темницы и отправить гонцов к королю и к «этой остроухой свинье Исенгриму».

Эримен, пригнувшись, вышел из низких дверей темницы и с наслаждением вдохнул свежий прохладный воздух, наполненный дождевой влагой. Замковая темница была не самым худшим местом, где ему доводилось оказываться, но все-таки он никому не пожелал бы провести там и пары дней. Не то, что три недели, которые пришлось проторчать в каморке со слишком низким для эльфа потолком и полом, заваленным вонючей соломой. О крысах размером с кошку он предпочитал не вспоминать. Как же хорошо на свободе! Небо было затянуто серыми толстыми тучами, цеплявшимися за обнаженные черные ветви деревьев. Мелкий невесомый дождь оседал прозрачными капельками на плаще и волосах. Тропинка под ногами превратилась в длинную полосу черной мягкой грязи, присыпанную скрюченными коричневыми листьями. Вот и та яблоня, под сенью которой он впервые заговорил со своей возлюбленной.

Эллиен с первой встречи привлекла его внимание: не каждый день увидишь полукровку в графском замке. Еще больше эльф изумился, узнав, что ее родители — обыкновенные люди без примеси чужой крови. Он стал исподтишка наблюдать за девушкой, изучая ее повадки, подмечая, чем она интересуется, как говорит с другими обитателями замка, и изумление его росло с каждым днем. Все полукровки, которых он когда-либо встречал, были примитивными созданиями, эгоистичными до мозга костей и абсолютно не умевшими владеть собой. Свободное время они проводили в драках и грабежах, и все попытки вбить в их головы хоть какие-то представления о высоких материях оставались тщетными, даже если подопытные изымались из привычной среды и помещались в общество самых высокородных эльфов или людей. Многие призывали к полному уничтожению неуправляемых метисов, но никто не желал тратить на это силы, разыскивая их в гиблых местах, где они отсиживались после очередной вылазки. Тем более что полукровки и сами успешно справлялись с регулированием своей численности — как раз в силу несдержанности и пристрастия к дракам.

Эллиен же казалась другой. Конечно, она была слишком уж подвержена резкой смене настроений, но это можно было списать на особенность женской натуры и тяжелые обстоятельства, при которых они познакомились. Да уж… Эльф, никогда прежде не испытывавший ни к кому сильных чувств, вдруг воспылал страстью к полукровке. Поначалу его самого смешило предположение о серьезности этих отношений, но дни шли, и мысль, что придется отдать девушку другому, стала сводить с ума. Впрочем, помучившись несколько недель, Эримен понемногу смирился. Что он мог ей дать? С десяток лет в вечных бегах, итогом которых станет его смерть — неважно, убьют ли его озлобленные крестьяне, разбойники или отец Эллиен. А что случилось бы, если б о его романе с полукровкой узнал… Эримен вздрагивал и отгонял от себя предположение, боясь даже его додумать. Нет, лучше уж оставить все как есть и позволить Эллиен выйти замуж, тем более, что память смертных коротка. Она могла полюбить своего мужа и прожить с ним долгую счастливую жизнь. Однако судьба распорядилась иначе, и теперь эльфу предстояло столкнуться с прошлым, которое запросто могло безвозвратно уничтожить его надежды на счастливое будущее.

Эримен нерешительно направился к лестнице, ведущей в покои Эллиен. Она ведь ждет его, тревожится. Нельзя больше ее мучить. И все-таки он боялся этой встречи. Как сказать ей то, о чем он собирался молчать до конца своих дней? Эльф тяжело вздохнул и толкнул дверь, ведущую на галерею. Эллиен нетерпеливо расхаживала из угла в угол в своей комнате — как всегда, когда ее что-то тревожило. Она не смотрела в окно, и тем приятнее ему было увидеть, как на ее побледневшем и осунувшемся лице сменяют друг друга оттенки разных чувств — испуг, изумление, радость, сменившаяся слезами.

— Я думала, что больше никогда тебя не увижу!

— Успокойся, Эллиен, все уже позади, я свободен, и тебя больше никто не принуждает к замужеству.

Девушка отстранилась от возлюбленного, закрыла окно и снова беспокойно зашагала по комнате.

— Но что станем мы делать дальше? Я ничего не знаю о том, что с тобой происходило все это время, не знаю, чего ты хочешь, и не знаю, что с нами будет, так что…

Эримен остановил ее, мягко сжав в ладонях тонкие холодные пальцы, и заставил сесть у камина.

— Дальше, моя малиновка, мы поженимся, покинем замок твоего отца и проживем вместе долгую счастливую жизнь…

— Но ведь я состарюсь и умру!

Он не выдержал и рассмеялся, сбрасывая с себя напряжение и усталость последних недель.

— Видеть тебя дряхлой старушкой — ужасная перспектива, но у нас есть более насущные проблемы, любимая.

Эллиен, улыбнувшаяся было, снова помрачнела и замерла, глядя в окно, за которым уже сгущались темно-серые сумерки. Несколько минут комнату наполняло молчание, прерывавшееся лишь треском поленьев в камине. Эльф не знал, о чем она тревожилась, и не мог решиться прервать ее размышления. А что, если она раздумала связывать с ним свою жизнь? Эта мысль заставила его замереть от внезапного ужаса. Но тут девушка заговорила, и он выдохнул с облегчением.

— Эримен, я не желаю стать тебе обузой и заставить пожалеть о том, что ты со мной связался. Я ведь быстро растеряю свою и без того сомнительную прелесть, начну болеть, а потом и вовсе умру… Не хочется мне думать на смертном одре, что я испортила тебе всю оставшуюся жизнь, и не хочется остаться в твоей памяти…такой.

— Я люблю тебя не за внешнюю красоту — хотя ты прекрасна — и не за здоровье. Для меня важна твоя бессмертная суть, которую я вижу в твоих глазах и слышу, когда ты выражаешь мне свои мысли. Это никогда не будет утрачено. И если ты уйдешь раньше меня, я буду жалеть лишь о том, что мы не умерли вместе.

— Как жутко это звучит здесь, в полутемной комнате, когда за окном угасают последние искры той жизни, что наполняла сад летом.

Эллиен, пройдя несколько шагов, прижалась лбом к холодному стеклу и снова о чем-то задумалась. Эримен, уже пожалевший, что поддержал этот разговор, поднялся, чтобы увести ее к камину, в котором полыхал яркий огонь, распространявший по комнате живительное тепло. Она не сопротивлялась, но казалась совершенно растерянной. Усадив девушку в глубокое кресло, эльф укрыл ее большим теплым платком, кстати оказавшимся на полу у кровати.

— Расскажи мне, что еще тебя тревожит, Эллиен.

Она помолчала с минуту, потом нерешительно начала:

— Отец велел послать гонцов к королю и к этому вашему… ну как его… — Эримен вздрогнул. К горлу подступил тугой комок. Вот он, разговор, который он хотел начать еще в первую минуту их встречи, но так и не решился. А девушка продолжала, не обращая внимания на то, как изменилось выражение его лица.

— В общем, правитель Западного края с непроизносимым именем. Я не знаю, зачем его вызвали, ведь ты пришел не оттуда и ты не его подданный. Чем может он нам помочь или помешать? Для чего отцу было посылать гонца к… К такому, как он? — она сердито взмахнула рукой, и платок снова соскользнул на пол. — Он ведь, как говорят, чудовище, монстр, ненормальный эльфийский бандит, поклявшийся убивать людей и полукровок до тех пор, пока земля не опустеет, и еще…

Эримен, наконец решившись, перебил:

— Его вызвали потому, что он мой отец.

Эллиен подскочила с кресла так, что оно откатилось к стене, и тут же потеряла равновесие, запнувшись о платок. Эримен успел подхватить ее до того, как она ударилась об пол, но она сейчас же его оттолкнула и в который раз беспокойно заметалась по комнате, рассеянно перебирая разбросанные вещи.

— Что ты сказал? Мне это не послышалось?

— Нет, Эллиен, ты все расслышала верно. Мой отец — Исенгрим Фаоильтиарна, чудовище, монстр и эльфийский бандит, а еще…

— Но… Но ведь это абсолютно невозможно! — тон говорившей был столь категоричным, что Эримен грустно улыбнулся.

— Почему невозможно, Эллиен?

— То есть как почему? — она растерялась на секунду. — Он ведь всю жизнь провоевал и не был женат!

— Это никак не препятствует рождению детей, — он снова не смог сдержать улыбки.

— Как же так, Эримен? Ты ведь такой добрый, благородный, умный и красивый, а он… Он… Я, кажется, наговорила про него лишнего, да? — Она смущенно взглянула на эльфа, продолжавшего греться у камина. — Но ведь все так говорят.

— Успокойся, я на тебя не в обиде. Мой отец и вправду весьма… крутого нрава, но слухи о его жестокости сильно преувеличены. Это доказывается хотя бы тем, что после войны эльфов осталось всего ничего, в то время как численность… Численность людей почти не изменилась. Мне тяжело говорить о страшных событиях прошлого, и я сделал бы все возможное, чтобы они вовсе не происходили, но ничего уже не исправишь. Отец всю жизнь провел на войне, и это наложило отпечаток на то, что происходит в Западном крае. Потому я и ушел оттуда, чтобы никогда не возвращаться. — Эримен замолчал и отвернулся, вспомнив ругательства, которыми родитель осыпал его на прощание. — Мы крепко повздорили, так что мне пришлось покинуть Западный край, а потом десять лет провести в странствиях. Я намеренно не давал о себе знать, чтобы отец не заставил меня вернуться. У меня осталось только кольцо с родовым именем, которое подтверждает связь между детьми и родителями по нашим обычаям.

— Эримен, что с нами сделает твой отец, когда узнает, что ты выбрал себе в невесты полукровку? — задумчиво спросила девушка, опускаясь на корточки рядом с эльфом.

— Понятия не имею, любимая, и это теперь наша самая главная проблема. Скорее всего, убьет меня на месте… — сказал Эримен и тут же добавил, увидев ужас, вспыхнувший в темно-зеленых глазах, — но есть и другой вариант. Вполне возможно, что он попытается заставить меня вернуться в Западный край. И это сыграет нам с тобой на руку.

Девушка стукнула его по голове валявшейся неподалеку подушкой, и остаток вечера они провели, с хохотом гоняясь друг за другом по разгромленной комнате. Их больше не тревожило туманное будущее, не волновала дождливая тьма за окном, навалившаяся тяжелыми клубами на стекла, не беспокоило завывание ветра в опустевшем саду. Они были влюблены и беззаботно счастливы.

В отличие от Исенгрима Фаоильтиарны, который, прочитав срочное послание графа, минут пять молча сидел, прислонившись к неудобной твердой спинке кресла. Он знал около тридцати языков, но ни в одном из них не мог найти подходящих ругательств, чтобы выразить свои мысли. Наконец, заметив, что начальник стражи встревоженно вглядывается в его лицо, Исенгрим встал, оттолкнув кресло, и пошел к дорогому резному столику, на котором стояла початая бутылка крепкого вина.

— Дурные вести, командир? — осмелился нарушить молчание начальник стражи. Исенгрим поморщился: вино перебежало за края стакана и неопрятной алой лужей расплылось по белой вышитой скатерти. И зачем выписал из столицы белые? Надо было купить красных, да побольше.

— Еще какие, Висегерт.

— Опять полукровки? — уточнил собеседник, опасливо поглядывая на испорченную ткань.

— Да, друг мой, опять полукровки, — слишком спокойным тоном ответил правитель Западного края и, отставив стакан, выпил остатки вина из горлышка бутылки.

Эллиен устало опустилась на кровать — утомили воспоминания и бесконечное хождение из угла в угол. Сегодня должна решиться их с Эрименом судьба. Ее комнатное заточение закончилось, но граф не позволял ей показываться нигде, кроме сада и коридора, прилегавшего к покоям, чтобы не давать лишней пищи для распространявшихся по городу сплетен. Поэтому Эллиен не видела торжественного прибытия короля Эрфреда, явившегося, чтобы увезти из сокровищницы собранные деньги и заодно разобраться в запутанной истории с замужеством дочери своего ближайшего соратника. То, как в город въехал Исенгрим Фаоильтиарна, девушку мало интересовало, но служанки, пришедшие прибрать в комнате, в беседе между собой описали в подробностях все — от цвета конской упряжи до жуткого неровного белого шрама на физиономии эльфийского предводителя. Эллиен, выдержав полчаса, прекратила болтовню, сказав, что предпочла бы выслушать подробный рассказ о том, как негодяя вышвырнули из замка под свист и аплодисменты толпы. Снова оставшись одна, она погрузилась в невеселые размышления. Каким будет их с Эрименом будущее? Что решат король и родители? И почему кто-то вообще должен что-то за них решать? Глупые обычаи, глупые распри. Какая разница, что он эльф, а она полукровка, если они счастливы вместе?

Эллиен знала, за что не любят полукровок, но ее никто и никогда не попрекал происхождением, поэтому она не задумывалась о своем сходстве или различиях с теми, кого боялись и презирали жители королевства. Теперь же ей придется встретиться лицом к лицу с Исенгримом, который всей душой (если, конечно, она у него есть) ненавидел «выродков». Глупо было и предполагать, что он мог дать согласие на брак сына с такой, как она. Почему им не пришла в головы мысль о побеге? Вчера вечером они могли незаметно выбраться из замка, выкрасть из конюшни пару коней и сейчас быть уже где-нибудь за границей королевства. Эллиен сердито стукнула кулаком по стене и скривилась от боли. Да какой там побег. С ее привычкой к спокойной и уютной жизни она была бы чем-то вроде мешка с дерьмом за спиной у Эримена. Для всех будет лучше, если они не получат разрешения на такой идиотский брак.

* * *

В зале для переговоров повисла гнетущая тишина. Граф, сгорбившись, сидел по правую руку от как всегда спокойного и улыбающегося Эрфреда и мрачным взглядом буравил стену, закопченную из-за постоянно горевших факелов и сплошь увешанную трофейными щитами. Не думал он, что придется добровольно принимать у себя гостей, которых, представься возможность, приказал бы порезать на мелкие кусочки и запечь в паштет. Вздумалось же этой ненормальной девице спутаться с эльфом, да еще и не с простым, а с таким… высокородным. Граф брезгливо скривил лицо. М-да, и злейшему врагу не пожелал бы он такого родства. Объект его сердитых мыслей, сидевший у противоположного края столешницы, уже полчаса с непроницаемым выражением лица глядел на сына. Он не проронил ни слова после того, как чересчур торжественно вошел в залу в сопровождении своры своих телохранителей и надменно поприветствовал короля и хозяина замка. Эримен, подрастерявший обычную самоуверенность при виде отца, скромно присел рядом с королем и задумчиво изучал изрезанную столешницу. Наконец Эрфред нарушил молчание:

— Итак, господа, давайте перейдем к делу, ради которого мы собрались. Брандон, что у вас тут стряслось?

Граф откашлялся, бросил короткий взгляд на вздрогнувшего Эримена и открыл было рот, чтобы заговорить, но Исенгрим его опередил:

— Да, я тоже горю желанием узнать, чего ради вы вздумали женить на своем чаде моего сына. И чем руководствовались, когда почти на месяц упекли его в темницу.

Граф затрясся от злости и повысил голос, уже не смущаясь присутствием короля:

— Я не позволю вам в таком тоне говорить о моей дочери! Вам следовало лучше следить за воспитанием сына — этот негодяй сорвал ее свадьбу и…

— И соблазнил бедную невинную овечку… — процедил сквозь зубы Исенгрим, противно растягивая слова.

— Господа, давайте обговорим все спокойно, ситуация итак до предела накалена. Жених Эллиен крайне недоволен… — начал было король, но был прерван взволнованным Эрименом:

— Ваше Величество, я уже сказал графу Брандону и готов поклясться вам чем угодно в том, что человек, явившийся за госпожой Эллиен, не является тем, за кого себя выдает. Кто бы он ни был, я абсолютно уверен в том, что это не маркграф Редбурга!

— Маркграф Редбурга? — проговорил Исенгрим, и все взоры обратились к нему. — Вы, верно, шутите?

— Позвольте узнать, господин Фаоильтиарна, что именно вы приняли за шутку? — прорычал граф, бессознательно сжимая рукоять короткого меча. Эльф встал и нарочито медленно подошел к окну, а потом заговорил, не поворачиваясь к собравшимся:

— Три месяца назад мы преследовали банду разбойников, разорявших деревни у западной границы. Мы настигли их у края болот, и оставшиеся в живых показали нам, где располагалось становище. Там мы обнаружили несколько трупов пленников, убитых незадолго до нашего прихода, и среди них был Гальфрид из Редбурга. При нем была именная печать, которую я отослал в Редбург вместе с трупом. Через пару недель оттуда пришло письмо с подтверждением его личности и благодарностью за возможность устроить подобающие похороны — и, разумеется, поминки. Так что меня крайне изумляет тот факт, что вы собрались выдать вашу, несомненно, прелестную дочь за мертвеца, граф Брандон. Вы ведь не могли не знать о его смерти, коль все это время вели с Редбургом брачные переговоры. Или это неизвестная мне милая человеческая традиция — отдавать любимых дочек замуж за покойников? — ехидно процедил эльф, обернувшись к пораженному Брандону.

— Исенгрим, у тебя сохранилось то письмо из Редбурга? Я желаю лично провести расследование случившегося, — сказал король.

— Ну разумеется, я перешлю письмо вам, как только мы с сыном окажемся дома, получив — я надеюсь — подобающие извинения за нанесенное ему оскорбление, — эльф сердито дернул плечом и прошел обратно к своему месту.

— Но это невозможно! — подал голос Брандон. — Кому было выгоден такой обман?

— А какое приданое вы давали за вашей дочкой? Дела в Редбурге идут неважно, судя по тому, что они должны нам пять тысяч золотых за наш лес, отправленный им еще прошлым летом. Вероятно, ее семейное счастье продлилось бы ровно до того момента, как деньги оказались бы в их сокровищнице. А дальше не мне вам перечислять способы избавления от нелюбимых жен, — проговорил Исенгрим, налив себе вина из пузатого глиняного кувшина и внимательно осмотрев бокал на просвет. — Вино хоть хорошее, или такое же, как еда?

— Исенгрим, уймись. И ты, Бран, успокойся, — король поднялся со своего кресла и медленно зашагал по зале. — Что имеем? Мертвый маркграф Редбурга, самозванец — парень, ты ведь сможешь его опознать при необходимости? — сорванная, к счастью для Эллиен, свадьба… Думаю, все согласны, что господин Эримендер оказал неоценимую услугу семье графа Брандона и всему королевству, избавив госпожу Эллиен от массы неприятностей. — Брандон промолчал, а Исенгрим криво усмехнулся. — Что касается недоразумения с темницей, то, я надеюсь, господин Эримендер извинит графа Брандона, помня о его расстроенных отцовских чувствах.

— Я не держу зла на графа Брандона и выражаю ему искреннее уважение и готовность служить ему, как прежде, если на то будет его позволение, — поспешно проговорил Эримен.

Граф поморщился, но ответил с подчеркнутой вежливостью:

— Я благодарен вам, господин Эримендер, за спасение моей дочери, и выражаю искренние сожаления относительно того приема, который вам был оказан в замке по вашем возвращении.

— А что касается дальнейшей верной службы графу, Эримен, тебе бы следовало сперва спросить моего позволения, ведь я, если мне не изменяет память, являюсь твоим отцом, — негромко проговорил Исенгрим. Эримен поежился и нерешительно обратился к королю:

— Ваше величество, раз уж мы разобрались с вопросом о прежней помолвке госпожи Эллиен, могу ли я попросить у вас позволения поговорить с графом Брандоном о том, как он видит дальнейшую жизнь дочери? Дело в том, что я… — взглянув на лицо отца, с которого мгновенно исчезло всякое выражение, он запнулся было, но продолжил свою речь:

— Я проникся к госпоже Эллиен чувствами и прошу ее руки.

Брандон печально вздохнул, но остался безмолвен, а Исенгрим, гневно ударив по столу ладонью, заговорил размеренным тоном, жутковато контрастировавшим с блестящими от ярости сине-серыми глазами на бледном неподвижном лице:

— Тебе что, степным ветром остатки разума выдуло? О какой свадьбе может идти речь? Она же… — мельком взглянув на насторожившегося короля, Исенгрим продолжил:

— Она же только что пережила сильное потрясение и, несомненно, нуждается в покое и отдыхе! А я нуждаюсь в том, чтобы ты, наконец, выкинул дурь из головы и вернулся к исполнению своих обязанностей, которые бросил десять лет назад. Завтра вечером мы отправляемся в Западный край, и ты едешь со мной. Всего хорошего, господа, я рад, что недоразумение разрешилось, — с этими словами Исенгрим поднялся со стула и вышел из залы. Другие эльфы растерянно переглянулись и вереницей отправились вслед за своим командиром. В зале снова повисла гнетущая тишина.

* * *

Лошадей удалось выкрасть без затруднений: стражники перепились в усмерть в честь королевского визита и спали вповалку в отсыревшем сене. Провизией Эримен запасся еще утром, как только вышел из залы для приемов. Деньги нашлись у Эллиен в одной из неразобранных сумок, которые должны были отправиться с ней к жениху. Эримен бесшумно вывел лошадей через калитку в саду, прошептав им что-то на эльфийском, и прикрыл дверцу. Вот и все. Второй раз за последнее время Эллиен покидала родной дом навсегда.

Поначалу бешеная скачка даже доставляла удовольствие. Ветер бил в разгоряченное лицо, не давая сказать ни слова, по телу пробегала дрожь от волнения и странной тоски, возникавшей при виде необъятных пустых темных пространств. Они скакали через замерзшие убранные поля, развернувшиеся до самого горизонта, намереваясь к рассвету достичь Эпоны — мутной реки, тащившей в своих тяжелых кирпично-красных водах тонны песка и пыли. Мост через Эпону отделял освоенные людьми земли от пустошей, пересеченных ровно посередине густым древним лесом, простиравшимся почти до южных отрогов Железных гор. Пробравшись через лес, они должны были выйти к старому торговому тракту, подходившему вплотную к горам. Идти по тракту было опасно, так что Эримен собирался свернуть в предгорья. Эллиен усомнилась — об этих местах издавна шла дурная слава, и ни люди, ни эльфы туда не совались. Однако Эримен был непреклонен. Раз люди не совались в горы, значит, и грабителям делать там нечего, а в страшилки про призраков он давно не верил. Если без задержек в пути миновать предгорья, можно еще до наступления зимы выйти к перенаселенным торговым городам у Ветреного моря, где эльф и полукровка легко затеряются среди разноголосой шумной толпы.

— А что, если они догадаются, где нас искать?

— Так быстро не догадаются. Эльфы обходят стороной Железные горы, и я прежде не был исключением. Ты не хуже меня знаешь, что их считают проклятым местом, — объяснял Эримен, попутно пытаясь откусить от краюхи замерзшего хлеба. Они позволили себе единственный короткий привал за ночь, потому что измученная и совершенно продрогшая Эллиен готова была вывалиться из седла при первом же резком толчке.

— Если отцу и придет в голову искать на юге, вряд ли он успеет нас нагнать. Скорее всего, они все еще в обед перепились и будут пить до рассвета, так что нас долго не хватятся. А к утру мы пересечем Эпону и скроемся в лесу. Если дожди продолжат лить, через день-другой реку окончательно вздует, и никто не сможет через нее перебраться, даже если очень захочет.

Эримен и сам не слишком верил в то, что говорил, но старался казаться спокойным ради девушки, которая даже в обступавшей их темноте выглядела бледной и жалкой. Он много лет провел в странствиях, сначала таскаясь за вечно воевавшим с людьми отцом, потом — покинув дом по собственной воле. Ему были привычны ночные скачки, сон под холодным небом, скудные трапезы, когда месяцами питаешься черствым хлебом да засохшими ягодами, но выдержит ли Эллиен такую тяжелую и долгую дорогу, не пожалеет ли, что оставила прежнюю жизнь? Эримен вздохнул и помог ей забраться на коня, со страхом заметив, что руки девушки совершенно окоченели.

— Держись, любимая, в лесу разведем костер и хорошенько согреемся.

Скачка продолжилась.

Раннее утро окутало их холодным сизым туманом, расплывшимся у реки, словно молоко, вылитое в грязную воду. Как и говорил Эримен, мутный поток, и без того полноводный, вздулся от бесконечных дождей и шумел под каменным мостом, кое-где перехлестывая через перила. Кони испугались, но эльфу удалось уговорить их пройти по узкому каменному перешейку. Эллиен пришлось переносить на руках: она не смогла сделать ни шагу, невзирая на все отчаянные попытки. Как бы там ни было, самое сложное было позади. Оставалось только скрыться в бесконечных темно-зеленых лабиринтах древнего леса. Эримен смутно помнил, что в паре часов пути на юг когда-то стояла бревенчатая хижина, построенная охотниками для зимних привалов. Один раз они ночевали там с отцом лет сорок назад, потеряв спутников во время погони. Мысль об отце напугала и почему-то заставила ощутить укол совести. Что, если он сам решит отправиться на поиски, еще толком не оправившись от раны, полученной в недавней стычке с неожиданно налетевшими полукровками? Эримен чувствовал себя виноватым, что не был рядом с отцом в тот день, как и во многие другие — ведь со времени его ухода пролетело уже десять лет. Он с грустью подумал, что тяжелая встреча в замке Брандона была, скорее всего, последней, если они успеют скрыться. А если не успеют… Исенгрим в любом случае не простил бы ему побега. Однако пути назад уже не было.

Каждый шаг приближал их к зеленой кромке чащи, жутковато замершей в тусклом полусвете. Эримен боялся, что Эллиен не сможет идти пешком, но, к его удивлению, девушка сделала над собой очередное усилие и неуверенно шагнула под сень вековых елей. Сумрак понемногу рассеивался, и теперь он мог рассмотреть ее мертвенно-бледное лицо с темными синяками под глазами и плотно сжатым ртом. Она не жаловалась и даже пыталась улыбаться, когда эльф отпустил измученных коней. О них позаботятся немногочисленные местные жители, когда выберутся из своих домишек, плотно закутанных сейчас в туманное покрывало, — за них в ближайшем городке можно было выручить немало денег.

Путь по лесу оказался гораздо труднее, чем ожидал эльф. Все тропинки исчезли, как только они углубились в чащу. Видимо, люди не рисковали соваться дальше, чем нужно было для рубки дров, потихоньку уничтожая деревья, расположенные поблизости. Туман, рассеивавшийся у берегов реки, в чаще леса все еще клубился и завивался белыми прядями вокруг высоких елей, хвоя которых казалась в полумраке черной. Они проплутали почти четыре часа, прежде чем Эримену удалось вспомнить, что хижина стояла в небольшой котловине на берегу ручья.

Незадолго до полудня туман растопило солнце, чудом прорвавшееся через завесу туч, и эльф без труда разглядел котловину, взобравшись на высокое дерево. Еще через пару часов, когда желтый шар уже уплыл под самый купол неба, беглецы оказались возле старой хижины, сложенной из лиственничных бревен. Эримен оглядел ее мельком, убедившись, что трава вокруг не примята, а само жилище выглядит совершенно покинутым, и жестом позвал девушку, прятавшуюся за раскидистой елью, — говорить у него уже не было сил. Еще немного, всего пять-шесть шагов, и можно будет лечь на прогнивший пол, чтобы уснуть глубоким тяжелым сном… Каковы же были удивление и ужас влюбленных, когда, оттолкнув рассыпающуюся скрипучую дверь, они увидели, что их убежище уже занято.

Эллиен, вздрогнув от громкого восклицания возлюбленного, безуспешно вглядывалась в полумрак, но ничего не могла разглядеть, кроме темного силуэта у противоположной стены. Эримен же с досадой хлопнул дверью, от которой отвалилось несколько дощечек, и сел прямо в траву, обхватив голову руками. Девушка обессилено опустилась рядом с ним, поняв, что бегство оказалось бессмысленным. Нежданный гость бесшумной эльфийской походкой прошествовал мимо измученных и расстроенных влюбленных к бежавшему неподалеку ручью, непринужденно помахивая закопченным походным котелком. Это был высокий эльф в темно-сером плаще, мягкие складки которого скрывали очертания фигуры. Очень светлые, почти совершенно белые волосы красивого холодного оттенка рассыпались по его плечам, когда он наклонился, чтобы набрать воды. Поставив котелок на поросший мхом плоский валун у берега, эльф скрылся среди деревьев.

— Это он? — прошептала Эллиен. Эримен молча кивнул и, подумав с минуту, поднялся на ноги и помог встать девушке.

— Что теперь будет? — прошептала она. Эримен только покачал головой и повел ее в хижину. С поляны вскоре послышался треск огня и запахло дымом.

— Что он там делает? — пробормотала Эллиен на ухо Эримену, безразлично смотрящему на слабо светящийся пыльный прямоугольник, который когда-то был окном, закрытым слюдой.

— Готовлю тебе обед, полукровка. А то вид у тебя такой, будто ты пару часов назад от голода подохла, — ответил Исенгрим, бесшумно подошедший к двери. Девушка вздрогнула от звука его голоса, мелодичного, как у всех эльфов, но с еле заметными неправильными нотками. Она не обернулась, предпочтя спрятаться за Эримена и пропустить мимо ушей грубость в свой адрес.

— Я битых три часа вас жду. Только не говори, что в двух соснах заблудился, сынок, — продолжал Исенгрим, вытаскивая из седельной сумки какие-то съестные припасы.

— Я забыл, что надо было идти по течению ручья от домов. А как ты догадался, где нас искать? — безразличным тоном произнес Эримен, все также неподвижно смотревший на окно. Исенгрим усмехнулся:

— Это было несложно. Весьма прискорбно, что ты столь низкого мнения о моих умственных способностях. И что ты такой … — дальше последовало незнакомое Эллиен слово на эльфийском.

— Что ты станешь делать? — продолжал Эримен.

— Приготовлю пожрать, как я уже сказал. А дальше мы с тобой выйдем из леса и отправимся в Западный край, пока Эпону окончательно не вздуло. Кони все еще бродят у реки. Свою наложницу тебе придется оставить здесь, на корм лесным зверям, если ей повезет. А если не повезет, то папаша доберется до нее первым…

Эримен перебил его, сердито заговорив на эльфийском. Отец ответил ему в том же тоне, и несколько минут они ссорились, постоянно перебивая друг друга и то и дело переходя на крик. Эллиен, молча слушавшая скандал на чужом языке, почувствовала себя неловко и побрела было к двери, но Исенгрим грубо перехватил ее за руку и выругался, перейдя на всеобщий язык.

— И ради этого ты хочешь опозорить остатки нашей семьи перед остатками нашего народа? Ты и так выставил меня дураком, когда сбежал вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, но тебе, видимо, мое унижение показалось недостаточным!

Девушка бросила взгляд на свое запястье, неприятно стиснутое тонкими изящными пальцами, которые украшало несколько колец без камней или узоров, но из очень дорогого и редкого металла. Потом впервые решилась рассмотреть того, кто собирался разрушить их с Эрименом и без того сомнительное счастье. Исенгрим был не слишком высок для эльфа, но все же ей пришлось поднять голову, чтобы взглянуть на него. Слухи не врали — его лицо с идеально правильными строгими чертами и вправду поражало холодной, неземной красотой, типичной для Aen Seidhe из древних семей. Пожалуй, эльфа можно было бы назвать воплощением самой идеи прекрасного, если б не старый глубокий белый шрам, пересекавший левую щеку и тянувшийся к углу рта. Хотя надменное непроницаемое выражение лица, почти не изменявшееся даже в пылу ссоры, равно как и мертвенная бледность, напоминавшая о призраках из жутких старинных сказок, пугали и портили общее впечатление ничуть не меньше.

Осознав, что уже с минуту беззастенчиво пялится на главного врага всех людей и полукровок королевства, Эллиен опустила глаза и попыталась выдернуть запястье из тисков его пальцев — по коже вдруг побежал неприятный жар, словно от слишком близкого источника пламени. Исенгрим, тоже пристально смотревший на виновницу их с Эрименом ссоры, отпустил ее не сразу, словно глубоко о чем-то задумавшись. Девушка потерла онемевшую и отяжелевшую руку и все-таки вышла на свежий воздух. Ее напугал и удивил взгляд эльфа — настороженный и пристальный, словно он смотрел не на полукровку со вполне заурядной внешностью, а на доселе не виданную диковину. Эримен последовал за ней, бросив на ходу, что оставаться здесь не намерен и возвращаться в Западный край тоже. Они пересекли поляну и, не сговариваясь, повернули от гостеприимно журчавшего ручья в чащу, но тут раздался резкий звук, словно упал какой-то металлический предмет, а потом шипение костра. Эримен бросился обратно. Когда Эллиен вернулась к хижине, то увидела, что котелок валяется в потухающих углях, а ее жених без всякого стеснения колотит по щекам сидящего на траве Исенгрима, который по какой-то причине лишился чувств. И причина должна была быть серьезной — при солнечном свете он выглядел в пять раз хуже, чем в полумраке хижины, словно его мучил тяжелый недуг.

— Что тут происходит? — пробормотала перепуганная девушка. Эримен, не обратив на нее внимания, распахнул на отце теплый плащ, скрывавший под собой дорогую рубашку из тонкого хлопка, и замер. По синей ткани у правого бока расплывалось темное кровавое пятно. Пришедший в себя Исенгрим процедил сквозь зубы замысловатое ругательство и плюнул в сторону.

— Все так, как я думал — и это еще в замке было ясно. Ты называешь меня идиотом, но что тебя самого сподвигло проделать такой путь с незажившей раной? Ты хоть соображаешь, чем тебе это грозит? — вскрикнул Эримен. Ответом ему было угрюмое молчание. Тогда он повернулся к Эллиен.

— Любимая, нам придется ненадолго задержаться. Если еще можешь держаться на ногах, согрей в котелке воды, пока я осмотрю его рану.

Девушка, хоть и шаталась от усталости, кое-как вытащила из углей котелок и принялась отмывать его в ледяной воде. Эримен развел костер в старом очаге хижины. Поначалу дым повалил из двери, заполнив едкой мутной пеленой все маленькое помещение, но ему удалось пробить слой сажи в чудом устоявшей трубе, и темный столб поднялся в голубое небо замечательного солнечного осеннего дня. Остаток этого дня — такого благоприятного для того, чтобы отправиться в дальнюю дорогу, — прошел за обработкой открывшейся раны, перетряхиванием седельных сумок в поисках лекарств, приготовлением еды и прочими хлопотами. Все эти занятия сопровождались непрестанной перебранкой двух эльфов. Эллиен, которая удивлялась, почему еще ни разу не упала в обморок, тоже бормотала ругательства, кляня хижину, лес и их с Эрименом нерасторопность. Могли бы уже давно скрыться в чаще, если б не заплутали и шли побыстрей. На закате все трое кое-как разместились на ложе из еловых веток на полу своего маленького убежища, который, к удивлению Эллиен, не провалился, а только жалобно заскрипел, и сразу погрузились в глубокий сон.

Эллиен снилась вздувшаяся река и ледяной ветер, сдиравший с ее головы капюшон. Вой ветра по временам переходил в странное навязчивое бормотание, изрядно портившее и без того тревожный сон полукровки. Наконец, бормотание стало громче и сменилось болезненными стонами и отдельными фразами на эльфийском. Она подскочила от испуга и обнаружила, что Исенгрим мечется в беспамятстве по своему жесткому ложу из еловых ветвей. Лицо его, белое как мел даже в тусклом свете очага, было покрыто испариной, а губы временами искажала гримаса боли. Кое-как растолкав Эримена, девушка уселась в углу и со страхом и отвращением наблюдала, как он пытается привести раненого в чувство и сбить лихорадку. Через некоторое время Исенгрим затих и, казалось, снова спокойно уснул.

— Что с ним такое? — прошептала Эллиен, когда Эримен сел с ней рядом, запрокинув голову на стену.

— Ничего хорошего, любимая. Все, кто провел хоть какое-то время в Гнилых болотах, подхватывают там лихорадку. Людей она сводит в могилу за несколько лет, эльфам удается заглушить ее настолько, что она почти не напоминает о себе. Но если не следить за своим здоровьем — скажем, несколько месяцев носиться по лесам, выслеживая разбойников, получить скверную рану и, не вылечив ее толком, снова начать за кем-то гоняться, то болезнь вырвется из-под контроля.

— И чем это лечат?

— Особыми снадобьями, теплой постелью, покоем на несколько недель…

— Я поняла. Нам надо срочно доставить его к вашим лекарям, но как?

— Никак. Рана воспалилась, ехать верхом он не сможет, а повозки здесь днем с огнем не найдешь. Да и если б она нашлась, местные не стали бы помогать эльфам ни за какие деньги, особенно ему. Без лекарств и нашей медицины он долго не протянет, Эллиен.

— Что? — она в ужасе отшатнулась, — и ты так спокойно об этом говоришь?

— А что прикажешь делать? Поплакать над его ложем, чтоб точно убедился, что дело плохо?

— Но мы же не можем просто сидеть здесь и ждать, пока он… В конце концов, его ведь, наверное, ищут, скоро его спутники будут здесь и помогут нам.

Эримен вздохнул и внимательно посмотрел на девушку. Глупая затея. Она не выдержит. Однако другого выхода у них не было, и он решил, что надо хотя бы попытаться.

— Милая, послушай меня, только спокойно. Он никому не сказал, куда собирается, потому что все перепились, а ему пить не хотелось, и он молча уехал. Вряд ли его воины быстро догадаются, в каком направлении нас искать, не говоря уже про эту хижину, о ней вообще мало кто помнит. Я могу уехать сейчас, чтобы добраться до Арверета, где найду нужные снадобья, чтобы облегчить его состояние, а заодно пошлю весть твоему отцу и в Западный край. Если потороплюсь, успею назад, пока река не затопила мост. Ясная погода, судя по всему, простоит еще пару дней.

— А я?

— Я прошу тебя остаться здесь с ним. Местные не станут вас тревожить, они сюда не заходят, считают, что лес проклят. Опасных диких зверей тут нет. Еды тебе хватит, а он… он вряд ли станет много есть.

— Но что я буду с ним делать? Он же меня ненавидит! И… и я не умею ухаживать за больными. Вдруг ему станет плохо, как сейчас? Вдруг он…

— Я научу тебя, что делать. В ближайшие пару дней умереть он не успеет, не тревожься, тем более что немного лекарств с собой все-таки прихватил. Будешь заставлять его пить отвар из осиновой коры — я принесу ее тебе. Это должно затормозить развитие лихорадки.

— Я не смогу, Эримен, мне страшно.

— Милая, это наш единственный шанс ему помочь.

На рассвете Эримен ушел из хижины, с трудом вырвавшись из объятий плачущей Эллиен. Он был почти уверен, что у нее уже к вечеру сдадут нервы.

Эллиен неподвижно сидела, наблюдая за тем, как пламя колышется в старом очаге, пробегая оранжево-алыми всполохами по рассыпающимся углям. Она всегда любила смотреть на огонь. Живое тепло расплывалось по рукам и лицу жаркими волнами, и это отвлекало от тревожных размышлений. Пару часов назад любимый оставил ее в лесной чаще в компании героя страшилок, которыми ее пугали в детстве, и, по иронии судьбы, ей предстояло помочь этому герою дотянуть до приезда лекаря. Конечно, придушить Исенгрима во сне седельной сумкой казалось самым простым и верным решением: мир избавится от чудовища, а сама Эллиен — от главного противника их с Эрименом свадьбы. Но она, увы, была слишком слабонервной для того, чтобы привести такой план в исполнение. Эллиен приподняла рукав шерстяного домашнего платья и невесело усмехнулась. На запястье красовались синие следы пальцев, хотя ей показалось, что Исенгрим не сжимал их настолько сильно, чтобы оставить такие отметины. Легендарный скоятаэльский командир бы вряд ли стал задумываться, отправить полукровку на тот свет или проявить милосердие. А может, он и больным-то прикинулся для того, чтоб остаться с ней наедине?

Испуганная собственными мыслями, Эллиен медленно обернулась. Предмет ее опасений лежал в забытьи, только грудь тяжело вздымалась. Бледная, как мел, кожа, губы, почти потерявшие цвет и периодически кривящиеся от боли, темные пятна под длинными изогнутыми ресницами — он и вправду выглядел не очень здоровым. Она злорадно улыбнулась и пошевелила угли длинной палкой. Придется ухаживать за своим пациентом, никуда не денешься. Эримену будет не в чем ее упрекнуть. Лекарства она подаст вовремя, горький отвар осиновой коры уже ждет в котелке, похлебка из сухого хлеба и вяленого мяса стоит у очага, чтобы не остыла. А сочувствовать болезни Исенгрима Эллиен себя обязанной не считала: она так и не усвоила до конца нравоучения многочисленных преподавателей, вбивавших в ее голову мысль о милосердии и любви к врагам. Бросив на середине мысли о тряпье для перевязок и остывающей похлебке, Эллиен углубилась в созерцание философской загвоздки: будет ли безусловным благом безвременная кончина Исенгрима от болезни или все-таки нет, потому что зачем-то же нужно провидению это чудовище. Она успела придумать по паре аргументов для каждой чаши весов и, утомившись окончательно, начала было засыпать. Но тут эльф зашевелился, с трудом открыл глаза и стал беспокойно осматриваться вокруг, видимо, не понимая, где оказался. Эллиен с неохотой повернулась. Увидев ее лицо, Исенгрим скорчил недовольную гримасу. Можно подумать, она испытывала хоть какую-то радость от его пробуждения! Пока девушка размышляла, что ей делать, эльф кое-как повернулся набок, медленно поднялся и, шатаясь, побрел к выходу.

— Куда вы идете? Вам нельзя вставать, — опомнилась Эллиен, но он не обратил внимания на сказанное ею и скрылся за деревьями. Девушка прислушалась и скривила лицо — фу, его что, там только что стошнило? Ну и ну. Весело им будет вдвоем в этой старой пыльной хижине… По возвращении из своего дипломатического визита за деревья эльф потребовал сына и, узнав, что Эримен еще на рассвете ушел, разразился ругательствами на родном языке. Эллиен поспешила отвлечь его, сунув в руки кружку с горьким осиновым отваром. Исенгрим поднес ее ко рту, но, принюхавшись, поставил на пол.

— Я не стану пить эту дрянь. Тем более, сваренную тобой.

— Тогда варите себе сами, — проворчала девушка, отворачиваясь. Эльф чертыхнулся и отставил кружку подальше.

— Кому из вас, идиотов, пришла в голову идея оставить меня здесь в твоей компании?

— Не мне, можете поверить, — процедила сквозь зубы Эллиен, снова усаживаясь у огня. Какое-то время они провели в молчании, прерываемом только треском углей в очаге и шепотом еловых ветвей за рассыпающейся дверью. Наконец эльф снова заговорил своим обычным спокойным и надменным тоном:

— Раз уж мне придется провести несколько малоприятных дней с тобой в этом расчудесном лесу, изволь назваться, чтобы я мог как-то к тебе обращаться.

— А что, у вас мало для меня прозвищ? Полукровка, выродок, отродье — или как вы там нас называете? — хотела сказать девушка, но не решилась.

— Меня зовут Эллиен.

— Господин.

— Что?

— По правилам хорошего тона в этом королевстве, девица, когда обращаются к правителю округа или области, называют его «господин». Ты ведь выросла в замке, неужели тебя этому не научили?

— Меня зовут Эллиен, господин, — спорить смысла не было. Он ведь и вправду пока еще оставался правителем Западного края, а уважение к титулованным особам отец вбил в нее с малолетства.

— Эллиен, — протянул эльф. — Что-то мне не нравится, слишком длинно. Я буду звать тебя Нелл.

— Как собаку? — не выдержала Эллиен, впервые за долгое время повернувшись к бесившему ее собеседнику, и тут же натолкнулась на напугавший ее вчера внимательный и настороженный взгляд его больших сине-серых глаз.

— Не припомню, чтобы хоть в одном из знакомых мне языков dhoine были такие собачьи клички, — все так же спокойно ответил Исенгрим и закрыл глаза, видимо, сочтя беседу законченной. Полукровка, кипя от злости, подбросила дров в огонь и отпихнула ногой к стене седельные сумки. Нелл! Ну надо же, его остроухому величеству неудобно произносить ее неблагозвучное имя. Как этого типа выносили его воины, слуги, подданные? Как его выносил Эрфред?

От несносного эльфа мысли девушки, с того дня утратившей по милости Исенгрима прежнее имя, перетекли к отцу. Что-то происходит нынче в замке? Родители, наверное, в бешенстве, а весь городок вокруг крепости гудит от разнообразных сплетен. Нелл поморщилась, представив, что могут о ней говорить. Да уж, вряд ли отец когда-нибудь сможет простить ее. Все, что случилось со дня возвращения дочери из поездки к первому жениху, по милости досужих болтунов легло пятном на его честь. Он с детства учил Нелл, что нужно жить, сверяясь лишь со своей совестью и с благородными обычаями, которых придерживались предки. Но для нее это оказалось слишком сложно, захотелось быть счастливой с тем, кого полюбила, а не приносить себя на алтарь семейной жизни с незнакомым человеком, которого придется терпеть из чувства долга. Интересно, отец любил ее по-настоящему или тоже терпел, пока она была послушной дочерью, не доставлявшей никаких проблем? А Исенгрим любил живого, настоящего сына или все же образ единственного наследника, беспрекословно выполняющего все требования родителя? Нелл печально вздохнула. Ей не хотелось портить жизнь Эримена, становясь между ним и его отцом. И между ним и всеми остальными эльфами, они ведь никогда не примут его выбор. Еще меньше ей хотелось терять собственного отца — единственного, кто любил ее, кроме Эримена. А что, если и Эримена придется потерять? Нелл боялась даже думать об этом. Она всегда была одна, сколько себя помнила. Заводить подруг у нее не получалось: сначала родители часто переезжали, пока Брандона не призвали на королевскую службу, потом, уже в замке, девушка оказалась заперта в пустых покоях и виделась только с многочисленными учителями. Друзей ей заменяли книги и старый замковый сад, но теперь и этого не стало. Ничего не осталось от прошлого, будущее было туманным, а настоящее вызывало желание уснуть и больше не просыпаться. М-да, невесело началась их с Эрименом долгая счастливая жизнь…

Окончательно погрузившись в печальные мысли, Нелл к обеду перебрала все возможные мрачные варианты развития событий и, поковырявшись в походной посудине со все-таки остывшей похлебкой, проскучала до вечера. В хижине с утра царила тишина, и она начала было думать, что обязанности сиделки будут не столь уж обременительными, но тут Исенгрим беспокойно заворочался во сне и глухо забормотал что-то неразборчивое. Бледные щеки порозовели, а на лбу снова выступила испарина. Нелл выругалась про себя, прокляв упрямство эльфа, отказавшегося пить осиновый отвар, и стала трясти его за плечо, чтобы разбудить. Его тело полыхало жаром, обжигавшим ее руки даже через ткань рубашки. Она отшатнулась в испуге: ей показалось, что тепло поднимается от ее ладоней вверх по рукам, словно по коже пробегают невидимые языки пламени. Кончики пальцев отяжелели и запульсировали. А потом вдруг стало покалывать старые шрамы, оставшиеся с внутренней стороны левой руки возле локтя, когда она маленькой девочкой задела какую-то доску, утыканную гвоздями, в лавке у сапожника. Нелл закатала рукав и в недоумении воззрилась на белые точки — шрамы выглядели, как обычно, но покалывание все усиливалось.

Провалившись — как обычно — в свои мысли, она не сразу расслышала, что ее зовет проснувшийся эльф. К удивлению Нелл, он не стал пенять ей за невнимательность, а шепотом попросил срочно подать ему лекарство. Она покорно размешала в кружке с речной водой какой-то белый порошок со сладковатым запахом и поднесла больному, с тревогой заметив, как часто и неглубоко он дышит. До глубокой ночи покоя не было — без конца приходилось смачивать тряпку, чтобы протирать его горячие лицо и шею, разогревать горький отвар, потому что холодный не лез в глотку, толочь в деревянной тарелке какие-то зерна, которые должны были снять воспаление в ране… Рану тоже пришлось перевязывать, и об этом Нелл предпочитала не вспоминать. Исенгрим почти все делал сам, она только помогала, но ей уже при виде его закушенных от боли губ сделалось так дурно, что все остальное время она судорожно пыталась не упасть в обморок. Наконец, когда Нелл в очередной раз начала валиться с ног от усталости, эльф затих и, казалось, уснул. Она примостилась неподалеку от него, укутавшись в плащ, и отругала себя за то, что не спала днем, потому что после того, что ей только что пришлось вытерпеть, сон к ней не шел никак.

Вслушиваясь в тяжелое дыхание Исенгрима, Нелл размышляла над тем, что, к своему немалому удивлению, не испытывала раздражения и отвращения по отношению к нему в прошедшие часы, хотя пугал он ее не меньше, чем прежде. Эльф был требователен, но спокоен и собран, словно не лежал больной в глухом лесу, а отдавал приказы, сидя у себя в покоях. Странно было и то, что он не сказал ни одного грубого слова в ее адрес, хотя Нелл была и нерасторопна, и непонятлива от страха сделать что-то не так. Девушка чертыхнулась вполголоса, рассердившись сама на себя. Не хватало еще проникнуться симпатией к этому монстру только потому, что бедняжка заболел. Нелл снова закатала рукав и взглянула на отметины, оставшиеся от его хватки, чтобы заставить себя вернуться к печальной реальности. От синяков ее мысли перетекли было к внезапно забеспокоившимся шрамам и странному жару в руках, но она уснула раньше, чем успела на них сосредоточиться.

К обеду следующего дня Исенгриму снова стало хуже, и на этот раз настолько, что Нелл всерьез перепугалась, что он уже не придет в себя. Сколько она ни трясла его за плечи и ни прикладывала холодное тряпье к его раскаленному лбу, эльф не открывал глаза и не откликался на ее зов, только временами начинал неразборчиво бормотать что-то на своем языке. Прошло несколько долгих страшных часов, за которые девушка так вымоталась, словно еще раз проскакала на коне от отцовского замка до моста через Эпону. Она перебрала все лекарства, все вещи в седельных сумках, но ничего нового не обнаружила и в который раз начала беспокойно ходить из угла в угол, хотя через каждые три шага приходилось поворачивать назад. Наконец больной очнулся и хриплым голосом попросил пить. От горького отвара он наотрез отказался, сказав, что толку от этой гадости все равно не будет.

— Чем еще можно вам помочь? — поинтересовалась Нелл, отставляя кружку с отваром к очагу. Он криво усмехнулся.

— Ничем. Разве что ты владеешь магией и можешь перенести нас в Западный край к моему лекарю. Или свари мне мухоморов и отрави, чтоб зря не мучился.

— Вряд ли это понравится вашему сыну, — немного подумав, ответила она. Эльф усмехнулся, закрыл глаза и вскоре снова впал в забытье.

Нелл задумалась. Магия? Если б она владела магией… Многие проблемы решились бы тогда сами собой. Как замечательно было бы стать не обыкновенной девчонкой, беспомощной и растерянной, а могущественной волшебницей, которой подвластны силы природы и ведомы тайны мироздания! Тут в памяти Нелл всплыл рассказ Эримена о магических растениях, обладавших опасными и полезными свойствами, который она была вынуждена выслушать на одном из их первых тайных свиданий, когда перепутала подорожник с какой-то еще невзрачной былинкой. Эльф долго рассказывал об ацеласе — королевской траве, которую смертные использовали как салат, а бессмертные — как чудодейственное средство от всех болезней, потому что она оказывала необычайно сильное благотворное действие на тела Aen Seidhe, и никто не знал, в чем корень этой магии. Салат, салат… Крестьяне постоянно жуют всякую траву, смешанную в различных пропорциях. А у леса приютилось несколько крестьянских домов, и точно были огородишки и небольшие возделанные поля. Нелл продолжала лихорадочно размышлять, кружа по хижине и проклиная скрипучий пол. Теперь, конечно, уже поздняя осень, но ацелас неплохо переносит холода и, вполне возможно, остался у кого-нибудь в огороде, если его еще не съели или не высушили на зиму. Почему им с Эрименом не пришла в головы эта идея, пока он еще был в лесу? Видимо, беспокойство за отца помешало ему думать о чем-то еще, кроме лавок лекарей в ближайшем замке. Нелл остановилась и тревожно взглянула на пошевелившегося во сне эльфа. Можно пойти к домам… И что дальше? Ее закроют в погребе или убьют, приняв за воровку, а Исенгрим умрет в хижине в гордом одиночестве. Нет, обращаться к людям за помощью не вариант, теперь она не графская дочка, а всего лишь полукровка-бродяга, как и все ее соплеменники. Впрочем, можно было попытаться незаметно пробраться к домам, выйдя со стороны леса. Но там ведь в любом случае собаки, возможно, без привязи… Нет, слишком опасно, решила девушка и снова уселась у очага.

Однако после следующего приступа бреда раненого, который вызывал у нее беспросветный ужас, Нелл решилась на попытку поискать ацелас. Неизвестно, когда вернется Эримен, а сидеть в хижине с полумертвым бредящим эльфом, которого, в дополнение ко всему прочему, боишься до нервной дрожи — слишком тяжкое испытание. Убедившись, что он снова затих, Нелл бесшумно накинула плащ и побежала вверх по течению ручья, пугаясь каждого шороха и вздрагивая от любого дуновения ветра. Все вокруг казалось полным опасностей, каждое раскидистое дерево — скрывающим дикого зверя или более ужасное живое существо — зверя двуногого. К своему несчастью, она была еще и суеверна, и теперь воображение услужливо рисовало ей призраков и вервольфов, тем более что этот лес слыл проклятым из-за пары сотен закопанных где-то здесь еще в начале войны людей и эльфов. Солнце стало клониться к закату, и полукровка тысячу раз пожалела, что ушла. Что, если обратно к хижине придется пробираться в темноте, или ее поймают и путь назад она уже никогда не пройдет… Дальше Нелл испугалась задумываться. Когда она окончательно выбилась из сил, показался просвет между деревьями, уже окутанный вечерним полумраком. Нелл, надвинув на лицо капюшон, прокралась поближе к краю леса и присмотрелась.

Семь-восемь бедных дряхлых домишек нахохлились между лесом и берегом Эпоны, шумно катившей свои грязные воды на восток. Мост еще было видно — это радовало. Отпущенных собак она нигде не заметила. Три крайних огорода приближались к лесу и были отделены от него низкими изгородями, которые можно легко перешагнуть. Нелл легла на холодную отсыревшую траву и подползла поближе, задыхаясь от запаха какой-то дряни, превшей в кучах возле поломанных заборов. Дворы были пусты, видимо, время ее вылазки удачно совпало с часом вечерней трапезы. В первом огороде ничего, похожего на ацелас, не обнаружилось, как Нелл ни присматривалась, с трудом поднимая голову на нужную высоту. Во втором было несколько чахлых кустиков, но они росли слишком близко к дому. А вот в третьем огороде кустиков оказалось много, и все сидели в земле недалеко от изгороди. Но едва девушка приподнялась с земли и коснулась колючих прутьев, как из будки у дома с лаем выскочила огромная лохматая псина , натянув хлипкую цепь. Нелл, чертыхнувшись, поползла назад к лесу, уже не обращая внимания на попадавшиеся грязные лужицы, вонявшие болотом. Из дома высыпали люди и шумно заговорили на искаженном всеобщем.

-Там что, кто-то есть? Отпусти собаку, — расслышала она, уже скрывшись под спасительной сенью деревьев и брезгливо вытирая ладони о высокую траву.

— Да кому там быть в такой час? Нечего ей бегать, неровен час опять курицу у Эпейров задушит, или, чего доброго, поросенка загрызет, — скептически ответил другой голос.

— Недавно же были конские следы — верно, опять шлялись не то остроухие, не то их выродки, — настаивал первый.

Нелл невесело усмехнулась и пошла обратно, держась ручья. Теперь крестьяне насторожатся, и не видать ей ацеласа, как своих ушей. Когда деревья снова сгустились вокруг темным строем, она остановилась отдышаться и со страхом поняла, что солнце почти село. Ветер усилился. В небе сгущались облака, так что оно словно распухало, тяжелым пологом нависая над засыпавшей землей. Устало прислонившись к толстому стволу старой сосны, Нелл в очередной раз задумалась о том, как плохо закончилась затея с побегом. Вместо того, чтобы строить планы на счастливое будущее, сидя у костра рядом с Эрименом, она бродила по угрюмому лесу, соображая, как раздобыть ацелас для абсолютно чужого ей эльфа, который с удовольствием сжил бы ее со свету. Ко всему прочему, вот-вот польет дождь, после которого река, наверное, совсем скроет мост и отрежет их с Эрименом друг от друга. Окончательно потеряв самообладание, полукровка опустилась на тихо зашелестевшую хвою и заплакала, закрыв разгоряченное лицо руками, провонявшими болотной жижей. Между тем из туч над ее головой полетели первые тяжелые капли, и вскоре начался настоящий ливень. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Собаку… Решение было принято мгновенно, и Нелл, то и дело поскальзываясь и падая, побежала назад. Что, если они все же отпустили пса? При этой мысли колени у нее подогнулись от страха, но делать было нечего: она продолжила путь. В конце Нелл сбилась и проплутала полчаса, показавшиеся ей вечностью, однако, уже отчаявшись, натолкнулась на путеводный ручей и все же вышла из лесу к огородам.

Вот и все, пан или пропал. С колотящимся сердцем она перескочила через изгородь. Собака заворочалась было, но, к счастью для незадачливой воровки, осталась лежать в будке. Нелл кое-как нащупала в темноте колючие листья ацеласа. Она вырывала их вместе с корнями из жирной рыхлой земли, ломая ногти и обдирая пальцы, и совала один за другим в подол. Сердце ее билось где-то в горле, а пульс страшно стучал в висках. Наконец, последний кустик был выдран. Нелл вскочила на ноги, неуклюже перебралась через изгородь и побежала к лесу, сломя голову. Прочь от людей, собак, черных домов, в лес, в хижину, где ее, наверное, давно уже ждет недовольный Исенгрим. Лишь бы не догнали, лишь бы не заблудиться, только бы добежать...

А что, если лист не поможет эльфу? От этой мысли Нелл, повеселевшая было, снова пришла в отчаяние, но ненадолго: потоки воды, лившиеся с неба и насквозь промочившие ее волосы и одежду, не давали отвлекаться на посторонние мысли. Она с трудом пробиралась вдоль излучин потока, который был почти незаметен в окружающем мраке. Замучившись терять его из виду и снова находить, девушка прыгнула в ручей и остаток пути бежала то по каменистому дну, то по берегу, набрав полные сапоги воды. Она и не заметила, как выскочила на поляну, и испуганно замерла, часто и неровно дыша, когда ее усталый взгляд уперся в черную бревенчатую стену с алым глазом окошка. Толкнув дверь, Нелл без сил повалилась на пол, едва не задев Исенгрима, лежавшего на здоровом боку у гаснущего очага. Видимо, пытался подбросить дров, но не смог. Кое-как повернувшись к ней, он неодобрительно оглядел ее и хрипло рассмеялся, отчего перерезанные шрамом мышцы жутковато стянули ровную бледную кожу.

— Решила вернуться? А я уж думал, помирать мне здесь в одиночестве и без огня. Может, еще часок погуляешь под дождем? Можешь не торопиться, я потерплю.

Нелл неприятно поразила его замедлившаяся речь с долгими перерывами между словами, контрастировавшая с частым, сбивчивым дыханием. Она скинула мокрый плащ, аккуратно выложила растения из подола в пустую сумку и вышла, чтобы вымыть руки в ручье и принести воды для ацеласа. Потом, отпихнув эльфа в сторону, подбросила в очаг дров. Как хорошо, что Эримен успел их заготовить.

— Где ты шлялась, полукровка? — пробормотал эльф, не глядя на нее. — От тебя крестьянами несет.

— Не твое дело, — сердито прошипела Нелл, обжегшись о язычок пламени, пока вешала на крюк котелок с водой.

— И вправду, не мое, — насмешливо согласился Исенгрим. — Но, может быть, будешь милосердна и разведешь мне лекарство от боли? Или ты вернулась посмотреть, как я буду подыхать в муках, а?

Нелл, как во сне, побрела к седельным сумкам и трясущимися руками приготовила лекарство, молясь, чтобы оно не просыпалось на грязный пол. Одежда, противно прилипшая к телу, в прогревавшемся воздухе хижины холодила еще сильнее. С трудом пройдя три шага, отделявшие ее от Исенгрима, успевшего перевернуться на спину и с изумлением оглядывавшего залитую водой хижину, Нелл отдала ему чашку и села у стены. Все вокруг словно затянуло белой пеленой тумана, только очаг полыхал ярким оранжевым пятном. К горлу подкатила тошнота, а ноги налились странной дрожащей тяжестью, словно в них перекатывалась пара сотен маленьких свинцовых шариков. Несколько минут прошло в напряженном молчании, потом она, как сквозь подушку, услышала охрипший голос Исенгрима:

— Где бы тебя ни носило, тебе надо снять мокрую одежду, и поскорее.

Нелл болезненно сморщилась — голос эльфа искажался в ее голове, то превращаясь в шепот, то внезапно становясь невыносимо громким, — и безуспешно попыталась распутать затянувшиеся завязки на вороте платья.

— Поди сюда, Нелл, я помогу, — сказал он, и девушка кое-как подползла к нему. Совместными усилиями они справились с завязками. Нелл, с отвращением стащив с себя тяжелые холодные тряпки, натянула последнее платье, что у нее осталось из сухой и чистой одежды. По телу пробегали волны озноба, заставлявшие ее сворачиваться в комок, крепко обхватывая руками исцарапанные колени, и наклоняться к очагу в поисках тепла так, что кожу на лице начинало жечь от опасной близости пламени. Через несколько минут Нелл снова начала различать очертания предметов в хижине и, наконец, смогла вздохнуть полной грудью, перестав содрогаться от холода. Теперь наступила очередь ее добычи. Она с трудом подтащила седельную сумку ближе к эльфу, который изумленно поднял красивые темные брови, увидев ацелас. Лекарство помогло: он уже не кривил губы от боли и дышал гораздо ровнее, да и цветом лица перестал напоминать призраков из сказок.

— Я нашла это. Это может помочь?

— Да, попробовать можно, — задумчиво пробормотал Исенгрим. — Нарежь листья помельче и сделай отвар также, как варила кору. Как тебе взбрело в голову ограбить крестьянский огород, расскажешь позже. Ты соображаешь, что они сделали бы с тобой, попадись ты им в руки?

— Простого «спасибо» было бы достаточно, господин, — прошипела Нелл.

— Ну уж нет. Пусть тебя благодарит мой сын — ты ведь перед ним хотела выслужиться, а не обо мне беспокоилась, — заявил эльф, и девушка, отвернувшись, усмехнулась — тут она была совершенно с ним согласна. Все это только ради Эримена. И ради того, чтоб побыстрее убраться вместе с ним в один из многоцветных южных городов, оставив в прошлом воспоминания о его невыносимом отце.

Через час отвар из начавших увядать, но еще сочных растений, остро пахнущий хвоей и супом, был готов. Они промыли зеленоватой мутной жидкостью воспаленную рану и перевязали, пропитав ею бинты. Оставшееся варево Исенгрим кое-как выпил, недовольно прошептав, что эта дрянь в три раза более омерзительна на вкус, чем кора. Нелл, пропустив мимо ушей его недовольную реплику, снова села погреться у очага, закрыв глаза и положив голову на подтянутые колени. Ей не верилось, что она и вправду вернулась в хижину — казалось, подними сейчас веки, и вокруг снова зашумят столетние ели, заливаемые бесконечными шуршащими потоками ледяного дождя. Эльф несколько минут задумчиво наблюдал, как она клюет носом, потом неожиданно позвал:

— Поди сюда и ложись рядом со мной. Тебе надо согреться, иначе сама подхватишь какую-нибудь местную заразу.

Увидев недоверие, вспыхнувшее в ее усталом взгляде, он добавил:

— Не бойся, не съем. Тем более, поднялся северный ветер, и угол, в котором ты спишь, насквозь продувает.

Нелл, сперва несколько опешившая от столь щедрого и совершенно не заманчивого предложения, поразмыслив, решила все же его принять: из угла и вправду потянуло холодной сыростью, а пыльная паутина заколебалась от сквозняка. Пара капель, упавших с прохудившейся крыши на высохшие доски пола, подкрепила ее уверенность. Девушка заползла под край плаща эльфа, укрывшись сверху походным одеялом, и почти сразу провалилась в тяжелый сон. Впрочем, долго поспать не удалось — под утро Исенгрим толкнул ее в спину локтем и заставил приготовить еще порцию отвара. Безмолвно послав проклятье ему самому и всем его предкам до десятого колена, Нелл, непрестанно вздрагивая от холода, который не мог растопить даже ярко полыхавший огонь в очаге, снова нарезала негнущимися и опухшими пальцами твердые стебли и бросила их в котелок. Мельком взглянув на эльфа, она хотела было справиться о его самочувствии, но раздумала — по крайней мере, в здравом уме и не бредит, а остальное ее не касается. Перелив в кружку кипящий отвар, Нелл снова забралась под плащ и попыталась уснуть, не заботясь о том, как Исенгрим станет его пить и станет ли вообще. Однако сон не шел. Эльф уже давно осушил свою кружку, вполголоса бормоча ругательства, и затих, а Нелл тщетно пыталась уснуть, предвкушая очередной долгий трудный день. Ее разум, слишком утомленный непривычным физическим и душевным напряжением и встревоженный резким пробуждением, болезненно сосредоточился на деталях окружающей обстановки и малоприятных телесных ощущениях.

Сама того не желая, Нелл внимательно рассматривала древесный рисунок на серых половицах, изучала расположение хвоинок на еловых лапах, высовывавшихся из-под плаща, наблюдала за бесконечным танцем огненных языков на разваливавшихся ярко-красных углях. Потом ее мысли перекочевали к мучительно ноющим ногам. Она чувствовала каждую косточку в ступнях и вывернутых щиколотках, которые болтались в слишком широких голенищах сапог и страдали от резких приземлений в бесчисленные ямы. Да уж, этот лес будет помниться ей до конца жизни — болью во всем теле, тяжелой усталостью и облегающим вездесущим страхом. Страх… Напрасно Нелл вспомнила о страхе. На первый план в ее размышлениях и обострившемся восприятии тут же выступили звуки, доносившиеся из-за стен хижины, такой беззащитной и маленькой в огромном бесприютном мире. В очаге яркой вспышкой рассыпалось догорающее полено. От неожиданности Нелл резко отвернулась, зажмурив глаза, в которых танцевали огненные всполохи, и замерла, расслышав совсем близко размеренное сонное дыхание эльфа. Несколько минут она пролежала неподвижно, боясь шевельнуться. В памяти всплыли все жуткие перешептывания о нем, которые Нелл слышала с самого детства, сколько себя помнила. Корабль ее разума, совершенно потерявший управление, затопили волны суеверного ужаса. На миг ей показалось, что рядом с ней не живое существо, а нечто из иного мира — холодное, мрачное, безжалостное, способное на любую жестокость.

Однако Исенгрим не двигался и по-прежнему крепко спал. Мало-помалу Нелл успокоилась и, к своему удивлению, поняла, что его близость перестала казаться ей неприятной. В конце концов, был ли смысл чего-то бояться, когда она пыталась уснуть под боком у самого жуткого монстра в королевстве? Эта мысль позабавила ее и окончательно отогнала призрак страха перед темнотой, неизвестностью и живущими в них опасностями. По отяжелевшему телу мягкими волнами разлилось приятное тепло, а разум наполнило незнакомое чувство — глубокое, ничем не омрачаемое спокойствие, стирающее все мысли и тревоги. Нелл в полусне пыталась сосредоточиться и понять, откуда пришла эта волна спасительного покоя, но ничего не получалось, и она бездумно купалась в ощущении внутренней тишины и защищенности. Словно ее опоили волшебным зельем, избавляющим от всех забот и переносящим в мир сладких грез.

Когда за стенами хижины пронесся очередной порыв холодного ветра, Нелл неосознанно придвинулась еще ближе к Исенгриму и оказалась слишком близко — настолько, что почувствовала очертания его плеча и руки. Вглядевшись в спокойное лицо спящего, она снова задумалась о том, насколько совершенна его красота. Даже глубокий неровный шрам не умалял привлекательности эльфа, а словно подчеркивал правильность каждой линии на прекрасном мужественном лице. Красноватый отсвет пламени скрывал его болезненную бледность и ненавязчиво подчеркивал длину темных ресниц, оттенял точеные линии скул и подбородка, придавал розовый оттенок строго, но чувственно очерченным губам. Волны тепла, окутавшие тело Нелл, отозвались приятной тяжестью внизу живота, а по позвоночнику пробежала дрожь, словно легкое покалывание. Шокированная собственным бесстыдством, она отодвинулась подальше от запретного плода и сердито выругалась про себя — вот еще чего не хватало. Это же Исенгрим Фаоильтиарна, эльфийский бандит, негодяй, каких надо поискать, и главное препятствие на ее пути к счастью с Эрименом… Отец Эримена.

Но, как Нелл ни пыталась сопротивляться, наваждение никуда не исчезло. Вскоре она окончательно перестала понимать, что с ней творится, и прекратила бороться, измученная неведомым колдовством до предела. Словно завороженная, она снова и снова вглядывалась в черты лица эльфа и жадно вдыхала тонкий, дразнящий аромат его волос и тела. Желание прикоснуться к нему, почувствовать тепло его гладкой кожи мучило, сводило с ума, выворачивая наизнанку душу и разум. Наконец пытка стала выше ее слабых сил. Нелл, приподнявшись на локте, — моментально снова заныли старые шрамы, словно к ним приложили раскаленный металл — потянулась к лицу спящего и тихонько коснулась губами уголка его рта, тут же замерев от ужаса. Медленно, мучительно медленно приподнялись длинные ресницы, и она испуганно встретила спокойный взгляд его глаз, казавшихся совсем темными при таком освещении. Нелл ожидала чего угодно — насмешки, брани, пощечины, но Исенгрим, к ее удивлению, снова закрыл глаза и слегка повернул к ней голову.

Девушка воспользовалась молчаливым одобрением эльфа. Прикосновения к теплой, идеально ровной коже отзывались волнами приятной дрожи в губах и руках, голова кружилась, а сердце колотилось так, что было трудно дышать. Никто и никогда еще не вызывал в ней такой вспышки страсти, даже Эримен. Она сердито отогнала некстати всплывшее воспоминание о женихе и заботилась теперь только о том, чтобы не причинить боли тому, кто лежал в ее объятьях.

Исенгрим сдержанно отвечал на горячие поцелуи девушки, нежно касаясь губами ее губ, поглаживая по спине, скользя ладонью по плавному изгибу бедра. Он пребывал в полной растерянности. Не каждый день на него набрасывались с поцелуями малознакомые девицы, да еще собиравшиеся пару суток назад замуж за его единственного сына. Тем более, она была полукровкой, и ее прикосновения вызывали в нем отвращение и брезгливость на уровне инстинкта. Однако с этими малоприятными чувствами необъяснимо смешались удовольствие от неожиданной ласки и странное ощущение тепла, волнами распространявшегося по телу и отвлекавшего от противной ноющей боли в боку. Нечто похожее — словно бледный отсвет того, что он испытывал теперь — коснулось кончиков его пальцев, когда он схватил Нелл за руку во время ссоры с Эрименом. Тогда Исенгрим не нашел разумного объяснения этому явлению и вскоре выбросил мысли о нем из головы, списав его на искажение восприятия, вызванное разгоравшейся болезнью. А сейчас мягкие, нежные, физически ощущавшиеся потоки тепла заполняли собой все пространство между их телами, и эльф, растерянный и словно зачарованный, погружался в них все глубже и глубже, хотя в голове тревожно вспыхивала мысль, призывавшая оттолкнуть девчонку и отвесить ей пару оплеух, чтобы вспомнила о приличиях и о женихе.

К облегчению совершенно сбитого с толку эльфа, Нелл вскоре затихла, уткнувшись носом в ложбинку между его шеей и плечом, и неожиданно заснула. Он же продолжал сосредоточенно изучать терявшийся в ночной темноте потолок, вслушиваясь в ее дыхание и гадая, что за колдовство только что заставило его целовать полукровку, да еще и принадлежавшую другому мужчине. Может, негодная ведьма и его, и сына околдовала? В голове Исенгрима пронеслись размытые образы ее вероятного совместного времяпрепровождения с Эрименом. Он брезгливо поморщился, в то же время почувствовав что-то похожее на укол ревности — он не привык ни с кем делиться тем, что попадало в его руки. Но ведь полукровка ему не принадлежала и не будет принадлежать — подобное ему даже в кошмарах никогда не снилось. И все-таки что за странные флюиды перетекали от Нелл к нему, окружая их теплым облаком? Исенгрим все еще ощущал отзвуки этих импульсов, которые словно стирали неприятные проявления лихорадки, заглушали боль и превращали тошнотворную слабость в приятную усталость. Он вспоминал все, что знал о магии, но не мог найти ничего похожего, да ему и не верилось, что в крови совершенно заурядной на вид девицы была хоть капля волшебства. Тем более, Исенгрим, хотя и сам происходил из старого рода, владевшего тайными силами, всю сознательную жизнь был вынужден защищать себя с оружием в руках, а потому презирал магию и тех, кто ей пользовался. Ему не верилось, что какое-то там колдовство может так одурманить его разум.

Неясные догадки и подозрения мало-помалу стали складываться в предположения. А что, если Нелл совсем не та, за кого себя выдает? Тем более, ее предполагаемые родители — люди без всяких признаков эльфийского происхождения. Все это выглядело как неизвестно чей заговор с неясной пока целью. Но если задачей девчонки было, например, завлечь их с Эрименом в ловушку, на кой она тогда бегала за ацеласом под дождем в такую даль? Если она, конечно, бегала, а не торчала у костра со своими сообщниками, помогая им пытать Эримена. Нет, снова несостыковка: тогда чего ждут гипотетические заговорщики? Могли бы давно отправить на тот свет и отца, и сына или потребовать за них выкуп. Или выпытать что-нибудь у Исенгрима. Больного эльфа разговорить было бы в разы легче, чем здорового.

Или вся интрига заключалась в отказе дать сыну разрешение на позорный брак? Исенгрим задумался, рассеянно перебирая пальцами волосы спящей Нелл. Ну конечно! После побега ее честь безвозвратно запятнана и о перспективе найти другого жениха можно забыть, то есть Эримен обязан жениться по обычаям dhoine, на которые Aen Seidhe плевать хотели. Не будет свадьбы, граф вроде как папаша полукровки либо начнет войну с эльфами, что ему невыгодно, либо обратится за судом к королю, который сможет диктовать Западному краю условия, на которых Брандон согласится простить нанесенное оскорбление. Какие угодно условия… И болезнь Исенгрима тут пришлась весьма кстати для предполагаемых заговорщиков. Девица, как образцовая невестка, благородно ухаживает за болящим родителем возлюбленного, и в то же время совершает поступок, который решительно перечеркивает всякую надежду получить его благословение. Интересно, какая роль в вырисовывавшейся пьесе могла быть отведена Эримену?

К утру в голове Исенгрима созрело остроумное, на его взгляд, решение всех проблем: он даст свое согласие на свадьбу — но только через год. И этот год непослушный сынок проведет в северном королевстве, где сохранился анклав эльфов, в почетном плену, то есть в составе посольства, а яблоко раздора — полукровка будет под надзором в замке самого Исенгрима. И уж он сделает все, что от него зависит, чтобы она с ужасом вспоминала эти двенадцать месяцев всю оставшуюся ей жалкую жизнь.

Крепость Рантрайт расположилась у берега большого неглубокого озера, широкая чаша которого лежала среди зеленых холмов, увенчанных короной из старых угрюмых елей и сосен. Серая острозубая громада замка, окруженная многочисленными домами, была конечным пунктом нескольких военных и торговых дорог. По дорогам непрерывно сновали конные отряды, ползли вереницы крытых повозок, тяжело переступали пешие путники, стекавшиеся на ежедневный рынок, шумевший на центральной площади. Поначалу эльфы с трудом мирились с неумолчным гулом, в который сливались скрип тележных колес, резкие голоса торговцев и покупателей, блеяние, ржание, мычание многочисленных животных и хлопанье птичьих крыльев, но со временем перестали его замечать, как и многое другое из того, что раньше привело бы их в возмущение. Тем более что оживленная торговля приносила казне немалый доход, часть которого уходила в столицу в виде налогов, а остальное тратилось на решение многочисленных неотложных проблем.

За последние тридцать лет и замок, и его окрестности изменились до неузнаваемости, превратившись из царства запустения в благополучную область с многочисленным населением, но количество задач, которые приходилось решать правителю и его помощникам, не только не уменьшалось, а росло с каждым днем. Исенгрим, не привыкший к мирной жизни, первые годы клял все на свете, разбираясь в вопросах строительства, подвоза продовольствия, вырубки лесов под поля, заготовки дров, закупки тканей, сбора налогов и прочей каждодневной ерунде. Помимо ловли разбойников и решения бесконечных споров между эльфами и крестьянами, эльфами и купцами, эльфами и королевскими солдатами, крестьянами и купцами, купцами и приграничной стражей, стражей и охотниками… Потом он смирился со своей судьбой и даже начал привыкать к многоэтажной куче бумаг на столе и потоку посетителей, жаждавших предстать пред его очи, и время полетело так быстро, что он не успевал замечать смены времен года. Происшествие с сыном и полукровкой стало даже своего рода мрачноватым развлечением, которое, правда, могло весьма печально закончиться.

К счастью для самого Исенгрима и для Западного края, река не успела вздуться от продолжившихся дождей. Эримен в сопровождении отряда эльфов, сбившихся с ног в поисках командира, и примчавшегося из замка лекаря, подоспел вовремя. Пришлось вернуться во владения Брандона, где королевские гости так измучили поправлявшегося Исенгрима пожеланиями скорейшего выздоровления и долгих лет жизни, что он сбежал оттуда через неделю, напутствуемый уверениями Эрфреда и самого графа в вечной дружбе — не очень искренними, но весьма цветистыми. Полукровка отправилась в Западный край на правах официально признанной невесты господина Эримендера, сына правителя. Это был рискованный шаг, но Исенгрим решил совершить его, невзирая на молчаливый ужас соратников, сопровождавших его на пути домой. Да, эльфы будут возмущены такой неслыханной глупостью. Да, полукровке место в темнице или в свинарнике, а не в покоях Эримена. Да, она может оказаться шпионкой. На все возражения подчиненных командир с ухмылкой отвечал, что любезно предоставляет сыну право разбираться со всеми проблемами, которые может повлечь за собой его безумная страсть. Однако все обошлось (к неудовольствию Исенгрима) не так уж плохо.

Население Западного края пришло в восторг от возвращения Эримена и сочло невесту-полукровку чем-то вроде забавной домашней зверушки, которую блудный сын притащил в замок, чтобы позлить чересчур сурового отца. Тем более что с появлением Нелл у эльфов, привыкших к кочевой жизни и скучавших в замке, прибавилось поводов для веселья и остроумных шуток. Во-первых, она была полукровкой, и это само по себе вызывало гомерический хохот у нее за спиной, стоило ей покинуть покои. Солдаты и служанки наперебой вышучивали ее неуклюжесть, характерную походку, обсуждали черты лица, выдававшие происхождение так же, как и неровные края ушей. Во-вторых, гардероб и прическа Нелл, не вызывавшие ни у кого удивления в замке Брандона, шокировали модниц Западного края, лишенных возможности наряжаться во время долгой войны и помешавшихся на нарядах в мирное время. Как? Она не может заплести на своей голове ничего, кроме этой простецкой косы? Где ее украшения? Неужели отец настолько урезал содержание сына, что тот не в состоянии купить пару новых серег? А платья! Где были пошиты черные мешки для сена, которые вместо платьев у красавицы Нелл?

Не меньше, чем внешности, доставалось и манерам невесты, которая, по единодушному мнению замковых жителей, сидела в родительском доме взаперти и потому в обществе терялась, не будучи способной ответить даже на самую простую реплику относительно прекрасной погоды. Эримен, первое время всюду таскавший возлюбленную за собой, вскоре остудил свой пыл, поняв, что выставляет и себя, и девушку на посмешище, и стал все чаще проводить время в компании старых друзей. Нелл это, в принципе, устраивало: днем ей никуда не хотелось выходить из-за вездесущих насмешливых наблюдателей, а вечера жених посвящал исключительно ей, и она была счастлива. Но радость длилась недолго. Началась пора праздников, и тут выяснилось, что Нелл не умеет танцевать. Это была абсолютная и бесповоротная катастрофа. Все попытки Эримена вдолбить в голову невесты хоть пару несложных па окончились неудачей: происхождение лишило ее не только совершенной красоты, но и грации и чувства ритма. Праздники она просидела за столом, клюя носом, пока жених кружился под музыку с прекрасными девами, любая из которых готова была занять место невесты-недоразумения.

Исенгрим, наблюдая за трагедией влюбленной парочки, в открытую веселился, издеваясь над сыном. Как Нелл? Говорят, бедняжка снова запнулась на ступеньке, спускаясь в сад? Ах да, конечно, они же все были покрыты льдом. Какая жалость… Наибольшее удовольствие ему доставляли совместные трапезы, на которых он настоял, преодолев упорное сопротивление Эримена. Манеры Нелл, вполне сносные для dhoine, были слишком грубы для изысканного эльфийского общества. Исенгрим, подчеркивавший каждый ее промах, вскоре добился того, что она совсем перестала есть в его присутствии. Эримен поначалу пытался урезонить отца, но быстро сдался, сочтя, что они и так дешево отделались. Поэтому он молча выслушивал ежевечерние панегирики невесты в адрес своего невыносимого папаши, отвратительных стражников и противных придворных дам, а потом отвлекал ее предложением прогуляться в опустевшем зимнем саду или рассказывал очередную бесконечную историю о дневных приключениях. Нелл тут же отвлекалась от своих горестей, и Эримен любовался ее загоревшимися глазами, чувствуя себя абсолютно счастливым. Единственным, что омрачало его радость в те часы, наполненные весельем и почти забытым домашним уютом, была мысль о предстоявшем отъезде на север в далекую область, где для решения некоторых дипломатических вопросов зачем-то требовалось его личное присутствие. Эту новость Эримен скрыл от Нелл, справедливо сочтя, что надо сперва дать ей немного привыкнуть к новой жизни. Однако день отъезда приближался, а случая раскрыть тайну так и не представлялось.

Нелл, разумеется, совсем не радовала перспектива провести целый год в Рантрайте даже в компании жениха. Она частенько уговаривала его нарушить обещание, данное отцу, и уехать или хотя бы покинуть замок и поселиться в городе. Эримен оставался непреклонным, объясняя, что это самая большая уступка, на которую они могут рассчитывать. Все доводы невесты о том, что его отец надеется, что за год они рассорятся и отменят свадьбу, эльф пропускал мимо ушей, и Нелл пришлось смириться с перспективой безрадостного существования на глазах у замковых обитателей. В довершение ко всему, Эримен, утомленный ее ежедневными жалобами, стал отвечать, что отец старается к ней привыкнуть, и она должна быть благодарна за возможность жить в замке и привыкать к обычаям Aen Seidhe. Правда, в чем заключалась эти таинственные обычаи, девушка так и не узнала. Исенгрим запретил обучать ее языку эльфов, потому что «пока еще не время». Ей было не с кем перекинуться и парой слов, кроме вечно спешившего Эримена. По мере приближения своего отъезда, о котором он так и не решился сообщить невесте, эльф стал пропадать где-то с раннего утра до позднего вечера, объясняя, что служба отнимает много времени, что отец отправил его объезжать границы, что прислали налоги из окрестных деревень… Возвращался он ближе к полуночи, веселый и раскрасневшийся от крепкого местного вина, и извиняющимся тоном сообщал, что встретил старых друзей и засиделся в таверне.

Нелл только и оставалось, что целыми днями глядеть в широкое окно, выходившее на лес и горные вершины, и пытаться запечатлеть увиденное на листах бумаги, которую приносил Эримен из отцовского кабинета — если не забывал. Она собралась было устраивать себе прогулки хотя бы на городской рынок, но дальше коридора, в который выходили двери покоев, ее не пустили. Исенгрим не позволил ей покидать крепость, заявив, что с него достаточно того, как она позорит их семью в самом замке. Насмешки эльфов, и без того предоставлявшие Нелл постоянные поводы для огорчений и грустных мыслей, после этого заявления стали настоящей пыткой: она часами прокручивала в голове то, что любезно говорили на всеобщем языке у нее за спиной, и закончила тем, что совсем перестала покидать покои. От сидения взаперти дурное настроение полукровки превратилось в беспросветную тоску и постоянное раздражение. Ну зачем она торчит здесь, запертая в четырех стенах, словно животное в клетке, выставленное на потеху негодным эльфам, перед которыми она провинилась только тем, что родилась не такой, как они? Эримен, казалось, уже забыл о ее существовании, так почему бы просто не отпустить ее на свободу, чтобы она могла уехать и начать новую жизнь где-то далеко, там, где ее никто не знает? Можно было, конечно, сбежать с торговым поездом обратно к семье, но ее вряд ли ждали. От отца не было ни одного известия с тех пор, как она покинула его дом рука об руку с Эрименом, выслушав перед тем лекцию о том, что он хотел для нее лучшей доли, но если она такая непроходимая дура, то удачи ей хотя бы с эльфом. Нелл снова и снова вытирала слезы и измеряла шагами свою тюрьму, обставленную дорогой изысканной мебелью. Восемь шагов от кровати до двери, семь от кровати до окна.

Если становилось слишком грустно, Нелл выходила на террасу, кое-как открыв примерзшие за ночь двери, и стояла у перил, глядя на снежный лес и белые вершины гор, пока холод не пробирал ее до костей. В один из таких бесконечных тоскливых вечеров девушка, уже собиравшаяся вернуться в покои, чуть не столкнулась с молча смотревшим на нее Исенгримом. Он жестом указал ей на дверь своего кабинета, расположенную в конце террасы, и пошел вперед. Нелл с неохотой последовала за эльфом, поняв, что ей предстоит не самый приятный разговор. В памяти сразу всплыло позорное, ненавистное воспоминание о том, как она проснулась у него на груди в хижине и потом никак не могла отмыться от его запаха, мерещившегося ей повсюду. Исенгрим, впрочем, ни словом не упомянул о произошедшем ни в то утро, ни позднее, но девушка каждый раз, встречаясь с ним, с затаенным страхом ждала, что он расскажет все Эримену.

Нелл помедлила у двери, но делать было нечего, пришлось взяться за металлическую ручку, моментально обжегшую пальцы ледяным холодом, и войти в кабинет, освещенный пламенем камина и парой свечей на подоконнике. Исенгрим, заперев за ней дверь, сел за дубовый стол, покрытый алой скатертью и заваленный бумагами. Некоторые лежали аккуратными стопками, словно их специально укладывали по линейке, другие валялись смятые и забрызганные чернилами, третьи, видимо, еще не прочитанные, были сдвинуты к краю стола. В камине ярко полыхали дрова, обдавая лицо Нелл теплым воздухом, и у нее начало течь из носа. Платка, как назло, в карманах не оказалось. Придя в отчаяние, она глубоко вдохнула, отчего нос издал жалобное хлюпанье. Исенгрим, не глядя на гостью, достал из ящика стола чистый платок и протянул ей. Девушка вытерла лицо, чувствуя себя полной идиоткой. Тем более, присесть угрюмый хозяин ей так и не предложил, и она растерянно переступала с ноги на ногу, делая вид, что разглядывает развешанные по стенам акварельные изображения цветов, почти неразличимые в таком освещении. Потом перевела взгляд на бумаги, разложенные на ближайшем к ней углу стола. Верхний лист представлял собой записанный в столбик список слов на одном из диалектов всеобщего. Напротив большинства из них стоял перевод на классический всеобщий язык, но пять или шесть промежутков были незаполнены. Нелл довольно хорошо знала этот диалект: она три года проучилась в школе в области, где он был распространен наиболее широко, и, перечитав слова, с удовлетворением заметила несколько ошибок.

Исенгрим, наконец, соизволил нарушить молчание, заставив погрузившуюся в чтение девушку вздрогнуть от неожиданности:

— Тебе не нравится в моем замке, Нелл?

Она взглянула на его застывшее бесстрастное лицо, на котором жили только сине-серые глаза, презрительно оглядывавшие ее растрепанные волосы, мятый плащ — привыкла бросать прямо на кресло, не утруждая себя открыванием шкафа, — и простое черное платье. Сам эльф выглядел великолепно. Всякие следы тяжелой болезни исчезли, волосы, которые девушка помнила слипшимися от пота и спутанными, были идеально ровно разделены на пробор и мягкими волнами спадали на плечи, рубашка из тонкой ткани, украшенная дорогущей брошью, идеально выглажена. Ну что ж, на прямой вопрос — прямой ответ.

— Да, господин, мне не нравится в замке.

Исенгрим скрестил руки на груди и грациозно откинулся на кресло.

— Ну и? Что конкретно тебя не устраивает, девица?

— Все.

— Все? Что значит «все»? Не нравятся эльфы? Факелы чадят? Сортир плохо работает? Огонь в камине недостаточно горяч?

— Мне здесь не место, господин, — прервала Нелл поток его насмешливых предположений.

К ее удивлению, Исенгрим хлопнул в ладоши и довольно усмехнулся.

— Ну наконец-то! Не прошло и двух месяцев, как ты это поняла. Честное слово, я думал, что ты все осознаешь уже в первые недели.

— В этом и заключался ваш план? Что ж, вы добились своего, Эримен потерял ко мне интерес, я увидела, что напрасно надеялась выйти за него замуж, и о свадьбе можно забыть, — стараясь быть спокойной, проговорила девушка. Нельзя терять самообладание, он только этого и ждет, нельзя, нельзя.

— Да, этого я и добивался, — ответил эльф, начиная разбирать бумаги.

— И что?

— И все, можешь возвращаться в свои покои.

— Но…

— Разговор закончен, Нелл.

— Нет, не закончен! — сердито возразила девушка. Исенгрим, словно не поверив ушам, слегка склонил голову и воззрился на нее. Она заговорила, уже не пытаясь сдерживаться:

— Чего вы желаете достичь, удерживая меня здесь, господин? Я столько времени прожила одна, словно в заточении, жених забыл о моем существовании — разве вам этого мало? Отпустите меня из замка!

— Нет, — перебил Исенгрим. Теперь Нелл удивленно глядела в его спокойное лицо. Он продолжал, снова принявшись за сортировку писем:

— Ты едва не рассорила меня с сыном. Ты заставила меня сделать вид, что я согласен на этот позорный брак, и стать посмешищем в глазах всего королевства. Ты живешь у меня в замке, как госпожа, хотя твое место — в темницах или хозяйственных помещениях. И ты останешься здесь до тех пор, пока я не увижу, что ты действительно поняла, что знакомство с Эрименом — твоя самая глупая в жизни ошибка.

— За что вы так меня ненавидите, господин? — пробормотала Нелл, отвернувшись к окну, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы обиды.

— Ненавижу? Нет, это не так. Я тебя не ненавижу. Я изумляюсь тому, что судьба допустила появление такого выродка на белый свет. Разве можно вообразить что-то более омерзительное, чем полукровка? Ты плод насилия или разврата, созревший через несколько поколений после того, как кто-то совершил поступок, который лично у меня не укладывается в голове. Я мог бы отпустить тебя, Нелл, и даже дать денег на дорогу, но это тебе не поможет, ты закончишь в канаве или борделе. Ты даже среди полукровок была бы выродком, потому что совершенно не приспособлена к жизни. Сиди в замке и жди, может, отец пожалеет тебя и заберет назад. Если, конечно, ты и вправду его дочь, а не наложница.

— Не думала, что вы опуститесь до оскорблений, господин! — выдохнула Нелл и тут же пожалела — он снова поднял на нее взгляд, в котором загорелась насмешка.

— Не думала? А зря. Может, я и не стал бы опускаться, как ты выразилась, до оскорблений, если бы беседовал с достойной девушкой, да вот незадача — у меня в памяти еще свежи воспоминания о том, как ты накинулась на меня той ночью. Не вижу смысла стесняться в выражениях, беседуя со шлюхой.

Это было уже слишком. Нелл почувствовала, как у нее вспыхнули щеки, и заговорила, зная, что пожалеет об этом, но не в силах больше сдерживаться:

— Что же вы тогда позволили мне это сделать, раз я шлюха, да еще такого низкого происхождения, и не рассказали сыну о моем недостойном поведении? Может, потому что я единственная, кто пожелал к вам притронуться за последние годы, учитывая ваш нрав и вашу внешность?

Закончив произносить свою неслыханную дерзость, девушка испуганно замерла, ожидая чего угодно — брани, побоев, сломанной мебели, ссылки в соляные копи. По слухам, упоминание об изуродованном лице мгновенно приводило ее собеседника в ярость и каралось самым жестоким образом. Однако, к ее удивлению, Исенгрим только поднял руку, бессознательно коснувшись шрама, и снова приказал ей вернуться в свои покои. Нелл, не веря, что так дешево отделалась, решила позлить эльфа напоследок и, уже выходя, заявила, что в переводе слов полно ошибок, что характеризует его автора не лучшим образом. Это, по-видимому, оказалось последней каплей — адресат оскорбления встал из-за стола и сделал шаг к ней. Испуганная девушка попыталась было закрыть дверь, но не успела. Исенгрим схватил ее за запястье и вернул в комнату. Нелл на какие-то секунды перестала дышать от страха, но он отпустил ее руку и снова сел за стол. В наступившей тишине, которую нарушало только потрескивание поленьев в камине да ее собственное сбившееся дыхание, раздался спокойный и ровный голос эльфа:

— Я хочу знать, где в переводе допущены ошибки.

Это было так неожиданно, что Нелл задохнулась, поперхнувшись воздухом, и громко раскашлялась, словно ей не задали вопрос, а хорошенько ударили в живот. Пару минут она была не в состоянии ни говорить, ни слушать, тщетно пытаясь привести себя в более-менее пристойный вид. Наконец неимоверным усилием воли девушка взяла себя в руки, вытерла слезы, выступившие на глазах, любезно предоставленным ей ранее платком, и даже попыталась заговорить, но ничего не вышло — в горле безнадежно пересохло. Эльф, поначалу с интересом наблюдавший за ее мучениями, наконец заскучал и, поднявшись в очередной раз, стащил с неуклюжей гостьи плащ, а потом сунул ей в руки кубок с какой-то жидкостью, пахнувшей травой и медом.

— Выпей, только осторожно. Не хватало еще, чтоб ты захлебнулась, а меня потом обвинили в твоем убийстве.

Нелл молча приняла кубок, подавив печальный вздох. Ей вдруг стало жутко неуютно в отсыревшем от пота платье, стыдно за растрепавшуюся прическу, которую так и не удалось поправить, да и за саму себя в целом. Слишком уж недвусмысленно в последние месяцы ей указывали на ее непростительное убожество, которое в присутствии Исенгрима ощущалось в тысячу раз сильнее, чем обычно. В голове все еще перекатывались волнами обиды и горечи неясные отзвуки оскорблений, которые она от него услышала, и грубых слов, которые произнесла сама, хотя не имела к тому привычки. Одно дело ругать всех эльфов вместе и каждого в отдельности в присутствии Эримена, который снисходительно посмеивался над тем, что слышал, и совсем другое — сказать кому-то неприятную вещь в лицо. Нелл почувствовала себя совершенно разбитой и больной. В довершение ко всему, на внутренней стороне руки опять закололо шрамы, видимо, она потревожила их, когда неловко попыталась выдернуть запястье из руки эльфа. Но делать было нечего. Исенгрим, нетерпеливо постукивавший пальцами по столешнице, все еще ждал ответа на свой вопрос.

Нелл взяла лист со списком слов и, кое-как собравшись с мыслями, начала читать вслух те, которые, по ее мнению, были неверно истолкованы. Исенгрим, с трудом сдерживавший смех, делал вид, что сосредоточенно слушает то, что она говорит. Он прожил на свете несколько столетий, но еще ни разу не встречал такой несуразной и неимоверной дуры. Даже пьяные крестьяне в тавернах не производили такого удручающего впечатления. Видимо, этим она и привлекала Эримена — ходячее бесконечное ярмарочное представление. Поняв, что пропустил мимо ушей все объяснения полукровки, Исенгрим спросил:

— Почему ты так уверена, что перевод ошибочен?

— Я несколько лет прожила в местности, где этот подвид всеобщего активно используется, господин, и могу с уверенностью заявить, что здесь эти слова имеют совсем другое значение, нежели в классическом всеобщем. Например, «averiete» означает не «ровная дорога или путь», как указано, а «река», потому что в области Трад вообще не осталось ровных дорог со времен войны, и все крупные передвижения осуществляются по реке.

— Допустим. А что не так с «черпаком»?

— Это слово означает «ковш» — то есть созвездие Большой Медведицы.

Он призадумался на минуту, потом достал из самой высокой стопки измятый, надорванный в нескольких местах и перепачканный глиной лист.

— Переводи.

Нелл, мысленно выругавшись, притащила из угла кабинета жестом указанный ей тяжелый стул и принялась за работу, тщетно пытаясь подавить подступавшую зевоту. Текст был несложный: какое-то послание о месте предстоящей встречи, и она перевела его за пять минут, но еще полчаса молча сидела, перепроверяя, потому что больше всего на свете боялась допустить ошибку. Набравшись смелости, девушка подняла голову и нерешительно взглянула на Исенгрима, чиркавшего пером в каких-то таблицах. Он, все также молча, протянул руку, в которую она с трепетом вложила написанный текст, и стал сосредоточенно изучать перевод. Закончив, он кивнул головой:

— Что ж, в таком виде все делается более понятным. Иди к себе. Но предупреждаю сразу, что мне может снова потребоваться твоя помощь — пока я не привезу переводчиков из Трада.

— Я всегда готова вам помочь, господин, — произнесла Нелл стандартную фразу, подходящую для таких случаев, но Исенгрим, повернувшийся было к полкам, висевшим на стене за спинкой его кресла, удивленно воззрился на нее:

— Вот уж не ожидал.

Тут у Нелл закончились последние крохи самообладания. Дыхание перехватило, а из глаз градом полились долго сдерживаемые слезы, которые она не успевала вытирать и только безуспешно размазывала по мокрым щекам. Единственное разумное решение — выйти из кабинета и рыдать у себя в спальне, сколько душе угодно, было неосуществимо из-за спазмов, перехватывающих грудную клетку. Исенгрим перепугался не на шутку, вспомнив о том, как слезы меняют женские лица, и вдохнул было воздуха, чтобы как следует отругать истеричку, приведя ее тем самым в чувство, но не успел сказать ни слова. Теплая волна, хорошо ему знакомая, ударила в солнечное сплетение и распространилась по телу, словно поток вешних вод, вырвавшийся из тесных берегов. От неожиданности эльф схватился за спинку кресла и на несколько минут замер, лихорадочно пытаясь сообразить, что творится и как это прекратить. Повторять произошедшее между ними в хижине он не собирался ни при каких обстоятельствах, но, судя по всему, этого и не требовалось — потоки силы бесконтрольно полыхали в пространстве, распространяясь от одной к другому. Казалось, самый воздух звенел от напряжения, а пламя в очаге беспокойно колыхалось, словно на сильном ветру. Нелл, видимо, тоже ощутив что-то неладное, прекратила рыдать и замерла у стены, вздрагивая и всхлипывая, но тишина длилась недолго — через минуту она зашипела от боли и, скривив губы, закатала рукав. Исенгрим, сбрасывая с себя наваждение, шагнул к ней, встревоженный внезапной переменой ее самочувствия.

— Что такое?

— Рука. Шрамы горят, как будто каленое железо приложили, — с усилием проговорила девушка, перехватывая руку выше локтя, словно это могло помочь. Эльф присмотрелся, не веря глазам: на нежной белой коже в два ряда красовались воспаленные бугорки с рваными краями, уродливо и неровно когда-то зажившие. Вокруг них расползалась краснота, словно от несильного ожога.

— Откуда у тебя эти отметины? — озадаченно произнес он, осторожно касаясь шрамов пальцами. Нелл отдернула руку. Его прикосновение, почти невесомое, вызвало волну обжигающей боли.

— Родители сказали, в детстве я упала на какую-то доску с гвоздями в лавке сапожника.

— Хотел бы я посмотреть на дурака, который будет использовать такие гвозди в изготовлении обуви. Если это, конечно, и вправду следы от гвоздей, — задумчиво протянул Исенгрим. — Но почему они стали болеть? Ты что, обожглась недавно?

— Нет, это началось ни с того, ни с сего в… — она нерешительно замолчала.

— Договаривай.

— В хижине, — закончила Нелл, чем окончательно привела эльфа в недоумение.

Значит, дело и вправду было в какой-то магии. Странные потоки силы, старые шрамы, которые будто подержали над огнем — этого ему только не хватало. Магия бесила Исенгрима своей непредсказуемостью и внутренней логикой, которая не поддавалась разумному объяснению с точки зрения здравомыслящего существа. Обращаться за помощью к тем, кто имел дело с тайными силами каждый день, он не хотел категорически — они были столь же малопредсказуемыми и неприятными в общении, как и колдовство, насквозь пропитавшее их мозги. Тащить полукровку к своему лекарю не хотелось вдвойне. Вряд ли он смог бы вынести ее присутствие дольше, чем пару секунд, а этого времени явно не хватило бы для осмотра. Оставалось только наблюдать за происходящим, надеясь, что вскоре станет ясно, в чем причины и как это прекратить.

— По-видимому, в свое время раны плохо зарубцевались, оттого следы такие выпуклые, а теперь процесс снова стал активным из-за переохлаждения. Завтра я дам тебе мазь, которая хорошо помогает в таких случаях.

Нелл рассеянно поблагодарила Исенгрима и повернулась было, собираясь поскорее уйти и рухнуть в своей спальне на кровать — в голове у нее гудело, а по коже расползались волны озноба, но тут из замкового коридора в кабинет без стука вошел веселый, улыбающийся, нарядно одетый Эримен, напевавший какую-то песенку, и застыл на пороге, вытаращив от удивления глаза.

— Что-то случилось, отец? Я зашел в наши покои, но Нелл нигде не было, так что… — тут он разглядел зареванное и распухшее лицо невесты и красные следы на ее руке и подозрительно сдвинул брови. Нелл поспешила выдать подходящее объяснение, надеясь, что Исенгрим не станет рассказывать сыну о подробностях их беседы:

— У меня снова разболелась рука, и господин любезно предложил мне помощь.

— Так сильно разболелась, что ты плакала? Может, показать тебя лекарю? — недоверчиво проговорил жених, приближаясь к собеседнице.

— Не вижу в этом необходимости. Все пройдет после пары дней лечения, — ответил Исенгрим, решив, что версия Нелл его вполне устраивает, и решил перевести разговор на другую, менее рискованную тему:

— Ты подготовил все, необходимое для отъезда?

Эримен резко выдохнул воздух и с тревогой перевел взгляд на насторожившуюся девушку.

— Ты не сказал своей невесте, что уезжаешь? — с сарказмом уточнил Исенгрим.

— Я думаю, нам с Нелл лучше пойти к себе, — протянул Эримен, глядя на то, как на лице Нелл сменяются оттенки разных чувств, ни одно из которых его не порадовало.

Подробности беседы между женихом и невестой Исенгрим расслышал без всякого труда, хотя от двери кабинета до двери в отведенные им покои было не меньше десяти шагов. Полукровка кричала так, будто ей подсунули ядовитую змею вместо булочки на завтрак, и Эримен, поначалу спокойный, тоже вскоре перешел на крик. Как он мог? Что мог? Скрывать от нее такие новости, вот что! Когда он собирался сообщить ей об этом? Может, по дороге на север, или уже по окончании года, в течение которого ей придется торчать одной в этой жуткой дыре, где даже поговорить не с кем? Нет, она не собирается учить эльфийский язык, потому что плевать хотела на всех эльфов вместе взятых и на каждого в частности. Почему это не кричать? Пусть все слышат, как Эримен с ней обошелся. Исенгрим начал всерьез тревожиться за безопасность сына и за репутацию семьи, учитывая громкость беседы. Впрочем, вскоре скандал закончился. Эримен вышел, хлопнув дверью, и вернулся в кабинет. Глядя на раскрасневшееся сердитое лицо сына, Исенгрим был вынужден отвернуться к стене, делая вид, что сосредоточенно разливает по бокалам вино, чтобы не рассмеяться и не выдать порцию насмешек над разбившейся идиллией.

— Это невыносимо. Если она сейчас такая, что с ней станет, когда я женюсь? — пробормотал Эримен, отпив разом половину протянутого ему бокала.

— Зато теперь мое решение отсрочить вашу свадьбу на год уже не кажется тебе таким нерациональным, верно? — усмехнулся Исенгрим, поудобнее устраиваясь в своем кресле.

— Я не стану настаивать на своем мнении, сын, но в очередной раз выскажу его, чтобы ты хорошо все обдумал. Полукровке не место среди нас, и ты никогда не будешь с ней счастлив. А если каким-нибудь чудом будешь, то очень недолго. Разве последние два месяца не показали, что тебя ждет, если ты не откажешься от своего опрометчивого решения?

Эримен раздраженно тряхнул головой — эта тема для разговора надоела ему еще в замке графа, когда он все свободное время проводил в спальне выздоравливающего родителя, наверстывая упущенное за десять лет отсутствия.

— Я говорю это не для того, чтобы рассердить тебя или в очередной раз поссориться из-за полукровки.

— Чего ты ждешь от меня, отец? Я не желаю с ней расставаться, хотя и вижу, что пребывание в замке угнетает ее, да и немудрено — она слишком сильно выделяется среди эльфов.

— И ничего не делает для того, чтобы перестать привлекать к себе излишнее внимание. Скорее наоборот.

— Она привыкнет.

— Сильно сомневаюсь. А даже если привыкнет полукровка, мои подданные вряд ли станут спокойнее реагировать на ее поведение. Хочешь постоянно краснеть за жену?

— Она привыкнет, и всем остальным тоже придется, — медленно проговорил Эримен, выделив слово «всем». Исенгрим про себя чертыхнулся, но решил сделать над собой усилие и проявить дипломатичность, чтобы не повторять события десятилетней давности, которые до сих пор не померкли в его памяти, потому что взбесили до крайней степени.

— Хорошо, хорошо. Но смирится ли она сама с перспективой жить в замке без тебя целый год? Возможно, ей лучше попросить отца принять ее на это время?

— Это абсолютно исключено, ты же знаешь. Граф и так не в восторге от ее выбора, а возвращение Нелл, даже по ее собственной воле, воспримет как оскорбление. Я настоял на том, чтобы она осталась здесь, и ей пришлось согласиться.

— Да, пожалуй, ты прав, пусть остается в городе, — безразлично ответил Исенгрим, мысленно улыбаясь. Завтра он напишет письмо Брандону, где поведает, что наследнику пришлось отбыть со срочным визитом на север, а госпожа Эллиен на это время побудет почетной гостьей в Рантрайте и изучит язык и обычаи эльфов. Это окончательно обезопасит его от обвинений в нарушении позорного договора, а года ему вполне хватит на то, чтобы разобраться и с магическими штучками, и с предполагаемыми интригами Эрфреда и Брандона, и с проблемой предстоящей свадьбы, которую во что бы то ни стало нужно предотвратить.

Следующие две с половиной недели, остававшиеся до отъезда жениха, Нелл провела в самом мрачном расположении духа. Она злилась на Эримена за то, что он скрыл от нее свои планы, злилась на Исенгрима, который, без сомнения, нарочно выдумал это дурацкое посольство, чтобы сделать ее жизнь невыносимой, злилась на себя потому, что не может собраться с силами и просто сбежать прочь из замка в никуда однажды темным вечером. Когда утихала злость, жизнь девушки начинала отравлять неусыпная тревога: как она переживет все эти долгие месяцы в полном одиночестве среди тех, кто будет несказанно рад каждой пролитой ею слезинке, каждой допущенной неловкости? Она беспокойно металась по спальне, гостиной и прилегавшей к ним террасе, укутавшись в платок, и доводила Эримена, пытавшегося привести ее в более спокойное расположение духа, до отчаяния. Он начал втайне мечтать поскорее отправиться в поездку, оставив позади все внезапно свалившиеся на голову неприятности. Радовало их обоих только одно — Исенгрим был срочно вызван к Эрфреду для обсуждения каких-то там неотложных дел, связанных с обороной границ, и они могли перестать соблюдать строгий распорядок, принятый в замке, проводя все свободное время в пушистом заснеженном саду, напоминавшем волшебный город, где нет печалей, тревог и грустных мыслей. Начало зимы в этом году выдалось мягким, и только недавно установился санный путь, а в лесу, окружавшем замок со стороны гор, появились первые протоптанные в снегу дорожки.

В один из вечеров Эримен провел Нелл по тропинке, которая начиналась от тяжелой двери в крепостной стене и вела через лес к холмам. С высокого обрыва открывался вид на лежавшую между ними равнину, по которой текли быстрые ручьи, дымившиеся в морозном воздухе там, где вода ломала лед.

— Я стащил ключ от двери, когда мы только начали жить в замке, подкупил начальника караула и почти каждый вечер сбегал сюда вместо того, чтоб разбирать с отцом бесчисленные бумаги, — вспоминал Эримен, когда они, слегка продрогшие и впервые за долгое время довольные друг другом, возвращались с прогулки.

— И он ни разу тебя не поймал?

— Нет, товарищи меня не выдали, как он ни возмущался и ни переворачивал замок вверх дном. Вскоре я, конечно, перестал убегать, но ключ сохранил на память.

Нелл немного повеселела, вспомнив, как когда-то частенько сбегала от родителей, чтобы бродить в лесу, собирая ягоды, или сидеть на берегу реки. Правда, после переезда в замок прогулки пришлось ограничить садом: вблизи не было ни лесов, ни рек, только скучная равнина. А вот идея гулять за крепостной стеной без чьего-либо наблюдения Нелл очень понравилась, и она подсмотрела, где Эримен хранил свой заветный ключ.

Отъезд жениха, к своему удивлению, — и к несказанному изумлению самого Эримена — Нелл перенесла почти безболезненно. Вернувшийся из поездки Исенгрим ее не тревожил, даже отменил совместные трапезы. Девушка стала находить своеобразную прелесть в своем комнатном заточении. Приближалась середина зимы, эльфы собирались праздновать какой-то очередной торжественный день чего-то там звездного или снежного, и это значит, что им будет не до полукровки. А весной расцветут замковые сады, и можно будет прятаться в уединенных уголках, подолгу размышляя обо всем и ни о чем и любуясь капельками росы, серебрящимися в желобках узких острых листьев.

Утомившись вышиванием или бесцельным перебиранием любимых безделушек, привезенных из отцовского замка, Нелл писала очередное послание Эримену, полное уверений в вечной любви, а потом пробиралась в маленькую библиотеку, обнаруженную ею в конце террасы. Дверь туда была скрыта в полумраке, даже в солнечные дни таившимся за колоннами, которые служили опорой для крыши. Удивленная тем, что Эримен не показал ей библиотеку, Нелл несколько дней наблюдала за тем, не войдет ли кто туда, но никого не было, только служанка приходила пару раз, чтобы вычистить камин. Набравшись смелости, она пробралась в небольшое восьмиугольное помещение с тремя узкими высокими окнами, освещенное несколькими фонарями в стеклянных колпаках. На многочисленных полках стояли книги на разных языках, большинство из которых представляло собой старые фолианты в растрескавшихся кожаных и деревянных обложках, покрытых замысловатыми эльфийскими орнаментами. Нелл несколько часов бродила среди стеллажей, рассматривая золотистые растительные узоры, пока у нее не заломило от холода руки. Она забрала со столика у окна с трудом найденные книги на всеобщем: одна из них оказалась сборником эльфийских легенд, записанных еще до войны, вторая — справочником по кораблестроению, а третья, к ее неописуемому восторгу, энциклопедией магических растений, — и, убедившись, что терраса пуста, пробралась назад в свои покои.

С тех пор налеты на библиотеку стали регулярными. Поначалу Нелл старалась не оставлять следов своего пребывания, но, видя, что никто, кроме нее, не приходит под пыльные своды, перестала робеть и беззастенчиво перебирала понравившиеся тома, разглядывая украшавшие их миниатюры, доставала из шкафов старые шуршащие карты с обломанными краями и изучала далекие местности, мечтая о том, как посетит их с Эрименом, когда они покинут Западный край. Она увлеченно разбирала полустершиеся рисунки и надписи. Перед ее внутренним взором плыли высокие скалистые горы, густые буковые и кленовые леса, изогнутые полукруглые каменные мосты, отражавшиеся в степенных зеленоватых водах медленных рек. Но больше всего Нелл хотелось увидеть водопады, которые, судя по карте окрестностей, располагались в паре дней пути на север, к Холодным горам. Эримен часто рассказывал об их удивительной красоте и пугающем рокоте водяных струй, обрушивавшихся в бездну с невероятной высоты. Она закрывала глаза и ощущала на коже резкий холодный ветер, обжигавший легкие, чувствовала свежий, острый запах снега, видела промерзшие равнины с мертво колыхавшейся сухой травой, усыпанные гигантскими серыми валунами. Пустые и бесприютные зимой, летом эти пространства расцветали, покрываясь бесчисленными пламенеющими алыми маками, нежными, немного грустными бледно-голубыми незабудками, сотнями безымянных желтых цветов...

Нелл вздрагивала и куталась в неизменный серый платок, с сожалением складывала карты в шкаф и возвращалась в свою красивую одинокую спальню, которая за все это время так и не приобрела черт, напоминавших о хозяйке. Не было ни полок с любимыми книгами, ни разбросанных по столам неоконченных рисунков, ни украшений, забытых у зеркала — так же, как не было и домашнего уюта или запаха теплой, привычной, обжитой комнаты. Нелл бросала взгляд на кровать из светлого дерева, застеленную нарядным вышитым покрывалом, на удобные мягкие кресла под красивой бежевой обивкой и устраивалась на маленькой скамеечке у камина, предназначенной для того, чтобы служанкам было удобнее его чистить, и со злорадным удовольствием думала о том, что хозяин замка бы ее одобрил — полукровка выучила свое место. Ее платья занимали ничтожно малое пространство в большом гардеробе с множеством ящиков, ее украшения, которые она никогда не надевала, лежали запертыми в дорогой шкатулке. А сама она пряталась в уголке на задворках многонаселенного замка, не желая никак участвовать в жизни его обитателей, и была бы счастлива, если б не ощущала, как у нее с каждым долгим холодным днем все больше замерзает от тоски и бесцельной жизни душа.

Но спокойствие Нелл продлилось не так долго, как ей бы того хотелось. В одно недоброе утро Исенгрим обратил внимание на то, что к дверям его личной библиотеки по свежевыпавшему снегу протянулась дорожка следов, которые явно принадлежали не служанке. Он медленно вдохнул холодный воздух, тщетно пытаясь не давать воли гневу, и толкнул дверь. Полукровка сидела, скрючившись, на полу у стола и сосредоточенно изучала карты — его карты, аккуратно сложенные в строгом порядке в шкафу на определенных раз и навсегда местах. Услышав шум, девушка подскочила с пола и испуганно взглянула на нежданного гостя, поняв по выражению его лица, что ничего приятного он ей не скажет.

— Что. Ты. Тут. Делаешь? — раздельно проговорил Исенгрим, испытывая острое желание наорать на бесцеремонную девицу, словно на провинившегося стражника.

— Ничего дурного, господин, я только читала… — пробормотала она, стараясь смотреть мимо него.

— Только читала? Это моя библиотека, и я не помню, чтоб ты спрашивала у меня разрешения входить сюда! — не выдержав, повысил голос эльф.

— Но здесь не было заперто, так что…

— Да чтоб мне провалиться, моя спальня тоже не заперта, может, сходишь туда поиграть в мяч или на кровати попрыгать?

— Я сожалею, что доставила вам неудобства, господин, — безразлично ответила Нелл, представившая себе, что идет по заснеженной равнине, а вокруг воет противный северный ветер.

— Неудобства? Я бы скорее назвал это наглостью, возведенной в крайнюю степень!

— Но мне всего лишь хотелось посмотреть книги и карты!

— На кой тебе карты, полукровка? Ты в замке умудрилась потеряться в двух поворотах! Взгляни, что ты натворила — я неделю разбирал эти карты, чтобы привести их в порядок, а теперь…

— Я все уберу, господин, — торопливо проговорила Нелл, желая поскорее закончить разговор и сбежать в свои покои, но он был рассержен не на шутку и не собирался так просто ее отпускать.

— Ну уж нет, оставь в покое мои книги и карты. А наводить порядок будешь на своей нечесаной голове и в своем гардеробе, потому что мне надоело смотреть на твой убогий вид. Что за тряпье на тебе надето? Или ты специально выбираешь самые старые платья, чтобы посильней меня разозлить? — теперь она не понимала, злится он или просто издевается — лицо его было непроницаемо спокойным, а голос стал ровным и потерял всякие интонации, которые могли бы выдать эмоции.

— У меня нет других платьев, господин, и я не умею причесываться по другому… — начала было Нелл очередную оправдательную речь, но эльф не дал ей закончить. Он схватил ее за руку и почти поволок за собой по террасе, не обращая внимания на изумленные взгляды стражников, стоявших у лестницы, которая спускалась в сад. После того, как они переступили порог покоев, отведенных Нелл, девушка оказалась засунута в кресло, а сердитый хозяин замка распахнул двери ее гардероба, так что они едва не слетели с петель, и остановился, опустив руки. В недрах шкафа сиротливо висели четыре платья, два черных и два синих.

— Где остальные вещи?

— Ничего больше нет.

— Как это так — нет? Во что же ты наряжалась, живя у отца? В чем ходила на праздники?

— Я не ходила на праздники, господин, потому что мне там было скучно, а все нарядные платья оставила дома из-за того, что они были сшиты по моде тех мест, где я должна была жить по воле отца, — спокойно ответила Нелл, решив не давать Исенгриму больше поводов рассердиться.

Он захлопнул шкаф и покачал головой, видимо, сочтя бесполезным продолжать беседу, а потом заставил девушку пойти к зеркалу и привести в порядок волосы, растрепавшиеся, пока она сидела за картами. Разумеется, ничего хорошего из этого не получилось: Нелл и в спокойном состоянии не умела толком соорудить ничего, кроме обычной косы, а теперь у нее руки тряслись, словно от холода. Выругавшись сквозь зубы, потерявший терпение Исенгрим усадил ее на стул и вооружился расческой. Он помянул про себя всех предков Нелл до седьмого колена и выругал безмозглого сына, оставившего на его попечение девицу, не владевшую элементарными познаниями, с которыми, как представлялось ему прежде, существа женского пола должны рождаться. Под видом предполагаемой невестки ему, кажется, подсунули нечто вроде дочери, с которой придется нянчиться целый год вместо того, чтобы спокойно и с удовольствием изводить ее насмешками и запретами. Эльф битый час пытался расчесать спутанные волосы полукровки, не веря, что это действительно происходит с ним.

А ведь еще предстояло заказать девице платья на повседневную носку и на случай праздников, продумав подходящий цвет и фасон. Это было апофеозом идиотизма, но делать нечего — если Нелл заявится на предстоящий праздник в ознаменование середины зимы в одном из висевших в ее шкафу нарядов, эльфы, пожалуй, начнут жертвовать деньги своему правителю, чтобы тот все-таки приодел девицу. Исенгрим вздохнул, отчаянно желая, чтоб все это оказалось кошмарным похмельным сном, и окинул оценивающим взглядом результат своей работы. Медно-рыжие волосы Нелл, заплетенные в несколько аккуратных кос и красиво уложенные вокруг головы по эльфийскому обычаю, теперь имели вполне благопристойный и даже симпатичный вид. И были мягкими и приятными на ощупь, густые, тяжелые, красиво переливавшиеся в бледном утреннем свете… Исенгрим поймал себя на том, что бесцельно разглядывает сидящую перед ним полукровку вместо того, чтобы идти в зал для приемов, где его, разумеется, уже ждали для решения бесчисленных неотложных проблем. Новая прическа определенно была ей к лицу. Но забыться его заставило другое — теплые еле ощутимые волны, согревавшие руки, словно весенний солнечный свет.

С того дня тихая размеренная жизнь Нелл кончилась, сменившись бесконечной чередой утомительных дел. Чуть не каждый день приходилось наносить визиты ненавистному портному и терпеть долгие примерки, в продолжение которых они безмолвно посылали друг другу самые неприятные пожелания, которые могли вообразить. Нелл была много ниже ростом, чем эльфийки, и обладала менее утонченным сложением, так что мастеру пришлось постараться, чтобы посадить на ее фигуру классические фасоны, на которых настоял Исенгрим. Девушка была в ужасе. Все ее будущие платья предназначались для того, чтобы получше скрывать фигуру и ниспадать многочисленными красивыми складками, которые, вздумай она отправиться на прогулку в лес за замковой стеной, останутся на первом попавшемся кусте. Как в этом перемещаться по лестницам, она побоялась даже задумываться и поэтому тайком заказала себе несколько нарядов по кокетливой городской моде, на которые ушло значительно меньше материала. Радовало одно: все платья были с длинными рукавами, даже заказанные для праздников, — чтобы скрыть шрамы, которые уменьшились, но до конца так и не зажили, изрядно удивив эльфа, каждые две-три недели приносившего девушке очередную чудодейственную мазь.

Помимо портного, к Нелл приставили специальную служанку, занимавшуюся вопросами прически, украшений, лент и бантов и прочей ерундой, которую полукровка терпеть не могла, зато обожали местные модницы. Поначалу это сильно угнетало девушку, но вскоре она оценила произведенный эффект: ее почти перестали замечать в коридорах замка, по которым приходилось перемещаться, чтобы попасть на занятия. Исенгрим наконец решил, что ей пора начать изучать хотя бы разговорный язык, и после обеда Нелл, вместо того чтобы спокойно рисовать у себя в спальне или задумчиво смотреть в потолок, сидела за столом в покоях недовольного эльфа, прежде обучавшего детей, а теперь оставшегося практически без дела. Его, кажется, приводил в ужас сам факт того, что полукровок можно чему-то учить, а не только переправлять на работы в соляные копи, но он безропотно принялся за выполнение обязанностей, тем более что получил щедрую предоплату. Это помогло ему преодолеть свое предубеждение настолько, чтобы не вздрагивать при виде ученицы, которая, к счастью, оказалась понятливой — у нее всегда были хорошие способности к изучению языков. Зато с танцами дело совершенно не заладилось. Исенгрим, прекрасно осведомленный о врожденной неуклюжести полукровок, все же настоял на своем и заставил Нелл посетить несколько занятий. Однако их пришлось прекратить ввиду ее полнейшей неспособности запомнить и воспроизвести самое несложное движение. После очередного провального урока девушка, вернувшись в свою комнату, устроила жуткую истерику, которую эльф, разбиравший бумаги в своем кабинете, почувствовал за несколько минут до того, как до него донесся грохот раскидываемой легкой мебели, — по пальцам и ладоням в очередной раз побежало знакомое тепло.

Так Исенгрим понял, что появление импульсов силы связано с переменами настроения полукровки. Был и еще один вывод, который эльф боялся признавать неоспоримым — после таких магических вспышек он почему-то чувствовал себя лучше, чем привык в последние годы. Словно потоки неведомых сил размывали жуткую усталость и отгоняли бесконечные дурные предчувствия, сопровождавшие размышления о будущем народа, остатки которого он пытался сохранить. Тридцать лет пришлось потратить на то, чтоб навести в необжитом краю хоть какой-то порядок, построить жилища, обзавестись хозяйственными угодьями, наладить торговлю… Тридцать лет беспросветного труда без какой-либо передышки, когда даже оправиться от полученных в очередной вылазке ран не было времени. Пара недель и снова на коня, в дальнюю деревню, где был налет полукровок, в ближний поселок, где dhoine отказывались платить налоги, в столицу — отчитаться перед королем о том, на что потрачены деньги. Безопасность долгие годы оставалась больным вопросом, и даже теперь, когда полукровки разбежались по лесам, а местные разбойничьи шайки были уничтожены, Исенгрим постоянно ощущал неясную угрозу. Не о такой жизни он мечтал. Радовало только то, что теперь его все реже называли предателем, и население Западного края медленно росло за счет приходящих эльфов. Может, им удастся замедлить свое вырождение на несколько столетий. А что дальше? Никто не знает. Скорее всего, жалкие остатки когда-то многочисленных и процветающих Aen Seidhe смешаются с людьми и исчезнут из памяти живущих, словно их никогда и не было. Лишь бы не дожить до этих времен...

Как бы там ни было, если странная магия, причины появления которой пока еще таились во мраке неизвестности, чем-то поспособствовала бы в достижении его целей, Исенгрим был бы за это благодарен. Правда, непонятно, кому следовало выразить признательность. Попытка воспользоваться этой силой была рискованным шагом, но за себя он не боялся, а за полукровку — тем более. Оставалось только придумать легкий и безопасный способ вызывать магию по своему желанию. Это позволило бы проверить, действительно ли импульсы неведомой силы идут ему на пользу, и, исходя из результата, сделать вывод о том, что делать с полукровкой. Исенгрим так и не утвердился во мнении, существовал ли тот заговор, который он заподозрил перед приездом Нелл в Рантрайт, или можно было списать все на стечение обстоятельств. Это тоже осложняло принятие окончательного решения: отправить девушку назад отцу под первым же благовидным предлогом или продлить ее пребывание в замке, не допуская, чтоб Эримен вернулся и продолжил эти бесперспективные и унизительные отношения.

Обычно Исенгрим проводил в подобных невеселых размышлениях часы, предназначенные для ночного отдыха, облегченно вздыхая, когда наступало очередное утро, неотличимо похожее на предыдущие, но одна из морозных ночей декабрьского полнолуния стала исключением. Закончив разбирать срочные послания, эльф направился в столовую, где ждал давно остывший ужин. Вынув из погребца непочатую бутылку вина, он недовольно скривил губы — его любимое давно закончилось, а все остальные сорта казались отвратительными на вкус. Где треклятый торговый караван, который еще неделю назад должен был появиться на изломе тракта у Железных гор? От вина его мысли переместились к разбойникам, промышлявшим в лесах у тракта. Надо бы снова отправить туда отряд, но в этот раз не иначе, как в компании королевских солдат. Эрфред с его рассуждениями о благе королевства и прочей высокопарной ерунде больше не заставит его рисковать своими воинами ради защиты долбаной торговли на юге. Известно, что это за благо — звонкая монета, катившаяся мимо Рантрайта и оседавшая в королевских сокровищницах. Исенгрим с досадой поморщился и взялся за вилку — не хватало однажды, задумавшись, умереть от голода, сидя у накрытого стола.

Однако поесть ему так и не удалось. Резкая, сильная вспышка магии полыхнула в его сознании, так что ему показалось, что перед глазами мелькнула молния. Исенгрим поднялся, прислушиваясь к окружающему миру и собственным ощущениям, и через пару секунд, накинув плащ, направился в покои, отведенные полукровке. В гостиной никого не было, и он нерешительно остановился у двери в спальню. Оттуда донесся глухой стон и неразличимые на расстоянии слова. Исенгрим постучал в дверь, но не получил ответа. Вокруг снова воцарилось сонное молчание, однако воздух в очередной раз словно завибрировал от разбушевавшейся магии. Тогда он аккуратно повернул ручку и, выругавшись про себя, вошел, гадая, какое зрелище перед ним предстанет. К своему облегчению, он увидел лишь спящую Нелл, которой, видимо, снилось что-то неприятное — она беспокойно заворочалась и снова глухо забормотала. Исенгрим позвал ее, но она не проснулась. На ее лице, искаженном красными отсветами из потухавшего камина, сменялись выражения боли и страха. Пришлось подойти вплотную к кровати и потрясти спящую за плечо, но и это не дало никакого результата. Только покалывание в отяжелевших кончиках пальцев стало сильнее, когда они ощутили сквозь тонкую ткань сорочки тепло ее тела. Эльф встревожился. Ему не нравилось, что с каждой минутой, проведенной в спальне чужой ему девушки, по его телу все чаще проходят мягкие, вибрирующие волны странной энергии, а еще больше не нравился ее сон, который никак не прерывался. Прохладный воздух комнаты вдруг показался неприятно душным.

Исенгрим подхватил девушку на руки, плотнее укутав ее в одеяло, и унес к себе. В его спальне было светло и тепло: он нечасто туда наведывался, но требовал, чтобы комната сохраняла жилой дух и уют, и сейчас это пришлось кстати. Как и то, что караульные, совершавшие ежечасный обход замка, прошли по террасе минут двадцать назад, так что никто не должен был увидеть Исенгрима с его странной ношей, кроме усмехавшейся в небе белой-голубой луны. Девушка так и не проснулась, но, по крайней мере, перестала болезненно кривить лицо. Эльф положил ее на свою кровать, снял плащ и отошел к столу, чтобы хотя бы выпить, раз ужин так и не состоялся. Откупорив бутылку, он аккуратно наклонил горлышко над изящным бокалом тонкого стекла — прислали в подарок из соседней области вместе с платой за лес. В спальне царила убаюкивающая тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев и толстых восковых свечей, рассеивавших в пространстве свой мягкий, танцующий свет. Исенгрим поднес бокал к губам и замер, ощутив, как по спине внезапно прокатился холодный поток ужаса. Он резко опустил бокал на столешницу, отчего ножка с отвратительным хрустом сломалась, рассыпавшись мелкими колючими кристалликами, а по светлому дереву, выплеснувшись, поплыла алая, как кровь, лужица густой ароматной жидкости.

Эльф обернулся, судорожно пытаясь понять, что вызвало в нем такую волну пугающих ощущений, и отшатнулся, пораженный увиденным. Нелл прямо сидела в кровати, по-прежнему укутанная в одеяло, и смотрела на него. Ее зрачки были расширены до предела, и в них он видел отблески огня, танцевавшего в камине. На лице полукровки застыло выражение боли и тоски, от которого эльфу стало вдвойне жутко. Он словно видел перед собой чьи-то последние минуты на этом свете. Или первые на том после внезапного и болезненного ухода. Исенгрим попытался вдохнуть, сказать что-нибудь, шевельнуться, но не смог от охватившей его жути, только смотрел в черные провалы зрачков существа, сидевшего на его постели. Наконец мышцы на лице Нелл дернулись, и в ту же секунду из глаз покатились крупные слезы. Несколько капель упало на белую ткань рубашки, оставив темные мокрые пятна. Исенгрим собрался с силами, чтобы позвать ее, но тут она вздрогнула и стала беспокойно осматриваться, словно только что проснулась. Эльф поспешно подошел к кровати, желая поскорее убедиться, что это действительно хорошо знакомая обыкновенная Нелл, а не полуночный безымянный гость, принявший привычный ему облик. Девушка меж тем безуспешно пыталась выбраться из одеяла, нервно дергая его во все стороны, отчего еще больше запутывалась. Исенгрим положил ей руку на плечо, пытаясь успокоить, и вытащил из плена теплой тяжелой ткани.

— Господин, где я? Что случилось? — услышал он, наконец, знакомый голос, чуть охрипший со сна.

— Ты у меня в покоях. Тебе снился кошмар, по-видимому, и я никак не мог тебя разбудить. Пришлось перенести тебя сюда, в твоей спальне камин погас. Нужно самой следить за дровами внимательнее, раз не хочешь, чтоб к тебе вечерами приходили служанки.

Он сказал еще несколько малозначительных слов, наблюдая за тем, как девушка тревожно осматривает помещение, в котором оказалась, как вздыхает, словно вспоминая что-то неприятное.

— Так что тебе снилось, Нелл? С тобой такое бывало прежде?

Она задумалась на минуту, размышляя, стоит ли говорить ему о чем-то, потом ответила:

— Мне снился кошмар, который я раньше часто видела в детстве и потом, когда меня что-то сильно расстраивало. Я всегда долго не могу проснуться и плохо себя чувствую после этих снов, — она смущенно замолчала: не хотелось выглядеть еще более жалкой в его глазах.

Но он спросил, как ей показалось, сочувственно:

— Эти сны как-то связаны с событиями твоей жизни?

— Не думаю. Они всегда одинаковые, но ничего особенного я не вижу: только темное помещение, отблески фонарей, словно в дверном проеме, и мне слышатся звуки голосов. Ничего больше, но во сне меня это сильно пугает и расстраивает. И еще запах сырости — он преследует потом наяву.

— Возможно, это след какого-то давнего происшествия. Мне тоже когда-то снились такие сны, — он замолчал, пожалев, что сказал лишнего, но девушка не стала развивать эту тему.

Исенгрим еще несколько минут украдкой бросал тревожные взгляды на ее лицо, переходя от стола к умывальной, пока убирал осколки бокала. К его облегчению, ничто теперь не напоминало в ней о том, что ему пришлось увидеть. Зрелище и вправду было жуткое, но все же ему показалось забавным, что полусонная девица смогла напугать его до нервной дрожи. Исенгрим подал ей бокал, извлеченный из недр погребца и наполненный вином из початой бутылки, и выпил сам, еще раз с тоской вспомнив о своем так и не состоявшемся ужине. Несколько минут прошло в молчании, потом он спросил, не желает ли Нелл вернуться в свои покои. Девушка отрицательно помотала головой, объяснив, что все равно не сможет уснуть, и, спохватившись, добавила, что, пожалуй, все же пойдет и попытается. Эльф усмехнулся:

— Без сапог ты не дойдешь, а я тебя обратно не потащу, раз уж ты все равно не хочешь спать. Мне снова нужно выверить перевод — жители Трада не горят желанием покидать свое захолустье.

Нелл просияла: меньше всего на свете она сейчас хотела оставаться одна в безмолвных покоях, и, укутавшись в поданный ей плед, устроилась у стола возле Исенгрима. Они пару часов просидели рядом, склонившись над листами бумаги, одни из которых были смяты, испачканы и исписаны малопонятными закорючками, а другие, аккуратно заполненные четким красивым почерком, содержали перевод текста с первых. Эльф не сказал ей, с чем конкретно были связаны послания, которые они переводили, пояснил только, что переписку вели полукровки с кем-то из жителей соседних областей. Нелл это не особенно интересовало. Она не любила дела, связанные с войнами и политикой, но зато ей нравилось искать значение неразборчиво написанных букв и переводить, словно разгадывая загадку. Сосредоточившись на своем занятии, она почти забыла о кошмаре и была бы абсолютно спокойна, не смущай ее присутствие Исенгрима.

Утром Нелл проснулась в чужой спальне и несколько минут неподвижно лежала, прислушиваясь. Потом приподнялась, смущенно кутаясь в одеяло, и осмотрелась. Рядом была аккуратно разложена ее одежда, а на полу стояли сапоги. Хозяина нигде видно не было — наверное, ушел еще до рассвета проверять караулы, как это было у него в обычае. На изящном столике с коваными ножками, расположившемся у камина, стояли тарелки, накрытые салфеткой и источавшие аппетитный запах сдобной выпечки. Потянув к себе платье, Нелл обратила внимание на листок бумаги, зашелестевший, когда его задела ткань. Она протянула руку и взяла послание, содержавшее всего несколько строк, написанных аккуратным твердым почерком: «Завтрак у камина. Поешь и возвращайся к себе». Нелл усмехнулась — лаконично и без лишних изъявлений вежливости, как всегда. Она в точности последовала указаниям, изложенным в записке, и через полчаса вернулась в свои покои, полюбовавшись на горы в шапках из тяжелых снеговых туч. Утро Нелл, в отличие от ночи, выдалось мирным и спокойным. А вот гостеприимному хозяину пришлось битый час объяснять начальнику стражи, зашедшему перед рассветом, каким образом в спальне оказалась полукровка.

— Не смог растолкать сонную девицу? — издевательски переспрашивал Висегерт в четвертый или пятый раз, пока они шли от моста через ров к оружейной, чтобы, выбрав пару новых мечей, успеть опробовать их до начала ежедневного приема посетителей.

— Я уже несколько раз тебе все повторил, в том числе и то, что мне надоело обсуждать эту тему, — теряя терпение, проговорил Исенгрим, уходя на несколько шагов вперед. Тяжелые тучи, нависавшие над самыми зубцами башни, готовились обрушить на крепость и окрестности бессчетные запасы снега, накопившиеся в их утробах. Снова занесет дороги, и придется выделять отряды на их расчистку. Эта зима обещала плохо сказаться на состоянии казны: то разбойники, то снег, то срочная отправка дополнительных запасов продовольствия в вечно голодную столицу. Из размышлений Исенгрима вывел настойчивый голос Висегерта:

— Я тебе, кажется, вопрос задал. Что, беспокойная выдалась ночка?

— Что еще ты хочешь от меня услышать?

— Всего-навсего ответ на свой вопрос: почему просто не отправишь эту зверушку обратно папаше или хоть самому Эрфреду, раз Эримен не так сильно в ней нуждается?

— Я уже говорил тебе, что это рискованный шаг — что, если они только и ждут повода, чтобы выставить какие-нибудь требования? И с чего ты взял, что он в ней не нуждается?

— Бред это все. Какие, например, требования? А с того, что оставил ее здесь на твое попечение, хотя прекрасно знал, что ты мечтаешь свернуть ей шею. Как, кстати, и большая часть замковых жителей, если не все.

— Прежде ты не называл мои предположения бредом, и это не более бредовое, чем предыдущие. Эрфред давно намекает, что пора бы увеличить налоги, потому что ему деньги нужнее, чем нам с тобой. А граф, как тебе не хуже меня известно, считает, что неплохо было бы включить в состав вассальных ему земель берега Эйтиля, которые подчиняются баронам Фрайбурга, которые, в свою очередь…

— Выполняют твои прихоти в обмен на вино и тряпки из южных морей, я еще не настолько выжил из ума, чтобы об этом забыть — тем более, ты чуть не каждый день это повторяешь. Что касается бреда, — Висегерт помедлил, выбирая подходящий из числа мечей, разложенных на тяжелом дубовом столе посреди оружейной. Рассмотрев клинок в свете факела, висевшего на стене, и попробовав его пальцем на остроту, он удовлетворенно кивнул и продолжил свою речь:

— Что касается бреда, прежде ты не играл в куклы и не выбирал им платьица и не носился с капризными девицами, как птицы по весне со своими яйцами. Уж не влюбился ли ты в полукровку, набравшись дури от сына?

Исенгрим с досадой швырнул на столешницу меч, который придирчиво разглядывал уже несколько минут.

— Что ты такое несешь? Говори тише, хочешь, чтоб по всей округе разошлись сплетни?

— Они уже давно расходятся, вне зависимости от того, тише я буду говорить или заору во весь голос.

— Прекрати, наконец, меня злить. Я переодел эту негодницу, потому что вид у нее был, как у нищенки. Теперь она хотя бы не так сильно бросается в глаза жителям замка. И я не ношусь с ней, мы практически не видимся и не разговариваем.

— И потому она спала у тебя на кровати в одной рубашке, через которую было видно все то, чего ты не должен наблюдать ни при каких обстоятельствах?

— Откуда ты знаешь, что там было видно, а что нет? Ты вроде бы не прошел дальше порога, — сердито ответил Исенгрим, выходя на пустое тренировочное поле. Они специально выбирали это время, чтобы никто не отвлекал неотложными вопросами хотя бы здесь. С неба уже полетели первые снежинки, кружа над промерзшим песком.

— Прости, растерял хорошие манеры, пока таскался за тобой по бескрайним просторам королевства, — усмехнулся Висегерт, делая первый выпад. Клинок с лязгом ударился о клинок, и звон далеко разнесся в холодном воздухе.

К облегчению Исенгрима, неприятный разговор прервался, но, увы, ненадолго. Закончив тренировку, они отправились в помещения, отведенные Висегерту, чтобы, наскоро позавтракав, отправиться каждый по своим делам, и начальник стражи снова принялся за свои расспросы, игнорируя молчаливое раздражение командира.

— Даже если все так, как ты рассказываешь, то почему доверил ей проверять переводы? Вдруг она заодно с полукровками, и мы мало того, что поставки оружия не прекратим, так еще и в какую-нибудь переделку вляпаемся?

— Доверил, потому что никто из нас не разбирает толком эту тарабарщину, а ни один тупой крестьянин из Трада не желает почтить Aen Seidhe своим визитом. И я не думаю, что она как-то связана с соплеменниками.

— Почему ты так уверен?

— Она выросла среди людей, раз, не протянет среди полукровок и дня, учитывая ее характер, два, и Брайан собирается объявить награду за ее голову, потому что она позорит свой род, живя с эльфами — три, — объявил Исенгрим.

— Когда ты узнал?

— Позавчера, весть об этом пришла вместе с последним письмом. Интересно, чем он платить собирается, болотной жижей и лягушачьими шкурками?

— Как бы опять не взялись за купеческие караваны. Теперь придется следить не только за нарядами девицы, но и за безопасностью.

— Думаешь, я не слежу с самого начала? Мне не хочется, чтоб кто-нибудь из эльфов придушил ее в отмщение за грехи остальных полукровок, а король, ее папаша и Эримен подумали на меня.

— Ну да, тогда, пожалуй, твоя постель — идеальное место для юной леди, безопасней не сыскать, — рассмеялся было Висегерт, но осекся, взглянув в глаза собеседнику.

— Оставь эти шуточки для пьянок в таверне. Я не опущусь до того, чтоб спать с выродком. В замке она остается потому, что таков был уговор, и еще потому, что мне любопытна эта новая порода полукровок, — спокойно, без всякого выражения сказал Исенгрим, и начальник стражи понял, что рассердил его по-настоящему.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно уточнил Висегерт, отпивая большой глоток из своего кубка. — Доброе вино!

— Отвратное пойло, как по мне. Забирай себе, если хочешь, — у меня еще штук восемь бутылок. Ответь, ты когда-нибудь видел полукровку с книгой в руках?

— Ну, разве что с краденой на продажу.

— А она читала дни напролет, вломившись в мою библиотеку, судя по оставленному там беспорядку. А еще рисует и все время пялится в окно, словно видит ту красоту, которая обычно недоступна их скудным умишкам.

— И чего ты хочешь достичь, изучая ее?

— Пока хочу просто понять, что она такое. Может, мы не совсем правы насчет полукровок, и кого-то из них можно было бы использовать если не для нашего возрождения, то хотя бы для поддержания сил?

— Есть их в голодные годы, что ли? Ни один из seidhe на иной способ использования полукровок для выживания не согласится, — усмехнулся Висегерт. — Она просто воспитана в более приличных условиях, чем ее соплеменники, и отец — если он и правда отец, в чем лично я сомневаюсь, — вбил в нее хоть какие-то знания и уважение к правилам. Дай ей волю или разозли, и она быстро потеряет интерес к книгам и прекрасному, превратившись в полупомешанное ничтожество, как любая другая полукровка.

— Именно это я и собираюсь выяснить, друг.

Висегерт нахмурился и задумался на минуту, потом медленно заговорил:

— К чему тебе все это? Зачем мучить и нас, и ее? Она помогла тебе, когда ты застрял в той лесной дыре. Купи ей домик подальше отсюда и забудь о ней из благодарности.

— Ну уж нет. Из-за нее я и попал в ту лесную дыру, а помогала она ради похвалы Эримена. Так что леди Эллиен уйдет отсюда тогда, когда я выясню о ней все, что мне интересно. Тем более, если б ей было так уж плохо, давно бы бежала отсюда, куда глаза глядят. Видимо, статус невесты молодого господина облегчает душевные страдания от жизни среди эльфов.

После обильных снегопадов, на две недели лишивших жителей Западного края возможности перемещаться по засыпанным дорогам, с гор скатились настоящие зимние морозы. Столбы дыма, непрестанно поднимавшиеся над Рантрайтом, уходили белыми клубами прямо к побледневшему и унесшемуся ввысь небесному полотну, в котором рано — уже после обеда — появлялись первые отблески звездного света и вытаивал узкий ледяной осколок луны. Заваленные твердым снегом улицы извивались в студеном мареве, пар валил из приоткрывавшихся и тут же с сухим, громким стуком закрывавшихся промерзших дверей. Замок полыхал жаровнями и каминами, задыхался от сажи из больших кухонных печей. Факелы горели круглыми сутками. Оранжевое пламя извивалось в звенящем пустом воздухе прозрачными, почти невидимыми лохмотьями, раздираемыми на части бесконечными сквозняками. Воины кутались в плащи, прятали покрасневшие лица в складки капюшонов, спеша закончить обход, и подолгу грели руки у железных бадей, в которых выла горящая смола, распространяя по террасам, галереям и бесконечным переходам тяжелый запах, напоминавший о корабельных верфях. Сад застыл, скованный холодом и, казалось, уже абсолютно неживой. Белые от инея и морозного крошева ветви мерно покачивались на ветру, и казалось, что они вот-вот переломятся и расколоться на льду дорожек в мелкие дребезжащие осколки.

В покоях, несмотря на жар, исходивший из раскаленных утроб двух каминов, было неуютно. Нелл куталась в пуховые платки, которых у нее теперь стало несколько на выбор — Эримен прислал с первым письмом из своей северной «ссылки». К удивлению полукровки, похолодание за окном совпало с потеплением в ее отношениях и с Эрименом, и с его надменным родителем.

Жених, молчавший поначалу, — Нелл уже смирилась с горькой мыслью, что его чувства к ней остались в прошлом, — вдруг исписал пять больших листов уверениями в любви с красочными метафорами, выражавшими неизбывную тоску и страстное желание снова прижать ее к своей груди. А также бесчисленными извинениями за то, что так мало проводил с ней времени в замке и в итоге бросил там одну на попечение враждебно настроенного отца. Заканчивалось письмо кроткими жалобами на скуку и тоску унылого Севера, такого холодного, что лопались подошвы на сапогах, стоило выйти надолго из-под крыши. Нелл, поначалу читавшая исключительно из самолюбивого любопытства, под конец расчувствовалась и заулыбалась, ощущая, как от некоторых метафор у нее на щеках вспыхнул стыдливый румянец. Она отложила письмо на стол, за которым сидела, и мечтательно загляделась на далекие синие горы, на белых шапках которых уже растекались розовые закатные тени. Какой же он все-таки милый, забавный и родной! Даже удивительно, что она могла усомниться хоть на секунду в чувствах жениха, да и глупо было сердиться на то, что Эримен хорошо выполняет свои обязанности, тратя все время и силы на то, чтобы служить Западному краю. Но ничего, больше Нелл не допустит, чтобы он разрывался между нею и долгом. Она станет мудрой, понимающей, покорной женой, такой же, как ее мать, как мать Эримена … была, наверное.

Нелл задумалась о том, почему он никогда не рассказывал о своей матери. Ни одного упоминания о прожитых совместно годах, о ее судьбе, даже имени... Эримен говорил только, что долгое время не знал, кто был его отцом, и встретился с Исенгримом, будучи уже взрослым. Впрочем, если поразмыслить, ничего странного в том не было. Видимо, эльфийка, влюбившаяся в Исенгрима, через пару-тройку лет поняла, с кем связалась по собственной глупости, и сбежала, прихватив с собой ребенка, о котором отец не вспоминал, пока не вздумал, что тот может ему пригодиться. Нелл поморщилась: она вообще не могла вообразить, что кто-то жил с таким угрюмым и своенравным существом под одной крышей, готовил ему еду, засыпал с ним рядом каждый вечер. Она бы точно и пяти минут в качестве его супруги не выдержала. Но память тут же услужливо подбрасывала девушке воспоминания, которые она тщетно пыталась похоронить на задворках своего сознания. Каким же эльф был красивым, притягательно-опасным и … беззащитным в ту ночь.

Нелл, забыв и о женихе, и о его таинственной матери, в очередной раз углубилась в мысли об Исенгриме. Ее отношение к нему ей самой казалось до странности противоречивым. Если эльф, против обыкновения, пребывал в добром настроении, то рядом с ним Нелл чувствовала себя просто и спокойно, как никогда в жизни. Словно она снова обрела что-то давно потерянное, но необычайно для нее значимое, и теперь ничто более не могло ее встревожить или огорчить. И тем горше и обиднее было, когда Исенгрим снова становился холодным и грубым с ней, заставляя вспомнить о том, что добрые отношения между ними невозможны в принципе, потому что он эльф, а она, к несчастью для самой себя, полукровка. Нелл изо всех сил старалась быть к нему безразличной и не обращать внимания на перемены в его настроении, но это давалось ей с огромным трудом. Наверное, Исенгрим так никогда к ней и не привыкнет, и Эримену придется разрываться между отцом и женой.

Устав от невеселых размышлений, Нелл горько вздохнула и снова взяла в руки письмо Эримена, согревавшее ее, словно бумага, исписанная мелкими, замысловато украшенными буквами, хранила тепло того, кто передал ей свои мысли. Неважно, что там говорит и думает Исенгрим. Неважно, что надменные эльфы заставляют ее чувствовать себя полным ничтожеством. Эримен выбрал ее, любит такой, как есть, и они будут счастливы, даже если небо обрушится на землю в день их свадьбы, а его отец поперхнется со злости, произнося родительское благословение.

Однако в следующие недели предмет грустных размышлений полукровки, словно прочтя ее мысли и решив пойти наперекор, не только прекратил донимать ее переменами в своем настроении, но и стал вести себя гораздо миролюбивее. Нелл сначала не обращала внимания на новые тональности их общения, считая, что скоро все вернется на круги своя, однако вскоре перемены стали слишком явными. Вернулись совместные трапезы, во время которых эльф перестал попрекать ее дурными манерами и начал усиленно угощать разнообразными лакомствами. Первые дни Нелл кусок хлеба в горло не лез от таких метаморфоз, не то, что рыба по новому рецепту или печеная с карамелью и диким количеством пряностей замороженная ягода из какой-то там области. Но мало-помалу полукровка освоилась, тем более что холода увеличили ее аппетит до пугающих размеров, и шла в их общую столовую без нервной дрожи и предвкушения всевозможных несчастий. Дальше — больше. Вежливые дежурные вопросы о ее самочувствии и вкусе подававшихся блюд расширились сперва до кратких комментариев относительно погоды и вида из большого окна во всю стену. Потом превратились в небольшие остроумные рассказы о случаях, происходивших на приеме посетителей. А дальше переросли в долгие беседы, начинавшиеся за завтраком и с перерывами продолжавшиеся до самого ужина, после которого эльф предлагал ей помочь с разбором бумаг, если, конечно, не было других планов. Планов у девушки неизменно не оказывалось, и пару-тройку часов она теперь проводила в кабинете, сортируя послания от купеческих голов, держателей кабаков, крестьянских старост, хотя эти каракули можно было бы правильнее назвать рисунками, а не посланиями.

К удивлению Нелл, поначалу с трудом заставлявшей себя переступить порог кабинета, Исенгрим вел себя, как ожившая иллюстрация к старым сборникам легенд о прекрасных рыцарях. Ни одного грубого слова, ни единого упрека или напоминания о позорном происхождении. Теперь Нелл даже слышала краткие слова одобрения, когда быстро разбирала кучу нудных писем, деля их на срочные, несрочные и вообще не требующие ответа в соответствии с заранее озвученными эльфом критериями. Ни одного резкого движения или неучтивого поступка. Исенгрим придерживал перед ней дверь, отодвигал стулья, подавал перья с чернильницами и, к ужасу девушки, пару раз даже похвалил ее выбор нарядов. Сама его манера держаться наедине с ней неуловимо, но явственно изменилась, словно теперь она была не ходячим недоразумением, чужачкой, вторгшейся против воли хозяина в замок, а желанной гостьей, к которой относились с уважением и которой оказывали сдержанный, но радушный прием. Апофеозом невероятных чудес стало краткое извинение за резкие слова и допуск в личную библиотеку господина в любое время дня и ночи. И просьба сообщать ему тотчас же, если там не окажется нужных ей книг.

Все эти перемены одновременно радовали и пугали Нелл до дрожи. Она никак не могла привыкнуть к новому Исенгриму и тому, как теперь изменились их отношения, не понимая, что у него на уме. Она размышляла, анализировала его взгляды, жесты, слова, поступки, ища в них издевку или признаки надвигавшейся бури, но не находила. Да, эльф по-прежнему был насмешлив и всегда прямо указывал на то, что казалось ему неправильным, не делая скидки на ее слабость, молодость, неопытность или что-то там еще. Да, он остался требовательным и скорее отдавал приказы, чем высказывал просьбы, и ее подавляла его самоуверенная манера держаться. Однако презрение и враждебность, которые Исенгрим так красноречиво выражал прежде, теперь, казалось, остались лишь в воспоминаниях Нелл.

И это мало-помалу привело к закономерному, но весьма неутешительному результату: Нелл оказалось совершенно очарована тем, кто еще недавно был главной причиной ее огорчений. Она разглядела в нем, помимо красоты и странной, словно колдовской, физической притягательности, целый список достоинств, среди которых значились внутренняя сила, ум, благородство, храбрость, мудрость и еще многие другие. Все они в совокупности составили в ее чересчур живом воображении восхитительный образ, преисполненный совершенства. Даже его надменность, самоуверенность и безразличие к чувствам других — было оно напускным или нет — не возмущали Нелл больше, а превратились в дополнительные штрихи, ярче оттенявшие нарисованный ею прекрасный портрет. Слишком глубокая симпатия заставила поблекнуть даже чувства Нелл к Эримену. Она смотрела только на Исенгрима, слышала только его и старалась выполнить его прихоти еще до того, как он их озвучивал. Господину нужна была помощь с письмами — Нелл оставалась с ним до глубокой ночи, размышляя, правда, насколько ее присутствие на самом деле было необходимо, ведь прежде он без труда справлялся со своей почтой сам. Зеленый цвет ему явно нравился больше, чем бордовый — бордовые платья были убраны в дальний угол шкафа. Господин хотел, чтобы полукровка усвоила должным образом, как себя должна вести образцовая леди из народа Aen Seidhe — Нелл училась плавности движений, искусству поддержания изысканной беседы (разумеется, на эльфийском) и оттачивала манеры за столом.

Это было не только нелегко, но и абсолютно не свойственно Нелл, и часто она задумывалась о том, почему молчаливое одобрение Исенгрима стало для нее так много значить. Но, едва девушка погружалась в свои мысли, как нужно было бежать на занятие. Дальше следовало привести себя в порядок перед обедом, чтобы не оскорбить какой-нибудь непродуманной деталью своего облика взыскательного эльфа, а еще хотелось вздремнуть пару часов перед вечерним визитом в кабинет… Ей даже не хватало времени и сил отвечать пространными посланиями на настойчивые письма Эримена, потому что все ее внимание было поглощено его отцом.

Приближалось время одного из любимых праздников народа Aen Seidhe, который ознаменовывал середину зимы и одновременно поворот на весну. Жители замка, наконец утомившись обсуждением манер и облика Нелл и спешного отъезда Эримена, погрузились в предвкушение торжеств, которые притягивали в город купцов, ремесленников, бродячих артистов и просто праздношатающуюся публику. Всюду царило радостное оживление, казавшееся Нелл немного наигранным, словно радоваться было уже давно нечему, но приходилось сохранять лицо, не признаваясь в своих истинных чувствах ни себе, ни другим. Она никогда особенно не любила праздники, а перспектива оказаться в большой и дружной компании эльфов вызывала у нее припадки тошнотворной тревоги. Хотя бы потому, что центральной фигурой праздника и главным объектом веселых и не очень шуток вполне могла стать она сама, учитывая прошлый горький опыт. А пережить такой позор в присутствии Исенгрима Нелл не согласилась бы ни за что на свете — во-первых, потому, что не хотела быть униженной перед тем, кто лишь недавно перестал считать ее ничтожеством, а во-вторых, потому, что с некоторых пор ее одолевало болезненное желание ему угодить и хоть немного понравиться.

Эти мысли вкупе с постоянным беспокойством мучили Нелл круглыми сутками, так что она почти совсем перестала спать. Когда она все же проваливалась в тяжелый, чернильно-густой сон, приходили кошмары. Нелл постоянно оказывалась в одном и том же неосвещенном помещении, пропахшем сыростью, и видела пугающие красные огоньки, а потом резко выныривала из темных давящих вод сновидения и, соскочив с кровати, подолгу сидела у камина, боясь снова лечь. Исенгрим будил Нелл несколько раз, когда ее кошмары заставали его в кабинете — девушка постоянно удивлялась, насколько тонким должен быть его слух, — но в остальные ночи она оказывалась лицом к лицу со своими страхами. Дни ей тоже пришлось теперь проводить в одиночестве за книгой или рисованием, которые ее ничуть не развлекали. У единственного и самого желанного собеседника больше не хватало времени на разговоры, и обманчивое чувство защищенности, окутывавшее Нелл теплым покровом в его присутствии, развеялось, как дым из замковых труб, оставив только горький привкус воспоминаний об утраченном покое. Ко всему прочему, мороз, даже смягчившись немного, все равно отбивал всякое желание показываться на улице, так что давняя мечта о побеге за замковые стены оставалась несбыточной, хотя Нелл основательно подготовилась к ее воплощению, изучив карты и вызнав время развода караулов, когда можно было тихонько прошмыгнуть за дверь, пока стражи сменяли друг друга. Девушка с нетерпением ждала потепления, чтобы прокрасться через заросший угол сада к заветному проему в стене и попробовать совершить первое самостоятельное путешествие в неизвестность. Она хотела снова увидеть пологие холмы, укрытые толстым слоем смерзшегося снега, и глубоко-синее небо над далекими горами.

Замок, хоть Нелл и привыкала к нему понемногу, давил на нее своей тяжестью, особенно по ночам. Ее мир погружался в безмолвие, неподвижность которого подчеркивали редкие обрывки разговоров или бряцанье металла, когда мимо дверей проходили патрули. В такие часы Нелл особенно недоставало присутствия рядом кого-то живого, и, к собственной невыразимой досаде, она искала утешения не в мечтах об Эримене, а в бесконечных воспоминаниях о другом. Девушка снова и снова сравнивала чувства к жениху и к тому, чье имя ей даже мысленно не хотелось называть, и убеждала себя, что ее любовь по-прежнему принадлежала Эримену, но тут же с горечью признавала, что в самые счастливые моменты с ним она не была сосредоточена на нем так, как теперь на Исенгриме. Его странная власть над ней росла с каждой минутой, и наедине с собой она также соизмеряла все свои поступки с возможной реакцией Исенгрима, как и в его присутствии. Странно было бояться его, обижаться за прошлое и в то же время существовать будто под властью чар, зацикливших всю ее душевную жизнь вокруг его персоны, желать как можно быстрее избавиться от его общества и уехать из замка и в то же время мечтать положить голову ему на плечо и раствориться в ощущении безопасности, как когда-то, разом перестав беспокоиться, тревожиться, размышлять, быть… Странно и страшно. Снова и снова Нелл давала себе слово забыть про Исенгрима и прекратить радоваться их редким теперь встречам, но стоило ему появиться, как она забывала обо всем, что заботило ее прежде. Пока эльфы и жившие в городе люди готовились к празднованию, покупали еду, выбирали наряды, Нелл все глубже погружалась в водоворот из путаных мыслей и запретных чувств, мучаясь тревогой при свете солнца и бессонницей, перемежавшейся кошмарами, при свете луны.

Исенгрим тоже ловил себя на мыслях о полукровке, стоило ему хоть немного отвлечься от бесконечных дел. Но направление его размышлений было совсем другим, нежели у Нелл. Эльфа все больше и больше изумляла странная магия, заставлявшая его чувствовать связанные с ним резкие перемены настроения девушки. В ее присутствии магические импульсы становились такими сильными, что ему иногда стоило немалого труда сохранять обычный безразличный вид, когда она радовалась, смеялась или вдруг начинала сердиться на какое-нибудь насмешливое замечание. На расстоянии, к счастью, магия почти гасла, изредка докатываясь до него слабой пульсацией в кончиках пальцев, в основном ночами, когда, как он подозревал, ей снились кошмары (видимо, с его участием, что несколько обескураживало). Исенгрим перелистал все бывшие в замке книги, в которых могла содержаться какая-то информация о магических взаимосвязях, но ничего полезного не нашел и окончательно принял решение обратиться к специалисту по таким делам, однако отвращение к магии и колдунам заставляло его откладывать поиски раз за разом.

Второй причиной, заставлявшей его думать о Нелл, было крайне неудовлетворительное течение задуманного эксперимента по выявлению в ней черт, присущих полукровкам. Исенгрим терпеливо изображал гостеприимного хозяина и заинтересованного собеседника, надеясь, что это заставит Нелл потерять бдительность и показать свой истинный неприглядный нрав, но время шло, а она оставалась прежней и, к изумлению эльфа, даже прониклась к нему искренней симпатией. Это, конечно, свидетельствовало не в пользу ее ума, но с обычными для полукровок несдержанностью, грубостью и наглостью ничего общего не имело. Он был весьма и весьма раздражен, особенно потому, что сам начал привыкать к присутствию девушки и даже находить своеобразное удовольствие в их совместном времяпрепровождении. Она смотрела на него с неподдельным восхищением и изо всех сил старалась понравиться, а Исенгрим забавлялся, наблюдая за ее непривычной мимикой, реакциями, ходом мыслей. Это ставило перед ним целых две неразрешимых проблемы: если одна полукровка вдруг окажется достойной если не хорошего отношения, то хотя бы жалости, как быть со всеми остальными, и что делать с перспективой женитьбы сына на девице позорного происхождения, которая с каждым днем становилась все более реальной?

Однажды пасмурным утром Нелл отвлекла от чтения очередного пыльного тома служанка, вызвавшая ее на последнюю примерку праздничного платья. Тщетно пытаясь бороться с мрачными предчувствиями, полукровка накинула плащ и отправилась по запутанным переходам к портному, сопровождаемая пристальными взглядами встречных эльфов — то любопытными, то настороженными. С течением времени она научилась делать вид, что не обращает на них внимания, смирившись с тем, что всегда будет выделяться на фоне жителей крепости не в лучшую сторону, как бы Исенгрим не старался превратить ее в эльфийку при помощи прически, нарядов и постоянного контроля за плавностью движений. «Если не можешь что-то изменить, сделай вид, что тебя это устраивает», — решила Нелл и стала находить мрачное удовольствие в том, как ее разглядывали. Особенно ее забавляла реакция одного из воинов, занимавшего какой-то довольно высокий и абсолютно непроизносимый пост — Таирена, которого Эримен в свое время отрекомендовал ей как старого друга. Таирен, встречая девушку в галереях, церемонно с ней раскланивался и задавал пару-тройку малозначительных вопросов, пристально и настороженно оглядывая ее с головы до ног. Нелл, поначалу смущавшаяся, вскоре стала, глядя прямо ему в лицо, нарочно ловить внимательный взгляд светло-карих глаз с длинными загнутыми вверх ресницами, которым исподтишка завидовала, и широко улыбаться, показывая неровные мелкие зубы со слегка выступающими клыками — еще один нелюбимый эльфами отличительный признак «выродков». Выдержки воина хватало ровно на пять минут, дальше он поспешно прощался и исчезал, ссылаясь на срочные дела по службе.

В этот раз Таирен с товарищами снова оказался на пути Нелл, она издалека приметила его высокую худощавую фигуру в темной форме. Таирен и его собеседники — два незнакомых Нелл эльфа — смерили ее оценивающими взглядами и лишь затем торопливо поздоровались. Девушка ответила вежливым приветствием на их родном языке, едва сдерживая смех, и прошла было мимо, но тут один из эльфов окликнул ее на всеобщем, поинтересовавшись, трудно ли леди привыкать к местному суровому климату. Леди недовольно скривила лицо, но решила рискнуть и вернулась, беспокоясь, как бы не подавиться и не ляпнуть какую-нибудь глупость. Эльфы завели с ней милую, но невыносимо скучную светскую беседу. Нелл, торопившаяся к портному, все же задержалась на пару минут, чтобы не показаться грубой, а когда попрощалась и повернулась, чтобы уйти, почти столкнулась с Исенгримом, выходившим из-за поворота в сопровождении нескольких советников. Увидев Нелл в компании воинов, он остановился и окинул ее изумленным взглядом. Нелл церемонно поклонилась, пожелала доброго дня правителю, который ответил невежливым кивком, дошла до угла и, свернув в извивавшуюся галерею, подхватила юбку и торопливо убежала, чтобы не вляпаться в какое-нибудь малоприятное происшествие.

Примерка у сердитого портного, вопреки ее ожиданиям, пошла относительно спокойно и не в пример обычному быстро. Нелл с неохотой влезла в почти дошитый наряд, цепляясь нижней рубашкой за скреплявшие его булавки. Платье было великолепно и довольно удобно: от подреза под грудью расходились мягкие складки юбки с небольшим шлейфом, красиво драпируя фигуру — она даже показалась себе выше. Больше всего ее порадовал цвет: темно-синий, почти черный, вспыхивавший неяркими бликами в отсветах масляных ламп, развешанных под потолком логова портного. Сквозь зубы попрощавшись с портным, ответившим ей надменным молчанием, девушка побрела назад в свои покои, размышляя о том, что станет делать на празднике без Эримена и как выпутается из массы неловких ситуаций, в которые, разумеется, начнет попадать с первой же минуты. Помещения замка, к ее облегчению, были малолюдны: настал час обеда, и все разошлись по трапезным. Зайдя на несколько минут к себе, Нелл тоже направилась в столовую. Исенгрим, уже сидевший за накрытым столом, к изумлению полукровки, поприветствовал ее хмурым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Нелл снова поклонилась ему, чувствуя, как по спине пополз противный холодок: в последнее время любое проявление его недовольства расстраивало ее до глубины души, особенно когда она не знала, в чем провинилась.

— Мой господин, я опоздала, задержавшись…

— В галерее, болтая с незнакомыми тебе воинами, — закончил Исенгрим своим излюбленным ничего не выражавшим тоном. Нелл вдохнула: точно, разозлился, только на что?

— Господа лишь пожелали мне доброго дня, и я…

— Проторчала с ними битый час на обозрении у всего замка, вместо того, чтобы идти туда, куда тебе было приказано явиться. Скажи мне, Нелл, ты не боишься простыть или потерять платье во время особенно оживленной беседы?

Нелл скрестила руки на груди, внезапно почувствовав озноб.

— Я не сказала ничего, что могло бы вызвать осуждение, господин.

— Я не о беседах как таковых говорю, не притворяйся, что не понимаешь. Садись за стол и ешь, ты и так меня задержала.

Нелл промолчала, подчинившись приказу. Аппетит, разумеется, пропал, и она рассеянно ковыряла вилкой в тарелке, даже не дав себе труда разглядеть, что в ней лежит. В голове снова зазвучали слова, сказанные им во время ссоры в кабинете, и так и не растворившаяся горечь подкатила к горлу тошнотворным комом. Исенгрим, не обращая больше на нее внимания, поспешно закончил свой обед и ушел, не попрощавшись. Настроение, и без того подпорченное визитом к портному, скатилось до самой нижней отметки. Тут до слуха Нелл донесся звон большого башенного колокола, возвещавшего начало смены караулов. Мысль о побеге из крепости вспыхнула в ней мгновенно, будто порох, к которому неосторожно поднесли свечу. Бросив вышитую льняную столовую салфетку прямо на пол, она вскочила на ноги и, подхватив юбку, помчалась из кабинета на террасу, а оттуда в свои покои. Надев самый теплый из своих плащей, Нелл вытащила из шкатулки краденый ключ и побежала по тропинке под замерзшими кривыми ветвями яблонь к крепостной стене, за которой ее ждала свобода.

Снег у двери был расчищен, как и на дорожке, ведущей к ней. Видимо, караульные пользовались этим путем, возвращаясь из леса. Нелл, воровато оглядевшись, открыла замок, на удивление легко поддавшийся, и в следующую секунду уже запирала его с другой стороны. Эйфория кипела в ней, как пузырьки в бокале с игристым вином, голова кружилась от свежего холодного воздуха, быстрого бега и ощущения неимоверной глупости самой идеи выхода из крепости. Исенгрим разорвет ее на куски, если узнает. И не только он… А что, если здесь водятся волки? При этой мысли Нелл замерла и с ужасом вгляделась в черную сплошную стену высоких елей, закрывавших обзор на холмы. Впрочем, страх тут же прошел: стал бы Эримен водить ее на прогулку, если б существовала малейшая возможность пойти кому-нибудь на корм.

Надвинув плотнее капюшон, Нелл сошла с натоптанной тропинки, петлявшей мимо толстых стволов и высоких сугробов. Она взобралась на холм, откуда они с женихом спускались к ручью, и, задыхаясь, села на снег. С вершины открывался великолепный вид на просторы, ограниченные на горизонте горным хребтом. Внизу петлял ручей, который она угадала по блеску льда, отражавшего последние лучи, косо освещавшие чашу закатного неба. Отсветы голубого, красного, оранжевого кружились в грациозном танце, медленно опускаясь на чистый белый снег. Здесь некому было насмехаться над Нелл, обижать ее грубыми словами или отчитывать за мелкие провинности, и она смеялась про себя, опьяненная глотком свободы. В первый раз за столько месяцев ей удалось хоть что-то сделать по-своему. Странная власть Исенгрима ослабела. На короткое время Нелл снова чувствовала себя такой, какой была до встречи с ним. Словно ветер разогнал облака, бросавшие свои тени на лик равнины, и ее залил солнечный свет. Ни страха, ни обид, ни странного притяжения — ничего больше не было, только свобода и веселье. Нелл просидела на корточках на снегу, пока не перестала чувствовать нос и пальцы на руках и ногах. С сожалением бросив прощальный взгляд на потемневшее синее небо над равниной, она побрела обратно по тропинке, гадая, как пробраться за стену, не попавшись караульным. На этот раз замок долго не поддавался, потому что у нее слишком сильно дрожали руки от холода и страха быть пойманной. Интересно, обратил ли кто-нибудь из патруля внимание на ее следы?

Нелл повезло вернуться в крепость незамеченной. Патруль прошел мимо минут десять назад и уже достиг террасы, на которую выходили окна их с Исенгримом покоев. Нелл заперла дверь изнутри, еще раз осмотрелась и побежала к замку: близилось время ужина. Однако ее везение кончилось у подножья обледенелой лестницы, ведущей из сада к террасе. Нелл умудрилась поскользнуться, пребольно ударившись коленом об лед. Громко выругавшись, она испуганно прислушалась, но эльфов нигде не было видно. Девушка перевернулась на спину и некоторое время неподвижно пролежала на снегу, вглядываясь в острые края первых звезд. Однако холод становился все ощутимее, так что пришлось вставать и снова начинать подъем по скользким ступеням. К ужасу Нелл, ушибленная нога отказалась служить ей, отвечая на малейшее движение резкой болью, от которой темнело в глазах. Нелл беспомощно огляделась вокруг. Теперь отсутствие свидетелей падения ее не радовало: возникла малоприятная перспектива замерзнуть насмерть практически под дверью своих покоев. Несколько минут прошло в пустоте и молчаливом отчаянии, потом на террасе показался силуэт в сером плаще. Нелл, едва не захлопав в ладоши от радости, окликнула, и эльф, обернувшись, вгляделся в темноту, а потом легко спустился по лестнице. К разочарованию Нелл, ее спасителем оказался несносный Висегерт, чьи взгляды исподлобья и отрывистые приветствия явно свидетельствовали о том, что он не рад будущему семейному счастью Эримена.

— Что вы здесь делаете, леди Эллиен? — поинтересовался Висегерт тоном, совпадавшим по температуре с окружавшим их морозным воздухом.

— Я поскользнулась, поднимаясь по лестнице, а теперь не могу нормально передвигаться. Прошу вас, попросите кого-нибудь мне помочь, — пробормотала сбивчивой скороговоркой Нелл.

Эльф вгляделся в ее лицо, помолчал пару минут, словно размышляя о чем-то, потом вдруг подхватил ее под колени и, держа на руках, поднялся по ступеням. Девушка замерла, боясь вздохнуть. Она и в страшном сне не желала бы такой близости с начальником стражи, но делать нечего — сидеть на снегу в ожидании следующего спасителя было неразумно и чревато дурными последствиями для здоровья. Висегерт донес Нелл до двери ее покоев, и она облегченно вздохнула. Кажется, ей снова повезло: Исенгрим останется в неведении относительно этого мелкого происшествия. Но ее радость оказалась преждевременной.

Стоило Висегерту переступить порог, как Нелл столкнулась взглядом с его командиром, сидевшим с книгой в кресле у камина. Висегерт, дотащив свою ношу до софы, стоявшей чуть поодаль, весьма небрежно опустил ее, сказал несколько слов на родном языке и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Нелл, трижды проклявшая затею, принесшую столько неприятностей, спустила ноги на пол, чтобы стянуть сапоги, но скривилась от боли в колене. Исенгрим, положив книгу на каминную полку, медленно приблизился, и к боли тут же прибавилась нервная дрожь. Судя по его чересчур спокойному лицу, допрос обещал быть долгим и пристрастным. Полукровка, почувствовав, как пересохло во рту, огляделась в поисках питья, но графин с водой был в трех шагах, которые она сама преодолеть была не в состоянии. Исенгрим, проследив, куда был направлен ее взгляд, подал ей стакан и, дождавшись, пока она выпьет, заговорил:

— Потрудись объяснить, почему ты вернулась в свои покои в такой поздний час, да еще и на руках у начальника стражи.

— Я ничего дурного не сделала, — начала Нелл, но он снова перебил:

— Это я слышал утром, когда предупреждал тебя насчет долгих бесед с малознакомыми воинами.

Нелл опустила взгляд — оправдываться было бесполезно.

— Ты хоть представляешь, что станут говорить о тебе и Висегерте, если кто-то вас видел?

— Мой господин, я не хотела ничего дурного и раскаиваюсь, но…

— Но что? У меня все больше складывается впечатление, что ты таким образом пытаешься добиться своей отправки домой, к отцу. И будь уверена, я отошлю тебя завтра же с подробным изложением причин.

Закончив свою речь, Исенгрим, направился к двери на террасу, и Нелл, у которой по замерзшим щекам потекли слезы, вскочила было на ноги, чтобы удержать его, но тут же осела на ковер, охнув от боли в колене. К ее радости, это оказался самый эффективный способ остановить уходящего эльфа. Он приблизился и поинтересовался все тем же безразличным тоном, как именно она ударилась.

— Я начала подниматься по лестнице из сада и поскользнулась. Теперь не могу наступить на ногу, ужасно болит колено, — пробормотала сквозь слезы Нелл. Исенгрим закатил глаза и выругался, но не ушел, а помог ей разуться, снять плащ и снова сесть на софу, пригрозив, правда, что немедленно покинет комнату, если она продолжит реветь. Нелл испуганно замолчала. Исенгрим внимательно оглядел ее и, печально вздохнув, сел рядом на софу.

— Подними юбку и приспусти чулок.

Предложение было совсем не заманчивое, но злить эльфа показалось ей себе дороже, и Нелл неохотно подчинилась. В свете масляных ламп их взорам предстал уже налившийся синяк, начинавшийся над коленом и растекавшийся в сторону бедра.

— Ну и ну. Такое ощущение, что ты вывалилась из седла, а не на лестнице поскользнулась.

— Очень больно, мой господин, — прошептала Нелл: нога и вправду начала болезненно пульсировать, снова заставив слезы политься из ее глаз. Исенгрим приказал ей сидеть смирно и на несколько минут покинул гостиную. Вернулся он с какой-то склянкой, в которой плескалась зеленоватая тяжелая жидкость. Нелл окончательно смутилась: он что, собирается сам ее мазать этой дрянью? Тем временем Исенгрим открыл склянку и вылил немного жидкости на ладонь. По комнате распространился сильный запах мяты и еще каких-то трав.

— Подними юбку выше, Нелл, иначе платье будет испорчено.

Она повиновалась, подтянув ткань на бедро, и в следующую секунду ощутила прикосновение его прохладных пальцев на разгоряченной коже. Он аккуратно смазал синяк, немного выйдя за его границы, и принялся втирать жидкость. У Нелл чуть искры из глаз не посыпались. Она прикусила губу и, глухо застонав, прижалась к спинке софы, комкая юбку дрожащими пальцами. Исенгрим, сосредоточившийся было на своем занятии, вздрогнул всем телом и невольно поднял глаза на свою пациентку: магия снова вспыхнула, стоило девушке почувствовать боль. Это странно взволновало, тем более что в мягком свете ламп недостатки внешности, обычно резко бросавшиеся в глаза, были скрыты игрой полутеней и скорее притягивали, вызывая желание рассмотреть лицо девушки повнимательнее. Исенгрим поспешил закончить свое занятие, объяснив, что лекарство действенное, но содержит ядовитый отвар, опасный при приеме внутрь, поэтому он не доверил Нелл нанести его самой, и пообещал прислать служанку, чтобы помогла раздеться. Почему ему было не заставить служанку заняться и лечением полукровки,

он задумываться не пожелал.

К величайшему сожалению Нелл, синяк на ее колене побледнел уже на следующее утро, а через два дня сошел, не оставив и следа. Причин для того, чтобы пропустить праздник, у нее не осталось. Платье, присланное портным, — успел точно в срок, хотя и был завален работой, — висело в гардеробе молчаливым напоминанием о предстоявшем испытании на прочность. Исенгрим и слушать не стал, когда она попыталась уговорить его позволить ей отсидеться у себя в покоях, не оскорбляя лишний раз утонченные чувства эльфов своим видом. Как она вообще могла вообразить, что пропустит важнейшее событие года? Она что, хочет всем продемонстрировать неуважение к обычаям? Не умеет танцевать и произносить речи — ее проблемы, нужно было учиться, пока ей давали возможность. Дальше он спорить не пожелал и, сердито махнув рукой, вышел из комнаты, оставив Нелл в совершенно расстроенных чувствах.

Накинув плащ, она вышла на террасу и окинула рассеянным взглядом на белые вершины на горизонте. Морозы перекочевали дальше на юг, чтобы, по своему обыкновению, сковать Железные горы непробиваемой ледяной броней до поздней весны. В Рантрайте стало теплее, и словно оттаяли застывшие звуки и запахи. До обострившегося от долгого пребывания в тишине и одиночестве слуха Нелл доносились осколки жизни, текущей за стенами ее комнат: собачий лай, повеселевшие голоса воинов, перекрикивания служанок, скрип тележных колес. Она прислушивалась к ним, будто ветер приносил их не из внутреннего двора, а из другого мира, который приходилось разглядывать украдкой через хрустальный шар. Одиночество не было для девушки чем-то непривычным, но отсутствие новых впечатлений накладывало темный отпечаток на разноцветные прежде страницы ее мыслей и чувств, заставляя погружаться в созерцание мрачных образов, ища во всем тревожные предзнаменования. В дополнение ко всему прочему, письма от Эримена почему-то стали приходить гораздо реже, и Нелл иногда казалось, что кто-то уже распечатывал конверт перед тем, как он попадал к ней в руки. Никаких внешних признаков она не замечала, но была уверена, что с письмами что-то не так. Это еще больше настраивало на невеселый лад.

В честь праздника весь замок от первого до последнего этажа украсили белыми гирляндами, призванными напоминать о звездном свете, и обвешали старые каменные стены гобеленами с серебряной вышивкой, заказанными в королевских мастерских. Служанки несколько дней ожесточенно мыли, терли, вычищали лестницы, подоконники, двери, стены в пустовавших обычно залах, которые должны были наполниться гостями из города и соседних областей. Ждали даже кого-то из столицы: эльфы старательно демонстрировали свое гостеприимство и мирное настроение. Нелл суета пугала, словно она оказалась в царстве призраков, изо дня в день повторявших то, чем были заняты в последние минуты своего существования, и ничего более не замечавших. За дверью непрестанно что-то разливали, роняли, слышалась брань вполголоса, какие-то споры, так что теперь девушке не хватало тишины.

Вечером перед праздником она выглянула в опустевший наконец-то коридор. У стен стояли горшки со специально выращенными снежными деревцами — небольшими ветвистыми кустиками, среди мелких темно-зеленых листьев которых сияли звездами белые цветы с многочисленными узкими лепестками. Они распространяли тонкий сладковатый аромат, придававший странную ноту запаху чадивших факелов. Деревца были очень красивы, хотя жить им предстояло недолго. Через два дня они должны были сбросить листья и засохнуть, потому что цветение в первый год роста лишало их жизненных сил. Нелл поморщилась: и после этого эльфы еще хвалятся своей любовью к природе и утонченными чувствами. На их месте она бы отщипнула все бутоны и высадила несчастные растения в сад весной, чтобы они могли укорениться и радовать мир своей красотой еще долгие годы. Однако кто она, чтобы спорить с самими Aen Seidhe?

Нелл вздохнула и вернулась в комнату. Пришло время облачиться в платье, чтобы не слишком выделяться на фоне живых воплощений самой идеи красоты. Путаясь в юбке и сердито дергая ткань, она все же надела платье как раз перед приходом служанки, которая изо дня в день мучила ее ритуалом причесывания. На этот раз служанка изводила Нелл в два раза дольше, чем обычно, и закончила, когда полукровка уже начала терять терпение. В ее волосах теперь было почти столько же металла, сколько в оружейной Исенгрима, и она с ужасом представляла себе перспективу проходить так до глубокой ночи. Наконец, служанка ушла, собрав с туалетного столика орудия пытки, не уместившиеся в волосах Нелл. Девушка собралась было выйти на террасу, чтобы немного отдышаться и набраться решимости, однако не прошло и двух минут, как в дверь снова постучали. За Нелл, к ее изумлению, явился Таирен, чтобы проводить леди в праздничную залу, как ему приказал командир. Она обреченно вздохнула и последовала за нарядным жизнерадостным эльфом, который решил занять ее беседой, задавая вопросы и сам же на них отвечая. Путь до залы занял целых двадцать минут, главным образом потому, что Нелл каким-то невероятным образом умудрялась путаться в складках своей юбки. Таирен вежливо делал вид, что не замечает ни ее неловкости, ни недовольного выражения лица.

Обходя других гостей, они приблизились к высокой дубовой двери в залу, которую услужливо распахнули стражники. Нелл глубоко вдохнула, молясь, чтобы от волнения и страха ее не вывернуло прямо у порога на глазах у всех присутствующих. Зала была заполнена светом, блеском и яркими красками. В первую минуту все это великолепие слилось в сплошную белую пелену, так что Нелл не видела, куда ее ведет Таирен, но вскоре путь кончился. Ей отодвинули стул, стоявший между какой-то чопорной темноволосой эльфийкой, опасливо взглянувшей на нежелательную соседку, и пожилым королевским сановником, прибывшим из столицы, чтобы поздравить господ с праздником, и уделявшим все время дегустации стоявших на столе вин. Нелл покорно села и уставилась на дно пустой тарелки. По зале пронесся легкий шум от перешептываний многочисленных эльфов, каждый из которых счел своим долгом смерить полукровку оценивающим взглядом и обменяться мнениями с соседями по столу. Девушка шепотом выругалась, сделала над собой очередное усилие и приняла безразличный вид. Но мало-помалу любопытство, угасшее под натиском неприятных чувств, проснулось и заставило Нелл начать осторожно оглядываться по сторонам. Зала была полна эльфов, разряженных в костюмы всех цветов радуги. Украшения блестели в их волосах, ушах, на шеях, пальцах, в петлицах, на кушаках, словно они старались взять реванш за долгие годы, проведенные в горе и нищете.

Нелл нервно сглотнула, внезапно осознав, что все, кто сидит с ней за праздничным столом, шумно радуясь середине зимы, были на войне — и эльфы, и эльфийки. Все они прятались по лесам и болотам от людей, мечтавших стереть их с лица земли, убегали из темниц, убивали… Убивали, защищаясь и нападая. Убивали таких, как Нелл, холодно и без всякой жалости, словно животных. Полукровке показалось, что цепочка начала ее душить, а шпильки в волосах вонзились в кожу. Она судорожно сжала под столом салфетку, чувствуя, как сердце в груди переходит на какой-то сбивчивый, рваный, слишком торопливый ритм, а в глазах снова начинает плыть туман. Но тут раздался голос Исенгрима, сидевшего во главе стола, и внимание Нелл переключилось на того, кто долгие годы был для нее живым воплощением ужаса, который вызывали рассказы о прошедшей войне. Он коротко поздравил собравшихся с праздником, дающим надежды на приход весны, и пожелал всем хорошо повеселиться, завершив на этом свой незамысловатый тост. Гости подняли бокалы, зазвенело тонкое стекло, и в зале воцарилась непринужденная атмосфера, словно они ждали разрешения начать веселье от своего правителя.

Нелл казалось, что все взгляды в этот вечер были устремлены на него, и все, что говорилось, имело целью привлечь его внимание. Леди в роскошных платьях наперебой посылали ему кокетливые взгляды, господа, уже пьянея, обращались к нему с шутливыми малозначительными репликами, а он сдержанно улыбался, иногда обмениваясь краткими фразами с сидевшим подле него Висегертом. Нелл исподтишка разглядывала Исенгрима, в который раз удивляясь красоте и благородству его внешности. В отличие от остальных эльфов, он был одет очень просто, даже строго. Темно-синяя рубашка с воротником-стойкой подчеркивала аристократическую бледность его ровной, гладкой кожи и серебро волос. Украшений на нем почти не было, только цепочка на шее и небольшая серьга, изображавшая раскинувшего крылья дракона. И эта простота притягивала взгляд Нелл больше, чем вся радужная каша из цветов, кружившаяся и покачивавшаяся вокруг нее вместе с взрывами мелодичного смеха, звоном сталкивавшихся бокалов, обрывками чужих слов и взглядов.

Вскоре Нелл снова почувствовала себя потерянной: свой скромный ужин она давно закончила, почти не притронувшись к еде из страха нарушить какое-нибудь мудреное правило этикета, попыток заговорить с ней никто (к счастью) не делал, но сидеть просто так было скучно и глупо. Она уже собралась встать и выбраться из-за стола, невзирая на указания, которые ей накануне выдал Исенгрим, но тут распорядитель пригласил собравшихся в соседнюю залу, где ожидали музыканты. Радостное оживление забурлило, как вешняя вода в слишком узком русле, отовсюду слышалось: «Танцы…танцы…танцы!», словно шелест змеи по камням. Разноцветные фигуры, как листья в осеннем саду, закружились в жарком воздухе, перемещаясь из одного помещения в другое через соединявшую их двустворчатую дверь. Нелл растерянно стояла у своего стула, не зная, куда ей податься, и беспокойно оглядывала толпу в поисках знакомого лица. От мелькания и слишком яркого света у нее начала болеть голова. К счастью, в суматохе ее нашел Таирен, галантно предложивший ей руку и сумевший снова отвлечь болтовней.

Когда они вошли в соседнюю залу, эльфы и не слишком опьяневшие люди уже кружились в одном из замысловатых танцев, которые для Нелл оставались чем-то вроде головоломки без решения — у нее просто не укладывалось в голове, как можно было запомнить порядок этих движений и воспроизвести его, да еще с таким непринужденным видом. Таирен, попытавшийся было пригласить ее на танец, отбросил свою идею, увидев выражение лица потенциальной партнерши, и поспешно предложил присесть. Нелл тщетно уговаривала его оставить ее и пойти веселиться — эльф, видимо, повинуясь чьей-то настойчивой просьбе, решил и дальше составлять ей компанию. Мысленно пожалев беднягу, девушка смягчилась и стала отвечать на его реплики относительно музыки, еды, растений и прочей ерунды. Таирен был легким и нетребовательным собеседником, в отличие от задумчивого и часто грустного Эримена или его резкого и насмешливого отца. Нелл даже пару раз искренне рассмеялась, но так и не смогла справиться с тоскливой тяжелой тревогой. Пары кружились в сплетении танца, и каждый старался одарить другого широкой жизнерадостной улыбкой, словно пытаясь скрыть свои истинные мысли и чувства. Все они вспоминали сегодня кого-то или что-то из безвозвратно ушедшего прошлого: другие праздники середины зимы, другие стены, другие огни.

Нелл, заставляя себя вслушиваться в болтовню Таирена, постоянно искала взглядом другого. Исенгрим танцевал, и она тайком любовалась его плавными, уверенными движениями и гордой осанкой, сердясь на разряженных эльфиек, старавшихся оказаться к нему ближе, чем того требовал танец. В эти минуты она отчетливо понимала, что никогда не станет такой, как величавые красавицы, проплывавшие мимо в волнах мелодичных звуков, и никогда не поймает на себе восхищенного взгляда того, на ком было болезненно сосредоточено ее внимание. Всему виной проклятое происхождение, смешанная кровь, доставшаяся ей за какой-то грех через несколько поколений и запятнавшая, словно клеймо преступника, сделавшая чужой и среди людей, и среди эльфов. Горькое ощущение того, что для окружавших ее совершенных перворожденных и довольных собой людей сам факт ее существования был чем-то противоестественным, как никогда остро вспыхнуло в ее сознании. Нелл окончательно утратила самообладание и, извинившись перед растерявшимся Таиреном, сбежала наверх по запримеченной в углу лестнице, которая, судя по всему, вела на галерею.

С трудом забравшись по ступенькам — мешал шлейф платья, ставшего противно тяжелым и жарким, — полукровка огляделась и с облегчением выдохнула. Перед ней расстилалось широкое, пересеченное колоннами пустое пространство, терявшееся во мраке. С правого края его затапливал поток бледного, призрачного света полной луны, расчеркивавшего воздух во всех направлениях. Она поспешила уйти в тень, густым чернильным слоем застывшую между колоннами, и прислонилась спиной к холодному камню, пытаясь отдышаться. Воздух был свежим, но не морозным. По шахтам в толстых стенах сюда поднималось тепло из нижней залы, где ярко пылали камины, и легкий ветерок выдувал надоевший Нелл аромат вездесущих белых цветов. Шум бала доносился снизу, искаженный расстоянием, словно гул приливных волн, уже почти не задевая расстроенных нервов. Было уже далеко за полночь, клонило в сон, и Нелл решила пробраться мимо усталых танцоров в свои покои, но, едва оторвалась от своей опоры, скорее угадала, чем услышала чьи-то легкие шаги. Сердце тревожно застучало в груди, захлебываясь испугом и радостью одновременно. Нелл присмотрелась, боясь ошибиться, но это и вправду был он, единственный, кого ей хотелось видеть. Исенгрим неспешно подошел к перилам, ограничивавшим галерею, и задумчиво смотрел на спящий под снежным покровом сад, залитый до краев потоками лунного света.

— Почему ты ушла из залы, Нелл? — услышала девушка его негромкий голос и, собравшись с силами, приблизилась, оставаясь в тени колонны.

— Мне стало скучно, господин, да и не хотелось лишать Таирена последней возможности потанцевать.

— Как благородно с твоей стороны. И с его — он так усердно развлекал тебя весь вечер.

Нелл послышалось недовольство в голосе эльфа, но удивиться она не успела, потому что он продолжил свою мысль:

— Позволь и мне проявить благородство и предоставить тебе возможность потанцевать.

Нелл напряглась. Он что же, решил в честь праздника снова над ней поиздеваться? А может, это такая старая добрая эльфийская традиция — помучить полукровку, чтобы наступающий год выдался успешным? Но вслух пришлось сказать вежливое: «Мой господин, я ведь не умею танцевать». Будто он сам этого не знает…

Однако Исенгрим не пожелал считаться с мнением Нелл, как, впрочем, и всегда. Он приблизился так, что девушка ощутила тонкий сладковатый аромат его тела, и, подняв ее бессильно опустившиеся руки, положил их себе на плечи. По телу пробежала теплая трепетная волна, когда он обнял ее за талию. Какое-то время они стояли неподвижно, потом Нелл ощутила, как эльф едва заметно увлекает ее за собой, и, прикрыв глаза, подчинилась. Это оказалось на удивление легко и приятно: довериться и ни о чем больше не думать, сосредоточившись на ощущении его присутствия. В какой-то момент весь окружающий мир исчез, растворившись в мертвенном лунном свете и плавном, завораживающем медленном движении. Нелл снова открыла глаза — она видела только темную ткань рубашки и пряди серебристых волос.

Вокруг царило непроницаемое безмолвие, сотканное из камня и бледных отсветов, словно весь мир давно канул в небытие, и лишь их танец продолжался неисчислимые эоны времени, потому что оба они — только бесплотные тени прошлого, обреченные вечно повторять то, что последним обломком осталось в их стершейся памяти. Нелл вдруг почувствовала, как смутный, бесформенный страх наполняет ее холодом, словно рядом с ней был не Исенгрим, а неведомое существо, выбравшееся из загробного мрака и согретое ее собственным теплом. Неживой, проклятый, погибший на страшной войне, изуродованный до неузнаваемости, замученный в подземных темницах. Не прекрасный правитель Западного края, а мертвец, явившийся из безымянной могилы за своей живой невестой. Раузм кричал, что нужно оттолкнуть его и бежать вниз, к свету, к танцующим, но Нелл продолжала кружиться в танце среди переплетения черных линий колонн и белых — тусклого света, вдыхая мучивший ее, навязчивый запах снежных цветов. Бежать от него не было никакого смысла. Ведь там, внизу, такие же призраки и тени, как тот, кто сейчас рядом с ней.

Внезапно движение прекратилось. Он был теперь так близко, что Нелл чувствовала на щеке его дыхание. Тонкие пальцы легко, почти невесомо коснулись ее руки. Нелл замерла, растерянная и испуганная, лихорадочно размышляя, зачем он это делает и как ей это прекратить. Через несколько мгновений эльф мягко, но настойчиво потянул ее к себе. Она снова подчинилась и, положив голову ему на грудь, закрыла глаза. По телу разлились мягкие волны тепла, которые были хорошо ей знакомы: то же самое Нелл ощутила в лесной хижине перед тем, как потерять разум и поддаться странному очарованию. Она совершенно растерялась, запутавшись в противоречивших друг другу мыслях и чувствах, а неведомые чары погружали ее в опасный сладкий сон на краю пропасти или бездонной трясины. Сердце часто, неровно билось в груди, так что было трудно дышать, и мучительный жар расходился по телу. В какой-то миг Нелл окончательно потеряла контроль над собой и опомнилась лишь тогда, когда почувствовала губами его гладкую прохладную кожу. Испугавшись, она отстранилась, вопросительно взглянула на Исенгрима, и наваждение тут же рассеялось, сменившись жгучим стыдом. В его глазах горела неприкрытая, жестокая насмешка, а красивый рот искривила презрительная улыбка. Нелл шагнула назад, но Исенгрим покачал головой и, больно сжав ее запястье, толкнул ее к колонне, стоявшей в глубокой темноте позади них. Он ничего не забыл и не простил. Шлюха. Все это было сделано с одной-единственной целью.

Злость вспыхнула в ней с такой же обжигающей силой, как до того желание. Мгновенно опомнившись, Нелл вырвалась из рук Исенгрима и, не оборачиваясь, пошла к лестнице, хотя почти физически ощущала его молчаливый гнев. Кое-как дойдя по полутемным коридорам, полным пьяных хохочущих эльфов, до своих покоев, Нелл покрепче заперла обе двери. Предчувствие ее не обмануло, праздник закончился омерзительнее некуда. Добравшись до умывальной, девушка содрала с себя платье, и, наклонившись над ванной, стала выбирать из волос шпильки. Невыплаканные слезы жгли горло так, словно на ужин подавали не изысканные эльфьи яства, а раскаленные угли из камина. Надо же было так глупо попасться на его уловки, поверить в то, что сам Исенгрим Фаоильтиарна может проникнуться к ней — презренной полукровке — добрыми чувствами...

Сосредоточившись на своем занятии, Нелл не сразу обратила внимание на то, что на мраморную поверхность тяжело шлепаются какие-то капли, а потом, присмотревшись, вскрикнула от ужаса — это была ее кровь, почему-то полившаяся из носа. Желудок скрутило от отвращения, руки тотчас оказались выпачканы, как и вывалившаяся из прически прядь волос. Девушка судорожно принялась отмывать алые разводы с пальцев и лица, одновременно пытаясь заткнуть нос полотенцем. Волосы, собранные на затылке, противно оттягивали голову, заставляя ее кружиться вдвое сильнее. В дополнение к прочему, вдруг забарабанили в дверь, выходившую в коридор. Нелл чертыхнулась в измазанное кровью полотенце — видимо, кто-то из перепившихся Aen Seidhe ошибся адресом. На секунду мелькнула пронзившая холодом мысль об Исенгриме, но она тут же отмела ее — он не стал бы стучать так долго, а уже вышиб бы дверь. Полукровка подождала, но назойливый раздражающий стук не прекращался. Пришлось зажать нос и, откинув голову, идти в таком виде в гостиную. Ночной визитер услышал ее шаги и оставил попытки разбить кулаки.

— Кто стучит? — крикнула Нелл в полотенце и, к своему удивлению, услышала встревоженный голос Висегерта, требовавшего немедленно его впустить.

— Что случилось? Уже поздно, я хочу спать! — сердито прокричала она, уткнувшись носом в промокшую махровую ткань.

— Леди Эллиен, что у вас с голосом? Откройте дверь, иначе сломаю замок, — пообещал гость, и девушка, поразмыслив, повернула ключ в скважине. Висегерт быстро вошел и закрыл за собой дверь снова, а потом тряхнул Нелл за плечи так, что у нее из волос вывалились остатки шпилек, и прическа была разобрана без приложения каких-либо усилий с ее стороны.

— Что произошло? Это он вас ударил?

Нелл испугалась — значит, после ее побега веселье не закончилось. Она судорожно соображала, что сказать начальнику стражи и что могло случиться после ее ухода, раз он вломился в ее спальню, преодолев запертую дверь, нежелание хозяйки его впускать и свою собственную неприязнь к полукровкам вообще и к самой Нелл в частности.

— Никто меня не бил, о чем вы говорите, господин Висегерт? — промямлила она, не придумав ничего более вразумительного. Эльф после минуты борьбы отнял полотенце от ее лица и озабоченно осмотрел засыхающие кровавые разводы.

— Вот и все, остановилась. Я долго просидела, наклонив голову, и мне стало нехорошо, но все уже в порядке. Позвольте мне удалиться в умывальную, — проговорила Нелл, отступая на шаг от Висегерта, пугавшего ее своим напряженным взглядом и озадаченным выражением лица.

— А что, собственно, произошло, прошу простить мне мое любопытство?

— Ничего заслуживающего внимания, леди. Я допустил ошибку, судя по всему. Я видел, как вы покинули залу, а потом… — он запнулся и замолчал, что-то обдумывая. — Я решил, что вас расстроил господин Фаоильтиарна, и меня встревожило ваше душевное состояние. Не хочется, чтобы кто-то был огорчен в такой день, леди Эллиен.

— Господин Фаоильтиарна задал мне несколько вопросов о том, как мне понравился праздник, и, к несчастью, во время нашей беседы у меня закружилась голова, так что мне пришлось покинуть залу. Теперь уже все в порядке, — повторила Нелл.

Врать у нее получалось не слишком хорошо, и по выражению лица собеседника она поняла, что он такого же мнения о ее актерских способностях, как и она сама. Тем не менее, расспрашивать дальше Висегерт не стал и, еще раз извинившись, поспешил к выходу. Но, к ужасу Нелл, едва он взялся за дужку ключа, чтобы открыть дверь, с террасы в комнату вошел Исенгрим и остановился на пороге, увидев еще одного гостя. Висегерт, оставив в покое ключ, торопливо произнес несколько слов по-эльфийски, однако ответом ему было молчание. Тогда он, не утруждая себя больше объяснениями, открыл дверь и вышел. Нелл нервно сглотнула и сделала нерешительный шаг назад: ей совершенно не хотелось оставаться наедине с Исенгримом, учитывая обстоятельства. Наконец он нарушил молчание:

— Что у тебя с лицом?

— Я долго сидела, наклонившись, и мне стало нехорошо, — повторила Нелл свои объяснения, кое-как набравшись храбрости.

— Иди и смой это поскорее, — ответил эльф, сделав акцент на слове «это». Она с готовностью выполнила его приказ, поспешно — слишком поспешно — удалившись в умывальную, и хотела было запереть за собой дверь, но Исенгрим последовал за ней и замер, прислонившись к выложенной маленькими каменными плитками стене. Пришлось приводить себя в порядок при нем. Нелл тут же начала дрожать от холода, стоя босыми ногами на каменном полу, да еще и в одной рубашке.

— Не стоило принимать гостей в таком виде, Нелл, — насмешливо прокомментировал Исенгрим. — Или начальник стражи уже привык к тому, что ты не соблюдаешь этикет?

Нелл сердито плеснула себе в лицо водой. И принесло же их обоих так неудачно в одно и то же время, которое — хотя они вряд ли были в курсе — у нормальных живых существ предназначено для сна. Черта с два ей теперь удастся опровергнуть то, что Исенгрим вбил себе в голову, судя по его грязному намеку. Так пусть думает, что хочет. Хуже все равно уже не будет — завтра ее, скорее всего, с позором отошлют к отцу, сопроводив подробным описанием настоящих и выдуманных проступков, так почему бы не повеселиться напоследок? Может, Исенгрим хорошенько рассердится и просто задушит свою несостоявшуюся невестку подушкой… Нелл, подняв голову, преспокойно вытерла лицо чистым полотенцем, которое тоже противно пахло снежными деревцами, и принялась расчесывать волосы. Свидетель ее вечернего умывания, явно ожидавший другой реакции на свои слова, скрестил руки на груди и задумчиво склонил голову, погрузившись в свои мысли. Закончив с волосами, Нелл, которую словно подстегивали разыгравшиеся злые духи, распустила шнурок, стягивавший рубашку, и с довольной улыбкой проследила взглядом за тем, как тонкая промокшая ткань соскользнула на пол, оставив хозяйку в первозданном виде. Исенгрим, явно шокированный ее выходкой, выругался сквозь зубы. Девушка, повернувшись, прошлепала мимо него в спальню, с досадой отметив, что единственный зритель представления прикрыл глаза ладонью, и забралась в кровать, испуганная собственной отчаянной глупостью. Исенгрим, видимо, отойдя от оторопи, вышел из умывальной и остановился у изножья кровати.

— Завтра… — начал было он, но Нелл, не глядя на него, перебила:

— Завтра вы отправите меня к отцу, объяснив ему, что я сослана за недостойное поведение. Причем отправите по частям. Только вам надо определиться, какие части в первую очередь. Или лучше продадите в публичный дом для матросов из южных морей. Тоже по частям. Или…

— Ты что, мухоморов объелась? — прошипел Исенгрим.

— Нет, переборщила с вином, пока шаталась по замку с Таиреном. Он изрядный зануда, не то, что вы и господин Висегерт. Не желаете ли еще потанцевать?

Исенгрим надолго замолчал, задумавшись о чем-то, и, наконец, ответил:

— Не знаю, что тобой двигало сегодня — безумие или бесстыдство, но завтра ты сполна расплатишься за свои выходки.

С этими словами он покинул ее покои так же, как до этого Висегерт, а Нелл, упав на подушки, расхохоталась. Не будет она ждать его «завтра»

Выбраться из замка оказалось несложно, никто не обратил внимания на тень, промелькнувшую по террасе и растаявшую в саду. Нелл сама толком не знала, куда идет и зачем, и не собиралась задумываться. Злость кипела в ее жилах, заставляя кровь бурлить, а разум плавиться, в сотый раз перебирая все горести, которые она успела испытать в треклятом Рантрайте. Пусть замок провалится в мертвое царство вместе со своими обитателями. Нелл клялась себе, что больше не перешагнет порога этой дыры ни за что на свете, потому что нечего грязной полукровке делать среди господ эльфов. Пусть дальше наслаждаются самолюбованием и плясками на дурацких праздниках. Исенгриму она всем сердцем желала оказаться в самой глубокой адской дыре и желательно вверх ногами. Как же он сумел ее обмануть, заставить поверить в возможность добрых отношений между ними? Нелл чувствовала себя преданной и оплеванной — по заслугам, конечно, нечего доверять тому, кто по определению должен тебя ненавидеть. А ведь еще пару часов назад она была полностью в его власти: прикажи ей эльф забраться на донжон и прыгнуть оттуда вниз головой, побежала бы прыгать, даже не дослушав, зачем ему это понадобилось. Самым обидным Нелл казалось даже не то, что Исенгрим снова продемонстрировал ей свое истинное отношение, а то, что она после этого чувствовала себя так, будто ее, как котенка, подобрали, пригрели, а потом пинком вышвырнули вон из дома.

Пока Нелл, поскальзываясь на обледеневшей тропинке, петляла среди деревьев и поднималась на холм, откуда недавно наблюдала за закатом, ее грело сердитое оживление. Но, оказавшись на краю пологого спуска и вглядевшись в черную, глубокую пропасть, в которую превратилась равнина, она резко, как будто ударили в грудь, ощутила окружающий холод и свое одиночество. Исенгрим теперь волен творить все, что ему угодно, чтобы сделать ее жизнь невыносимой, и, разумеется, постарается на славу. Никто ей не поможет, да что там говорить о помощи — даже возможности оправдаться не дадут. Стоит отцу услышать что-нибудь вроде «подозревается в порочащих связях», и Нелл до конца дней запрут на чердаке родного замка, чтобы не позорила честь семьи. А вдруг на белый свет вылезут подробности вроде «набросилась с поцелуями на почти умирающего» или «нарочно разгуливала голой перед носом у самого правителя Западного края»? Тогда заключение на чердаке вполне может смениться тюрьмой для кающихся грешниц, о которой испуганно шептались служанки. Но что, если узилище для развратниц — не самое худшее, что может ее ожидать? Нелл припомнила истории о муравейниках и кленовом сиропе, побоях, не оставлявших синяков, но доводивших до помешательства, и прочие малоприятные вещи, заполнявшие трактаты о белках, на каждой странице которых имя Исенгрима упоминалось не менее пяти раз. Что вообще заставило ее остаться с Эрименом после того, как она узнала, кто его родитель, а потом еще и начать злить этого самого родителя? Притяжение она почувствовала! Какое притяжение можно чувствовать к монстру?

Тьма, окутавшая спящий лес, ворвалась к ней в грудь, наполняя легкие, сминая желудок, больно сдавливая сердце, путая мысли. Мрак, из которого не было выхода. Ловушка. Повсюду теперь ждала смерть в той или иной форме: в родном замке, в покоях, в которых она жила в Рантрайте, за стеной крепости на холодном ветру — повсюду. Застряв между черным небом и черным провалом равнины, Нелл плакала от отчаяния и безысходности, впервые по-настоящему ощутив страх за свою жизнь. Убегая из замка, она мечтала потеряться в полях и уснуть, не заметив, что умирает, но холод пробрал ее до костей раньше, чем она отошла от своего временного жилища дальше, чем на милю. Нелл вцепилась руками в волосы, проклиная свою неудачную судьбу. Какая глупость — вообразить, что она способна на какой-то значимый поступок вроде гордого ухода! Надо успеть униженно приползти назад, пока ее отсутствие не заметили. Девушка кое-как встала на ноги и побрела к замку, наталкиваясь в темноте на непонятно откуда взявшиеся пни и колючие ветки. Но злоключения ее не закончились. Когда она спустилась в низину за холмом, на тропинке перед ней вдруг бесшумно вырос силуэт в темном плаще. Нелл резко вдохнула ледяной воздух, ощутив, как в груди испуганно подпрыгнуло сердце. Вот и конец — судя по росту, перед ней явно не эльф, а порядочному человеку здесь в такой час делать нечего. Фигура обратилась к ней мужским голосом:

— Прошу простить мне эффектное появление, Нелл.

— От… Откуда вы меня знаете?

— Не говори, горло разболится. Неразумно плакать на таком холоде, да еще и тогда, когда у остроухих праздник. Или ты расстроена, что тебя не пригласили? — насмешливо поинтересовался мужчина. Голос у него был хрипловатый и абсолютно лишенный мелодичных эльфийских нот. Откуда он взялся в такой час на охраняемой стражами земле? Мужчина продолжал:

— Гадаешь, кто я, да? Идем, погреешься у костра, а потом озвучишь свои версии.

Он протянул руку, и Нелл, поразмыслив, приняла ее и последовала за своим провожатым. Кричать сейчас бесполезно: если это разбойник, ей тут же перережут глотку. Надо подождать патруля, который должен был, судя по всему, появиться примерно через час. Если ей удастся прожить столько времени. К удивлению Нелл, незнакомец, тащивший ее за собой по сугробам, расхохотался.

— Что вас так развеселило?

— Ты трясешься, как заяц, Нелл. Не бойся, я не собираюсь ни убивать тебя, ни грабить, ни насиловать, мы просто поговорим.

— Вы не собираетесь — а другие? — осторожно уточнила Нелл.

— Какие другие? Тебя меня недостаточно?

— Вы один здесь в лесу, в такой час?

— Ага. Люблю одиночество.

— Я тоже, — пробормотала Нелл, и мужчина, как ей показалось, усмехнулся.

Через минуту она различила среди черных силуэтов деревьев отсветы пламени. Костер был разведен на небольшой утоптанной — точно не одним человеком — поляне, возле кострища лежало большое корявое бревно, а на огне дымил котелок, распространяя аппетитный запах супа. Никого, кроме своего спутника, Нелл не увидела, и села на бревно, наклонившись к огню. Мужчина одобрительно хмыкнул и подал ей серый эльфийский плащ, какие носили дворцовые жители, приближенные к Исенгриму. Нелл закуталась и, чуть не мурлыча от удовольствия, стала греться у костра.

— Сильно замерзла? — поинтересовался незнакомец, скидывая с головы капюшон. Это был человек лет тридцати на вид, светловолосый и светлоглазый. Внешность его, довольно привлекательная, показалась Нелл странной. Что-то было в нем не так. То ли необычное, слишком настороженное выражение больших глаз, то ли чересчур выдающиеся скулы, то ли уши… Маленькие человеческие уши со слегка неровными краями. Мужчина, следивший за выражением ее лица, улыбнулся, показывая кривые мелкие зубы:

— Догадалась? Я полукровка, как и ты, мое сокровище.

— Я не ваше сокровище, — отрезала Нелл и, перестав от страха соображать, что делает, указала на котелок:

— Дайте поесть.

Вот и первая встреча с соплеменником. Встреча в ночном лесу с преследуемым всеми властями полусумасшедшим монстром, который может перерезать тебе глотку в любую секунду, потому что ему не понравилось, как ты дышишь. Определенно, везение сегодня было не на стороне Нелл. Однако ее дерзость оказалась кстати: мужчина расхохотался и налил суп в походную выщербленную чашку:

— Прости, что сам не предложил. Ты ведь, как говорят, трахаешься с Исенгримом, я думал, тебя хорошо кормят.

— Я плоха в постели, поэтому постоянно голодаю, — ответила Нелл, которой понравилась его прямота, и сделала глоток обжигающего варева. Отрицать сплетни, докатившиеся, как оказалось, даже до лесных полян, она сочла неразумным и опасным. Собеседник рассмеялся было, но вдруг посерьезнел:

— Я поначалу, уж не взыщи, возмущался твоим образом жизни, но позже узнал, что тебе достается от Волка, и переменил свое мнение. Ты из-за него плакала?

— Да, — ответила Нелл, не видя причин скрывать истину, — я не хотела возвращаться в замок, потому что он накажет меня за то, до чего сам же и довел. Но больше мне идти некуда.

— Я знаю. Я хотел помочь тебе еще тогда, когда мы придумали твой брак с умершим дурачком из-за болота.

Нелл едва не подавилась супом. Помочь? Так это дело рук полукровок? Но с чем он собрался ей помогать? И кто он вообще такой?

— Ты гадаешь, кто я и почему заинтересован в твоей судьбе, Нелл?

— А сами как думаете?

— Я размышляю над тем, можно ли тебе доверять.

— Чем я могу повредить вам?

— Ну, например, расскажешь любовнику о нашей встрече.

— Чтобы он содрал с меня живьем кожу и скормил свиньям, как, говорят, он любит делать? — поинтересовалась Нелл, которой только сейчас пришло в голову, что милые беседы с другим полукровкой за чашкой супа эльфы вполне могут приравнять к государственной измене.

— Да, тебе нет причин доверять этому ублюдку, — проговорил мужчина, и его лицо исказилось так, что Нелл про себя подтвердила вывод о безумии бродячих полукровок. Он приблизился и сел на корточки, глядя ей в лицо:

— Я Брайан.

— И? — уточнила Нелл. Брайан рассмеялся, и у нее немного отлегло от сердца.

— Ну и ну. Неужели ты не слышала о чудовищном вожаке полукровок, неуловимом и наводящем ужас на все королевство?

— Простите, я не читаю летучих листков, — попыталась вывернуться Нелл, чем еще сильнее его развеселила.

— Ты удивительна, Нелл, как, впрочем, каждый из нас, тех, кого они называют выродками. Я стараюсь помогать всем, кто, подобно тебе, оказался в беде.

— Вы знали, что я приду?

— Конечно, нет, я же не ясновидящий, — забавно фыркнул Брайан. — Я здесь по делу, встречаюсь с одним другом. Он обещал мне принести кусок эльфьего пирога с морожеными сливами. Любишь? Нет? Ну и зря. Так вот, я услышал твой плач и решил поговорить. Я и прежде думал познакомиться, но ты не доехала до болот, а отправилась с этим щенком сюда, где он уступил тебя папаше.

— И чего вы захотите за свою помощь? — поспешила перебить Нелл. — Кстати, в чем она будет выражаться?

— Какой неожиданно деловой подход для женщины. Я ничего не прошу у тебя, Нелл, кроме доверия. Мы должны помогать друг другу. А чем я могу тебе помочь?

— Заберите меня из замка, Брайан, — выдохнула Нелл и сама испугалась того, что сказала, но, поразмыслив, успокоилась и снова отхлебнула глоток уже остывшего супа. Хуже ей вряд ли станет, так почему бы не положиться на милость судьбы в последний раз? Брайан помолчал еще минуту, что-то обдумывая, потом ответил:

— Я не смогу сейчас этого сделать, но ты уйдешь со мной, как только будет готово жилище в горах для тебя и других наших женщин.

— Других женщин?

— Ну да, среди нас их довольно много, и им тяжело вдвойне переносить тяготы гонений. О нас выдумывают страшные вещи — ты ведь и сама не раз их слышала, поэтому мы с трудом добываем даже необходимое. Но я тебя не оставлю, поверь.

— Ваша помощь может опоздать. Я ведь не просто так сбежала из замка.

— Ничего этот ублюдок тебе не сделает. Он связан по рукам и ногам — король подвесит его за яйца, если с твоей головы упадет хоть один волосок. Он заинтересован в том, чтоб ты была жива и невредима. Максимум — немного побоев, но тебе ведь не привыкать, судя по распухшему носу.

— Откуда вам известно, что он боится мне вредить?

— Пораскинь мозгами, ты ведь умная. Если б он не боялся, ты бы уже давно была рассыпана в виде мелких кусочков в лесу где-нибудь на пространстве от Эпоны до тракта, — изрек Брайан, снова жутковато расхохотавшись.

— А если он решит рассказать моему отцу, что я запятнала свою честь?

— Зачем бы ему самому портить себе жизнь? Даже если ты понесешь наказание, незаслуженное, как по мне, его репутация тоже окажется подпорчена. Над ним и твоим женишком будут хохотать до скончания века. Ну и поставок тканей и железа по крайне выгодной им цене они тоже лишатся — ты разве не знаешь, какие соглашения заключены между этой псиной и твоим отцом?

— Нет… — пробормотала Нелл, осмысливая услышанное, и вскоре почувствовала, как расслабляются плечи и становится легче дышать. — Как ни странно, вы меня успокоили, Брайан.

— Это я умею. А теперь позволь мне проводить тебя назад в замок, пока твое отсутствие не обнаружили. Исенгрим сегодня пьянствует в казармах со своими дружками и до обеда не проспится, но кто знает, что взбредет ему в голову.

— Я не хочу.

— Наберись сил, Нелл, они тебе понадобятся. Ты умна и сильна, как и все мы, и ты выдержишь. А если станет совсем плохо, приходи на то место, откуда в тот раз смотрела на закат — да, я и об этом знаю, и я постараюсь помочь хоть чем-то. И еще, Нелл. Надеюсь, ты больше не будешь помогать ему переводить наши письма? Нет, не пугайся. Это простая просьба.

— Я выполню ее, если выполнишь мою, — ответила Нелл. Брайан кивнул, и она сказала вслух бредовую мысль, крутившуюся у нее в горящей от перенапряжения голове:

— Поцелуй меня.

Брайан явно удивился, но тут же взял себя в руки и, притянув ее ближе, прижался сухими, потрескавшимися губами к ее рту. Нелл горячо ответила на поцелуй, уверенная почему-то, что он будет последним в ее жизни. Но если уж катиться под откос, то с музыкой. Она шагнула назад, прислоняясь спиной к облепленному снегом стволу дерева, и опустила руку, касаясь пряжки на ремне Брайана, однако тот отстранил ее.

— Брезгуешь спать с эльфьей шлюхой? — прошипела Нелл, почему-то мгновенно взбесившись.

— Не глупи. Я хочу тебя, ты же чувствуешь. Просто при такой температуре у нас моментально отмерзнут задницы.

Они оба расхохотались, прижавшись друг к другу. Потом Брайан, приказав не шуметь, взял ее за руку и провел через сугробы к какой-то еле заметной низкой дверце в крепостной стене.

— Я сейчас открою, и тебе надо будет пройти метров пять, нагнувшись. Не бойся шума, он доносится с кухни. Ты выйдешь позади хозяйственных помещений. Если кто увидит, соври, что проголодалась. Стражники часто ходят этим путем, никто не удивится.

Нелл кивнула, кое-как расслышав его шепот. Брайан поцеловал ее в щеку на прощание, сдернул с ее плеч свой плащ и втолкнул в темный тоннель, в потолке которого было несколько отверстий, пропускавших тусклый полусвет. Дверца позади тихо закрылась, и Нелл, слишком уставшая, чтобы пугаться, побрела вперед, держась за холодные влажные стены и стараясь не шуметь. В конце туннеля она нащупала снятую с петель решетку, прислоненную к его верхнему краю. Аккуратно пробравшись под железными прутьями, Нелл вышла в знакомый коридор: она проходила через него, когда шла к портному. Стащив в кухне кусок сливового пирога, она без приключений добралась до своей спальни: стражи возле ее покоев уже сменились и не обратили внимание на то, что она второй раз вернулась к себе через замковую галерею. Пирог оказался несладким, в отличие от сна, в который Нелл провалилась, едва коснувшись головой подушки.

На следующее утро она проснулась так поздно, что солнце уже стояло высоко в небе, и присела в кровати, судорожно пытаясь понять, почему ее никто не разбудил. Время завтрака, на который Нелл не явилась, миновало примерно три часа назад. Однако, припомнив вчерашние события, она взялась за виски, в которых вдруг закололо, и без сил повалилась обратно на подушку. Чего ей ждать теперь от, без сомнения, взбешенного до крайней степени Исенгрима, мог подсказать разве что хрустальный шар в шатре ярмарочной предсказательницы. Решив, что надо встретить свой конец — каким бы он не оказался — в достойном виде, Нелл привела себя в порядок и села за стол, попытавшись сосредоточиться на страницах книги, которую взяла в библиотеке месяц назад и не дочитала даже до середины из-за отсутствия свободного времени.

Прошло еще несколько часов, солнце, выкатившись под самое дно небесной чаши, стало сползать к закату, а у Нелл не было иных посетителей, кроме мучительного голода — к обеду ее тоже не позвали, да и на ужин, судя по всему, надеяться не стоило. Она мрачно усмехнулась — а что, если ее решили запереть в покоях и уморить голодом? Впрочем, проверив обе двери, девушка убедилась, что замки без затруднений открываются, и ничто не препятствует свободному передвижению. Вернувшись за стол, она переключилась на мысли о Брайане. Может, сбежать прямо сейчас и умолить его забрать ее с собой? Но как ей, изнеженной жизнью в тепле и уюте, выдержать тяготы скитаний по лесам и болотам и постоянные опасности? Или надо срочно искать Исенгрима и сознаваться ему, чем закончился вчерашний визит в лес? А что, если он вообразит, что Нелл шпионка, и без лишних разговоров отправит в темницы? Хранить молчание о случившемся и о том, что полукровки знают, как попасть в крепость, она тоже боялась, понимая, что в таком случае становится их пособницей. Девушка поднялась со стула и нерешительно направилась к двери, но, застонав, уселась прямо на пол и сжала голову руками. Если выдать Брайана, его поймают и казнят, и некому будет спасать ее от Исенгрима. А если не выдать, то бандиты могут навредить жителям замка, — только непонятно, почему до сих пор не навредили, если верить слухам об их пристрастии к убийствам и грабежам.

Свет, лившийся из запотевшего окна, превратился в закатную сиреневую полутень, мягким облаком ложившуюся на светлые стены и на сероватую древесину мебели. Пушистые клочья мрака кружили в углах. Нелл подбросила дров в ненасытную пасть камина и протянула озябшие руки к огню, который выплеснулся на стены прихотливыми извивами. Сколько она ни мучила свой разум поисками самого верного решения, ни одно из них не гарантировало ее собственной безопасности. Любой выбор должен был причинить кому-то вред, бездействие делало ее преступницей, а за государственную измену полагалась смертная казнь без всякой надежды на снисхождение. Нелл остановилась было на том, чтобы молчать о встрече с Брайаном, предоставив начальнику стражи разбираться с его визитами, но тут ей пришло в голову, что Брайан сам запросто мог ее выдать, если ему что-то не понравится. Или просто чтобы позлить Исенгрима. Откуда она могла знать цену его обещаниям? Да и стоило ли им верить: вдруг полуэльф хотел с какой-нибудь целью использовать ее? Нелл сильно напугало признание Брайана в том, что он зачем-то организовал спектакль с ее первым браком. Кто мог предугадать следующий шаг бандита?

Почувствовав себя совершенно разбитой, Нелл поднесла ладонь ко лбу и обнаружила, что он слишком горячий. Неужели простудилась? Кое-как поднявшись с пола, она повернула было в спальню, чтобы спрятаться от своих мыслей под теплым одеялом, но тут дверь, выходившая на террасу, резко отворилась. Девушка подпрыгнула от страха, и в камине заколыхалось пламя, по-видимому, потревоженное порывом ветра, влетевшим в гостиную вместе с Исенгримом. Нелл невольно сделала пару шагов назад, беспокойно оглядываясь по сторонам. В голове пронеслась тысяча несвязных мыслей относительно цели его визита, и все нерадостные, тем более с учетом мрачного выражения лица вошедшего. Он неодобрительно оглядел полукровку, потом молча указал ей на стул, и Нелл, подавив желание выбежать из комнаты, покорно села. Исенгрим отвернулся к камину, словно ее вид наносил ему личное оскорбление, и, выдержав эффектную паузу, заговорил своим обычным высокомерным тоном:

— Я пришел сюда, чтобы обговорить условия твоего дальнейшего пребывания в моем замке. Во-первых, ты покидаешь свои покои только в случае крайней необходимости или по моему указанию, которое тебе передадут. Изучение нашего языка и визиты в библиотеку с сегодняшнего дня прекращены. Есть тоже будешь здесь. Прогулки только в дальнем углу сада, чтобы ты как можно реже попадалась мне на глаза. Во-вторых, уясни следующее хорошенько. Я не запру тебя в темницах и не выгоню с позором только из уважения к твоему отцу и своему сыну. Малейшее нарушение дисциплины или намек на повторение твоих вчерашних подвигов, неповиновение, дерзость — и ты попрощаешься с замком в тот же миг. И последнее: забудь о мысли выйти за моего сына, если до сих пор не забыла. Я запрещаю тебе отвечать на его письма. Ты уедешь домой перед его возвращением, а за оставшееся время убеди отца, что жалеешь о своем необдуманном решении и тоскуешь о доме. Если тебе это не удастся, и ко мне у кого-нибудь возникнут вопросы, я расскажу о настоящих причинах отмены вашей свадьбы.

Нелл очень хотелось спросить, каковы же были эти настоящие причины: надменность эльфа или его ненависть к полукровкам, но она промолчала, решив, что не стоит ухудшать свои и без того печальные обстоятельства. Исенгрим, видимо, ожидавший другой реакции, обернулся и поинтересовался, есть ли у нее вопросы.

— Только один. Как объяснить Эримену, почему я не стану отвечать на его письма и не выйду за него? — промямлила Нелл, с трудом заставив себя открыть рот.

— Я сам дам ему подходящее объяснение, — пообещал эльф и вышел, не прощаясь. Нелл, которую беседа, хоть и была краткой, окончательно лишила сил, заперлась в спальне и свернулась клубком на кровати.

В таком положении Нелл провела следующие три недели, практически не вставая. Лихорадка, хоть и не сильная, не желала прекращаться, а попросить о помощи девушка не могла себя заставить. Тем более, жар не нарастал, и каждый день она надеялась, что утром проснется здоровой — или не проснется вовсе. Первое время Нелл безостановочно размышляла о том, как поступить со своей тайной. Она понимала, что долг обязывал ее все рассказать, но страх перед Исенгримом делал свое дело. Нелл продолжала прятаться под одеялом, каждую минуту ожидая нападения полукровок или прихода стражников, которые уведут ее в темницы. К этим невеселым мыслям вскоре добавились горькие думы о том, что все пережитые в Рантрайте страдания оказались напрасными, и дальнейшая жизнь обещала быть весьма и весьма нелегкой. Нелл сама не заметила, как растеряла свои силы на созерцание воображаемых ужасов. Мало-помалу в ней угасли все чувства, и внутри образовалась серая пустота, глубокая, тихая, постепенно съедавшая казавшиеся безостановочными мысли. Нелл больше не интересовали ни танцы огненных языков в камине, ни далекие горы, засыпанные снегом, ни сад, спящий под пушистым белым покровом, ни Эримен, ни Исенгрим, ни даже собственное будущее.

Из постоянного полусна ее на какое-то время вырывали только периодически нараставший жар и возвращавшаяся вместе с ним ноющая боль в руке — все эльфийские притирания не заставили шрамы уменьшиться и на миллиметр. Нелл безразлично отмечала, что сегодня стало немного лучше или хуже, чем вчера, и снова погружалась в спокойное, тихое небытие, стараясь скорее уснуть и попасть в свои кошмары. Как ни странно, теперь они казались ей убежищем, а привычное гнетущее чувство неясной тревоги и страха после сновидений накрывало, словно тяжелый полог, и защищало от грустной реальности. Погружаясь в сон, Нелл старалась рассмотреть детали помещения, в котором оказывалась, и мало-помалу ей удалось увидеть очертания полок на стенах, низкие широкие скамьи и лежавшие под ними игрушки. Она хорошо их изучила, удивляясь избирательности своей памяти: это был рваный грязный заяц с оборванными изгрызенными ушами, полусдувшийся кожаный мяч и деревянная кукла с грубо намеченным лицом, завернутая в лохмотья. Нелл однажды в минуту прояснения нарисовала их в маленьком толстом альбоме, который ей перед отъездом подарил Эримен, и подолгу рассматривала, чувствуя странное успокоение от созерцания знакомых линий. Теперь ее мир ограничился альбомом и пространством под одеялом, да еще углом между кроватью и тумбой, где копилась пыль, на сосредоточенное рассматривание которой Нелл тратила все остававшееся от сна время. Ей хотелось стать мелкой пылинкой, легкой и прозрачной, чтобы никто никогда не сумел ни запереть ее в покоях, ни найти, ни даже увидеть. В один из дней чья-то рука оставила у нее под одеялом письмо без конверта, пока она спала. Мельком взглянув на подпись, полукровка поняла, что письмо от Брайана, но поддалась своей апатии и нахлынувшему страху и засунула свернутую бумагу в альбом, даже не прочитав послания.

Исенгрим, выслушав очередной доклад служанки, приносившей еду в покои Нелл, с досадой ударил кулаком по столу, и у стены жалобно зазвенели бокалы с недопитым вином. Так не могло больше продолжаться, но что делать с полукровкой, он решить не мог: все варианты казались одинаково проигрышными. После памятного праздничного вечера, столь скандально завершившегося, эльфу пришлось потратить немало усилий, чтобы сдержаться и не отколотить несостоявшуюся невестку. Он толком не мог разобраться, что именно его так взбесило: поведение девицы, странный визит друга в ее покои или собственная пьяная дурость, заставившая пригласить Нелл на танец, проявить недопустимую вольность в обращении с ней, поссориться с Висегертом, не вовремя спросившим, все ли в порядке, а потом еще выдержать спектакль бесстыжей полукровки. С начальником стражи до сих пор не удалось помириться, и это плохо действовало на нервы Исенгрима, привыкшего к постоянной молчаливой поддержке друга. Сын тоже изрядно выводил его из себя, присылая каждую неделю письма с просьбой объяснить, на что обиделась Нелл, переставшая отвечать на его послания. Пришлось врать, что ей что-то там показалось неуместным в одном из писем, и теперь она дуется, несмотря на уговоры утихомириться. Не мог же Исенгрим сознаться, что перестал отдавать ей письма жениха, а потом запретил писать самой. Ко всему прочему и Брандон, с которым приходилось вести постоянную переписку, не давал покоя: каждая присланная им бумага заканчивалась дипломатичными упоминаниями о дочери и пожеланиями скорейшего возвращения ее жениху. Исенгрим, решив, что пора подготавливать почву для отправки Нелл под отчий кров, намекнул, что своенравная девица высказала сомнения относительно правильности своего решения, поэтому стоит дать молодым время и позволить самим определить дату свадьбы. Брандон вежливо согласился и, используя мягкие иносказания, попросил не давить на свое чадо, на что получил уверения в том, что леди оказывается все подобающее уважение.

Меж тем сама леди с каждым днем начинала все больше тревожить Исенгрима. Дело было не в том, что она не вставала с постели и почти не ела. Затянувшийся спектакль бесил эльфа, не понаслышке знавшего, что такое настоящий голод, и потакать девице он не собирался. Вздумала изображать из себя невинную жертву, пусть изображает, пока самой не надоест. Его беспокоило другое — полное исчезновение магии, постоянно перетекавшей между ними до начала комнатного заточения Нелл. Исенгрим уже привык к ощущению приятных теплых волн на коже, проникавших в кровь и заставлявших ее быстрее бежать по телу. В последние месяцы он чувствовал себя как нельзя лучше, словно не занимался решением бесчисленных дурацких проблем и предотвращением межрасовых, экономических и прочих катастроф, а отдыхал в полном уединении где-то в лесных дебрях, где не было ничего, напоминавшего мерзкие людские голоса и физиономии. Однако теперь все вернулось на круги своя, включая головокружения и мучительную бессонницу, и эльф стал искать способ поскорее возобновить приток необходимой ему магии.

Он знал, что ее порождали чувства Нелл, связанные каким-то образом с его персоной. Причем чем сильнее были чувства, тем больше силы вкладывалось в магический обмен — или односторонний поток, идущий от девушки к нему. Чем было обусловлено возникновение всей этой путаницы изначально, Исенгрим уже не слишком интересовался. Может, хижина стояла в каком-нибудь заповедном месте, или в похлебку случайно попала трава с особыми свойствами, или еще что-нибудь колдовское случилось. Магия нелогична и существует по собственным законам, которые трактуются (и нарушаются) в угоду тем, кто ее использует. Так почему бы ему самому не использовать то, что случайно — или не случайно — попало в руки? Надо было только вызвать у девушки всплеск каких-нибудь чувств, получить порцию силы, а что со всем этим делать дальше, покажет время. Конечно, правильнее было бы поскорее вышвырнуть полукровку из своей жизни и жизни сына раз и навсегда, но момент был не самый удачный, поэтому Исенгрим решил не спешить, сочтя, что всегда успеет избавиться от своего магического лекарства. Теперь перед ним встала другая проблема: как вытащить Нелл из-под одеяла и заставить поделиться магией? Поразмыслив какое-то время, Исенгрим решил пойти самым простым и легким путем — хорошенько наорать на затворницу, чтобы пришла в себя.

Нелл он обнаружил на обычном месте: на кровати под одеялом. Она не шевельнулась, хотя он специально громко хлопал дверями. Магия тоже спала. Исенгрим нетерпеливо выдернул девушку из ее импровизированного кокона. Она опять не отреагировала, оставшись лежать, как спящий котенок. Это несколько обескуражило эльфа, но не заставило отступить, и он стал трясти Нелл за плечо, попутно озвучивая обычный набор гадостей про неблагодарную полукровку. Через пару минут его попытки расшевелить неподвижно лежащее тело увенчались небольшим, но все же успехом: Нелл, вывернувшись из его рук, сползла с кровати и села, прижавшись к тумбе у изголовья, безразлично опустив голову и глядя в пол, словно там было нарисовано что-то необычайно интересное. Это окончательно взбесило Исенгрима: он рывком задрал девушке подбородок и замер, впервые задумавшись о том, что, возможно, следовало прийти раньше. Создание, смотревшее мимо него в пустоту, мало напоминало прежнюю полукровку. Кожа побледнела почти до синевы, глаза, в которых погас всякий интерес к окружающему миру, ввалились и придавали лицу неприятное выражение, а все черты болезненно заострились. Исенгрим попытался повернуть ее голову к солнечному свету, падавшему из окна, но она протестующее отстранила его руку холодными влажными пальцами. Зрелище было пугающее и отталкивающее. Исенгрим с досадой отошел подальше, не зная, как теперь выпутываться из проблем с полукровкой, от которой не чувствовалось ни малейшего признака магической энергии, зато явственно ощущался лихорадочный жар, к счастью, не слишком сильный. Внезапно за его спиной раздался не то вздох, не то всхлип. Эльф поспешно обернулся и тут же об этом пожалел: девушка плакала, прикрыв лицо похудевшими руками. Выругавшись, Исенгрим затолкал Нелл обратно в одеяло и, зайдя в умывальную, вытряхнул на пол. Может, спустить ее на пару деньков в подвалы замка, чтобы появилась достойная причина принимать такой скорбный вид? Помедлив еще минуту, он почувствовал, как застоявшийся воздух начинает неприятно давить на грудь, и перешел к решительным мерам.

— С меня довольно этой комедии, Нелл. Сейчас я уйду, а когда вернусь, ты будешь ждать меня здесь чисто вымытая, аккуратно одетая и с нормальным выражением лица.

Полукровка подняла голову, и в ее ввалившихся потускневших глазах вспыхнула такая злоба, что он отшатнулся.

— А если нет? — шепотом спросила она, не отводя горящего яростью взгляда. Исенгрим чуть заметно усмехнулся — так ему нравилось гораздо больше.

— Если нет, я самолично переломаю тебе все пальцы на руках и ногах. И сделаю это медленно.

Нелл снова опустила глаза, а эльф, выйдя из умывальной и громко захлопнув дверь, пошел в башню к лекарю, чтобы предупредить его о предстоявшем визите неприятной пациентки.

В просторной комнате, стены которой были выкрашены белой краской, пахло травяными отварами и железом от инструментов, об отвратительном назначении которых Исенгрим постарался не вспоминать. При одном взгляде на шкафчик с плотно закрытыми дверцами и высокую кровать у окна, накрытую простыней, у него начинал ныть шрам на животе. Он заставил себя перевести взгляд на Нелл, пугливо спрятавшую голову под капюшон плаща, который она наотрез отказалась снимать. Лекарь медленно и с явной неохотой готовился к осмотру. Он происходил из семьи с такой же древней историей, как Исенгрим, и жизнь в изменившемся мире тоже давалась ему нелегко. Тщательно вытерев руки чистым полотенцем, лекарь приблизился к Нелл, скорчившейся на стуле, и неодобрительно оглядел ее, а потом заявил:

— Ну хорошо, говори, что ты с ней сделал.

— При чем здесь я?

— Мы сэкономим время, если ты перестанешь задавать вопросы и расскажешь все, как есть.

— Я ее не трогал. Только запретил ей выходить из комнаты, и она почти месяц провалялась в постели голодная, видимо, решив уморить себя таким способом.

— Так нужно было подсказать ей более действенный и положить конец ее мучениям. Что конкретно тебя заставило ее приволочь ко мне? Выгони ее на свежий воздух и заставь есть, а в кровать натыкай гвоздей, чтоб не валялась там без дела, вот и все.

— Мне не нравятся ее вид. И у нее жар. А еще шрамы на руке, которые постоянно воспалены, и ни одно средство с этим не справляется. По крайней мере, три недели назад они были там.

Лекарь призадумался и бросил на Нелл подозрительный взгляд.

— С изменениями внешности я тебе ничем не помогу. Выпусти ее из комнаты, и все чудесным образом пройдет само по себе, если, конечно, безумие в ней уже не разрослось — тогда, ты сам понимаешь, от нее надо будет избавиться. Впрочем, по-моему, лучше сделать это уже сейчас. Выродки крайне неустойчивы, и потрясение могло оказаться слишком сильным.

Исенгрим не на шутку встревожился: сводить Нелл с ума в его планы никак не входило. Надо же было не учесть слабости рассудка полукровок, о которой он был прекрасно осведомлен, но почему-то не вспоминал, когда речь шла о Нелл. Уж слишком она была непохожа на своих соплеменников. Лекарь, сдернув капюшон с головы девушки, продолжал:

— Что касается шрамов, я осмотрю их, так и быть. Да и надо убедиться, что она не подхватила заразу. Но тебе придется нас оставить наедине. Она не рада твоему присутствию, судя по ее физиономии.

Исенгрим вышел в соседнюю комнату, служившую для ожидания посетителей. Его не оставляли малоприятные мысли о возможных последствиях долгого заключения в четырех стенах для разума Нелл. Если она и вправду свихнулась, и до короля с графом дойдут слухи о том, что этому предшествовало, то самого Исенгрима и весь Западный край ожидают крупные неприятности.

Лекарь, набравшись решимости, заговорил, перейдя на всеобщий язык:

— Нелл, меня зовут Эльвар, и я, как ты уже догадалась, лекарь. Мне нужно убедиться, что с тобой все в порядке. Ты хочешь сказать мне что-нибудь?

Нелл промолчала, глядя в окно, за которым колыхались засохшие стебли хмеля, оплетавшего замковую стену до самой крыши.

— Ладно, раз сказать нечего, я тебя осмотрю.

Едва он сделал шаг, девушка соскочила со стула и отошла к двери. Лекарь подумал, что поспешил с решением выпроводить из комнаты Исенгрима: пациентка мало походила на разумное существо.

— Послушай, Нелл, мне и самому не нравится эта ситуация. У нас с тобой два выхода: я взгляну на твои шрамы и посчитаю пульс, и ты пойдешь отсюда туда, куда хочешь. Или могу позвать Исенгрима, чтобы подержал тебя, пока я делаю свое дело.

Нелл заметно напряглась, и в ее глазах загорелся сердитый огонек:

— Меня желает осмотреть сам прославленный Эльвар из Рантрайта?

Голос у нее был тихий и охрипший от долгого молчания, но речь оказалась вполне разборчива. Эльвар выдохнул: по крайней мере, она понимает, что ей говорят.

— Не желаю. Мне за это платят, и я выполняю свою работу. Покажи мне руку, и разойдемся.

— Нет.

— Почему?

— Оставьте меня здесь и запретите ему приходить, — прошептала Нелл, кивнув на дверь. По ее телу пробежала дрожь, не понравившаяся лекарю до крайности. Можно было спрятать ее в башне на какое-то время, чтобы пришла в себя, но, поразмыслив, он счел, что не за чем вмешиваться в дела правителя.

— Я не стану этого делать.

— Помогите мне, — прошептала девушка, с отчаяния схватив эльфа за руку, которую тот аккуратно, но быстро отнял. — Я очень его боюсь.

— Покажи руку, полукровка. У меня много дел, — строго проговорил Эльвар, которого начала мучить совесть.

Нелл, глубоко вздохнув, завернула рукав темного домашнего платья, обнажив руку до локтя. Эльвар не поверил своим глазам. Несколько минут он вглядывался в красные бугорки, потом поднял взгляд на лицо существа, стоявшего перед ним. Это невозможно. Нет. Она не могла оттуда выбраться спустя столько лет.

— Нелл, откуда у тебя эти отметины?

Она повторила историю о сапожнике, которую рассказывала уже пару сотен раз. Эльвар удивил ее тем, что стал расспрашивать о подробностях: где была лавка, какие были гвозди, помнит ли что-нибудь сама Нелл. Она ничего не помнила.

— Скажи мне еще, а где ты родилась? У тебя странный акцент.

— В земле Нетревейт у истоков Эпоны. Но мы прожили там совсем недолго, — ответила девушка, сама не понимая, почему вообще разговаривает с бессердечным лекарем, отказавшим ей в помощи, о такой ерунде. Видимо, долгое одиночество сделало ее еще более жалкой, чем она была до приезда в Рантрайт. Лекарь, вздохнув, махнул рукой:

— Я закончил. Иди к Исенгриму.

Она медленно, словно готова была вот-вот потерять равновесие, покинула комнату. Эльвар бездумно уставился в окно. Его чувства впервые за последнюю сотню лет оказались в полном смятении. Удивление, шок, ужас — не находилось подходящих слов, чтобы описать то, что он испытывал. Она сильно изменилась с тех пор, как лекарь видел ее в последний — как он долгие годы думал, — раз, и он не узнал бы ее, если б не увидел следы на руке и застоявшийся, неизбывный страх в глазах. Хотелось засунуть голову под струю воды и простоять так пару часов, но оставалось еще одно неприятное дело: соврать что-нибудь Исенгриму, который, судя по звуку шагов за дверью, окончательно потерял терпение.

— Ну, что? Она свихнулась или нет?

— Сложно сказать.

— То есть как это? Она либо сумасшедшая, либо нет, что тут сложного?

— Так сам определи, зачем тебе я в таком случае?

Исенгрим помолчал, взвешивая услышанное, потом глубоко вздохнул и заговорил спокойнее:

— Я прошу прощения за резкость, Эльвар. Но я встревожен. Ситуация складывается опасная для всех нас.

— Тебе надо было думать об этом раньше. Ты ведь знаешь, связь между человеческой и эльфийской частями сущности у них очень нестабильная, и любое потрясение может нарушить баланс. Твоей полукровке повезло. У нее элементы, составляющие душу, распределились более равномерно, чем у других. Я думаю, что жизнь в спокойной обстановке и лечение успокаивающими травами приведут в баланс то, что теперь нарушено, но в это время ничто не должно ее тревожить. Проследи за этим, если она нужна тебе в здравом уме.

— А что с рукой?

— Ах, это. Она, похоже, постоянно спит на левом боку, поэтому процесс, обострившийся из-за переохлаждения и какой-то травмы, никак не может завершиться.

— И всего-то? А я начал думать, что внутри могли остаться частицы металла.

— Нет, не стоит беспокоиться.

Исенгрим кивнул и пошел было к выходу, дернув за руку Нелл, чтобы шла следом, но Эльвар, собравшись с духом, окликнул:

— Тебе следует знать еще кое-что.

— Да?

— Держись от нее подальше. Не разговаривай, не приближайся без необходимости и отошли как можно скорее, лучше сразу после того, как покинешь мою башню.

Исенгрим вгляделся в лицо лекаря, сразу задумавшись о магии:

— В чем дело? Это связано с лихорадкой?

— Нет, жар у нее от голода. Просто твое присутствие не идет полукровке на пользу, а ее жизнь здесь портит твою репутацию.

— Эльвар, если тебе есть, что сказать, я готов выслушать.

— Я все сказал. Задумайся о моих словах — твое присутствие опасно для ее рассудка.

Исенгрим, разумеется, ни о чем задумываться не пожелал. Он собрался влить в источник своих неприятностей побольше успокоительных трав, а потом заставить выдавать требуемую магическую энергию, не доводя ситуацию до опасных крайностей. Безупречность плана портило только одно — сама Нелл, которая скорчилась в кресле, снова неотрывно глядя в пол. Исенгрим, окончательно потерявший терпение, ушел в свою спальню, где принялся смешивать в тяжелом серебряном кубке настойки, спрятанные в неприметном шкафчике, висевшем в темном углу. За годы войны он научился неплохо разбираться в медицине, особенно в тех ее областях, которые касались быстрого врачевания ран подручными средствами и успокоения расстроенных нервов. Успокоительные сослужили добрую службу ему самому после того, как он очнулся в походном лазарете с дырой в щеке и впервые увидел свое отражение в боку начищенного котелка. Поэтому Исенгрим, выбросив из головы указания лекаря, уверенно плескал в кубок двойные порции самых сильнодействующих средств. Нелл, к его удивлению, покорно выпила содержимое поданного ей кубка, хотя вкусовые качества снадобья оставляли желать лучшего. В отличие от силы воздействия. Через несколько минут полукровка уже спала, подсунув ладонь под бледную щеку. Исенгрим, подбросив дров в камин, отправился по своим делам, попутно размышляя о том, каким способом заставить ее есть. Он не чувствовал ни жалости, ни чего-то похожего на угрызения совести — только желание поскорее достичь своей цели.

Выздоровление полукровки шло раздражающе медленно, невзирая на все принятые Исенгримом меры. Эльфа изрядно утомляли некстати свалившиеся на его голову обязанности, которые он не желал никому передоверять, чтобы иметь возможность постоянно наблюдать за изменением состояния Нелл. Приходилось ежедневно выкраивать время для посещений покоев девушки, следить, чтобы она ела и пила настойки, а не выплескивала все в дырку в полу умывальной, носить книжки из библиотеки, будить по ночам, когда ей снились непрекращающиеся кошмары. Сам Исенгрим толком не спал уже почти месяц, что начало заметно сказываться на его и без того дурном самочувствии. И все силы пока тратились впустую: Нелл почти не реагировала на происходящее вокруг, за исключением редких моментов, когда Исенгриму удавалось ее разозлить. Достижение конечной цели — ровного беспрерывного потока магии — маячило миражом где-то далеко в туманном будущем.

За окном все ярче сияло солнце, заставляя верхний слой снега расплавляться и крошиться в хрупкие ледяные кристаллы, замысловато переплетавшиеся между собой. Небо, обретая прежнюю глубину, окрасилось в насыщенно-ультрамариновый, так что на него стало больно смотреть. Ветры, прилетавшие с гор и бесчинствовавшие в саду и на крыше замка, несли на своих тяжелых прозрачных крыльях запах воды, напоминая о близкой весне. Мир понемногу оживал, отогреваясь, наполняясь громкими нестройными голосами, скрипом колес, хлопаньем дверей, бесчисленными оттенками запахов. И только в спальне Нелл время словно застыло, повиснув под потолком невидимым, но противно давящим покровом. Исенгрим уже начал думать, что пережитое заточение под одеялом и вправду не прошло даром для рассудка полукровки, которая теперь годилась разве что на роль статуи скорбящей некрасивой нимфы в саду. Однако, когда он почти отчаялся привести девушку в чувство, случайно нашлось средство, исцелившее ее быстрее и вернее, чем все смешанные им в потемневшем серебряном кубке вытяжки и отвары.

Чудодейственным средством оказалась игра в кости, строго-настрого запрещенная во всем Западном крае и оттого пользовавшаяся бешеной популярностью. В один из холодных ветреных вечеров Исенгрим, час пронаблюдавший за своей пациенткой, неподвижно сидевшей в кресле и безучастно смотревшей на ковер, понял, что скоро сам свихнется, если не нарушит заведенный полукровкой обычай проводить свободное время. Ему захотелось сбежать из мрачной громады замка и затеряться среди прилепившихся к крепостной стене улочек. Туда, где хохотали пьяные воины, вываливавшиеся из расшатанных дверей многочисленных таверн, где вспыхивали драки по ничтожному поводу, собиравшие в кучу местных удальцов, где гремела нестройная музыка, и можно было на время забыть обо всем, кроме себя самого. Насилу согнав Нелл с кресла, Исенгрим заставил ее надеть плащ и сапоги и потащил за собой по террасе в сад, а оттуда по обледеневшей дорожке в пристройку, где жили командиры. Оставив ее в тени у крепостной стены, он ушел будить Висегерта, недавно закончившего суточное дежурство, и вскоре троица, из которой только один Исенгрим пребывал в добром расположении духа, отправилась в дорогую подпольную таверну, спрятанную между благопристойными купеческими лавками.

— Ты уверен, что твоя идея… Как бы помягче выразиться? — подавляя очередной зевок, поинтересовался Висегерт, когда они остановились передохнуть, кое-как дотащив до наглухо закрытых дверей заведения поминутно поскальзывавшуюся Нелл.

— Что моя идея замечательна и своевременна? — ответил Исенгрим, опуская пониже капюшон.

— Нет, что она не совсем безумна. Когда ты успел снова начать играть в кости?

— Сегодня.

— Может, еще и фисштеха достанем, как в старые добрые времена?

— А ты что же, знаешь где?

— Нет, но если узнаю, всенепременно доложу, — усмехнулся Висегерт.

— Уж будь так любезен. А то я лет десять назад подписывал закон, по которому за фисштех полагается награда — путешествие в соляные копи, — безмятежно ответил Исенгрим, постучав кулаком в дверь.

Следующие полчаса пришлось потратить на то, чтобы убедить прибежавшего откуда-то хозяина и перепуганных завсегдатаев, что господин Фаоильтиарна и начальник его стажи остались в замке, а два праздношатающихся эльфа в сопровождении молчаливой бледной девицы, кутавшейся в плащ, никак не побеспокоят других гостей.

— У нас добропорядочное заведение, — нервно бормотал держатель притона, провожая их к изрезанному, но еще крепкому столу, спрятанному в углу за вышитой красной ширмой.

Нелл задумчиво оглядывала кабатчика из-под капюшона. Это был плотный бородатый мужчина с черными волосами и черными глазами, пару десятков лет отслуживший в королевских приграничных войсках, судя по осанке. Моментально почувствовав взгляд полукровки, он сейчас же переключился на нее, начав делать цветистые комплименты прекрасной леди, хотя леди была с ног до головы завернута в плотную ткань плаща и на все его излияния отвечала одинаково — мертвым молчанием. Исенгрим, вдоволь посмеявшись про себя над стараниями незадачливого певца женской красоты и грации, прервал поток его речей, попросив самого крепкого вина для всей троицы и игнорируя попытки предложить леди чего-нибудь поизысканней. По другую сторону ширмы меж тем снова послышались пока еще несмелые голоса, и кости загремели о деревянные доски. Мало-помалу в таверну вернулось угасшее было оживление. Вспыхивали взрывы мелодичного эльфийского хохота, слышались забористые ругательства проигравших и прочувственные похвалы зрителей, мечтавших о дармовой выпивке, в адрес тех, кому улыбнулась удача. Игра шла чинно и благопристойно. Драки здесь были не приняты, обман наказывался немедленно и по всей строгости, так что Исенгрим даже начал скучать. Тут подали вино и принесли все, необходимое для игры.

— Ну что, друг, моя ставка первая? — с неприкрытым энтузиазмом поинтересовался окончательно проснувшийся Висегерт. Исенгрим покачал головой и пододвинул кости Нелл.

— Давай. Как играть, знаешь?

Девушка осталась безмолвной и неподвижной, но он твердо решил не сдаваться:

— Ну что молчишь? Боишься проиграть мне, так и скажи.

Нелл снова ничего не ответила. Исенгрим, заметив, что она слегка прикусила губы, видимо, не зная, как реагировать на провокацию, продолжал:

— Впрочем, кого я притащил в игорный притон? Вряд ли юная леди вообще слышала о таких местах. Плюс я бы на ее месте тоже не стал играть, с ее-то везением…

— У меня нет денег, — сердито проговорила Нелл. Нарушать молчание в ее планы не входило, но насмешливый тон эльфа задел за живое, а непривычная обстановка изрядно взбудоражила расстроенные нервы, заставив сердце быстрее и сильнее биться в груди.

— Нет денег, ставь что-нибудь другое, — не сдавался Исенгрим. Нелл сдернула с головы капюшон и несколько секунд смотрела в глаза эльфа, пытавшегося сохранить безразличный вид, потом сняла с пальца кольцо, подаренное Эрименом, — единственное украшение, которое носила постоянно, — и швырнула его на стол.

— Ставка принята, — усмехнулся Исенгрим.

В таверне они проторчали почти до рассвета. Нелл позорно проигрывала, но сдаваться упорно не желала. В карманах Исенгрима почти сразу исчезли кольцо и дорогая заколка с аметистом, потом шелковый шейный платок — впрочем, он почти сразу вернул его назад, испугавшись, что полукровка простудится, — а дальше они пошли по списку украшений, хранившихся в ее покоях в резной шкатулке. Висегерт, предоставленный самому себе, молча наблюдал за происходящим, потягивая крепчайшее местное вино и улыбаясь своим мыслям. Девушка явно оживилась: на бледных щеках проступил легкий румянец то ли от азарта, то ли от спиртного, которое заботливо доливал в ее бокал партнер по игре, а в глазах появился отсвет прежнего блеска. Исенгрим, весьма довольный собой, позволил ей пару раз победить, и на этом первый поединок был закончен.

С тех пор вместо бесцельного созерцания узоров на ковре Исенгрим и Нелл стали увлеченно играть в азартные игры. Часто посещать таверну было рискованно, так что нарушать закон пришлось прямо в покоях Нелл, куда перетащили большой удобный стол. Висегерт, приходивший первое время понаблюдать за успехами полукровки в освоении благородной игры в кости, вскоре понял, что ему так и будет отводиться роль безмолвного наблюдателя, и благоразумно стал придумывать себе дела, требующие безотлагательного выполнения. Девушка оказалась в полном распоряжении Исенгрима, удовлетворенно наблюдавшего за тем, как на ее застывшем лице стали появляться тени прежних чувств, обретшие через пару сотен проигранных поединков яркие краски. Она снова злилась, огорчалась, радовалась случайной удаче, и однажды ночью Исенгрим, наконец, ощутил возобновившиеся импульсы магии, пока еще слабые, но явственно различимые. Первое время встречи проходили в тишине, которая прерывалась только односложными комментариями по ходу поединков, но понемногу ему удалось прервать затянувшееся молчание. Один вопрос, на который Нелл дала краткий ответ, на следующий день еще один, потом несколько малозначительных реплик, и через пару недель они уже вели сдержанные беседы.

Игра в кости, наскучившая обоим, с наступлением более теплой погоды сменилась прогулками по саду. Закончив на закате с неотложными делами, Исенгрим дожидался Нелл на террасе, где они будто бы случайно встречались и уходили в вечерний сумрак, подсвеченный алыми лучами уходившего за горизонт солнца. В воздухе тревожно пахло весной, растаявшим снегом и влажным ночным холодом. Исенгрим, вдоволь находившись по бесчисленным скользким тропинкам, которые они сами и протоптали, уговаривал Нелл посидеть в беседке, где стояла жаровня с углями, и, осторожно наблюдая за девушкой, погружался в размышления. Чем больше времени они проводили вместе, тем чаще ему приходило в голову, что внутренний мир Нелл в чем-то сродни его собственному. Это открытие расстраивало и пугало его, привыкшего считать полукровок неспособными ни на какие высшие проявления разума и чувств. А что, если все это время он намеренно причинял страдания существу, во всем подобному Aen Seidhe, кроме изуродованного смешением рас облика?

Еще одним поводом для ухудшения настроения Исенгрима служило то, что он больше не чувствовал искреннего и доброго отношения Нелл, которые она проявляла к нему до рокового праздничного вечера. Внешне она как будто совершенно оправилась от пережитого потрясения, охотно встречалась со своим единственным собеседником, внимательно слушала и, казалось, была по-настоящему заинтересована в том, что он говорил, улыбалась, когда нужно было улыбнуться. Однако Исенгрим заметил, что она часто отвлекается, то ли уходя в свои мысли, то ли вспоминая о чем-то неприятном. Это раздражало его, привыкшего безраздельно владеть вниманием окружающих: друзей, воинов, просителей, да кого угодно. Тем более, бесперебойный поток магии, на который Исенгрим рассчитывал, затевая всю эту авантюру, так и не восстановился, оставшись неустойчивым и слабо ощутимым. У эльфа все чаще стало возникать отвратительное, свербящее чувство, как будто его обкрадывали, причем он видел вора, но поделать ничего не мог. С каждым днем, обманчиво мирным и солнечным, он чувствовал, как вокруг него словно сгущается удушливый мрак, и жил в ожидании неотвратимых неприятностей. И, как выяснилось вскоре, не зря.

Нелл, когда завершалась очередная прогулка с господином, вежливо желала ему спокойной ночи и отправлялась восвояси. Тщательно заперев за собой двери гостиной, спальни и умывальной, она сползала по стене на холодный каменный пол и подолгу сидела, глядя в одну точку и погрузившись в мучительную сосредоточенность. Присутствие Исенгрима обостряло ее без того чрезмерную чувствительность и словно выдирало из-под кожи нервы, заставляя ощущать почти физическую боль, когда он оставлял ее в одиночестве. Она не хотела ему верить, убедившись, что от него можно было ожидать чего угодно, но с каждым днем все больше теряла контроль над собственными чувствами. Единственным убежищем оставались сны, переносившие в неизменную тихую и темную пещеру, где она с трудом различала убогие игрушки, брошенные наземь, а потом слышала далекие голоса и пугалась красных огней, просыпаясь от собственного крика и радуясь, что разбудил ее не Исенгрим.

Днем Нелл доставала из-под кучи белья в своем гардеробе припрятанный альбом, который заполняла рисунками вместо дневника, и снова и снова пыталась перенести на бумагу очертания увиденных во снах предметов, словно так они становились более ощутимыми. Мало-помалу ей удалось рассмотреть и некоторые другие детали обстановки каменного мешка: букетик увядших полевых цветов на выщербленных старых досках, видимо, когда-то составлявших стол в таверне, кучу тряпья в углу, высохшие панцири каких-то насекомых, валявшиеся неподалеку. Все это она терпеливо зарисовала, пытаясь сохранить единственное, что еще принадлежало только ей. С каждым днем пребывание в замке давалось девушке труднее, словно кто-то выжимал из нее жизненные силы, а она безуспешно пыталась противиться. Все чаще и чаще, засидевшись далеко за полночь, Нелл вертела в руках послание Брайана, которое так и не решалась сжечь, размышляя о том, стоит ли ей попытаться воспользоваться его помощью, и не окажется ли она в еще более страшной неволе, чем теперь. Огонь вытягивал вверх свои языки и снова прижимался к обглоданным поленьям, как хищник, следящий за намеченной жертвой, ночь шумела за окном, ломая снеговые поля, царапаясь о камни перекрученными ветками, заглядывая в спальню огрызком лунного диска. И в душе Нелл выл и скрежетал тот же ветер, что и за стенами ее уютной тюрьмы, обставленной дорогой мебелью во вкусе господина Фаоильтиарны.

В тот вечер они спустились в сад в поздний час. Уже давно стемнело, и выщербленное лунное зеркало отражало проплывавшие мимо взлохмаченные облака. Погода была прохладная и ветреная. Мелкая снежная крошка, подплавленная за день набиравшим жар солнцем, замерзла и перекатывалась под подошвами сапог с громким жалобным хрустом. Ветви яблонь, мелькавшие черными росчерками, норовили опуститься и зацепить запоздалых гостей за края надвинутых капюшонов. Исенгрим, не любивший такие вечера, позвал Нелл погреться в беседку. Она, подавив смутную тревогу, согласилась и покорно пошла за ним вглубь сада, где ждало привычное убежище, согретое жаровней с раскаленными углями. Успев изрядно продрогнуть, они поспешили преодолеть последние метры, отделявшие их от темного квадрата беседки, и торопливо поднялись по невысокой лестнице. Исенгрим вошел первый, а Нелл, забыв, что у порога обычно намерзал лед, разумеется, поскользнулась и, уже приготовившись встретиться с твердым полом, вдруг оказалась у него на руках. Между ними моментально потекли импульсы магии, такие сильные, что у эльфа перед глазами вспыхнули цветные огоньки. Он невольно крепче прижал девушку к себе — всего на мгновение, но она, внезапно рассердившись, толкнула его в грудь и вырвалась из объятий.

— Никогда больше ко мне не прикасайтесь!

Исенгрим, удивленный и даже слегка обиженный, отвернулся и стал греть озябшие ладони над жаровней, в которой рассыпались алые угли.

— Как скажешь, Нелл. И не надо так злиться, я отсюда слышу, как у тебя сердце колотится. Если тебе настолько неприятно мое общество, можешь дождаться Эримена у отца. Или хоть завтра ехать к нему на север.

Еще минута прошла в напряженном молчании, потом девушка схватила его за плечо, резко повернула к себе и почти закричала:

— Я никуда отсюда не поеду!

Исенгрим перехватил ее руку, пытаясь сообразить, есть ли поблизости что-нибудь, похожее на крепкую веревку, и доводилось ли Эльвару лечить буйных помешанных. Однако Нелл избавила его от излишних хлопот: она сделала шаг, преодолев последнее разделявшее их расстояние, и уткнулась лицом в его плащ. Исенгрим скорее угадал, чем услышал ее шепот: «Любимый». «Точно, умом тронулась», — пронеслась одинокая мысль у него в голове. Нелл подняла голову и сказала громче: «Я вас люблю». Он не поверил своим ушам. Не хотел верить. Но в обступившей их тьме сверкали и переливались розовые, сиреневые, красные магические всполохи, окутывая беседку искрящимся колдовским облаком.

Исенгрим не помнил, как они добрались до спальни Нелл, видел ли их кто-нибудь по дороге и почему они пошли именно туда. А ведь стоило выбрать соседнюю дверь, и ничего бы не случилось. Плащи валялись у порога гостиной, небрежно брошенные в лужу, натекшую с подошв сапог. Платье Нелл, которое за неимением времени на расстегивание пуговиц было одним движением превращено в рваную тряпку, осталось у камина. Ей мешала цепочка с отцовским кольцом, висевшая на его шее, и цепочку безжалостно отправили в свободный полет куда-то под стол. В голове у Исенгрима не осталось ни одной связной мысли, только обрывки слов. Моя. Никому. Она здесь, рядом. Такая теплая, послушная. Живая. Плевать на все. Сейчас есть только она. Сердце стучит так, что больно в груди и трудно дышать. Вот так. Еще немного. Сейчас… Он толкнул Нелл на кровать и лег рядом, но под боком оказалось что-то неприятно твердое.

— Проклятье, это что, книга?

Из-под простыни был извлечен толстый альбом в светло-коричневом кожаном переплете, и эльф собрался швырнуть его куда подальше, но что-то заставило его взглянуть на Нелл. К его изумлению, на ее лице внезапно отразился ужас. Исенгрим, тут же опомнившись, оттолкнул на противоположный край кровати Нелл, пытавшуюся отобрать находку, и встряхнул альбом, повернув его кверху корешком. Несколько мгновений ничего не происходило, а потом из альбома выпал тонкий лист, сложенный в несколько раз. Он сразу же узнал бумагу и не удивился, увидев знакомый почерк.

Нелл битый час сидела на кровати, боясь пошевелиться. Она настороженно прислушивалась к каждому шороху в гостиной, и любой еле уловимый звук заставлял ее пульс учащаться так, что в груди все сжималось в тугой комок, а желудок словно сдавливала чья-то ледяная рука. Нелл ждала расплаты, но Исенгрим не торопился, то ли обдумывая что-то, то ли специально стараясь подольше ее помучить. Он не избил ее, не переломал в комнате мебель, даже не накричал, и это неестественное спокойствие было страшнее всего, потому что означало крайнюю степень гнева. Почему, ну почему она не сожгла проклятое письмо? Сколько еще часов ей придется пробыть в ожидании наказания, и каким оно будет? В голове Нелл отчетливо, словно выжженные в памяти, проступали жуткие рассказы о войне и том, что делали с пленниками. Все тошнотворные детали, которые она, прочтя однажды, тут же попыталась забыть, теперь всплывали из небытия, раскрашивая ее ожидание в такие краски, что она готова была умолять Исенгрима покончить со всем поскорее. Но ни сделать шаг, ни встать, ни шевельнуться Нелл не могла, скованная по рукам и ногам страхом. Даже дыхание отнимало непривычно много сил.

Мало-помалу ею овладело сонное оцепенение, и она хотела было прилечь, но тут в гостиной послышались шаги. Сердце заколотилось как бешеное, а пальцы судорожно сжали край нижней рубашки. Наконец, дверь медленно открылась, будто каждая секунда растягивалась, чтобы продлить мучения Нелл. Исенгрим, пройдя мимо нее, сел у камина в кресло, и, казалось, углубился в созерцание огня. Она долго смотрела, как оранжевые отсветы заливают теплым оттенком бледную кожу эльфа, заставляют переливаться маленькую серьгу в ухе, мерцают на слегка растрепавшихся серебристых волосах. Время шло, но он оставался безмолвен, и от страха и давящего молчания у Нелл начала кружиться голова.

— Скажи мне, Нелл, за что ты так обошлась с жителями замка? Я могу понять то, что ты хотела моей смерти. Но за что должны были пострадать другие эльфы и люди?

Началось. Девушка с трудом вдумалась в его слова, кое-как сумев сосредоточиться.

— Это не так, господин. Я никому не хотела вреда, тем более, вам, — пробормотала она, глядя на переплетение узоров на ковре и мечтая уменьшиться до размеров пылинки, чтобы скрыться в их мягком лабиринте.

— Перестань молоть чепуху, Нелл, — терпеливо продолжил Исенгрим, удобнее устраиваясь в кресле и поневоле прислушиваясь к ощущениям, которые порождали в теле перетекавшие от нее к нему магические волны, — ты собиралась сбежать с Брайаном и выдать ему все известные тебе сведения, которых немало, потому что я тебе поверил. А это неизбежно привело бы к внезапной и крайне болезненной смерти тех, до кого бы успели добраться твои соплеменники.

Она вздрогнула, еще раз ужаснувшись перспективе развития событий, которую, чтобы хоть немного успокоиться, заставила себя считать почти невозможной.

— Но я вовсе не хотела, чтобы кому-то из жителей замка был причинен вред. Я просто думала, что мне будет лучше уйти. Пожалуйста, поверьте!

— О каком доверии между нами может идти речь? Ты предала меня. Неужели ты не понимаешь, что теперь я должен казнить тебя за государственную измену, как пособницу Брайана? Или отправить к королю, предоставив ему организацию расследования и суда.

Нелл, не сдержавшись, всхлипнула, и эльф брезгливо поморщился.

— Не время рыдать, это не поможет. Расскажи мне обо всем, что происходило между тобой и Брайаном, и, если не соврешь, я, возможно, постараюсь облегчить твое наказание.

Девушка спрятала лицо в ладонях. Исенгрим удовлетворенно отметил про себя, что она и вправду сильно напугана. Значит, будет несложно заставить ее рассказать всю правду. Помолчав еще несколько минут, Нелл собралась с силами — а может, еще раз обдумала свою ложь — и поведала о своей встрече с Брайаном в лесу и принесенном кем-то письме.

— Почему ты мне сразу обо всем не рассказала? — поинтересовался Исенгрим, поразмыслив над услышанным. Нелл нерешительно посмотрела на него, но он продолжал внимательно изучать камин.

— Я не знаю. Я боялась, что вы сочтете меня предательницей, если узнаете, что я виделась с Брайаном.

— Серьезно? И поэтому решила промолчать, предоставив нам тешиться иллюзией собственной безопасности?

— Вы ведь сразу же отправили бы меня в темницы или приказали задушить только потому, что я тоже полукровка! — не выдержала Нелл и сейчас же пожалела о сказанных словах.

— Ты много читала о войне, да, Нелл? О зверствах в разоренных «белками» деревнях. О том, как по моему приказу с живых пленных сдирали кожу. И, не сомневаюсь, о том, что я пытаю невинных девиц и маленьких человеческих детишек ежедневно с утра перед завтраком для улучшения аппетита.

— Прекратите. Вы прекрасно понимаете, почему я вам не рассказала.

— Нет, уж прости, не понимаю.

— Потому, что вы все это время меня мучили! Вы относились ко мне, как к ничтожеству, вот я и промолчала, боясь, что придется бежать с Брайаном, чтобы не терпеть больше ваших издевательств!

Исенгрим усмехнулся одними уголками губ и продолжил свою тщательно продуманную обвинительную речь:

— А ты не думаешь, что причина твоих несчастий может заключаться не в высокомерии негодяев-эльфов и не в моем пристрастии к причинению страданий сирым и убогим? Упустим то, что бессердечные Aen Seidhe постарались принять тебя в замке, как уважаемую гостью, закрывали глаза на твои дурные манеры и идиотские выходки, кормили, одевали, защищали тебя, в конце концов? Ты знала, что твой дружок планировал назначить награду за твою голову? Нет? Что ж, он, видно, был так рад вашей встрече, что забыл об этом упомянуть. Но я отклонился от первоначальной мысли. Может, тебе было плохо здесь потому, что ты и есть ничтожество, Нелл?

Она резко выпрямилась, словно намереваясь опровергнуть его слова, но, задумавшись, снова опустила голову и уставилась на ковер.

— Давай попробуем порассуждать здраво. Ты ведь не так уж и глупа, тебе это будет несложно. Сперва ты связалась с моим сыном, зная о том, что твой отец будет против вашего союза. На мое мнение тебе, как я понял, наплевать, так что меня в расчет брать не будем. То, что ты умрешь через несколько десятилетий в лучшем случае, заставив мужа перед тем воочию наблюдать малоприятный процесс твоего старения, тебя, кажется, тоже мало волнует. И все же я согласился на ваш брак, хотя это сделало меня посмешищем и могло крайне неблагоприятно отразиться на обстановке в моих землях. Чем же ты мне отплатила? Недовольством, постоянным нытьем, попытками рассорить меня с сыном. В довершение ко всему мне еще пришлось самолично заниматься твоим внешним видом и манерами. Но я решил в очередной раз пойти тебе навстречу и заслужить хотя бы твою вежливость, если не уважение. Что дальше? Ты начала нарушать приличия. Думаю, мне не стоит вдаваться в детали? Нет? Ну и хорошо. Вместо раскаяния в своем поведении ты довела себя до такого состояния, что тебя пришлось лечить, и это удовольствие снова выпало на мою долю. А теперь я узнаю, что ты предала меня, связавшись с Брайаном.

— Но почему вы просто не заложите все эти двери и проходы? Они ведь могут сломать замки, подобрать ключи, выкрасть…

— Тревожишься о нашей безопасности? Как трогательно. Можно заложить хоть двери, хоть окна, даже закопаться под землю, но если внутри есть предатель, все усилия будут потрачены впустую. Тем более, дверь, через которую ты вышла, не взломаешь просто так.

— А туннель, ведущий в хозяйственные помещения?

— Выходы из них хорошо охраняются. Но мы вроде не вопросы обороны замка обсуждаем. Ты не согласна с тем, что я сказал?

— Раньше я не согласилась бы. Но теперь, мне кажется, вы правы.

— Странно от тебя это слышать. Ты так легко соглашаешься, надеясь, что я оставлю тебя в покое?

— Нет. Я и вправду виновата, — голос изменил ей, прервавшись очередной порцией жалобных всхлипов.

— И что прикажешь с тобой делать, Нелл? — поинтересовался Исенгрим. Справившись с собой, она ответила:

— Я понимаю, что вы должны судить меня, как изменницу. Но я прошу вас, пожалейте меня. Я молчала по глупости и из страха, а не из дурных намерений.

— Да уж, с пунктом о глупости я согласен. Тебе даже не хватило ума сжечь его письмо.

Нелл опустила взгляд и печально вздохнула.

— А если я решу тебя помиловать и скрыть твой поступок, чем ты сможешь отплатить мне за это? — вкрадчиво спросил Исенгрим.

— Я сделаю все, что вы скажете, — пробормотала она.

— Уверена? Поможешь мне поймать Брайана и отправить на виселицу?

Нелл вздрогнула всем телом, но справилась с собой и еще раз шепотом подтвердила свою готовность сделать все, что попросит господин. Исенгрим улыбнулся, весьма довольный собой: поставленной цели удалось достигнуть меньше, чем за час беседы.

Покинув покои преступницы, Исенгрим отправился на поиски начальника стражи, которого ожидало малоприятное известие о том, что он дурно выполняет свои обязанности. Висегерт был в казарме и преспокойно ужинал в веселой компании нескольких подчиненных. В первую минуту никто из них не обратил внимания на неожиданно явившегося командира, потом один за другим едоки замолкли и положили ложки. Последним опомнился Висегерт.

— Иди за мной, — приказал Исенгрим, дождавшись, пока друг прожует откушенную горбушку хлеба.

В покоях Висегерта было холодно. Огонь погас еще вчера, а ставни он забыл закрыть, уходя на очередное дежурство, и ветер сутки хозяйничал в нескольких маленьких комнатках, соединенных между собой арочными проходами. Здесь раньше располагались кладовые, но Висегерта эти помещения вполне устроили: расположены прямо в казарме, места достаточно и окна выходят на рыночную площадь, обеспечивая хороший обзор. Поэтому он отказался переезжать, даже когда отремонтировали более удобные покои. Исенгрим вдохнул стылый воздух: ему постоянно казалось, что здесь пахнет зерном и соломой, хотя запахи хлебных запасов должны были выветриться еще после пожара, лет семьдесят назад уничтожившего прежний интерьер замка. Он закрыл ставни и вытащил из шкафа запасной теплый плащ, ожидая, пока друг закончит возиться с дровами. Наконец, в камине затрещали поленья, а Висегерт вытер лицо, испачканное сажей, и сел за стол, налив в кубки вина.

— Может, уже расскажешь, зачем тебя принесло сюда в такой час?

— Затем, что ты дерьмовый начальник стражи.

Моментально посерьезнев, Висегерт сел за стол напротив мрачного визитера. Исенгрим положил перед ним письмо Брайана и закрыл глаза, опустив голову на руки. Несколько минут он молча слушал возмущенные речи Висегерта, требовавшего немедленно отправить Нелл в темницу, и каждое слово отдавалось болезненной пульсацией у него в висках. Потом, спохватившись, предостерегающе поднял руку и бесшумно подошел к двери, прислушиваясь. Резко распахнул — никого не было, только ветер трепал пламя факелов.

— Не ори, никто об этом не должен пока узнать.

— Нет там никого, я отпустил половину стражников, а командиры пьют в таверне на рыночной площади, — виновато проговорил Висегерт.

— Я очень надеюсь, что мне сейчас послышалось.

— Да ведь все было тихо и спокойно, пока не появилась эта…

— Хочешь сказать, ты из-за нее пропустил отряд полукровок, готовый перерезать всем нам глотки, пока мы спим, жрем или валяемся пьяные, — прорычал Исенгрим, расшвыривая попадавшиеся под руку вещи. Бешенство кипело в крови, заставляя пульс слиться в сплошную нить быстрых, тяжелых ударов сердца. Нелл предала его, спутавшись с Брайаном, а он до последнего оставался глух и слеп, подвергая опасности всех, кто жил в замке и доверял ему.

— Что будешь делать, Исенгрим?

— То, для чего у меня вообще-то есть начальник стражи!

— Но надо же собрать командиров и обсудить план. Что, если полукровки уже в замке? Или никаких полукровок нет. Почему никто не заметил следов их пребывания? Мы бы уже давно заметили, если бы они…

— У нас под носом девчонка встречается и ведет переписку с Брайаном, а мы не «уже». Мы вообще ничего не заметили. И с кем из пьяных командиров ты прикажешь мне обсуждать план, которого нет? Кто-то из них предатель.

— На кого ты думаешь?

— Я не уверен, но подозреваю Таирена.

— Таирена? Но почему его?

— Потому что он отвечает за прилегающий к замку лес. Потому что он всю войну был в числе разведчиков и вряд ли пропустил бы полукровок по дурости. И потому, что я поручил ему следить за Нелл.

— Таирен бессчетное количество раз показал себя как храбрый воин и верный друг, — задумчиво протянул Висегерт.

— А еще я подозреваю тебя, — добавил Исенгрим, и начальник стражи нервно дернул плечом.

— А что с полукровкой? Как ты намерен поступить с ней?

— Еще не решил.

— То есть ей сойдет с рук поступок, за который любой другой уже болтался бы на виселице.

— А что я, по-твоему, с ней должен сделать? Выбить пытками то, о чем она могла умолчать? Судить и приговорить к смерти?

— Отправь ее к королю. С доказательствами. И придай дело огласке. Пусть ее судят в столице.

— О чем ты говоришь, Висегерт? Мы наживем себе кучу неприятностей, а Нелл тут же оправдают.

Висегерт с досадой хлопнул ладонью по столу.

— Ты шагу не можешь сделать без оглядки на проклятых dhoine. С каких пор ты стал их так бояться?

— А ты с каких пор лишился рассудка? Мы фактически в осаде, забыл? Один неверный шаг, и война вспыхнет снова, а воевать у нас больше нет сил. Единственное, что мы можем, это окопаться в треклятой крепости и пытаться выжить.

— Я понял. Нелл останется в своих покоях, а когда вернется твой сын, то все мы будем приглашены на их свадьбу.

Исенгрим чертыхнулся и помолчал, обдумывая свой план.

— Мы не станем отсылать полукровку из замка. Отплатить ей по заслугам я всегда успею, а пока она может нам пригодиться для дела. Если Брайан и вправду почему-то в ней заинтересован, то он должен следить за условленным местом их встречи.

— А если она его предупредит или откажется помогать?

— Это предоставь мне.

— Ну допустим, что она согласилась. Мы устроили засаду, а Брайан не пришел. Что тогда?

— Ничего, будем искать предателей в замке. Я думаю, сам он вряд ли рискнет явиться, хотя на его здравый смысл полагаться не стоит. Недавно они ограбили караван на тракте и потеряли треть отряда.

— Эх, и почему они все не передохнут, избавив нас от хлопот?

— Не мне тебе объяснять, почему. Выродки продолжают появляться на свет и оказываются весьма живучими, к несчастью.

— Ладно. Оставим размышления о роли пьянства и свинства в смешении рас на потом. А если твою домашнюю зверушку пристрелят из арбалета, пока мы будем разбираться с тем, кто за ней явится?

— Значит, такова ее судьба. Скажем королю, что она связалась с Брайаном, и тот прикончил ее по неизвестной нам причине.

— А если он тебе не поверит? Или граф начнет мстить за свое чадо?

— Не ты ли недавно упрекал меня в излишнем страхе перед dhoine?

— А ты меня в том, что я толкаю тебя на ненужный риск.

— Значит, мы обязаны сделать так, чтоб юная леди пережила нашу авантюру.

— Когда?

— Через два дня, думаю, что после заката. Следи за обстановкой и не подавай виду, что что-то не так.

— Сколько?

— Немного. Вряд ли они отваживаются приходить сюда в большом количестве. Но пусть кто-то будет готов поднять тревогу.

— Это понятно.

От Висегерта Исенгрим снова пошел в покои Нелл, сочтя, что прошло уже достаточно времени для того, чтобы она хорошенько все обдумала. Его сводила с ума мысль о ее предательстве и о собственной слепоте. Как можно было не заметить, что полукровки ошиваются у замка? Мирная жизнь, даже если мир так непрочен, быстро лишает бдительности. Что ж, он дорого поплатился за свою беспечность. Среди лесных братьев предателей не было, малейшее подозрение вело к неизбежной и быстрой смерти. Теперь же придется распутывать паутину чьей-то подлости, выискивая пособников полукровок среди эльфов и людей, населявших крепость. Одна преступница уже нашлась, но вместо того, чтобы свернуть ей шею и забыть о том, что она вообще жила на свете, Исенгрим тревожился, как бы ей ненароком не причинили вред во время придуманной им вылазки. Он чувствовал себя хуже некуда. В душе расползалась темнота, словно полынья на треснувшем льду реки, выпуская тяжелые воды сомнений и презрения к самому себе. Не он ли несколько часов назад был на седьмом небе от радости, задирая девице юбку? Не он ли выслушивал ее бредовые признания, не зная даже, в своем она уме? Полукровка — истеричная, подлая, лживая до мозга костей, соблазнившая его сына и едва не заставившая его самого потерять рассудок… Дело было в колдовстве, вот единственное объяснение тому, что со всеми ними происходило. От Нелл следовало давно избавиться.

Но почему тогда при одной мысли о том, что с ней что-то может случиться, у него начинало беспокойно колотиться сердце? Почему он не смог заставить себя отправить ее куда подальше? Любовь — после всего пережитого? Смешное предположение. Да и невозможно полюбить такое ничтожество, разве что под каким-нибудь сверхсильным заклятием, напрочь отбивающим рассудок. Никто. Пустое место. Капризная девчонка, выросшая в мирных землях под защитой заботливых родителей. Исенгрим даже почувствовал что-то, смутно напоминающее жалость: она явно оказалась не в том месте и не в то время. Ей бы выйти замуж за одного из отцовских приближенных и прожить всю жизнь в неведении относительно того, каков на самом деле реальный мир. Но, к несчастью для них обоих, Нелл сидела под замком в его крепости, и ему нужно было заставить ее убедительно сыграть ту роль, которую он ей предназначил.

Полукровка сладко спала на софе: видимо, ждала его возвращения, да так и не дождалась. Несколько минут Исенгрим наблюдал за ней, последний раз взвешивая все «за» и «против». Она выглядела такой беззащитной. Нездоровая худоба и бледность так никуда не исчезли, невзирая на все попытки привести ее в прежний вид. Теперь, когда лицо Нелл потеряло прежнюю полудетскую округлость, она стала немного больше походить на эльфийку. Совсем немного… На минуту Исенгрим усомнился в том, что сможет намеренно подвергнуть Нелл опасности, но, припомнив обстоятельства, при которых было обнаружено письмо Брайана, отбросил все сомнения прочь и разбудил ее весьма неласковым толчком в плечо. Она приподнялась, растерянно оглядываясь по сторонам, увидела своего ночного гостя и села, подтянув колени к груди. Исенгрим помолчал несколько минут, выдерживая паузу. После того, как девушка бросила на него несколько быстрых испуганных взглядов, он заговорил:

— Я постараюсь облегчить твою участь. Но, повторяю, только в том случае, если ты согласна делать то, что я прикажу.

— Я согласна, объясните лишь, что мне нужно делать? — прошептала Нелл.

— Объясню в свое время, — процедил сквозь зубы Исенгрим, наслаждаясь ее перепуганным видом: хоть какая-то месть за те малоприятные чувства, что пришлось испытать по ее милости. — А сейчас я хочу убедиться, что ты действительно все мне рассказала от начала и до конца. Но учти, я сразу пойму, если попытаешься лгать. И тогда пеняй на себя. Ты ведь ничего не утаила, Нелл?

Девушка, судорожно вздохнув, отрицательно покачала головой. Исенгрим всмотрелся в ее лицо, холодно заключил: «Ты лжешь. Прощай», — и направился к двери. Выдержки Нелл хватило на три его шага. Соскочив с софы, она побежала за ним, умоляя выслушать, и, с минуту ее помучив, эльф сменил гнев на милость.

— Говори, только быстрее, у меня мало времени. И на этот раз не пытайся мне врать.

— Я поцеловала его!

— Что? — нет, это ему точно послышалось.

— Я поцеловала Брайана. Сама. Вот теперь все, — кое-как проговорила девушка сквозь слезы, а Исенгрим отвернулся, не зная, что ответить. С одной стороны, его изрядно позабавил страшный секрет Нелл, а с другой, в крови тут же снова вскипела злоба. Видимо, про бессмертную любовь полукровки к Эримену теперь помнил только сам Эримен.

— Ты что, влюбилась в него? Тогда убирайся к нему прямо сейчас, я не стану препятствовать вашему счастью.

— Нет, ну конечно, нет! Мне просто было страшно оставаться одной. Я не хочу к нему, я не хочу никуда уходить отсюда, — почти прокричала она и уже шепотом добавила: — Я хочу остаться с вами.

— Что? Ты уверена? Я уже, прости великодушно, запутался в твоих сердечных порывах. Ты спишь с моим сыном, пытаешься соблазнить меня, вертишь задом перед Висегертом и Таиреном, а теперь твой без того внушительный список пополнил еще и Брайан, — насмешливо проговорил Исенгрим, безуспешно пытаясь обуздать свой гнев.

— Простите меня, я была дурой. Только не отсылайте. Делайте со мной, что угодно, но не отсылайте. Я умру, если вас не будет рядом, — пробормотала Нелл, в очередной раз начиная всхлипывать. Ее речь взбесила его еще сильнее.

— Не стоит бросаться такими громкими заявлениями, полукровка. Не тебе говорить о смерти. А если я еще раз услышу из твоих уст любовную чушь в свой адрес, то прикажу высечь на конюшне, чтоб вернуть тебе утраченный разум. Брайану ты тоже признавалась в любви, пока развлекалась с ним в лесу? Или ты сюда его приводила?

— У меня ничего не было с Брайаном, кроме того, о чем я сказала. И я бы не пошла к нему, будь вы хоть немного ко мне добрее, — резко сказала Нелл. На ее бледных щеках вдруг проявился прозрачный румянец, а глаза загорелись от злости. Исенгрим продолжил методично и с удовольствием выводить ее из терпения:

— Неужели? Значит, это я виноват в твоем предательстве?

— Вы виноваты в том, что Брайану хватает решимости на большее, чем танцы и прогулки в садах! — ответила она, начиная сердито расхаживать по комнате и расшвыривать попадавшиеся под руку вещи. На пол полетела забытая на подоконнике книга, платок, оставленный на спинке софы, расческа, сиротливо валявшаяся у зеркала. Понаблюдав за взбешенной собеседницей, Исенгрим решил, что на сегодня с него достаточно, и, взявшись за дверную ручку, бросил на прощание:

— Оставь свои провокации для кого-нибудь другого, меня ты ими не проймешь.

— Не уходите! — вскрикнула она, успев схватить его за руку, которую он тут же брезгливо отдернул. Но Нелл снова сжала холодными пальцами его запястье.

— Останьтесь со мной, прошу вас.

— Отпусти по-хорошему, — медленно, по слогам проговорил эльф.

Она поцеловала кончики его пальцев — нежно, еле ощутимо, и магия снова заклубилась вокруг теплым облаком.

— Пожалуйста.

Исенгрим хотел уйти. Оттолкнуть ее, сказав на прощание что-нибудь обидное и жестокое, и уйти, захлопнув за собой двери. Ночь уже на исходе. Через два часа Висегерт, как обычно, будет ждать его у дверей казармы. Через шесть часов начнется ежедневный прием посетителей. Он и вправду хотел уйти. Но не смог.

— Хорошо, я останусь, — сказал он и, увидев счастливую улыбку, расцветшую на лице девушки, добавил: — Только напрасно ты этому так радуешься.

Когда Исенгрим открыл глаза, спальня уже заполнилась сумеречным полусветом пасмурного утра. Проверку караулов, визит на тренировочное поле и завтрак он проспал. Как, судя по всему, и начало приема посетителей. Голова была тяжелая, словно накануне он выпил бочонок отвратного крепленого вина из какой-нибудь заштатной таверни. Он нехотя повернулся и взглянул на Нелл, надеясь, что прошедшая ночь привиделась ему во сне. Но чуда не произошло. Девица, прикрытая только собственными растрепанными волосами, тихонько дышала у него под боком. Исенгрим осторожно выбрался из ее объятий, молясь всему богам, чтобы она не заметила его ухода.

Ветры выли над потемневшими стенами замка, хлестали их, словно бичом, проносясь мимо окон с тоскливым визгом и раздирая на части задыхавшееся пламя факелов. Деревья в лесу стенали под их натиском, склоняясь то на одну, то на другую сторону, хватались ветвями за ветви в тщетной попытке удержаться в объятьях друг друга. В пространстве между перекрученными взлохмаченными облаками и неровными линиями разломившихся сугробов и провалившихся снежных полей метались сухие колючие снежинки. Горы скрыл обжигающе-холодный влажный туман, медленно наползавший с линии горизонта. Исенгрим ненавидел такую погоду до ломоты в костях. Против воли из памяти вылезали образы долгих страшных дней, выстуженных таким же ветром, пропитанных ядовитой сыростью и провонявших гниющей плотью. Солнце, если его не утащили в болото воздушные демоны и не разодрали на части, должно было уже скатиться к западу, готовясь спрятаться на ночь под землю. А каково там, под землей? Теплее, чем на обдуваемой всеми вырвавшимися на свободу ветрами вершине старой башни. Тише, чем в замке, гудящем, словно переполненный пчелиный улей.

Исенгрим закрыл глаза и подставил лицо ветру, ощущая, как немеет кожа и начинает ныть потревоженный холодом шрам. Только сумасшедший полезет в такую погоду на башню, да еще и в час заката, когда надо садиться за накрытый стол, согревая озябшие руки о кубок с подогретым вином и обмениваясь с близкими дневными новостями. Впрочем, он и был сумасшедшим, иначе не связался бы с полукровкой. Он пытался убедить себя, что произошедшее было досадной случайностью, результатом глупости или несдержанности, но знал, что тратит время на бесполезный самообман. Что-то странное происходило между ним и чуждым ему существом, которое он и сейчас считал лишенным права на саму жизнь. Она воплощала собой все, чего эльфы столько лет пытались избежать — вырождение, утрату чистоты крови, смешение, уничтожавшее тот первоначальный свет, которым они гордились. Все кончено. Это конец. По крайней мере, для него.

— Решил подышать свежим воздухом? — за спиной вдруг раздался голос начальника стражи. Исенгрим резко обернулся. Неожиданный визитер сидел на куче снега, плотно завернувшись в плащ и досадливо одергивая капюшон, который то и дело норовил слететь с головы.

— Зачем ты явился?

— Как зачем? Ты нужен в казармах, мы итак весь день тебя зря прождали, и прием посетителей пришлось вести мне, — удивленно протянул Висегерт.

— Неужели? Весь день выполняли свои обязанности без моей указки и не перемерли? — сердито бросил Исенгрим в проносившийся мимо ледяной порыв воздуха.

— Поди сюда, ветер твои слова в сторону сносит.

Исенгрим, чертыхнувшись, все же повернулся спиной к свистящему потоку и тут же пожалел, что проторчал на башне так долго: кожа на лице, казалось, покрылась ледяной коркой. Растерев щеки замерзшими пальцами, он сел рядом с Висегертом и принялся задумчиво рассматривать заиндевевшие носки своих сапог. Говорить не хотелось, но начальник стражи, похоже, был против обыкновения в словоохотливом настроении.

— Как тебе полукровка?

Исенгрим, вздрогнув от неожиданности, изумленно уставился на друга, натолкнувшись на его прямой взгляд, полный осуждения.

— Ты о чем?

— Не надо, у тебя на лице все написано. Как ты опустился до такого? Она ведь…

— Не знаю, что ты там прочел на моем лице, и оправдываться не собираюсь. Да и почему тебя это волнует? Ты мне не мамаша и не жена, так что не надо лезть в то, что тебя не касается, — огрызнулся Исенгрим, надеясь, что собеседник, как всегда, решит его не злить и переведет разговор на другую тему. Но не тут-то было.

— Я твой друг, по крайней мере, так было, пока ты не оказался в той проклятой дыре вместе с этой ведьмой. Ты поехал туда, чтобы увезти сына домой, но вместо этого отправил Эримена куда подальше. Полукровка должна была вернуться к отцу, но она торчит здесь. Ты прощаешь ей то, за что другого бы отправил на виселицу, даришь ей подарки, проводишь с ней все свободное время, так что о вас болтает весь город…

— Я ее не простил, а пытаюсь хоть как-то обернуть ситуацию нам на пользу. Да что вообще на тебя нашло? Еще немного, и я решу, что ты ревнуешь, — усмехнулся Исенгрим, чем окончательно вывел Висегерта из терпения, так что тот вскочил со своего импровизированного сидения и сердито зашагал из стороны в сторону.

— Да дело даже не в том, что ты стал не похож на себя, не в том, что ты покусился на чужое — она ведь принадлежит твоему сыну, если помнишь.

— А в чем? — холодно поинтересовался Исенгрим.

— В том, что ты забыл долг и предал дело нашего народа!

— Повтори.

— Ты меня слышал. Полукровки впервые подобрались так близко к нам, мы все ходим по лезвию ножа. Неизвестно, сколько еще в замке предателей. Среди нас, Исенгрим! В городе и вокруг творится что попало, денег не хватает, dhoine совсем обнаглели, а ты, вместо того, чтобы решать проблемы, забавляешься со своей…

— Заткнись.

— Если тебе больше нечего мне сказать, я пойду.

— Нет, ты останешься здесь, пока я не разрешу тебе уйти, — проговорил Исенгрим. — Останешься и будешь говорить со мной.

Висигерт, пожав плечами, снова сел на сугроб.

— Значит, по-твоему, это я виноват, что Брайан и его прихвостни ходили сюда, как к себе домой? Я в ответе за то, что нам недостаточно средств на наши нужды, и за то, что мы должны уживаться с dhoine?

— Нет, но ты не принял…

— Не надо выкручиваться. Ты считаешь меня виновным во всех наших бедах, так? Жалеешь, что потратил столько времени на то, чтобы следовать за мной, а в итоге пришел туда, где и в самых страшных снах не оказывался, — в город, где эльфы мирно живут бок о бок с людьми?

— Этого я не говорил.

— Так скажи. Это я привел наших воинов к позорному поражению, и все, кто погиб, послушав меня, умерли напрасно. А я продолжаю жить, развлекаться, жрать и пить на деньги Эрфреда, потому что у меня нет ни чести, ни совести.

— Прекрати.

— Думаешь, я не знаю, что ты, как и остальные, был бы счастливее, если б я умер на виселице или костре, перед тем пройдя все королевские застенки? Я дал вам покой, кров, еду, но вы все равно считаете меня предателем. Я один отвечаю за все, что происходит в этом проклятом месте, потому что никто не желает делить со мной все это дерьмо, трачу все оставшееся мне время на то, чтобы разбирать идиотские жалобы!

— Тебя никто не просил об этом. И знаешь, мне иногда и вправду начинает казаться, что тебе было бы лучше погибнуть в бою, чем закончить вот так. За что в таком случае мы сражались столько лет? Надо было наплодить побольше ублюдков, перемешавшись с людьми, и жить себе счастливо, наблюдая, как наша кровь растворяется в дерьмовой жиже, что течет в их венах. Может, нам плюнуть на честь и память, последовав твоему примеру, и взять себе жен из dhoine и полукровок? И, если уж о том зашла речь, не ты один прилагаешь усилия для того, чтобы сохранить остатки нашего народа, — закончил Висегерт, вставая. Исенгрим тоже поднялся на ноги и, отойдя к зубцам башни, окинул взглядом окрестности: туман уже доползал до леса, погребая все под своей колыхавшейся призрачно-белой плотью.

— Жаль тебя разочаровывать, но, если ты не заметил, усилия оказались тщетны. Я уже мертв, друг. Давно. Так же, как и ты, и Эримен, и Таирен, и Эльвар, и все остальные. Все мы — сборище мертвецов, пытающихся сделать вид, что в них еще теплится жизнь. Не для меня и не для других ты стараешься, а для себя. Ты действуешь из страха и по привычке. С народом холмов покончено. Мы проиграли эту войну, и нам недолго осталось бродить среди развалин — первый же порыв ветра развеет наш прах и память о нас вместе с ним.

Висегерт ошеломленно уставился на говорившего, не желая верить собственным ушам. Он уже не мог различить лица Исенгрима в окутавшем их мраке, только темный силуэт и светлые пряди волос, развевавшихся на ледяном ветру.

— Что ж, в таком случае я могу сложить с себя обязанности начальника твоей стражи? Поставишь любого другого мертвеца на этот почетный пост. Вызови Риордайна из могилы — он, думаю, с радостью согласится.

— Уйди, Висегерт, — донеслось из темноты.

— Я уйду. Но сделай одолжение и почти нас своим присутствием в оружейной. Мы собираемся обсудить завтрашнюю вылазку, если, конечно, она тебя еще интересует.

План предстоявшей вылазки был составлен меньше, чем за час. Десять проверенных воинов по периметру предполагаемой территории, никакого лишнего шума, полная секретность — обычное дело для бывших скоя’таэлей. Оставалось лишь одно затруднение: как обеспечить безопасность Нелл? По задуманному порядку, она должна была выйти из крепости так же, как в первую встречу с Брайаном, добраться до вершины холма и ждать. Но что потом? По единодушному мнению эльфов, не следовало предполагать, что на встречу явится сам Брайан или что полукровок в лесу будет много. Скорее всего, они поймают одного-двух соглядатаев, осуществлявших связь между своим главарем и предателями в замке. Поначалу разгорелся спор о том, стоит ли вообще предпринимать активные действия или лучше тайно наблюдать за перемещениями врагов, но он завершился в пользу сторонников вылазки. Неизвестно, что планируют полукровки, сколько у них своих в крепости и когда они нападут, а план в случае успеха гарантировал захват пленных и получение нужных сведений, да и позволял спровоцировать полукровок на активные действия, заставив их разозлиться. Что до Нелл, Исенгрим смирился с возможным риском ради блага большинства. В конце концов, он будет рядом и сделает все, что от него зависит, чтобы она не пострадала. Условившись относительно времени и места сбора, воины разошлись, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Вечер выдался теплый и снежный. Ветер принес с вершин гор последние зимние запасы. Большие белые хлопья кружили над замком и притихшим садом, и оранжевый свет, разливавшийся на несколько метров от пламени факелов, раскрашивал их танец в причудливые оттенки. Прекрасный вечер для неспешной прогулки под сенью деревьев, околдованных уходившей зимой, но совершенно неподходящий для опасной секретной вылазки. Воины нервничали, и их нервозность передалась Исенгриму, который из последних сил пытался отогнать бесполезные теперь мысли о том, что можно было спланировать все тщательнее. Ничего не подозревавший патруль прошел по террасе, поднявшись из сада. Воины громко и весело обсуждали погоду, сожалея, что нельзя поиграть в снежки. Исенгрим нахмурился: слишком много шума. Дисциплина, видимо, изрядно сдала позиции под пагубным влиянием наступавшей весны. Он ждал, замерев у окна неосвещенного кабинета.

Нелл, кое-как спустившись по обледеневшей лестнице, поспешно направилась к двери в крепостной стене. Она, словно чувствуя на себе тяжелый взгляд Исенгрима, поспешила уйти в заросли, с трудом пробираясь по глубокому рыхлому снегу, превращавшемуся под подошвами сапог в скользкую жижу. Надо было выбраться за стену как можно скорее, пока ее не заметил кто-то из эльфов, не принимавших участия в готовящемся спектакле. Несколько воинов пробрались в лес, остальные должны были выйти позже, почти вслед за ней. От быстрой ходьбы кололо в боку и горело горло, но останавливаться Нелл боялась. Как боялась выходить за дверь и углубляться в лес. Она сомневалась, что кто-нибудь ждал ее за стеной все то время, что прошло с ее встречи с Брайаном, однако сердце все равно тревожно сжималось от неизвестности и дурных предчувствий. Вот и темный квадрат двери. Выскользнув из трясущихся рук, ключ вывалился в снег, и Нелл долго шарила в ледяном крошеве, пока пальцы не обжег холодный металл. С дверью, против ожидания, удалось справиться без затруднений. Пытаясь не закашляться, Нелл поднялась по знакомой ей тропинке на холм и упала на колени, судорожно вдыхая остывший воздух. Желудок неприятно скрутило от страха. Она огляделась, ища Брайана или кого-то похожего, но позади были только темные силуэты сосен и елей. В висках застучало от напряжения. Несколько минут пролетело в молчании и пустоте: ни эльфов, ни полукровок, только снег падал вокруг белой стеной, скрадывая очертания и звуки. Интересно, где Исенгрим?

— Брайан, приди уже… — пробормотала Нелл, и тут вблизи послышались шаги, заставив ее сжаться в комок от обдавшего горячей волной испуга. Колени подогнулись, а пальцы задрожали мелкой противной дрожью. Кто-то приближался к ней из-за деревьев, и походка была явно не эльфийской. Она замерла на краю покатого склона, ожидая, кто выйдет из темноты. Это был довольно высокий мужчина в черном плаще, какие носили простые стражники. Он приближался неспешно, словно наслаждаясь прогулкой, уверенно шагая по рыхлому снегу. Нелл выдохнула, почувствовав, как воздух раздирает грудь. Брайан не соврал, ее прихода и вправду ждали. Где же эльфы? Почему никого нет? Мужчина остановился в нескольких шагах и внимательно оглядел Нелл с головы до ног. Его лицо было скрыто капюшоном, так что она видела только черную фигуру, покачивавшуюся за трепещущей сетью снежинок. Наконец, он приблизился вплотную и негромко заговорил охрипшим, сорванным голосом, странно растягивая слова:

— Ты пришла, все-таки явилась. Мы ждем тебя каждый день, а ты не приходишь.

— Где Брайан? — перебила Нелл. Пришелец напугал ее до спазмов в животе, но еще больше пугало то, что эльфы явно запаздывали. А если ее сейчас прирежут или утащат в лес?

— Соскучилась по командиру, красотка? Не спеши, не спеши, сперва поговори со мной, — протянул визитер, приближаясь к ней еще на один шаг. Нелл отступила назад, вспоминая, каково расстояние до края покатого склона, откуда она, если продолжит в том же духе, непременно свалится, рискуя свернуть себе шею с ее удачей.

— Брайан обещал забрать меня, если будет плохо, — заговорила она, предостерегающе выставляя вперед ладонь.

— Брайан обещал, Брайан заберет. Ты одна? Ты пришла одна? Остроухие тебя не видели? — прошипел он, оглядываясь.

— Нет, я ушла незаметно, дождалась, пока Волк убрался из замка в таверну, — проговорила Нелл, заставляя себя не торопиться и не выдавать волнения.

— Врешь? — гаркнул вдруг мужчина. Нелл отскочила назад, но он поймал ее за руку, не дав упасть. — Идем, я пошутил. Нельзя быть такой трусливой.

Мужчина потащил ее по снегу, не обращая внимания на то, что она падает и едва успевает подняться. Исенгрим, наблюдавший за происходящим из-за раскидистой ели, решил, что зря грешил на погоду: так сложнее следить за Нелл, но легче спрятаться. Висегерт уже несколько раз толкнул его в плечо, ожидая команды, но он только отмахивался. Пусть уйдут подальше, ничего с ней не случится. Когда еще представится шанс поймать хитрых выродков, научившихся прятаться в лесах не хуже скоя’таэлей? Не будь полукровки такими безрассудными в своих вылазках, когда их разум захлестывали эмоции, с их живучестью могли бы изрядно попортить кровь жителям королевства и оставаться безнаказанными. Исенгрим осторожно прошел за тем, кто увел Нелл. Лишь бы она не впала в панику и не сорвала им все планы.

Они все дальше углублялись в лес, и деревья в снеговых плащах казались Нелл застывшими чудовищами. Скоро она снова увидит полянку, на которой разговаривала с Брайаном. Придет ли он? И что сделают с ним, если его поймают? При мысли о виселице к горлу подкатила тошнота, но сожалеть и сомневаться было уже поздно. Нелл упала на утоптанный снег, пытаясь отдышаться. Вокруг царила тьма. Видимо, полукровки боялись разжигать огонь, если в замке не случалось чего-нибудь из ряда вон выходящего, и патрули ходили, как положено. Притащивший ее шпион тихо свистнул, и вскоре в стороне послышались шаги. На поляну выбрался еще один мужчина, удивительно малорослый и даже в плаще казавшийся очень худым.

— Что за дерьмо? — кивнул он на Нелл.

— Девка Волка, требует Брайана, — ответствовал ему второй, отряхивая сапоги.

— Прирежь ее, за ней наверняка следят.

— Никого нет. Волк пьянствует в таверне, а патруль уже вернулся в крепость.

— На кой-она нам?

— Брайану надо, значит, уходим.

— Сказано наблюдать за замком.

— Сказано привести девку, если придет.

— Вот и тащи ее сам по лесу, а я здесь посижу, — отрезал коротышка и спрятался куда-то под разлапистую ель.

Первый шпион пожал плечами и, рывком подняв перепугавшуюся Нелл, снова поволок ее за собой. Она уже собралась было вырываться, решив, что эльфы отстали или вообще про нее забыли, но тут из-за ели показался еще один силуэт в плаще и, размахнувшись, ударил отвлекшегося на Нелл мужчину рукояткой меча по голове. Тот упал в сугроб, как подкошенный. Двое эльфов, показавшихся из своих укрытий, принялись быстро связывать его по рукам и ногам. Другой шпион, услышав шум, выбрался из своего укрытия и, чертыхнувшись, бросился в чащу, но его перехватил подоспевший замковый воин. К ужасу Нелл, маленький и щуплый полукровка отпихнул своего преследователя с такой силой, что тот кубарем откатился в сторону, а потом, выхватив из-под плаща короткий кинжал, бросился к ней. Молча, без единого звука. Нелл вскрикнула и побежала в сторону — увы, мысленно. Тело ее продолжало неподвижно стоять возле молодой пышной елочки, кокетливо украшенной снежным кружевом. Она тщетно пыталась заставить себя открыть рот, чтобы хотя бы привлечь внимание других эльфов, а из горла не вылетало ни звука, словно его перехватила чья-то железная рука. В голове была абсолютная пустота. Все происходило так буднично и просто. Шаг, еще шаг, и вот мужчина оказался совсем рядом, но она словно застыла и не опомнилась даже тогда, когда сбоку мелькнула чья-то фигура, и бегущий упал прямо перед носками ее сапог.

Допрос продолжался долго, но оказался более продуктивным, чем ожидал Исенгрим. Правда, он в кровь сбил кулаки, пока знакомился с гостями, но его это не особенно расстроило. Наблюдатели, служившие связными между предателями в замке и Брайаном, а также проворачивавшие какие-то мелкие дела с купцами по приказу своего предводителя, помимо прочего должны были ждать появления Нелл. Какая роль отводилась девушке, пленники не знали, видимо, Брайан и сам толком не определился, зачем она была ему нужна.

Исенгрим перебирал в уме все, что узнал от пленников и о чем догадался по недомолвкам. Окрестности замка, казавшегося хорошо защищенным, уже почти три месяца тайно посещались Брайаном и несколькими его доверенными лицами. Целью на этом этапе были сбор информации и поиск сторонников среди работавших в крепости людей и эльфов, недовольных по каким-то причинам своим правителем. Непоследовательность полукровок, следствием которой становились большие потери во время бессистемных вылазок и бессмысленная жестокость, за которую их ненавидели, Брайану были свойственны в меньшей степени, чем другим его соплеменникам. Он хотел подружиться с жителями крепости, собрать побольше людей и ресурсов, а потом без лишнего шума и кровопролития избавиться от Исенгрима и его ближайших сторонников, отомстив тем самым врагам и получив в свое распоряжение неуправляемую область, в которой немедленно бы начались беспорядки. Особенно, если удалось бы скрыть, кто на самом деле отправил правителя на тот свет.

Теперь предстояло отыскать всех сторонников Брайана, которых пленники пока отказывались выдавать, и отогнать полукровок подальше от Рантрайта. Охрана крепости была удвоена, округу теперь прочесывали каждые полчаса, но это не решало проблему, а только создавало видимость того, что принимались эффективные меры. Исенгрим с трудом удерживал себя от того, чтобы собрать отряд и отправиться на охоту за выродками: он не мог рисковать жизнью воинов, их осталось слишком мало для того, чтобы бездумно соваться в чащу. Разумнее было заставить Брайана забыть об осторожности и рассудительности и совершить какой-нибудь необдуманный поступок. В этом и могла помочь Нелл. Если девушка и вправду чем-то привлекла внимание бандита, и он собирался ее забрать с какой-то целью, то весть о ее предательстве должна была сильно его разозлить. Полукровки попытаются добраться до нее и убить — или выкрасть. А это давало возможность заманить их в ловушку. Но Исенгрим сомневался, имел ли он право еще раз использовать Нелл в своих целях, даже ради поимки Брайана? Не лучше ли было сообщить королю о том, что соплеменники за ней охотятся, и снять с себя всю ответственность за ее дальнейшее существование? Пожалуй, так и следовало поступить — Исенгрим хорошо помнил предупреждение лекаря о грозящем полукровке помешательстве в случае слишком сильных потрясений. Да и сам он даже ради блага Западного края не согласился бы больше пережить то, что ему пришлось испытать несколько часов назад, когда девушка оказалась на пути убегавшего шпиона.

Поначалу, в пылу охоты на лазутчиков и во время допроса, Исенгрим до конца не осознавал того, что Нелл была бы мертва, не успей Висегерт исправить его ошибку в последнюю минуту. Скрутив пленников, воины поволокли их прямиком в темницы, и, пока начальник стражи распоряжался усилить охрану и проверить все двери и решетки, Исенгрим спешно отвел девушку в ее покои, оставив под двойным караулом. Времени на разговоры не было, он лишь принес ей успокоительных трав, а потом отправился к пленникам, решив, что навестит ее позже. Однако, закончив допрос, Исенгрим ушел к себе. Он не мог заставить себя пойти к Нелл, хотя знал, что она ждет его, что она напугана и, скорее всего, не сможет уснуть до рассвета, а когда уснет, в очередной раз провалится в свои постоянные кошмары. Но время шло, а Исенгрим все также сидел за столом у себя в спальне, мучаясь горьким сознанием того, что его безрассудное желание понаблюдать за шпионами подольше едва не стоило Нелл жизни. Он все ждал, что покажется кто-то еще, хотя Висегерт пытался воззвать к его здравому смыслу. Излишняя самоуверенность много раз играла ему на руку, как это было ни удивительно, но он не имел права не учитывать того, что ситуация могла выйти из-под контроля.

Внезапно открылась дверь: пожаловал Висегерт. Как привык к походным шатрам, в которых стучать было не во что, так и вламывался в покои командира, не спрашивая разрешения.

— Я думал, ты у своей полукровки.

— Я думал, ты все-таки заметишь дверь на пороге моей спальни.

Висегерт проигнорировал замечание и сразу прошел к столу, где ожидала початая бутылка. Он явно был в приподнятом настроении: вылазка удалась, да и допрос прошел неплохо, так что заговорил об охране замка и дальнейших планах, не замечая, что командир его не слушает. Наконец, не получив ответа на очередную реплику, он умолк и уставился на Исенгрима, задумчиво смотревшего на дно бокала с вином.

— Что с тобой? Тебе нехорошо?

— С чего ты взял? — рассеянно спросил Исенгрим.

— Ты что-то уж очень бледен. И все время, что я здесь, молчишь.

— Все в порядке, я просто устал.

— Почему ты не пошел к Нелл?

— Что за странный интерес к полукровке, Висегерт? Ты то отчитываешь меня, как мальчишку, что я провожу с ней слишком много времени, то удивляешься, что я не провожу его с ней.

— Расстроен, что так вышло с тем засранцем? Это не твоя вина, да и все обошлось. Дело было опасное, мы знали.

— Все в порядке.

— Ты уже это говорил. Послушай, ее охраняют лучшие проверенные воины.

— Я не хочу о ней говорить. Если нет других тем, то давай лучше молча выпьем за то, чтоб полукровки катились из моих земель, а потом дай мне отдохнуть.

— Ладно. Я хочу еще раз обойти замок, так что не буду больше тебе надоедать.

Распрощавшись с Висегертом, Исенгрим улегся с книгой на кровать и углубился было в чтение, но не смог сосредоточиться и снова погрузился в размышления о дальнейшей судьбе Нелл. Самым простым и правильным ему казалось прекратить всякое общение с ней, и как можно скорее. Пусть в этом случае использовать Нелл для поимки Брайана уже не получится, а связывавшая их магия должна была неизбежно иссякнуть, если он правильно определил причины ее возникновения, продолжать то, что между ними происходило, было бы крайне неразумно. Особенно с учетом того, что дальнейшее пребывание в Рантрайте было слишком опасно для Нелл. Девушка забудет его очень скоро — память смертных коротка, и он тоже не станет о ней вспоминать. Не нужны были ему ни ее неясные — скорее всего, даже ей самой, — чувства, ни ворох проблем, свалившийся на его голову после ее появления в замке. После того, как стает последний снег и высохнут дороги, Нелл вернется домой, а до этого времени он станет избегать встреч с ней, чтобы дать и себе, и ей время отвыкнуть. Нехотя поднявшись на ноги, Исенгрим направился в соседние покои. Решение было принято, и, как ни хотелось ему избежать встречи с Нелл, откладывать ее смысла не было.

Нелл он обнаружил в гостиной. Она сидела на своей любимой скамеечке и наблюдала за огнем, который в ее комнатах в последнее время вел себя все более и более странно, хотя камины несколько раз осматривали, не находя ничего подозрительного. Увидев его, Нелл сейчас же вскочила на ноги и замерла в напряженной позе, нетерпеливо перебирая пальцами черные кружева на юбке. Эльф ожидал увидеть следы пережитого потрясения, но, к удивлению, лицо девушки выражало такую искреннюю радость, что ему стало не по себе. Глаза сияли, словно отражая свет, лившийся от зажженных свечей и пламени в камине, и в них Исенгрим прочел то, что в разы усилило его желание скорее покинуть эти покои, а еще лучше, и сам замок. Что, если она и вправду в него влюблена? Не хватало ему еще взваливать на себя ответственность за чужие нежные чувства. Это было уже слишком даже для магических хитросплетений, скрутивших их судьбы в какой-то неимоверно сложный и неудобный узел… Нелл, сосредоточенно изучавшая лицо Исенгрима, задумчиво склонила голову набок, встревоженная его долгим молчанием. Ногти ее впились в тяжелую бархатную ткань, мягкими складками облегавшую фигуру. Исенгрим вздохнул, не зная, с чего начать разговор, который, судя по всему, сложно будет закончить, но девушка его опередила: приблизилась и, взяв его за руку, воскликнула:

— Какой у вас усталый вид! И руки холодные. Вам нужно поесть и отдохнуть.

Исенгрим, закатив глаза, про себя послал ее к воронам вместе с непрошеной заботой. Нелл, словно прочтя его мысли, несколько раз нервно обошла комнату по своей привычке, и, наконец, тихо сказала:

— Простите, я веду себя как дура. Больше этого не повторится.

«Ты даже не представляешь, насколько сейчас права», — мысленно ответил Исенгрим и осторожно начал:

— Именно об этом я и хотел поговорить, если ты в состоянии меня слушать.

— Да, разумеется, — скороговоркой проговорила Нелл и уселась на софу.

— Я должен сказать, что сожалею о том, что наше предприятие пошло несколько не так, как планировалось.

— Это ничего. Я сама виновата, что не сказала вам сразу о Брайане, и очень благодарна, что вы позволили мне хоть как-то загладить свою вину.

— Я рад, что ты все это сама понимаешь, — решился Исенгрим. Она настороженно взглянула ему в лицо.

— Понимаю что?

— Что тебе придется уехать.

— Надолго?

— Насовсем. Я не в состоянии обеспечивать твою безопасность здесь.

— Но как же…

— Что, твой брак с Эрименом? Я думал, мы уже выяснили этот вопрос раз и навсегда.

Нелл сердито хлопнула ладонью по колену.

— Да при чем тут Эримен? Я говорю, как же я буду видеться с вами, если мне придется уехать?

— Нелл, неужели мне и правда придется все тебе объяснять?

— Сделайте одолжение.

— Ну хорошо, если тебе угодно. Мы больше не будем видеться. Ты вернешься домой и начнешь жить так, как будто ни меня, ни Эримена в твоей жизни не было. Я сам объясню твоему отцу и королю, что ты не виновата в разрыве помолвки, так что тебе ничего не угрожает.

— Почему?

— Что почему?

— Почему вы так со мной поступаете?

— Чего ты от меня хочешь, Нелл? Я не наказал тебя за связь с Брайаном, сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты не пострадала из-за разрыва договора…

— Плевать мне на Брайана и договор. Значит, все это вы сделали только из-за того, чтоб не позволить сыну жениться на полукровке? Зачем тогда было спать со мной? Чтобы мне не взбрело в голову отказаться выполнять свою роль в вашем плане со шпионами?

— Ты что несешь, девица? — вспылил Исенгрим, до глубины души оскорбленный ее предположением.

— Я думала, у вас есть ко мне хоть какие-то чувства. Нет, я понимаю, что полюбить меня вы вряд ли сможете, потому что я полукровка, как Брайан и ему подобные, и потому что мне не сравниться с вашими распрекрасными эльфками, но неужели вы все это время играли со мной, как с говорящей зверушкой?

Эльф возвел глаза к потолку и мысленно проклял миг, когда решил пойти в ее покои.

— Я был добр к тебе, вот и все. Мне хотелось понять, чем ты отличаешься от других полукровок. Не знаю, что ты себе вообразила, Нелл, но не моя вина, что у тебя слишком бурная фантазия.

— Лучше скажите честно, что нашли себе красивую умную эльфку, с которой счастливо проживете всю свою бесконечную жизнь, и никто не станет попрекать вас, что пригрели полукровку, — презрительно бросила Нелл, отходя к окну. Исенгрим окончательно пришел в бешенство:

— Не смей обвинять меня во лжи, иначе дорого за это поплатишься. Я не обещал тебе ничего, и не за меня ты собиралась выйти замуж. Моя жизнь посвящена моему народу и долгу, и я ни разу не запятнал своей чести ни ложью, ни подлостью.

— О, сколько громких слов разом. Меня сейчас стошнит прямо на ваш ковер, который, не сомневаюсь, столь же девственно чист, сколь и ваши совесть и честь.

— Ты забываешься.

— Я с ума схожу! Неужели ты не понимаешь, Исенгрим? Мне больно все это время, адски больно. Я живу только тобой, вижу только тебя, слышу только тебя. Ничего больше не осталось. Все остальное, что существовало в мире, стерто, разрушено, заменено одним-единственным предметом для размышлений — тобой. Даже меня теперь уже нет, остался только ты! — проговорила она, приближаясь к нему и пытаясь взять за руку. Эльф, отступив на шаг в сторону, бросил удивленный взгляд на камин, в котором с огнем происходило что-то совсем неладное: длинные языки выгибались, словно пытаясь выплеснуться в комнату.

— Ты неразумное дитя, Нелл, и я уже предупреждал тебя насчет громких слов про чувства.

— Вы упорно отрицаете то, что я способна испытывать то же, что и бессмертные эльфы? Что ж, раз вам так больше нравится, продолжайте в том же духе, — усмехнулась Нелл, снова начиная расхаживать по гостиной, словно маятник.

— Память людей коротка. Даже если ты по своей глупости и позволила себе проникнуться ко мне чувствами, они угаснут, как только ты уедешь из Рантрайта.

— Очень надеюсь, что именно так и будет. Вы называли меня ничтожеством, но сами ничуть не лучше. Напрасно я ходила тогда за дурацким ацеласом — ваша смерть стала бы благом и для меня, и для Эримена.

Это было последней каплей. Ярость вскипела в нем с такой силой, что все вокруг приобрело красноватый оттенок, а мысли вдруг растворились в звенящей пустоте. Он представил себе, как хватает ее за плечо и бьет по лицу наотмашь, так, что брызги крови летят в разные стороны. Но, неимоверным усилием воли сдержавшись, молча отвернулся и вышел. Вот и конец их нелепой истории.

После тяжелого объяснения время полетело так быстро, что Исенгрим перестал замечать смену дня и ночи. Ветра сдували последние лохмотья снега с зубцов башен, раскачивали мокрые темные ветви яблонь, покрывали мелкой рябью мутные коричневые воды озера у крепости. Тут и там проглядывала из-под стремительно исчезавшего зимнего покрова сырая чёрная почва, в которой пробуждались от долгого сна извилистые корни бесчисленных растений. Тревожно и горько пахло весной: запах влаги и холода смешивался с дыханием земли, покрытой прелой прошлогодней листвой, и свежим ароматом отогревавшихся на ярком дневном солнце деревьев. В саду на разные голоса запели вернувшиеся птицы, с трудом перекрикивавшие бурливший от вешних вод ручей, заливший берега и норовивший добраться до и без того размытых дорожек.

В одно солнечное утро в крепость прибыл гонец от короля, передавший Исенгриму настоятельную просьбу быть в сторожевом форте на берегу Эпоны, чтобы обсудить неотложные вопросы. Он хорошо знал, что это за вопросы, и в любой другой год выругался бы про себя, прочтя краткое письмо Эрфреда, но только не теперь. На душе у него было так мерзко и тоскливо, будто вокруг не расцветала прекрасная горная весна, а шумел надоедливый ледяной ноябрьский дождь. Нелл он не видел с того самого вечера и не стремился увидеть, довольствуясь донесениями стражников, встречавших ее на террасе, куда она иногда выходила в часы, когда Исенгрим отсутствовал в своих покоях. Девушка, судя по всему, чувствовала себя неплохо, даже иногда обменивалась с дежурившими у ее дверей эльфами несколькими вежливыми фразами на их родном языке.

В первое время Исенгрим постоянно ощущал сильные вспышки связывавшей их магии. Она злилась, обжигая его горячими волнами сердито извивавшейся вокруг энергии. Звала его, громко, отчаянно, так что он испытывал острое желание заткнуть уши, словно рядом и вправду звучал голос Нелл. Она плакала, умоляла, упрекала, но он оставался глух к ее зову. Магия не оставляла его ни на минуту, и эльф был даже рад, что все так вышло: не надо терпеть присутствие полукровки, чтобы получить от нее то, что ему было нужно. А потом магия иссякла. Исчезла, постепенно затихнув, словно потревоженная струна. Последние отблески когда-то сильной связи исчезли, отдавшись тупой болью где-то возле сердца, и все пропало, будто никогда и не объединяла их таинственная сила, разливавшаяся теплым спокойствием по телу. Поначалу Исенгрим с облегчением и легким разочарованием пришел к выводу, что чувства Нелл были не так уж глубоки. Все складывалось как нельзя лучше: во время визита к королю он собирался сообщить о ее возвращении к отцу, а после того, как окончательно спадет половодье на Эпоне, просохнут дороги и будут расставлены сторожевые посты, наконец-то отправить Нелл домой. Вот только никакой радости перспектива окончательного расставания ему уже не приносила.

Через какое-то время Исенгрим стал ощущать легкие уколы тревоги — а что, если с девушкой что-то не так? Однако она не доставляла хлопот: никаких необдуманных или подозрительных поступков, никаких попыток встретиться с ним или покинуть замок. Служанки сообщали, что в ее поведении нет тревожных изменений, все также проводит дни с книгой, альбомом или на скамеечке у огня. Исенгрим заставил себя на время выбросить мысли о Нелл из головы и сосредоточился на повседневных заботах. Но с каждым словно в насмешку ярким и солнечным днем он все больше чувствовал, как вокруг разрастается тоскливая пустота. Вернулись признаки магического голода, с которыми Исенгрим уже столкнулся во время их последней серьезной ссоры, и чем больше он пытался отвлечься, погрузившись в заботы, тем хуже ему становилось. Даже в обществе Висегерта его теперь не оставляла смутная тоска, словно опутывавшая пыльными тенетами все, к чему он пытался прикоснуться. Мир, шумящий, смеющийся, затопленный бесчисленными солнечными бликами словно медленно разламывался на части, покрываясь глубокими трещинами и оставляя его в одиночестве. Безразличие Нелл не то что больше не радовало, а начало раздражать, хотя Исенгрим постоянно напоминал себе о том, что глупо беситься из-за своего собственного вполне благоразумного решения. Наконец, когда бессонница в сочетании с постоянной глухой тоской и злостью окончательно его измучили, он решил поехать к королю раньше срока: хоть какое-то развлечение.

Эрфред еще раз внимательно оглядел эльфа, сидевшего у камина с кубком любимого вина в руках. Даже в неярком свете, разбавлявшем мягкими красноватыми отблесками ночную темноту, Исенгрим выглядел болезненно бледным и уставшим. Король, еще раз проверив, тщательно ли заперта дверь, неспешно прошелся по комнате, потолок которой заливали жутковатые мерцающие черные тени. Ночь искажала и переворачивала все, что он любил и без чего не мог обходиться, напоминала о том, что его время на исходе, а силы убывают. И о том, сколько всего он не успел сделать и вряд ли успеет. Кому из сыновей передать престол, когда руки перестанут удерживать меч? Оба они достойные мужчины и храбрые воины, но никто из них не обладает тем, что гораздо нужнее правителю — мудростью и дальновидностью. Что станется с королевством, когда одна из ночей сомкнет его веки навсегда? Эрфред боялся об этом задумываться. У Исенгрима было в распоряжении гораздо больше времени, но, судя по его виду, эльф был озабочен теми же проблемами, что и сам Эрфред. Что ж, хоть это их объединяет.

— Долгая дорога, Исенгрим?

Эльф вздрогнул от неожиданности и едва не выронил кубок. Это было совсем на него не похоже.

— Ты плохо выглядишь. Может, отложим нашу беседу до утра?

— Нет.

— Уверен? Что ж, я вызвал тебя, чтобы договориться о ежегодной отправке отрядов на юг, и еще мне нужно обсудить с тобой некоторые частные вопросы, — перешел к делу Эрфред, зная, что его гость не любит долгих предисловий.

— Отряды будут отправлены в срок, как и условлено, но на этот раз я настаиваю, чтобы их сопровождали твои солдаты. Мне пришлось усилить оборону замка, так что не жди от меня больше, чем смогу дать. Полукровки объединяются с человеческими разбойниками, охранять придется чуть не каждую милю тракта.

— Не ты ли обещал мне разобраться с полукровками в ближайшие годы?

— Я помню свои обещания. У них появился лидер, который сумел их организовать. Мы прилагаем все усилия, чтобы поймать Брайана, однако это дело не одного дня. Вспомни, сколько лет вы выслеживали скоя’таэлей, и это притом, что у вас не было недостатка в солдатах. А я не хочу терять воинов, отправляя их вглубь леса. Лучше уж дождаться, пока полукровки сами сделают какой-нибудь необдуманный шаг.

— Ладно. Я надеюсь, что скоро услышу хорошие новости относительно безвременной кончины вождя этих… господ. Есть еще новости, которые мне следует знать?

— Нет.

— Тогда завтра договоримся о сроках отправки отрядов и количестве воинов. И, если позволишь, я перейду к частным вопросам.

— Я тебя слушаю.

— Как поживает госпожа Эллиен?

Исенгрим устало прикрыл глаза рукой.

— Госпожа Эллиен в добром здравии, изучает язык и обычаи эльфов и выйдет замуж за моего сына, как только он вернется из своей поездки на север.

— А если правду?

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Ты зол на меня за то, что я вынудил тебя согласиться на брак сына с полукровкой. И я не верю, что ты так просто сдался.

Исенгрим промолчал, и Эрфред, поняв, что ответа не дождется, заговорил снова:

— Послушай, я знаю, что не стану тебе другом, но, кажется, я не раз доказал, что у меня нет дурных намерений в отношении твоего народа. Поэтому выслушай и обдумай то, что я тебе скажу. Когда я сменил отца на троне, война закончилась не в вашу пользу. Меня всю жизнь учили, что люди — истинные хозяева этих земель. Но я не хочу, чтобы эльфы исчезли, и все, что ваш народ собой воплощает, было безвозвратно утрачено.

— Ты давно заслужил мою дружбу и доброе отношение, и хорошо знаешь, что я благодарен тебе за возможность сохранить остатки Aen Seidhe. Но я не понимаю, к чему ты клонишь.

— К тому, что вас слишком мало. И мирная жизнь не способствует увеличению количества детей.

— И?

— Почему бы вам не взять в расчет полукровок? Я не думаю, что Эллиен единственная из них, кто способен жить в обществе, не теряя рассудка и не скатываясь до разбоя. Потому я и настоял на браке между ней и твоим сыном. Пусть это станет началом вашего возрождения. Да, вы считаете преступлением смешение рас, но, возможно, дети от полукровок и людей помогут достичь нашей общей цели?

— Ты же сам понимаешь, что это невозможно. Эримену простили шалость с полукровкой, потому что он мой сын. И потому что никто не верит в серьезность его намерений, а пребывание девушки в замке для них повод позабавиться. Мне придется сразу же отослать и ее, и сына подальше, если они все же поженятся, что мне кажется крайне нежелательным. Для Эллиен лучше всего будет как можно скорее вернуться домой, ей тяжело среди нас, а Брайан ею сильно интересуется.

— Не думаю, что стоит так беспокоиться. Эллиен привыкнет, а от Брайана ты как-нибудь ее защитишь.

— Как же ты не понимаешь, Эрфред. Те, кто воевал с людьми, а их большинство, никогда не забудут о том, что им пришлось пройти. Пойми меня правильно. Даже ради выживания мы не смешаемся со смертными. Тем более что наше время, кажется, подходит к концу. Я чувствую, как уходят силы. Мои, моих друзей и близких. Моего народа.

— И что дальше?

— Не знаю. Может, через пару десятилетий то, что привязывало нас к земле, поддерживая жизнь, снова обретет прежнюю яркость. А может, мы окончательно утратим изначальный свет и уйдем в небытие один за другим.

— Так значит все, что мы сделали, было тщетно? И все усилия, которые я потратил на то, чтоб исправить сотворенное моими предками, окажутся напрасными?

— Нет. Ты прекратил кровопролитие. И дал нам возможность сохранить видимость того, что мы заключили взаимовыгодный договор, а не потерпели поражение.

— Правда, тебе пришлось дорого заплатить за это.

— Я уже давно смирился с гордым званием предателя.

— Я не хотел бы, чтобы Эллиен возвращалась к отцу до того, как исечет оговоренный срок ее пребывания в Рантрайте.

— Хорошо, будь по-твоему. Но я не изменю своего мнения.

— Что ж, я сказал все, что хотел. Буду ждать тебя здесь завтра в полдень. Ты задержишься или сразу отправишься в Рантрайт?

— Полагаю, что могу ненадолго задержаться здесь.

— Отлично. Объедем вместе сторожевые посты поблизости, если хочешь.

— Хочу.

Две недели Исенгрим провел в форте, проводя дни в разъездах, а вечерами сидя с королем в полутемной комнате за бутылкой вина. Они почти не разговаривали, но это молчание успокаивало его больше, чем задушевные беседы. Эрфред был одним из немногих смертных, общество которых Исенгрим мог переносить, не испытывая острого желания оказаться где-нибудь в одиночестве за пару сотен миль. Под конец он перестал обращать внимание на мучившую его неясную тоску, и ни вой ночного ветра, ни рев вздувшейся реки уже не наводили его на тяжелые мысли. Однако спокойствию не суждено было продлиться долго: на закате одного из безмятежных солнечных дней Исенгриму сообщили, что к нему явился со срочным делом какой-то эльф. Он внутренне содрогнулся: предчувствие говорило, что визитер прибыл не для того, чтобы пожелать ему доброго здравия и хорошего отдыха. Спускаясь по истертым каменным ступеням в каминную залу, где ели и отогревались посетители форта, Исенгрим гадал, кого же к нему принесло и почему о готовящемся визите не сообщил Висегерт, но ни одна догадка не оказалась верной. За столом в компании тарелки с нетронутым ужином и полупустой бутылки сидел Эльвар.

— Лекарь? Ты что здесь делаешь?

Эльвар поднял на него странно уставший и затравленный взгляд, но ничего не ответил.

— Да что происходит? Говори, зачем явился, — вышел из терпения Исенгрим, сразу же подумавший, что с Нелл все-таки неладно.

— Здесь есть место, где мы можем поговорить без свидетелей?

Исенгрим жестом позвал лекаря за собой вверх по лестнице, которая вела под самую вершину башни, где летом располагались стражники, наблюдавшие за пристанью и трактом. Здесь было тихо и прохладно, а у каменной стены стояли забытые с прошлого лета стол и два стула из грубо обработанной древесины.

— Здесь нас никто не потревожит, в отличие от той каморки, которую мне отвели. Давай, не тяни. В чем дело?

Эльвар сел за стол, отвернувшись к широкому балкону, за которым догорал нежно-розовый закат. Исенгрим, еще немного поразмыслив над странным поведением лекаря, тоже сел и приготовился к долгому предисловию. Однако Эльвар его удивил:

— Речь пойдет о полукровке. Она сбежала.

— Что? Куда и когда? Почему именно ты об этом сообщаешь? Висегерт разучился писать? — тревожно заговорил Исенгрим, убедившись, что тоска мучила его не просто так.

— Ты очень бледен, — вместо ответа произнес лекарь. — Давно длится ваша связь?

— Она не… — запнулся шокированный Исенгрим. — Я не…

— Я о магической связи. Ты ведь ее чувствуешь?

— Чувствовал, — поправил Исенгрим, совершенно сбитый с толку происходящим. — Но откуда…

Лекарь глубоко вздохнул и покачал головой.

— Я должен был узнать ее сразу. Или, по крайней мере, честно тебе рассказать обо всем, как только понял, что это она. Но я не смог. Ты вряд ли простишь мне мое молчание, но постарайся понять. Я хотел забыть обо всем, и мне нравилось думать, что все разрешится само собой, что так лучше. Ведь это не могло быть случайностью.

— Эльвар, не тяни, я хочу, наконец, узнать, какого лешего вообще происходит.

— Когда ты впервые ощутил магию?

— Еще в хижине. Да при чем тут треклятая магия? Куда делась полукровка?

— Это плохо. Все длится дольше, чем я полагал.

— Эльвар, да что длится-то? Переходи к главному, я устал мучиться догадками. Она меня околдовала? Она ведьма? И где она, наконец? С Брайаном?

— Нет, не околдовала. И нет, не с Брайаном, — пробормотал Эльвар с таким отчаянием, будто его только что приговорили к смертной казни, и снова замолчал, покачивая головой в такт своим мыслям. Исенгрим уже хотел хорошенько встряхнуть его за плечи, чтобы привести в чувство, но тут лекарь собрался с духом и заговорил спокойным, размеренным тоном:

— Скажи мне, Исенгрим, ты не замечал ничего странного в ее поведении?

— Уж лучше спроси, что я замечал в нем обычного, — пробормотал Исенгрим, которого начало противно мутить.

— Вспомни, не было ли чего-то, что привлекло твое внимание. Необычные происшествия, сны…

— Да, было, — перебил Исенгрим. — Ей постоянно снились кошмары про какое-то темное помещение, и от них ничего не спасало, даже успокоительные травы в таких количествах, что усыпили бы коня.

— Успокоительные травы? Ты с ума сошел? Зачем ты превышал положенные дозы, это только способствовало утрате равновесия, — закрыв руками лицо, забормотал лекарь, но, сделав над собой усилие, продолжал: — Что еще было не так?

— Ну, перепады настроения, неразумные поступки, хотя это ведь обычно для полукровок. И еще камины с ума посходили.

Эльвар внезапно повернулся к собеседнику. Его глаза широко раскрылись не то от изумления, не то от испуга.

— Камины?

— Ну да, камины. Огонь словно ожил. Я такого ни разу в жизни еще не видел.

— Насколько далеко зашли ваши отношения?

— А это имеет отношение к делу? Ну, допустим, далеко. Но я перестал с ней видеться.

— И тебе стало плохо.

— Да что в конце концов происходит? Объясни мне толком, я устал от загадок! Где Нелл? — рассердился Исенгрим, и Эльвар, подумав, заговорил:

— С твоим сыном.

— Что?

— Она сбежала три дня назад. Стражники видели, как она ушла в сад, а через полчаса вышла из крепости со стороны озера вместе с Эрименом.

— Почему не остановили? — с усилием проговорил Исенгрим, чувствуя, как внезапно пересохло в горле.

— Висегерт не отдал приказа.

— Почему мне не доложили сразу?

— По этой же причине.

Исенгрим надолго умолк, пытаясь все обдумать. Что ж, значит, они нашли способ общаться, невзирая на все попытки прекратить их переписку.

— Хорошо, все это даже к лучшему. Но почему ты приехал?

— Потому что это не к лучшему. Ты должен вернуть полукровку назад.

— Да о чем ты говоришь? Я не стану больше вмешиваться в жизнь сына, раз он так упорно желает быть с ней. Пусть катятся, куда хотят, лишь бы эльфы в Западном краю не видели их семейного счастья.

— Да не будет никакого счастья, Исенгрим. Ты должен вернуть девицу себе.

— Лекарь, ты что, издеваешься? Не ты ли советовал мне держаться от нее подальше? — почти прокричал Исенгрим, окончательно теряя терпение.

— Прекрати беситься и послушай меня. Я серьезно. Нелл в любую минуту может стать угрозой для всех, кто окажется рядом. За исключением тебя.

— С чего вдруг? Хотя ты прав, ее дурость и вправду опасна — я сам на горьком опыте убедился.

— Я говорю серьезно, пойми ты, наконец. Нелл может в любую минуту стать по-настоящему опасной.

— Объясни толком, в чем дело.

— В магии, — нехотя проговорил Эльвар, и Исенгрим чертыхнулся, предвидя, что дальнейшие слова лекаря ему не понравятся. Но он и предположить не мог, до какой степени.

— Надо было сразу ее прикончить, но мы положились на честное слово этого негодяя. Исенгрим, ты слышал об Эвитейре?

— Слышал ли я о своем чокнутом дяде, которым первые годы моей жизни мамаши пугали детей от Райкреста на севере до Ангхайра на юге? Странный вопрос, — усмехнулся Исенгрим, чувствуя, как по спине вдоль позвоночника поднимается волна холодной жути. — Но зачем тебе понадобилось вспоминать о нем на ночь глядя? А ну как явится с Безлунных полей посмотреть на тех, кто его потревожил?

— Это вряд ли. Мы ведь ему шею свернули, и дорогу сюда он самостоятельно не отыщет. Что именно ты о нем знаешь? — продолжал Эльвар, не обратив внимания на недовольную гримасу собеседника.

— Ну, главным образом то, что он был ненормальным и проводил в Железных горах какие-то сумасшедшие опыты, которые в итоге вылезли ему боком.

— Эвитейр не был таким поначалу. Он владел сильнейшей магией, и его беспокоила проблема ухода силы из старых семей.

— Да, об этом я тоже слышал. Но причем тут Нелл? Эвитейр уже триста лет как на том свете.

— Притом, что ей тоже уже триста лет как положено там быть. Ты, я думаю, слышал о безымянном народце — потомках древних темных колдунов, овладевших драконьим пламенем?

— Я думал, их всех истребили в незапамятные времена.

— Не всех. Последние выродившиеся представители этого племени мирно доживали свои дни в Железных горах, где их и разыскали Эвитейр с друзьями. Им удалось путем некоторых манипуляций разбудить в душах магов почти угасшее пламя. Эвитейр надеялся получить доступный источник магических сил. Но драконий огонь сжигал всех aen seidhe, которые пытались им пользоваться. Магия эльфов и сила драконов противоположны по своей сути, ты не хуже меня знаешь. Тогда он решил использовать горных магов как сосуды, в которых огонь бы сохранялся достаточное время, и из которых можно было бы черпать силу, а потом без затруднений менять износившееся тело на новое. Тогда-то я и пришел в его логово, чтобы увидеть все собственными глазами…- Эльвар поежился. — Он связывал их с собой заклинанием кровной связи, переливал им свою кровь, в которой был изначальный свет, враждебный их зловредной магии. Силы, столкнувшись, вскипали, а Эвитейр забирал получившийся потенциал себе, используя их ненависть. Чтобы маги не могли вредить ему самому, он держал их в подземелье и делал все, чтобы ослабить их разум и тела. Они постепенно переставали контролировать свои силы, погружаясь в боль и ненависть, а потом умирали от магического истощения.

Исенгрим почувствовал, как к горлу подкатила тошнота, но перебивать лекаря не решился, продолжал молча слушать его рассказ, надеясь, что все это окажется злой шуткой. Лекарь, отхлебнув вина, помолчал, словно собираясь с духом, и заговорил снова:

— Незадолго до моего прихода этот ненормальный купил в ближайшей деревне ребенка-полукровку семи или восьми лет. Никто не знал ни ее родителей, ни имени. Тогда эльфы держали те земли под полным контролем, так что, видимо, она была дочерью dhoine и кого-то из наших. Эвитейр назвал ее Моэрвин, так тогда звали чуть не каждую вторую dhoine. Ничем не примечательное существо, обычный человеческий ребенок. Эвитейр забавлялся с ней, как с собачонкой: кормил, поил, играл в мячик, плел венки из луговых цветочков, и девочка липла к нему, словно он был ее родным папашей. А потом он взял и влил в ее жилы такое количество зелья со своей кровью, что чуть не насквозь прожег ей руку. Она почти месяц провалялась без сознания, но выжила. Вот откуда взялись те шрамы, по ним я ее и узнал. Я и предположить не мог, что это она, пока не увидел ее руку. Твое присутствие, как я полагаю, пробудило магию, и кровь Эвитейра снова стала разъедать ее плоть.

— Ты хоть понимаешь, что твой рассказ звучит, как бред умалишенного? — тихо проговорил Исенгрим.

— Я был бы рад, окажись это бредом. Но я там был. Я сам держал ее, пока Эвитейр занимался своими… опытами. И у меня в ушах до сих пор стоят ее крики. Как же она орала…

— Прекрати.

— Я не хотел, чтобы кому-то причиняли боль. Но тогда я считал, что это все для нашего блага.

— Постой, я уже ничего не понимаю. Ты и вправду хочешь сказать, что триста лет назад мой дядя сотворил какую-то магическую дрянь с девочкой-полукровкой, и она живет и здравствует до сих пор?

— Я и сам долго не верил в это. Дослушай меня, пока я еще не утратил решимость говорить. Мне пришлось на время покинуть пещеры, где прятался Эвитейр, а вскоре до меня стали доходить слухи о том, что его опыты вышли из-под контроля. Кто-то из магов сбежал и спалил дотла поселение горных эльфов. Тогда я понял, что напрасно не принял никаких мер, и вернулся обратно уже не один. Мы заставили Эвитейра уничтожить все, что было связано с его опытами. Dhoine к тому времени почти все потеряли разум и перед смертью могли натворить немало бед, если б кому-то снова удалось сбежать. А вот Моэрвин очухалась и по-прежнему играла в мячик и собирала полевые цветочки. Эвитейр клялся, что с ней фокус не прошел, и она осталась обычной полукровкой, но мы заставили его и от нее избавиться. Всех оставшихся в живых собрали в пещере и усыпили при помощи заклинания. Это показалось нам более милосердным и менее опасным, чем просто убить. Никто ведь не отваживался к ним приближаться с оружием. Они должны были мирно скончаться во сне от истощения через пару-тройку недель… Эвитейра тоже пришлось оставить в Железных горах, выпускать его на свободу было опасно. Он совсем потерял рассудок. Не знаю, что пошло не так с Моэрвин, но в ее случае заклинание исказилось. Вместо того чтоб умереть, она просто проспала все эти столетия в пещере очарованным сном. А потом что-то пробудило ее ото сна, и она оказалась в графском замке — уж не знаю, каким путем. И оттуда перекочевала к тебе.

— Но все же почему она выжила? И почему не плюется огнем или что там должны делать эти маги? Я бы заметил, умей она что-то в этом духе.

— Об этом может знать только сам Эвитейр. Я предполагаю, что основой для их магической связи послужила не ненависть, как у других, а любовь. Ее к нему, разумеется. Да и собственная магия в ней была слабее, чем у других, из-за смешения рас, и кровь Эвитейра она восприняла лучше. Плюс ее усыпили в самом начале процесса, и все прошло в магическом сне.

— Но что сейчас тебя так встревожило? Может, ее магия не проснется никогда, и она проживет свою жизнь с Эрименом, как положено обычной смертной.

— Она уже просыпается. Поэтому разболелись шрамы, поэтому сходил с ума огонь в камине. Да и ты сам прекрасно знаешь, что я прав.

— Но при чем здесь я? Я ведь, к счастью, не Эвитейр.

— У вас общая кровь и одна и та же магия, вы близкие родственники. Эримен больше похож на мать, ему почти не передалось твоей силы. Пока тебя не было рядом, то, что создал Эвитейр, было в равновесии с остальными частями сущности Нелл. Ты понимаешь, почему тебе нельзя ее отпускать из Рантрайта?

— Ничего я не понимаю.

— Что тут неясного? Ты отбирал ее силы, они шли по изначально определенному для них пути. А теперь она сбежала, но магия из нее никуда не делась и будет возрастать. Любая сильная вспышка — страха, радости, гнева — может привести к полной потере рассудка и бесконтрольным всплескам опаснейшей огненной магии. Понимаешь? Хочешь, чтобы в это время рядом оказался твой сын?

— Подожди, я утратил нить твоих рассуждений. Из-за меня в ней проснулась магия, которая благополучно спала всю ее теперешнюю жизнь, так?

— Да.

— И я стал отбирать ее силы так же, как это планировал делать Эвитейр.

— Да, и это, судя по всему, пошло тебе во благо, так же, как шло ему. И всем нам тоже, потому что магия, связывающая нас с нашим изначальным светом, существует до тех пор, пока живут представители старых родов. В молодых эльфах она значительно слабее и очень скоро растворится, если исчезнут такие, как ты и я.

— Но ты сказал, что для тех dhoine-магов это кончалось потерей разума, истощением и смертью.

— И что?

— То есть Нелл бы тоже умерла, прожив какое-то время со мной рядом.

— Ну да, поэтому я тебя предупреждал, чтобы ты держался от нее подальше.

— Но почему ты мне сразу обо всем не сказал? Ты же знал, что я не последовал твоему совету. Знал, что в ней просыпается ее треклятая магия, в которую я и сейчас не верю.

— Я хотел, правда. Но не решался. Я боялся ошибиться. И я не хотел, чтоб мое имя связывали с именем Эвитейра.

— Хочешь или нет, все знают, что ты был одним из его убийц.

— Но про мое участие в том, что он делал, никому не было известно.

— Ладно. Оставим это. Лучше объясни мне, как помочь Нелл. Выдернуть из нее эту магию, усыпить ее, еще что. Дело ведь в моем присутствии? С тех пор, как я прекратил встречаться с ней, я перестал чувствовать связь между нами. Не означает ли это, что все прошло? — подумав, снова заговорил Исенгрим.

— Я не знаю. Может, твое отсутствие и вправду поможет полукровке вернуться в прежнее состояние. Но лично я в этом сомневаюсь, поэтому лучше не рисковать и довершить начатое. Да и зачем тебе гасить магию? Мы можем продлить жизнь полукровки, держа под контролем ее силу…

— Ты о чем говоришь, Эльвар?

— О том, что я считаю предначертанным самой судьбой. Задумайся, Исенгрим. Твой дядя создал Моэрвин, и в тот час, когда наша сила ослабела, она вернулась из небытия. Разве тебя самого не изумляют обстоятельства вашей встречи? Разве она не дала тебе силу, чтобы ты дождался моего приезда в том лесу?

— Ты ума лишился? Какая еще судьба? Я бы уже давно был мертв, если б на нее полагался. И я не собираюсь пользоваться девчонкой, как куском вяленого мяса в длинной дороге.

— Но ты ведь уже это делал. Не потому ли ты оставил ее при себе, хотя все были против этого? Не потому ли тебе плохо теперь, когда ты по собственной воле отказался от нее? Взгляни на себя, ты бледен, как мел, и давно не спишь. Она давала тебе силы, которые ты мог использовать нам на благо. Она может продлить наш век здесь, пусть ненадолго, но кто знает, может, нам хватит этого времени, чтобы найти спасение?

Исенгрим почувствовал, что еще немного, и ему станет дурно. Он встал, сердито отбросив свой стул, и отошел к парапету. Эльфу казалось, что позади него скорчился за столом не хорошо знакомый, привычный лекарь, столько раз спасавший ему жизнь, а какое-то безымянное чудовище, выбравшееся из гнилых болот, чтобы прокормиться за счет запоздалых путников.

— Слушай меня, лекарь. Полукровка ушла с Эрименом, и пусть будет так. Я не верю в то, что ее магия, если она есть, представляет опасность. Иначе я был бы уже мертв. И я не Эвитейр, чтобы кормиться за счет смертных. Я не опущусь до такого, даже если это последний шанс выжить.

— Ты должен думать не о себе, а о нашем народе.

— Что касается тебя, Эльвар, позволь выразить тебе признательность за долгие годы верной службы. И попрощаться.

Лекарь встал и несколько минут медлил на пороге, словно обдумывая что-то. Потом, накинув на голову капюшон, бесшумно спустился вниз по лестнице. Исенгрим, убедившись, что собеседник исчез в галерее, ведущей в каминную залу, пошел в покои Эрфреда. Король еще не спал, и стражники, хотя и с явной неохотой, но доложили своему господину о визите эльфа. Исенгрим вошел в небольшую спальню, которую практически полностью занимала широкая резная кровать под алым балдахином. Король читал какой-то длинный свиток, положив ноги в тяжелых походных сапогах на столик, примостившийся у окна.

— Что за гость у тебя был, Исенгрим? — беспечно спросил он, но, взглянув на лицо эльфа, отбросил свиток и вскочил со стула.

— Что случилось? Дурные вести?

— Нет, просто у меня вдруг возник один вопрос.

— А почему у тебя вид, будто ты увидел умертвие у себя в умывальной?

— Устал от разъездов и плохо сплю, — отмахнулся Исенгрим.

— Ладно, не хочешь говорить, не говори. Что за срочный вопрос?

— Не срочный, но мне интересно. Ты ведь хорошо знаешь отца Нелл?

— Нелл это Эллиен? Ну конечно, мы с ним старые друзья, а почему ты… Впрочем, продолжай. Это ведь не сам вопрос, так?

— Так. Нелл его родная дочь?

Эрфред задумался.

— Тобой никогда не движет праздное любопытство. Скажи, с ней точно все в порядке?

— Да, все хорошо.

— Ладно, я скажу, если ты поклянешься, что это останется между нами.

— Я не болтлив.

— Она приемыш. Ты и сам, верно, догадался, легенда о прабабке-эльфийке полная чушь.

Эльвар оказался прав. Девочку, бродившую по берегу ручья в необитаемых Железных горах, обнаружил купеческий караван, скрывавшийся от разбойников и заплутавший на старых тропах. На ней не было одежды, только истлевшие лохмотья, а все тело покрывал слой пыли и грязи. Говорить маленькая полукровка не умела, только жалобно произносила какое-то слово на старом эльфийском, которого никто из людей не знал. Брандон, тогда еще промышлявший торговлей, решил забрать ребенка, своих детей у них с женой не было. Когда девочку попытались увести, она сбежала в пещеру, вход в которую был наполовину завален камнями, — видимо, засыпало во время землетрясения. «Не засыпало, а с точностью до наоборот», — горько усмехнулся эльф. Значит, от магического сна Нелл пробудил обвал, открывший ей выход на белый свет. К удивлению Брандона, девочка оказалась весьма способной к обучению, и они с женой, переехав в замок на королевскую службу, приставили к «дочери» целый штат учителей. За короткое время она научилась говорить и, забыв обстоятельства своей встречи с Брандоном, усвоила то, что ей сочли нужным сказать о прошлом. Брандон так и не узнал, откуда девочка взялась там, где ее нашли. В заключение своего рассказа король попросил сохранить все в секрете от Нелл: родители не хотели огорчать ее известием, что она чужая им по крови. Получив подтверждение бредовой истории Эльвара, Исенгрим кое-как нашел в себе силы пожелать королю добрых снов, а потом, пройдя прямо на конюшню, забрал свою лошадь и помчался, куда глаза глядят, оставив в форте ничего не подозревавших спутников.

Исенгрим толком не помнил, сколько времени провел, блуждая по берегам реки и среди низких холмов, где пролегало ее русло. Разум требовал немедленно сесть на коня и гнать напрямик в Рантрайт, где, без сомнений, Висегерт уже давно отправляет отряд за отрядом на поиски пропавшего правителя. Но он не желал прислушиваться к голосу разума и оставался среди безлюдных холмов, радуясь, что с неба начал сеяться дождь, размывший его следы. Она оставила замок. Сбежала. Просто так, не сказав ни слова на прощание. Ушла с его сыном. Прежде Исенгрим был бы вне себя от ярости, что кто-то посмел пойти наперекор его воле, лишив его власти над происходящим. Прежде он отправил бы за беглецами погоню и не успокоился бы, пока не посадил неугомонную парочку безмозглых влюбленных под замок в разных концах крепости. Прежде, но не теперь.

Ветер покачивал траву, покрытую тяжелыми серебристыми росинками. Осторожно выглянувшее из-за облаков солнце растапливало жидкий туман, и капли на зеленых листьях светились, словно расплавленный металл. Странные стояли дни: ни лето, ни осень, ни цветение, ни увядание, ни тепло, ни холод. Все сразу смешивалось в неярком свете и погружало душу в смутную тоску, заставляло метаться от жажды прожить это лето до последней секунды, успеть все, что упустил в прошлые годы, до нетерпеливого ожидания конца, прихода пронзительно холодных ветров, обдирающих истрепанную листву с ветвей.

Как же все запуталось. Он никогда прежде не испытывал затруднений, принимая решения. В любых обстоятельствах, даже самых тяжелых, Исенгрим знал, что ему нужно делать, и не сомневался в своей правоте. Мир был неуютным и несправедливым, но понятным и предсказуемым, как смена дня и ночи. Вот бессмертные, почти потерявшие надежду, но готовые бороться до конца. Вот смертные: убийцы, воры, чужаки, подлые пришельцы. Исенгрим давно забыл, что в мире осталось что-то, кроме войны и долга, и не собирался вспоминать. Только так можно было смириться с тем, что ему довелось увидеть и почувствовать. Боль, грязь и горе, столько лет наполнявшие его жизнь, стали чем-то будничным и привычным.

Единственный сын. Он никогда не понял бы и не простил отцу минутной слабости или — кто знает — страшной одержимости. Нелл тоже никогда не простит. Исенгрим не хотел думать, что в чем-то перед ней виноват. Если и причинял боль намеренно, то постарался все исправить, да и отплатила она достойно: выходка с Брайаном была еще мучительно свежа в его памяти. И все же его не оставляло отвратительное ощущение, что он совершил бесчестный поступок, подлый и жестокий. Наверное, одержимость — самое подходящее слово для того, что с ним теперь происходило. Тем более теперь, когда на свет выплыла наводящая жуть история с покойным Эвитейром. Отродье двух рас, собравшее далеко не самые лучшие черты обеих, попавшее в лапы торговцев живым товаром еще в детстве и волей судьбы ставшее материалом для опытов монстра, желавшего продлить жизнь своего народа за счет чужих жизней. Благородная цель, извращенно понятая и достигнутая омерзительным способом. Даже забавно. Творение Эвитейра через три сотни лет попало к его племяннику и начало выполнять задачу, ради которой было создано: питать угасавший источник магии силой, когда-то не знавшей себе равных по разрушительности и черноте. Нелл, обыкновенная доверчивая глупышка, — порождение огненного вихря, разрушившего когда-то сотни жизней. Умертвие, выбравшееся из гробницы, куда ее бросили, даже не потрудившись проверить, сработало заклинание или нет. Что, если она проснулась бы раньше, до того, как выход из пещеры открыл обвал?

Исенгрим так и не смог прийти к окончательному выводу, что стало причиной возникшей между ними связи. Была ли это магия, узнавшая его кровь и начавшая выполнять задуманное Эвитейром? Или неискупленное преступление одного из членов семьи, пусть и давно вычеркнутого из ее памяти, легло черным пятном на душу другого, толкнув его к той, кому был нанесен непоправимый вред? Одно было ясно: он должен был или отправить девушку домой, или перестать вмешиваться в жизнь сына и отпустить их на все четыре стороны, но не сделал ни того, ни другого, придумав себе логичные на первый взгляд оправдания. Исенгрим сам оказался ничем не лучше презираемого всеми Эвитейра. Нелл была нужна, потому что рядом с ней он мог снова почувствовать себя живым. Ее присутствие наполняло силой и давало надежду на то, что он успеет сделать то, что запланировал, до того, как магия в его крови окончательно перебродит и он потеряет интерес к миру, добровольно прервав свою вечную жизнь.

А что, если все-таки использовать наследство, доставшееся от дяди? Выследить беглецов не составит труда. Вернуть расположение Нелл тоже будет несложно. Проклятье, пропитавшее ее суть, сработает, как только Исенгрим хоть на шаг приблизится к ней, и девушка снова станет послушной куклой в его руках, добровольно отдавая свою силу. Правда, неизвестно, сколько выдержит ее слабое тело, но ведь она давно должна быть мертва, так что Исенгрим ничего у нее не отнимет… Эльф покачал головой, отвечая на собственные мысли. Он не сможет так поступить даже ради продления века Aen Seidhe на этой земле. Отпустить Нелл, сняв с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу, это самое верное решение. Даже если магия пробудилась и теперь таилась в ней, ожидая доброго или недоброго часа, чтобы проявить себя.

Исенгрим возвратился в Рантрайт на рассвете следующего дня. Неспешно миновал мост, зашел на конюшню, погрел озябшие руки у бочки с пылавшей смолой. Стражники изумленно оглядывали вернувшегося в одиночестве командира, не осмеливаясь обратиться к нему с вопросом или приветствием, однако кто-то все же доложил о его приезде Висегерту. Исенгрим усмехнулся, определив по звуку шагов, что начальник стражи пребывает в крайней степени недовольства. Сейчас, наверное, выдаст трехчасовую нотацию в своем духе. Однако, к удивлению Исенгрима, друг схватил его за локоть и, бросив: «Идем скорее», — потащил за собой в башню, которую прежде занимал лекарь. В зале для ожидания Висегерт остановился и, отдышавшись, сказал:

— Не знаю, где тебя носило все это время, и как ты мог бросить нас и просто исчезнуть.

— Кто за дверью? — спросил Исенгрим. Висегерт замолчал, словно подбирая слова.

— Не тяни. Нелл?

— Нет. Твой сын.

— Что с ним? — перебил Исенгрим.

— Ничего особенного. Получил по голове, валялся без памяти, заплутал. Нашли в лесу стражники.

— Висегерт, я из тебя каждое слово буду вытягивать? От кого получил, как?

— Нелл у Брайна, — решился Висегерт. Мир качнулся и медленно поплыл, разламываясь на части.

— Какие он предъявил требования? — глухо произнес Исенгрим, чувствуя, как пульс больно колотится в висках.

— Никаких.

— Сколько времени она уже там?

— Судя по тому, что я вытянул из твоего сына, с неделю.

Неделя. Семь дней, семь ночей.

— Почему ты не остановил их, когда стало известно о побеге?

— Счел, что для всех нас так будет лучше, — с усилием проговорил Висегерт.

— Как она оказалась у полукровок?

— Спроси у него сам, — пробормотал Висегерт, отворачиваясь.

Исенгрим взялся было за дверную ручку, но начальник стражи остановил его.

— Прикажешь собрать отряд?

— Какой отряд?

— Как какой? Ты же не оставишь Брайану девчонку? Я не мог отправить воинов в лес без твоего приказа.

Исенгрим покачал головой.

— Приказа не будет.

— То есть как, не будет? Ты соображаешь, что с ней сделает Брайан? — прошипел Висегерт. — Неужели ты ей не поможешь?

— Не помогу. Потому что она там уже неделю. И все, что он мог сделать, уже давно сделал, иначе выставил бы свои требования в первые же дни. Я не стану рисковать воинами, чтобы раздобыть то, что полукровки через пару-тройку дней сами принесут под наши стены. Или разбросают по городу.

— Но ты ведь не знаешь наверняка!

— Знаю, и ты знаешь не хуже меня. Девушка могла остаться в живых только в одном случае: если он счел ее необходимой для воплощения его планов. Но и тогда пытаться ее вызволить бесполезно, он свернет ей шею сразу, как только почует опасность. Нам остается только ждать. А теперь я должен поговорить с сыном.

Эримен лежал в комнате на втором этаже башни под наблюдением помощника бывшего лекаря, одного из немногочисленных молодых эльфов, переживших войну. Исенгрим кивком головы отпустил его и сел у кровати сына. Тот не шевельнулся, продолжив сосредоточенно изучать потолок. Через несколько минут Исенгрим решился прервать тягучее молчание:

— Я хочу знать, что произошло.

— Это я хочу знать, что произошло. Только от тебя. Не от этой потаскухи. Не от Брайана. И не от предателя Таирена, — выплюнул Эримен, отворачиваясь.

— Что именно ты хочешь знать?

— Как ты опустился до такого. Как ты посмел? Она была моей! Моей. Я любил ее, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит.

— Обойдемся без громких слов. Что ты сделал с полукровкой?

— Я собирался ее прикончить. В назидание тебе, вор. Ты давно утратил честь, пойдя на союз с врагами, но я и предположить не мог, что зову отцом такого ублюдка.

— Старая песня на новый лад. Давай сначала, и на этот раз по делу. Как Нелл оказалась у Брайана, и причем здесь Таирен?

— Таирен рассказал мне о том позоре, что вы навлекли на мое имя. О том, как вы развлекались в тавернах. О том, как ты бросил Западный край на произвол судьбы. И я вернулся из дурацкого выдуманного тобой посольства, пришел в замок и увел ее, сказав, что ты отдал мне приказ. Это было забавно. Она даже не сопротивлялась, словно овца, которую ведут на бойню. Как ты добился такой покорности? Побоями? Подарками?

— Дальше?

— Что дальше? Дальше мы увели ее в лес, но тут выяснилось, что наш дорогой Таирен предатель. Они забрали ее, а я получил рукояткой меча по голове. Вот и все.

Исенгрим поднялся со стула и пошел к двери. Эримен несколько раз окликнул его, и он, сделав над собой усилие, обернулся:

— Что-то еще?

— Да, еще! Сделай хоть вид, что ты что-то чувствуешь: стыд, вину, сожаление!

— Мне искренне жаль, что мой сын трус и предатель. Достаточно?

— Значит, это я трус и предатель? Не я обманул твое доверие, да еще таким отвратительным способом.

— Ты недалеко от меня ушел. Почему ты не убил меня? Почему решил, что за все должна отвечать девушка?

— Потому что ты должен заботиться о благе эльфов, — пробормотал Эримен, прикрывая покрасневшие глаза. Исенгрим усмехнулся:

— Готов на все ради дела, да? Не в этом ли ты обвинял меня, покидая город с десяток лет назад?

— Спаси ее.

— Что?

— Что слышал, будь ты проклят! Это ты виноват в том, что с нами случилось. Мы были бы счастливы, если б ты не вмешался! Она была такой живой, такой веселой, а превратилась в безвольную куклу! Отправь отряд в лес, я знаю, в какой стороне лагерь полукровок.

— Нет. Не отправлю. Ты не хуже меня знаешь, что уже поздно. Висегерт, я думаю, поведал тебе о том, как она помогла нам с поимкой шпионов. Ты принял решение, руководствуясь чувством долга, вот теперь обдумай хорошенько последствия. Прощай, сын, — закончил Исенгрим и вышел, захлопнув за собой дверь.

* * *

Нелл, не раздеваясь, повалилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Вот и все. Кончилась ее недолгая сказка. Она не была дурой и не питала безосновательных надежд, но все же ее удивило, что игра наскучила ему так скоро. Хотя чему удивляться? Полукровка рядом с самим легендарным Исенгримом Фаоильтиарной. Ей и самой казалось смешным предположение, что подобный исход возможен. И все же боль колыхалась в груди, как тяжелая жидкость. Боль — ничего больше, чистая, невыносимая, острая боль. Ни сожалений, ни обид, ни злости. Сплошная стена боли. Первые дни были особенно долгими и трудными. Она ждала его каждую минуту. Вот, наконец, шаги на террасе, сейчас хлопнет дверь, и он войдет, чтобы… Да неважно для чего. Неважно. Лишь бы еще хоть раз увидеть его, почувствовать его присутствие. Но проходили часы, шаги угасали в тишине, солнце тонуло в закатном мареве, и наступала очередная страшная ночь. День. Ночь. День. Ночь. Мир застыл, словно скованный заклятием. День. Ночь. Только огонь колышется, да переливаются алым угли. День. Ночь. Он больше не придет, все закончилось. В это можно не верить, это можно отрицать, сколько угодно, но изменить это нельзя. И она смирилась.

Нелл продолжала жить своей обычной жизнью: ела и пила, улыбалась служанкам, читала, рисовала. Иногда даже выходила на террасу и болтала с охранявшими ее покои воинами — или тюремщиками. Никаких глупых выходок, раздирающих сердце рыданий, униженных просьб, попыток сбежать. К чему? Это ничего не изменит. Она пошла по другому, более простому и уже знакомому пути. Мир, существовавший за стенами ее покоев, постепенно терял краски, покрываясь едва заметной сетью мелких трещин, словно старое зеркало. Нелл снова и снова ловила себя на том, что часами сидит неподвижно, глядя на какой-нибудь малозначительный предмет, приобретавший вдруг для нее неизмеримую важность, словно колдовской символ, который во что бы то ни стало нужно разгадать. Сквозь боль, первое время наполнявшую душу до самых краев, обжигавшую грудь изнутри, словно раскаленный пар, прорастали тонкие нити прежних безымянных страхов, возвращавших во тьму, которую она знала и помнила еще с детства. Во мрак, являвшийся в кошмарах. В мир, где не было Исенгрима. В завываниях ночного ветра Нелл слышались печальные голоса, звавшие за собой в невообразимые дали, где на сотни миль ни домов, ни людей, ни эльфов — только огромные пустые пространства. От холодного провала неба до темной безжизненной земли нет ничего, лишь глухая застывшая тишина. И она улыбалась, все глубже погружаясь в собственные мысли. Разве не было это самым лучшим выходом с самого начала? Нелл всегда знала, что ей не место в том мире, где светило солнце, звучали голоса, жили ее родители… Все это было иллюзией, в которую она опрометчиво погрузилась, поверив в то, что ее сказка закончится долгой и счастливой жизнью с прекрасным принцем. Что ж, пора пожинать плоды собственной глупости, пусть они и оказались такими горькими на вкус.

Когда окончательно установилась теплая погода, а в саду высохли размокшие дорожки, Нелл навестил Висегерт и, задав пару малозначительных вопросов о ее самочувствии, сообщил, что ей разрешены недолгие прогулки в дальнем конце сада. Нелл рассеянно поблагодарила его и задала вопрос относительно сроков своего отъезда, но ничего нового он сообщить не мог. Она кивнула и снова принялась за чтение, не ожидая, когда эльф покинет ее гостиную, но Висегерт не спешил уходить, а словно что-то обдумывал.

— Госпожа Эллиен, — начал он, — я вижу, вы не расположены со мной беседовать, но все же осмелюсь еще ненадолго отвлечь вас от чтения.

— Да? — безразлично ответила Нелл.

— Я считаю, вам будут интересны результаты недавно завершившегося расследования, которое предпринял король относительно вашего несостоявшегося брака.

Несостоявшегося брака? О чем это он? Помолвка с Эрименом уже разорвана официально и даже состоялось расследование?

— Маркграф Редбурга действительно пал от рук разбойников, — а, вот оно что. И какое ей дело до этого незнакомого ей неудачливого претендента на ее руку?

— А за вами явился самозванец, отъявленный головорез, хорошо известный в южных городах. После смерти маркграфа власть в его землях была при пособничестве местных дворян, недовольных династией, захвачена разбойниками, которые состояли в союзе с небезызвестным вам Брайаном.

Нелл прислушалась, слегка заинтересованная рассказом.

— Целей было две: получить приданое и в будущем, возможно, выкуп от вашего отца.

— А вторая?

— Второй целью была передача вас в руки Брайана. Вы ничего не хотите мне рассказать?

Нелл выпрямилась, уронив книгу с колен.

— Что вы имеете в виду?

— Госпожа Эллиен, я имею в виду, что если вы и прежде были знакомы с Брайаном и скрыли это по какой-то причине, то в ваших интересах изложить все детали.

— Почему вы меня допрашиваете, а не ваш правитель? Он счел, что это ниже его достоинства?

— Госпожа Эллиен, я вам не враг и не допрашиваю вас. Я скрыл от господина Фаоильтиарны, что в крепость было доставлено письмо с результатами расследования.

— Чего ради?

— Ради вашего блага. У нас есть доказательства вашей измены, которая, хоть вы и постарались нам помочь, остается печальной данностью. С вами поступили милосердно. И я бы не хотел, чтобы ваше возвращение к отцу было отсрочено на неопределенный срок по причине какой-нибудь малоприятной неожиданности.

— Господин Висегерт, я не встречала Брайана до того вечера в лесу, о котором вам, не сомневаюсь, хорошо известно. Мне неведомо, зачем ему было устраивать фарс с моей помолвкой. И для чего я ему нужна, если нужна, в чем я сомневаюсь, мне тоже неизвестно.

— Это все?

— Да, все.

— Хорошо.

— И вы поверите на слово изменнице?

— Поверю и очень надеюсь об этом не пожалеть. Вы ведь не можете не понимать, леди, что терпение господина Фаоильтиарны, которое вы и без того долго испытывали, отнюдь не безгранично, и он итак сделал вам большое одолжение.

— О, не нужно. Я прекрасно осознаю, в каком оказалась положении.

— В таком случае мне также не надо вам напоминать, чтобы вы избегали необдуманных поступков и приложили все усилия, дабы не выводить господина Фаоильтиарну из себя.

Нелл встала с софы и церемонно поклонилась. Висегерт кивнул и покинул ее гостиную, оставив на память о себе горькую, разъедающую, тошнотворную злость.

В лесу сгущались сумерки, хотя небо над вершинами деревьев еще отражало последние солнечные лучи. Мохнатые тяжелые облака постепенно теряли густой красный цвет по мере того, как ветер уносил их к вершинам гор, и становились нежно-сиреневыми. Было тепло и немного пахло дождем. Эльф, закутанный в дорожный коричневый плащ, изрядно потрепанный и прожженный в нескольких местах, сидел у потухавшего костра, погрузившись в размышления. Он не замечал ни шаловливого ветерка, игравшего выбившимися из-под капюшона прядями его светлых волос, ни сердитого шипения голодного огня. Ни легких шагов, прозвучавших у него за спиной.

— Ау!

От неожиданно раздавшегося возгласа он кубарем скатился с камня, на котором просидел весь вечер и, выхватив короткий меч из ножен, приготовился отразить атаку пришельца. Однако, всмотревшись, убрал оружие и выругался.

— И тебе добрый вечер, Эримен, — отозвался нежданный гость, рассмеявшись.

— Пришла же тебе охота меня так напугать. А если б я не разобрался и проткнул бы тебя насквозь? — проворчал Эримен, разыскивая под толстым оранжевым стволом старой сосны припасенные дрова.

— Не успел бы. О чем ты так задумался? Я ведь полсотни лет тебя учил, что нельзя ни на секунду терять бдительность.

— Да все о том же, Таирен.

— Значит, мое письмо до тебя все же добралось.

— Как видишь. Я ушел сразу, как получил его. Но я все еще не могу поверить.

— Обманул ли я тебя хоть раз за те годы, что ты зовешь меня другом? — с ноткой обиды поинтересовался Таирен, вынимая из сумки хлеб и вяленое мясо.

— Я не был бы здесь, если б сомневался в твоих словах.

— Я и рад бы ошибиться, но мы слишком долго бездействовали, наблюдая за тем, как твой отец губит себя и всех нас.

— Неужели он и вправду не принял никаких мер?

— Никаких. Когда стало известно о предательстве девчонки, мы потребовали отшвырнуть полукровок от замка. Мы даже не просили судить ее, как положено, — всем ясно, что он не позволил бы причинить ей вред. Но он отказался собирать отряд и потребовал хранить случившееся в тайне, потому что замок хорошо охраняется, а огласка может повредить Нелл.

— Но это совсем на него не похоже. Он без колебаний отправлял на тот свет всех, в чьей верности возникали малейшие сомнения.

— То были воины, Эримен, а здесь речь идет о женщине. Исенгрим не знал ни уюта домашнего очага, ни тепла семьи, и мы смирились с тем, что он проникся к твоей невесте такими сильными чувствами, пусть она даже и смешанной крови… — Таирен замолчал, увидев, как исказилось лицо у собеседника.

— Продолжай, — проронил Эримен через минуту.

— Ты уверен, что хочешь знать все это? Тебе, должно быть, тяжело, ведь речь идет о двух дорогих тебе существах.

— Ни он, ни эта тварь мне больше не дороги. Они обошлись со мной по-свински, а я не знаю, как отмыться от этого унижения, — голос у Эримена прервался, и он закрыл лицо руками. Таирен, нарезав мясо и разложив его на ломтях хлеба, спокойно продолжал:

— Мы терпели все: его безразличие к делам эльфов, его прогулки с полукровкой у всех на виду, пьянки в таверне…

— Он что, начал пить?

— Ну да. Нам только оставалось радоваться, что фисштех теперь днем с огнем не сыскать, иначе не знаю, чем бы это кончилось. Но когда он наплевал на безопасность крепости и на визиты полукровок, я не выдержал и решил сообщить тебе. От Нелл нужно избавиться.

— И все же это в голове не укладывается. Почему он так изменился? Для него не было ничего превыше долга. Мне не верится, что ты действительно говоришь о моем отце.

— Я ведь уже объяснил тебе. Девица хорошо сыграла роль влюбленной дурочки и ловко воспользовалась его расположением. У меня есть основания полагать, что она еще до вашего знакомства якшалась с Брайаном.

— Но что теперь творится в замке?

— Мы сами перегруппировали караулы и отогнали полукровок от крепости. Мои воины каждый день обследуют лес, и на расстоянии двух дней пути ничего подозрительного нет.

Эримен обхватил голову руками и закрыл глаза.

— Что бы с нами всеми стало, если б не ты, Таирен.

— Я лишь хочу, чтобы мы могли дожить оставшиеся нам годы или дни спокойно. И мне горько видеть, что мой командир и старый друг забыл все, чему столько лет сам учил нас. А еще горше сознавать, что он в очередной раз поступился твоими чувствами в угоду себе. Я привязался к тебе, как к сыну, еще в те далекие дни, когда учил тебя держать оружие.

Эримен усмехнулся.

— Да, у моего родного отца на это не оказалось ни времени, ни желания.

— Не гневайся на него. Он всегда был таким, но это и сделало его доблестным воином и хорошим командиром.

— Жаль, что Нелл так быстро удалось превратить его в безумца.

— Да. Но мы попробуем все исправить.

— Как? Я знаю, что это необходимость, но сомневаюсь, что мне хватит духу убить ее.

— Можно сделать так, что убивать и не потребуется, хотя я бы на твоем месте перерезал ей глотку.

— Я не уверен, что смогу.

— Тогда слушай. Она труслива, как все полукровки, и раскрывать свои связи с Брайаном не в ее интересах. Мы заставим ее выйти из замка, напугаем как следует и пригрозим, что раскроем ее тайну королю.

— Что-то я не уверен, что твой план сработает.

— Сработает. Я хорошо ее изучил, пока следил за ней. Брайану необходимы поставки еды и оружия, с которыми ему помогает Нелл. Она уберется к графу в замок и продолжит там проворачивать свои делишки, а полукровки последуют за ней. Мы избавимся и от Нелл, и от Брайана, а Исенгриму она напишет письмо с извинениями за поспешный отъезд. Гордость не позволит ему ее расспрашивать или пытаться вернуть. Я и сам бы все это сделал, но мне хотелось дать тебе возможность если не отомстить, то…

— Ты правильно сделал, что вызвал меня, — прервал Эримен.

* * *

Нелл углубилась в заросшую сорными травами часть сада, куда обыкновенно никто не заглядывал, и, пройдя по течению небольшого ручейка, выбрала себе уютное местечко: поляну с большим замшелым валуном посередине. Здесь пахло водой и сырой землей, а резная листва высоких кленов рассеивала солнечный свет где-то наверху, и сети кружившихся теней сплетались и расплетались на лице девушки. Расстелив плащ, Нелл подвернула тяжелую пышную юбку, чтобы поудобнее сесть. Но, едва она устроилась на мягкой траве, как расслышала позади себя негромкий смешок. Она нехотя обернулась и замерла: перед ней стоял Эримен. С минуту они молча разглядывали друг друга. Эримен сильно изменился не в лучшую сторону с того дня, как они попрощались на террасе, надеясь увидеться через год и уже не разлучаться. Под глазами темнели глубокие синяки, а у рта залегли складки. Нелл непривычно было видеть его таким: угасшим, разочарованным, уставшим. На нем был потрепанный походный плащ и повидавшая виды одежда, словно ему пришлось много времени провести в дороге.

— Ну что смотришь? — наконец нарушил молчание Эримен. — Не рада видеть меня, да?

— Что ты хочешь услышать? — начала было Нелл и, опустив руки, замолчала, отведя взгляд от его лица. Он все знает, так зачем тратить силы на глупые разговоры и попытки что-то объяснить? Эримен, медленно приближаясь, продолжал говорить:

— Знаешь, я понял бы и простил, будь это любой другой. Но он… Ты ведь его ненавидела. Вы оба ненавидели друг друга. Как ты могла пойти на такое, Нелл?

— Мне нечего тебе сказать.

— В чем дело, а? Он ведь чудовище, ты сама говорила. Бессердечный ублюдок, способный на любую жестокость ради высокой цели. Чем он тебя купил? Тряпками? Побрякушками? Или тебе было приятнее с ним трахаться, чем со мной?

— Прекрати, — прошипела Нелл, чувствуя, как в душе просыпается что-то, похожее на злость. Эримен горько рассмеялся.

— Отвратительное зрелище. Ты воняешь им, у тебя его жесты, ты даже смотреть стала, как он. Как ему удалось добиться такого раболепия?

— Никак. Делай то, зачем пришел, только заткнись, — выплюнула девушка.

— Верно. Пора с этим кончать — солнце садится.

Эримен приблизился на несколько шагов. Нелл отступила, рассеянно размышляя о том, что делать дальше. Кричать было бесполезно, никто бы ее не услышал, да и эльф быстро бы заткнул ей рот.

— Куда ты, Нелл? — вкрадчиво заговорил он. — Не хочешь узнать, зачем я здесь? А главное, по чьему приказу?

— А мне это будет интересно? — бросила полукровка.

— Думаю, да. Ведь ты обязана, как и мы, выполнять приказы Исенгрима.

Имя, слетевшее с губ Эримена, заставило ее остановиться.

— Да, Нелл, я пришел по приказу своего командира. И ты должна следовать за мной. Поспешим, времени осталось мало.

Он протянул ей руку, и девушка, подумав, взялась за холодный кожаный наруч. Они углубились в заросли по незаметной тропке, которую мог рассмотреть только взор эльфа. Нелл поминутно спотыкалась и зацеплялась волосами за ветки, но Эримен, каждый раз удерживая от падения, тащил ее вперед, не давая останавливаться. Они добрались до крепостной стены, в которой была маленькая неприметная дверца. Эримен, покопавшись в кармане плаща, щелкнул чем-то и достал ключик на серебристой цепочке, которым, приложив немалые усилия, открыл замок. Дверца со скрежетом отворилась, и эльф толкнул Нелл за стену. Она, едва не потеряв равновесие, прыгнула на песок, которым было усыпано все пространство от стены до чахлого осинового леса, начинавшегося неподалеку. Эримен снова запер дверцу.

— Какой приказ был тебе отдан? Мне запрещено выходить за стену под страхом наказания, — заговорила Нелл, решив, что Висегерт проболтался о письме короля. Эримен, отряхивая песок со штанины, безразлично ответил:

— Исенгрим приказал, чтобы тебя увели из замка в охотничий домик в лесу, где ты будешь жить под охраной. За какие проступки, думаю, ты и сама прекрасно понимаешь.

— Охотничий домик? Ведь в лесу полукровки. И сколько мне там жить? — пробормотала Нелл, озадаченная происходящим.

— Не имею привычки обсуждать приказы своего командира, Нелл. Или ты сомневаешься, что я выполняю его приказ?

— Нет.

— Тогда идем, — отрезал Эримен, хватая ее за руку и уводя к лесу.

Земля под ногами проседала и чавкала, словно под плотным верхним слоем таилось болото. Воздух был густой и тяжелый, воняло гнилой водой и прелыми листьями, так что Нелл скоро начала задыхаться. Они углублялись все дальше и дальше, и вокруг начал сгущаться прохладный сумрак. Девушка, выбившись из сил, уже не пыталась смотреть под ноги, и Эримен практически тащил ее волоком. Она размышляла, вспоминая свой последний разговор с Висегертом, и мало-помалу неясные подозрения превращались в уверенность. Нелл остановилась, едва не сбив с ног Эримена. Тот чертыхнулся и, обернувшись, поинтересовался, что с ней на этот раз, но, взглянув на ее лицо, встал напротив, скрестив руки на груди. Нелл вздохнула, чувствуя, как страх сжимает кольцом грудь и заставляет подогнуться колени. Ей хотелось закричать, но голос не повиновался. Наконец, через минуту она с трудом прошептала:

— Нет никакого домика.

Эримен, вытянув руку, медленно приблизился и взял ее за плечо, толкнув вперед.

— Ты права, домика нет.

— Только не делай мне больно, — прошептала Нелл.

— Мучить тебя приказа не было, так что пострадаешь не больше, чем все остальные живые существа. И перестань реветь. Исенгрим итак проявил неслыханное терпение — лично я бы на месте тебя прикончил, когда выяснилось, что ты путаешься с Брайаном.

Эримен произнес несколько слов на эльфийском, и через минуту послышались легкие шаги — из тени, клубившейся между деревьями, показался Таирен. Нелл все еще не верила в происходящее. Может, взбешенный Исенгрим решил как следует напугать ее? Разве мог он обречь ее на такой конец? Но лес сгущался, и надежда таяла с каждым шагом. Что ж, раз господин Фаоильтиарна желает от нее избавиться, она примет свой конец с облегчением.

— Может, сделаете это прямо здесь? — спросила Нелл, останавливаясь и вырывая руку у Эримена.

— Так не терпится умереть? — ухмыльнулся он, и эта ухмылка показалась девушке самым страшным, что она видела в жизни. Столько холодной насмешки, что по спине пробежала дрожь.

— А зачем вам зря тащиться в такую даль?

— Чтобы ты не вернулась в замок и не продолжила портить репутацию нашего правителя, — ответил Таирен, идущий впереди.

— Но как я вернусь, если вы меня… — произнести фразу до конца она не смогла, горло сжало спазмом.

— Мы тебя не убьем, Нелл, — продолжал Эримен с той же жуткой ухмылкой. — Это сделают волки.

— Что? — пробормотала она, обнимая себя руками.

— Что слышала, полукровка. Мы оставим тебя в лесу на поживу зверям. Если не будешь отбиваться и прикрывать глотку, они покончат с тобой за пару минут.

Нелл едва не вывернуло. Вот на какой конец осудил ее тот, кому она поклонялась, как высшему существу? Голову сжали, словно в тисках, и перед глазами заплясали огненные вспышки. Будь он проклят, будь он проклят, будь проклят…

— Зачем зря пугаешь девушку, щенок? Волки в этих лесах не водятся, — послышался вдруг знакомый голос. Нелл пожалела, что не свернула себе шею за пару лет до приезда в Рантрайт. Это был Брайан. Собственной персоной. И в сопровождении не менее пятнадцати воинов — она машинально осмотрела каждого. Эримен, явно испугавшись, что-то быстро спросил у Таирена, но тот отмахнулся, приближаясь к вождю полукровок и пожимая ему руку.

— Вот шлюха, как договаривались.

— А своего принца-то с собой зачем притащил? — саркастично поинтересовался Брайан. Эримен, отступив назад, обнажил меч, на что полукровки ответили дружным хохотом.

— Смотри-ка, ему тоже помереть не терпится. Эй, господин Эримендер, хочешь, чтобы папаша тобой гордился? — захохотал Брайан, обнажая мелкие кривые зубы.

— Таирен, что тут творится? — спросил растерянный Эримен, переходя на всеобщий.

— Ты ему не сказал?

— Нет, — неохотно ответил Таирен. — Не хотел посвящать его в свои дела.

— Предатель! — закричал Эримен, и тут же его окружили несколько воинов, пытаясь разоружить. Через несколько минут те, кому удалось остаться невредимыми, все же выбили меч из его рук и скрутили их за спиной. Брайан, приблизившись, ударил Эримена рукояткой меча по голове. Нелл услышала болезненный вскрик, а потом удар его тела о землю.

— Тише, тише. У него в кармане шкатулка со всеми ключами, но тебе она вряд ли пригодится — Исенгрим тут же сменит замки, как только узнает, что шкатулку сперли.

— Тогда на кой она мне сдалась? — почесал лоб Брайан, копаясь второй рукой в карманах Эримена.

— Оставь себе на память. А лучше пришли ему вместе с головой юной леди. Чтоб не так горько жалел о своей утрате.

Нелл затрясло так, что у нее застучали зубы, и Брайан удивленно посмотрел в ее сторону.

— Эй, дайте ей выпить, а то у меня мороз по коже от этого стука.

Кто-то запрокинул ей голову и насильно вставил между зубами горлышко походной фляжки. В горло полилась обжигающая жидкость, судя по всему, разбавленный спирт. Она задохнулась, с трудом не закашлявшись. Полукровки расхохотались на разные лады, словно безумцы в тюрьме для умалишенных.

— Крепкая глотка для такой изнеженной девицы. И вправду не теряла времени даром, живя в замке, — проговорил кто-то сквозь смех.

— Ну еще бы. Исенгрим регулярно к ней наведывался с того дня, как отправил сына подальше, — ядовито сказал Таирен, и Нелл сердито сжала кулаки.

— Ты проклятый лжец, свинья остроухая, — вырвалось у нее. Таирен снисходительно улыбнулся:

— Ну вот теперь ты похожа на настоящую полукровку. Не будь дурой, Нелл. Эримен тебе не солгал: Исенгрим отдал приказ от тебя избавиться. Не веришь? Тогда почему Эримен тебя сюда привел?

— Потому что ты и его обманул.

— Нет, потому что хотел отправить тебя на тот свет лично. А я решил проявить к тебе доброту и снисхождение и дать тебе возможность попрощаться с другим твоим любовником.

— Я еще не имел чести переспать с госпожой, так что прояви учтивость по отношению к леди Эллиен, — ухмыльнулся Брайан. — А теперь давайте расходиться. Вот твоя награда, — он швырнул Таирену тяжелый кожаный мешочек, в котором звякнули монеты. — Берите это отродье, а я возьму девушку.

— Не стал бы я забирать этого господина на твоем месте, — заметил Таирен, пересчитывая монеты.

— Это еще почему? Стало жаль старого друга? — прищурился Брайан.

— Я дружу с теми, кто больше платит. И по дружбе советую тебе позволить господину Эримендеру вернуться в родной замок. За полукровку тебе ничего не будет, а вот если навредишь щенку, Волк за тобой по всему королевству начнет гоняться и не успокоится, пока не убьет. А убивать он умеет медленно и мучительно, поверь на слово.

Брайан задумался, отмахиваясь от окруживших его соратников, требовавших забрать эльфа или перерезать ему глотку на месте. Через минуту он, заорав, чтобы все заткнулись, вынес окончательное решение:

— Девка идет с нами, а щенку врежьте еще разок по башке. Выживет — его счастье, нет — значит, не на его стороне сегодня удача.

В ту же секунду, как прозвучали последние слова, кто-то из мужчин с размаху ударил Эримена по затылку. Таирен, спрятав мешочек, скрылся в темноте, накрывшей лес, ни с кем не прощаясь. А Нелл продолжила свой путь в неизвестность на руках у Брайана, мечтая провалиться в беспамятство и никогда больше из него не выйти.

Из башни лекаря Исенгрим направился прямо в свой кабинет. Дел предстояло много, а времени на них оставалось катастрофически мало. Для начала следовало написать Эрфреду и Брандону о похищении Нелл, пока без подробностей, касавшихся роли Эримена в случившемся, и того, по какой причине Брайан за ней охотился. Возможно, девушка все же каким-то чудом осталась жива после недельного пребывания у полукровок, и король сумеет договориться о выкупе. Впрочем, шансов на это не было почти никаких. Если то, о чем эльф не хотел пока задумываться, уже произошло, то начнется поиск виновных, и тогда взбешенный отец Нелл потребует наказания и для Эримена, и для самого Исенгрима, который обязан был обеспечить девушке безопасность. Все это ставило под угрозу благополучие Западного края в целом. Он бесстрастно перебирал в уме варианты развития событий, и все они выглядели неутешительно. Дверь распахнулась, пропуская в кабинет Висегерта.

— Чем ты занят?

— Как обычно, думаю, как вытащить нас из очередной переделки.

— И что надумал?

— Я напишу королю и графу, утаивать случившееся смысла нет. Возможно, они сумеют помочь, если их вмешательство еще может что-то изменить.

— Отчего сам не хочешь попробовать вывести Брайана на разговор?

— Со мной он говорить не станет, я уверен. А вот визит короля ему, вполне возможно, польстит.

— Что будет с Эрименом?

— Не знаю. Я хочу выслать его прочь как можно скорее. Он всегда мечтал покинуть Рантрайт, так пусть его мечта сбудется.

— А если Нелл уже не спасти, и Брандон захочет мести?

— Я не знаю.

— Мы не можем допустить, чтобы ты пострадал.

— Я не в состоянии сейчас думать об этом, хотя меня, уж поверь, как никого другого тревожит моя судьба.

— Мы можем скрыть роль Эримена в похищении и представить доказательства измены Нелл. Письмо у тебя, пленники в темницах. Нас не в чем будет обвинить.

— Я обдумаю все и решу к утру. До этого времени сюда никто из них не успеет явиться.

— Может, расскажешь, где тебя носило и что произошло между тобой и лекарем? Он поспешно уехал к тебе, так что я даже не успел предложить ему сопровождение, и куда-то исчез.

— Нет. Это касается только меня и лекаря. Пусть помощник заправляет в его башне.

— Хорошо. Я усилил караулы, это все, что было в моей власти без твоего ведома. Да еще пришлось менять замки в дверях крепостной стены: Эримен сказал, что Таирен выкрал твою шкатулку с ключами.

— Этого достаточно. Пусть никто не суется в лес дальше, чем нужно для обеспечения нашей безопасности, и следите за замком. Таирен пойман?

— Нет, ушел, но его поимка дело времени.

— Плохо. Он слишком много знает.

— Исенгрим, посмотри ты на меня, наконец, — устало сказал Висегерт. — Все время, что я здесь, ты копаешься в бумагах.

— Я обязан содержать все дела в порядке, чтобы любой, кто окажется на моем месте, мог без промедлений приступить к выполнению своих обязанностей, — безразлично ответил правитель, продолжая свое занятие.

— О чем ты говоришь? Кто может оказаться на твоем месте?

— Кто угодно. Ты, например. Будь готов к любому повороту событий, Висегерт. И да, пришли мне ключи от новых замков.

— Уж не вздумал ли ты отправиться к полукровкам в одиночку и сложить голову в бесплодной попытке вытащить из лап Брайана Нелл?

— Нет, я же не полный идиот. Просто от короля можно будет ожидать чего угодно. Да и я пока еще здесь командую, так что жду ключи в ближайшее время.

— Хорошо. Может, не стоит ждать дурного от Эрфреда? Он не раз заверял нас в своей дружбе.

— Хочешь, напомню тебе, чего стоили заверения в дружбе после Цинтры? — горько усмехнулся Исенгрим, и начальник стражи умолк. Несколько минут он вглядывался в сосредоточенное лицо командира, потом тихо проговорил:

— Не хочется мне думать, что вскоре я оставлю тебя на несколько часов, а вернувшись, пойму, что видел тебя и говорил с тобой в последний раз.

Исенгрим, убирая в шкаф какие-то письма, ответил:

— А ты пойди и займись своими обязанностями. Я слышал, это хорошо помогает исцелиться от дурости.

Висегерт, понурившись, покинул кабинет. Еще пару часов Исенгрим наводил порядок в бумагах: разложил, как всегда, по разным стопкам срочные и несрочные, собрал в отдельный ящик стопки писем, касавшихся всего того, что давно следовало закончить, но по разным причинам годами не удавалось подвести к завершению, сжег документы, которые никто и никогда не должен был увидеть. Странно: прежде кабинет казался ему чем-то вроде надоевшей, но привычной клетки, а теперь он не хотел его покидать и тщетно старался убедить себя в том, что похищение Нелл никак не отразится ни на его собственном положении, ни на ситуации в его землях. Нелл… Против воли Исенгрима его мысли сосредоточились на ней. Память забурлила, словно водоворот, выдавая непрошеные воспоминания. Сотни слов, взглядов, жестов и движений, запахи, игры света и тени — все это кружилось, вспыхивало, словно капли дождя на ярком летнем солнце, чтобы через несколько мгновений исчезнуть навсегда, рассыпаться серебряной пылью.

Исенгрим, еще раз оглядев кабинет и убедившись, что ничего не забыл, положил в карман принесенные стражником ключи. Теперь он, наконец, мог позволить себе проявить слабость, тем более что покои Нелл больше не охранялись. Комнаты тонули в полумраке, и он недовольно поморщился: ни света, ни тепла. Ее вещи были разбросаны повсюду, как обычно, словно хозяйка вот-вот должна вернуться из недолгой поездки. Расческа валялась у зеркала рядом со шпильками, комнатные туфли боязливо выглядывали из-под софы, а на кровати лежали раскрытые книги. Исенгрим, сосредоточившись, попытался уловить хоть что-то, походившее на ее магию, но все попытки оказались напрасными. Нелл больше не было рядом, и в том, что ее забрали, виноват был не кто иной, как он сам. Если бы он не задержался в форте, а вернулся в Рантрайт вовремя, ничего бы не случилось, и Нелл до сих пор сидела бы под охраной в своих покоях, злая и обиженная на него до глубины души. Исенгрим никогда не отпустил бы ее ни к отцу, ни куда бы то ни было еще, и всем бы пришлось смириться с тем, что она навсегда останется в Рантрайте. До смерти. Смерть. Снова смерть. При любом раскладе. Что бы он ни делал, как бы ни старался защитить ее, Нелл все равно однажды не станет. Внезапная болезнь, несчастный случай, успешное покушение, старость. Рано или поздно Исенгрим лишился бы того, что привык считать безраздельно ему принадлежавшим. А если лекарь прав насчет ее магии, то он сам стал бы причиной смерти полукровки. Бессильная ярость — вот все, что ему оставалось. Вор. Предатель. Убийца…

Исенгрим распахнул шкаф, в котором теперь едва помещались нарядные платья, сшитые по его вкусу. Все это больше никому не пригодится. Он сердито захлопнул дверцы, и внутри послышался глухой стук, словно от падения чего-то тяжелого. Проклятье, тот самый альбом, так некстати предавший свою хозяйку. Зачем она его сохранила? Исенгрим отнес альбом на подоконник, где было светлее, и раскрыл на первых страницах. Нелл рисовала явно подолгу и с увлечением. Начало заполняли многоцветные изображения графского замка, комнаты с большим арочным окном, выходившим в летний зеленый сад, ярких бабочек, кружившихся в танце над пестрыми цветами. Потом начались портреты Эримена, которые Исенгрим сердито пролистнул. А в середине альбома он увидел себя и горько усмехнулся, рассмотрев десятки довольно похожих изображений собственной физиономии. Видимо, Нелл и вправду была к нему неравнодушна, раз потратила столько сил на выполнение его портретов.

На одном из листов Исенгрима ждал неприятный сюрприз. Девушка нарисовала темное помещение, освещенное красными огоньками, на полу которого валялись уродливые, полусгнившие детские игрушки. Исенгрим нетерпеливо перелистнул страницу и замер: рисунок повторялся, и на следующих листах тоже. К концу альбома в том, что было изображено рукой полукровки, не осталось ни жизнерадостных красок, ни тщательно прорисованных деталей. Только чернильная тьма, окаймленная красными всполохами пламени. Возможно ли, что магия, о которой твердил Эльвар, росла прямо под носом у Исенгрима, и он ничего не заметил? Но почему опасная сила, которую, по словам лекаря, могло пробудить любое сильное потрясение, не вырвалась на свободу в момент похищения? Девушка не испугалась Брайана? Лекарь ошибся, и ее магия была не так уж сильна? Или ее убили сразу же, как только она оказалась в руках врагов?

Исенгрим до боли сжал пальцами виски. Может, все же собрать отряд и попытаться незаметно подобраться к лагерю? Если все пройдет успешно, они возьмут много пленных и узнают, что сталось с Нелл, может, даже найдут ее живой и невредимой. А если нет? Об этом не хотелось даже задумываться. Он не мог позволить себе попусту жертвовать воинами для того, чтобы исправить собственную ошибку. Уйти самому? Это глупо. Проще и быстрее будет броситься с башни, тогда Висегерту не придется тратить силы, чтоб отнять у полукровок его труп и организовать незадачливому командиру достойные похороны. Ситуация и вправду была безвыходной. Погрузившись в печальные мысли, Исенгрим сам не заметил, как уснул. Его мучили тревожные видения: какие-то поездки, шум, цоканье копыт по камням, шум многих голосов, стук… Стук. Кто-то колотил кулаками по двери его кабинета. Он с проклятьем вскочил с постели, и через несколько секунд же в гостиной распахнулась дверь. Висегерт, кто бы сомневался.

— Что?

— Скорее, там… Иди за мной. Стой! — внезапно остановился начальник стражи, пытаясь отдышаться. — Надень хотя бы легкий доспех.

Исенгрим кивнул и прошел в свои покои, не тратя времени на расспросы и не обращая внимания на изумленные взгляды стражников, заполнивших террасу. Сердце тревожно колотилось в груди, но он по привычке сосредоточился на мыслях, а не на переживаниях.

— Полукровки?

— Да, но я никогда не думал, что увижу такое, — пробормотал Висегерт.

Они прошли к двери, через которую в свое время Нелл убежала за стену. Исенгрим, готовый увидеть все, что угодно: пленных, гору трупов, осадные машины, на миг остановился, не сумев справиться со своим изумлением. На траве среди куч какого-то жалкого тряпья, окруженные вооруженными стражниками, сидели полукровки. Тридцать штук, не меньше, мужчины и женщины. Оборванные, жалкие, покрытые грязью и сажей. От них на несколько метров распространялась вонь немытых тел и… гари?

— Что это еще, к воронам, такое? — по слогам произнес он.

— Пленники, командир.

— Вижу, что пленники. Как этот сброд здесь очутился?

Вперед выступил ответственный за караулы, обходившие лес с этой стороны крепости.

— Командир, с полчаса назад мы услышали шум шагов и голоса в лесу и сразу же собрали отряд, чтобы проверить, в чем дело. Приблизившись, обнаружили вот этих господ, которые слезно умоляли нас отвести их в крепость и заключить в самые охраняемые темницы. В чем дело, мы так и не разобрались, они бормочут какую-то чушь. Мы убедились, что более никого нет, обыскали этих и привели сюда.

Это было неожиданно. Нет, скорее, неимоверно. Исенгрим еще раз присмотрелся к пленникам, но они никуда не исчезали и не колебались в воздухе. Три десятка вполне себе живых, настоящих полукровок попросились в плен к эльфам.

— Так, господа, — начал Исенгрим, оглядывая перепачканные испуганные лица. — Не знаю, что вы задумали, но очень надеюсь, что это не очередная неумелая ловушка, в противном случае все будете болтаться на виселицах.

— Дозвольте объясниться, добрый господин, — проскулил один из пленных разбойников, худой и болезненного вида немолодой мужчина с глубоким шрамом на шее.

— Валяй, — дозволил Исенгрим, невольно сжимая рукоять меча.

— Мы бы и рады вас никогда не видеть, — эльфы криво усмехнулись, а полукровка вжал голову в плечи, но набрался смелости и продолжил:

— Да нужда заставила спасаться, сами знаете, как это бывает, добрый господин. Жили мы себе в лесу своем, то есть в вашем, никого не трогали, ну как не трогали, сами понимаете, кушать хочется, так мы иной раз купца разуем, караван облегчим…

— К делу.

— Так вот жили, хотели уходить в горы, да вот проклятая стрига…

Исенгрим насторожился.

— Стрига?

— Ну или стригойка, как вам угодно, она ж молода еще, до полной стриги не доучилась, вы уж не обессудьте, добрый господин, сучье отродье она, хоть то и ваша девка…

— Стой. Довольно. Этот идет со мной, остальных обыскать со всем тщанием и рассадить по разным темницам.

Речь Исенгрима прервали разноголосые радостные вопли, и он впервые за всю жизнь по-настоящему усомнился в собственном рассудке.

Полукровка беспокойно озирался, щурясь от яркого освещения и нервно ерзая на стуле, к которому Исенгрим накрепко привязал его за руки и ноги. Тащить гостя в кабинет или свою спальню он не решился, хотя ни в коем случае не желал, чтобы их беседу слышали ненужные свидетели. Пришлось занять покои Нелл. Кое-как отправив встревоженного Висегерта наблюдать за размещением пленников, он нетерпеливо тряхнул полукровку за плечо, пытаясь не прислушиваться к неровному, болезненному биению собственного сердца:

— Не тяни, я жду.

— Девка ваша, добрый господин…

— Да что — моя девка? Соображай скорее, иначе что-нибудь отрежу.

— Не извольте гневаться, добрый господин, я все скажу. Она стрига, это точно. Отродясь такого не видел. Спалила весь лагерь к воронам, даже дыма толком не было, только огонь вспыхнул, и все.

Исенгрим бессильно опустился на софу за спиной у пленника.

— Брайан ведь ее особо не обижал, только я сразу знал, что зря ее в лагерь притащили и зря волосы отрезали.

— Волосы? — глухо переспросил Исенгрим.

— Ну да, красивые были волосы, а Брайан не удержал наших, ну Верена — она ушла в темницы или куда вы их определили, возьми и отхвати ей ножом волосы по самые плечи. Я еще тогда понял, что что-то с вашей девкой не так, господин, уж больно бледная и спокойная, хотя не знаю, что там случилось с ней в лесу, может, от того она такая была.

— К делу. Что Брайан с ней сделал в лагере?

— Да ровным счетом и ничего, он ее подальше от лагеря запер, в домике. Мы его для припасов построили. Ну с пять-шесть дней просто так туда ходил, зачем, не ведаю, нас не подпускали, а потом пришел злой и забрал жаровню. Больше его никто не видел. Домик она тоже сожгла, спалила дотла, мы и моргнуть не успели. Вечером, на закате, ни шума, ни дыма — видели наши только огонь, как за водой пошли. Там ведь ручей, чистый, местами только коряги плавают.

— Послушай, нелюдь, плевать мне на твои коряги, собери в кучу мозги, иначе придется тебе помочь, — негромко, но веско проговорил Исенгрим, прокляв про себя безумие полукровок.

— Да я ж о том и говорю. Пошли за водой, бегут назад, дескать, домик догорает, бревна в кучу сложились, у двери лежит Таирен, дружок ваш, весь обугленный, как пережаренный кусок мяса, а ведьмы нигде нет.

— А Брайан? — спросил Исенгрим, пытаясь унять дрожь, некстати побежавшую по телу.

— Мы в углях не копались, господин, не до того было. Как только наступила ночь, стрига и явилась, мстить, значит, или просто развлекаться. Подожгла сразу все шатры по кругу, обежала лагерь против солнца — я слышал, они всегда так делают. Ни дыма, ни треска, все сгорело, и еда, и одежда, и то, что награбить удалось. А потом она за нас принялась. Я ее мельком видел: худая, бледная, глаза горят, как у кошки, и смеется. Вальтер ее задел стрелой, должна была прямо в лоб прилететь, но она ж увернулась, плечо ей оцарапало, и дальше началось…

Голос пленника прервался, и Исенгрим услышал, как у него участилось дыхание.

— Не надо, хватит об этом. Что вы сделали?

— Разбежались, что мы могли сделать. До рассвета бегали от нее по лесу, словно куры. Я и в могиле буду ее смех слышать. Не надо было волосы трогать, баба ведь всегда о волосах тревожится.

— Сколько вас было в лагере? — спросил Исенгрим.

Пленник вздохнул, зажмурился и замотал головой, но, усилием воли справившись с собой, ответил:

— Пятьдесят. Тридцать мужчин и двадцать женщин. Мы нашли двадцать восемь своих и решили бежать к вам, потому как вы со своей девкой сами разберетесь, стрига она или выходец. Только не выгоняйте нас и не убивайте, будьте милосердны. Хоть и говорят, что нет в вас милосердия, а все равно нам деваться некуда.

— Днем вы ее не видели?

— Нет, днем наших искали. Может, кто еще остался в лесу, не ведаю.

— Вас было всего пятьдесят?

— Нет, под сотню, но многих Брайан отправил партиями в горы и в леса за трактом, потому как прокормиться нам было невозможно, и прятаться тоже трудно. Есть и еще, они договаривались с ним, как быть в других областях. Только нет теперь Брайна, и нам деваться некуда.

— Ладно, достаточно. Я отправлю тебя в темницы к остальным. Малейшая провинность или непослушание — и отправитесь кормить птиц. Понятно?

— Куда уже понятней, — ответил пленник. Исенгрим вызвал из коридора стражников, которые кое-как отвязали полукровку от стула и волоком потащили в подземелья.

Она жива. Брайан не убил ее, не запытал до смерти. Жива. Но от этого легче не становилось. Неделю Нелл пробыла в плену у разбойников, а Исенгрим не шевельнул и пальцем, чтобы ее спасти, пусть это и было не в его силах. Теперь все жуткие предположения лекаря сбылись, и девушка превратилась в чудовище. Если, конечно, верить словам полупомешанного выродка. Исенгрим принялся беспокойно расхаживать по гостиной, как до этого любила делать Нелл. Неконтролируемые вспышки опаснейшей магии… Хочешь, чтобы в этот момент рядом оказался твой сын? Сын. Она ведь придет за ним, захочет отомстить за свое похищение. Брайан мертв, Таирен мертв, и еще сколько-то сожженных полукровок, по-видимому, валяются в лесу. Исенгрим не собирался сидеть в кабинете и строить предположения, ожидая, пока Нелл сама явится под стены замка. Он проверил ключи — на месте, в кармане плаща. Теперь надо выйти незаметно, но как? Всюду посты. Взял лук и стрелы. Мало ли, что случится за стеной. Выйдя на террасу, приказал стражникам идти в казармы и ждать приказаний Висегерта, спустился в сад. У стены стояли караульные, охранявшие запертую дверь.

— Кто за стеной?

— Отряд Меолира, командир, как раз пошли на обход.

— Хорошо. Уходите в казармы, ждите распоряжений начальника стражи. И передайте ему мой приказ: за стену не высовываться, пусть следит за крепостью и городом.

Стражники послушно отправились по направлению к казармам, а Исенгрим, несколько минут потратив на поиск нужного ключа, отпер дверь и вышел. Уже стемнело, и лес застыл перед ним в непроницаемом мраке. Как в далекие прежние годы, когда чаща была их единственным убежищем. Меолира с отрядом он нашел через десять минут, выругал за излишний шум и отправил следом за остальными караульными, сказав, что скоро вернется. Воины скрылись за дверью, и Исенгрим запер ее, а потом перебросил ключи через стену и поспешно скрылся в лесу. На поиски Нелл может уйти несколько часов, но дожидаться ее у стены было неразумно и опасно. Он не хотел ни того, чтобы она кому-то навредила, ни того, чтоб ее пристрелили его собственные стражники. Как же найти ведьму в ночном лесу? Даже с его опытом задача представлялась нелегкой. Исенгрим остановился, прислушиваясь. Она никогда не умела передвигаться бесшумно, и у нее была характерная походка: он до боли четко помнил звук ее шагов. Но вокруг царила тишина, только ветер шелестел, цепляясь за еловые ветви. Нужно было торопиться, Висегерт, скорее всего, уже послал отряд на поиски сбежавшего правителя, и если в темноте они его не разыщут, то после восхода солнца ему вряд ли удастся долго путать следы.

Исенгрим, с досадой оттолкнув цеплявшуюся за капюшон пушистую еловую лапу, прислонился к толстому холодному стволу, тщетно пытаясь отдышаться. Где искать девушку и что делать, если поиски увенчаются успехом? Об этом он пока не хотел задумываться, надеясь, что предсказания Эльвара не оправдаются до конца. Не могла же Нелл вот так враз взять и превратиться в обезумевшую магичку. Исенгрим несколько раз вдохнул сырой прохладный воздух, жалея, что в спешке забыл захватить фляжку с водой. И вдруг его внимание привлек легкий ветерок, касавшийся разгоряченной кожи. Что-то в нем было странное, неправильное. К запаху леса и тумана примешивалась чуждая нота. Словно… дым. Эльф поспешно двинулся дальше, стараясь не утратить тонкую, призрачную путеводную нить. Сильнее, еще сильнее. Исчезла. Вот нечисть! Нет, вот она — чуть заметная, но явственно различимая, гарь в чистом и свежем дыхании леса. Исенгрим невольно замедлил шаг, стараясь ступать как можно тише. Небо начало понемногу светлеть — близилось время восхода. Интересно, что принесет им с Нелл этот рассвет.

Через пару сотен метров впереди замаячили маленькие огоньки, покачивавшиеся между деревьями, словно их переносили из стороны в сторону. Вот, кажется, и все. Исенгрим бесшумно приблизился к просвету среди вековых елей, окружавших небольшую поляну, и замер, не в силах пошевелиться от охватившей его жути. По поляне неспешно расхаживало существо, которое он при всем желании не мог заставить себя назвать прежним именем. Босые ноги легко ступали по траве, покрытой холодными каплями росы. Она была одета в старое выцветшее платье, которое болталось на ее исхудавшем теле, как мешок, свисая с костлявого плеча и обнажая глубокий порез, покрытый запекшейся кровью. Неровно обрезанные взлохмаченные волосы теперь едва прикрывали шею. Но не это заставляло Исенгрима вздрагивать от страха и отвращения при виде того, во что превратилась Нелл. Ее глаза. Они светились в полумраке, словно вынутые из костра уголья, и по краям черных кругов радужки пробегали огненные всполохи.

Она не замечала его присутствия, погруженная в свои мысли, и продолжала рассеянно бродить по поляне, что-то бормоча вполголоса. Вслушавшись, эльф с удивлением узнал старую детскую считалку. Иногда внимание девушки привлекали неяркие лесные цветы, прятавшиеся в густой траве, и она срывала их, собирая букет. На кончиках ее пальцев вспыхивали и гасли маленькие красноватые огоньки, обжигая растения. Исенгрим отвернулся и прижался к дереву, за которым прятался, горько сожалея о своем опрометчивом решении идти на поиски. И почему он не послушал лекаря? Теперь уже ничего не исправишь. Если Нелл и вправду окончательно утратила разум, то единственный выход — пристрелить ее с безопасного расстояния, чтобы избавить жителей города от опасности. А если нет? Вдруг ей еще можно помочь? И, поразмыслив несколько минут, Исенгрим набрался смелости и обнаружил свое присутствие. Он медленно вышел из-за дерева, нарочно стараясь произвести побольше шума. Девушка поначалу не обратила никакого внимания на появление постороннего, а потом вдруг остановилась, внимательно вглядываясь в его лицо. Ему стоило немалых усилий заставить себя стоять неподвижно вместо того, чтобы последовать примеру полукровок и выпустить в нее пару стрел. Спустя еще пару минут, наполненных тяжелым, страшным молчанием, она разжала пересохшие бледные губы и с усилием заговорила:

— Папа? Уже пора спать?

Исенгрим чертыхнулся про себя. Она точно напрочь свихнулась. Нелл, внимательно рассмотрев его лицо, продолжала:

— Откуда у тебя такой шрам? Где ты поранился?

— Нелл, посмотри на меня внимательно. Это я, Исенгрим, — пробормотал эльф, невольно сжимая рукоять меча. Девушка долго размышляла о чем-то, склонив голову набок, и внезапно приблизилась, отбросив в сторону букет. Исенгрим отшатнулся: из ее жутких глаз потекли крупные слезы, тут же с шипением превращавшиеся в пар.

— Ты все-таки пришел! — воскликнула она и радостно бросилась ему на шею. — Он твердил мне, чтобы я тебя не ждала, что я тебе не нужна, но я не верила, я знала, что ты меня не оставишь!

— Нелл, ты узнаешь меня? — спросил Исенгрим, осторожно убирая ее руки и сжимая худые горячие пальцы в ладонях.

— Конечно, узнаю, о чем ты говоришь? Я что, похожа на сумасшедшую?

На этот вопрос он предпочел не отвечать и мягко, но настойчиво заставил ее присесть на траву.

— Послушай, Нелл, теперь ты в безопасности. Никто не причинит тебе вреда. Но я должен спросить, что с тобой случилось и что ты помнишь о последних днях. Ты помнишь, что видела моего сына? Не отвечай, если не хочешь.

— Мне не хочется говорить об этом, но я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Да, я видела его, к несчастью для себя, и он был жутко зол. Исенгрим, Таирен предатель, его нужно срочно найти! — вскрикнула она, пытаясь встать. Он удержал ее.

— О предательстве Таирена мне известно, но неизвестно о том, что случилось с тобой после того, как тебя забрал Брайан.

Лицо Нелл исказила такая гримаса, что Исенгим вздрогнул, молясь всем богам, чтобы она не заметила его страха.

— Он уволок меня в свой проклятый лагерь. Там была куча этих свиней, сумасшедших полукровок. Ты не представляешь, как они орали. Я ни разу в жизни не слышала таких отвратительных ругательств. А потом одна из этих помешанных ударила меня и… — у нее прервался голос, — и отрезала ножом волосы. Она все кричала, что поделом мне, потому что никто из них не может себе позволить длинные волосы, и я не могу. Потому что я одна из них. Но ведь это неправда?

— Конечно, нет. Ты совсем другая, — ответил Исенгрим, нисколько не покривив душой. — Что было дальше?

— Он утащил меня в какой-то маленький домик, хотя они требовали… Я не хочу повторять этого. И сказал, что специально забрал меня, и жалеет, что не сделал этого раньше.

— Чего он хотел?

— Чтобы я жила, как они. Он говорил и говорил, часами, без перерыва, и я уже его не слушала, но он продолжал говорить. Что я ела вкусную еду и спала в мягкой постели, пока они прятались по лесам и голодали. Что я заслужила наказания за свое предательство.

— Предательство?

— Ну да. Он называл меня предательницей, потому что я жила с людьми и эльфами, а не нашла себе подобных. Таирен приходил туда время от времени и тайком давал мне воду, когда эта сволочь оставляла меня в покое, но еды он не приносил, говорил, что не сможет ничего взять тайно.

— Дальше?

— Дальше… Не помню. Подожди. Он сказал, что теперь я должна им помочь. Он хотел, чтобы я вызвала в Рантрайт отца и написала тебе письмо с просьбой о помощи. Чтобы они убили всех вас, понимаешь? Им нужны неуправляемые области. Он все говорил, что из-за меня они лишились приюта в Редбурге. Что я виновата в их бедах.

— Ты согласилась?

— Конечно, нет! Ты что, тоже считаешь меня предательницей, Исенгрим? — сердито прошипела она, и черные радужки вспыхнули оранжевым огнем.

— Нет, нет. Конечно, нет. Я…

— Прости, мне не следует на тебя злиться. Я ведь сама вышла из замка, только не могу вспомнить, почему. Что он мне сказал? — забормотала Нелл, закрывая глаза руками. — Не помню, что он сказал.

— Послушай, Нелл, сейчас важнее другое. Что сделал Брайан, когда ты ему отказала?

— Ах, да. Он приволок жаровню с углями и сказал, что заставит меня это сделать, — жалобно проговорила девушка, крепко сжимая в ладонях пальцы эльфа, которому начало казаться, что они уже покрылись ожогами. — А дальше я мало что помню. Кажется, он чем-то задел меня, какой-то горячей железной палкой, и у меня в голове все помутилось. Теперь я постоянно чувствую этот огонь. Он повсюду: в голове, в теле. Он гудит и мешает думать и иногда не дает мне дышать, как будто сдавливает горло. Но я сожгла лагерь полукровок, и мне стало немного легче. Только вот сейчас опять кружится голова. Что со мной случилось, Исенгрим? Брайан наложил на меня проклятье? — спросила она.

Он не нашелся, что ответить, и нерешительно потянул ее к себе, чтобы хоть пару минут не видеть ее кошмарных глаз. Нелл радостно бросилась в его объятья, и в следующую секунду Исенгрим понял, что совершил крайне неразумный поступок. Магия забурлила вокруг, заполняя собой все пространство вокруг них горячими искрами. Жар распространился по коже, хлынул удушающей волной в легкие, затопил разум, так что эльф больше не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Драконий огонь ломал все преграды между ним и полукровкой, которые ему с таким трудом удалось построить, и выворачивал наизнанку душу, заставляя содрогаться от боли. Исенгрим попытался было прекратить это, но ничего не вышло, и ему пришлось сдаться.

Он не знал, сколько прошло времени: секунда, час, месяц, год. Знал только, что абсолютно, неизмеримо и непоправимо счастлив. По-настоящему. Теперь уже все неважно, кроме того, что полукровка снова в его полном распоряжении, и на этот раз он никому не позволит вырвать ее из его рук. Нелл — или Моэрвин, какая разница — была создана для того, чтобы принадлежать ему. Глупо было это отрицать или испытывать угрызения совести по поводу чьих-то там чувств. Исенгрим, приподнявшись, оглядел поляну. Солнца не было видно, небо заволакивали тяжелые серые облака, и он так и не мог понять, сколько времени пробыл в магическом полусне. Девушка, потревоженная его движениями, приподняла голову и с радостной улыбкой пожелала ему доброго утра.

— Мы не знаем, утро теперь или день. Так что давай не будем терять времени, — ответил он, заставляя ее подняться.

— Мы спешим? — удивленно спросила Нелл.

— Да, нам пора возвращаться в замок.

— В замок? — жалобно повторила она. — Это необходимо?

— Хочешь оставаться в лесу в таком виде и дальше? Скоро польет дождь, а у меня только один плащ.

— Ты мной недоволен?

— Нет, нет, — раздраженно ответил Исенгрим. — Просто нам нужно поскорее вернуться, и, похоже, обратный путь ты проделаешь у меня на руках. Не знаешь, где твои сапоги?

— Нет. Но я могу идти, только скажи мне, куда.

Исенгрим взял ее на руки и пошел по своим следам, пытаясь прикинуть кратчайший путь до замка. Девушка болтала какую-то малозначительную чушь, которую он пропускал мимо ушей, сосредоточившись на дороге. И вдруг она сказала:

— А знаешь, я вспомнила своего отца. Не того, не Брандона.

— Что?

— Мой отец, он эльф. Все это чепуха про прабабку.

— И что именно ты помнишь? — уточнил Исенгрим, стараясь казаться спокойным.

— Да толком ничего. Мы собирали цветы и играли. Он очень красивый, почти как ты. Вы с ним даже чем-то похожи, у него такие же волосы. Только глаза у тебя синие с серым, а у него зеленые. Ты не встречал его случайно?

Исенгрим медленно поставил ее на землю. Она вспомнила Эвитейра. Значит, скоро вспомнит и то, что он с ней сделал. Отец… Отвратительно. И вдруг в его голове, затуманенной огнем, всплыла их с лекарем последняя беседа. Магическое истощение. Вот что ее ждет рядом с ним. Истощение и смерть. Исенгрим впервые со своего пробуждения внимательно взглянул на девушку, стоявшую напротив него. Худая, настолько, что кости выпирают. Бледная, как выходец. Грязная, одетая в рваные лохмотья с чужого плеча. Полубезумная. И все это — по его вине. Он сосредоточился, заставляя магию подчиниться, мучительным усилием воли освобождая свой разум от ее оков. Она сердито вспыхивала, не желая сдаваться, и он увидел ее снова, как тогда, в беседке. Только теперь она была уже не розовато-фиолетовой, а алой, словно раскаленное железо. Нельзя поддаваться. Нельзя.

— Нет.

— Что нет, я не понимаю, не встречал? — тревожно переспросила Нелл.

— Ты не пойдешь со мной в замок.

— Но почему? Что я сделала не так?

— Ничего. Послушай меня, Нелл, это очень важно. Ты должна уйти. Далеко, чтобы тебя никто не нашел.

Девушка с минуту всматривалась в его лицо, а потом Исенгрим ощутил, как вокруг заклубились обжигающие потоки силы.

— Да ты, верно, издеваешься надо мной, эльф? Признайся, тебя это забавляет?

— Что забавляет? — медленно произнес он, отступая на шаг назад и стараясь не смотреть на собеседницу.

— Как это что? Веселая игра получается, только мне уже надоело. Который раз ты приближаешь меня к себе, а потом вышвыриваешь, словно ненужную вещь. Будь ты проклят, Исенгрим, и почему я каждый раз тебе верю?

Радужки ее глаз превратились в два пылающих уголька, а сухие потрескавшиеся губы исказила жутковатая ухмылка.

— Нелл, выслушай меня, — начал он. Нужно было уговорить ее уйти, чтобы проклятая магия ослабела и перестала ее убивать. И превращать его самого в чудовище наподобие Эвитейра.

— С чего бы вдруг?

— Это в твоих интересах.

— Если ответишь мне на вопрос.

— Я не стану ничего обещать.

— Ладно, не будем тратить времени на споры. Ты и вправду отдал приказ убить меня?

Исенгрим промолчал.

— Ну? — протянула Нелл, начиная терять терпение.

— На этот вопрос я отвечать не стану.

— Значит, да, — злобно прошипела полукровка, начиная ходить взад-вперед по своей излюбленной привычке.

При дневном свете она выглядела еще ужаснее, чем в сумерках, и походила на выбравшееся из гробницы умертвие. Исенгрим вздохнул: он знал, что ходит по краю пропасти, и тщательно взвешивал каждое слово, хотя это давалось ему с великим трудом. Магия не оставляла попыток снова получить над ним безраздельную власть.

— Нелл, послушай меня внимательно и запомни. Твоя сила сейчас тебе неподконтрольна. Ты не должна ей поддаваться. Научись управлять ею, и ты сможешь прожить свою жизнь счастливо, забыв о прошлом. Я объясню тебе, как отсюда выбраться, даже пройду часть пути с тобой вместе. Нужно идти на юг вдоль торговой дороги и выйти к тракту. Если будешь держаться лесов, никто тебя не заметит. После тракта пойдешь на запад в буковые леса. Да, возьмешь мои кольца и цепочку — продашь их в одной из ювелирных лавок у тракта. Только не все сразу, по одному предмету, и быстро уходи назад в лес. Денег тебе хватит надолго.

— Зачем ты говоришь все это? — устало спросила Нелл. — Неужели ты думаешь, что я поверю в твое благородное намерение спасти меня? Ты просто хочешь от меня избавиться. Пристрелил бы из лука, и не пришлось бы тратить свое красноречие, расписывая мне прелести новой жизни в каких-то лесах. И я прекрасно контролирую свою магию.

— Нелл, приди в себя. У тебя черные глаза. Абсолютно черные с огненными каемками на радужке. Ты разнесла хижину Брайана. И прикончила половину его полукровок.

— Ну извини, что лишила этого развлечения тебя и твоих воинов.

— Уходи туда, где тебя никто не знает, научись контролировать свои силы — пока что они контролируют тебя. Ты забудешь прошлое, поверь. Проживешь свою жизнь с тем, кого выберешь, и там, где тебе будет хорошо.

— Но я уже выбрала. Я люблю тебя, и … — у нее прервался голос. — Не прогоняй меня. Я не нужна тебе, знаю, но… Я не стану больше доставлять хлопот.

— Нет.

— Так ты отвечаешь на мое очередное признание? Тебе нечего больше сказать? — злоба и магия вскипели в ее душе одновременно, заставляя дрожать, как в лихорадке.

— Нечего, кроме того, что я уже сказал. Я не хочу, чтобы ты оставалась в этих землях.

— А я последний раз прошу тебя позволить мне остаться рядом с тобой. Я ничего не потребую больше, только видеть тебя хоть издали. Исенгрим, прошу, — слезы покатились у Нелл по щекам, моментально закипая и испаряясь. Эльф покачал головой.

— Уходи. Я все сказал.

Она несколько минут смотрела на него, склонив голову набок. Потом медленно приблизилась и хрипло прошептала, задыхаясь от злости:

— Но ты же понимаешь, что я не уйду просто так.

— Понимаю, — кивнул Исенгрим. — Потому не тяни, чтоб у тебя было время сбежать, пока сюда не добрались эльфы.

— С чего вдруг такая трогательная забота? Умереть не терпится? Или хочешь с моей помощью обрести нетленную славу, пожертвовав собой ради своих остроухих братьев? Умереть так, как жил, героем и борцом против dhoine и полукровок?

— Просто не хочу, чтобы кто-то из моих воинов пострадал за то, в чем виноват я.

— А почему ты так уверен, что я не поубиваю их после того, как закончу с тобой?

— Потому что ты неглупа и понимаешь, что в твоих интересах последовать моему совету и унести отсюда ноги.

— Хорошо. Я отдала бы все, чтобы избежать этого, но ты не оставил мне выбора. Это очень кстати, магия снова закипает, — прошептала Нелл, медленно обходя его по кругу. Теперь на ее лице была довольная улыбка.

— У меня есть последняя просьба, — сказал Исенгрим, стараясь не думать о том, что вот-вот должно случиться.

— Говори.

— Не вспоминай обо мне. Никогда.

Нелл усмехнулась и кивнула.

— Тогда выполни и ты мою.

— Чего ты хочешь?

— Обнимешь меня? В последний раз?

Исенгрим, поразмыслив, кивнул, не увидев причин для отказа. Его руки снова ощутили очертания хрупкого, неестественно горячего, незнакомого ему тела. Он, наклонив голову, вдохнул запах ее волос, ища хоть что-то прежнее, но не нашел: когда-то они пахли спелым яблоком и речной водой, теперь — лесом и горьковатым дымом. Она обняла его за шею, и кончики ее пальцев оставили на его коже глубокие ожоги. Исенгрим, поддавшись слабости, на минуту закрыл глаза, и вдруг до его слуха донесся треск, а лицо опахнуло жаром. Страшная догадка пронзила мгновенно, но было уже поздно. В мозгу вспыхнула ярчайшая вспышка боли, а в следующую секунду мир для Исенгрима погас навсегда, и он не увидел, как окружавшие их вековые деревья рассыпались мириадами огненных брызг.

* * *

Долгий полет закончился ударом о твердую поверхность, таким сильным, что Нелл почувствовала, как в груди и животе подпрыгнули и резко опустились вниз внутренности. А вот боли не было, хотя явственно хрустнули ребра. Она с трудом оторвала гудящие руки от того, на что свалилась, и с усилием поднесла их к голове. Шея вроде цела, уже радует. Невдалеке послышался звук движения, потом резкий, надрывный кашель и вдруг… смех. Громкий. Веселый. Настоящий. Смех. Нелл, перевернувшись на живот, не удержала равновесия и почувствовала, как ее голова с гулким стуком ударилась о камень. Точно, холодный камень, покрытый толстым слоем мягкой мелкой пыли. Она села и попыталась осмотреться. Мало-помалу ей удалось разгядеть тусклую белую поверхность под собой и сумрачное небо, затянутое слоем облаков. Ни луны, ни звезд, ни дуновения ветра. Неподвижный воздух словно давил на плечи, поражая абсолютной тишиной. В паре метров слева Нелл рассмотрела темный силуэт и, приблизившись, узнала Исенгрима. Эльф лежал, подложив руки под голову, и, казалось, увлеченно наблюдал за облаками. Он выглядел так же, как и раньше, только лицо было выпачкано сажей, а волосы безнадежно спутались.

— Господин, — прошептала полукровка, и голос ей тут же изменил — в памяти закружились их последние минуты в лесу.

— Что ты, Нелл? — безмятежно спросил он.

— Вы смеялись.

— А, да. Зрелище не из приятных. Прости, придется тебе привыкнуть.

— Я не о том говорю. Вы первый раз по-настоящему рассмеялись при мне, и именно сейчас, после того, как я…

— После того, как ты отправила нас на Безлунные поля? Мне показалось забавным, что ты все же добилась, чего хотела, хоть и весьма необычным способом, — иронично проговорил Исенгрим. — У нас впереди вечность, и мы проведем ее вместе.

— Безлунные поля?

— Ну да, Безлунные поля. Ты ведь читала наши сказания. Последнее пристанище Aen Seidhe, запятнавших при жизни честь и вынужденных до конца времен созерцать последствия своих поступков.

— Пристанище Aen Seidhe?

Эльф снова рассмеялся.

— Это единственное, что привлекло твое внимание? Или перестала меня слушать после того, как я упомянул народ холмов?

— Нет, но… Но ведь я не эльфийка.

— Эльфийка наполовину. Тем более, треклятая магия, по-моему, сплавила нас воедино, так что твоя человеческая часть растворилась в том, что осталось от наших душ. Кстати, о магии, — Исенгрим поднялся со своего жесткого ложа. — Ты все еще ее чувствуешь?

— Не знаю… — задумчиво протянула Нелл. — Я пока еще ничего не понимаю, господин.

— Я тоже. Почему у тебя такой вид, будто ты на собственные похороны попала?

— Потому что теперь уже ничего не исправить, — пробормотала полукровка, до которой начали доходить масштабы организованной ею трагедии. Исенгрим протянул ей руку.

— Идем, негоже рассиживаться. Я ведь сказал тебе, что за господа здесь обретаются.

— Но где боги? Где суд, на котором должна решаться наша судьба?

— Нет здесь ни богов, ни суда, ни судьбы. Каждый остается наедине со своим деянием. Кстати, нам с тобой повезло — видимо, мы лучшее напоминание друг для друга о совершенных под солнцем бесчестных поступках. И я очень рад, что мы вышли из тел до того, как они превратились в две кучки пепла. Не хотел бы я провести вечность в виде пыли.

— У меня такое ощущение, что вас это забавляет, мой господин! — сердито ответила Нелл, вставая с его помощью.

— А если и так, то что?

Она остановилась и снова села на пыльные камни, подперев голову руками.

— Нелл, ну чем ты недовольна?

— А вы не понимаете? Я отняла у вас жизнь!

— Я у тебя тоже.

— Это не так.

— К чему теперь говорить об этом? Надо думать о том, как извлечь пользу из ситуации, а не тратить время на бесплодные сожаления. Впрочем, если желаешь, обсудим, кто из нас кому больше досадил, по дороге.

— По дороге куда?

— Я хочу найти своего дядю и задать ему пару интересующих меня вопросов. Идем, Нелл, прошу тебя.

Но она промолчала, глядя мимо него и, казалось, перестав его слышать. Исенгрим тряс ее за плечи, кричал, уговаривал — все было бесполезно. На Безлунных полях каждый остается наедине со своим деянием.

Двое всадников миновали тракт уже за полночь. Кони давно устали и замедлили шаг, тем более что бесформенная иссиня-черная громада Железных гор, заслонившая собой полнеба, ничуть не вызывала желания приблизиться и остановиться на отдых в ее непроглядной густой тени. Эти горы не зря слыли проклятым местом. Луна расчерчивала мертвенно-бледными пыльными лучами каменные пики, съеденные и зазубренные, словно лезвия старых мечей, повидавших не одну битву. Тьма, у которой лунный свет отнимал привычные ей угодья, шевелилась и дышала, словно живая, нагоняя жуть на задержавшихся в пути проезжих. Но только не на тех двоих, что, не останавливаясь, миновали усыпанную обломками камней сухую равнину, отделявшую Железные горы от земли живых. Перед тем, как сделать последний шаг в чернильную тень древнего хребта, всадники, не сговариваясь, обернулись, бросив взгляд на невысокие холмы с россыпями немногочисленных огней и белую линию тракта — рубеж, негласную границу, которая соблюдалась веками с обеих сторон. Кони тревожно заржали, когда их разгоряченных тел коснулись прозрачные пальцы холодного горного ветра. Осень уже давно вступила в свои права.

Безмолвие окутало их непроницаемой стеной, только слышно было звонкую поступь подкованных копыт, натыкавшихся на бесчисленные покрытые инеем камни. Путь наверх, в царство теней, скал и туманов оказался недолог, но без своего спутника Эрфред никогда не отважился бы пройти по узкой, еле заметной, неведомо кем проложенной тропе. Луна уже откатилась далеко вправо, когда они, натянув поводья, остановились на узкой ровной площадке, заканчивавшейся обрывом. Каменистое пространство было затенено окружавшими его пыльными скалами, и тяжелые рваные облака над ним еще больше скрадывали неверный лунный свет. Порывы ветра, бесшумные, но сильные, поминутно проносились мимо мужчин, развевая полы длинных плащей. Один из всадников, худой и высокий, легко соскочил со своего тревожно поводившего мордой коня и подал тонкую руку второму. С трудом спешившись, второй всадник откинул капюшон и осмотрелся. Это был седой старик, согбенный и слабый. Ничто теперь не напоминало в нем прежнего короля. Годы не пощадили Эрфреда, и он это знал. Второй всадник — красивый и очень печальный эльф — подал старику флягу с водой, но тот покачал головой.

— Его нет. Он не придет.

— Придет.

— Откуда тебе знать? Почему ты так уверен на этот раз?

— Взгляни, — тихо проронил эльф, указывая за спину старика. Тот обернулся и, выпрямившись, замер. Туманная тьма, колыхавшаяся перед ними от невесомых прикосновений ветра, стала медленно сгущаться, словно приобретая ощутимую плотность. Прошло еще несколько томительных мгновений, и она обрела форму. Из пелены показался высокий мужчина с благородной осанкой и твердой поступью. В его белых волосах, рассыпавшихся по плечам, тускло блеснул королевский венец. Призрачная фигура остановилась в нескольких шагах от замерших всадников, и густой туман, завивавшийся вокруг нее, отступил, словно размытый ветром.

— Это ты! Ты… — прошептал старик.

— Доброй тебе ночи, Эрфред, — ответил таинственный гость. Сильный порыв ветра взметнул в воздух пыль и сухие опавшие листья, неведомо откуда принесенные на безжизненные каменные пространства.

— Я искал тебя столько лет и вот, наконец, ты здесь, — продолжал старик прерывающимся голосом.

— Значит, пришло время, — ответил собеседник. Голос его, мелодичный с еле заметными неправильными нотками, до боли знакомый, привычный, замирал в окружавшем их тумане, не создавая эха.

— Тебя зовут правителем Безлунных полей и Предводителем Дикой охоты, — продолжал Эрфред свою речь, пытаясь разглядеть в сумраке лицо пришедшего.

— Кому как больше нравится, я стараюсь уважать чужие предпочтения, — в его голосе послышалась ирония. — Но сам я предпочитаю, чтоб меня звали королем Железных гор. Это ближе к истине.

— Исенгрим… — прошептал Эрфред. — Как ты теперь… Там?

— Мои владения обширны, но требуют постоянного внимания. Сам понимаешь, Эрфред, — ответил тот, приближаясь, так что старик смог, наконец, разглядеть его. Лицо Исенгрима не утратило прежней красоты, даже несмотря на то, что было мертвенно-бледным. На щеке Эрфред разглядел старый неровный шрам и еще несколько на шее — словно выжженные побелевшие следы кончиков чьих-то пальцев. Исенгрим продолжал:

— Как теперь в Западном краю?

— В Рантрайте мой младший, Морольт. Он благоразумен и не принимает спешных решений, и те, кто остался там, живут спокойной и мирной жизнью. Вот только… — запнулся бывший король.

— Да, — негромко ответил Исенгрим. — Они приходят все чаще.

— Первые годы я насилу упросил Висегерта помочь Морольту, но, едва он увидел, что беспорядки удалось предотвратить и все идет свои чередом, как тут же ушел, — жалобно сказал старик.

— Висегерт стал мне добрым помощником, как и прежде. Вот только с Нелл никак не поладит, — усмехнулся Исенгрим.

— Как она? — нерешительно спросил Эрфред.

— Теперь уже хорошо, — немного подумав, ответил эльф.

— Я также хочу просить за твоего сына.

— Ты ведь не за этим пришел, король.

— Нет. Я пришел ради себя. Мир меняется, и мне он давно непривычен. Как и то, во что превратили меня годы. Но он, как и я, ищет встречи, не зная покоя.

— С ним я разберусь сам, когда сочту нужным, — спокойно, но твердо ответил Исенгрим. — Время не ждет, Эрфред, рассвет близится, и луна уже давно ушла с вершины неба.

Старик вздохнул и зябко вздрогнул. Вдруг туман слева от эльфа сгустился, приобретая очертания невысокой женщины, закутанной в темный плащ. Вуаль на ее голове струилась по ветру, открывая бледное лицо и ярко-рыжие даже во мраке пряди коротко, неровно обрезанных волос.

— Доброй ночи, Ваше Величество, — донеслось до слуха Эрфреда. Исенгрим положил руку на плечо женщины и притянул ее к себе.

— Тебе не нужно было выходить.

— Я ненадолго, — упрямо ответила она и снова обратилась к Эрфреду:

— Вы пойдете с нами, Ваше Величество?

— Я хочу уйти, Нелл, но не знаю, куда ухожу, — жалобно проговорил старик и разглядел появившуюся на ее лице улыбку.

— Любите ли вы дикие розы? — спросила она. Эрфред, выпрямившись, с минуту всматривался в ее лицо, а потом кивнул и протянул ей дрожащую руку.

Порыв сильного ветра развеял туман и три растворившиеся в нем фигуры. Эльвар, вскочив в седло, взял поводья второго коня и, последний раз окинув взглядом безжизненные камни, стал спускаться по узкой неприметной тропе.