Я верю в тебя (гет)

Одно лишь слово, а сколько боли причиняет — люди теряют семьи, страдают дети, а самое главное, что многие шиноби больше уже никогда не вернутся домой... Война — и слышатся отголосками полные отчаяния крики.

Вокруг кровь, а в голове гулом отдаются пульсации замирающих сердец. Не спасла, не успела помочь, не хватило сил. Так много «не» и «нет», омываемых липким страхом. Я могла это исправить.

Знать, каково всем, и суметь помочь лишь малой доли солдат — больно и непереносимо. Я — медик. Я обязана видеть все это изо дня в день. И страдать. Чувствовать холодок от последнего вздоха очередного юнца-шиноби. Делать выдох и не понимать, вздыхает это поле боя от кратчайшей передышки или же нет.

Шиноби не люди. Так заведено. Так положено. Сражения, армия противников, сильнейшие биджу им не помеха. Они не должны бояться, так все считают. Но сотни тысяч солдат живые. Они доверили свое будущее тем двоим людям, которых боялись, и не это ли признак человечности? Они кладут на алтарь свои сердца во имя спасения джиинчурики, и нет места предрассудкам. Здесь нет машин. Есть люди, живые, с эмоциями и чувствами.

Война, она как жизнь: у нее есть свой круговорот. Он заключается в том, что раненные бойцы поступают к нам, в лазарет, а потом вновь рвутся рискнуть жизнью, пока однажды цепь не обрывается. Не всем удается выжить.

А ведь сейчас еще и категорически не хватает медиков, на нас негативно сказалось недавнее нападение. Были убиты едва ли не сильнейшие ирьенины. И так каждый день: нескончаемый поток раненых, трата чакры до предела, а мы пытаемся помочь всем, даже если нет сил. Это наш долг. И эту фразу, как мантру, шепчет каждый. Тогда смываются различия в званиях и уровне силы.

Иногда становится совсем тяжко. Я хочу попасть на поле боя, помочь. Но что я могу, будучи в лагере ирьенинов? Оказывать помощь здесь — все равно, что восполнять высохший океан каплями слез. Этого чертовски недостаточно. Но я не теряю надежды, я верю, что мы сможем победить.

И все благодаря тебе. Это ты заразил меня этой жизнерадостностью и упорством. От тебя мне досталось рвение добиваться своих целей. Если бы мы не встретились, то я так бы и осталась той неуверенной в себе девочкой, не было бы того толчка к тому, что надо совершенствоваться, к желанию стать сильнее. Именно из-за тебя я пошла в ученицы к Цунаде-сама. Ведь ты всегда вел себя как глупый ребенок и вдруг этот ребенок стал серьезнее — решил упорно тренироваться, чтобы вернуть друга. Я никогда не ожидала такого от тебя, от того самого мальчика с блондинистой макушкой, хулиганистым нравом и самой лучезарной улыбкой. Да, в тот момент я видела в тебе лишь ребенка с великой мечтой и горячими словами. Я считала тебя таким, наверное, вплоть до битвы с Пейном. И лишь потом я осознала, что ты вырос не по одним разговорам. Ты меня всегда поддерживал, помогал в трудных ситуациях и защищал. Ты сильный.

После вмешательства Сая я решила вспомнить все те случаи, когда ты мне помогал. Каждый раз, прокручивая воспоминания в голове, я понимала, что мне даже становится светлее на душе от этих мыслей. Ты, как водоворот, забирал весь мой негатив, развеивал его, а после приносил в мою жизнь что-то новое.

Ты — удивительный человек, Наруто. Ведь раньше ты был совершенно одинок, тебя абсолютно ни за что презирали. Но ты не погряз во тьме, а смог выбраться на свет, освещая путь остальным. И ты всегда был храбрым настолько, что жертвовал собой ради друзей. Ты же не раз рисковал собой ради меня, а я не ценила, принимала как нечто обыденное. Если попробовать посчитать все те разы, что ты меня спасал, то их будет слишком много, и не хватит загнутых пальцев. Прости меня, я раньше причиняла неудобства, была слабым звеном команды, так еще и ты мучился из-за чувств ко мне.

Интересно, а любишь ли ты меня теперь? Еще и то фальшивое признание... Я ведь всего лишь хотела сделать как лучше: думала, ты поверишь, перестанешь себя изводить и бегать за Саске. Только вот всё оказалось куда сложнее, чем я думала. Ваша дружба очень дорога тебе. А ведь Саске меня чуть не убил, ты же спас. Опять. Лучше бы стал меня ненавидеть.

Я запуталась в собственных чувствах, хоть и понимаю, что Саске отдаляется от меня, его значение для меня становится все меньше. С тобой же все происходит абсолютно наоборот.

Раньше я бы, наверное, уже сдалась. Теперь я сильнее. И все благодаря тебе. Если бы ты только знал, как я за тебя волнуюсь. Пожалуй, не как за друга. Кажется, что ты уже перешел тонкую грань. Только вот сейчас не до чувств, ничего, когда-нибудь эта война закончится.

Узумаки Наруто, твое имя означает водоворот. И ведь значение правдиво. С тобой моя жизнь будто действительно побывала в вихре. Похоже, что я теперь без этого не смогу жить, мне явно будет не хватать этой опеки, заботы и твоего сумасбродства. Твоей лучезарной улыбки, твоего водоворота эмоций вокруг меня. Мне будет не хватать тебя, такого неугомонного блондина. Прошу тебя, Наруто, вернись живым. Мне бы безумно хотелось биться с тобой. Бок о бок. Чтобы не волноваться за тебя в безызвестности. Жаль, что я не смогу быть рядом с тобой. Я буду верить в тебя. Ведь ты считаешь, что вера делает человека сильнее. Может, это и правда.

— Сакура! — Шизуне буквально влетает в палатку, она взволнована и рвано дышит, по ней видно, что она обежала целый лагерь. Это так странно и не похоже на нее, обычно Шизуне собранная. Но ее слова оправдывают поведение: — Доложили, что мы прекращаем прием больных. И сразу же отправляемся к отрядам шиноби, как только долечим остальных.

— Что, правда? — мне не верилось в услышанное. Я устала быть простым дополнением к этому сражению, я давно хотела оказать содействие и теперь, кажется, даже просияла от возможности внести ценимый вклад.

— Конечно. Сейчас можешь уже собирать вещи, мы отправимся на главную битву.

— Погодите, Шизуне-сан, — оставался факт, до этого неизвестный мне, терзавший мысли представлениями о возможных происшествиях. И наконец, я могла все узнать, раскрыть реальность, позабыв обо всем остальном. — А что с Наруто?

— Не переживай так за него. Главное — верь в его победу, — ласково произносит женщина. Голос ее ровный, не выдает и намека на беспокойства.

Но ох уж этот ее взгляд. Не стоило услышать озвученной, бьющей наотмашь, прямой фразы: «Понимаю, что любишь. Вот и успокойся». Шизуне уже давно не ребенок, она слишком хорошо меня знает. Но стоило ли ей произносить, что она разобралась в моих чувствах лучше меня самой? Нет, ведь ей было присуще еще и чувство такта. Поэтому я поспешила скрыться с глаз, чтобы она не уловила, что я ее поняла.

И отчего щеки горят жарче печеных яблок? Она все видела. Наверняка заметила. Но, шаннаро, улыбка так и выдавала меня: я была счастлива это слышать и развеять все сомнения с плохим концом. Он жив, и это главное.

Все переживания улетучились, испарились в лучезарной улыбке. Я и так в него верю. Он справится.

Война перестала кричать голосами погибших, смолкла. Наруто ее усмирил и взял в узду, даже так подарил уверенность. Я мечтаю его увидеть и сказать «Спасибо» так, чтобы он увидел: я в нем не сомневалась.

Примечания:

Фанфик переписан ввиду моей неграмотности и изменения взглядов на работу. Задумку она сохранила, но ее вид изменился. Надеюсь, в лучшую сторону. Спасибо за прочтение!

Каждый человек боится чего-то. Это наша сущность, оставшийся природный рефлекс самозащиты. А защищаемся мы, право, от опасности, которая может причинить непоправимый вред. Как психологический, так и телесный.

Сакура Харуно боялась многого, но больше всего — смерти близких людей.

Для нее нет потери невосполнимой, одна эта. Куноичи готова отдать жизнь сама, но только не оставлять под ударом родных: семью, друзей, свою команду — и каждого хочется выделить, написав с заглавной буквы. За них она порвет любого, будет сражаться до последней капли чакры, пока силы не иссякнут и не покинут тело. Пока не закончится воздух. Пока способна сражаться. Пока может отгородить от опасности.

Девушка всегда так считала и старалась не отступаться от своих слов, чтобы не оказаться беспомощной. Но почему слабость преследовала ее, даже в рассвете ее сил следуя по пятам? Она прошла через немалые трудности, заслужив почтение: санин — ранг, который могут достичь лишь сильнейшие шиноби. Так почему она ничего не смогла сделать, когда на ее руках умирал лучик надежды, имя которого всегда в мыслях вызывало улыбку?

Не совершила ровным счетом ничего, а его пульс с каждой секундой становился все тише. Часы безмолвно отмеряли моменты, его дыхание ослабевало. А на вечно смеющемся лице остались только ссадины и горечь. Из зеленых глаз лились слезы, падая на его закрытые веки.

Ветер безмолвно подул, отовсюду доносился шум от лязга металла, звуков складываемых печатей, криков шиноби. Война навевала ужас, но она не в силах завладеть разумом, навеять настоящий страх. Она заканчивается. В отличие от смерти, она не вечна.

Девушка лечила его, отдавая последние крупицы чакры. Ей не хватило немногого, чтобы спасти друга. Будь другие обстоятельства, без этого десятихвостого дерева, и она справилась бы. Но она могла закричать от бессилия, роняя кристальные слезы. Капли пропитались всей болью девушки, ударившись о его лицо, рассыпавшись вдребезги. Силы и умения не пригодились. К чему были нужны эти потери и распри, если главный участник сражений и их причина сомкнул веки и замедлил дыхание?

Надежда потухала безликим огоньком в душе, как бы ни хотелось верить в обратное. Сакуре хотелось увидеть солнечную Коноху, вообще что-либо светлое, но перед глазами был только парень. Его дыхание больше не слышалось. Сил на рыдания не осталось. Сакура согнулась от боли, разъедающей изнутри, и прижала к себе товарища. Горечь не исчезала, только разрасталась огромным пятном. Все ранее допущенные ошибки она видела в его морщинах. Черт, всего лишь мальчишка, а познал столько ужасов! Чем он заслужил? Харуно раскачивалась, как потерявшая разум женщина, и не хотела продолжать участвовать в этом безумии.

Она тесно прижала его так, что ей самой стало больно. Хоть так она могла расслышать его погибавшее, бившееся птахой о стекло сердце и поделиться теплом. Обрывающееся дыхание обжигало макушку солнечных прядей. Сакуре было страшно. Ни один ее кошмар не являлся таким душераздирающим и настоящим. Она на своих руках чувствовала кровь Наруто, держала его сердце, чтобы задать ему ритм, вновь дать биться и нести жизнь. Харуно тряслась, дрожь ее передавалась лежащему на ее коленях мальчишке. Почему страхи должны оживать? Она бы была бесстрашной, если знала, что однажды увидит его истерзанное тело и больше не услышит добрых слов и ставшего родным обращения.

В конце концов, она — лишь девушка. Такая же слабая. И как бы ни хотелось отрицать, ей самой нужна поддержка. Но ждать помощи напрасно — погасло солнце, всегда способное озарить лицо улыбкой. По щеке девушки вновь скатилась раскалившаяся от обиды слеза.

За ним всегда следовала смерть. Опаляла ледяными ступнями, наступая ему на пятки. Но он всегда мог избежать ее, в последний момент спасался. Мог обернуться и показать той язык в добром жесте. Он мог все, жертвовал последним, выворачивал душу. Наверное, нет людей, сравнимых с ним. Так почему король шинигами забрал именно его? Лишь Наруто заслуживал жить, он хотел увидеть новый день, боролся за счастье, не только за свое. Смерть отбирала не человека, а светило.

Сакура одобряла его мечту, хоть и считала глупой. Она еще девчонкой была готова положить к его ногам более высокое звание и продвижение по службе, вновь работать на грядках и ловить животных. Если это значило, что он сможет идти своей дорогой и сверкать глазами при одном упоминании поста Хокаге, она была готова на все. Не говорила ему. Но разве не было видно, как она искренне радовалась его победам и оставшихся выполненными заданиям? У него была великая мечта.

— Вот куда она тебя завела, — прошептала ирьенин, убрав прядь с закрытых век.

Она желала, просто жаждала услышать, что все это — шутка. Хотела увидеть, как распахнутся синие глаза, и услышать голос неугомонного друга. Но даже пульс затих.

Ей было больно. Сердце опутали колкие и металлические силки, вжавшиеся в самую плоть. Она испугалась, искала помощи.

Это привычное состояние человека. Не смотря ни на звание санина, ранг чунина, техники ирьенина, Сакура не властна над смертью, ведь она — просто человек.

Каждый боится. Но уж лучше иметь глупую фобию, чем видеть, как твой страх оживает перед собственными глазами. Сакура боялась потерять близких ей людей, но прямо на ее руках погасла жизнь.

Каждый боится. И даже шинигами смог смилостивиться, увидев страх в потухших от беспомощности глазах: он вернул душу Узумаки Наруто. Ему забавно наблюдать, как этот малыш будет избегать смерти и дальше. В конце концов, они все равно встретятся. Не сейчас. Гораздо позже.

Наруто вернулся к жизни и первое, что сделал — протянул руку к закрытым малахитовым глазам подруги. Сакура распахнула очи, не веря, и поспешила обнять его сильнее прежнего. Она побоялась, что явь оказалась сном. Однако то была реальность.

Стоявший рядом Йондайме Хокаге улыбнулся. Позаимствованная им чакра Кьюби спасла сыну жизнь, а эту девушку — закалила. Показалось ему, что лепестки сакуры заалели, походя на камелию. Волосы ирьенина растрепал ветер, навеял воспоминания. Минато был доволен такому исходу. В душе стало тепло, захотелось поговорить с женой и поведать ей, что Наруто исполнял ее напутствия.

Каждый боялся в сражениях, никто не опускал оружия, знали, что страх перед смертью таковым не считается. Эта война еще не закончилась, но не страх Сакуры.

Примечания:

Когда-то это был независимый фанфик 2014 года «Каждый боится», но потом я подумала, что он неплохо здесь впишется. Переписала его и добавила. Да, это уже не POV. Но мой мозг считает, что он подходит к первой части.) с:

Возможно, запилю что-то еще. Кто меня знает.

Спасибо, что читаете.)

Солнце пробивается и в терновник, любовь — зрит глубже рассудка и логики. И они оба дарят бескрайнее тепло.

Сакура не хочет вспоминать о прошлом, что горьким всполохом отравляло не только сознание, но и слюну. Она чувствовала, как что-то смоляное и вязкое собиралось во рту смолой и никак не исчезало. Ведь собственная глупость действительно не могла дать покоя, а память не решалась отпускать прошлое.

Сакура предпочитала холод, жестокость, боль. Она жаждала места в терновнике, шипами и колкими иглами которого с удовольствием царапала ладони, щеки и прижималась ближе, стараясь вылить на него как можно больше алых рубинов крови.

Глупая девочка, это не сказка, а ты не малая птаха с огромным сердцем. Нет, орган, бьющийся в ритме пульса о твои ребра, большой и потеснил всех друзей. Но от этого ничего не менялось. Ты не могла взрастить бархатистые, дурманом бьющие в нос сладкие розы.

Сакура желала холода и сырости, одиночества. Она готова была все бросить, когда на ее лицо попал игривый солнечный луч, давший непривычное тепло и покалывание в глазах. Стоило зажмуриться, и калейдоскоп мыслей изображал огни космоса. Но даже там, в далеком и безжизненном далеке росли путы толстых стеблей, под которыми хотелось спрятаться и продолжить терзания.

Только светило так просто не остановить. Оно увидело тебя, робкий цветок, утомленный тенью и горечью. Наруто полюбил тебя и готов был сдерживаться, чтобы не спалить.

Сакуре жаль, бесконечно жаль, что она любила не того. Ее тело покалечено, душа скомкана в клок бумаги. А Узумаки улыбался доверчиво и терпеливо разглаживал углы. Харуно не понимала счастья, упиралась. Но любовь и солнце не те вещи, которыми можно овладеть и заставить манипулировать, уйти от них.

Светило пробивает тени терновника, любовь побеждает размышления и предрассудки.

«Он подходит мне больше». Нет.

«Он гениален». Нет.

«Я хочу быть с ним». Не-е-ет. Протяжное и долгое, вырывающееся в крик и перекатывающееся в шепот.

Сакура оглядывалась назад и жалела. Ненавидела свои глупости, и даже Наруто было трудно переубедить Харуно.

Однажды он сгладит углы и поставит заплатки на местах, где ее душа разорвалась. Не сейчас. Для таких дел нужно время. И он готов ждать еще, ведь Сакура больше не отталкивает его и не смотрит на тень терновника.

Примечания:

Когда речь зашла о сказке, я имела ввиду произведение Оскара Уальда «Соловей и роза». Я очень любила читать его в детстве и сейчас невольно ассоциирую с чувствами Сакуры.

Арты СС настраивают только на такие мысли. О неволе.

Это скорее зарисовка, чем что-то полноценное. Но кому-то может понравиться.

Это действительно новая глава, а не переписанный фф. И он уже малость выбивается из колеи, так как сборник включает разные по жанрам и ситуациям работы.

Почему стоит на тебя взглянуть, и хочется все простить? Ты разрываешь мне сердце обманом, и все равно, если бы ты врала мне. Но зачем же ты лжешь себе, Сакура-чан?

— Я ненавижу людей, которые лгут сами себе, — эмоции разрывают изнутри, и скрыть очевидного уже не могу. Как же мне хочется поддаться твоей лжи, не отрываясь, смотреть в изумрудные глаза, ярче весенней зелени. Услышать желаемое.

— Но я люблю тебя! — ты смотришь на меня совсем не как на тёме. Твои тонкие, оттенка светлого персика губы не складываются в нежную улыбку, а взгляд не пылает от радости. Твой голос выдает с головой ложь.

— За что ты со мной так, Сакура-чан? — мне настолько больно, как не было в приступе ярости Кьюби. Яркая красная чакра, ядом оплетающая тело, не раздирала так на куски. Мне больно дышать: воздух втягивается в легкие раскаленным металлом. Разучиться бы дышать, чтобы не слышать лжи.

— Да поверь же, — зачем продолжаешь игру? Видишь же, мне не до шуток. В глазах темнеет от ярости. Хочется приблизиться до невозможности, и уже доказать тебе, что я давно не «бака».

Смотрю в упор, изучаю глубину зеленых глаз, пальцами вжимаюсь в твои плечи. Тебе, должно быть, больно. Вот бы я мог сдержаться. В груди глухие удары, тяжело говорить. Вот бы разучиться дышать, чтобы ты не слышала того, как сердце бухает под ребрами. Вот бы больше не дышать, чтобы душа не разлагалась по кускам. Я же люблю тебя, а что делаешь ты?

Ты поджимаешь губы, как когда-то давно. Я помню, на экзамене чунина ты так же переживала, что мало можешь сделать. Сейчас ты судорожно думаешь, как выкрутиться из собственной игры? Ладно бы ты мучила лишь меня, я простил бы тебя в ту же секунду. Но к чему ты причиняешь боль себе, Сакура-чан? Ты ведь такая хрупкая, когда-нибудь сломаешь себя. Ты глупая, Сакура-чан. Разучиться бы дышать, лишь бы не видеть боли на твоем прекрасном лице. И почему ты с таким разочарованием смотришь на меня?

Какие же у тебя нежные руки... ради того, чтобы ощущать их касания, я готов замедлить время. Вот бы не дышать! И что ты только делаешь, не своди меня с ума, прошу тебя, Сакура-чан.

Не тянись ко мне, прошу. И почему ты оплетаешь мою шею, вцепляешься ногтями как можно глубже в кожу и смотришь так нежно? Неужели и сейчас играешь?

Сакура-чан, я люблю тебя, не принадлежи твое сердце Саске, я бы сейчас притянул тебя и никогда не отпускал. Ты и лучше меня это знаешь, так почему заставляешь забыть, как нужно дышать?

Забыть бы, как дышать, ведь сама Сакура-чан тянется лицом к моему, встает на цыпочки. Момент за моментом тянутся, так медленно. Мне уже все равно на лица друзей, на то, что я не должен так поступать. Я забуду, как дышал все эти годы, только бы продлить соприкосновение губ. Они у тебя горячие. Я столько ждал этого, а сейчас готов задохнуться, лишь с желанием приглушить всю остроту нахлынувших эмоций. Так горячо, огонь льется по груди, заливается в легкие. Я забыл, как дышать, Сакура-чан...

— Наруто? — немного неуверенно, но с привычным задором говоришь. В твоих глазах плещется счастье, куда более яркое, чем при взгляде на тёме. Улыбка на губах красивая, счастливая. И почему все так? Ты же врешь?.. — Можешь мне поверить, бака? Думаешь, я зря повторяюсь? Второй раз запросто не признаются, Наруто!

Грудь сдавливают тиски, какая-то вибрация отдается по ребрам, легкие хрипы вырываются с уст. Я не помню, как дышать.

— Я не верю, Сакура... чан, — машу головой, ловлю взгляд изумрудных глаз, и кислород сам проникает в легкие. И вот я дышу. Но мне по-прежнему тяжело.

Смотришь по-тяжелому, вырываешь руки, что были на шее, уже собравшись уйти. Не даю. Теперь никуда не отпущу, раньше у тебя был шанс быть с другим, испытать неподдельное счастье, но не теперь.

— Я не знаю, на что ты решилась, чтобы пойти на обман, Сакура-чан. Но ты не уйдешь одна, — ты отворачиваешь лицо, а по щекам стекают слезы, сверкающие от холодного зимнего солнца как бриллианты. Губы поджаты, еще красные от поцелуя. Но твои глаза они не несчастны. Неужели сказала правду?

— Ты не пойдешь со мной, бака! — вырываешься и мчишься вперед. Я подрываюсь с места и бегу вслед.

Ты быстро исчезаешь из виду, в то время как успели все доложить Киба и Ли. Ради меня пытаешься вернуть Саске? Но он же не вернется. Зачем рискуешь да еще и из-за меня? И правда любишь?

Холод до боли сжимает запястья. Страна Железа уже второй раз видит мою слабость и слышит твои признания. Кислород исчезает, капля за каплей. Рука сжимается у солнечного сплетения, а в глазах темнеет. Почему-то идет черный снег, а дышать никак не выходит...

Примечания:

Открытая концовочка. Каждый представит то, что желает.

Но я могу и написать ее. Кто меня знает.

Апрель теплый и согревающий душу, даже замерзшую от ледяных взглядов. В воздухе — раззадоренная весна, в сердце — девчонка. И везде сыпет сакура нежным соцветием.

Наруто Узумаки, десяти лет отроду, спешил домой, счастливый. Его не волновали разговоры прохожих о нем, как и зыбкие оскорбления. Внутри грело солнце и щебетали птицы, украшая цветущую дикую вишню в его душе.

Сегодня он увидел ее, в волосах которой россыпь розовых лепестков, и точно из них же губы — едва пухлые и нежного цвета. И имя ей идет. Сакура Харуно.

Наруто глупо таращился на нее, неловко отворачивался, когда она хотела взглянуть на него и узнать, кто он такой. Глаза, впитавшие цвет юной зелени, глядели с легким любопытством.

Они сидели по разные стороны аудитории. Сакура держалась красавицы Яманаки Ино, Узумаки примостился рядом с товарищами по проделкам. Нара, проследив за взглядом Наруто, усмехнулся. А позже ничего не сказал, когда Узумаки не пошел с ними натягивать леску по всему полу кабинета Умино. Ребята ушли без Наруто, а он, немного потоптался да подошел к болтающим девчонкам.

— Тебе что-то нужно? — в лоб спросила Яманака, но, увидев, что мальчик смотрит не на нее, ретировалась к подружкам. Харуно выглядела неуверенной и вовсе растерянной, будто одним видом спрашивала: «Чего ты от меня хочешь?». Наруто удалось набраться смелости.

— Твое ведь имя значит почти тоже самое, что и цветение сакуры? — Харуно, едва живая от волнения, кивнула. Чего он добивался? Родители говорили не подходить к нему, но слова голубоглазого мальчика удивили ее: — Тогда я бы хотел приготовить тебе подарок к Ханами, ведь это твой праздник?

— Я не буду против, — достаточно быстро ответила Сакура, чувствуя, как больше не переживает. Мальчик был на редкость хорошим. — Идем со мной на фестиваль, Наруто? Ты же не будешь дарить подарок просто так.

Узумаки не помнил себя от счастья и сидел, едва улавливая слова сенсея. Мальчишки молчали и не комментировали глупой улыбки. Шутили над тем, как вспылил Ирука, и тихонько посмеивались над мечтательным видом друга. Казалось, еще немного — и блондин, точно ангелочек, воспарит над партой.

Наконец, занятия закончились. За пределами Академии проблем добавилось, и Наруто заметил бы их, не будь ослеплен счастьем. Но он, ворвавшись домой, схватил в руки алый маркер и навис над календарем.

— «Сегодня я впервые влюбился, мама», — верещал в мыслях мальчик. Он часто представлял ее теплые руки и уверенные, добродушные глаза, но на сей раз уловил из воображения улыбку.

— «Эта девочка мне очень нравится, и имя у нее красивое», — имени матери он не знал, оттого обращался к ней «коо-сан». Но он представлял, что ее несомненно звали очень красиво. Улыбка победителя не сползала с его лица. Узумаки вытирал рукавом куртки теплую слезу. Он не мог вообразить, что к нему тепло отнесутся! Тем более не мог и мечтать, что та девочка, в улыбку которой он влюбился.

Он еще много чего представлял. Например, как ходил бы с собственной семьей на Ханами. От этого было немного грустно. Но легкая мысль отвлекла его. Наруто подумал, что в такой день расцветет и сама Сакура, будет особенно красивой.

Подарок дожидался своего дня, а мальчик вдыхал весну, и сакура зацветала в его душе. А когда наступил долгожданный праздник, и солнечный мальчик передал девочке дрожащими руками заколку, цвета персиков, соцветие лепестков понес ветер. Одетая в кимоно Сакура и дикая вишня расцвели.

На душе стало совсем тепло.

«Мама, я влюбился», — мальчик счастливо улыбался, истинно надеясь, что та его слышит. От этих мыслей весна пылала яркими цветками сакуры, изумрудами горел игривый взгляд глаз, смотрящих на Наруто.

Примечания:

Фанфик был написан к 3 апреля энного года.

Наруто сидит за рабочим столом Хокаге. Разбирает документацию, ищет то, что более выгодно для деревни, и мало спит.

Он еще не получил должность. Тсунаде в него верит только как в героя, лидера на поле боя, а не брани, где одного только Райкаге надо вытерпеть. И доверяет быть не даже своим замом — это место прикипело к Шизуне, а кем-то вроде младшего секретаря.

Сенджу уходит в разгул, чувствуя, как сладок воздух свободы, без ноток запаха бумаги, только из типографии. А джиинчурики не спит и желает доказать, что все-все может.

Сакура волнуется за него. Приходит как бы невзначай, спрашивает, когда будут поставки лекарств в госпиталь и одобрение новых кадров. Узумаки молчит, зарывшись пальцами в волосы. Костяшки белые, близко к коже расположены, кажется, что пергамент на них натянут, а Наруто готов клоками вырывать солнечные пряди.

— Наруто, так нельзя, — не выдержав, все же упрекает, а он — оригинал среди десятка копий — обращает на нее взгляд воспаленных глаз с темными мешками под ними. Голос срывается от беспокойства, не хватает сил сказать, что она хочет увидеть его мальчишкой-задирой, где же он.

В Резиденции темно, шторы завешены, не позволяя свету озарить хлопья пыли в полете. И в такой обстановке волосы Сакуры коралловые, а изумрудные глаза — темные-темные.

Наваждение одолевает, с каждой минутой неотрывного изучения ее родных черт начинает казаться, что не она вовсе перед ним, а мать.

Длиннокосая, с выразительными темно-синими глазами и нитями судьбы, вплетеными в прическу. Алыми, как от заката оторванными.

— Так нельзя, ты должен правильно питаться, — говорит она, а он слышит «Будь непривередлив к еде и кушай больше овощей». — А что ты пьешь? — «Не поддавайся трем запретам». — Учитель что бы сказал? Он не этого желал для тебя, и ты мечтал об ином, — «И не связывайся с Джирайей». — Я не поэтому пошла вслед за твоей мечтой! Не ради этого! — «Мы умерли, желая сохранить жизнь тебе и Конохе. Прости нас, что не были рядом».

Не одна Сакура не сочла бы пачки из-под рамена остатками лучшего обеда. Были в его жизни люди, которые любили так же сильно. И кто наблюдает за ним, как она.

Наруто смыкает устало веки, их жжет, и глаза разрывает. Дело не просто в видении. Пусть тьма окрашивает ее волосы в коралловый.

Она просто как Кушина. Добрая, задиристая, любит его. И Наруто знает это.

— Сакура-чан, обещаю, ты не пожалеешь о том, что следуешь за мной, — заверяет ее Узумаки. — А ты поможешь мне дойти до квартиры? Я так устал... — неловкий смешок слышно даже под рукавом.

Она не отвечает. Просто делает. И ведет его по ночной Конохе к общежитию. Сакура ничего больше не скажет, зато Узумаки многое поймет.

— Спасибо.

— Смотри, не подорви доверие, — и улыбается, как могут только сильные люди. Сквозь, боль, тоску и переживание.

— Обязательно. Верь мне, Сакура-чан, — никак не отвыкнет звать ее как ребенка, а она, едва открывая губы, молвит:

— И так верю.

Ночь кажется не такой холодной, а уставшие конечности — легкими-легкими.

Если она его однажды поцелует, он, честное слово, свихнется.

Даже будь это касание, невесомое, легче вскользь задевшего кожу крыла бабочки, он задохнется от счастья.

Восторг зальет его грудь дополна и будет выливаться непонятными и нечленораздельными визгами, полными счастья.

А она еще посмотрит так с укором. Мол, «И чего молчишь?». Вся красная от смущения, глаза отводить станет.

Он и рта не раскроет, не в силах, не в его это компетенции вынести такого счастья.

Если же Сакура после, разозлившись, поцелует его как взрослая женщина, такая, которая знает, чего хочет, и берет это, он не сможет вздохнуть.

Наруто представляет себе все это, пока Харуно смотрит на него, сосредоточенно так, не отводя взгляда изумрудов и лукаво улыбаясь.

Она действительно целует его легко. Только со своей реакцией он ошибается, ловко и смело кладя пальцы ей на лопатки, прижимая к своей груди и нахально продолжая ее затею.

Сакура и сама находит разумным, что Узумаки должен смущаться. Но его действия ей нравятся даже больше.

Наруто больше не видел ранений Сакуры, она их будто бы и не получала вовсе, ловко выкручиваясь из атак противников.

Но он чувствовал запах ее крови, когда они были на миссиях, видел, как ее тела касались холодным металлом и дзюцу. А она ничего не говорила и ни разу не шикнула от боли.

Узумаки только удивлялся. Да, она обладала Бьякуго, и техника эта залечивала многое, даже останавливая само время. Но ведь он знал, что на это требовалось время, и нельзя было сравнить с его регенерацией.

Долго Наруто молчать никогда не умел. И он спросил в лоб, когда у них был привал у реки. Сакура споласкивала бинты в воде, и та окрасилась в алый. Вопрос оказался лишним.

— Почему ты не показываешь раны? — Сакура сделала вид, что на нее такой серьезный Узумаки не производит впечатление, сжала губы. А отвечала больно уж уверенно, не хотела начинать разговоров на эту тему.

— А ты и не увидишь, — Харуно улыбнулась. — Я — ирьенин и не могу позволить себе пострадать.

— Ты же сражаешься, Сакура!

— Так и есть. Но ран ты не увидишь, словно их не было. Ведь мне нельзя их получать. К тому же дай мне сдержать слово и оказаться наравне с тобой. Я больше не буду обузой.

Глаза Наруто обычно похожи на бирюзу, легкое весеннее небо, но теперь они стали темные, точно грозовые.

— И что же, будешь зализывать раны, как зверь, а мне и виду не подашь?

— Считай так, как хочешь, Наруто. Но не заставляй меня отклоняться от моих принципов. Я твои всегда поддерживала. Будь добр, ответь взаимностью.

Узумаки горько и обидно. Он хочет ее защитить, а приходится закрывать глаза.

Тешило лишь то, что вмешиваться в бой она ему не запрещала. А значит, Наруто еще мог побеспокоиться о ней. Сакура не заметила усмешки на его губах и восприняла победу в этом споре за собой.

Сакура стрижется еще короче, чем прежде.

Лежащему на ее коленях Наруто приходится сделать усилие, чтобы ухватиться пальцами за розовый локон.

А когда удается, ему кажется, что в его ладони побыл вишни лепесток. Нежный, невесомый, душистый.

Наруто не сдерживается, выворачивается, как кот, и сжимает Харуно в объятьях. Утыкается носом, все так же по-кошачьи, и вдыхает свежесть весеннюю.

Ему кажется, зима теперь далеко. Сакуре — что солнце как никогда близко.

— Сакура-чан, а ты все равно похожа на маму.

— Совсем как Йондайме говоришь, — вздыхает Сакура и незаметно старается перевести дыхание.

Но щеки, совсем как запеченные яблоки, не спрячешь.

— И стесняешься как она, — улыбается хитро, тоже совсем-совсем в точности похож на животное. Несомненно, лису. Хитрую.

— А могу не только этим напомнить, — фыркает Харуно, задирает нос, но ее улыбку не скрыть.

— Чем же больше?

— Подзатыльник отвешу, — Узумаки деланно дуется.

А после вновь целует короткие волосы, похожие на вишню в цвету. Маленькие лепестки, локоны, рассыпаются в стороны от его движений пальцами.

— Ну вот, я опять лохматая.

Наруто не слышит причитаний, только уверенно и с улыбкой этой своей говорит:

— Я тебя и такой люблю.

И не хватает фирменного «Сакура-чан», затерялось. Это больше не детские слова. Не достает всего обращения, а мир уже переворачивается. Набекрень, снося все содержимое в кучу. Но точности, чтобы произнести едва слышный ответ, все же хватает.

Наруто самодовольно ширит губы в улыбке.

— Я знал.

Примечания:

Хоть немного простоты за последнее время. А она действительно нужна мне сейчас.

Сакуре определенно не нравится Ойроке но дзюцу Наруто.

Он — взрослый юноша, в конце концов. Как не возьмет в толк, что перевоплощаться в девиц некультурно и попросту вызывающе? Это было непростительно даже по отношению к Конохамару, а этот, сидел в кресле Хокаге, все еще мучился от заданий Годайме, а то и дело норовил скрыться в облаке сладостного дыма и обратиться в неё.

— Са-акура-чан, — тянула девица нараспев. Сам Наруто перестал использовать детское обращение. И было так странно вновь его слышать, что где-то в районе желудка сводило. Ощущение казалось приятным и неуловимым, но при этом вставало комом.

Его Ойроке было в одежде, не выглядело вульгарным, как прежде, а Сакура не могла сглотнуть слюну и едва переводила дух.

Глоток воздуха оказался слишком шумным, когда Харуно совершила его. Узумаки лизнул ее ушную раковину, язычок был тонким и шершавым.

— Ты н-не лис, — едва выговаривала Харуно, пребывая в объятиях дурмана, сковавшего здравый рассудок. — Кот. Самовольный и бестолковый.

Все ее вздохи оказывались протяжными и разносились по его кабинету. Девушка усмехалась.

Сакура оказалась игрушкой, она впервые пребывала в такой ситуации, и ей очень-очень необычно. Только выпутываться из своей паутины она почему-то не собиралась. И даже ничего больше не говорила Наруто, тогда как в любой другой раз она бы назвала его дураком, смутилась хотя бы, а она — расслабилась и подставила шею, выдыхая воздух на загорелую грудь Узумаки.

— Я ведь тебе никогда не нравилась, а? — провокационно говорил Наруто, сцеловывая каждую вызванную им каплю пота, стекавшую до яремной впадины Харуно.

— Не нравилась, — соглашалась она, не имея сил ответить иначе. Истома разливалась в ее крови реками, обуяла и не давала показать характера. Сакура оказалась мягче вишневого лепестка и готова была продолжать игру без желания победить. Просто насладиться ей и узнать, чем она обернется.

Стоны Сакуры Узумаки славливал как звуки, сорвавшиеся с музыкального инструмента. Они вызывали волну дрожи по телу, их было приятно слушать и, что важнее, появлялись они по его воле.

— А сейчас как ко мне относишься? — лукавые вопросы не желали кончаться, где-то Харуно и осознавала, что Наруто играл, но ведь она сама хотела продолжить.

— У-узумаки, провоцируешь, — выговаривать слова было все сложнее, ноготки точеных пальчиков окружили ореол соска, а губы скользили по груди. Каждый произнесенный слог приходилось выдыхать, просто иначе бы не вышло сказать что-либо. Было слишком приятно, язык размяк во рту. Сакура заводилась от этой девицы, вызванной Ойроке. Но признавалась она далеко не ей и говорила — тоже. — Люблю я тебя, как будто не знаешь, — только это не значило, что она не могла принимать ее поцелуи и ласки.

Это был все еще ее Наруто. И понимать она это могла сквозь возбуждение и любой дурман. Иначе бы отбилась и ушла.

Наруто был потрясен. Слезы скользнули по его щекам, пронессшись мимо шрамов, и упали на тело Харуно. Обожгли.

Руки Узумаки тряслись, и шалость зашла слишком далеко.

Он все еще не привык слышать от нее таких слов. Не мог поверить, что Сакура с ним. Она всегда была мечтой.

И только ее воплощение могло поцеловать его. Мягко и размеренно, вселяя уверенность и любовь.

— Спасибо, Сакура-чан, — ответил Узумаки и поцеловал ее в висок. Кротко. Почти мгновение. Сакура подалась в пустоту, когда подставила щеку и понимающе улыбнулась, стоило дымке спасть.

— Теперь мне нравится твое дзюцу. Только можешь ты показывать его мне? — «и никому больше» затерялось в воздухе.

Узумаки и так прекрасно понял. В его руках сидела любимая девушка и склонила голову к плечу. Он был готов сделать что угодно.

А Ойроке — это так, глупости, чтобы обратить ее внимание в детстве.

Наруто глупо — влюбленно — улыбался.

Обратила.

— Это лишь забава, только для привлечения Сакуры-чан.

Наруто шепчет после каждого кошмара и посыпается в поту. Бывшая Харуно слышит и не находит решимости спросить, но по истечении двух бессонных недель, когда Наруто едва с ног не валится, она не выдерживает.

— Что с тобой случилось?

— Мое Ойроке, оно снится мне каждую ночь, — начинает Узумаки, хватаясь за голову. Бровь девушки выгибается, как бы говоря, что он ее сейчас не так чтобы удивил, но задал задачу для раздумий. — Она зовет меня из зеркал, является всюду и кричит свое имя. Она плачет и зовет на помощь. Либо улыбается, но так вымучено, я вижу сквозь ее улыбки столько печали, Сакура, что мне больно. Я пытаюсь ей помочь, но не знаю, как.

— Как же ее зовут? — Сакура не специалист по психологическим делам, но сейчас с охотой и желанием слушала парня.

— Наруко. Ее имя Наруко, — сбивается его голос. — Что если она реальна? Ч-что мне делать? — он рыдает навзрыд как после потери Джирайи и после того, как отпустил руку отца. Он утыкается ей в плечо и чувствует себя под куполом любви и спокойствия, только вот иглы протыкают сердце насквозь. — Говорит, что мы — близнецы, что она хотела выручить меня в детстве и ничего не могла поделать. Между нами как вода или стекло, я не могу дотянуться. А она после моих попыток только улыбается этими печальными улыбками. И я ничего не могу. Совсем ничего, Сакура.

— Мы спросим помощи Ино, она теперь главенствует отделом по расследованиям. Она поможет, все будет тихо и без огласки. А теперь тебе надо поспать.

И он засыпает на ее груди. Сакура на самом-то деле не знает, как ей быть. Однажды и ей являлась девушка с чертами лица ее родного Узумаки. Она говорила беречь Наруто, что, если не сможет вернуться в Коноху, пусть она любит его за них двоих. Бывшая Харуно верит, что Наруто нужна сестра, и она желает однажды помочь ей.

Пока Сакура гладит золотые отросшие пряди, все взмокшие, и тихо плачет. Не она одна жалеет, что не могла поддержать маленького мальчугана, которого обижал каждый желающий. И почему она не подошла по первой возможности? Почему рядом не было Наруко?

Всхлипывания Сакуры неслышные, но вот сдерживать дрожащую грудную клетку очень трудно. Она почти не дышит, только бы дать Узумаки поспать, забыв обо всех тревогах.

Мысли, что Минато-сан бы рассказал о втором близнеце, не дают уснуть. Она перебирает его волосы, скользит пальцами по затылку, гладит кожу, и слез больше нет. Все выплаканы. Хочется верить, что и череде проблем настанет конец.

Но она не знает о будущем, только переплетает пальцы с его. И пара колец сверкает в свете взошедшего солнца.

— Мы во всем разберемся, — шепчет Сакура, целует его в висок и просит себя верить в собственные слова, чтобы это дело не стало одним из неразрешимых.

Пока она могла немногое: поддержать его и хоть ненадолго сомкнуть веки. Ресницы дрожат, по ним вновь стекают слезы. И они горячее всех прежних.

Она слишком любит его, чтобы упустить возможность потерять часть его семьи. Она уже старается смирить их с Карин, найдет и Наруко, если потребуется. Все для его счастья, только бы он знал, он больше не один. Наруто будет счастлив.

Примечания:

Если уж меня пока не хватает на написание полноценного макси про Наруко, я могу пока упомянуть ее здесь.)

Фанфик временно приостановлен за неимением идей.

Сакура не узнает Наруто. Смотрит в упор в лицо и не видит озорного мальчишку с глазами, привлекательнее небосвода, и когда-то такими же синими.

Бывшая Харуно видит пролегшие тени и впалость щек, и ей больнее, чем если бы страдала непосредственно она сама.

Она перебирает светлые волосы — это единственное средство, способное успокоить мужа, — даже этот привычный жест кажется неправильным, а волосы ярче золота — выцветшими. В конце концов, это он хватал ее за короткие прядки, говоря, что поймал лепесток сакуры, ее сердце хватал голыми руками и смеялся заразно, что невозможно было дуться.

Не одна Сакура переживает за Узумаки. Цунаде тоже все видит и даже не возмущается по поводу принудительной замены Хокаге. Сенджу тоже больше не видит веселого мальчишки, хмурится и не пьет, не разоряет кабаки, прикрываясь должностью и оболочкой хенге. Впервые исполнительно следит за бумагами и слушает Шизуне.

Сакура не спешит говорить обо всем друзьям, сколько они ни допытываются. Даже на прямые вопросы Шикамару о кошмарах Наруто она отмалчивается и продолжает твердить, что муж просто приболел. Нара не спешит лезть за семейные засовы Узумаки, мирится с ложью и говорит самому себе, что вмешается прежде, чем будет поздно.

А Наруто во время того, как Сакуру спрашивают, терзая душу только сильнее, сжимает пальцы на волосах, выдирая их с корнем. Пара тонких желтых нитей остается под ногтями, веки сжимает до того сильно, что в голове взрываются черные всполохи и давит на глазные яблоки.

Сакура срывается с госпиталя и почти не бывает в магазинах: иногда отправляет клонов и не отходит от постели. Простыни сырые, Наруто весь в поту и едва дышит. Госпожа Узумаки не спешит давать ему лекарств, надеясь, что он справится, уповая на зверя под крепким сердцем.

Меж тем сновидения с его лицом — только черты женские, — продолжают появляться все чаще, и девушка уже касается пальцами его лица, прося помочь, плача так жалобно, что Наруто не понимает, где реальность.

Как скоро Сакура решает довериться Ино? Не сразу. Как сказать об этом другому человеку, который может помыслить о безрассудстве Узумаки? Кто бы поверил в такую реальность? Но Сакура не знает, что еще делать, кроме как не довериться подруге всей душой.

— Ты точно считаешь это не гендзюцу? Наруто ведь, как джиинчурики, подвержен их влиянию? — спрашивает Яманака, рассматривая лица друзей. Оба одинаково бледные, оттененные переживанием и попросту усталые.

— Иногда мне кажется, я сама ее уже вижу, свинино, какой там иллюзия, — любимое обращение выцвело, как и голос бывшей Харуно. Она даже не хочет оглядеться, чтобы посмотреть, как изменился центр исследований под началом Ино. Сакура отмечает, что подруга не только выстояла после смерти отца, но и достигла многого, но на больший интерес не хватает сил.

Яманака видит серьезность сидящей перед ней Сакуры и вспоминает лицо подруги в первые дни после свадьбы. Счастливая, гордая, дурачащаяся с мужем и проливающая смех на всю округу. Она вызывала несильную — дружественную — зависть и крепкую гордость, что она обрела свой смысл жизни.

Теперь она угасала, тлела, точно огонь внутри нее затоптан грязным ботинком.

Ино ослабляет ремни, чтобы Наруто не было больно, следит за датчиками и говорит Сакуре успокоиться. Все-таки какая из нее подруга, если она не сможет помочь?

Узумаки вымученно улыбается ей и говорит, что в ее руках ее собственная жизнь. Яманака особенно тщательно складывает печати и обследует разум Хокаге.

Что тяжелее всего в ее работе? О, далеко не сцены убийств и поиск улик от попавшихся шпионов. Запах крови отпечатался под грифом ее судьбы и предназначения, плоть во всем ее многообразии предстала еще при изучении ирьениндзюцу. А вот чувства ранили сильнее катаны, впивались в ее грудь цепями и никак не отпускали. Это не было похоже ни на одну вражескую технику. Но особенно остро все ощущалось, когда приходилось сталкиваться со знакомыми людьми. Сакура и Наруто же... Это были те, кому она позволяла быть рядом, те, ради кого она бы подставилась под удар оружия, и сейчас она брела по подсознанию, сдерживая рвущиеся муки. Она переживала все то же, что и Узумаки.

Дрожь огибает дуги ее позвонков, когда она нос носом сталкивается с зеркалом, прозрачным, как вода, и на нее смотрит лицо Наруто. Нет, нежнее, мягче, но неизменно вымученное.

— Наруко, говоришь?.. — она бьет руками по границе между ними и так жалобно просит помочь, что и сердце Яманаки опутывает терновая ветвь, сжимает, как завязанная веревка, и не дает сделать лишний удар.

— Ино, — голос девушки пронзительный, проникающий в сознание дымкой, кажется намеренно сделанным. Ино складывает печати развеяния дзюцу, не задумываясь, ведь откуда бы этой девчонке знать ее имя?

Но чакра не действует, сколько Яманака ни силится развеять гендзюцу. Смотрит в печальные глаза цветом летнего неба и видит больше, чем должна была понять сразу. Она настоящая.

— Ино, — повторяет она. — Помоги мне.

Куноичи стоит оторопело и не может ни сказать, ни двинуться.

— Я не могу больше мучить их, но и оставаться так не в силах. Помоги мне.

Эта Наруко — точная копия Наруто. Только в сознании, только слабее. Узумаки до последнего молчал, довел себя до исступления, не желая того, навредил и Сакуре.

А сама Сакура глядит на Наруто, держит тело подруги, лежащей пока что без сил, и уже даже не может плакать.

Он всю жизнь возлагал к ее ногам. Спасал тогда, когда другие бросили бы, думая, что ей не выжить. И она вспоминает моменты, когда Кьюби опоясывал тело Наруто ядовитой чакрой, сводил с ума, превращал в зверя. Тогда она была настолько же беспомощной, и то рвалась сделать хоть что-то.

Теперь она действительно в тупике, и ее упреки касательно того, как мало она может сделать, вгрызаются в подкорку мозга.

Сакура придерживает плечи тяжело дышащей Ино и не знает, что хуже: что Наруко попала в беду или что не может сама выбраться.

Желание воссоединить близнецов кажется очень смутным, а вот обрести покой и счастье — сильнее, чем вся жизнь.

Она даже сквозь разумы близких ей людей, сплетенных как в паутину, слышит:

— Помогите мне.

И она в таком отчаянии, что собственное безнадежное положение начинает казаться не таким уж безвыходным.

Примечания:

Здесь как будто завязывается сюжет, но хз, во что это выльется. Выскажите свои предположение и, может, идеи, если таковые имеются.

Приму исправления в ПБ и критику в комментариях. Также жду вас в группе, ссылка на которую указана в шапке, там проходит розыгрыш.) с:

Потолок в главном кабинете центра исследований белый с черными вкраплениями. Он чудится смотрящей на него Сакуре вывернутым наизнанку небом, гипнотизирующим рисунком, выволакивающим из дум.

Ино делает жадный глоток воздуха, отталкиваясь затылком от исхудавших ног подруги.

— Что случилось? — беспокойство овладевает Сакурой, которая начинает перечислять все вопросы, что терзали ее в застывшей смолой тишине. — Ты ведь убедилась, да? — Харуно не признается себе, что пыталась понять, какой ответ даст ей облегченно вздохнуть, и не знает.

Яманака сосредотачивает взгляд, глаза ее схватывают образ хрупкой Сакуры. Ино закусывает губу, не осознавая до конца, действительно ли правильно будет все сказать и найти решение. Будет это правильным? Не будет бед? Но она отступает от самой себя в неслышной полемике. Любой исход станет идеальным, когда Узумаки сможет раскрыть глаза, как и смыкать их, не боясь услышать девичьи мольбы о помощи.

— Ты была права. Хоть представляешь, как трудно в этом сознаваться? — но подруга не ширит губы в самодовольстве, не вздирает носа, не видит улыбки Яманаки. Ино схватывает ее за плечо, опирается, чтобы подняться, и идет к двери. — Сакура, побудете здесь недолго, ладно?

Бывшая Харуно находит силы кивнуть и не сжаться от хлопка затворенной двери. Теперь она одна с ним. Чувство вины разрастается все сильнее, разгорается огнем, и она обессиленно подносит руку к лицу Наруто.

Дрожа, пальцы скользят по его щекам. Сакура видит шрамы мужа и готова молиться Кураме, тогда как раньше готова была оградить от Узумаки, пока они не нашли общий язык. Так почему биджу снова отвернулся, не желая знать, что с его джинчуурики?

Сакуре бы пригодился его язвительный комментарий, чтобы прийти в себя и собраться, ведь даже подруга была невероятно добра и покладиста.

Она шепчет: «Курама», а в ответ девчонка молится, чтобы ее спасли. Ядовитые слезы прожигают лицо Сакуры. Что это было за наказание? Для них троих это был лабиринт с множеством ходов, но лишенный выхода.

Но раз его не было изначально, ничто не мешало вырубить выход в стене.

Человек, заносящий над стенами топор, появился вместе с Ино и много ворчал в адрес Сакуры. Она смотрит на него неосознанно, усталость берет верх, придавливая к земле.

— Значит, это были не просто кошмары. Но догадки оказались все равно верными, — он смотрит в глаза бывшей Харуно. Помутневшая радужка не вселяет надежду, и Нара смягчается: — И почему не сказала? Не только из-за того, что эгоистично хотела решить все сама?

Примечания:

Здесь проходит лотерея просто за вступление: https://vk.com/dur_ot_mur ~

— Я так виновата, — Сакура закрывает глаза руками, позволяя слезам впитаться в ткань. — Никакая это не болезнь, ты и сам должен был понять, что с таким я бы справилась.

— И понял, — соглашается он, — а теперь приступлю к тому, что откладывал, понадеявшись на твое благоразумие.

Ино стоит между ними, давит Наре на плечо, повелевая сесть, и пододвигается с ним. Пальцы складывают чередование печатей для фамильных техник. Первый этап отделяет разум Шикамару, второй — направляет в ее тело, третий — конвергирует, готовясь вторгнуться во внутренний мир Наруто. Узумаки делает тяжелый вдох, и перед глазами друзей сверкают колья клетки.

Рукав Сакуры уже совсем сырой.

Плакать в такой ситуации не страшно, не должно укоряться. Она просто хотела как лучше — и это нормально. Плохо, когда умышленно кому-то вредишь, желая извести. Сакура пыталась уберечь мужа, который добивался того же самого и не рассказывал о своих проблемах сразу.

— Значит, настоящий человек? — произносит озадаченно Шикамару после краткого изложения дел, предоставленного Ино. — Не могу представить, как ее дух обретет тело. Мы здесь находимся фантомным разумом, подкрепленным чакрой, и у нас есть сосуды, куда мы можем вернуться.

— То есть, даже выручи мы ее, Наруко некуда деться? — Яманака даже не до конца понимает, как им выручить девушку из зеркальной поверхности. Она и не задумалась, что им сделать потом.

— Это она нам и расскажет.

Голос Шикамару тверд, несмотря на явную усталость. Он сосредоточен и уверен, отчего Ино хочется вовсе не укорять себя, а поскорее помочь друзьям. У нее на это достаточно сил, она не вымотана и не истощена, не жалуется на сон. Только в груди щемит, но это пройдет, как только они справятся.

Нара ступает твердо, его шаги грузные и четкие. Капли воды обтекают поверхность сандалий.

«Вот как в разуме Наруто было все это время», — размышляет он, составляя полную картину жизни друга. — «И как давно он скрывает ее? Столько же, сколько Кьюби?».

Ответов нет, парень продолжает ступать вперед, щуриться в сумраке и вдыхать влажный воздух, стараясь не зацикливаться на мыслях об Узумаки.

Вода покрывается кругами от движения. Не убывает, и уровень одинаковый, вокруг отштампованные трубы и листы печатей. Никак не определить, как далеко они зашли. Мокрые ноги и легкая сила от впитанной чакры Лиса, распространненной вблизи, дают немного информации.

Шикамару зовут гением, но даже он мало что понимает. Он был бы не прочь побывать здесь раньше с Наруто, услышать, что и как устроено, переговорить с биджу, спросить, не играет ли он в шоги. Возможно, тогда бы он не чувствовал себя сейчас беспомощным человеком и отвратительным другом.

Вот только Наруто всегда взваливал беды на свои плечи, ни о чем не говорил и улыбался ярко, затмевая отблески грусти и пожиравшей изнутри тоски.

Шикамару понимал лишь то, что Сакура избавила его от многих бед, помогла другу действительно стать счастливым, но не была всемогущей — отучить упрямца молчать в проблемных ситуациях не вышло.

Ино держалась уверенно. Стратег Конохи поражается этому немногим меньше подсознанию друга. Он сейчас не против был бы затянуться табачным облаком, мягким и непривычной формы, точно сорвалось с неба. У него трясутся пальцы, и на деле он вряд ли бы высек искру.

Он останавливается слишком резко, чтобы продолжить выглядеть задумавшимся и безразличным. Девушка стоит напротив него. Реальная и слишком Узумаки.

— Шикамару, — взмаливается она. Слезы при резком повороте головы в его сторону и от переизбытка эмоций выступают на синих — таких знакомых — глазах, не скатившись по щекам с полосками шрамов. — Ты мне точно поможешь, ведь умный. Всегда находил выход. У меня есть шанс, правда?

Голос ее брезжащий отчаянием, слепой надеждой и болью. Шикамару хочется схватиться за затылок и вздыхать без продыху.

Девчонка юная совсем, хотя должна быть одного с ними возраста. Словно они в преддверии войны. А ведь сам Наруто уже успел стать мужем.

Наруко эта говорит о себе. Наре хочется врезать ей и сказать, как мучается его друг, что страдают люди, не она одна. Только поспешность не его конек, она начинает говорить раньше, чем в нем вскипают чувства.

— Умереть лучше, чем все это видеть. Я жизнь упустила, а сейчас мешаю другим. Обещай, что если не найдешь решения, покончить с этим. Могу я тебе верить?

— Дура, — чертыхается он раньше появления любой мысли. — Раз сказала, что хочешь жить и выбраться, учитывай все уже сделанное.

Она бьется ладонями о ту сторону, рыдает без единого звука — одно лицо искажают горечь вкупе с раскаянием.

— Я не хотела, — ее едва слышно от срывающегося голоса. — Но кто спрашивает и слушает? Шинигами и его слугам все равно.

Нара ничего не понимает в богах смерти. Лишь в том, что они забирают даже тех, кому стоит жить. Он взял под руку Асуму и ушел в свой темный мир, точно был Сарутоби товарищем.

Что шинигами сотворил с девчонкой, он понятия не имел. Мог только сказать: живая. Никак не копия, не гендзюцу, не галлюциногенный и поразивший всех вирус.

Просто жертва судьбы.

— Ты всю жизнь провела здесь? — она старается говорить, но только скрипит, пока не напрягает связки и произносит тяжело отрицательный ответ. — То есть у тебя есть тело? — но и тут она мотает головой, и ее волосы, должные блестеть солнцем, полощатся в воде.

Наруко старается поднять корпус, найти силы. Грудь сжимают тиски, ей нестерпимо больно и душит вина. Она продолжает видеть собственные сырые ноги, опутавшие их блеклые пряди и пытается не сбиться.

— Меня заточили здесь не сразу, воспользовались печатью, направили душу. Я жила там, где нет шиноби и не слышали о шинигами. Помнила о Наруто и так сильно хотела к нему, что сказала о готовности пожертвовать всем, только чтобы оказаться с ним. Я готова была умереть... Никто не сказал, что пострадаю в итоге не я... П-прости, — затяжной всхлип рвет затянувшую грудину тишину.

Шикамару знал о клане Узумаки достаточно, чтобы рискнуть.

— Готовься потратить большую часть чакры. От истощения избавить проще. Окутай себя и прощайся.

Нара услышал собственное имя, тревожно соскочившее с уст Ино. Подруга смотрела на него пораженно.

«Ты готов лишить ее жизни в случае неудачи?» — говорили ее вскрик и глаза.

Он не остановился.

Вода стала темной, звук капкль прекратился, все затихло. Рука продолжила скользить к тюрьме Узумаки, пока не ухватилась за тень Наруко.

— Готовься, — Шикамару рявкнул. Он был полон сомнений, и впервые плана не было, одни догадки и знание, что медлить нельзя.

Чакра опутала ее силуэт, когда держащий скрещенные пальцы Нара продолжил действие дзюцу.

Лицо Яманаки было напряженным, натянутым струнами мускулов. Глаза не обращали взгляд ни на что, кроме кромки стекла, падавшей к полу. Напряжение вынудило Ино осесть, ноги не держали, слезы рвались наружу, норовя обжечь солеными касаниями веки.

Наруко лежала подле них, вытянутая за тень и пробившая телом темницу. Узумаки была ранена, кровь ее осталась на таявших со временем осколках.

Дрожавшие пальцы Шикамару хотели бы сжать сигарету, но он просто устало вздыхал. С Узумаки надо непредсказуемо и с риском, верно?

Раненое тело, образованное током чакры, вместило душу девушки. И пусть сейчас она лежала без чувств, Шикамару мог взять ее на руки, вынести отсюда, напоследок увидев довольный оскал Лиса, появившегося после исчезновения стекла.

Нара хотел бы спросить, играет ли он в шоги, но едва сдерживающая себя Ино возвратила их.

У всех них много вопросов.

Вернувшиеся в сознание Шикамару и Ино и отлетевшая к кушетке Наруко, плохо перенесшая подобные дзюцу, вызвали у Сакуры смятение.

Бывшая Харуно смотрела и не верила. Теперь Наруто сможет жить дальше, у него будет семья, их друзья справились. Счастье прервал крик разума, и Узумаки ринулась к истощенной девчонке.

Ее лицо на глазах становилось старше, отматывая годы точно по ленте. Вот ей шестнадцать, и вот двадцать три.

Сакура старается смотреть ей в глаза, сомкнутые веки мало успокаивают. Однако так проще не зацикливаться на мысли, что вот она, перед ней, причина помутнения рассудка Наруто. Причинившая столько боли. Сколько отстрадала она? Достаточно, чтобы сравняться с ними?

Сакура замечает, как хилое тельце подростка наполняется силами.

— Как вам удалось?

— У Узумаки достаточно чакры, чтобы уповать на ее спасение. А регенерация позволила мне поступиться здравым смыслом и поверить, что она обретет оболочку.

— Я успела подумать, что ты готов ее убить, потому что понял, что шансов нет совсем, — Ино серьезная и подавленная. Но слабая улыбка облегчения позволяет расслабиться и упасть навзничь.

— Я вам всем обязана, — шепчет Сакура. Она запомнила вкус своих слез на губах и не готова больше пробовать их снова в ближайшее время.

Она почти восторженно помогает Узумаки, представляя, как все изменится, кладет ее рядом с Наруто. И касается щеки мужа ладонью.

Мгновение спустя он смотрит на нее. Уже осмысленно.

— Спасибо, — срывается с его тянущихся в широкой улыбке губ.

До дома они добираются все вместе. Наруко ровно дышит, сморенная сном и сломанная жизнью.

Маленькая кукла.

Сакура думает, как много той пришлось пережить, и мечтает поговорить. Ведь стабильное состояние означало, что скоро она придет в себя.

Сакура стелит всем в гостиной на полу. После произошедшего они стали достаточно близки. Наруто любопытно слушает рассказы об ответственно заменившей его Цунаде, всех злоключениях и улыбается.

— Больше не молчи, — хочется им всем сказать, но они понимают, что не тот он человек. Готовый спасти всех, он никогда не думал о себе. И способная убить себя сестра напоминала его в этом.

— Добро пожаловать в наш мир, — первое что слышит Наруко при раскрытии глаз. Сакура держит ее ладонь и смотрит дальше зрачка и радужки.

— Я не заслуживаю, — говорит Узумаки. Не вырывается из хватки, но и не спешит в объятия. Только Наруто не спрашивает: он по-медвежьи хватает за шею, почти не дыша.

Наруко не сдерживает дрожащих губ, воя, рвущегося из груди, и плачет.

— Коо-сан и тоо-сан договорились с богом смерти, ты сам знаешь. Но он посчитал плату малой, ведь Кьюби способен возродиться. Так он оставил тебя, а меня вынудил скитаться в местах, далеких от чакры, шиноби и тебя, Наруто. Вот только я вспомнила и не смогла жить дальше. Мое желание извратили, начав мучить тебя. У шинигами отвратительный юмор.

Спросить всего не хватит дня. Но впереди у них много времени.

Наруко вернулась в свой дом.

Сакуре не нравится, когда Наруто масляно улыбается при вопросе «За что ты любишь?». Он, такой мудрый, всепонимающий (и всех), с ней бывает глупым и нетактичным.

— Разве такое спрашивают? — отнекивается бывшая Харуно недовольным голосом. Словно отчитывает мальчишку, и это навевает воспоминания о слепой юности, радостном детстве.

Что можно на это ответить? Любовь ведь естественна, она не привычка: не навязана повторением одного сценария из раза в раз, да и разве может прикипеть к тебе человек? Сакура больше чем уверена, что не сумела бы полюбить просто за то, что человек рядом с ней. Мало с кем из друзей она дышит так же легко, как с Узумаки, и почти никому не способна довериться.

Наруто она способна рассказывать секреты, выведывать все сгустившиеся в душе туманы. Они орошают его лицо освежающим дождем, капают на загар, касаются шрамов на щеках. Сакура видит, как он рад ее искренности. По его лицу заметно наслаждение от звука ее голоса. Куноичи сама не всегда могла терпеть собственные тоны, предпочитала намерено произносить мягче. Рядом с ним не требовалось: он желал говорить с ней всякой.

Бывшая Харуно разгадывала природу ядов, но не собственных чувств. Они зарождались в жерле эмоций, обуяли со всем разумом, и она не могла противиться. То, что она испытывала к нему, приносило радость, облегчение на сердце и сознании. Было ощущение свободы, развязанных пут на всем теле. Она чувствовала единение с собой и миром, понимая, что не нужно притворства.

— Хорошо, — мирился он, опустив подбородок и понурив нос. Наруто не был похож на человека. Сердце не по-людски огромное и желающее как можно больше справедливости, и повадки искреннее. — Тогда расскажи, когда полюбила.

— Позволь только сбегать в родительский дом и перечитать дневники.

Сакура не скажет и время. Трудно понять, развеять линии, показав одну единственную и точную. Влюбленные не видят. И она не спешила замечать. Наруто всегда был рядом, подставлял плечо, подавал незримую руку помощи, поддерживал и искренне сопереживал. Немудрено, что он не остался без внимания. Вот только мальчишкой или зрелым юношей, она не скажет.

Просто однажды щеки загорелись, горло охватила судорога, а грудь заныла, охваченная столькими эмоциями, что Сакура не смогла не ответить на шутливую просьбу поцеловать. Кто тогда ощутил больший прилив крови, бушующей по телу, тоже трудно спорить. Но покачивались на ногах оба.

— Ты писала обо мне? — воодушевился Наруто с восторгом, возможным ощутить одному ребенку. Взрослого не взбудоражит едва подтвержденный факт, Узумаки — готов ослепить любого сиянием собственных глаз.

— Всё-то тебе надо знать, — снова уходит от ответа, но уже лукаво и заставляя загореться интересу. Для него и не нужно дополнительных слов, Наруто уже готов возложить к стройным ногам второй мир, только чтобы заслужить подробностей. — Мелькнуло как-то имя.

Она тогда подписывалась уже Харуно, вычеркнула с прошлых записей «Учиха», обведенное рисунками. И писала о том, как он утыкался носом в шею, закрывая ей спину от врагов. Сакура чувствовала его дыхание как порывы ветра: сильное, окрыляющее и горячее. Девушка чувствовала силу пальцев, держащих ее за руки, инстинктивно отводя от опасности, но ни разу не замечала синяков. Рассматривала плечо, зажившее от красной чакры, и проводила пальцем, записывая на листах мысли о его боли. А после быстро меняя настрой к тому, что прижимал ее к своей щеке, пахнувшей кровью, и помогал успокоиться, когда нервы были на пределе.

Любила ли она его за подвиги, чрезмерные поступки, истинные эмоции, чувственные и осторожные касания? Сакура не сказала бы наверняка.

Но сейчас он брал ее лицо в свои ладони и смотрел синими глазами, не мельтеша зрачками. Обжигало безо всякого демона и его силы.

— Ну, может, дважды, — говорила она уже менее уверенно, смятенная смущением. Привыкнуть к его действиям не было возможно. И все же отступаться от умалчивания деталей не хотелось. Возгордился бы сильно.

А так проводил сухими огненными пальцами вдоль яремной впадины, выглядел восторженным и увлеченным идеей, что и не хотелось говорить что-то еще, только плавиться воском на его руки, иногда опалять в ответ.

— Точно не третьего апреля, — еще хватало сил улыбаться, искриться хитростью и отдаляться от губ. Продолжать смотреть.

Сакура не любила, когда Наруто задавал вопросы «За что любишь?». Но млела от того, как он их формулировал.

Примечания:

https://vk.com/dur_ot_mur

Посвящаю Мадао. Надеюсь вдохновить на новые арты.) ~