Тюремное свидание (джен)

Настоящее отцовство начинается со второго ребенка.

Курс лекций по социальной психологии.

Ночь прошла, в зарешеченном окне забрезжил рассвет. Кажется, Ганс заснул в конце разговора с Генриеттой, чудной встречи прошлого и будущего в некоем туманном настоящем... Или весь разговор происходил во сне? Или эта беседа — просто игра воображения, подогретого недавним употреблением опиума? Или же мистическое наваждение, игра духов или троллей?

На самом деле, обстоятельства встречи с Ганса принцессой не играли никакой роли. Важнее всего вывод, который сложился в его голове во время этой встречи, светлый луч надежды, рассеивающий меланхолию. Вывод очевиден, и, в то же время, чрезвычайно значим: жизнь не закончена. Ганс не сгинул здесь, среди суровой северной природы, ему уготовано еще более двадцати лет, он станет или, по крайней мере, может стать отцом еще как минимум двоих детей... Видны и не самые приятные вещи, например, лысина на макушке. Но лысина-то одна, а детей, включая Кристину, трое!

Последняя формулировка сильно развеселила Ганса, он расхохотался, но потом успокоился: слишком уж страшно гремел его смех в пустой камере. Стоило понять, что же теперь делать, как прорваться в то самое светлое будущее, ведь от одних мыслей, пусть даже они тысячу раз верные, ничего не изменится.

Выход нашелся быстро. Все оказалось так просто! Ганс забарабанил в двери, и довольно скоро явился недовольный заспанный стражник. Ганс потребовал немедленного присутствия королевы, стражник холодно ответил, что королева, конечно, будет сегодня здесь, однако существенно позже, когда разберется с делами. Значит, может застрять и до вечера. Ладно, ждем. Спать Ганс все равно больше не мог.

Эльза заговорила прямо с тюремного порога:

— Если ты думаешь, что я освобожу тебя под залог, ты сильно ошибаешься. Ты просидишь под замком столько, сколько полагается...

— Да ты собственного ребенка под залог не выпустишь, так что обо мне и говорить нечего, — сердито бросил Ганс.

— К чему это ты? — Эльза так удивилась, что перестала сердиться.

— Да так, о своем. Смотри лучше сюда, — он вытащил из кармана и положил на ладони две стеклянные склянки. — Это — опиум. Тот, что я украл. Третью склянку я выпил и вернуть не могу, но остальные — твои. Забирай.

— А мне-то зачем?

— Да вы же наверняка ищете, думаете, где я запрятал. А нигде не запрятал, просто твои стражники, когда меня сажали, даже обыскать не потрудились. Ты уж им за это устрой разнос, как умеешь. Ну, берешь?

— И тебе... не жалко? И это... не розыгрыш?

— Нет, не жалко. Нет, не розыгрыш. Возьми и выкини эту гадость, пусть ее по ветру развеют или в землю закопают. Сжигать не рекомендую. Ну?

Эльза внимательно посмотрела на него широко раскрытыми глазами, потом опомнилась, взяла склянки и быстро вышла из камеры.

* * *

Русский, британский и австрийский посол вновь сидели за одним столом, на этот раз в доме господина Розенхайма. Говорили много, и о мировой политике и торговле, и о женщинах, и даже о карточных играх, но запал беседы со временем угас. И тогда Рознхайм обратился к Легостаеву:

— Скажите, Эжен, а чем все-таки закончилась история с преступлением принца-консорта? Прошу прощения у господина Кирзона за этот вопрос, но, обещаю, обсуждение пройдет довольно быстро, вы даже не заметите.

Кирзон кивнул, и Легостаев начал:

— Сегодня консорт был освобожден из-под стражи. В резолюции королевы по этому вопросу значилось: «за сотрудничество с властью по ключевым эпизодам дела». То есть он, говорят, сам, добровольно выдал королеве украденный опиум. Тот, что не успел выпить с аквавитом.

— Я, конечно, не очень хорошо знаю характер господина Вестергорда, но он, по-моему, предпочитает стоять на своем до конца, — задумался Розенхайм.

— Вы, напротив, очень хорошо описали его характер. Более того, если он открывает некое удовольствие, он начинает безгранично ему предаваться. То есть я думал, что он теперь будет употреблять опиум до конца своих дней. Но нет, что-то произошло. В тюрьме. И он переменился. К лучшему.

— А вдруг ему просто опиум не понравился?

— Всем нравится, а ему нет? Не смешите, это же опиум!

— Господа, не пора ли сменить тему? — взмолился Кирзон, который все это время вздрагивал при каждом слове «опиум».

— Действительно, — согласился Легостаев.

* * *

Поздней ночью Ганс засыпал, повернувшись лицом к стене. Эльза лежала рядом на спине, задумчиво глядела в потолок и вздыхала.

— Что такое? Спи! — зашептал ей Ганс.

— Да не уснуть мне. Я все никак не понимаю, чего ты добивался. И чего от тебя еще ожидать. Отношения у нас действительно не клеились, так ты решил их таким образом обновить? Сначала специально нашкодил, потом специально вроде как исправился, я тебя простила, и отношения опять начались?

— Вечно ты все усложняешь. Нет, просто сначала, скажем, еще вчера, мне не хотелось жить. И мне было все равно, что опиум с аквавитом, что петля на шею. А теперь жить очень даже хочется.

— Ну, что жить хочется, это я заметила. Ты сегодня уж очень резвый. Прямо как... в наш первый раз, а то и еще резвее. Но тогда все куда интереснее. Что же ты такое пережил в тюрьме, раз так изменился?

— Была веская причина. Я расскажу. Но позже. Сейчас надо спать.

Эльза развела руками, положила голову на его плечо и закрыла глаза. А Ганс в полудреме размышлял: « Интересно, это сейчас был зачат мальчик с именем на букву «А» или все-таки нет? Если сейчас, то мне точно гарантирована только одна близость с Эльзой, зачатие Генриетты. А если не сейчас — то целых две! Ну, в любом случае, раз уж все повторится хотя бы единожды, жить можно. И хорошо бы поскорее узнать, какой полицейский получится из смешного паренька Томаса Таубе...

____________________________

Примечания

— Основное действие этой истории происходит в апреле-мае 1839 года. Поэтому и Кирзон, и Легостаев неспроста переживают по поводу опиума: в декабре между Великобританией и Китаем начнется Первая Опиумная война.

— Мир Генриетты — 1864 год. В этом году Карлом Марксом как раз создана Международная Рабочая Ассоциация (будущий Первый Интернационал), куда и входит Генриетта вместе со своей ячейкой. Самой Генриетте семнадцать лет.

— Старшего брата Генриетты, и, соответственно, младшего брата Кристины, зовут Андерс (Андерс Агдар Франциск Олаф Вестергорд, кронпринц Эренделла).

— В тексте есть несколько анахронизмов:

1.Таможенный склад — современный российский термин.

2. Ганс в состоянии наркотического опьянения исполняет перепевку песни Вертинского «Три пажа».