Десять оттенков рыжего (гет)

Чтобы добраться до «общины», надо встать рано-рано, в час, когда двор наполнялся утренним птичьим гомоном, выпить с отцом по кружке крепкого кофе «смолоком» и «скорицей», устроиться на заднем сидении, обложившись подушками, и, несмотря на кофе, уснуть еще часа на два, проснувшись, перебраться на переднее сидение, чтобы затем еще ехать почти восемь часов, вдыхая через открытое окно запах пыльного асфальта, дым отцовских сигарет, аромат выжженной солнцем травы, кумар бензинных паров, кисловатый дух деревушек, и придорожных стоянок, прислушиваясь к шуму мотора, шороху шин и грохоту проезжающих машин.

Примерно за час до прибытия запах асфальта исчезал вместе с асфальтом, окна приходилось закручивать до упора, потому что машина мгновенно наполнялась пылью и песком, летящим из-под колес. В отличие от отца, к тому моменту изрядно вымотанного дорогой, сквозь зубы ругавшегося на каждую выбоину, его всегда веселил последний отрезок пути — непредсказуемостью тряски и предвкушением скорого приезда. Главное язык не прикусить. Мальчик с нетерпением ждал момента, когда машина резко сбавляла ход, выруливая на стоянку, и замирал от наслаждения, прислушиваясь к неспешному потрескиванию гравия под шинами. Приехали.

— Вот и вы! Утрясло, ага? Ну, привет, пацан! — знакомый веселый голос, теплое рукопожатие сильной, жилистой и немного шершавой руки, ладонь ворошит волосы. Отцовские протезы скрипят в его объятиях. Рыжий.

Мальчик знал, что зрячие зачем-то напридумывали какую-то прорву цветов и оттенков, которые сами не всегда различали между собой, а в жизни пользовались весьма ограниченной палитрой. Когда-то он спросил отца, почему Рыжего так прозвали? Что такое «рыжий», отец объяснил так — это цвет благородной меди и ценной бронзы. Это цвет огня, который может согреть, а может и обжечь. Огонь может выжечь все старое и больное. Огонь это страсть, дающая искру новой жизни, но безудержный огонь способен безжалостно испепелить все вокруг. Это цвет золота и ржавчины — того, что никогда не подвержено коррозии и того, что стачивает твёрдые металлы в пыль. Рыжий — цвет абрикоса, с нежной кожицей и большой твердой косточкой внутри. Цвет осенней тыквы, способной хранить теплый цвет лета всю зиму. Рыжий — хитрый лисий хвост и гулящая соседская кошка. А еще рыжий — это апельсин, брызги от которого весело щекочут ноздри и раздражают кожу вокруг рта.

Так несколько лет назад отец объяснял ему «цвета».

Живой Рыжий ни абрикосами, ни апельсинами не пах. От него пахло горьковатым потом, табаком, деревенским солнцем, лошадьми и иногда резким спиртовым запахом. Когда он впервые присел перед Слепым для приветствия и позволил прикоснуться к своей голове, от жестких дредов поднялся запах костра, нагретого металла и земли.

Познакомившись с его детьми, мальчик понял, что запах и характер никак не связаны с цветом волос. Из восьми детей Рыжего такой же медной шевелюрой, как и отец, обладали пятеро. Но все пахли по-разному. Даже Близнецы друг от друга отличались. А Рыжая вовсе пахла по-особенному, и с каждым годом ее запах менялся.

Больше всего мальчик любил запах их матери. Ее каштановые волосы пахли кожицей от персика, сухой травой, мучной пылью, от ее тела иногда исходил волнами легкий рыбный запах и кислого молока, почему-то особенно его волновавший.

В общине Слепой получал немыслимую в городе свободу и даже своего рода привелегии, о которых не всегда и догадывался. Всякий раз, приезжая сюда, он испытывал смесь будоражащего предвкушения приключений и новых открытий, страха неизвестности и безотчетного беспокойства от встречи с людьми, которых давно не видел. Собственно, именно такие чувства он испытывал всякий раз, пожимая руку Рыжему.

Впереди были два месяца каникул, два месяца игр, драк, другой — не городской жизни.

Слепому шел четырнадцатый год.

На этот раз его поселили с младшими близнецами Рыжего — Максом и Рексом, веселыми, беззлобными недотепами. Каждый вечер Слепой терпеливо дожидался, пока братья угомонятся, и дыхание их выровняется. Он безошибочно определял на слух границу сна, выскальзывал из постели и отправлялся изучать территорию общины. Это был нехитрый, но важный для него секрет, о котором он не рассказывал даже Рыжей.

В первые свои ночные вылазки он брал с собой трость, чтобы сверить дневные прогулки по «деревне» в сопровождении неотлучной Рыжей и младших Близнецов с собственными ощущениями. Сверял шагами ширину дорожек, расстояния между сараями и домами, старался улавливать сквозняки между постройками и характерные запахи, чтобы лучше ориентироваться. По дорожкам ходить было удобно и безопасно — Слепой не знал, что на время его пребывания в общине действовало жесткое распоряжение Рыжего — никаких посторонних предметов на тропинках и дорожках. В прошлый раз кто-то из детей Коня решил над ним пошутить и раскидал перед домом небольшие булыжники, о которые он несколько раз споткнулся и очень больно разбил колени. На удивление быстро вычислив виновных, Рыжий и Конь устроили хулиганам такой разнос при свидетелях, что те к Слепому не приближались до самого отъезда.

Составив свою внутреннюю карту местности, через неделю он уже мог спокойно гулять без трости, ориентируясь по запахам, сквознякам, подчиняясь одному ему ведомому внутреннему компасу. После того, как его пару раз водворяли обратно в спальню общинники, мальчик предпочитал ходить не по дорожкам, а вдоль домов, догадавшись, что в тени стен становится невидимым. Иногда он засыпал, прижавшись к какому-нибудь сараю, с удовольствием вдыхая теплые деревенские запахи. Он выползал из своей временной норы только под утро и тихонько перебирался обратно в постель, чтобы не обнаружить своего ночного отсутствия.

* * *

Сегодня долго гулять не хотелось, ничего нового по сравнению со вчерашним днем на «территории» он не обнаружил и повернул обратно. Слепой пробирался вдоль стены дома, собираясь завернуть за угол, когда прямо над его головой звякнуло окно, и горящая искра упала в миллиметре от его босой ступни. Мальчик почувствовал едва уловимое тепло и запах дыма от тлеющего окурка. Он замер и вжался в стену. Из открытого окна дохнуло табачными и винными парами.

— Я всё мужу расскажу, ты приставучий, — прошептал тихий женский голос, который Слепой не узнал, — его слух уловил шуршание одежды, скрип стула, вздох, звук поцелуя.

— А кто у нас муж? — это заговорил Рыжий. Весьма странным тоном, каким никогда днем не разговаривал. До парня наконец дошло, что он находится под окнами его спальни. С кем это он там?

— Мой муж — жестокое чудовище… — едва слышно проговорила женщина, — даже не представляешь, какое!

— Оу… Так уж и чудовище? А мы ему ничего не скажем. Мы все сохраним в тайне. Будем встречаться под покровом ночи, и нас защитят лесные духи… А лучше знаешь что — бросай ты этого монстра и выходи за меня замуж. Согласна?

— Ммммм… Я подумаю над вашим предложением! — рассмеялась женщина, — отстань.

Этот голос Слепой наконец узнал. Он, вне всякого сомнения, принадлежал жене Рыжего. «Какому мужу? О чем они? Что за хрень?».

Голоса удалились вглубь комнаты и стали звучать приглушенней.

— Устала?

— Неа…

— Ну раз нет…— возня в комнате становилась громче, скрипнула кровать, — тогда мы нашу девочку сейчас поласкаем… Ох, как поласкаем… Как тебе хочется?.. Тебе удобно?.. Давай ножку сюда… Ты моя хорошая…

Слепой стек на землю, стараясь производить как можно меньше шума, размышляя, стоит ли ему убраться сейчас или еще послушать. Надо всего лишь завернуть за угол и доползти до открытого окна детской. Однако, он словно примерз, слившись с холодной каменной стеной. Его охватили одновременно любопытство, стыд и щекочущее чувство неловкости за тех двоих. Голова Слепого налилась чем-то тяжелым и густым, его лицо и чуткие уши пылали от запретной причастности к чужой интимной тайне.

Сначала ничего особенного не происходило, но через некоторое время женщина ахнула, задохнулась, а ещё через полминуты вскрикнула еще раз, погромче. Минут через пять мужчина что-то забубнил и послышался довольно громкий вздох. Обычно так громко набирают воздух в легкие в кабинке флюорографии по команде «глубокий вдох и не дышать». И хотя Слепой прекрасно знал, что по ту сторону окна находятся два взрослых здоровых человека, он не мог отделаться от мысли, что там палата для тяжелобольных. Однажды он слышал дыхание астматика, он сипел так же тяжело и надсадно, как эти двое.

Слепой не мог представить происходящее за окном, но благодаря просветительской работе одноклассников и интернету, хорошо понимал природу доносившихся шорохов и стонов. Мысли его неслись вразбег, однако, сильнее всех оказалось недоуменное — неужели в таком возрасте люди еще этим занимаются? Да еще так увлеченно. В представлении тринадцатилетнего подростка Рыжий и его жена были если не стариками, то персонажами изрядно пожившим. Сколько сейчас Рыжему? 45? 47лет? Серьезный возраст, почти финал жизни. Дальше только старость, тлен и склеп. Наблюдая за взрослыми, Слепой отмечал, что сфера их интересов ограничивалась в основном работой, деньгами, детьми и дурацкими нотациями. Нафига им вот это? Оказывается, очень даже фига. Он никогда раньше об этом не задумывался.

Внезапно мысль скакнула в неожиданном направлении: «Значит и отец тоже так делает? Тоже говорит всякие пошлые глупости дурацким голосом и пыхтит? Он тоже может так? Нет, не может быть, он такой фигней никогда не станет заниматься. Ему некогда. Он всегда либо на работе, либо с ним. Да и как он…? Хотя…» Ему почему-то сразу расхотелось думать в этом направлении, и он тему закрыл. Стало почему-то неуютно. Он поёжился. Потом мелькнула другая мысль — надо бы валить отсюда и побыстрее.

Тем временем, судя по звукам, кабинет флюорографии эти двое уже покинули и принялись медленно, по миллиметру, двигать тяжелую мебель. То ли шкаф, то ли кровать. Какие резвые. Когда ж они угомонятся-то?

Через некоторое время женщина протяжно заныла. Еще немного подвигав скрипучий шкаф, вслед за ней застонал и мужчина. И почему-то всхлипнул. Потом все стихло.

— Тебе. хорошо? — из глубины комнаты через минуту донесся приглушенный тяжелым дыханием голос Рыжего.

— Да… Очень… давай еще, — ответила женщина.

— Щаз отдышусь немного… Надо отдохнуть чуток…

— Возвращайся… я тебя поласкаю, моя очередь…

Однако, мысленно ахнул Слепой.

Легкий звук поцелуя, шорох ткани, щелчок зажигалки, воздух наполнился табачным дымом. Рыжий курил, высунувшись в окно. Слепой чувствовал исходивший от него непривычный запах сыворотки и соленого теста, едва различимый в табачном облаке. Пути к незаметному отступлению были окончательно отрезаны. Все это время Слепой сидел не шелохнувшись, почти не дыша, как будто все дыхание забрали эти двое. А сейчас ему захотелось наполнить легкие воздухом и распрямиться. Ноги затекли, по икрам пробежала судорога, стиснув зубы, он попробовал тихонько распрямиться и поменять позу.

Внезапно Слепой отчетливо почувствовал присутствие постороннего. В траве рядом с ним что-то зашелестело. Послышался тихий звук, словно кто-то потирал друг о друга сухие ладони. Что-то невесомое, как пух чертополоха, задело левую щеку и скользнуло по шее. Затем голову прошила тупая боль, и перед ним возникли два лимонно-кислых пятна. Слепой никогда в жизни не видел и не ощущал картинку такой яркости. Ему стало жутко.

— Подслушшивать нехорошшо… — прошелестело существо, в его голосе чудились одновременно и угроза, и усмешка.

Опасный голос, словно клей, затекал прямо в мозг. Вот и пиздец пришел, мелькнуло в голове.

— Брысь отсюда!!! — рявкнуло существо и захохотало.

Слепой брызнул от стены и побежал со всех ног, не разбирая дороги.

— Идиот! Придурок! Хоть представляешь, что ты наделал?! Пошутил он, блять, — орал Сфинкс в телефон, — где его теперь искать?! Он же не ориентируется один. Как ты мог?! Ты же мне обещал, Рыжий!

— Не ори. Верну, — пробубнил Рыжий, искренне радуясь, что новость об исчезновении Слепого сообщил по телефону, а не лично. Иначе он точно очнулся бы в реанимации.

— Где?! Где его искать? Ты знаешь? — надрывалась трубка.

— Где, где. Нет его здесь. Завтра буду у стенки. До связи.

Рыжий повесил трубку и сжал зубы. Нехорошо вышло. Очень нехорошо.

Слепого искали три дня. Сначала осмотрели и перетряхнули всю «деревню», каждый дом, каждый угол, потом прочесали всю остальную территорию — огороды, пастбища, конюшни. Куда мог деться слепой подросток — без трости, без провожатых?

Рыжий, как мог, оттягивал этот неприятный разговор, но дальше скрывать правду от друга было нельзя. Он предвидел и проклятия в свой адрес, и угрозы его избить и четвертовать (кошак обещания на ветер не бросает). Но никак мог не предвидеть, что у Сфинкса сработает родительский инстинкт, и он позвонит первым, спросить, не случилось ли чего, а то что-то ему в последние дни тревожно стало. По части тревожности барометр у Лысого работал четко. Поэтому к разговору крысиный вожак не успел подготовиться и выложил все, как есть.

«Видимо я его очень сильно напугал, и он прыгнул, мальчик-то у нас непростой, — думал Крыс, — А не хрен под окнами шарахаться! Уже потрахаться нельзя в собственном доме...» — разозлился он.

Охх, как неохота лезть на Изнанку! И, видимо, придется переться туда вместе с зеленоглазым, теперь он точно не отстанет. А, учитывая обстоятельства, им предстоит адский трип. Он в красках представил, как Сфинкс поминутно расковыривает ему чайной ложечкой мозг. А он это умеет. Особенно, когда молчит. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Эх ты, старый придурок. Где ж его действительно искать?

По дороге в город, Рыжий перебирал все возможные варианты, куда могло занести мальчишку, какие места точно стоило исключить, а где он мог оказаться вероятнее всего. Перебирал всех знакомых, которые хоть чем-то могли помочь. Когда-то он регулярно наведывался на изнанку — раз в два-три года, проведать своих и так, по делам. Но с некоторых пор перестал это делать. Придется восстанавливать прежние связи.

Стервятник? Это транспорт. На случай, если придется идти в Лес. Не дай бог, конечно. В первый раз, тем более с перепугу, в Лес редко кто попадает. Это надо быть особо одаренным. Вроде даже Бледный не сразу в Лес попал. Это потом уже его оттуда калачом не выманить было.

Горбач? Этот вряд ли чем-то поможет. Разве что накормит и приютит.

Крыса? Это карта и последние известия. Явки, пароли, криминал. С Крысой придется встретиться. Лучший курьер Изнанки. Звериная интуиция. Она всех знает. Да, и она хорошо чует чужаков Изнанки, чуйка у нее, как сейсмограф. Да Крыса может быть весьма полезна. Но есть нюансы.

Эхх, он так легко пообещал Сфинксу, что найдет Слепого. Если бы это было так просто. И Сфинкс, как никто, это знает. Изнанка непредсказуема, особенно для новичков. Одна надежда именно на то, что мальчик у них необычный.

Вот только… Только бы не Лес. Им вместе туда соваться не надо бы.

* * *

Разумеется, Сфинкс ему врезал коленом при встрече. Ладно, потерпим. Отцу-неудачнику надо пар выпустить. В чем-то его можно понять. Хотя бьет он больно. Блин, ну не по почкам же…

— Все? Успокоился? — просипел Рыжий, схватившись за бок, — теперь слушай, Лысый. Ты точно хочешь со мной? Ты рискуешь. Тебе понадобится транспорт. Ты Прыгун, а я Ходок. Нам уже не по 15 лет, знаешь ли. Сердечко может не выдержать.

— Это не обсуждается. Если ты и правда можешь меня перевести, валяй. И хватит болтать. Мы теряем время.

— Ладно, тогда пошли искать. Рекс должен был оставить закладку.

Рыжий и Сфинкс бродили среди обломков Дома, ковыряли палками обломки, обшаривали каждый камешек. Переворачивали ящики, расковыривали обрешетку. Ветер гулял по пустырю, кружа в маленьких торнадо мусор и пыль. Наконец минут через сорок, Рыжий воскликнул:

— Есть!

На ладони он держал небольшую запаянную ампулу в медной коробочке, на крышке которой под слоем зеленой патины просматривался силуэт хищной птицы. Видно, что коробочка пролежала здесь не один год. Не зная, где искать, обнаружить ее было не возможно.

— Узнаю изысканный стиль Стервятника. Надо ж было так изгалиться! Где он только такую коробку нашел? А автографы Птица всегда любил оставлять.

Пока рыжеволосый готовил все необходимое, Сфинкс уселся на землю, прислонившись к заветной стене, испещренной стертыми надписями и почти смытыми дождями рисунками.

Он скинул пиджак и повернулся боком к своему другу. Изумрудные и темно-миндальные глаза встретились. Бывший Крыс тряхнул дредами, в его руке блеснул шприц.

— Коли в плечо.

— Пристегни ремни, Сфинкс. До встречи на Изнанке.

Когда первый шок прошёл, Слепой ощупал сам себя на предмет жив-мёртв. Вроде бы все на месте. Он дышит, слышит, чувствует и… видит.

Оказалось, что смотреть это очень больно.

Слишком много света, слишком много деталей, слишком много того, что не имеет имен и названий. Обрушившийся на него мир пугал и сбивал с толку.

Может, он все-таки спит, и это сон такой? Но таких ярких и болезненных снов он еще не видел. Он вообще во сне никогда «не видел». Ему всегда снились только звуки, эмоции, ощущения и голоса.

Больно — значит живой. Значит, он не в каком-то там раю, а в… А вот хороший вопрос. Где же он?

Первые несколько часов Слепой сверялся со своим привычным, тактильно-слуховым и обонятельным опытом. Допустим, это земля или асфальт? Чтобы определить, надо закрыть глаза и провести тонкими длинными пальцами (тоже впервые их увидел, долго разглядывал) по поверхности. Шершавое, твердое, пыльное, с трещинками, мелкими камушками, которые больно колются под босыми ступнями и царапают подушечки пальцев. Значит асфальт. Теперь открываем глаза — сверяемся. Вот трещинки, они расползаются мелкими бороздками.

Какого цвета асфальт? Новые глаза не сообщали ему никакой информации. У цвета не было имени. Это тоже стало открытием, оказывается, цвет всегда был привязан к какому-то названию. Слепому пришлось вспоминать устойчивые словосочетания со словом «асфальт». Чаще всего используется определение «серый». Это и есть серый? Серый асфальт. Хорошо. Вернее совсем не хорошо.

На территории общины не было асфальтированных дорожек — это он знал абсолютно точно. Асфальт заканчивался за час до приезда в деревню. Он это тоже знал. Значит он не в общине. Вот только где?

Сочетание запаха еды, кофе и табака подсказало Слепому, что он зашел, скорее всего, в кафе.

Он был голоден, к счастью, оказалось, что здесь кормят бесплатно и без объяснений. Съев какую-то незнакомую цветную бурду, на вкус оказавшуюся салатом, Слепой думал, что ему делать дальше. Надо было как можно быстрее выбираться отсюда, к отцу, к Рыжему и его семье.

Кроме барменши обратиться было не к кому. Первый двуногий, которого Слепой увидел собственными глазами, оказался женщиной. Людей идентифицировать оказалось проще, чем неодушевленные предметы, они двигались и обладали достаточно большим количеством типовых признаков. Каштановые подкрашенные волосы торчали из-под наколки, в коралловых губах торчал дымящийся бычок. Женщину Слепой опознал все-таки по голосу.

— Куда ведет эта дорога? — глупый вопрос, но ничего другого он не придумал.

На вопрос Барменша отреагировала соответственно:

— Смотря в каком направлении идти. Ты на Границе, пацан, а здесь о карте не спрашивают.

— Мне не нужна карта. Мне надо домой. Как отсюда до города добраться?

Тетка вытерла руки о грязный фартук, пожала плечами и уточнила:

— Так в город или домой?

Слепой не любил, когда собеседники его разыгрывали или держали за идиота. Он всегда безошибочно вычислял, когда говорящие с ним начинали за его спиной подавать друг другу какие-то знаки, зная, что он не может их видеть, не замечая, как предательски меняются их голоса. Он пока не умел считывать нюансы человеческого лица. И по выражению теткиной физиономии, не мог понять, она шутит, издевается или ей все равно. Но интонация у нее была ироничная, как у Черширского подлюки в сказке про Алису в Стране чудес.

— В город. Домой.

Барменша впервые посмотрела на него с интересом.

Неожиданно он вспомнил важное:

— А можно я от вас позвоню? — он помнил наизусть телефон Рыжего и отца. Как же он сразу не сообразил!

— Бойся своих желаний, мальчик. Значит, тебе нужен транспорт? — прищурив вымазанный тушью глаз, спросила женщина.

Не почуяв никакого подвоха, Слепой кивнул. И добавил:

— И позвонить.

— Ну смотри. Посиди тогда, к тебе подойдут.

Посидев для порядка минут десять, Слепой быстро соскучился и решил для разнообразия зайти в уборную. Войдя в тесную кабинку, чуть ли не сразу уперевшись коленками в толчок, он повернулся и вздрогнул. В кабинке он находился не один. Через небольшое окно на него смотрел такой же невысокий, как он, черноволосый мальчик примерно одного с ним возраста. У мальчика были очень светлые, почти белесые голубые глаза, тонкий рот, и он подозрительно точно копировал все движения Слепого.

Только через пару минут до него дошло, что он впервые в жизни видит собственное отражение. Он замер. Он не мог понять, нравится ли ему его лицо. Для верности он даже провел по нему рукой. Слепота избавляла его от целого ряда рефлексий, связанных с телом. Он тысячу раз слышал от ровесников и взрослых рассуждения на тему «красивый-некрасивый», «симпатичный-уродливый». И хотя ему в лицо никто такого не говорил, но он знал, что любое физическое увечье и вообще любое нарушение здоровья, в человеческом мире именуется уродством. Слепота не исключение. Он знал, что некоторые его даже боятся. Рыжая рассказывала, что некоторые дети не могут смотреть ему в глаза, потому что не знают, куда он смотрит. И вообще глаза у него "потусторонние". Ну не знаю, по-моему, обычные глаза. Но я их не так много и видел.

Я страшный?

Но отражение в зеркале не было пугающим. Сравнивать было особо не с кем, но вроде он ничего.

Нет, не страшный.

Я красивый?

Он рассматривал себя так долго, что даже забыл, зачем сюда пришел, а потом в кабинку постучали, требуя освободить, и он вернулся в зал.

Там его уже ждали двое. Один какой-то скособоченный (голова его была свернула влево, и он припадал на правую ногу), второй криво улыбался.

— Это тебе нужен транспорт, пацан?

Ухмылка растянулась в оскале, во рту сверкнули металлические зубы.

Когда его дотащили до фургона, Слепой уже почти перестал сопротивляться, болели ребра, скособоченный больно ударил поддых и скрутил руки, его бросили лицом в пол.

— Кому тут до города?! — железнозубый хрипло хохотал, нависая на подростком, изо рта у него отвратительно воняло какой-то гнилью, — люблю новеньких прыгунчиков, знаешь ли. Нежных и глупых. Сейчас мы с тобой прокатимся с ветерком, родной. Прямо до города.

Продолжая удерживать, и зажимать рот, Скособоченный приподнял Слепого и усадил рядом с собой. Затем железнозубый задрал ему рукав рубашки (вот, вот это — страшный человек, зубы страшные — краем сознания умудрялся делать мысленные пометки Слепой) перетянул руку выше локтя резиновым жгутом и достал невиданный еще, блестящий предмет. Касание тонкой иглы к коже, знакомая боль — шприц.

Вместе с бесцветной отравой по телу пошла дрожь, парень последний раз предпринял отчаянную попытку вырваться и что есть силы вцепился зубами в удерживающую его руку, вспышка агрессии внезапно пробила парализующий страх, и разбудила неведомую ранее лютую звериную ярость. Слепой еще успел увидеть замах грязного кулака, продолжавшего сжимать шприц, когда стены фургона неожиданно стали растекаться, а его самого сдернуло куда-то в сторону.

Кулак лупил пустоту.

Изнанка встретила приятелей предгрозовой духотой и затянутым кудлатыми тучами небом. Сквозь них время от времени пробивалось солнце, словно погода не могла определиться, что же ей делать — то ли дальше иссушать землю зноем, то ли все-таки пролить немного воды. По растрескавшемуся асфальту гуляли пылевые вихри.

Сфинкс перенес путешествие на удивление хорошо. Его не тошнило, как бывало раньше, и даже голова не кружилась. Кроме рук Изнанка подарила ему и другие превращения: закатав рукава своей зеленой рубашки, он обнаружил на левом предплечье татуировку в виде спирали с глазом. Продемонстрировал своё открытие Рыжему, тот пожал плечами, мол, тут и не такое бывает.

Рыжий тоже преобразился — он выглядел моложе лет на десять, худощавее, его косматые дреды распустились и превратились просто в длинный хвост цвета ржавчины. Обнаружилось, что проглядывающая сквозь рыжую щетину роза время от времени меняла цвет. После перехода, например, она стала синей.

Пока Сфинкс привыкал к вновь обретенным рукам и отплевывался от придорожной пыли, Рыжий размышлял, стоит ли заходить в кафе или сразу искать попутку в город. Он здесь не был лет восемь. А по местным меркам и того больше.

— Ну, и что дальше?

План был простой. Ходоки, вроде Рыжего, чуяли друг друга на изнанке. Обычно он неплохо определял присутствие тех, кто ему был нужен (полезное качество для всяких делишек). Весьма специфическое переживание — что-то вроде небольшого опьянения, которое дает ощущение невесомой легкости и проницательности, присутствие человека проходило через тело и мозг, как звуковая волна, тугая, раздражающая, иногда пробиравшая до дрожи. Наиболее опытные, вроде Крысы или Бледного, могли даже слышать голоса тех, кого искали. Но сейчас он слишком устал, перетаскивая за собой друга, давно здесь не был, да и воспитательная беседа со Сфинксом все еще отдавалась в боку.

Вариантов два: отсидеться в тихом месте, поднакопить сил и вычислить Слепого самостоятельно или обратиться за помощью к местным ходокам, которые наверняка его самого уже почуяли. Первый вариант предпочтителен, но Рыжему на всё про всё потребуется дней пять или даже больше, учитывая, что он много лет подобными вещами не занимался, отвык. И у них нет этих пяти дней, да и Сфинкс не даст тихо отсидеться. Будет изводить его своим нетерпеливым и раздраженным молчанием, мысленно ходить кругами и закатывать глаза в безмолвном «ну когда уже?!»

А главное, дорога была каждая минута, не известно, что происходит со Слепым, он мог находиться в опасности. Приходилось спешить.

Второй вариант значительно быстрее, но чреват серьезными издержками — тут поможет только Крыса, а обращаться к ней не хотелось. Тем более вмешивать в это Сфинкса. Эх, если бы Стервятник был ходоком, вообще проблем не было бы. Но увы, Стерв не «слышит».

А Крыса… учитывая некоторые обстоятельства, она может вообще отказать и послать куда подальше. И она не работает бесплатно, а цена бывает разная. Делать нечего, рискнем, по привычке рассудил крысиный вожак. Выкручусь.

— Нам надо позвонить. Пошли в кафе.

Вопреки его опасениям, Крыса согласилась встретиться, приехала через час. По-прежнему черная, угловатая, затянутая в тонкую кожу, с неизменной Вшивой на предплечье. Худая, разве что не настолько изможденная, как прежде.

Сфинкс недолюбливал ее еще со времен Дома, но сам удивился, насколько рад был ее видеть. Чуть не обнял. Однако, голохвостая отреагировала на него, как на пустое место, даже не поздоровалась.Только окатила его исподлобья своими темными глазами — неприязненно и немного насмешливо.

— Чё тебе надо от меня опять? — скривилась она вместо приветствия, обращаясь исключительно к Рыжему.

Сфинкс, прищурившись наблюдал за ними. Крыса держалась с огненноволосым недружелюбно, но с оттенком вседозволенности. Тот отреагировал на грубость на удивление спокойно, как будто они сидели за чашечкой кофе и обсуждали погоду:

— Мы ищем Слепого. Младшего. Нам надо знать, где он, в городе или нет. В случае чего, потребуется карта. Ты можешь помочь нам сэкономить кучу времени, которого у нас, к сожалению нет. Ты нам очень нужна, Крыса, — Рыжий был сама корректность, тон деловой и сдержанный. Казалось бы, он просил об услуге, но его слова звучали почти как приказ. Вид у него был подчеркнуто непринужденный и расслабленный — сигарета в зубах, легкая улыбочка. На самом деле Рыжий расслаблен не был.

При его словах Крыса подняла глаза, по лицу ее промелькнуло какое-то плотоядное выражение, сросшиеся на переносице брови сдвинулись еще плотнее.

— Каждая услуга стоит своей цены, Рыжий. Ты же меня знаешь.

Сфинкс вопросительно посмотрел на друга, но Крыс напустил на себя улыбчивую непроницаемость, перемахнул дымящуюся сигарету из одного угла рта в другой, и сделал неопределенный жест рукой, мол, как вам будет угодно, не вопрос.

— Ну, поехали тогда.

Она отвезла их в крошечный, тихий отельчик, погребенный среди петляющих улиц. В номере царил полумрак, окна были завешаны плотными пыльными шторами. Две кровати, тумбочка, покосившийся торшер и никому не нужная пустая книжная полка. Крыса села на кровать и как-то вся скукожилась и замерла. Рыжий закурил и, как ни странно, не стремился по своему обыкновению разрядить обстановку шуточками и разговорами. О чем говорить с Крысой, и надо ли с ней говорить, Сфинкс понятия не имел. Что должны делать ходоки, для того, чтобы «слышать», он тоже не знал. Вообще он ощущал с ними третьим лишним, преодолевая желание немедленно встать и куда-нибудь отсюда уйти.

Молчали они почти полчаса, пока у зеленоглазого от неловкости не начала чесаться спина, ему казалось, что воздух вокруг начал звенеть от напряжения.

— Я за сигаретами схожу, — все-таки выдавил он из себя, выложив на столик почти целую пачку, — где тут у вас продаются сигареты? — обратился он не понятно, к кому, пряча глаза.

Неожиданно отозвалась Крыса:

— В конце улицы. Там магазин.

Бросил вопросительный взгляд на Рыжего, но тот как-то неопределенно дернул плечами, не остановил. Значит и правда лучше уйти.

Стоило захлопнуться двери, Крыса подняла голову:

— Твой сообразительный дружок долго не пробегает. Я его конечно отправила далеко, но ненадолго. У нас полчаса.

— Хорошо, я с удовольствием послушаю, как у тебя дела, если ты уже закончила. Ты ведь уже знаешь, где мальчишка?

Крыса соскользнула с кровати и каким-то неуловимым движением оказалась возле окна, где стоял Рыжий. Очень близко.

— Знаю, но пока не скажу.

— Чего ты хочешь?

— У каждой услуги своя цена, Рыжий.

— Называй цену, я заплачу, сколько надо. Не тяни.

Вместо ответа она запустила узкую ладонь ему под рубашку, протискивая длинные пальцы в просветы между пуговицами.

Рыжий перехватил ее руку и отвел в сторону:

— Не надо. Давай без всего этого.

— Почему же? — прошептала Крыса, безжалостно запуская вторую руку за поясницу, проникая тонкими пальцами под джинсы, — мы же всегда это делаем? Не так ли?

От нее пахло острыми и терпкими духами, запах которых он успел позабыть, черные волосы мягко щекотали шею и подбородок.

— Прекрати, пожалуйста. И потом, если ты запамятовала, я все еще женат, — Рыжий поморщился и сглотнул, понимая, как это глупо заучит, посмотрел в сторону, стараясь не встречаться глазами с Крысой, но руку отпустил.

— Когда мужики начинают напоминать другой женщине, что они несвободны, это они разговаривают сами с собой, значит, что у них стоит, и они переживают за свою невинность. Когда это тебе мешало трахаться со мной?

— Всегда.

— Вот значит как? — засмеялась Крыса и посмотрела на Рыжего снизу вверх, — ёжики кололись, плакали, но жрали кактус?

— Да пошла ты. Если тебе нужен секс, дождись лучше Сфинкса — у него давно не было. Я, так и быть, за дверью подожду, — Рыжий не отвечал на ласки, но и не отталкивал. Вместе со злостью в нем пробуждалось желание. Как всегда.

Крыса прижималась все теснее, обвивая его шею тонкими руками, с каким-то животным сладострастием терлась щекой о его грудь и плечи. Крыса настойчива, Крыса не отступится, Крыса знает толк в ласках, с Крысой иначе нельзя.

— Секс с безруким возбуждает, не спорю, но ради этого я в Наружность не полезу, а здесь не интересно… Это вообще не его конек. Мозги он ебёт гораздо лучше. Ты — другое дело… — мягкая ладонь коснулась спины и переметнулась на грудь, — это у тебя хобби такое — подкладывать меня под своих друзей? Не надоело?

Щелкнул ремень, шеи коснулись холодные губы. Теплый язык прошелся по ключицам, собирая соленый пот с кожи. Сделав кругообразное движение тоненькими пальцами по его груди и почуяв отклик, рука поползла дальше и стала обводить по контуру вытатуированный собачий профиль. Крыса вычерчивала кончиком языка каждую деталь замысловатой татуировки. Рыжий дрогнул и коснулся рукой ее темных волос. Когда-то, еще в Доме, это была их любимая игра: они ее называли Вшивая в гостях у Анубиса.

— Ты посмотри, какой стояк, как можно разбрасываться такой красотой? — шептала она, пальцы скользнули между ног и ощутимо прижали ширинку, Рыжий не сдержался и с силой втянул воздух.

И едва слышно, на выдохе:

— Я соскучилась…

— Не царапайся только… — и прижался к ее губам.

Если бы Рыжего спросили о его зависимостях, то Крысу он бы назвал одним из самых тяжелых наркотиков, ради которого его раз в два-три года заносило на Изнанку.

Острота, запретность и рискованность — вот что заводило в ней бывшего вожака. Встречи были нечастыми, но бурными. Каждый раз это происходило в каких-то неподходящих и неудобных местах — туалетах, подворотнях, на капоте машины посреди темной трассы, на задворках придорожных забегаловок, однажды они умудрились заняться этим на последнем ряду кинотеатра прямо во время сеанса. С Крысой он делал то, чего почему-то никогда не мог себе позволить с женой. Как будто в этом змеином колодце время от времени черпал темную и мощную энергию. Секс с Крысой всегда был непредсказуемым, спонтанным, всегда на грани.

Рыжий ненавидел себя за эти срывы, но с Изнанки всегда возвращался истощенный, обновленный, с очередным обещанием «завязать». Странный коктейль вины и адреналиновой легкости будоражил и некоторое время давал эйфорическую подпитку. Себя оправдывал тем, что это случалось редко и преимущественно «по делу».

Ведь Крыса всегда была надежным и незаменимым помощником на Изнанке. Так сказать, приятное с полезным. Но со временем это стало небезопасным, а после того, как восемь лет назад Крыса исполосовала его своими ногтями, и ему пришлось немыслимо изворачиваться, объясняя сию живопись жене (черт знает, что наплел), он запретил себе эти визиты.

Взял он ее тут же, на подоконнике. Руки замком на шее, треск одежды, толчки, еще, еще, мерзкий скрежет ногтей, царапающих раму, почти грубый рывок, ее надсадное мычание, обессиленный бледный лоб в ключицу, теперь его очередь. Почувствовав его разрядку, Крыса что есть силы вонзила острые ногти в спину любовника.

— Сссука… Просил же, — сквозь стон проговорил крысиный вожак и отстранился.

— Не скули, — через минуту худые руки уже собирали разбросанную по полу одежду, — переживешь, ты ведь, как обычно — вставил, вынул и ушел на следующие десять лет в счастливую семейную жизнь? да?

— Вот оно что. Тогда зачем ты сейчас со мной вот это всё вытворяла?

Крыса не ответила.

Пока Рыжий застегивался, Крыса, зажав в зубах сигарету, раскладывала на постели какие-то бумажки и вообще как будто забыла о его присутствии.

— С Бледным не встречаешься больше? — неожиданно спросил он.

— Я уже забыла, когда Бледный появлялся в человеческом виде. А по-собачьи, знаешь ли, не мой стиль. Так что поаккуратнее там в Лесу. Он одичал. Да, — не меняя тона, продолжила — парня в городе нет. Ищите его в Лесу или где-то на границе с ним. По идее, вам надо сразу на поляну, оттуда искать легче. Транспорта у меня нет, а Карту держи. Заслужил, — усмехнулась Крыса, протягивая ему коричневый конверт.

Рыжий сжал губы, но конверт взял.

— Транспорт я сам найду. Спасибо, что помогла.

— Инджой*, — по обыкновению ответила она на «спасибо».

Все, как обычно, с Крысой. Никакой романтики. Просто бизнес. Давай-ка, завязывай с этим, Рыжий. Огребёшь, пронеслось в голове.

Крыса еще раз поправила на себе одежду, собрала свои бумажки и направилась к выходу. В дверь постучали. Сфинкс столкнулся в дверях с черноволосым летуном.

— Уже уходишь?

— Да, Лысый. Мне пора. Бывай, — не поздоровалась, но простилась. Чокнутая.

— Прощай, Крыса.

Хлопнула дверь, и приятели остались одни.

— У тебя на спине кровь, рубашка в вся пятнах, — заметил Сфинкс.

— Блин.

— Давай-ка я тебе обработаю чем-нибудь. Снимай обратно. Ни хрена она тебя… Рыжий, ты чё творишь? Пугаешь ты меня, старый крыс, в последнее время. Бес в ребро?

— Давай без этих гнусных проповедей, Сфинкс. Без тебя тошно.

— А толку-то? Оно хоть того стоило? — Рыжий предпочел проигнорировать вопрос и громко засипел, когда Сфинкс стал поливать ему одеколоном спину.

— Она сказала, что мальчишки здесь нет. Никаких признаков, ни звука, ни шороха. Он в Лесу.

Роза на его щеке покрылась ржавчиной и почти слилась со щетиной.

— Нам нужен Стервятник и его отрава.

*от англ. enjoy — пользуйся, наслаждайся.

Увитый плющом, перекошенный мрачноватый особняк на окраине городка приятели нашли быстро. Со стороны улицы он выглядел абсолютно нежилым, но стоило пройти через ветхую калитку во двор, становилось заметно, что дом обитаем — на лужайке кособочилась новенькая газонокосилка, валялись разбросанные по по траве детские игрушки.

Уже подняв руку, чтобы постучать в дверь, Рыжий вдруг обернулся к Сфинксу.

— Да, забыл предупредить. Рекс и Ральф сейчас люди семейные, поэтому постарайся обойтись без лишних вопросов, резких телодвижений и закатываний глаз.

— В смысле?!

— Ну ты понял.

Дверь открыл Стервятник.

— Какими кругами! Сфинкс? — изумленно воскликнул Большая Птица и неожиданно распахнул крылья для объятий, — Рыжий, ты давно не показывался. Ральф будет рад!

Птица в образе радушного хозяина и «душа-на-распашку» это что-то новенькое. Поистине Изнанка меняет людей.

— Да вот, показываю старому другу местные достопримечательности, — как можно безобидней просипел Рыжий, получая свою порцию птичьих объятий, — обходим с визитами старых друзей.

— Вы вовремя. Позавтракаете с нами?

— Пуркуа бы не па? * — проворковал Рыжий и втолкнул своего зеленоглазого приятеля в дом.

Сфинкс не видел Стервятника с выпуска. Без макияжа, черных когтей и прочей инфернальной хрени он смотрелся не столь монструозно, как во времена Дома. Он заметно чаще стал улыбаться, мягче что ли стал. Однако цепкий взгляд желтых глаз нет-нет да и выдавал старого, опасного и умного Хищника.

— Как поживаешь, Большая Птица?

Обменялись дежурным, кто где, кто с кем, как время летит, но больше друг друга разглядывали, чем спрашивали.

В комнате витал запах горячего молока, кофе и корицы. У плиты Ральф колдовал над завтраком, в качестве приветствия кивнул бывшим воспитанникам, которые теперь выглядели старше него.

Сфинкс заметил, что от брони из колец, некогда унизывавших длинные пальцы Птичьего вожака, осталось одно-единственное на безымянном пальце. Такое же Сфинкс заметил на здоровой руке Эр Первого. Перехватив его взгляд, и не встретив недоумения или осуждения, Стервятник улыбнулся мудрому коту, его светлые брови изогнулись в застенчивом: «Да, вот так!».

На лестнице, ведущей на второй этаж, послышался топот ног, заверещали детские голоса, при звуках которых Ральф с Птицей синхронно подняли головы. Сверху скатились светловолосые мальчик и девочка лет десяти, босиком и в пижамах. Их сходство со Стервятником было несомненным.

Сфинкс смотрел на них во все глаза, боясь даже предположить, откуда здесь берутся дети.

— Завтрак! Завтрак! Завтрак! — орали близнецы.

Ральф шлепнул мальчика по белобрысой макушке и с напускной суровостью проворчал:

— А ну марш умываться! И переоденетесь. У нас гости.

Детей смыло куда-то в коридор. В глубине дома зашумела вода, и тут же что-то звякнуло и загрохотало.

Стервятник ответил на незаданный вопрос:

— Это дети Макса, мои племянники. Он иногда привозит их к нам на выходные или каникулы. Бандиты похуже нас с братом. Особенно сестрица. Дом трещит по швам.

— А Крестная?

— И Крестная тут, куда ж она денется. Праздник, который всегда с нами. Но вдвоем управляться легче. Так что у нас сейчас целый детский сад.

— Это ты настоящего детского сада не видал, — заржал Рыжий, — загляни как-нибудь к нам, посмотришь.

Сфинкс скосил свои зеленые глаза на Ральфа, по его лицу нельзя было ничего сказать — рад или не рад он утреннему визиту незваных гостей. Он с обычным для себя мрачным видом раскладывал по тарелкам овсяную кашу.

«Интересная у них семья», — подумал Сфинкс, ковыряя ложкой в тарелке. Почти рекламная идиллия. Хорошо, когда люди находят друг друга.

А что думал Рыжий, никому не известно, он вежливо попросил добавки.

После полезного завтрака детей отправили наверх переодеваться на прогулку, а мужчины закурили.

— Ну что ж, господа хорошие, зачем пожаловали? — наконец заговорил Ральф. Тон бывшего воспитателя давал понять, что ничего доброго от их визита он не ждет и изображать вежливость тоже больше не намерен. Стервятник с укоризной посмотрел на супруга. Но промолчал.

На правах провинившегося Рыжий взял переговоры на себя. Дальше делать вид, что они «зашли каши поесть», тоже не имело смысла.

— Нам нужен транспорт, вернее транспорт нужен Сфинксу, я своим ходом. Мы идем в Лес. Поэтому мне ещё потребуется таблетка, примерно на час после превращения, чтобы я никого ненароком не сожрал. Стервятник, я знаю, у тебя есть эта дрянь. Называй любую цену в пределах разумного, — быстро проговорил крысиный вожак заготовленный текст.

Ральф со Стервятником коротко переглянулись, и в комнате повисла нехорошая тишина.

— Зачем? — поинтересовался Стервятник, — Вы же наружные теперь. Или спустя 20 лет решили проведать шестилапого? Ностальгия?

— Слепой. Там их сейчас двое бегает, встретятся — хана, — покосился на окаменевшего Сфинкса Рыжий и на всякий случай отодвинулся, чтобы быть вне зоны досягаемости его рук.

— И как же, позвольте узнать, он там оказался? — вздернул бровь Черный Ральф, вспомнив старые воспитательские замашки, — кто не досмотрел?

Сфинкс мрачно сверлил зелеными глазами Крысиного вожака.

— Скажи, скажи им.

— Ну я. Неудачный педагогический эксперимент. Короче, напугал я его, и он рухнул на Изнанку. И умудрился сам с границы перекинуться в Лес. Ходок все-таки. Но Ходок неопытный, дров может наломать.

— Капееец, — выдохнул Птица и поднял глаза к потолку. Все-таки он сильно изменился.

— А Сфинксу обязательно с тобой идти? Ты же можешь сам найти.

— Даже не обсуждается, — отчеканил зеленоглазый, — я иду.

— Ты же знаешь, я в Лесу… как тебе сказать, немножечко другой, — дернулся Рыжий и сощурил свои красивые глаза, — парень не узнает меня и вряд ли доверится. И потом, когда действие таблетки закончится, я могу его запросто убить. Я смогу его найти, но выводить его должен другой. Одному не справиться.

После завтрака Ральф пошел гулять с детьми, а остальные спустились в лабораторию Стервятника.

Сфинкс знал от бывшей главной крысы, что у Птицы отоваривается половина Чернолеса. Причем, как в практических, так и в эзотерических целях. Несмотря на полукриминальный статус бизнеса, Стервятник считался в городе уважаемым человеком. Вещества он варил качественные.

Большая Птаха пошарил своими птичьими лапами по огромному стеллажу и наконец извлек с одной из полок металлическую коробочку, шприцы и облатку с таблетками.

— Транспорт вас приведет к озеру. Там осмотритесь. Ты, Рыжий, после превращения сможешь спрятаться в траве, чтобы попривыкнуть и не сожрать Сфинкса.

— Не учи ученого, Птица. Сам знаю.

— Помолчи. Сфинкс, как только почувствуешь, что прибыл, ни в коем случае не открывай глаза, пока тебе не разрешит Смерть. Это важно. Просто сиди на траве и жди. На превращение уйдет минут 15. Дальше разберетесь.

Сфинкс разглядывал коробочку с ампулой, на крышечке которой красовалась Хищная птица. Неожиданно его охватил страх, он никогда не бывал в Лесу и довольно смутно представлял, что во что там превращается Рыжий, на которого он был безусловно зол из-за приемного сына, но тем не менее, он ему полностью доверился во всей этой истории. А вдруг что-то пойдет не так? Что он будет делать там один?

Словно услышав его мысли, Рекс заговорил снова:

— И вот еще. На всякий случай, это на обратный путь, Сфинкс. На случай, если Смерть не сможет тебя перевести, — и протянул еще одну ампулу, уже без коробочки, — но лучше, если тебя кто-то переведет. Слишком большая нагрузка для тебя. Не злоупотребляй.

— Что мы тебе должны, Стервятник? — спросил зеленоглазый, — называй цену.

— Живыми вернитесь, — без тени улыбки на лице ответил Птица и снова обнял друзей, — не сожрите там друг друга.

— Всенепременно, — заверил Рыжий.

pourquoi pas (фр) — почему бы нет

Слепой очнулся, уткнувшись лицом во что-то мягкое и бугристое. После ударов Скособоченного все еще болели грудь и бока. Пошарив вокруг руками, он так и не смог определить, на чем лежит, то ли на скомканном ворсистом ковре, то ли на траве — пальцы Слепого растирали комочки влажной земли. Слух и обоняние подсказывали, что он находится не в адском фургоне, и не в кафе с подлой барменшей. Пахло прелой листвой, болотом и деревьями. Перевернувшись на спину, он открыл глаза и увидел, что лежит под огромным деревом, сквозь крону которого проглядывало вечернее небо. В том, что глаза его не обманули, и это действительно дерево, а не кирпичная стена, он привычно удостоверился, проведя чуткой рукой по шершавому стволу и ощупав мягкие листья. Деревья, много деревьев, высокая трава. И ни одного звука, напоминающего шум машин или человеческий голос. Это был не город. Это был лес.

Все-таки я сплю, решил Слепой, а раз я сплю, значит, буду жить по законам сна. А какой главный закон во сне? Никакой логики, ты не главный герой, иди, куда глаза глядят, потом картинка сменится (сменилась же — из кошмарного фургона на лес!), и — хэппи энд — рано или поздно проснешься. Вот только настораживала чрезмерная реальность сновидения.

В лесу ему нравилось. Приглушенный свет не напрягал, можно было спокойно, без боли смотреть на цветы, ползучие кустарники и могучие деревья, имен которых он не знал. Но привычка ориентироваться на слух и обоняние была сильнее зрения, к которому он все еще не привык. А слух ему сообщал, что в Лесу он не один.

Через несколько часов блужданий между деревьями, Слепой вышел на открытую поляну, где росли высокие травы, почти по пояс, в листьях которых мерцали и переливались цветы. Солнце уже скрылось, Лес укутался в бархатное ночное покрывало, и мальчик впервые увидел звезды.

Лес изменил палитру его привычных чувств и эмоций, что-то смешал, добавил новые оттенки. В Лесу отпала необходимости постоянно сверять видимую картинку с остальными органами чувств, все было очевидно и понятно. Слепой доверился Лесу. Теперь он знал, что Лес абсолютно реален, это было так же несомненно, что он — Слепой, и ему 13 лет. Это знание не пугало, оно будоражило предчувствием невероятных возможностей и наполняло покоем, уверенностью и силой.

Лес направлял его и берег от опасностей. Лес нашептывал, какие ягоды и растения съедобны, а к каким не следует даже притрагиваться. Какие звуки можно воспринимать, как фон, а какие игнорировать ни в коем случае нельзя. Лес предупреждал о присутствии существ, от воли и силы которых зависела его собственная, Слепого, жизнь.

Поэтому, уловив едва слышный шелест травы неподалеку и легкое шипение, он замер. Звук таил угрозу и был неожиданно знаком. Оглянувшись, Слепой сделал шаг в тень дерева и затаился. Новое чувство подсказывало, что неведомый зверь чрезвычайно опасен, и показываться ему нельзя.

Прозвучавший из высокой травы голос оглушил его, потому что здесь этот голос был неуместен, чужероден, не должен быть, и звучать никак не мог. Это был слишком знакомый голос:

— Сфинкс слезай, приехали. Я его нашел. Пацан, не бойся, выходи. Свои.

Человек, вышедший к нему из зарослей, никак не мог быть его отцом. У него были живые руки, и вообще он выглядел совершенно не так, как представлял себе мальчик. Только прижавшись к его груди и втянув носом знакомый запах, он наконец поверил. Голос, от которого начинало учащенно биться сердце, колыхался и дрожал от волнения и страха — эту интонацию Слепой очень хорошо знал, Сфинкс плохо умел скрывать волнение, а сейчас даже и не пытался. Лицо самого важного в его жизни человека никак не соотносилось с привычным образом — оно постоянно менялось, шевелилось, как будто по нему пробегала рябь, огромные глаза пронзительного лесного цвета вглядывались в лицо мальчика с напряженной тревогой. Чувствовать на плечах его руки было странно и радостно.

Сфинкс обрушился со всей своей заботой сразу:

— Ты не ранен? Как давно ты здесь? Ты голоден? С тобой все в порядке?

Отнекиваясь, Слепой вертел головой, пытаясь понять, куда пропал второй.

— А где Рыжий? Я слышал его.

— Рыжего здесь нет, — скороговоркой проговорил из травы совершенно другой голос, от которого у Слепого зашевелились волосы. Снова мозг пробила тупая боль и отрикошетила воспоминанием о запретных наслаждениях в летней ночи. Первым порывом было детское желание спрятаться за спину отца, хотя Слепой так никогда в жизни не делал. Вторым — схватить его за руку и рвануть в кусты.

— Не бойся меня, пацан, — снова заговорило невидимое существо, — прости, не буду тебя больше пугать, иначе твой дорогой папаша отрежет мне хвост. Идите сюда, я вас подвезу. У нас еще есть полчасика.

Раздвинув заросли, он обнаружил в траве гигантский золотистый хвост и невероятной толщины змеиное тело. У него закружилась голова.

Пока Змей вез своих друзей в сторону Озера, они смогли обменяться последними впечатлениями жизни. У Слепого накопился миллион вопросов, но самый главный, мучавший его, он задать не смог. Он догадался, что эта гигантская рептилия, голова которой скрывалась в траве далеко впереди, имеет какое-то отношение к Рыжему, потому что иногда заговаривала его голосом, с характерными ехидными интонациями и циничными шуточками. Рассказ про железнозубого очень расстроил и встревожил отца, он даже схватил Слепого за плечи и еще раз спросил, что тот с ним делал. Из реплик ползучего существа выяснилось, что происходящее вполне себе реально, но не навсегда, и здесь есть свои странности. Их прежний, привычный мир — с общиной, школой, магазином, детьми — никуда не делся, и они направляются именно туда. И когда вернутся, волшебное исцеление — его и Сфинкса — закончится. Долгожданное пробуждение было близко, но без обещанного хэппи-энда.

Как это закончится?!

Слепой почувствовал, что его обокрали. Он уже приготовился возразить и спорить, как змей притормозил, и мальчик стукнулся лбом в плечо отца.

— Тссс, мы здесь не одни, — прошелестел из травы Василиск и стал свиваться кольцами.

Сфинкс обнял сына за плечи и напряженно стал вглядываться в темноту.

— Что ты видишь, Рыжий? Кто там?

— Это Саара. Очень странно. Её.. его не должно быть здесь. Странно, обычно в такую погоду он здесь не гуляет и скрывается в болотах. Нельзя, чтобы он вас заметил — сожрет. Вам пора уходить.

— А ты?

Далеко впереди на них надвигалось что-то темное, клокочущее, оно постепенно росло и набухало, заволакивая собой горизонт.

— Слушайте меня внимательно, — прошелестел чешуйчатый, наблюдая сквозь полуприкрытые веки за колыханиями Саары и складывая свой бесконечный хвост в подобие лестницы, — слезайте с меня и бегите до Озера. Не вздумайте оглядываться, пока не добежите до кустов. Скоро действие таблеток Стервятника закончится, и я стану для вас опасен. Бегом! Встретимся снаружи.

Сфинкс и Слепой заскользили вниз по змеиной коже. Когда их ноги коснулись травы, Саара уже возвышался над лесом, разевая свою страшную безгубую пасть. Дыхание его пахло свежей кровью и гибелью.

И тогда произошла окончательная метаморфоза — Василиск расправил свое длинное тело, затрещала лопающаяся кожа, с отвратительным склизким хрустом вытянулись гигантские черные перепончатые крылья, одним взмахом стерев с неба луну и звезды. Поляна погрузилась во тьму, крылья Смерти заслонили Сфинкса и Слепого от хищного взора вечно голодного Саары. Чудовища окатили лес первым воем.

— Бежим, — шепнул Сфинкс, дернув его за руку, и они помчались, продираясь сквозь высокую влажную траву.

Отец и сын, взявшись за руки, бежали в сумраке, а за их спинами гулким эхом слышался хриплый ухающий рев и хохот двух монстров, по траве эхом стелился голос Смерти:

— Отступись, Саара. Это не твоя добыча. Уходи в лес.

Слепому было не привыкать бегать с закрытыми глазами, он крепко держал руку отца и прямо на бегу умудрялся его поддерживать, если тот начинал спотыкаться. Он чувствовал, как лес поддерживал, убирал с пути препятствия. Вместе с тем он ощущал недоверчивое недоумение Леса, обнаружившего в своих недрах чужака, он словно подталкивал их в спину и направлял к выходу.

Когда по щеке хлестнула первая ветка, а ноги стали колоть сухая трава и колючки, Сфинкс открыл глаза и оглянулся. Над ними сияло ясное звездное небо, далеко-далеко позади виднелись всполохи огня, и над деревьями проносились отзвуки утробного гула. Там шла битва.

— Куда теперь?

— Вперед. Подальше отсюда.

Шли он долго, продираясь сквозь темные заросли, распугивая мелкую ночную живность, пока обессиленные не упали на траву возле изумрудно-фиолетового озера, освещающим поляну манящим и обманчивым светом.

Сфинкс огляделся, сверился с какой-то бумажкой.

— Нам пора домой.

Слепой решился задать главный вопрос, которого Сфинкс опасался большего всего на свете:

— Мы сюда еще вернемся?

— А ты хотел бы?

— Я хотел бы снова видеть, а это возможно только здесь. Мы вернемся сюда?

Зеленоглазому хотелось что-нибудь соврать, хотелось заорать, но здесь врать нельзя, ему врать нельзя! Чертов Слепой, чертов Рыжий, чертов Лес! От бессилия оо ответил дежурным родительским:

— Давай мы поговорим об этом дома.

— Ты не ответил, — упрямо повторил Слепой.

— Сюда не все могут попасть. И не все могут приходить сюда по своей воле. Да, ты, видимо, можешь, ты — Ходок, — вздохнул Сфинкс и добавил, — Изнанка коварна. Она может дать человеку новую жизнь, а может навсегда искорежить и даже убить. А главное, управлять своими действиями не все могут. Самое сложное и опасное — не перейти на изнанку, а вернуться домой. Например, я не могу самостоятельно вернуться. Я всего лишь Прыгун, мне требуется посторонняя помощь или вот это.

Сфинкс достал из кармана ампулу Стервятника с «обратным билетом», но Слепой неожиданно остановил его.

— Пап, погоди, не надо. Мы сможем без этого. Я переведу. Я, кажется, знаю, как это делается.

Слепой в последний раз посмотрел в зеленые глаза отца и взял его за руку.

Примечания:

Последний вздох жако (устар.)- оттенок оранжевого, ближе к желтому. Вероятное происхождение: перед смертью у попугаев жако глаза покрываются желтой пленкой.

Его обнаружила горничная, когда пришла убирать номер. Кровать, на которой лежало тело Рыжего, насквозь пропиталась кровью. Черепно-мозговая, переломы ребер, через всю грудь и по спине протянулись глубокие борозды, скула, на которой была вытатуирована роза, превратилась в рваное месиво.

— Убить Смерть — это утопия, Сфинкс. Хренушки вам на оладушке, а не Рыжего! — самым бодрым голосом, на который был способен, заявил по телефону воскресший мертвец своему старинному другу, — могильники меня по-прежнему лечат, я жив. Все, как в старые добрые времена. Выкарабкаюсь, не впервой! Дреды только зачем-то состригли, жаль, придется снова отращивать. Надеюсь, теперь ты перестанешь выцарапывать мне мозг, Лысый? Искупил я вину? А? — Рыжий хрипло закашлялся.

Все-таки он выжил.

Бледный, исхудавший, почти как Слепой во времена своего вожачества, с перебинтованным до самых медных бровей лбом, заклеенной пластырем щекой, Рыжий лежал на больничной койке, завернутый в бинты и простыни, как мумия. От прежнего Рыжего-Смерти остались только глаза.

— Представляешь, мне теперь снова придется носить корсет, как детстве. Все-таки задело позвоночник.

— Когда выпишут?

— Не знаю. Может еще месяц продержат, может и через две недели отпустят. Я как с изнанки перебрался, снова в больницу загремел, хотя, спасибо Стервятнику, он меня своими зельями вытянул с того света. Потом еще швы-повязки снимать.

— Выглядишь паршиво, если честно.

— Дык! Ноблесс оближ*, — пробормотал Смерть и устало закрыл глаза.

Сфинкс встречал приятеля на выходе из госпиталя. Рыжий, прихрамывая, показался в конце больничного коридора, помахал издалека рукой и пошел оформлять документы. С головы бинты уже сняли, обнажив по-больничному выстриженный ёжик огненных волос. Без лохматых дредов он выглядел совсем щуплым. Когда Сфинкс разглядел его лицо, то отшатнулся — вытатуированная на щеке роза была погребена под швами, зато на лбу бывшего вожака второй теперь скалилась зубастая крыса.

— Ты когда успел набить эту гадость? Сдурел совсем? — Сфинкс едва дотерпел со своими вопросами до машины.

— А, это? — Рыжий потер лоб и поморщился, — как видишь, отдали мне Вшивую на передержку. Прощальный поцелуй старого друга. Если честно, я чуть не поседел, когда повязку снял… За что и не люблю Изнанку — без клейма не выпускает.

— Значит ты Саару все-таки…? — у Сфинкса заныло в груди.

— А что было делать? Пришлось. Я ведь до последнего уворачивался, как мог, глаз не открывал, но еще чуть-чуть — меня бы искромсали в компот. Лесная сволочь!

С лица Рыжего сползла вся веселость, глаза его уставились в одну точку.

— Она всегда была дикой, — прошептал он, — а в Лесу и подавно. Хотя… Я вот что подумал...странно — ведь мы в Лес пришли по ее Карте. Никто, кроме нее, не знал, где мы будем... Знаешь, Сфинкс, я наверное и правда ничего не понимаю в женщинах. Это мне еще Рыжая говорила.

Сфинкс вглядывался в изменившееся лицо старого друга. Кроме шрамов и безобразной татуировки появилось еще кое-то. Печальные глаза цвета темного миндаля сузились, в них появилась несвойственная им жесткость и отстранённость. Бесшабашное отчаяние авантюриста сменилось холодной, расчетливой уверенностью вожака, пророка и убийцы. Словно где-то в глубине этих глаз сорвали бархатную черную штору, за которой открылся бесконечный тоннель. Казалось, что бывшему вожаку одновременно добавили и убавили десятка полтора лет. Затерли дату рождения, а новую так и не поставили. Новая метаморфоза, новый круг рыжего монстра.

Они стояли на светофоре, и оба смотрели на дорогу.

— Да, я убийца, Сфинкс. Мне доводилось отнимать чужие жизни и раньше, но я был всего лишь предвестником смерти, а теперь я убил подобного себе. Будем надеяться, что тавро в виде Вшивой и есть моё наказание, и больше никаких сюрпризов с той стороны не предвидится, а с собственной совестью, наверное, договорюсь. Рано или поздно приходится встречаться со своими демонами, а иногда и убивать. А с Изнанкой надо завязывать. Но это уже мои проблемы.

Что поделаешь — жить мне теперь с крысой на лбу. Пришла пора старому змею сбросить старую шкуру и примерить новую одежку. Есть в этом даже что-то правильное. Я ж бывший Крысиный вожак как-никак. В общине наплету чего-нибудь. Мне правда, жаль Крысу, но Саара безжалостен. Там вообще было без шансов. А помирать мне никак нельзя — жена, дети, община, сам понимаешь. Да и тебя с твоим незрячим чучелом бросать не охота. У меня еще здесь дела.

*«Noblesse oblige» — французский фразеологизм, буквально означающий «благородное (дворянское) происхождение обязывает».

Теперь я могу видеть во сне не только звуки и запахи. Иногда мне снятся цветные сны. Говорят, не все зрячие могут их видеть. Мне часто снится лес, снится сверкающее озеро. Однажды приснилась барменша-сволочь, но я ее прогнал. Чаще всего снится отец, и я рад этим снам. Иногда я сам себе снюсь, каким я себя видел в зеркале. Я так и не понял, красивый я или нет. И так ли это важно.

С огромным трудом уговорил отца поехать в общину через год, сначала он ни в какую не хотел, мол, и Рыжий еще неважно себя чувствует, и не надо их напрягать, но больше всего он боялся меня оставлять одного. Я уговаривал, обещания всякие давал, даже учиться пришлось лучше. Он меня туда привез, но вышло все не очень, потому что отец в итоге не вернулся в город, а весь месяц таскался за мной хвостом. Ни посидеть с друзьями, ни с девушками погулять. Ну не в детском саду же! Мы ругались тогда страшно. Ладно, Рыжий утихомирил его немного. После того случая он нервный стал, что капец. Он почему-то боится, что я при первой возможности сбегу на Изнанку, раз я теперь ходок. Первый год после возвращения вообще трындец был. Проверял по нескольку раз, когда я просто сидел в своей комнате, мол, не испарился ли. А уж стоило мне куда-то уйти с друзьями, обрывал телефон. Задолбал, если честно. Но теперь вроде успокоился.

Мы с ним типа договорились, что прежде чем рваться на Изнанку (его выражение), надо здесь круг пройти. Я так до конца не понял, что он имел в виду, но я, если честно, никуда и не рвусь. Зная историю Рыжего, зная, что было с отцом, понимаю, почему они остались здесь. И потом еще раз напороться на эту зубастую хрень не хочу. В Лесу бы побывал, но без живности. Да ну нафиг. Как вспомню, так бррр.

Рыжий тоже изменился. Ему сильно досталось тогда на Изнанке, но он ни разу не жаловался, иногда, когда мы вдвоем, или отец с нами, и нас никто не слышит, даже шутит про то, какое он чудовище.

Да, мы стали ближе. Например, я безошибочно определяю, когда он находится в городе, даже если он не предупреждает и не заходит в гости. Просто знаю и все.

И, похоже, на меня у него тоже особая чуйка. Он меня вычисляет, где угодно. И это не всегда здорово. Этим летом застукал нас с Рыжей, например. Ну, целовались мы. И тут, он, значит, заходит за чем-то. Типа мимо шел. Рыжая потом рассказывала, думала, он сейчас меня убьет, такое у него лицо было. А я прям услышал, как у него крылышки перепончатые заскрипели. Знаю, что шутить с ним не стоит, кого хочешь перешутит. Видали. Хотя я тоже тогда разозлился.

А вечером мы с ним кое о чем поговорили, не буду здесь писать. Короче, о девушках поговорили. Странно, но отец со мной о подобных вещах никогда не разговаривал. Много чего интересного рассказал. Больше про психологию. Вот где изнанка-то! Даже не думал, что все так сложно. Похоже, Рыжий в женщинах и правда кое-что понимает. Интересно, откуда? Он вроде всю жизнь с одной женщиной живет. Ну, поинтересовался кое о чем, что там у нас Рыжей происходит, и что я себе там думаю. Понятно, что за любимицу свою беспокоится. А я, может, тоже за нее беспокоюсь. Нам уже по семнадцать, не маленькие.

К сожалению, чем больше проходит времени, тем меньше ярких образов остается в памяти. Многое забывается, например, цвета. Зеленый помню — папин цвет, рыжий — цвет ее волос. Я бы и правда хотел еще разок туда сходить, чтобы просто вспомнить, как это — видеть. Ненадолго. Хотел бы хотя бы раз увидеть Рыжую, интересно, какого оттенка ее волосы? Но ей туда нельзя. Хотел бы еще раз увидеть отца — но без этой дряни он не перейдет. Лишний раз рисковать не стоит. Если отец так боится, что я один сбегу, попросить что ли Рыжего со мной сходить? Хотелось бы и на него поглядеть без чешуи.

Наверное, я так и сделаю.

С ним всегда было легко. С первой минуты. В общем-то с его легкой руки я, городская, домашняя девочка, оказалась в общине через четыре месяца после знакомства. Такое ощущение, что меня подхватило, как тополиный пух, отнесло в новое место, новую жизнь, где я и пустила корни. Тогда — на автозаправке — буквально подлетел ко мне — подвижный, высокий, распахнутый, глазища! Через пять минут мы уже болтали, как ни в чем не бывало, через 20 уже сидели в соседней забегаловке. Через полчаса я ему написала на салфетке телефон, и он упорхнул. Дела какие-то. Я еще подумала, что наверняка этот свистодуй и не позвонит вовсе. Хотя ждала. А он позвонил. Через неделю приехал. И еще. И еще. Тогда я понятия не имела, с каким боем и интригами он отвоёвывал на целый день единственную в общине машину, чтобы выбраться в город. Я об этом узнала, уже когда приехала в "деревню". И то не от него.

Когда родители впервые приехали навестить меня в общине, они пришли в ужас. Какие-то трейлеры, палатки, канистры с водой, трактор (тогда один единственный, неизвестно откуда его пригнал Черный) да и люди странные. Я уже ждала первого ребенка, и мы из палатки перебрались в «фешенебельный» вагончик.

Муж мой не произвел на них впечатления. Это, если мягко выразиться. Замызганная клетчатая рубашка, татуировки, джинсы в заплатках, какие-то висюльки на запястьях, волосы дыбом, худющий. Денег ноль. Папа его тогда почему-то назвал «маргинальным хлыщом». Не поверите, я сама настороженно относилась ко всякого рода неформалам, экспериментирующим со своей внешностью. Что уж говорить о родителях. И татуировки не люблю. Смешно, да? А главное, какие у нас были перспективы? Он мне предлагал только будущее и себя. Но ведь поверила ему. Поверила, что все получится. Как во сне. Влюбиииилась.

Мать уговаривала, молила вернуться домой. Отец молчал, но видно было, что еще чуть-чуть, и произойдет катастрофа. И тогда Рыжий увел отца из вагончика, и они говорили наверное, час, не меньше. Не знаю, что он ему тогда сказал, но после отец больше никогда не заговаривал об отъезде из общины и сумел переубедить мать. Они несколько лет присылали нам деньги, продукты, вещи, пока мы не встали на ноги. Без их помощи мы бы не выжили, если честно.

Многие считают его легкомысленным авантюристом. Да, он любит рисковать. И иногда заигрывается, это правда. Но чаще всего у него получается. И его риск оправдывается, и в итоге наша община живет. Он умеет убеждать, даже если не прав. Как любит приговаривать Гибрид: «Ты, Рыжий, саму смерть уболтаешь», на что получает неизменное: «Увы, сложнее всего договориться с самим собой».

Да, кстати, я была категорически против его аферы со Спящими. В глубине души я понимаю злость Черного и знаю, почему он покинул общину. Но против мужа я не могу пойти. В конце концов, он так поступил не для себя. И даже не для меня.

Я уже смирилась с тем, что «домовцы» не любят обсуждать свое прошлое с посторонними, что Дом, как они между собой называют интернат, в котором выросли, заповедная тема «только для своих». Странный мир этого Дома продолжает жить и в общине, догадываюсь, что многие обычаи и праздники, принятые здесь, вроде нашей Ночи сказок в летнее солнцестояние, именно оттуда. Наверное, я так никогда и не узнаю, через что на самом деле им пришлось пройти в этом чёртовом Доме. Я могу лишь догадываться по уклончивым и не всегда понятным ответам, по татуировкам и шрамам, по обрывкам разговоров, по едким шуточкам бывших «состайников». И все равно его прошлое принадлежит только ему. Я не лезу, да и не надо.

Есть у него счастливая черта — сбрасывать «старую шкуру», как он сам говорит. Что бы ни происходило, во что бы он ни вляпывался, он встает и идет дальше. Даже после того кошмара, который мы пережили четыре года назад, когда его чуть не убили (темное дело, на самом деле), ведь даже после этого он смог вернуться к нормальной жизни, хотя, когда я его первый раз увидела в больнице, я разревелась, была уверена, что это конец. Изменился, конечно, но совсем не так, как меняются люди после таких травм. Стал спокойнее, осторожнее что ли, может, и мудрее. Хотя шутить он по-прежнему любит. "Остепенился, наконец", — любит говорить его друг. С другой стороны, как иначе? После смерти старосты теперь вся община на нем. Да и лет нам уже немало.

У меня нет рецепта счастливой семейной жизни. Всякое бывало. Никого не касается, что происходит за дверями нашей спальни, но не буду лукавить — мне повезло. Теперь, спустя годы, зная множество историй других женщин, в том числе из нашей общины, я это знаю точно. Наш долгий брак не свалился с неба, постоянные компромиссы, уступки, споры и много, много забот. Дети, конечно. А еще я помню того мальчишку, подлетевшего ко мне в распахнутой рубашке на автозавправке, в которого я влюбилась. И нередко вижу его рядом с собой.

Мы очень много пережили вместе, и друг без друга точно не справились бы. Что происходит после свадьбы? Или полный треш и фейерверк, или ничего особенного, растянутое на годы. Именно это обычно подразумевается под «жили они долго и счастливо»?

Жизнь сама лечит наши тревоги. А Рыжий не может допустить, чтобы жизнь останавливалась хотя бы на минуту. За это я готова простить ему всё. Даже те царапины на его спине.