Адаптация «Отверженных». Проблемы (джен)

И, пожалуй, самое важное изменение, которое они принесли в исходный материал, так это отношение к революции, смена перспективы.

Ее величие преуменьшили до такой степени, что она стала бессмысленной.

Как добились этого эффекта?

УБЕЖДЕНИЯ

Во-первых, убеждениям революционеров уделяется в мюзикле две-три строчки, самая провокационная из которых это «Every man will be a king». В песне «Look down» создаётся впечатление, что они идут строить баррикады из-за того, что правительство не может справиться с массовой бедностью. Хотя несомненно, что Друзья Азбуки, чья аббревиатура в прямом смысле расшифровывается как друзья Отверженных, заботились о благополучии нации, тогдашний король был известен как «добрый король», и в работе Гюго чрезвычайную роль играет тот факт, что хороший тиран все равно остается тираном. Особенно показательна сцена, где Комбеферр одной фразой уничтожает три страницы достижений Наполеона, отвечая на вопрос Мариуса: «И есть ли что-либо прекраснее этого?

— Быть свободным, — промолвил Комбефер»

Лев Толстой мог сколько угодно 'намекать' на жалкую натуру Наполеона, но с этим ему не сравниться.

Они были последовательны и восхищались Брутом, признавая убийство Цезаря (аля тирана и врага республики) справедливым. («Он был великий человек; тем хуже, или, вернее, лучше: тем убедительнее пример»).

Не сделав Мариуса бонапартистом, они пошли дальше и не сделали Друзей Азбуки республиканцами.

With all the anger in the land

How long before the judgement day

Before we cut the fat ones down to size

Before the barricades arise

Со всей злостью на земле

Сколько до Судного дня,

До того, как мы уполовиним толстяков,

До того, как восстанут баррикады.

Они заставили Друзей Азбуки иметь исключительно экономические требования, приправленные какими-то расчётливым ожиданиями на народный гнев и антикулацкой пропагандой (Анжольрас был сын богатых родителей, как и большинство из них).

РАСЧЕТЫ НА ПОБЕДУ

Во-вторых, повторимся, в книге на баррикаду идут умереть. За свободу, равенство и братство или просто умереть, но смерть — это константа. На это прозрачно намекает Гюго («они погрузятся во мрак своего трагического предприятия»), об этом знают на баррикаде («Один кричал: «Истребим всех до последнего и умрем на острие наших штыков!»), Анжольрас говорит Жаверу «Вас расстреляют за десять минут до того, как баррикада будет взята» еще до того, как их начинают по-настоящему атаковать; понимает старик Мабеф («Да здравствует Революция! Да здравствует Республика! Братство! Равенство! И смерть!»), Эпонина («О, как я счастлива! Все, все скоро умрут.»), Жан Вальжан («с той минуты, как «этот человек» вовлечен в восстание, можно считать его погибшим — он между зубчатых колес»), Грантер («двусмысленность фразы «Не пойду на эти его похороны»), Курфейрак («-А вечером он вернется?

— Не знаю, — ответил Курфейрак и прибавил: — А я не вернусь.»)

В целом это общеизвестный факт. И люди пришли, зная, что тут не просто вероятность смерти, а уверенность в ней.

В фильме Анжольрас ни на секунду не сомневается в народном восстании, он говорит об этом перед домом Ламарка, он подначивает товарищей не верить в предупреждения нацгвардии («К черту их предупреждения! К черту их ложь! Они увидят, как люди восстанут!» 'Damn their warnings. Damn their lies! They will see the people rise! '). Постфактум народ отмечает, что они и смерти то своей не ждали: «никто никогда не говорил им, что летний день может убить» ('No one ever told them That a summer day can kill').

Это заставляет зрителей испытывать к революционерам чувство жалости («они ведь так надеялась!»), а не уважения. И понятно, почему, ведь они показаны как наивные мечтатели, не знающие последствий того, что устроили.

Тем не менее после первой удачно отбитой атаки, в книге революционеры действительно преисполнились надежд. Этот момент был краток. Момент, когда они поддались отчаянью, был ещё короче. И тут в фильме опять идет преуменьшение величие: как лидеров революции, так и последователей. Никто и не думал оставлять баррикаду из-за «бессмысленности» предприятия, как с щедрой руки предлагает Анжольрас в фильме после того, как они с удивлением (!) узнают, что народ их не поддержал. Если в фильме они пошли сражаться, рассчитывая на поддержку людей, то в книге они пошли сражаться, зная, что только если народ поднимется, у них будет хоть какая-то надежда. Разница. Расчет =/= надежда.

Let us not waste lives

Let all the women and fathers of children go from here

Не будем же тратить жизни

Пусть все женщины и отцы детей сейчас уйдут.

Это шаг вперёд по отношению к фильму, в котором вообще говорится «пусть все, кто хочет, уйдут», но поднимается другая проблема.

То же наивное стремление создателей мюзикла/фильма показать женщин как неких революционерок и выдать это за феминизм, тогда как феминизм предполагают борьбу за равенство прав между мужчинами и женщинами, и Гюго, показывающий незавидную судьбу Эпонины и обличающий неравенство прав («Мы полагаемся на то, что женщины не так образованы, как мы, им мешают читать, мешают мыслить, запрещают заниматься политикой.»), Гюго, передаваший Козетту от Жан Вальжана к Мариусу как собственность (в независимости от того, намеренно или ненамеренно создавалось такое впечатление), был большим феминистом, чем создатели мюзикла, которые в благородном стремлении уравнять женщин и мужчин в достоинствах заставили бесправное положение женщин потерять ту значимость и уродство, которое приписывал ему Гюго.

Также никто и не думал оскорблять никого предложением бежать с баррикады. Люди плакали, уходя оттуда. Но, согласно Анжольрасу, оборону могли держать и тридцать человек из сорока собравшихся, а «Республика не настолько богата людьми, чтобы губить их понапрасну».

ЗНАЧИМОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Everybody stay awake

We must be ready for the fight

For the final fight

Let no one sleep tonight

Все бодрствуйте

Мы должны быть готовы к битве

К финальной битве

Пусть никто не спит сегодня

В книге же Анжольрас специально обходит людей и приказывает им на правах командира поспать.

В фильме:

Who cares about your lonely soul?

We strive toward a larger goal

Our little lives don't count at all!

Кому какое дело до твоей одинокой души?

Мы движемся к цели покрупнее!

Наши маленькие жизни совсем ничего не значат!

Последняя фраза Анжольраса из мюзикла совершенно не совпадает с их поведением в книге и призвана показать революционеров как фанатиков, готовых пожертвовать не только собой, но и ближними, тогда как сцена смерти Жана Прувера говорит об обратном.

» — Они взяли в плен нашего друга; зато у нас их агент. Тебе очень нужна смерть этого сыщика?

— Да, — ответил Анжольрас, — но меньше, чем жизнь Жана Прувера».

И это Анжольрас, самый неприступный из них.

Нельзя сражаться за гуманистические идеи, братство и при этом говорить людям, своим друзьям, что их жизни не важны.

Анжольрас, Комбеферр и Мариус приказывают, убеждают и умоляют людей, имеющих долг перед родными, к тем и вернуться, а люди не поддаются, Курфейрак уговаривает старика Мабефа уйти, а тот поднимает знамя, они связывают Жавера так, чтобы ему было удобно, и вот эти-то нюансы и исчезают в экранизациях, оправдываясь нехваткой времени, и заменяются сценами, которые перевирают не только отдельные характеры, но и характер самой революции.

И, наконец, результаты революции.

[Enjolras: ]

Let others rise to take our place

Until the earth

Is free!

Пусть другие займут наше место,

Пока земля не будет

свободна!

Эта фраза близка к идее произведения, хотя все равно возможна коннотация, что «будут и другие, кто встанет на наше место, но мы-то проиграли», и вот эта последняя часть уже лишняя. И в целом в мюзикле революция кончается настроением «умрем, но заберем с собой как можно больше врагов» ('Make 'em pay for every man! ' «Заставь их заплатить за каждого человека!»), то есть довольно низменными чувствами. А в книге самый неверующий из них присоединяется к проигравшим (!) с криком «Да здравствует Республика!» (последние слова революции — оставили бы их, и со всем остальным можно смириться), а вождь революции расстрелян с улыбкой на лице, и оба они даже не смотрят в сторону тех, кто их убивает (в противовес фильму, где их внимание направлено на нацгвардию). Поэтому все равно мюзикл не передает Чувства.

Дальше в мюзикле все упирается в тщетность бытия. Массовке выделена целая песня, в которой они жалеют подчеркнуто молодых революционеров и спрашивают, где же тот их новый мир, утверждая, что ничего не изменилось и ничто никогда не меняется.

«Empty chairs at empty tables» завершает штрих. Мы вынуждены видеть революцию, как трагедию, ведь главный герой так страдает из-за нее, а смерть его товарищей показано в таком драматическом свете, будто они умерли самой позорной смертью, и главное, Мариус говорит: «О, друзья, не спрашивайте, чего ради была ваша жертва?»

Они бы и не стали спрашивать, потому что прекрасно знали свои причины. Как и Мариус, который, повторимся, впоследствии называл людей девяносто третьего года титанами. А Друзья Азбуки были «родными сынами Французской Революции».

Первое.

«Докажем, что если народ предает республиканцев, то республиканцы не предают народ!»

Из этого делаем вывод, что уйти = предательство народа с точки зрения революционеров. Если верить Гюго, человек, сказавший это, воплотил в себе «дух народа и божества», поэтому можно предположить, что Гюго согласен. Почему они предали бы этим народ? Они бы показали, что готовы сражаться только, если народ будет умирать вместе или даже вместо них, а сами про себе они хороши только на словах. Это недопустимо.

Мюзикл выигрывает, потому что там Анжольрас произносит фразу со схожим значением. В фильме Анжольрас (!) чуть ли не разбит (!!!) известием, что их не поддержат, поэтому минус.

Дальше.

«Это непреклонное решение было настолько в духе 6 июня 1832 года, что почти одновременно на баррикаде Сен -Мерри прозвучал возглас, который вошел в историю и упоминался на судебном процессе: «Придут к нам на помощь или не придут, не все ли равно! Погибнем здесь все до последнего!""

Из этого вывод: 1) победа или поражение — не суть дела; 2) такое отношение было характерно для всей революции.

«Самоубийство, которое здесь произойдет, возвышенно», — говорит Комбеферр, но почему? В чем их цель?

Ответ в речи Анжольраса. Он говорит, что в независимости от исхода они творят революцию. Не победа отличает революцию от бунта, но идеологическая подоплека. Во время революции настоящим бунтовщиком является король, потому что право на стороне сопротивляющихся.

«Подобно тому как пожары озаряют весь город, революции озаряют все человечество.»

То есть революция — двигатель прогресс, призванная подтолкнуть общество к светлому будущему, о котором они мечтают.

Поэтому, умирая за великие идеи, они делают эти идеи бессмертными, сильнее, известней и платят за будущее, в котором эти идеи возобладают. Гюго не зря делает флешфорвард к 1848 году и упоминает, как там использовался опыт 1832 года.

Так же как несмотря на смерть Гавроша, его «дело» продолжаются, благодаря той доброте, которую он оказался своим неизвестным братьям.

Своей смертью революционеры делают политическое заявление. Они говорят, что «Человечество будет освобождено, возвеличено и утешено!», и сама их жертва является тому одновременно свидетелем и стимулом.

А раз их идеалы в веках возобладали, то никак нельзя показывать революционеров как выбросивших свою жизнь на ветер студентиков и наивных мечтателей, тогда как оригинал подчёркивает их величие.

Они идут на смерть за исповедуемую ими истину. Если принимать это за поражение и бессмысленную смерть, то у христианства проблемы. И в принципе у всего нашего представления о том, что велико.

«Всех этих молодых людей, столь не похожих друг на друга, объединяла общая вера в Прогресс; — говорил Гюго, — в конечном счете они заслуживали глубокого уважения».

Спасибо за внимание.