Луна и кровь (гет)

Эрик вышел из лесополосы на грунтовую дорогу, соединяющую две близлежащие деревушки, и тотчас чуть было не угодил под колеса просвистевшей мимо повозки. Седовласый старичок в джинсовом комбинезоне, восседающий на раскачивающейся из стороны в сторону горе сена, закричал на Эрика благим матом, но закашлялся, сплюнул через плечо недожеванный табак и смолк. «Как он оттуда еще не свалился?» — только и смог изумиться Эрик, разгоняя окутавшее его облако пыли, когда повозка, подскочив на подъеме дороги, уже неслась вниз.

Эрик старался держаться подальше от поселений, и почти весь его путь пролегал через леса и поля, лишь изредка сменяясь дорогами. Когда опушка леса плавно и почти незаметно переросла в болота, выбора не осталось. Хотя, если говорить точнее, то когда перейти через болота не вышло, а один из ботинок едва не исчез в вязкой пучине, вот тогда выбора не осталось — Эрик выбрался из лесного массива, щурясь из-за непривычно яркого солнца, и чуть не угодил под телегу, перегруженную сеном.

Деревни и мелкие поселения Эрик обходил стороной, не заговаривал с прохожими. Оказавшись на широкой дороге, он шел по обочине, опустив голову и молясь, чтобы никто к нему не подошел. Он твердо решил не раскрывать рта и дал сам себе обет молчания. Поиграв в голове словами, после дал обет не обедать. В рюкзаке стукались об плеер наушники, словно стараясь привлечь к себе его внимание, а живот то и дело урчал.

С тех пор, как Эрик задремал под кленом у реки, прошло три дня, которые он провел не сомкнув глаз. Ноги ныли, и уже начинала болеть спина от беспрерывного пути туда, куда…

«А куда я, собственно, иду?» — то и дело задавалось вопросом сознание, и Эрик тут же тряхнет головой, разбрасывая слова в разные стороны, чтобы не лезли к нему со своими фразами, и идет себе дальше.

Перед въездом в деревню Эрик притормозил осматриваясь.

Когда-то он мечтал побывать в большом городе. А, может, и поселиться в нем насовсем. Джо не позволяла. Все твердила, что таким, как они, в больших городах не место.

— Опасно, родной.

— Ты видела меня в полнолуние?!

— Не для нас опасно..

Дорога сужалась, вихляя между низенькими домиками с соломенными крышами и пестрыми занавесками на окнах. На растянутых между деревьями веревках сушилось белье. Пахло навозом, молоком и свежей выпечкой. И было очень громко. После лесного безмолвия, нарушаемого лишь изредка ровной дробью дятла да пением цикад, Эрик на миг замер, вслушиваясь и утопая во всех окружающих его звуках. Он слышал возгласы играющих на улице детей («Сам будь казаком! Я буду разбойником!»); за занавесками судачили о том о сем хозяйки, пока одна из них раскатывала тесто по столу, то и дело грозно постукивая скалкой; неожиданно близко мяукнула кошка, и, задрав голову, Эрик увидел, как та, сидяна ветке, с интересом его разглядывает. Где-то далеко, на другом конце деревушки, Эрик услышал, как мычит корова, а после, вслушавшись, разобрал и звуки, которые поначалу показались лишь странным шумом — петухи сражались в курятнике.

— Я вполне способен сам забить свинью! — Дверь одного из домов распахнулась, и в проеме показался человек лет сорока в белой рубашке, сжатой у плеч широкими подтяжками. Он уверенным шагом спустился по дорожке и направился к сараям, изредка поглядывая на занавешенное окно.

— Думает, я не могу, — сказал он Эрику, проходя мимо него. — А я ого-го как могу! Да я не только свинью! Да я!.. Я все могу… — бурчал он себе под нос, уже приближаясь к калитке, что вела в укрытый под крышами сараев лабиринт.

Эрик ничего не ответил и уселся на стоящую поблизости деревянную лавочку, узкую и чуть накрененную. Кошка, игриво свесившись с ветки, попыталась ухватить его за волосы, но чуть не сорвалась и повисла, цепляясь когтями за осыпающуюся кору, и заорала громче, чем вылетевшая из сарая свинья. Эрик подхватил кошку и опустил ее на землю перед собой, но тут же вскочил на лавку с ногами, а кошка завопила, будто увидела кошачьего демона. Ее шерсть встала дыбом; подпрыгнув на месте и сразу всеми четырьмя лапами, кошка вмиг оказалась на голове у Эрика, а визжащая свинья пронеслась мимо, чуть не сбив лавку с и так непрочных подпорок. Мужичок с ножичком в руке вылетел из сарая, расставив руки в стороны, и бросился на перехват. Свинья завизжала еще громче, сдала назад, развернулась, разогналась и, вопя, врезалась в дерево. Эрик попытался отцепить от себя кошку, но она обхватила его голову, будто приклеилась супер-клеем к его макушке. Эрик в панике старался сорвать с себя орущую кошку, оступился и свалился с лавки на землю. Верещащая свинья неслась на него, выпучив глаза, следом бежал мужик с ножом и со слетевшими подтяжками, что-то нечленораздельно крича.

Эрик сам не понял, как оказался на дереве за секунду до того, как свинья проскакала по тому месту, где он только что распластался. Кошка свисала с его головы, цепляясь за волосы и с интересом наблюдая за происходящим.

Свинья сделала круг по двору и с грохотом влетела в двери сарая, чуть было не сорвав их с петель. Мужик не отставал. Его вопли стали тише, когда дверь в последний раз захлопнулась, после того, как еще недолго покачалась, поскрипывая на ржавых петлях.

Эрик наконец сорвал с головы кошку и отшвырнул ее в сторону. Та зашипела, со страхом покосилась на сарай и, поджав хвост, унеслась прочь.

Эрик спрыгнул с ветки и краем глаза заметил, как немного отодвинулась занавеска в окне, а за ней мелькнула хитрая улыбка на морщинистом лице.

«Может он, как же». -Вслушавшись, разобрал Эрик.

Он все ждал, когда же завизжит свинья, и из дверцы сараев покажется мужичок в подтяжках и с непременно самодовольным выражением лица.

Хотя и стоило бы уже отправляться дальше. Он должен быть один. Идти лесами и не встречать людей. То, как ему нравилось находиться здесь, в этой деревне, было неправильным. Он не заслужил ничего, что может ему нравиться. Не теперь, когда он позволил погибнуть…

Лаветт…

И каждый раз, стоило ее имени появиться в мыслях, сердце отзывалось ноющей болью. И сколько бы Эрик не пытался не думать ни о чем, отрешиться от всяких размышлений и просто идти в тишине куда глаза глядят, с каждым днем ее имя звучало в его голове все громче, словно намереваясь врасти в его мозг и остаться там навсегда, никогда больше не оставляя его в покое.

Эрик подобрал с земли рюкзак, закинул его на плечо, и уже было занес ногу, вновь твердо решив идти в молчании дальше, как крыши всех сараев вдруг вспыхнули огнем. Из калитки вывалился мужик в подтяжках и пылающей рубахе. Эрик не любил огонь, но, тут же бросив рюкзак на землю, сорвал с себя пыльную футболку и принялся сбивать пламя с мужика. За спиной с грохотом откинулась дверь, и на дорожке появилась дама в халате и с полотенцем руке. Крича нечто нечленораздельное, она замахнулась и присоединилась к Эрику. Вот только ему показалось, что она не столько сбивает пламя, сколько колотит мужа.

— Ты что, паршивец, наделал! — верещала она. — Я, говорит, сам свинью забью! Ты зачем мне сараи поджог, блаженный!

— Я забил! — скулил, отбиваясь, мужик.

Эрик отошел в сторону, когда огонь исчез, но женщина не унималась, замахиваясь снова и снова.

— Ты мне все хозяйство изничтожил! ПОЖА-А-АР! Ах ты ж неумеха такая! СОСЕДИ, ПОЖА-А-АР! Я ему только свинью поручила забить! ДЕРЕВНЯ ГОРИТ, ПОЖА-А-АР!!!

— Сама сказала, — говорил мужик Эрику, когда они сидели рядом на лавке, наблюдая за тем, как полыхает огонь в красках заката, -говорила, что, как поросеночек того, надо ему шкурку подпалить. Ну, чтоб шерстка сгорела.

Эрик понимающе закивал.

— Подпалить, а не облить свинью бензином! И где ты только его взял! -взвизгнула его жена, пробегая мимо лавки с ведром воды наперевес.

К ночи огонь потушили. Кошка вернулась и вилась возле Эрика, поглядывая на него, будто на присмотренную добычу.

«Ты должна меня бояться», — хотел сказать ей Эрик, но помнил о своем обете, а кошка запрыгнула к нему на колени, разлеглась животом кверху и растопырила лапки.

— Эй, немой! Заходи!

Эрик удивленно обернулся. В дверях стояла потная хозяйка в почерневшем от сажи халате в цветочек и обтирала сажу с лица.

— Помог ты мне сегодня, — тяжело выдохнула она.

Эрик удивленно вскинул брови.

— Муженька-то моего неразумного спас!

Эрик ухмыльнулся.

-Ну давай, заходи, хоть накормлю тебя! А то вон -бледный, как смерть. Когда последний раз ел хоть? Заходи давай! Стесняется он! Ты посмотри, какие мы благовоспитанные! — буркнула она, подернув плечами, но все равно не смогла скрыть теплоту в голосе. — Заходи, говорю!

Эрик подмигнул мурлыкающей у него на коленях кошке, подхватил ее под передними лапами и опустил на землю.

«Не скучай!», — хотел сказать он, но только кивнул, а кошка, словно поняв его, запрыгнула на лавку и разлеглась на том месте, где он только что сидел.

— Ты уж прости, малыш, я на пальцах с немыми изъясняться не умею, — сказала хозяйка, пропуская Эрика в кухню. — Ты по губам читаешь, а?

Эрик кивнул, невольно улыбнувшись.

— Ну, хоть что-то, — закачала она головой и указала Эрику на чуть покосившуюся табуретку.- Ты куда идешь-то? Далеко? Да… Я так и поняла, как тебя увидела. А хоть знаешь, куда идешь? Нет? Есть хочешь? Да не верти головой, конечно хочешь! Лицо вон совсем бледное! Что? Чай? Ну, нет, малыш, ты моего мужа бедолажногоспас, а хочешь, чтобы я тебя без ужина оставила? Да как знаешь. Покрепче? Хочешь самогонки? Нет? Ну, вот тебе чай. Ты пей, я постелю тебе пока постель. И не верти головой! Я тебя в ночь не отпущу!

Эрик обхватил чашку и тут же отдернул руки — такой она оказалась горячей. Только теперь он понял, как замерз за последние дни.

Кухня была просторной. Высокий потолок. В углу горели дрова в печи. У стены раковинаи несколько шкафов со столешницей над ними. На стене — шкафчики с посудой. Деревянный неровный пол и стены с побелкой пятидесятилетней давности, пожелтевшей над печкой. Стол с тремя табуретками прижались к вздувшимся обоям.

«Полить свинью бензином… Это ж надо!» — Эрик беззвучно расхохотался, чай в чашке расплескался на белую скатерть. Эрик со звоном опустил чашку на блюдце, все еще прижимая руку ко рту, тихо ругая себя за смех.

Он не достоин того, чтобы смеяться.

— Не стесняйся, малыш, — сказала хозяйка, вернувшись в кухню.

Эрик оторопел и замер.

— Я, думаешь, глухонемых не встречала? Не стесняйся смеяться. Плевать, как это звучит для других!

Эрик потупился и уставился в чашку, вдруг заметив потеки чая на скатерти.

— Ничего… — сказала хозяйка, махнув рукой, и уселась на табурет по другую сторону стола.

Эрик старался не смотреть на нее — до того было неловко. Он хотел бы извиниться, сказать, что ему нужно идти. Но язык не поворачивался. Теперь это уже был не обет молчания — он не мог говорить. Слова остались там, с Лаветт. Вырвались лишь на миг в гневе, пытаясь урезонить глупую птицу, стремящуюся в лапы убийцы.

Это не был обет. Он. Не. Мог. Говорить.

Эрик раскрыл рот и снова его закрыл, поняв, что не может сказать и слова. Меж зубов повисло «Спасибо за чай, очень вкусно». Но хозяйка не услышала, а Эрик смог разве что удивленно заморгать.

— Мой муж — городской, — заговорила хозяйка, опершись локтем о стол. — Влюбился в меня и решил, что сможет жить здесь, со мной. Говорил, дескать, все ему ни по чем! Влюбился и сбежал от родителей сюда, в глушь. Ну что ты глаза пучишь? Я была красавица, каких мало! Да в меня бы любой голливудский актер втрескался! Не веришь, да? А я, правда, была красавицей… Давно это было. Он звал меня… к себе. Звал в другие города… А куда я отсюда? Сирота, что с меня взять. Родителей не было, прикипеть было не к кому, так я прикипела к месту. К дому. Ты ведь тоже сирота?

Эрик, замявшись, кивнул.

— Знаю я, каково это — покидать дом… единственное постоянное в твоей одинокой жизни.

Эрик, словно позабыв, как владеть собой, удивленно вскинул брови. А женщина в халате в цветочек расхохоталась.

— Так ты думаешь, я никогда отсюда не сбегала? Ой, еще как сбегала! Да все равно

возвращалась…

Она жестом велела ему поднять чашку с блюдцем, выдернула из-под его рук скатерть; за дверью зашумела вода.

— Я там скатерку в тазу замочила. Ты можешь помыться под душем, а — хочешь — убери таз на пол и набери ванну. Да ты не волнуйся, малыш, вода у нас не дорогая! Спать там будешь, — хозяйка шире раскрыла дверь кухни и указала вглубь широкого коридора, где блики лампы под потолком ловило стекло в двери, расположенной в самом углу.

Эрик благодарно кивнул. Душа боролась, говоря, что ему нужно уйти и идти столько, сколько он сможет, пока вновь не упадет. Он более не достоин перин и чистых простыней. Теперь его простыни в крови.

Луна почти налилась.

Тяжелое одеяло (оно было тяжелее, чем даже мог себе представить Эрик), перин (не привычных жестких матрацев), пышных перин целых три штуки! Четыре пухлые мягкие подушки, в которых утопала голова… под окном, в которое светила без малого наполнившаяся луна и смотрели два узких, почти кошачьих, зрачка, окаймленных волоком пышных ресниц.

— Нет! — вырвалось и застыло в воздухе.

Глаза за окном сощурились, будто довольные, что он их заметил.

Эрик выбрался из-под одеяла и открыл окно, Джо отошла на пару шагов назад, увернувшись, чтобы ее не задела распахнувшаяся рама. Она не сводила с него взгляд.

Эрик одним ловким движением перепрыгнул через подоконник, босые ноги приземлились на влажную землю. Джо подалась вперед, Эрик отмахнулся от нее и зашагал к дороге. Взволнованная, она поспешила за ним, и остановилась только когда они вышли за ворота деревни.

— Что ты тут делаешь?! — хотел выкрикнуть Эрик и (вдруг) осекся. Слова выскочили из горла и ударили в грудь Джо, она покачнулась, словно ударили они ее по-настоящему.

— Я… я волновалась за тебя…

— Уходи, — все еще удивляясь тому, что может говорить, выдохнул Эрик.

— Эрик…

— Пошла прочь!

Джо покачнулась, она как будто боролась с собой. Ее глаза сверкали, стремясь к нему, а ноги шагнули назад. Будто в страхе.

— Эрик…

— Уходи! Проваливай отсюда! — закричал Эрик, больше не волнуясь, что кто-то их услышит.

— Я всего лишь тебя защищала! — вдруг выпалила Джо, и ее глаза загорелись огнем, тут же полившимся по щекам слезами.

— Уходи!

— Вернись домой…

— Уходи!!!

— Эрик…

— ОСТАВЬ МЕНЯ!!! Дж… — он запнулся, не способный больше произнести ее имя.

Она это поняла. И пламя в ее глазах померкло. Плечи осунулись. Она отступила, обхватив себя руками.

— Я уйду из дома, только вернись туда, — прошептала она. — Родной, у тебя щеки впали, ты голоден, ты…

— Не называй меня так! Больше никогда!

Джо вздрогнула и съежилась, будто он ударил ее по лицу.

— Я защищала тебя! — отрывисто выкрикнула она, и расправила руки, больше не обхватывая плечи, не прячась от него. — Ведьмы хотели твоей смерти!

— Не Лаветт!

— Она должна была…

— Замолчи! — оборвал ее Эрик. — Не смей говорить о ней! Уходи.

Джо мотнула головой, будто этим жестом придавала себе уверенности, и шагнула к нему. Ее плечи скользнули назад, осанка выровнялась, худенькая ножка подалась вперед, коленка показаласьиз-под короткой юбки сарафана, ее рука взлетела, стремясь лечь ему на плечо…

— Нет! — Эрик отступил, занеся ладонь, уже готовый ударить ее по выпирающим косточкам на сгибах пальцев, только бы она к нему не прикасалась.

— Хватит меня преследовать! — заорал Эрик. — Думаешь, я не знал, что ты рядом?! Все это время?! Уйди! Оставь меня! Я не хочу тебя видеть!

— Родной, я боялась оставить тебя одного…

— Оставь меня одного! И больше никогда!.. — Колени подкосились, и Эрик упал на землю. — Оставь меня. Навсегда. Дж… Сестра.

Джо опустилась на землю рядом с ним, протянула руку и тут же одернула ее; только глаза сияли теплотой, способной объять всю Вселенную.

— Ты никогда не простишь меня за то, что я сделала, — не спросила — сказала — Джо.

— Ты все еще жива только потому, что ты — моя сестра, — отозвался Эрик.

Он поднялся. Он нашел в себе силы заглянуть ей в глаза. Поднимаясь, он не выпускал ее взгляд, оставляя его все ниже, пока она сидела, разбитая, у его ног.

Необходимая жестокость.

— Уходи, Джо, — проговорил он, в последний раз позволяя губам коснуться ее имени, в тайне лаская его, уже скучая по нему. — Если я хотя бы еще раз тебя увижу… Если я хотя бы почувствую тебя… Джо…

Он, еле переставляя ноги, шел к забору, ограждающему деревушку. За спиной шумела насыпь под ногами убегающей Джо.

— Джо! — закричал Эрик, сам удивившись своему громкому и взволнованному крику. Он обернулся, сердце в груди колотилось, будто вот-вот выпрыгнет наружу.

Джо остановилась, оглянулась, ее локоны взмыли вверх, опав на шелковистые плечи.

Дорога уходила вдаль, теряясь во мраке. Эрик знал, что ведет она к следующей деревне. Но Джо не пойдет туда. Она свернет в лес и будет скакать по макушкам сосен, в прыжке расставляя руки, будто умеет летать.

Насыпная дорога для телег, запряженных лошадьми и перегруженных сеном, сужалась к горизонту, на котором меж лесополос с обеих сторон возвышалась худенькая фигурка девушки в сарафане с юбкой до коленок. Эрик видел ее локоны, еле достающие до плеч, сомкнутые носочки туфель, переплетенные пальцы рук, в волнении сминающие юбку сарафана… Он видел, как дрожат ее губы. Видел ее широко распахнутые глаза. Даже мог уловить, как подрагивает мизинец на ее левой руке. Он видел все это внутри себя, зная ее, но не мог увидеть по-настоящему. Голод лишал его сил.

Сглотнув, Эрик тряхнул головой, плечи Джо встрепенулись. Это он заметил.

— Джо, завтра полнолуние, — тихо сказал Эрик, но знал, что она его услышит. — Джо, тебе лучше быть как можно дальше отсюда.