Крысы в стенах (джен)

Крысы не спят. Кэрроу им не дают.

Драко знает это и слышит их даже ночью, сквозь тонкую и тревожную пелену сна.

Даже когда ему наконец удается уснуть, крысы с ним, рядом, шумят и снуют по коридорам, скребутся в двери, хрипят в стенах.

Эти звуки так похожи на стоны тех, кого бьют (или забивают), просто так, без повода и причины, для собственного извращенного удовольствия, что Драко становится дурно.

Слышать их тяжело. Тяжело. Тяжело. Тяжело.

Только во сне и становится легче. Может потому он и спит так много. Не только ночью, но и днем, склонившись над свитком с домашним заданием или пялясь на огонь в общей гостиной.

Однажды он засыпает прямо на уроке Маггловедения, и ему снится мертвый Дамблдор. Синюшный, страшный, укоряющий. Он говорит ему что-то, просит даже, но Драко не может разобрать ни слова. Слова сплетаются в тонкий крысиный визг.

Кэрроу будит его окриком, высоким и мерзким. Драко не сразу понимает, что кричит она не на него и перед классом, сжавшись под лучами бледного весеннего солнца, стоит другая жертва — девочка-когтевранка.

— Полагаю, стоило готовиться лучше, мисс Турпин, — холодно говорит Кэрроу. — Если уж мистер Малфой уснул, слушая ваш доклад о войнах магглов…

Драко хочет возразить, но слова стынут в горле.

Девчонка получает град ударов по лицу. Пытается неуклюже закрыться руками, но делает только хуже. Кэрроу бьет умело, зло, жестоко.

Драко вздрагивает от каждого удара и, выдержав паузу, слишком долгую, чтобы вытерпеть, наполненную чужой болью до краев, говорит тихо-тихо, только чтобы все поскорее прекратилось:

— Мэм… Профессор Кэрроу.

— Да, мистер Малфой? — она останавливается и смотрит на него долго и внимательно, словно только сейчас замечает.

Драко чувствует, как Кэрроу взвешивает его душу на весах собственной тупости, убогой и прямолинейной до жути.

Ей и хотелось бы броситься на него, цапнуть до крови, как какую-нибудь плаксивую девчонку, но они оба знают, что она не может. Примеривается давно, но тронуть такого, как он, не посмеет. Знает, что за это будет, и потому не решится. Не сегодня. Никогда.

Это придает Драко сил.

— Я… Хотел спросить кое-что, — он давится мыслями и, потрясенный ни то собственной решимостью, ни то глупостью, оглушено замолкает.

Крысы (или сокурсники) перешептываются за его спиной. Это мешает думать, делает его косноязычным.

— Можно мне к целителю? — наконец продолжает он, чувствуя кожей, как вокруг зреет угроза. — Живот болит. Эти маггловские отродья с кухни так и не научились готовить. Если бы только отец узнал, чем нас тут кормят!

Кэрроу прерывает его сухим смешком, от которого помилованная девчонка вжимается в стену.

— Что ж, мистер Малфой, — картинно вздыхает Кэрроу. — Мы должны быть снисходительны. В конце концов мелкая домашняя работа — это даже больше, чем они заслуживают, но мы ведь не изверги, чтобы загонять грязнокровок в подполье или морить голодом, словно скот, верно?

Драко не понимает, о чем она говорит. Не хочет понимать.

Он бежит из класса, как трус. У дверей его догоняет надрывный девичий крик.

У Драко в голове гудит. Мысль о том, что он и правда хотел помочь той когтевранке, пугает.

Драко идет, не зная куда, не в силах остановиться, прокладывает все большее расстояние между собой и классом, где происходит то, что он не готов видеть или принимать.

Несмотря на все — не готов.

Он так настойчиво гонит мысли прочь, что не замечает Долгопупса, появившегося из-за поворота. Они налетают друг на друга на скорости, с шумом и болью. Драко поднимает глаза, и их взгляды встречаются впервые за долгое время.

Невилл смотрит на Малфоя в упор. В его взгляде нет зла, одна только горечь, но от этого не легче.

Никому из них уже не будет легче. Невилл знает.

Если уж они (он знает их по именам, но называет только «они», потому что больше ни один не стоит) достали Полумну, если посмели сделать с ней, которая и мухи в своей жизни не обидела, то, что сделали, ничего хорошего их не ждет. Даже таких, как Малфой.

— Эй, Долгопупс, осторожнее! — шипит Малфой. — Смотри, куда прешь.

Невилл видит, как малфоевские крысиные глазки скользят по его порванной мантии и перепачканным в краске рукам.

Невилл чувствует, как Малфой напряженно и медленно думает, как догадывается, в чем дело, складывая простую и очевидную цепочку в целое.

Надписи на стенах. Призывы, которые некому услышать. Которые никто никогда не слышит, словно они написаны на каком-то чужом, незнакомом им языке.

Бесполезные.

Невилл все ждет, когда Малфой, гадливо улыбнувшись, начнет обвинять его, звать преподавателей и орать что-то в духе: «Лови его!», но тот только молчит и смотрит. Потом с усилием отводит взгляд и, не сказав больше и слова, идет прочь.

Невилл провожает его взглядом и давит тихое, готовое сорваться с губ «спасибо».

Драко поднимается в медпункт и просит у Мадам Помфри, притихшей и какой-то особенно далекой, снотворное. Та отказывает ему с небрежностью и заботой, которым он не в силах возразить. Они недолго спорят, почти как старые знакомые, и сговариваются на зелье, способном подарить светлые сны.

Драко согласен на единорогов и радугу. На все, кроме крыс.

— Кто там? — тихо спрашивает он, указывая на кровать недалеко от них.

Полог ее задернут, и пациента не разглядеть. Драко слышит только его стоны, но и их достаточно, чтобы знакомая тошнота вернулась.

— Финниган, — также тихо отвечает Мадам Помфри.

Драко пытается вспомнить его лицо, но от чего-то не может.

— Оступился на лестнице, — она боязливо озирается. — Просто поскользнулся и упал, так бывает.

Малфой кивает. Все они падают сами. Надо же какие неловкие.

— А что это у вас? — вдруг спрашивает Мадам Помфри, указывая на лацкан его мантии.

Драко опускает взгляд и видит капельку краски. В ужасе он трет ее рукой, но делает только хуже: пятно становится больше, уродливей, заметней. Как след преступления, что он должен принять на себя.

— Это не я, — говорит он, запинаясь. — Я и не думал писать те надписи. Это все Долгопупс. Мы встретились в коридоре, и он, наверное… Случайно.

Финниган за ширмой хрипло смеется, потирает крохотные крысиные лапки в предвкушении.

Драко берет колбу с зельем и идет прочь. Медленно, чтобы они не подумали дурного и не решили, что он сболтнул лишнего и теперь боится, что сделал что-то настолько ужасное. Настолько, что не избавиться, сколько не три.

Финниган, откинув край полога, улыбается мертвыми глазами и шепчет, что все-все расскажет, кому нужно.

Ночью Драко снится, как Долгопупс раскладывает на его кровати мертвых крыс.

Невиллу не снится ничего. Они ловят его на выходе из Большого зала, аккурат после скудного ужина и, не задав ни вопроса, тащат в кабинет Кэрроу-старшего. Под руки, как больного или сумасшедшего.

Как предателя.

Они называют его так и хуже. Где-то между ударами.

Невилл не слушает. Пинок Кэрроу дезориентирует его, глушит на правое ухо. Откуда-то хлещет кровь, и он даже не пытается понять, откуда именно. Боли так много, что ничего кроме нее не остается.

Все длится вечность и еще ее половину, а потом вдруг заканчивается. Кэрроу плюет ему в лицо и за плевком кидает полотенце. Почти по-дружески.

— Утрись и убирайся, — говорит он. — Завтра поговорим.

Невилл вытирает кровь и, чувствуя, как лицо опухает и меняется, с трудом поднимается на ноги и, хромая, идет в гостиную Гриффиндора.

Сокурсники встречают его взглядами, полными страха. Одна девчонка на год или два помладше дергается в сторону, чтобы помочь, подставить плечо, но сердобольная подруга одергивает ее, тянет назад и жарко шепчет на ухо.

Невилл улыбается. В такие моменты ему совсем не хочется никого спасать.

Он поднимается в спальню и, забравшись под одеяло с головой, вспоминает о Малфое. А ведь почти поверил, что промолчит.

Крысы шевелятся в стенах и внизу, в гостиной. От них не спрятаться под одеялом, не замаскироваться никаким заклинанием. Невилл знает, что они слышат стук его испуганного сердца и видят тщедушное тело насквозь. Видят его слабость и боль. Видят, что он почти готов сдаться.

Только не сейчас. Пока еще нет.

Невилл достает фальшивый галеон, заколдованный Гермионой миллион лет и жизней назад. Касается его палочкой и диктует короткое сообщение. Зовет в самый последний раз.

Знает, что должен попытаться. Чтобы все снова стало хорошо.

Невилл ложится на спину, чувствуя каждый отбитый орган и каждую израненную клеточку. Улыбается грустно-грустно и от чего-то вспоминает о Полумне. Представляет не все те мерзости, которые успел напридумывать себе, потеряв ее навсегда, а одно только хорошее. Улыбку, руки, потерянные (или краденные крысами) и найденные кроссовки.

Невилл, словно крылья, вытягивает перед собой руки и смотрит как на них звездами расцветают синяки.

Час, подождать один только час. Кто-нибудь обязательно откликнется и придет. Больше Невилл не будет один.

Драко чувствует жар в груди, где-то под сердцем, и в первое мгновение всерьез верит, что умирает. Думает, что сердечный приступ, злобное чудовище, убившее добрую половину его родственников со стороны отца, добралось до него раньше времени, прижало тяжелой рукой и будет душить, пока вся жизнь не выйдет.

Только через мгновение вспоминает о фальшивом галеоне, который, продырявив, таскает на груди вместо медальона.

А ведь до этой ночи идея оставить себе трофей и напоминание о прошлом годе, со всем его отчаянием, щемящем страхом, казалась ему здравой. Игрушка, отобранная у Мариэтты Эджком давным-давно, еще в век Инспекционной дружины, и ее сестра-близнец, подаренная Захарией Смитом, по какой-то странной недодружбе, сослужили ему хорошую службу. Через них он не раз отправлял указания Мадам Розмерте и даже не думал, что когда-нибудь получит сообщение сам.

«Выручай-комната через час».

Он поворачивается на другой бок и старается уснуть снова, но не получается.

Значит, монет было далеко не две. Это не шутка и не любовная игра между двумя однокурсниками, а что-то большее. Что-то, о чем он никогда всерьез не задумывался.

Осознание прикладывает Драко крепким ударом в висок.

Он соединяет части мозаики и понимает, кто и зачем использовал монеты. Так, словно всегда это знал.

О, Мерлин, как сильно он рисковал в прошлом году, используя галеоны для своих дел. Если бы только кто-то из гриффиндорского сброда заметил, откликнулся на его зов!

Драко встает с кровати и одевается в оглушающей, непривычной уху тишине. Он знает, что должен идти, чувствует это сердцем. Выскальзывает за дверь незамеченным. Однокурсники не останавливают его, не шепчут вслед и даже не смотрят, притворяясь спящими. Боятся, что он расскажет, использует черную метку и… дальше? Как он должен со всем этим поступить?

Сон про мертвых крыс уже не кажется таким невероятным.

И Драко это даже нравится. В неправильном, гадком смысле.

Он поднимается наверх, не встретив ни одной живой души. Находит Выручай-комнату по памяти и улыбается Долгопупсу, который ждет его в полном одиночестве.

Невилл смотрит на Малфоя и будто не видит его перед собой. Он не хочет верить, что вместо друзей на его зов явился Драко. Только он один.

Зачем? Чтобы добить? Уничтожить то маленькое и живое, что в нем еще осталось?

На груди Малфоя прямо поверх мантии висит продырявленный фальшивый галеон.

— Откуда у тебя монета? — шепчет Невилл.

Пропавшая Джинни вдруг представляется ему мертвой. Невилл почти видит, как она, такая маленькая, знакомая и родная, лежит у ног Малфоя, а тот только смеется.

Невилл боится, но кроме страха в нем есть еще что-то. Ярость.

Злоба закипает в глубине его сердца и, жарко поднимаясь, шевелится в горле. Ему хочется кричать, рвать, делать больно. Так, как делали ему. По вине Малфоя и без нее.

— Старый сувенир от друга, — отвечает Малфой и боязливо делает шаг к Невиллу. — Неужели и у тебя такая же? — он недолго молчит, а затем, заметив опухшее лицо и травмы, несмело спрашивает: — Кто тебя так? Кэрроу?

— Твоими стараниями.

Выручай-комната открывает двери тем, кто трижды пройдет перед ней по-настоящему нуждаясь в помощи.

Невилл пятится от Малфоя и проходит перед дверью в первый раз.

— Что тебе нужно? — Невилл вдруг понимает, что в любой момент может появиться кто-то из учителей. — Поглумиться пришел?

Ему даже хочется, чтобы их застали после отбоя. Здесь, вдвоем. Хочется, чтобы Драко тоже получил свое и плевать на цену, которую придется за это заплатить.

Малфой мнется, теребит галеон, выжидает.

— Где Поттер? — Драко смотрит Невиллу прямо в глаза, словно надеется, что в них отразится карта с крестиком на месте нового обитания Гарри.

— Я не знаю.

Это ранит сильнее всего. Он и правда не знает.

Невилл решительно шагает к Малфою и проходит перед дверью второй раз.

— Значит, он и правда бросил вас здесь? — бровь Малфоя приподнимается больше удивленно, чем зло. — Бросил друзей умирать?

Невилл выдавливает улыбку. Выходит плохо и так жалко, что Малфой морщится.

— Ты правда думаешь, что надписи на стенах помогут? Что хоть что-то может помочь?

Крысы в стенах скалятся и умирают. В муках и с кашлем, захлебываясь собственной больной кровью. Драко и Невилл оба слышат их предсмертные вопли и синхронно оборачиваются и смотрят. Туда, где коридор круто заворачивает, скрывая страшное.

Невилл чувствует, как что-то внутри него тоже умирает.

Драко прав. Надписи на стенах не помогут.

Он проходит мимо двери в третий раз, и та тихо отворяется за его спиной.

Драко слышит это и, испугавшись, как раненное животное, бросается на Невилла с кулаками. Без предупреждения, будто и сам не осознает, что творит.

Невилл с готовностью отвечает на его выпад. Они сцепляются в один шипящий и страшный «крысиный король», переплетаются хвостами и душами, чтобы жить и умереть вместе.

И все же Невилл оказывается сильнее. Он отталкивает Драко от себя и пинком отправляет его в жерло Выручай-комнаты, что теперь — бесконечный коридор, полость в стене, из которой не выбраться. Все, как Невилл и просил. Накрепко.

Малфой удивленно хлопает глазами и что-то говорит. Невиллу все равно. Он запечатывает дверь перед самым его носом, забрасывает ключ в самый темный уголок своего разума и забывает о нем навсегда.

Так — хорошо. Неправильно, но до чего же хорошо.

Писк в стене кажется ему музыкой, самой удивительной и прекрасной на свете.

По коридору, отстукивая ритм, приближаются шаги.

Невилл садится на корточки и, тяжело дыша, ждет, когда все кончится.