Реквием для Праматери (джен)

Вокруг меня только космос. Мириады звезд рассыпаются, словно блестящая мошкара, на беспроглядно-черном небе. И ничего больше, один лишь космос. Я нахожусь в этом пространстве, не видя себя, и, куда ни взгляну, везде одно и то же. Мрак. Пустота. Бесконечность.

Но о чем это я? Откуда я знаю про космос, про звезды, про бесконечность? И возвращаясь к изначальной сути, кто я вообще? Почему ни с того ни с сего начинаю этот рассказ? Кто дал мне право говорить об этом?..

— …Объект приходит в себя… Слабые конвульсии… Пульс сорок…

— Дефибриллятор сюда!.. Она может долго не протянуть!..

— Разряд!..

…Бесконечный мрак вокруг меня прорезывается колючим белым светом и вдруг резко исчезает. Как будто бы пронырнув сквозь плотную удушающую пелену, я делаю глубокий вдох и… оказываюсь в каком-то странном помещении. Жмурясь от яркого света ламп, я замечаю, что надо мной склоняется чья-то фигура. Разомкнув веки, вижу средних лет женщину с добрым улыбающимся лицом. Русые, едва тронутые сединой волосы собраны на затылке в тугой пучок. Одета она в серый костюм из непонятного материала, руки заложены за спину.

— Здравствуй, девочка, — произносит она. — Я доктор Магда фон Химмельштайн, но ты можешь звать меня просто Магда. Как ты себя чувствуешь?

Ничего не ответив, я оглядываю помещение, в котором нахожусь. Серые, чуть выпуклые стены без каких-либо украшений. Странные приборы вокруг кровати, на которой я лежу. Справа от меня — пожилая женщина в белом халате и с непонятной штукой с проводами в руках.

— Где я?..

* * *

Из технического журнала наблюдения за объектом Q-5348, кодовое имя «Ева». Старший куратор объекта — д-р Магда фон Химмельштайн, ассистент — Эльза Шамсдорф:

7 апреля 2045 г. (100 г. Светлой эры)

Пересадка органов и вживление модулятора эмоций прошли удачно. Объект адекватно воспринимает окружающую обстановку, ведет себя в целом спокойно, не пытается сбежать. Временами проявляет излишнее любопытство, на что мы с фрау Эльзой отвечаем нечто вроде: «Потерпи, со временем все узнаешь».

Исследовала физические качества объекта, все в норме. Организм здоровой 14-летней девочки, 100% здоровых генов, строение черепа истинно арийской расы. Я уверена, великое будущее нашего народа не за горами!

8 апреля

Протестировали силовые способности объекта. Девочка обладает большой выносливостью, невероятной ловкостью и воистину нечеловеческими способностями. За минуту способна голыми руками выжать из крупного яблока соку на целый стакан. Абсолютно невосприимчива к холоду и жаре, раны, оставленные на коже, затягиваются в считанные минуты. Даже представить боюсь, что эти монстры ребята из 5-го отдела «Анненербе» такого добавили в ее гены, чтобы получилось то, что я вижу сейчас.

9 апреля

Провела с объектом тест на эмоции. Результат превзошел все ожидания. Ева, как я ее теперь всегда называю, проявляет подлинно человеческие эмоции, свойственные любой нормальной девочке ее возраста. Глядя на нее, я невольно вспоминаю саму себя в эти годы, наш уютный садик в предместье Гитлерсберга, старую гувернантку фрау фон Таубе, прекрасные цветы, что выращивала моя бедная чахоточная мать… Ох, возраст берет свое, я становлюсь слишком сентиментальной. Однако фрау Эльза разделяет мои чувства, у нее у самой ведь когда-то была дочь, что также погибла от удушья, и ей было столько же лет, сколько сейчас биологической оболочке Евы. Глядя на девочку, мы обе испытываем схожее чувство умиления, и я даже жалею, что по окончании наблюдения объект будет отдан не мне или ей. Но, увы… это не наша воля.

10 апреля

Сегодняшний день посвятили обучению объекта светским манерам — учили носить правильную одежду, пользоваться правильными столовыми приборами, вести себя подобающе барышням ее возраста. Что ни говори, а мы не можем сдать ее на руки приемной семье невоспитанной дикаркой — нам приказано вложить в нее хотя бы зачатки домашней культуры Великого Рейха. Знакомить ее с политикой и экономикой в наши обязанности не входит, этому должны обучить ее приемные родители.

Все шло нормально, но один факт меня поразил. Пока мы ужинали, и я наставляла Еву, с какой стороны лучше подходить к гостю, когда подкладываешь ему на тарелку новую порцию или подливаешь в стакан вина, на электрограммофоне внезапно заиграла вагнеровская 6-я симфония. Никогда не любила эту вещь — слишком уж она мечтательна и легкомысленна, в отличие от другой музыки нашего могучего Рейха. Но Ева — странное дело! — вдруг стала внимательно вслушиваться в мелодию симфонии. «Я уже раньше это слышала», — заявила она в ответ на мой недоуменный взгляд, отчего он стал еще более недоуменным. Где она могла это слышать, если фактически появилась на свет несколько дней назад, и до этого момента я ни разу не приносила граммофон в палату? «Я слышала это, я точно говорю!» — уверяла она меня чуть ли не со слезами на глазах, и мне пришлось сделать вид, что я согласна с ней. Но как вообще такое могло быть возможно?..

Да, я забыла сказать о репродуктивной функции объекта. Я лично проверила ее половую систему и убедилась, что она в идеальном состоянии и развита не по годам. При общей молодости организма ее матка и стенки влагалища идеально подходят для вынашивания плода и производства многочисленного потомства. Уверена, что девочка оправдает возложенные на нее надежды 5-го отдела.

11 апреля

Сегодня пришел приказ сверху об окончании наблюдения за объектом и передаче его в руки приемных родителей. Честно говоря, я бы подержала Еву здесь еще некоторое время, дабы убедиться, что с ней все в порядке, но сроки эксперимента поджимают, да и семейной паре уже не терпится увидеть свою «дочь». Что ж, прощай, Ева! За эти несколько дней ты стала мне практически родной, но, увы, теперь пришло время расстаться. Надеюсь, ты выполнишь свое предназначение и станешь истинной матерью для нового поколения граждан Великой Светлой эры.

Да здравствует Тысячелетний Рейх! Слава Великому Фюреру Адольфу Гитлеру IV, да пребудет вечно Солнце над его головой! Зиг хайль!

— Ева, собирайся, — с улыбкой произносит фрау Магда, входя в мою палату, которую она почему-то упорно называет «комнатой». — За тобой пришла твоя новая семья, поедешь с ними.

Ох, как не нравится мне эта ее улыбка! За те несколько дней, что я провела здесь, я уже поняла, что не всегда она является признаком искренней радости. Заметив мое недовольство, фрау Магда подходит ко мне, ласково гладит по голове.

— Я понимаю, девочка моя, ты уже привыкла к этому месту и тебе сложно с ним расстаться. Но таково распоряжение нашего главного начальника, и я не могу ослушаться его. К тому же тебе в новой семье понравится, они чудесные люди, вот увидишь.

Я с притворным вздохом встаю, начинаю одеваться. Какая, в сущности, разница, торчать целыми днями здесь или под присмотром какой-то там семьи?

Надеваю на себя привычный темно-синий комбинезон с молниями от воротника до самых лодыжек, но фрау на это качает головой:

— Штайвицам, то есть твоим родителям, это не понравится, они хотят, чтобы ты выглядела как приличная медхен.

Приходится напялить темно-коричневое платье с юбкой до колен и туфли на каблучках (хорошо еще, что не кружевной корсет!) Поддерживаемая за локоть фрау Эльзой, осторожно, чтобы не навернуться, я впервые за эти дни выхожу из «камеры» в коридор. Навстречу мне тут же кидается женщина примерно одних лет с фрау Магдой. Шляпка с вуалью, украшенная черными розами. Пепельно-серые локоны, выбивающиеся из-под нее. В целом одета так же, как и я, на сгибе локтя болтается сумка. На лице — кое-как нанесенный макияж. Губы трясутся от волнения, она еле сдерживает слезы. За спиной у нее — крупный усатый мужчина в синем твидовом костюме и шляпе, с хмурым лицом.

— Девочка моя! — Нервная фрау, не сдержав-таки слез, повисает у меня на шее, всю обсыпая пудрой. — Наконец-то мы тебя увидели!

Я смущенно делаю книксен, все как учила меня фрау Магда.

— Здравствуйте, фрау Штайвиц.

— Да ты что, родная? Какая я тебе фрау? Зови меня просто Хильда. А это, кстати, Вилли. Вилли, иди сюда! — Усатый господин подходит, не меняясь в лице, приподнимает шляпу.

— Ох, я чуть не забыла, герр Штайвиц. — Доктор Магда протягивает ему какую-то бумагу. — Распишитесь вот здесь. Это согласие на удочерение. Отныне Ева будет носить вашу фамилию.

— Ева?! — Хильда отрывает лицо от кружевного платка. — Что за идиотское имя? Мне оно не нравится! Дайте ей другое!

— Ева — ее кодовое имя, — терпеливо объясняет фрау Магда. — Ее так назвали в честь Евы Браун, жены Великого Фюрера и прародительницы нашего народа. — Она благоговейно прикладывает руку к груди. — Но, если вам не нравится, вы можете, конечно, звать ее по-другому, как пожелаете.

— Алиса! — вдруг тоненько взвизгивает моя новая «мать», так что все подпрыгивают. — Я буду звать тебя Алисой, моя дорогая! Чудесное имя! Тебе нравится, милая?

Я в ответ только пожимаю плечами. Алиса так Алиса, какая разница. Все это время, пока мы двигаемся по коридору, я оглядываюсь вокруг, стараясь вобрать в себя все ощущения от этого места, запомнить все до мельчайших подробностей. Впрочем, ничего особо интересного тут нет. Те же серые стены, что и в палате, те же люди в белых халатах кругом. Скрип отворяющихся дверей, запах лекарств… Мы подходим к большой железной кабине, что, как мне объяснили, именуется «лифтом». Тут врач и медсестра расстаются с нами.

— До встречи, моя девочка, — пожимает мне руку фрау Магда и легонько хлопает меня по спине. — Береги себя. Я буду навещать тебя в твоем новом доме.

Фрау Эльза же в порыве чувств прижимает меня к груди, орошая мои волосы слезами. Я понимаю ее — у нее самой когда-то была дочка, похожая на меня, и она ни о чем другом не мечтает, кроме как видеть меня рядом с собой.

Я улыбаюсь обеим женщинам на прощание, и створки лифта, сомкнувшись, окончательно отрезают меня от прежней жизни…

* * *

Из Центра (если честно, за все время пребывания в нем я так и не поняла, чем этот Центр, собственно говоря, занимается) мы на «такси» (так называются здесь выкрашенные желтой краской автомобили на электрической тяге для перевозок) двигаемся к «станции». По пути Хильда что-то весело щебечет, а ее муж изредка поддакивает угрюмым басом, но я их почти не слушаю, глядя в окно и пытаясь все запоминать. Однако в мою память врезаются лишь небо, — отчаянно-голубое, такое, что прямо больно глазам, — и катящееся по нему круглое солнце.

Наконец мы выходим на «станции», где помимо нас толпится народ, все одеты точь-в-точь как мои новые «родители». Вскоре подходит поезд, как мне объяснили, на пневматической тяге, мы загружаемся в вагон, двери с шипением закрываются, и поезд мчится по рельсам вперед. «Конечная станция — Гауптштадт*» — произносит приятный женский голос в динамиках.

Едем мы долго, и все это время я, примостившись у окошка, разглядываю местность за ним. Впрочем, и тут особо не на что смотреть: темный туннель, из которого временами выхватываются поля каких-то диковинных растений и небольшие, словно бы игрушечные домики на них. И как всегда — это омерзительно голубого цвета небо, которое уже начинает раздражать меня. Отвернувшись от окна, я разглядываю пассажиров в вагоне, но и тут ничего интересного — все, как я уже сказала, выглядят одинаково и особого интереса не представляют. Есть тут и дети, но они смотрят лишь прямо перед собой холодным и строгим взглядом, и с ними мне явно станет неинтересно общаться.

Но вот на большом экране, висящем на стене в передней части вагона, загорается изображение. Какой-то невзрачный блондин с жидкими усиками и в одежде цвета дорожной пыли, стоя перед микрофоном, дрожащим голосом что-то вещает. Весь вагон мигом вскакивает на ноги и, воздевая кверху правую руку, с вожделением вслушивается в его слова. Меня тоже заставляют встать и поднять руку, хоть я совсем не понимаю, для чего все это нужно.

— Мой великий прадед верил в немецкий народ! — удается мне различить сквозь благоговейный шепот вокруг. — Он верил во всех нас! Он знал, что Великий Рейх будет расти и процветать и после его смерти! И вот эти времена настали, братья мои! Настал тот день, когда мы, великая арийская раса, полностью истребив проклятых жидов, цыган и масонов, живем в мире и достатке, в истинно Светлой эре! Я, Адольф Гитлер Четвертый, торжественно заявляю это в преддверии столетнего юбилея нашей Великой Победы! Слава Тысячелетнему Рейху! Слава Великому Фюреру! Зиг хайль!

— Зиг хайль! — Вагон взрывается дружным хором голосов, так что я едва не глохну. Все повторяют это трижды, поочередно ударяя себя ладонью в грудь и снова вытягивая вперед руку. После этого наконец все усаживаются на места, и поездка продолжается. Я осматриваюсь вокруг, боясь, не пригрезилась ли мне эта кратковременная вспышка безумия.

На экране начинают мелькать другие кадры: реклама популярных одежды, косметики и средств для гигиены, отрывки из развлекательных шоу… Затем вдруг я вижу черное небо с рассыпанными по нему звездами — все точно как в моем видении перед пробуждением. Я в волнении подаюсь вперед, надеясь вот-вот разгадать эту тайну, как внезапно посреди неба во весь экран загорается солнце — яркое, косматое, один в один такое, какое я видела до этого.

— Это наше Солнце, — произносит с экрана мужской голос, — источник всего живого на нашей планете и в то же время крупнейшее в системе хранилище водорода. Впечатляет, не правда ли? А теперь взгляните на это. — На экране появляется изображение голубой планеты, расположенной прямо перед светилом. — Со временем водород испаряется с поверхности Солнца, и тогда оно становится все горячее. Его лучи раскаляют земную поверхность, иссушая воду на ней, и в конечном итоге всему живому на Земле придет конец. Меньше чем через тысячу лет наша планета превратится в раскаленный докрасна шар, на котором будет невозможна любая жизнь. — Экран демонстрирует полностью выжженную Землю под солнечными лучами. — Но не все еще потеряно, братья мои! Нас может спасти строительство огромного космического трубопровода, который, пройдя через систему Альфа Центавра, доставит водород к поверхности Солнца.** Египтяне, для которых Солнце было главным божеством, знали об этом еще несколько тысяч лет назад, поскольку именно от них ведет свое начало истинная арийская раса. И именно они оставили нам записи, позволяющие найти путь к спасению через многие века. — Экран показывает какие-то древние чертежи, больше похожие на искусно нарисованную рекламу. — Вступайте в Церковь Обновленцев, братья! Вместе мы остановим неминуемое!

Я со вздохом разочарования откидываюсь на сидении. Тоже мне, нашли чем пугать народ! Изображение быстро исчезает с экрана, сменяясь новыми порциями рекламы. Я смотрю в окно и вижу, что пневмопоезд подъезжает к огромному городу. Должно быть, это и есть знаменитый Гауптштадт, где мне теперь предстоит жить.

Отсюда город поражает меня своим величием. Дома в сотню этажей, опоясывающие их кольцом электрострады и пневмодороги, всюду флаги со «свастикой» (национальным символом Рейха), огромный железный памятник со вздернутой в приветствии правой рукой, отряды людей в красивой форме повсюду. И над всем этим в помутневшем и подернутом бурой дымкой небе по-прежнему ярко сияет солнце, словно и не знает, что через тысячу лет ему суждено погибнуть, перед этим спалив дотла Землю и все остальные планеты.

Но когда мы вместе с остальными сходим с поезда на платформу и идем через железные ворота со свастикой, огромным орлом и портретом «фюрера» над ними, все краски для меня мигом меркнут, я вливаюсь в обычную городскую суматоху, и мне становится не по себе. Снова подкатывает облупленное такси, мы мчимся под стеклянным куполом туннеля на окраину города. Теперь его гигантизм давит на меня, заставляя сильнее вжаться в спинку сидения и желать только одного — поскорее вернуться в Центр, где я выросла.

Но вот такси останавливается возле невысокого, всего в пятьдесят этажей домика, мы с Вилли и Хильдой заходим в душный и сумрачный подъезд, поднимаемся на лифте почти на самый верх и оказываемся в довольно чистой и уютной квартирке. Мне отводят самую маленькую комнату в ней, правда, с окнами, выходящими на городскую панораму. К этому времени солнце окончательно гаснет, скрываясь где-то за домами, и все вокруг окутывает мягкий, словно бархатный сумрак. Полюбовавшись загорающимися огнями окон и рекламных экранов, я со вздохом опускаю шторы и окидываю взглядом комнатушку, в которой мне теперь предстоит жить. М-да, в Центре у меня палата и то была больше, а главное — уютнее.

— С прибытием в новую жизнь, Ева-Алиса, — мрачно поздравляю я сама себя.

Примечания:

*- в переводе с немецкого — "столица".

**- частично измененная речь из моей любимой малоизвестной игры Culpa Innata, которую я не устану всем рекламировать.

Из небольшой кожаной тетради, найденной Имперской Службой Безопасности в квартире семьи Штайвиц:

12 апреля

Хм, ну что ж, пусть это будет первая запись в моем «дневнике». Честно говоря, до недавнего времени я не умела ни читать, ни писать. Но случайным образом, протирая полки в кабинете Вилли, я заинтересовалась стоявшими там книгами и, раскрыв одну из них, стала вглядываться в буквы на страницах. К своему изумлению, всего через полчаса я уже умела читать и понимать абсолютно все, что было там написано, а к концу дня проглотила все книги в скромной библиотеке моего «отца» и научилась (правда, довольно коряво) выводить слова на бумаге. Должно быть, это одна из способностей, которыми меня наделили в Центре. Вилли и Хильде я об этом говорить не стала, они ведь явно этого не хотели, раз сами не стали меня учить.

К слову, узнав из одной из книжек, что в прежние времена воспитанные барышни всегда вели «дневники», куда записывали все свои чувства и переживания, я решила поступить так же. Не из сентиментальности или желания походить на них, а просто чтобы потренироваться в письме и вообще ощутить, как это все бывает. Словом, вот моя первая запись в этой тетради, которую я также нашла в дальнем углу кабинета Вилли.

Но уже поздно, меня клонит ко сну. Я и так пишу в темноте, под одеялом, чтобы не заметили «родители». Глаза мои видят прекрасно — должно быть, это еще одна сверхспособность. Что ж, спокойной ночи. Завтра, возможно, эта тетрадь пополнится новыми записями.

13 апреля

Ну что ж, как и обещала, пишу снова. Хочу рассказать, как теперь проходят мои дни и что вообще представляет из себя эта «новая жизнь». Каждое утро Вилли уходит на работу, в какой-то важный «департамент». Впрочем, занимает он там, судя по всему, довольно мелкую должность, иначе мы бы не жили в таком бедном квартале. Мы с Хильдой остаемся дома, причем обычно она сидит целыми днями у себя в спальне, бесконечно красится у зеркала или лежит в постели, говоря, что у нее «в висках ломит и в груди шумит». Сегодня, впрочем, сразу после ухода Вилли к ней зашел какой-то неприятный прилизанный мужчина, они с ним заперлись в комнате и не выходили оттуда с час. Чем они там занимались, я не знаю, да мне это не особо и интересно.

Мне же приходится следить за всем по дому: готовить, стирать, заниматься уборкой. Именно этому всему меня и обучали в Центре. Меня это не особо напрягает, но уже начинает наскучивать. В Центре я все время находилась в четырех стенах, теперь же, когда наконец вырвалась на свободу, все равно остаюсь взаперти, так как на мне теперь лежит забота обо всей квартире и семье. И, честно говоря, я даже не знаю, где мне было бы лучше.

По телевидению целыми днями показывают одно и то же: рекламы, развлекательные шоу, какие-то патриотические картины. А еще раз в час на экране появляется этот клоун со смешным прозвищем Фюрер и дребезжащим голоском начинает вещать что-то о «единстве нации», «подлинно арийской крови» и «стремлении вперед». Ума не приложу, как этот дерганый задохлик вообще смог стать в этом их Великом Рейхе царем и богом, которому все поклоняются. Но во время его речей все граждане Рейха обязаны стоять навытяжку, со вскинутой правой рукой (вне зависимости от того, правша ты или нет), слушать его слова, а в конце троекратно кричать: «Зиг хайль!» Я выдерживала это только первые пять часов, а потом перестала, тем более что Хильде в эти моменты обычно не было до меня дела. Вместо этого я запиралась в кабинете и там, среди уютных каштановых стеллажей и обитых лакированным буком стен, где все так и дышало приятной стариной, в лучах проникавшего сквозь тонкие гардины мягкого солнечного света предавалась мечтаниям, перечитывая старинные пыльные тома.

14 апреля

Сегодня с Хильдой наконец-то вышли из дома и отправились в гости к каким-то ее знакомым. Жили они в паре кварталов от нашего дома, однако в строении более высоком и красивом, чем наше. По пути я старалась насладиться окружающей обстановкой, но мне мешало по-прежнему мерзко голубое небо (такое ощущение, будто бы его специально выкрасили какой-нибудь ядовитой краской!), поэтому я всю дорогу шла, уткнувшись взглядом в асфальт и ничего вокруг не видя.

Квартира у знакомых Хильды оказалась побольше нашей и куда более прилично обставленной. У герра и фрау, фамилию которых я не запомнила, было трое детей: двухлетний мальчик, восьмилетняя девочка и старший сын тринадцати лет. Из всей семейки Вольф, как звали последнего, оказался самым вялым и неразговорчивым; такое ощущение, что в жилах у него текла холодная синяя кровь, как у какой-нибудь амфибии. Но именно с ним меня почему-то все время оставляли наедине, именно на него старались обратить мое внимание, как будто бы это интересовало меня больше всего. Я поначалу пыталась с ним заговорить, но он отвечал мне настолько сонно и невпопад, что я прекратила всякие попытки растормошить славного отпрыска.

Когда мы возвращались домой, на улице к нам подлетел какой-то худощавый высоколобый парнишка в белой рубашке безо всяких пуговиц и застежек и коротких клетчатых штанишках и от имени каких-то Детей Ветхого Завета стал предлагать нам маленькую черную книжицу с крестом на обложке. «Узрите правду, фрау! — кричал он Хильде. — Уже несколько тысячелетий назад люди предрекали ту великую силу, что придет на нашу землю! Так давайте же во всем опираться на древнейших!» Хильда отмахнулась от него, угрожая вызвать силы Имперской Безопасности. Парень вроде бы отстал, но, когда Хильда отвернулась к витрине магазина, где красовалось новое модное платье, он по-тихому сунул мне в руки свою книжицу. Я тут же спрятала ее в карман передника, решив почитать дома и, если что, выбросить в мусорную корзину. Оставшуюся дорогу до дома я наслаждалась приятно овевавшим тело ветерком и небом, которое затянулось облачками и было уже не столь противным и отталкивающим, как раньше.

Дома я все-таки прочитала ту книжку и удивилась, когда это оказалась не обычная чушь, которую впаривали по телевидению, а действительно интересная и, судя по всему, довольно-таки древняя вещь. В самом ее начале говорилось о Еве — прародительнице всего человечества. Я вначале было подумала, что это та, в честь кого мне дали первое имя, но дальше не упоминалось ни о фюрере, ни об арийской расе, ни о других вещах, которые в нас вдалбливали, наоборот, это была глубокая и проникновенная философская притча о Добре и Зле. В душу мою впервые за все это время закралось сомнение: а так ли правдиво все то, что мне говорили до этого?

16 апреля

Уфф, ну наконец-то! Наконец-то добралась до дневника! Вчерашний день был настолько загружен, что даже возможности написать не было. Пришла домой уже под вечер и, упав на кровать без сил, тут же заснула. Весь день Хильда на пару с мужем, взявшим отгул, таскала меня чуть ли не по всем своим знакомым. И везде меня пытались свести с какими-то парнями, некоторые были моего возраста, другие чуть постарше, но было такое ощущение, что всех их прочили мне… как это называется… «в кавалеры». Или я ошибалась и то были просто невинные намеки?

Но сегодня день был в чем-то и радостным: к нам пришла сама доктор Магда. Вначале она поговорила о чем-то с «родителями» в гостиной (как я ни старалась подслушать разговор, все было бесполезно — должно быть, стены и дверь комнаты были специально сделаны звукоизолирующими), а потом уже перешла в мою комнату.

«Здравствуй, Алиса, — сказала она, входя и присаживаясь на край моей кровати. — Или предпочтешь, чтобы я называла тебя Евой, как прежде?»

«Как вам будет угодно, — смиренно ответила я. — Простите, а почему фрау Эльза не пришла? Мне казалось, вы обе хотите меня навестить».

«Она… не смогла, — после секундной заминки ответила фрау Магда, и я поняла, что она что-то недоговаривает. — У нее возникли… неприятности. Но не будем об этом. Как ты сама, как жизнь?»

Притворившись послушной девочкой, я выложила ей все начистоту. Она сидела, сосредоточенно кивая, пару раз даже пометила что-то в блокноте. Но к концу рассказа я не сдержалась и зарыдала в голос. Сквозь всхлипывания я стала спрашивать, за что же мне все это и почему я должна терпеть то, в чем совсем ничего не понимаю. Когда я утерла слезы с глаз, то увидела, что фрау Магда сидит и смотрит на меня взглядом, в котором не было ни капли жалости или сострадания.

«Ты должна выдержать это, моя девочка, — ответила она. — Просто выдержать, ничего не спрашивая. Такова твоя миссия. Такова миссия всех нас. Мы все не знаем, зачем живем, но рано или поздно приходим к высшей цели своего существования. Но перед этим, сама понимаешь, должны столкнуться с определенными трудностями. Ну все, милая, мне пора. Веди себя хорошо».

Она поднялась и, поцеловав меня в макушку, направилась к двери.

«А мне правда дали имя в честь великой Евы Браун?» — спросила я, уже когда она была на самом пороге.

Доктор Магда удивленно обернулась.

«Ну конечно же, правда. А в чем дело?»

«Странно, — ответила я как можно более невинным голосом, — а мне казалось, была еще другая Ева… Только она жила намного раньше».

Взгляд женщины стал холодным и суровым, и она пристально обвела им мою комнату, видимо, выискивая что-то запрещенное. Только ее попытки не увенчались успехом, потому как «Библию» (так называлась та самая книга с крестом) я убрала под матрас, куда бы просто так никто не додумался заглянуть. Поэтому фрау Магда со всей строгостью взглянула на меня.

«Ни о чем подобном я раньше не слышала. И тебе следует выкинуть эту ерунду из головы. Делай, что тебе предназначено, и все будет отлично».

Еще прежде, чем за ней захлопнулась дверь, я подумала: «А что же мне на самом деле предназначено?»

17 апреля

Сегодня (как я поняла, по просьбе фрау Магды) в гости к нам пришла какая-то расфуфыренная дама и с ней девочка моего возраста или чуть старше. Два рыжих хвостика, круглая озорная мордашка и бойкий взгляд выдавали в ней отчаянную оторву, плюющую на все правила. Пожалуй, за все мое время пребывания здесь это был единственный живой и искренний человек. Мы с Анной-Викторией (так ее звали) быстро разговорились у меня в комнате. Впрочем, отчаянной бунтаркой она оказалась лишь на первый взгляд. Быстро рассказав мне о своем тяжелом детстве, о деспотичной матери и безвольном отчиме, она подвела разговор к тому, чтобы поскорее выйти замуж, стать верной спутницей своему избранному и нарожать ему кучу детей. В этом, на ее взгляд, и заключалось истинное предназначение любой женщины в Рейхе.

«То, что нам говорят о Дети — Церковь — Кухня, это все ерунда, — добавила она. — Примерной матерью и истинной женщиной можно быть, и занимаясь одним делом с мужчинами. Сколько таких великих женщин было во времена Священной войны! И какое могучее поколение они затем воспитали! Да взять хоть ту же Еву Браун!..»

Услышав ставшее мне ненавистным имя, я совсем перестала ее слушать. Однако в конце девчонка произнесла фразу, заставившую меня очнуться. Она сказала: «Я вот, например, мечтаю стать летчицей, чтобы воспарить в небо!» Заметив, как я вздрогнула, она тут же осеклась, как будто бы сказала что-то неприличное или страшное, и замолчала. Но я в этот момент поглядела в окно, за которым сияло противное небо, и в голову мне внезапно пришла мысль… Нет, она слишком безумна, чтобы записывать ее даже здесь.

18 апреля

Сегодня случилось нечто из ряда вон выходящее. После того как очередной Хильдин «любовник» ушел, я зашла к ней в комнату, чтобы позвать обедать. И увидела, что «мать», полураздетая, лежит на кровати, а на тумбочке рассыпан какой-то странный белый порошок. Хильда как раз приложила к нему свернутую в трубочку бумажку, другой конец которой был вставлен в ее левую ноздрю, и с шумом втянула в себя порошок. Всхлипнув, утерла нос и проделала то же самое со второй ноздрей. И лишь после этого, заметив, что я стою в дверях, взглянула на меня затуманенным взором.

«А-а, это ты… — Губы ее растянулись в блаженной улыбке, чего раньше никогда не было. — Маленькая Алиса… Алиса в стране чудес… «Выпей меня», «Съешь меня». — И она глупо захихикала. Я недоуменно уставилась на нее, но Хильда как будто бы этого не заметила.

«Так любила эту сказку в детстве, — продолжила она. — Такая наивная и в то же время странная… Потому я так и назвала тебя. А меня, знаешь ли, назвали в честь Брунхильды. Такая отчаянная, смелая была баба…»

Про эту Брунхильду я уже читала. В книге в самом дальнем углу библиотеки Вилли. Разница между ней и «матерью» была просто огромной.

«Хильда, — робко начала я, видя, что она лежит на спине, глядя в потолок отрешенным взглядом, и что-то бормочет себе под нос, — может, пойдем обедать? Я уже накрыла на стол».

«А? Ты еще здесь? — резко зыркнула она на меня, так что я даже отшатнулась. — Господи, за что мне все это? Зачем я вообще решилась взять на себя эту чертову обузу? День за днем делай одно и то же, служи на задних лапках перед этими психами…»

Я замерла, чувствуя, что под действием странного вещества Хильда вот-вот разболтает какую-то страшную тайну, которая и раскроет мне глаза на все происходящее. Но «мать» молчала, а я боялась переспросить, чтобы она чего не заподозрила. Внезапно из стоявшего в углу приемника донеслась музыка, и по моей спине пробежал холодок. Я уже слышала ее раньше! Но вот только где? Хильда вообще слушала музыку совсем нечасто, а в Центре я не могла ее слышать, иначе бы точно запомнила. Но мелодия была знакомая, я точно в этом уверена! Ее переливы давили на меня своей тоской и трагичностью и в то же время взывали к каким-то дремавшим глубоко внутри чувствам. Такое уже было один раз в Центре, но там мелодия была легкой и мечтательной, здесь же — совсем наоборот. Однако чувство было то же самое. Где я могла слышать их раньше?..

«Что это за музыка?» — с замиранием сердца спросила я у Хильды.

«А, это… — равнодушно бросила она. — Это «Реквием» Моцарта. Никогда не любила эту вещь, уныла до ужаса. Так ты сказала, обед на столе? Ладно, сейчас оденусь и приду».

Похоже, она уже отошла от странной вспышки, вызванной вдыханием порошка. Но я от странного чувства «дежавю» (я специально нашла это определение в справочнике) никак не могу избавиться. Неужели я и правда когда-то жила совсем другую жизнь?

Только что произошло нечто совсем странное. Я уже надеялась закрыть страничку на сегодня, но теперь пишу снова, пока ощущения еще свежи. Был уже поздний вечер, я сидела на подоконнике у раскрытого окна и с высоты сорок восьмого этажа любовалась прекрасным городским пейзажем, где вспыхивали и гасли прямоугольники окон на темных бетонных громадах, а в вышине блестели на черном полотне звезды, которые, хоть и не радовали глаз, но были всяко лучше дневного неба. Ночной ветерок приятно овевал мое разгоряченное дневной суматохой тело, и я, нагнувшись вперед, пыталась разглядеть сновавшие далеко внизу фигурки поздних прохожих и выглядевших игрушечными машин. Как вдруг, не рассчитав центр тяжести, я наклонилась слишком сильно и в следующую секунду, сорвавшись с подоконника, полетела вниз. Я еще даже не успела испугаться и вскрикнуть, как рука моя нащупала что-то твердое, а в следующий миг я повисла в воздухе. Нет, вру, не в воздухе — мои пальцы уцепились за крохотную трещину в стене, и я теперь висела, держась только за нее. Как это произошло, я и сама понять не могла. Внезапно увидев, что я вишу прямо напротив чужого окна, откуда на меня с изумлением смотрит какая-то голая парочка, я смущенно улыбнулась и попробовала подтянуться вверх. К своему удивлению, у меня это получилось, и я, цепляясь ногтями за малейшие выступы и выбоины, быстро поднялась наверх и вновь очутилась на своем подоконнике. Все было то же самое — тихий приятный вечер, мигающие огни и звезды, ветерок, разве что дух у меня теперь так и захватывало от «адреналина» (вот, вспомнила это слово). Неужели Центр наделил меня еще одной сверхспособностью? И последняя ли она в списке других? Как бы то ни было, теперь я понимаю, что чудом осталась жива и что, возможно, мне еще не раз предстоит открыть в себе новые грани. Хорошо это или нет — пока еще не знаю.

Электротакси останавливается посреди дороги, замерев в нескончаемом потоке всевозможных мобилей, словно рыба, вмерзшая в лед реки. Все эти люди сегодня направляются на главную площадь Гауптштадта, где пройдет празднование Дня Победы, свершившегося ровно сто лет и по удивительной случайности совпавшего с днем рождения великого Адольфа Гитлера (не нынешнего, а самого первого, его прадеда). Как говорят многие, эта победа стала своеобразным подарком ему.

— Ну что еще такое? — Вилли злобно стучит кулаком в водительское стекло, стараясь перекричать раздающиеся со всех сторон гудки мобилей. — Когда мы уже тронемся?

Таксист — пожилой мужчина, ради праздника наряженный в форму с золотыми галунами и белоснежные перчатки, смущенно разводит руками, прикладывает два пальца к козырьку фуражки.

— Ничего не могу поделать, сэр. Сегодня такой день, что на всех дорогах пробки. Может быть…

— Что еще?

— Может, вам будет быстрее… дойти пешком?.. — с трудом заканчивает таксист. — Тем более тут недалеко, всего-то метров триста…

— Что-о?! — вскипает Вилли, приближая к стеклу свое побагровевшее лицо. — Да как ты смеешь?..

— Спокойно, дорогой. — Хильда гладит мужа по плечу рукой, унизанной дорогими перстнями. — Если надо, можем пойти и пешком. Ты как, Алиса?

Я лишь пожимаю плечами. Какая, в общем-то, разница? Пешком так пешком. «Отец» волей-неволей успокаивается, и мы, покинув такси, пробираемся меж других мобилей к тротуару, по которому нескончаемым потоком уже текут к Площади Победы люди. Едва ли в этом море мы будем двигаться быстрее, но кто я такая, чтобы высказать это вслух?

В толпе меня тут же стискивают со всех сторон. Рядом вертятся разные сектанты, — кто из леворадикалов, кто из Церкви Обновленцев, кто из Общины Правой Длани Христа, — и все наперебой предлагают мне свои брошюры и листовки. Я из вежливости беру, чтобы почитать на досуге. Толпа же, словно живая змея, колышется, выгибается дугой и постепенно вливается на площадь, где из динамиков на полную громкость раздаются звуки военных маршей. Моих «родителей» я быстро теряю в этом потоке, но это особо меня и не волнует. Я лишь поднимаю лицо к небу и, глубоко вдыхая, расслабляюсь. Все-таки вид ночного, не голубого неба меня успокаивает, я представляю себя на вершине «родного» дома, сидящей на подоконнике и любующейся прекрасной панорамой города. Высота — моя стихия, а до этой приземленной толпы мне не должно быть никакого дела.

Но вот все вокруг меня поразительным образом затихают, и на огромных экранах, развешанных на столбах по краям площади, появляется лицо великого фюрера Адольфа Гитлера Первого, основателя Рейха и Отца нации. Это старая черно-белая пленка, и на ней он вещает что-то о величии Германии, ее народа и чистоте арийской крови… словом, все то, что я слышала уже много раз и в различных вариациях. Но народ вокруг меня воет в исступлении, вторит каждому его слову, а в конце речи вслед за своим древним вождем трижды вскидывает руки в привычном жесте. Чтобы не выделяться, я повторяю за ними, хотя мне это уже и начинает наскучивать.

Затем кадры на экранах меняются, теперь все видят моменты Великой Победы ровно сто лет назад. Голос за кадром бегло рассказывает хронику событий. Высадка в Америке, победа над снежной Россией, окончательное истребление врагов Рейха и начало новой, истинно Светлой эры… Все это мне также доводилось слышать уже не раз. И опять толпа неистовствует, а я в который раз жалею, что не прикинулась больной и не осталась дома.

Наконец экраны гаснут и все прожекторы на площади упираются лучами в балкон самого высокого из домов. Там появляется мужчина в белом, расшитом золотыми нитями кителе. Толпа приветствует его дружными аплодисментами. «Бургомистр… фон Класберг…» — доносится отовсюду. Мне и раньше доводилось слышать об этом господине, но я еще ни разу его не видела, поэтому теперь всматриваюсь в бургомистра, которого показывают на экранах крупным планом, с интересом. Ему на вид лет сорок, лицо выглядит веселым и немного уставшим. Темные волнистые волосы с проседью уложены идеальным пробором. Он произносит небольшую поздравительную речь и в конце объявляет, что сам фюрер по состоянию здоровья не сможет лично присутствовать на торжестве (недовольный стон прокатывается среди людей), но обязательно появится на экранах с поздравлением. И верно, вскоре белобрысый задохлик под радостный визг толпы машет с экранов и срывающимся голосом вещает что-то о «будущем нации» и «великой памяти предков». И вновь троекратное «Зиг хайль», вновь восторженный ор кругом… Мне это уже серьезно начинает надоедать, и я продираюсь сквозь толпу к краю площади, чтобы поскорее выбраться отсюда. Но не тут-то было! Народ вокруг меня сжимает плотное кольцо, также двигаясь к выходу с площади. Там расчищена широкая полоса, которую оцепляет конвой сил внутренней охраны ИСБ, и по ней сплошным строем под грохот маршей движутся колонны солдат и боевой техники. На экранах тем временем появляется какой-то дряхлый старик с пустыми белками глаз и голым, всего с несколькими волосинками черепом.

— Я помню тот день сто лет назад, как будто это было только вчера… — едва слышно сипит он, но динамики разносят его голос по всей площади. — Я был совсем еще мальчишкой, мне было семь лет… или шесть, уже не помню. Однажды я встретил на главной площади Берлина самого Великого Фюрера…

Но никто его уже не слушает, все любуются парадом войск и техники. И правда, тут есть на что посмотреть. Солдаты, одетые в униформу того времени, празднично раскрашенную и со сверкающими в свете прожекторов медалями. Над ними гордо реют знамена Рейха, а позади, перекрывая весь остальной шум на площади, с ревом двигаются машины. Некоторые из них я видела на картинках в книгах, другие даже представить себе не могла, одни самой обычной конструкции, другие же весьма причудливы. Вдруг под восторженные крики толпы на площадь въезжает стальная махина-монстр высотой с двухэтажный дом. Это, как я понимаю из шепота вокруг, боевой разрушитель «Мамонт», сыгравший ключевую роль в событиях столетней давности. Полуметровая броня, тяжелые орудия в передней части и по бокам, крупнокалиберные пулеметы на верхней площадке — да уж, зрелище впечатляющее. Когда машина оказывается рядом со мной, я подаюсь вперед, чтобы получше ее разглядеть, как вдруг, — сама даже не понимаю, как это происходит, — оказываюсь прямо на ее верхней площадке. Только что стояла посреди восторженной толпы и тут — раз! — нахожусь над ней и вижу людей внизу, словно бушующее море. Хотя это совсем не то прекрасно-лазурное море, какое описывают в книгах. Я бы скорее сказала, что это море грязное, заваленное различным мусором, так что настоящей воды и не видно. По крайней мере, именно так все это выглядит отсюда.

— Ты как тут оказалась? — изумленно вскидывает брови солдат, стоящий на площадке рядом с пулеметом.

Я лишь пожимаю плечами (и правда, как?) и перевожу взгляд с приземленной толпы на более высокое и красивое. Дома, мерцающие в темноте огнями. Яркие лучи прожекторов, падающие на высящуюся над городом статую Великого Фюрера с гордо вскинутой рукой. И, наконец, ночное небо, на котором только сейчас начали высыпать далекие, но вместе с тем неумолимо манящие к себе звезды.

Внезапно колонна словно по мановению чьей-то руки резко останавливается. Тормозит и «Мамонт», так что я едва не слетаю с площадки. Замечая суматоху вокруг махины, я понимаю, что привлекла к себе ненужное внимание. Теперь лучи прожекторов, как и взгляды всей огромной толпы, направлены только на меня, лицо мое даже появляется на гигантском экране. Слыша изумленные возгласы снизу, я смущенно спускаюсь по гладко отполированному борту «Мамонта» на землю — моя способность тут оказывается кстати, хотя досадно, что пришлось демонстрировать ее перед всеми. Пытаюсь поскорее затеряться в толпе, но тут ко мне бросаются Вилли и Хильда. Последняя тут же вцепляется коршуньей хваткой в мою руку и тащит за собой к выходу с площади. Я не сопротивляюсь — что ж, пожалуй, так будет даже лучше. Внезапно путь нам преграждают люди в форме ИСБ.

— Прошу следовать за нами. Господин бургомистр желает лично поговорить с медхен.

— Ради бога, простите негодницу! — взмаливается Хильда. — Я ее мать и, должна сказать, она вела себя совершенно неподобающе! Но мы обязательно накажем ее, клянусь вам!

— А, так вы ее родители? — замечая грузно топающего позади Вилли, говорит командир патруля. — Тем лучше. Прошу вас всех следовать за нами.

Нас берут в кольцо и, несмотря на причитания Хильды, ведут куда-то наверх. Праздник на площади меж тем продолжается, люди быстро забывают об инциденте и вновь веселятся, слушая музыку из динамиков. Я подумываю о том, чтобы сбежать с помощью моих способностей, но затем отказываюсь от этой мысли. Еще неизвестно, зачем конкретно нас туда ведут, а своим побегом я могу подставить «родителей», чего бы мне не хотелось — как ни крути, а они все-таки моя семья.

На лифте мы поднимаемся на тридцатый этаж, нас ведут по коридору с множеством дверей по бокам. Бросая взгляд в приоткрытые двери, я вижу суетящихся барышень в блузках, небольшие экраны, к которым прильнули люди. Под экранами куча непонятных кнопок, сами они показывают звездное небо. Наконец нас вводят в небольшое помещение с окном во всю стену, из которого открывается красивый вид на площадь. Именно здесь находится выход на балкон, откуда вещал бургомистр. Сам он в сопровождении охраны и пары людей в штатском выходит нам навстречу, приветствует вскидыванием руки. Мне приходится ответить тем же.

— Рад вас видеть, — произносит он. — Отто фон Класберг, бургомистр Гауптштадта.

— Алиса, — сделав неловкий книксен, представляюсь я и замолкаю. Что говорить дальше, я не знаю.

— Вы уж простите нашу оплошность, герр бургомистр, — выскакивая вперед, кудахчет Хильда, — но девчонка совершенно неуправляема! Мы потеряли ее в толпе, как только пришли на площадь, потом смотрим — а она уже там, наверху! Вилли, да скажи ты!..

Бургомистр останавливает ее движением ладони, так как в этот момент к нему приближается человек в штатском, что-то шепчет на ухо. Он в ответ кивает и снова поворачивается ко мне.

— Алиса, значит? — произносит он с лицемерно-доброй улыбкой на губах. — Как же, слышал. Ты из Центра, верно?

Я неуверенно киваю. Фон Класберг машет кому-то рукой, и в комнату через внезапно открывшуюся в стене дверь входит мальчик примерно моих лет, с бледным угрюмым лицом и такой же прической, как и у самого бургомистра.

— Мой племянник Макс, — представляет последний мальчика, подводя его ближе и кладя руку на плечо. — Макс, познакомься с Алисой. — Макс смотрит на меня все так же угрюмо, неуверенно вскидывает дрожащую руку, я из вежливости отвечаю ему. — Я уверен, вы еще найдете общий язык и сможете подружиться. Ну все, беги. — Мальчик пулей вылетает из комнаты, я про себя облегченно вздыхаю. Бургомистр же продолжает смотреть на меня с улыбкой.

— Что ж, Алиса, я очень надеюсь, что ты достойно сможешь исполнить свое предназначение и принести спасение нашей великой нации, — говорит наконец он.

— Простите, герр бургомистр, — не выдерживаю я, — а в чем заключается это мое предназначение? Хоть вы можете мне это объяснить?

Улыбка медленно сползает с лица фон Класберга.

— Как, — поворачивается он к «родителям», — разве вы ей до сих пор не сообщили?

На Вилли с Хильдой смотреть смешно: оба съеживаются в комок, Хильда так вообще дрожит как осиновый лист, кутаясь в горностаевое манто.

— Поверьте, мы собирались, но… — лепечет она.

— Ну хорошо. — Бургомистр вновь смотрит на меня, теперь его лицо выглядит каким-то смущенным. — Понимаешь, Алиса, в нашем обществе у каждого имеется свое предназначение. Как бы тебе это объяснить?.. Словом, каждому ребенку, что рождается, определена дальнейшая судьба. Вот и тебе она уже назначена.

— Так в чем она заключается? — повторяю я.

— В том, чтобы создать крепкую и дружную семью, — словно бы нехотя выдавливает он из себя. — Собственно, в этом предназначение большинства женщин Великого Рейха, но ты особенная. Недаром тебя вырастили в Центре…

— Мы все ей объясним сами, герр бургомистр, — выходя вперед, заискивающе кланяется Вилли. — Уверяю вас, мы просто не успели…

— Хорошо-хорошо, я вам верю, — кивает бургомистр. — Ну тогда не смею вас здесь больше задерживать. Алиса, я надеюсь, мы с тобой еще увидимся. А теперь иди. Тебе, думаю, будет интересно посмотреть на праздничный фейерверк.

Он выдавливает из себя улыбку и поворачивается к своим людям, что-то говоря им. «Родители», не переставая лебезить перед ним, уводят меня прочь. По пути Вилли сердито отчитывает меня за то, что я своим вопросом о предназначении поставила их в неловкое положение перед таким человеком, Хильда сдавленно рыдает, я же просто молчу, не обращая на них никакого внимания.

Оказавшись внизу, я вижу то, что бургомистр назвал «праздничным фейерверком». Разноцветные всполохи с грохотом сверкают в черном небе, затмевая своим сиянием звезды, что особенно не нравится мне. Когда мы уже покидаем площадь, фейерверк заканчивается и всполохи гаснут, но некоторые из них почему-то остаются висеть в небе, словно бы приклеившись к нему. Я пытаюсь представить себе, как такое вообще возможно, как вдруг меня осеняет…

* * *

Спустя час я сижу на подоконнике в своей комнате, смотрю на город, который теперь выглядит мрачно и враждебно, на небо, которое предало меня окончательно. Хватит прозябать в неизведанности, пора выяснить все как есть. «Родители» обещали мне раскрыть правду утром, но так долго я ждать не могу. Тем более они вряд ли знают то, что знает бургомистр. Решено, Ева-Алиса. Сегодня ты узнаешь всю правду… либо же погибнешь.

В последний раз оглядев комнату, я спрыгиваю с подоконника и камнем лечу вниз. У самой земли замедляюсь, тормозя о стену, и плавно опускаюсь на тротуар. Остановить такси я не решаюсь, чтобы не привлекать лишнего внимания, а потому просто бегу по темным и пустым улицам города, направляясь к его центру. Случайно выглянувшие в окно люди увидят лишь неясную тень, ныряющую в переулки и тихо выскальзывающую обратно.

На главной площади города, где еще пару часов тому назад гремела военная техника и маршировали колонны солдат, теперь пусто и тихо. Комендантский час обязателен для всех.

Пройдя по еще теплому от множества людских ног, колес и гусениц асфальту, я останавливаюсь посередине площади. Высоко надо мной, на балконе, где выступал бургомистр, виден мягкий и уютный свет, льющийся изнутри. Именно там и кроются ответы если не на все, то на многие вопросы, которые не давали мне покоя за все время жизни здесь.

Вход в здание охраняется парой солдат с гаусс-винтовками (как я совсем недавно узнала, это оружие армии Рейха довольно-таки мощное), поэтому туда лучше не соваться. Осторожно и бесшумно, стараясь ничем не выдать себя перед зорким зрением и острым слухом охранников, я перебегаю к самому краю площади и, прицепившись к стене «небоскреба», быстро взлетаю по ней вверх. Несколько ярких прожекторов шарят своими наглыми лучами по стенам, и я стараюсь не попасть в эти светлые пятна. Мне приходится перескакивать с этажа на этаж, двигаться то вправо, то влево, чтобы не быть замеченной. Наконец взбираюсь на балкон и с его высоты озираю площадь и близлежащие дома, которые теперь, правда, выглядят не так впечатляюще, как во время парада. Кинув последний взгляд на странное небо, решительно шагаю с балкона внутрь здания, в комнату, где меня встретил бургомистр. Осторожно озираясь, крадусь вперед по коридору, из которого я совсем недавно видела странные экраны с кнопками.

Из-за двери в конце коридора доносится шум. Я затаиваюсь, вжимаясь в стену, и тут же из двери показывается девушка в белой блузке и юбке до колен. Стуча каблучками, она пересекает коридор и скрывается за другой дверью, а спустя несколько минут выходит оттуда уже одетая в простое коричневое платье и, помахивая сумочкой, идет к выходу. Любопытство во мне пересиливает осторожность и, оглядевшись напоследок, я ныряю в ту самую дверь, за которой переодевалась девушка. Там находится помещение с рядами шкафчиков, на каждом из которых написана фамилия. Проверяя шкафчики, я с удивлением осознаю, что они не заперты — должно быть, для здешнего персонала просто немыслимо, что кто-то посторонний может сюда проникнуть. Дерзкая мысль приходит мне в голову и, открыв один из шкафчиков, я переодеваюсь в форменные юбку и блузку, что висят там. Мне они, к счастью, оказываются довольно впору. Пригладив волосы, растрепавшиеся при лазании по стенам, я с содроганием вхожу в комнату с экранами. Пара человек оборачивается ко мне, но без особого интереса, из чего я делаю вывод, что в лицо меня при показе крупным планом на параде никто не запомнил. Выгляжу я довольно взросло, лет на восемнадцать, потому ни у кого подозрения не вызываю.

— Ты новенькая? — кидается ко мне тщедушный юноша с усиками и в мятой рубашке. Я киваю. — Отлично. Пойдем со мной.

Он подводит меня к одному из столов с экранами в углу комнаты, сажает за него.

— Будешь контролировать яркость Сириуса, — говорит усатый, указывая на экран, на котором виднеется плоская картинка звездного неба с особенно ярко горящей посреди него точкой. — Задача довольно простая: нужно следить за тем, чтобы коэффициент яркости был в пределах этой шкалы. — Он указывает на разноцветную линию с делениями в углу экрана, по которой бегает тонкая черточка. — Как только он окажется вне ее, яркость будет либо больше, либо меньше — в зависимости от того, с какой стороны окажется указатель. Тогда тебе нужно будет либо повысить, либо понизить ее вот этими кнопками. — Слегка пощелкивает двумя большими кнопками под экраном. — В общем, задача довольно простая. Все поняла? — Я снова киваю. — А ты случаем не немая? Как тебя вообще зовут?

— Ев… Алиса, — робко говорю я (все внутри у меня так и трепещет от осознания правды) и уже уверенней продолжаю: — Ева-Алиса. У меня двойное имя.

— Ну вот и отлично, Ева-Алиса. Я, кстати, Клаус. Ну, надеюсь, справишься. — И он отходит в центр комнаты, попутно раздавая указания другим сотрудникам. Я оглядываюсь: не смотрит ли на меня кто? Но нет, все заняты лишь своими экранами со звездами разной величины и яркости. Тогда я обращаюсь к машине, что управляет моим экраном и, нажимая клавиши, вхожу в контакт с системой поиска данных. Как мне это удается, я и сама не понимаю, видимо, способность к быстрому обучению была в меня также заложена в Центре.

Через пять минут, выяснив все, что нужно, я встаю и направляюсь к выходу. Удивленно смотрящему на меня Клаусу я робко поясняю, играя роль серой мышки: «Мне нужно в туалет».

— По коридору и налево, — указывает он, и я, кивая, выхожу из комнаты. Осмотревшись, забираю из раздевалки одежду и удаляюсь на этот раз уже обычным путем, через главный вход, дабы не привлекать лишнего внимания и не бегать от прожекторов.

— Всего доброго, фройляйн, — слышу я в спину голос старушки-вахтерши. Улыбнувшись ей в ответ, прохожу мимо охраны, направляясь прочь с площади…

* * *

Дом бургомистра находится на Геллертштрассе, 40, на самой окраине города, за которой уходит вдаль и теряется где-то в сумраке кольцевая электрострада. Очевидно, фон Класберг специально выбрал этот неприметный сорокаэтажный особняк местом своего обитания: здесь враги и не подумают его искать.

Я взлетаю по стене на самый верх, осторожно крадусь вдоль окон. Ага, вот и нужное мне. За ним просторная круглая комната с декоративным камином и портретами всех фюреров на стене. Сам бургомистр, сидя в глубоком кожаном кресле, разговаривает по телефону. Толстое стекло не позволяет мне расслышать слова. Затаившись, я жду, пока, наконец, глава города не встает, гасит свет и переходит в соседнюю комнату. Я осторожно перебираюсь к окну в ней и вижу довольно уютную спальню с семейными фотографиями по стенам. Бургомистр переодевается в пижаму и, присев на корточки возле небольшого стального ящичка, начинает тыкать кнопки с цифрами на нем. Какое-то шестое чувство подсказывает мне запомнить последовательность нажатия этих кнопок. Два, ноль, три, ноль… интересно… После этого дверца ящичка открывается и бургомистр извлекает оттуда небольшой и красивый гаусс-пистолет. Проверяет обойму, затем кладет оружие на место и запирает ящик. Подходит к окну (я при этом с замершим от испуга сердцем вжимаюсь в стену), приоткрывает его и идет к кровати. Спустя пару минут оттуда доносится тихий храп.

Я бесшумно пробираюсь в спальню, крадусь к стальному ящику. Нагнувшись над ним, набираю нужную комбинацию. Кнопки издают противный писк, и бургомистр резко просыпается. Вскакивает с кровати, но уже поздно. Я навожу на него удобно легший в ладонь пистолет.

— Не дергайтесь, герр фон Класберг. — Голос мой удивительно спокоен. — Я ни разу в жизни не стреляла, поэтому могу ненароком вас убить.

Угроза действует и бургомистр садится на кровать, внешне стараясь сохранять спокойствие.

— Ты все равно не выстрелишь, — произносит он. — Охрана это услышит, сбежится, и тебе конец.

— Может, и сбежится, — пожимаю я плечами, — да только я успею сбежать раньше. Как, думаете, я сюда попала? — Он с испугом косится на окно. — Вот, то-то и оно. Для меня не составит труда спрыгнуть с такой высоты и остаться в живых.

Вот теперь он напуган уже по-настоящему, дрожит всем телом и, кажется, готов вот-вот кинуться мне в ноги.

— Кто ты такая? — стуча зубами от страха, выговаривает фон Класберг. — И что тебе от меня нужно?

— Первый вопрос я хотела сама вам задать. — Я выпрямляюсь, подхожу ближе, по-прежнему держа его на прицеле. — Это вы и ваш Центр создали меня такой неизвестно для каких целей. Кстати, это и будет ответ на второй вопрос. Для чего вы меня создали?

— Если я отвечу, обещаешь не убивать? — Взгляд бургомистра становится заискивающим, кажется, он готов уже выторговать себе жизнь любым способом.

— Хорошо, — киваю я. — Но я хотела бы знать всю правду с самого начала. Я была в вашем техническом отделе и видела, как вы с помощью машин искусственно меняете вид неба над головой. А еще я заметила, что в вашем Рейхе почему-то нет ни одного летательного аппарата — ни дирижаблей, ни самолетов, о которых я читала в книгах. Иначе говоря, вы живете под каким-то огромным куполом, который выдаете за настоящее небо. Вот я и хочу знать: зачем вы это делаете?

Фон Класберг нервно сглатывает, понимая, должно быть, что теперь ему уже не отвертеться.

— Да, ты права, — говорит он. — Мы уже много лет живем под огромным куполом из стекла и стали. Просто понимаешь… того мира, о котором ты знаешь из книг, давно уже нет… Он погиб сотню лет назад в атомной войне…

— Атомная война? Это еще что такое?

— О, это страшная вещь… Тебе лучше и не знать. И когда все закончилось, Великий Рейх, точнее, его жалкие остатки укрылись здесь, под землей. Наш родной мир остался там, в нескольких километрах над нами. — Он указывает вверх большим пальцем. — И поверь, страшнее места мне еще не доводилось видеть.

— Вы были там? — изумленно спрашиваю я.

— Да, я часто поднимаюсь туда на специальном лифте. Встречаюсь с тамошними властями, покупаю у них продукты, без которых мы не смогли бы здесь выжить. Иногда люди даже отдают мне своих детей, если хотят, чтобы те выросли в уюте и тепле. Конечно, им приходится взамен все время лгать и слушать ложь, но разве это не пустяки по сравнению с подаренной жизнью?

— Хорошо, допустим, я вам поверила, — киваю я. — Но зачем вообще лгать людям? Почему нельзя было сказать им все как есть?

— Это сложно объяснить. — Бургомистр уже не дрожит, он целиком увлечен рассказом и даже, по-видимому, забывает об оружии в моей руке. — Понимаешь, если люди будут думать, что живут под мирным небом, в счастье и довольствии, и что им ничего не грозит, то это сплотит их, позволит выжить и построить свой идеальный мир. Если же все будут знать об опасности, то такого мира не получится, каждый будет биться за свое место под солнцем, и мы быстро скатимся к первобытной резне. Ты только взгляни на это! — Он подходит к окну, за которым в медленно рассеивающемся сумраке красиво загораются и гаснут огни «небоскребов». — Какой прекрасный город мы воздвигли! Нашим предкам такое даже не снилось!

— Забавно, — усмехаюсь я. — И чья же это была идея? Вашего фюрера, не знаю которого из четырех? Или кого-то еще?

Лицо фон Класберга резко суровеет, и он отворачивается от окна.

— Нет никаких других фюреров, — угрюмо произносит он. — Ни Второго, ни Третьего, ни тем более Четвертого. И никогда не существовало. Настоящий Адольф Гитлер погиб со всей семьей и высшими лицами Рейха сто лет назад, когда американцы сбросили атомную бомбу на Берлин. Просто нужно было дать народу какой-то символ надежды. Второго и Третьего фюрера играли перед толпой загримированные актеры, Четвертого же мы просто создали искусственно, с помощью экранной графики. Потому-то он никогда не показывается людям. Истинная власть всегда принадлежала нам, бургомистрам, а точнее, ордену… — Он вдруг замолкает и отводит взгляд, и я понимаю, что бургомистр просто не может выдать тех, кто стоит за ним, иначе ему грозит смерть.

— Ну хорошо, — смягчаюсь я. — А что насчет меня? Я-то для чего вам понадобилась? Что это за предназначение, о котором все вокруг твердят?

— Твои приемные родители тебе так и не сказали? — Но, поймав мой нетерпеливый взгляд, он тут же сдается: — Хорошо-хорошо. Ты, как праматерь Ева, должна была родить целое новое поколение Рейха.

— Что? Но каким образом? — От изумления я даже сажусь на край кровати.

— Точно не знаю, но, похоже, тебя создали так, чтобы твоя матка могла выносить неограниченное число зародышей, а влагалище — без проблем их всех родить. — Говоря о таких вещах, он заметно смущается и даже краснеет. — Но я понятия не имею, что «Аненербе» добавили в твои гены, чтобы ты получилась… такой. Боюсь, они и сами не до конца в этом уверены.

— Так вот, значит, зачем меня все время пытались свести с разными парнями! — констатирую я факт. — Неужели вашему Рейху грозит вымирание?

— Увы, это так, — сокрушенно вздыхает бургомистр. — Приток свежих людей сверху заметно сокращается. Не все, видите ли, хотят, чтобы их дети росли среди нацистов. А некоторых мы и сами отвергаем: уровень их генетической мутации превышает все допустимые нормы. Увы, даже наверху люди стремительно вымирают, не говоря уже о нас, изолированных от всего мира. Наши матери рожают все реже, выкидыши и нелегальные аборты, наоборот, учащаются. Молодой спермы становится все меньше, и потому мы должны использовать ее как можно скорее.

Он снова вздыхает и смотрит на меня с невыразимой горечью.

— Но теперь-то, когда ты все знаешь, мы точно обречены на вымирание. Не захочешь быть подстилкой для всего Рейха, ведь так?

Чувствую, что он пытается давить мне на жалость. Но сейчас надо думать не об этом. Если где-то там, наверху, существует целый мир, о котором я ничего не знаю, то это значит…

Внезапно мою мысль прерывает прогремевший где-то вдалеке взрыв. Бургомистр испуганно подбегает к окну, я следую за ним, не теряя при этом бдительности.

«Небо» над городом постепенно приобретает розоватый оттенок — весьма искусная имитация восхода солнца. Но на самой верхушке купола, там, где изображение еще остается темным, вдруг ярко расцветает бутон вспышки, похожей на вчерашний салют. Затем еще и еще один…

— Да это же нападение! — Фон Класберг в ужасе отшатывается от окна. — Проклятье! Должно быть, леворадикалы или Независимая церковь… Всегда знал, что им нельзя давать спуску…

— Что? Вы до сих пор не поняли? — И, когда он потрясенно качает головой, я подвожу его за руку к окну, указываю на огромные дыры в небесном куполе. — Нас атакуют сверху!

Словно бы в подтверждение моих слов «небо» внезапно раскалывается, и громадные осколки стекла сыплются с него на крыши стоэтажников. Весь купол покрывается страшными трещинами, мир теперь в буквальном смысле рассыпается на куски. Из-за ужасной какофонии взрывов и криков мы вначале не слышим громкого стука в дверь спальни.

— Господин бургомистр! — доносится из-за двери взволнованный мужской голос. — Проснитесь, тревога! На нас напали!

— Что?! — Бургомистр кидается к двери, но, увидев предупредительно нацеленное на него дуло собственного пистолета, замирает. — Кто напал, вам известно?

— В небе видели несколько электрожаблей, они скидывали бомбы! Мы подняли по тревоге все наземные войска и силы внутренних структур, но их слишком много! Мы долго не продержимся!

— Хорошо, Ганс, я сейчас буду! — Фон Класберг накидывает халат и резко поворачивается ко мне: — Господи, что же нам делать?! Это наверняка «красные дьяволы», только у них есть электрожабли! А это значит, мы погибли!

— Спокойно, еще не все потеряно! — По всему городу теперь разносится душераздирающий вой тревожных сирен и, чтобы меня хоть как-то было слышно, я захлопываю окно. — Отсюда ведь есть выход на поверхность?

— Ты предлагаешь сбежать туда, наверх? — Он снова начинает мелко дрожать. — Хотя ты права, лучше уж умереть там, чем здесь, в этой душной коробке. Да, отсюда есть потайной выход. Я сейчас…

Он бросается к стене, срывает с нее фотографию, надавливает какую-то пластину под ней. В соседней стене тут же открывается скрытая дверь, и бургомистр ныряет в нее. Я поспешно следую за ним, на всякий случай держа на прицеле. Вскоре небольшой потайной туннель упирается в кабину лифта. Она слишком узка, так что мы с трудом умещаемся там вдвоем. Фон Класберг поворачивает какой-то рубильник, и лифт резко ухает вниз. Волной воздуха меня так и вдавливает в стенку.

— Этот лифт работает на пневмотяге! — едва перекрикивая закладывающий уши свист, поясняет бургомистр. — На случай аварийного отключения электричества! Поэтому падение и торможение могут быть очень резкими!

И верно, через пару минут сильный толчок в пол замедляет движение, и вскоре лифт совсем останавливается. Створки кабины распахиваются, и мы оказываемся в длинном туннеле с проложенными посередине него рельсами. Повсюду горят лампы, работающие, судя по всему, от собственной генераторной станции. Мы забираемся в пластиковую капсулу на рельсах, чем-то напоминающую обычный мобиль. Она так же тесна, как и кабина лифта — видать, все здесь предназначено сугубо для бургомистра. Последний тянет на себя рычаг на приборной панели, и новый пневмотолчок швыряет странный мобиль вперед.

— Десять километров! — кричит мне в ухо фон Класберг, указывая на бешено несущиеся мимо огни туннеля. — А пролетим их всего за пять минут!

Пока мы едем, я от нечего делать разглядываю внутренность кабины. Бургомистр же (или он уже бывший глава города?) рассматривает фотографию, которую перед уходом снял со стены. На ней запечатлен мальчик в клетчатой курточке и такой же кепке.

— Сын? — решаюсь спросить я.

— Да. — Он кивает, и на глазах его выступают слезы. — Юлиус умер в прошлом году от чахотки, спасти не удалось. Здесь, под землей, это часто случается, турбины, производящие кислород, не всегда работают бесперебойно.

— И вы надеялись вырастить в таких условиях новое поколение? — изумляюсь я. Он только пожимает плечами.

— Да, не все бы выжили, но ведь кто-то бы и остался. Лет на сто, наверное, и хватило б. А потом создали бы новых Праматерей.

— И продлили бы свою агонию еще неизвестно на сколько?

Он не отвечает, по-прежнему разглядывая фотографию и думая о чем-то своем. Но тут капсула останавливается возле огромных шикарных створок кабины лифта. Далеко вверх уходит шахта, черная, как истинная ночь.

— Ну вот мы и на рубеже двух миров, — усмехается фон Класберг, подходя к пульту управления и нажимая кнопку. Створки с грохотом раздвигаются. — Еще несколько километров — и мы на поверхности. Этот лифт вообще работает на дизельном генераторе, чтобы легче было преодолевать притяжение земного ядра. Так что домчимся с ветерком, а главное — с комфортом.

— Это да, — киваю я. — Только одно «но»: домчусь, а не домчимся.

— Что? — Он поворачивается ко мне с вытаращенными глазами.

— Вы все правильно поняли. — Я заступаю ему дорогу, предупреждающе вскидываю пистолет. — Я поеду наверх одна. Попытаетесь мне помешать — застрелю.

— Но… какого хрена?..

— Вы, словно крыса с тонущего корабля, собираетесь бежать из Гауптштадта. — Я делаю шаг назад и качаю головой. — Так дела не делаются. Вы бургомистр, и вы должны быть со своими горожанами, решать их проблемы, выручать из беды. А я, увы, не связана с вашим миром и поэтому покидаю его.

— Мерзавка! Тварь! Ты еще пожалеешь об этом! — шипит он, сжимая кулаки, и глаза его наливаются кровью.

— Это вряд ли. — Я пожимаю плечами и на всякий случай кладу палец на спуск. — Вам не выжить наверху в одиночку, поэтому в погоню за мной вы не кинетесь. Можете, конечно, послать своих людей, но для этого вам так или иначе нужно будет вернуться в город. Словом, вы пытались использовать меня, а я использовала вас, чтобы выбраться отсюда — таким образом, мы квиты. Прощайте, господин бургомистр. Надеюсь, что навсегда.

Я шагаю в кабину и нажимаю кнопку подъема. Прежде чем закрываются створки, я вижу перекошенное от ярости лицо бургомистра. Жаль запоминать этот мир именно таким, но что поделаешь…

Лифт резко, но без перегрузок взмывает вверх, и я, переведя дух, осматриваюсь. Кабина довольно просторная, оборудована туалетом, шкафом с едой и гардеробом, в котором я обнаруживаю теплые вещи. Да, похоже, что фон Класберг заранее основательно готовился к побегу…

Но вот долгий подъем наверх прекращается и двери кабины распахиваются. Ощутив бьющий в лицо свежий и такой приятный ветерок, какого никогда не было там, внизу, я радостно шагаю из лифта наружу.

— Ну здравствуй, новый мир, — приветствую я. — Посмотрим, как ты меня встретишь.

Мир, что наверху, встречает меня, мягко говоря, неприветливо. Едва выйдя из лифта, я оказываюсь в большом, темном и заваленном каким-то хламом помещении. Глаза мои, разумеется, видят в темноте прекрасно, но легче мне от этого не становится. Приглядевшись к очертаниям сваленных кругом предметов, я понимаю, что это накрытые промасленной тканью запчасти техники, которые прежде мне доводилось видеть на картинках в книгах. Тут и «фюзеляжи» самолетов, и автомобильные кузова, и куча еще каких-то других непонятных деталей. Само помещение довольно просторно и высоко и похоже скорее на «ангар» для самолета или дирижабля. Кругом ни души, даже звуков никаких не доносится.

Пройдясь по «ангару» и рассмотрев как следует покрытые пылью стальные детали, я вдруг отчетливо различаю доносящийся снаружи тихий свист. Прислушиваюсь — свист не повторяется, он просто не прекращается, как будто бы был всегда, но я почему-то до этого его не слышала.

Внезапно раздающийся за спиной лязг заставляет меня вздрогнуть и, оглянувшись, я вижу, как дизельный лифт, на котором я сюда поднялась, медленно опускается вниз. Тогда я понимаю, что нужно спешить, как можно скорее уходить отсюда. Фон Класберг наверняка вызвал лифт обратно и теперь готовится послать мне вдогонку своих людей. Подойдя к огромным воротам «ангара», я изо всех сил налегаю на левую створку. К счастью, она подается, и я оказываюсь снаружи. Тотчас же я понимаю, откуда шел тот непонятный свист.

Передо мной насколько хватает глаз раскинулось огромное белое пространство. Именно что белое. Занесенное снегом, который я также раньше видела лишь на картинках. Ветер со свистом вздымает мелкие крупицы снега (кажется, это называется метелью) и носит его вокруг меня. Наверное, здесь еще стоит жуткий холод, как описывалось в книгах, но я его не ощущаю. Мое тело, изделие подземных ученых, устроено таким образом, чтобы оставаться нечувствительным ко многому. Запрокинув назад голову, я с трудом различаю сквозь метель настоящее, не противно-голубое небо. Оно нависает надо мной свинцово-серой тяжелой громадой, словно готовясь рухнуть вниз. Ну пусть хотя бы так, а не как внизу.

Решившись и глубоко вдохнув воздух вместе с парой снежинок, я двигаюсь по утоптанному снегу вперед, по-прежнему сжимая в руке пистолет (надеюсь, он не выйдет из строя при здешних температурах!). Вскоре плотная белая стена окутывает меня со всех сторон, как бы отрезая от остального мира и, оглянувшись назад, я уже не вижу «ангара», из которого вышла. Но я продолжаю двигаться вперед и вперед, своим дыханием, теплом своего тела будто бы прокладывая коридор посреди метели. И таинственным образом страшный ветер вокруг меня стихает, снежинки летают все реже и медленнее, и я теперь уже отчетливо вижу, что небо надо мной — не что иное как огромные косматые облака, покрытые коркой льда. Каким образом они умудряются висеть в воздухе — непонятно, но эти махины к тому же медленно, но верно ползут по небу, временами открывая на несколько мгновений ярко бьющее в глаза Солнце.

Солнце. Самое настоящее, живое.

Внезапно откуда-то сбоку доносится шум крыльев, и у моих ног с уханьем опускается большая полярная сова. Я несмело вытягиваю вперед руку, и птица тут же вспархивает на нее, глядя в мои глаза своими, большими и умными (насколько умные глаза могут вообще быть у неразумных существ).

— Ты прилетела ко мне? — зачем-то спрашиваю я.

Едва не задев меня крылом по лицу, сова взлетает, и в ее ухании мне чудится голос, произносящий: «Следуй за голубой звездой». Отлично, а как я смогу разглядеть на небе эту голубую звезду, если и неба-то толком не видно? И потом, разве для этого не нужно хотя бы дождаться ночи? Все же я решаюсь идти в ту сторону, куда улетела сова, потому как других подсказок у меня попросту нет. Но все-таки, кто подослал эту птицу, если подослал вообще? Обещая самой себе ничему не удивляться в новом мире, я невольно начинаю поражаться таким вещам.

Сова быстро скрывается в снежной дали, и я, жалея, что в подземной лаборатории мне не приделали крыльев, бегу в том же направлении. И вокруг меня — никого. Я одна в этой бескрайней ледяной пустыне.

Но вот безмятежное безмолвие вокруг меня прерывает какой-то странный шум, явно не похожий на свист ветра. Этот шум, более всего напоминающий гул механического двигателя, звучит пока что издалека, и я испуганно оглядываюсь назад: уж не нацисты ли из Гауптштадта меня нагоняют? Но нет, вскоре мне удается разобрать, что шум доносится спереди, с той стороны, в которую я направляюсь. Я замираю в напряженном ожидании, вскидываю руку с пистолетом. Прятаться на этой бескрайней равнине негде, остается лишь надеяться, что мне удастся справиться с неизвестным противником. И вот на заснеженном горизонте показываются несколько темных точек. Внутри у меня все так и обрывается от страха. Вскоре, приглядевшись внимательней, я различаю довольно странного вида мобили с полозьями вместо колес, легко мчащие по снегу, и восседающих в них людей, укутанных в обрывки теплой одежды. Едущий впереди всех вздымает кверху какую-то странную палку и издает протяжный гортанный вопль, что разносится по равнине, перекрывая все остальные звуки.

С ужасом я понимаю, что стрелять по столь быстро движущимся мишеням бесполезно, да и вооружены они все штуковинами явно посильнее, чем мой пистолетик. Поэтому остается лишь один выход — бежать. Бежать как можно скорее. Разворачиваюсь и мчусь со всех ног прочь. Неважно куда, главное — не попасться этим страшным людям в лапы. Сердце отстукивает бешеный ритм, а ноги сами собой несут меня вперед, в неизведанную и бесконечную заснеженную даль, на горизонте которой не появляется ни намека на какое-нибудь укрытие.

Внезапно я представляю, как выгляжу со стороны, и от резких угловатых, словно набросанных карандашом движений мне становится смешно. Воздух с бульканьем вырывается из легких, вибрируя на связках, и в боку тут же начинает колоть. Нет, смеяться нельзя. Так я могу и не убежать…

Преследователи на своих страшных машинах все ближе. Уже отчетливо слышу их крики на каком-то незнакомом языке, а мельком оглянувшись, вижу разгоряченное красное лицо главаря, его ощеренные в страшной ухмылке кривые зубы прыгают над спутанной бородой. «Мясо, мясо!» — различает мое внезапно настроившееся на чужую речь ухо, и теперь уже я не сомневаюсь, что эти люди гонятся именно за мной.

Похоже, возможности созданного нацистскими учеными тела и вправду не безграничны, так как я чувствую усталость и понимаю, что дальше бежать уже не смогу. Но напрягаюсь из последних сил, надеясь увидеть впереди хоть небольшой холмик, хоть подобие человеческого жилища. Бесполезно. Вокруг лишь бескрайняя снежная равнина и ничего больше.

В отчаянии я останавливаюсь, разворачиваюсь и вскидываю руку с пистолетом. Может, удастся хоть подстрелить главаря и остальные растеряются… В ту же секунду резкий толчок в грудь сбивает меня с ног, швыряет оземь, и ладонь помимо воли расстается с рукоятью оружия. Внутри жжет что-то непонятное, а по коже растекается липкая и теплая жижа.

«Кровь… Неужели… Меня ранили?..»

Молочно-белого оттенка хлопья, скрывающие небо надо мной, внезапно затягиваются красной пеленой. Краем ускользающего сознания я чувствую, как меня волокут за ногу, грузят в кузов снежного мобиля. Надо мной сквозь пелену тумана мелькают страшные, покрытые шрамами и уродливыми волдырями лица. Потом все звуки перекрывает шум мотора и, глядя в мерно покачивающееся сверху небо, я окончательно проваливаюсь в забытье…

* * *

Сквозь черную непроглядную пелену тумана перед глазами я все же различаю что-то белое, невесомое и покрытое перьями. Та самая сова… Только теперь я откуда-то знаю ее название — харфанг. Птица кружит перед моим взором, то появляясь, то исчезая, ее глаза горят в темноте словно два куска янтаря, а в мои уши с тихим шелестом врываются слова:

«Следуй за голубой звездой…»

«Исполни свое предназначение, Алиса…»

В промежутках между этими видениями надо мной мелькает закопченный и покрытый плесенью потолок и страшное лицо одного из людей на «снегоходах», что тащит меня уже по проходу в этом помещении. Затем резкий удар о твердый бетонный пол, противный скрежет двери — и я наконец прихожу в себя и, приподнявшись на локтях, осматриваюсь. Вокруг меня стены довольно тесной и низкой комнаты, похожей на тюремную камеру, с потолка которой капает вода, а в углах со зловещим писком копошатся гигантские крысы. В очередной раз радуясь тому, что создатели наделили меня способностью отменно видеть в темноте, я поднимаюсь на ноги и внимательно оглядываю мое невольное место заточения. Убедившись в том, что сбежать отсюда кроме как через дверь невозможно, прислоняюсь к стене и разглядываю то место на теле, куда попал заряд из странной палки главаря «снегоходчиков». Удивительно, но и здесь способности моего тела оказались за гранью всех известных мне законов: хоть платье, в котором я бежала из Гауптштадта, и порвано, от раны в груди не осталось и следа: кожа ровная, без единого шрама, лишь засохшая на ней кровь напоминает о том, что в меня действительно стреляли.

Однако расслабляться еще рано, надо думать, как выбраться отсюда. Вряд ли эти люди привезли меня сюда с добрыми намерениями. Но, не успеваю я даже подумать над планом спасения, как в коридоре раздаются шаги, а секунду спустя в замке моей камеры гремит ключ. План возникает в один миг, и, вжавшись в стену возле самой двери, я замираю. Дверь открывается, и в проеме со связкой ключей в одной руке и довольно жуткого вида плеткой в другой появляется один из тех парней, что привезли меня сюда. На нем длинная, перевязанная веревкой на поясе куртка из кожи (которая у древних народов Севера, как я внезапно вспоминаю, называлась «паркой») и высокие меховые сапоги. Хриплое дыхание, вырываясь из-под большого уродливого носа, превращается в облачко пара. Мужчина, не увидев меня в камере, начинает испуганно озираться, и в этот момент я, взлетев вверх по стене, со всей силы бью его обеими ногами в грудь. Ударившись о дверной косяк, он медленно сползает на пол и затихает. Я наклоняюсь над ним: похоже, жив, но без сознания. Тем лучше. Брать на себя грех убийством я пока не готова (похоже, слова, вычитанные в «Библии», еще не выветрились из моей головы).

Подобрав на всякий случай выпавшие из рук страшного человека ключи и плетку, я осторожно пробираюсь вперед по коридору, освещенному едва чадящими под потолком керосиновыми лампами. За углом слышатся голоса, и я двигаюсь как можно тише. По правую сторону от меня дверной проем, за которым виднеются подвешенные за ноги к потолку и страшно изуродованные человеческие тела. Едва не вывернувшись наизнанку от отвращения, поскорее прохожу мимо. Впереди та самая дверь, из-за которой слышны голоса. Точнее, это уже просто неразборчивые звуки, напоминающие скорее звериный рык. Осторожно подкравшись совсем близко и выглянув из-за косяка, я вижу посреди комнаты длинный стол, за которым, с громким чавканьем обгладывая что-то подозрительно напоминающее человеческие конечности, сидят люди, что гнались за мной.

— Сла-адкое мясцо, — доносится довольное урчание одного из них. — Да только у той малышки, должно быть, ишшо слаще...

— Так где она, малышка-то? — раздается в ответ другой голос, басистый и хриплый, и я вся так и вздрагиваю.

— Рорк за ней пошел, — слышится еще один голос. — Да что-то долго его уже нет…

— Так пойди проверь! Что он, заблудился, что ли, по дороге? А то мне уже не терпится ее потискать. Такая молодая, теплая, нежная… — И произносящий эти слова издает утробный рык и с хлюпаньем облизывает губы.

Видя, что один из «людоедов» поднимается из-за стола, я понимаю, что дело плохо, и со всей скоростью, на которую способна, пролетаю мимо двери. За спиной встревоженные крики: «Что это было?», «Девчонка, я ее видел!» Со всех ног мчусь по коридору, отчаянно надеясь, что выход близко. К счастью, так оно и случается. Пролетев сквозь широкие двустворчатые двери, я оказываюсь на воздухе. Отсюда видно, что логово «людоедов» находится в «ангаре», подобном тому, через который я попала на поверхность, только гораздо меньших размеров. Вокруг него выстроились цепочкой «снегоходы». Недолго думая я прыгаю в один из них и застываю в недоумении. Что дальше? Как его заводить? К такому повороту событий я явно не была готова.

Видя, как из дверей «ангара» выбегает один из «людоедов», я вспоминаю о треххвостой плетке в моей руке и со всей силы кидаю ее в преследователя. Сработало — запутавшись в плетке, он растягивается на снегу, а я тут же вспоминаю про отобранную у Рорка связку ключей. Среди них оказывается один, маленький и идеально подходящий под прорезь на приборной панели «снегохода». Только теперь вспомнив, что старые дизельные мобили заводили с помощью ключей, вставляю короткий металлический язычок в прорезь, до упора поворачиваю. Приятный рокот заведенного двигателя — и я, рванув на себя рукоятку, по чистой случайности оказавшуюся акселератором, срываюсь с места и мчусь по ледяной равнине прочь от страшного логова. Высыпавшие толпой из «ангара» «людоеды» кричат мне вслед, машут руками, но я лишь поддаю газу и врезаюсь в стену метели. Управлять снежным мобилем оказывается довольно просто, нужно лишь тянуть за рукоятку да вовремя крутить рулем вправо-влево. Свежий ветер бьет мне в лицо и в грудь, и от этого становится как-то весело, дух захватывает, совсем как в старых книгах.

Услышав за спиной крики и рев двигателей, оборачиваюсь и с ужасом вижу, как «людоеды» мчатся на «снегоходах», гонясь за мной. Но теперь у меня есть преимущество в виде мощного мотора. Еще сильнее тяну на себя рукоятку газа, и мобиль летит вперед на всех оборотах. Сзади раздаются выстрелы, заряды из палки главаря взрывают снег по обе стороны моей машины, с лязгом ударяют по ее корпусу и едва не задевают меня. Но теперь-то, после того прямого попадания в грудь, мне никакое ранение уже не страшно.

Напрягая зрение и изо всех сил вглядываясь вдаль сквозь снежную пелену, я внезапно вижу впереди многокилометровую пропасть с крутыми склонами, разверзшуюся в земле прямо поперек моего пути. Такую не перелететь даже со всеми моими способностями и на высшей скорости «снегохода». Но попробовать все-таки придется. Второй раз попадаться в лапы «людоедов» я совсем не намерена.

Не сбавляя скорости, я нажимаю синюю кнопку с надписью «Турбо» на приборной панели рядом с рукояткой газа. Мне кажется, будто сам воздух взялся раздавить меня: уши закладывает так, что не слышно ничего кроме воя ветра, мое тело изо всех сил вдавливает в спинку сиденья, чудом не выбрасывая за борт, а пейзаж вокруг превращается в сплошную серо-белую массу. Очевидно, теперь «снегоход» несется в «Турбо»-режиме, на пределе своих возможностей, едва не взрываясь.

У самого края пропасти видна небольшая возвышенность, словно бы специально сделанная для разгона. Направляю машину прямо на нее, и она подлетает высоко в воздух, оставляя землю позади. Я рассекаю грудью воздушную стену, и все внутри по-настоящему обмирает. Впрочем, полет ввысь быстро сменяется падением и, не долетев буквально нескольких десятков метров до противоположного края пропасти, «снегоход» резко ухает вниз.

«Это конец, — понимаю я. — Прощай, Ева-Алиса, твоя жизнь в этом странном мире закончилась, так толком и не успев начаться». Но все-таки какой-то внутренний комок сил заставляет меня собраться и, оттолкнувшись ногами от сиденья, со всей возможной скоростью прыгнуть вперед. Еще один недолгий, но не вполне приятный полет — и я повисаю на отвесной стене пропасти, вцепившись ногтями в мелкие трещины на ней. «Снегоход» же продолжает свое падение в пропасть, скрываясь из вида где-то на большой глубине. С трудом подтягиваюсь и, едва не выворачивая пальцы, поднимаюсь наверх. Это не «небоскребы» Гауптштадта, здесь карабкаться по-настоящему сложно.

Но вот, перевалив свое тело через край обрыва и отдышавшись, я оглядываюсь назад, на другую сторону. Преследователи, оставив машины и рассыпавшись по краю пропасти, что-то кричат и стреляют в мою сторону. Но заряды не долетают: слишком большое расстояние. Усмехнувшись и издевательски помахав им рукой, я иду прочь от разлома. Похоже, не все еще потеряно, и некая странная сила, выручавшая меня все это время, не подвела и сейчас. А значит, вперед, Ева-Алиса, к новым познаниям этого мира!

Солнце, ранее проглядывавшее в небольших интервалах между прохождением странных облаков, теперь скрывается окончательно; темнеет, и впереди становятся видны огни какого-то поселения.

Холодный северный ветер, злючий басурманин, сорвал ставню с окна и застучал ею по стене, завывая протяжно, словно вервольф. Пришлось Невиллу вставать, скрипя зубами, приколачивать поперек ставни еще одну доску. Эдак-то скоро совсем гвозди кончатся, придется на базар ехать раньше времени. А бабушке простывать никак нельзя, и так здоровья не осталось. Помрет она — кто будет Невиллу сказки на ночь рассказывать, о царях да о принцессах разных древних? Под ее сказки ему каждый раз крепче засыпалось. Иной раз и Седрика, прости Господи, после этого не видал.

Бабушка ворочалась под толстым одеялом, стонала во сне, всхрапывала. Успокоив ее, Невилл и сам лег. Придется-таки ехать завтра на базар. Керосину вон почти не осталось, а уж про метан и говорить нечего. Кое-как перебивались, сжигая посреди комнаты в горелке остатки спирта, занятого у соседей. Да только ветер, паскуда, все равно не щадил, задувая в щели меж досок стен и гуляя внутри ледяной змеюкой. Перестроить бы домик, да где ж на то шкурки взять?

С тех пор как померла мамка, а отец свихнулся и ушел «за голубой звездой, что счастие приносит», остался Невилл вдвоем с бабушкой. Ходили они каждый день по дворам людей побогаче — бабушка мела от снега дорожки, сам Невилл сбивал с крыш сосульки. Платили немного, но на жизнь хватало. Все пытался Невилл записаться в отряд стражников, что охраняли селение от вервольфов с тигрокрысами. Платили там столько, что жить можно было припеваючи. Да не взяли его — молод, мол, слишком. Чушь собачья, Невиллу уже скоро шестнадцать должно было стукнуть, а в этих годах немало стражников встречалось. Все дело, видать, было в том, что не любил староста «чумазых», говоря, что больно уж страшно во тьме их глаза сверкают. Да и нацисты если вдруг нагрянут, хлопот с ними не оберешься.

Бабушка в детстве часто рассказывала Невиллу сказку о том, откуда в их роду пошла такая кожа. Мол, давным-давно, когда солнце еще светило полдня подряд, на остальные полдня прячась, жили на белом свете люди, черные как сама тьма. И вот пошли они к озеру священному и стали купаться в нем, и отмылась их кожа, стала белой, что первый весенний снег. Да только не все вымыться успели, вода в озере от тел людских почернела так, что уж больше не очищала. И пришли к озеру последние люди из дальних земель, и омыли в нем только ладони со ступнями. От этих людей и пошел их род. Соседские мальчишки, дразня Невилла, впрочем, сказывали другую легенду. Мол, сотню лет назад разгневался на людей бог Вотан и ударил с неба яркой зарей. И те, на кого гневался он больше всего, от этой зари и почернели, что сажа. Да только не верил Невилл этим сказкам. Если уж боги гневаются, то на всех сразу, тут правых и виноватых нету. Все это знают.

Наконец заснул Невилл. И, только погрузился он во тьму тягучую, как нате, пожалуйста, вылезает из нее Седрик своей персоной. Волосы синие, что у мутантов, торчат во все стороны, глазищи в темноте так злобой и сверкают.

— Фух ты, — выдыхает Невилл, крестясь. — Я уж думал, ты ко мне больше не явишься.

— И это очень плохо, — отвечает Седрик. — Если вы не желаете видеться со мной и все равно вызываете в сознании мой образ, то это, милейший, говорит о вашем интеллекте отнюдь не с лучшей стороны. Чего желаете?

— Так это… Ты же сам ко мне пришел… — теряется Невилл.

— М-да. О ваших умственных способностях действительно впору слагать легенды.

Он вдруг начинает корячиться и бросать на Невилла взгляды уже не страшные, а проникновенные и предостерегающие.

— Тебя ждет беда, братец, — произносит наконец он. — Большая беда. Она явится в деревню с юга и приведет за собой еще кучу других бед. Беги, пока не поздно.

— Как же можно? — удивляется Невилл. — Я бабушку одну не оставлю.

— Иного от вашего недалекого ума и ждать было нечего, — усмехается вдруг Седрик, вновь становясь злобным. — Желаю удачного прозябания среди плесени собственной недальновидности.

И он вдруг наскакивает на родного брата, что-то неразборчиво бубня при этом, что-то вроде: «Ей-ей». Проснувшись в холодном поту, Невилл понял, что это, должно быть, ветер за окном стонет. А может быть, бабушка во сне.

* * *

Назавтра отправился-таки Невилл на базар. Заправил дряхленькие сани незамерзайкой, которой на донышке канистры совсем немного осталось, прицепил прицеп и двинулся в путь. Ехать, по счастью, было недалеко — перевалить одну горку, вот тебе и базар будет.

Народу по случаю выходного дня на базаре было много, все толкались у прилавков, высматривая кто новые детали на снегоход, кто топливо, а кто и пожрать чего-нибудь. Впрочем, последних было меньше, потому как настоящая, незараженная пища стоила безумно дорого, и то, нельзя было поручиться, что после нее не вырастет у тебя хвост или третья рука. Хочешь выжить — добывай себе еду сам, доставай счетчик Гейгера да проверяй ее. Законы нынче такие.

На пять шкурок прикупил Невилл литр керосина да два спирту, а еще гвоздей набор. Можно было б и домой уже ехать, да отчего-то задержался он на базаре, решил еще чего-нить приглядеть, так, на будущее. И случайно ль, нет, забрел в ряды с развлечениями. Их нынче было совсем мало и появлялись они на базаре редко, оттого люди каждый раз сбегались со всех краев на это поглазеть. Что и говорить, толпы в рядах всегда были огроменные.

Невилл толкался там больше для виду и поглядеть, как другие веселятся: шкурок у него на развлечения все равно не было. Да и было там все то же самое: фокусник, карусель, наперстки, кукольный театр (возле него Невилл не задерживался, это уж совсем для маленьких), дрессированные лемминги… В самом конце площади, впрочем, была диковинка, возле которой больше всего народу собралось. Там в землю врыли обледенелый шест вышиной метров пять, и на самом его верху был привязан цветастый флажок, что на холодном ветру уже насквозь промок и свисал с шеста грязной тряпкой.

— Судари и сударыни, подходите, небывалый аттракцион! — выкрикивал зазывала, вертлявый человечек с редкими усишками. — Тому, кто залезет на самый верх шеста и снимет оттуда флажок, достанется приз! Подходите, не стесняйтесь, пробуйте! Стоимость участия всего одна шкурка!

Но народ желанием пробовать что-то не горел. Невилл заметил двух молодых парней, на вид вроде бы ловких и крепких, у которых все ладони были содраны в кровь, и они все время дули на руки, словно пытаясь их согреть. Еще бы, шутка ли — на такую-то верхотуру да еще и по ледяной корке карабкаться! Остальной народ топтался на месте, шушукался, подбадривал друг друга толчками в бок, но лезть на шест явно не желал.

— Господа, торопитесь! — видя, что никто не хочет пробовать, возвысил тоненький голос усатый. — Аттракцион через полчаса закрывается! У вас еще есть шанс!..

— А ну давайте я попробую, — раздался вдруг в толпе звонкий голос, и все с изумлением обернулись на девчонку, что это сказала. Была она совсем еще молодой, едва ли старше Невилла. Кожа белее самого снега, глаза чисто-голубого цвета, что талые сосульки в погожий день. Никогда еще Невилл не видел раньше такой писаной красавицы. Будто прямиком из сказки явилась.

— Ого, юная леди! А вы уверены? — ехидно усмехнулся зазывала. — Люди гораздо крепче вас и то не долезали!

— Ничего, мне с детства нравилось преодолевать трудности, — вполне серьезно ответила девочка и скинула короткую меховую парку на руки стоявшему рядом пацаненку. Под ней у нее оказалось платьице довольно странного покроя, вроде бы не местного.

Вручив усатому шкурку и разминая на ходу пальцы, она подошла к шесту, окинула его взглядом, словно примериваясь, и вдруг, резко подскочив, ухватилась за ледяную поверхность ногами и руками и легко, почти не напрягаясь, полезла вверх. Внизу сразу настала мертвая тишина: все затаив дыхание смотрели только на девчонку. Смотрел и Невилл, разинув от изумления рот. Этакое чудо он в своей жизни видел впервые. Даже в цирке акробаты такого не умели вытворять.

У девчонки словно бы на пальцах были крючки, которыми она цеплялась за малейшие шероховатости льда. Впрочем, видно было, что карабканье ей давалось с трудом: она напряженно кряхтела, и лицо налилось кровью. Однако таким макаром она преодолела уже метра три и подбиралась к самой вершине. Тут народ как будто очнулся, стал подбадривать отчаянную громкими криками. Кричал со всеми вместе и Невилл, думая лишь об одном: хоть бы не сорвалась, хоть бы долезла… Переживал он почему-то так, словно сам туда карабкался.

Вот девчонка, видно было, что из последних сил, преодолела заветные дюймы и, вытянув вверх руку, сорвала наконец-то флажок с шеста. Под восторженные крики толпы соскользнула вниз и с довольной, но вымученной улыбкой повернулась к хозяину аттракциона. Тот улыбался ей в ответ, но как-то смущенно, словно бы не верил в то, что увидел, и не хотел ей отдавать приз.

— Как вас зовут, смелая леди? — вымолвил наконец он.

— Алиса, — бросила та.

— Поприветствуем Алису, нашу победительницу! — Он задрал руку девочки вверх, и все кругом захлопали. Алиса смотрела на людей, улыбалась им и кланялась, даже присела, как делали всякие воспитанные барышни. Невилл в очередной раз подивился: и откуда только такие ангелы берутся?

— Вранье! Вас хотят надуть! — раздался вдруг громкий голос, и из толпы выступил здоровяк с черной повязкой поперек глаза. — Не верьте этому шарлатану, он подкупил эту девчонку! В нее сам дьявол вселился, это я вам точно говорю!

Все тут же притихли, изумленно глядя на одноглазого. Один лишь Невилл по-прежнему смотрел на Алису и заметил, как та нервно переступила с ноги на ногу.

— Я был на прошлой неделе на базаре в Каулаке и видел там эту парочку! — продолжал кричать здоровяк. — И точно так же эта девчонка без проблем влезла на шест! Да вы посмотрите на нее, она даже не устала нисколько! Я вам говорю, это исчадие ада! Должно быть, сам этот аттракционист ее такой специально сделал!

— Да зачем ему это надо? — непонимающе выкрикнул кто-то из толпы.

— Чтобы завлекать народ, конечно же! — не смутившись ответил одноглазый. — Чтобы такие болваны, как мы, поверили, что тоже сможем туда залезть! Я тоже поначалу поверил. — Он вдруг показал всем вокруг свои перебинтованные руки. — И вот, посмотрите теперь!

— Он правду говорит! — крикнула из толпы какая-то женщина. — Его имя Кривой Хью, и более честного человека во всем Каулаке я еще не встречала!

Снова толпа зашумела, только теперь уже гневно. И разом двинулась вперед, намереваясь проучить нечестного аттракционщика. Двинулся и Невилл, да только совсем с другой целью. Уж больно страшно ему стало за Алису. Такая красота, такая невинность, а пропадет ни за грош. И, рванувшись быстрее всех вперед, он схватил девочку за руку, которая оказалась на удивление теплой. Еще ни у кого Невилл прежде не встречал таких теплых рук. Что и говорить — неземное создание.

— Бежим отсюда, — шепнул он Алисе и в суматохе стал проталкиваться с нею к выходу с площади. Она шла за ним покорно, не вырываясь, ничего даже не спрашивая. Должно быть, понимала, что этот парень ей и вправду вреда не причинит.

На площади меж тем раздались тревожные сирены и показались несколько стражников с виброхлыстами. Невилл поежился, вспомнив, как однажды случайно угодил под удар одной такой плетки. Целую неделю потом спина болела. Поэтому он скорей потащил Алису в сторону от толпы, за удачно оказавшийся рядом цирковой шатер. Оттуда перебежками они наконец-то выбрались к самому выходу из рынка, где Невилл оставил свой снегоход. Новую знакомую он посадил в прицеп, завел драндулет да газанул на всей скорости к дому. Надо ж было где-то Алису от гнева людского укрыть.

Девочка всю дорогу сидела, с любопытством озираясь вокруг, и даже не спрашивала, куда и зачем они едут. Удивительное все-таки создание! Невилл порасспросил ее как следует и узнал, что хозяин того балагана действительно нанял ее помогать ему, узнав про ее необыкновенную силу. Правда, откуда эта сила в ней взялась, Невилл так и не смекнул. Она про свое прошлое говорила как-то туманно, не рассказывая толком, откуда пришла. «Оно и понятно, — подумал Невилл. — Сейчас время такое, что никому доверять нельзя. Я б ей тоже не поверил, если б она таким ангелом не была».

Алиса вдруг внимательно оглядела его с головы до ног и как-то осторожно спросила:

— А ты ведь мутант, да?

— Господь с тобой! — сплюнул через плечо Невилл. — Нельзя такие вещи вслух говорить! И с чего ты вообще взяла?..

— Тогда почему кожа у тебя такого… странного цвета? — спросила она и осторожно дотронулась до щеки парня, отчего тот весь так и вздрогнул. — Я думала, это последствия радиации…

— Глупышка, — не сдержавшись, прыснул он. — Я таким родился, и вся моя семья еще с сотворения мира такой была. Ты что, негров ни разу не видала?

Она удивленно покачала головой. Вот те раз! И правда, не от мира она сего. Ну значит, Невиллу еще предстояло стать ей верным учителем и провожатым.

* * *

Бабушка, разумеется, заругалась, увидев в доме незнакомую белую да еще и, судя по всему, богатенькую девчонку, но Невилл уверил ее, что Алиса останется у них только на одну ночь, потому как ей и правда некуда идти. «Завтра что-нибудь придумаем, а, может быть, бабуля об этом уж и забудет», — добавил он про себя. Бабушка поворчала еще для виду, да и успокоилась, тем более что внук привез с базара травяные леденцы, ее любимые. Посасывая их, она особенно крепко засыпала по вечерам.

Внезапной гостье Невилл отвел местечко в сарае, ибо больше класть ее было некуда. Постелил соломки помягче, притащил с чердака старое и пыльное, но зато теплое одеяло. Все это время Алиса наблюдала за ним с интересом.

— Ты извини, но я не могу у тебя остаться, — произнесла вдруг она. — Мне нужно идти.

— Оставайся, мне не жалко, — улыбнулся он. — Куда ты пойдешь в такой мороз?

— Я совсем не мерзну, — возразила она и, помолчав, добавила: — Мне нужно идти к голубой звезде.

Вот те раз! Невилл так и застыл, едва не выронив из рук тюк соломы. Теперь понятно, почему она вся такая «неземная»!

— Нету никакой голубой звезды, — сказал он. — Это все выдумки, детские сказки. Люди уходят ее искать, а потом… умом трогаются, — добавил он, с содроганием вспомнив отца.

Алиса же в ответ улыбалась:

— Нет, она действительно существует. Мне об этом говорили мои видения, а они никогда не лгут.

Невилл на это только плечами пожал. Ну что тут будешь делать, когда человек вбил себе в голову невесть что и не хочет тебя слушать! Решил про себя, пусть отправляется, коли ей это надо. Только вот выставить ее из дома просто так он тоже не мог.

— Останься хоть на одну ночь, — попросил он. — Сейчас на улице опасно, там стражники шныряют, ищут наверняка тебя из-за того балагана. У нас такие люди, обманщиков не любят.

Алиса помолчала, видать, раздумывая, и кивнула.

Этой ночью Невилл спал сладко, без снов. Должно быть, даже Седрик забоялся такого ангела в доме и не явился.

На другое утро Невилл проснулся рано и стал думать, как тяжело будет ему расставаться со своей гостьей. Хоть и странная она во всех смыслах и к тому же белая, но нравилась ему неимоверно и хотелось, чтоб побыла у него еще хоть чуточку. С мыслью уговорить ее он направился в сарай, да так и застыл на пороге. Алиса еще спала, вытянувшись на соломе, и одеяло, свернутое комком, валялось в стороне. На бледных прежде щечках девочки играл румянец, ресницы чуть подрагивали, а тонкие губы растягивались в мечтательной улыбке. Невилл и залюбовался на нее — глаз было не оторвать. Внезапно ощутил он нутром некий странный холодок, что поднимался от самого низу. Прежде такое он ощущал только раз, когда в одном из богатых домов засмотрелся на бесстыдно оголенные ноги черной служанки, что, нагнувшись, мыла пол.

«Господи, неужели?! Да быть такого не может! — тут же одернул он сам себя. — Чтобы к такой что-то чувствовать! Она ж сама доброта, сама невинность! И потом, чтобы ниггер — и к белой? Невозможно».

Однако ж странное чувство все не покидало паренька, и потому он отправился в гараж. Всегда, когда нужно было отвлечься, Невилл перебирал движок снегохода или просто делал что-нибудь руками.

Но, едва он принялся за дело, как снаружи раздался громкий и страшный вой сирены. Выскочив из гаража, Невилл обомлел: в свинцово-сером, подернутом снежной мглой небе неспешно плыл сверкающий голубизной электрожабль. А на борту его, что самое ужасное, красовалась выведенная черным страшная нацистская каракатица или, проще говоря, свастика.

— Всем жителям деревни собраться на главной площади! — гремел изнутри усиленный громкоговорителем голос. — При малейшей попытке к побегу расстреливаем на месте!

Кинувшись в дом, Невилл кое-как успокоил плачущую бабушку. Нацисты в окрестных селениях появлялись нечасто и, как правило, старостам удавалось откупиться от них. Если же выкупа им казалось мало, то они «для порядка» расстреливали парочку «неполноценных» или же забирали к себе нескольких младенцев. Но сейчас вроде бы в деревне с продуктами все было в порядке, и оставалось только надеяться, что эти твари окажутся сговорчивыми. Главное одно — не бежать ни в коем случае. Стрелять действительно начнут.

Пробегая мимо сарая, Невилл увидел выглядывавшую из-за двери Алису. Она смотрелась по-настоящему напуганной.

— Невилл, я должна бежать! — в отчаянии прошептала она. — Они ведь пришли сюда за мной!

— Успокойся, — быстро сказал он. — Сиди тихо и не высовывайся. Может, пронесет.

Видя, что девочка по-прежнему смотрит наружу со страхом, он силой захлопнул дверь сарая и бросился на главную площадь (бабушку с собой, разумеется, брать не стал, она и так еле ходила). Электрожабль как раз опускался туда, пришвартовываясь. Собравшийся на площади народ тихонько переговаривался, многие дрожали от страха. Только теперь Невилл заметил, что в руке у него все это время был гаечный ключ, которым он копался в моторе.

Вот люк стальной махины открылся, и по трапу оттуда спустились несколько людей в форменных полушубках, вооруженных как простыми автоматами, так и гаусс-винтовками — оружием пострашнее. Все разговоры на площади мигом стихли. Не отрывая глаз, Невилл наблюдал за высоким, напоминавшим мертвеца офицером с костлявым лицом, который резко вышел вперед и остановился напротив дрожавших жителей селения. Кинувшегося было к нему старосту он резким взмахом руки отослал назад.

— Мы разыскиваем опасную преступницу, — зычным, безо всякого рупора слышным по всей деревне голосом произнес он. Затем, к ужасу Невилла, достал из-под кителя огромный лист бумаги, развернул. На нем оказалась довольно крупного размера фотография Алисы.

— Ева-Алиса Штайвиц, — продолжил нацист. — На вид четырнадцати лет. Всем, кто располагает какой-либо информацией о ней, немедленно сообщить мне.

Теперь над площадью стояла уже мертвая тишина. Невилл вдруг вспомнил свой жуткий сон, аккурат перед появлением Алисы в деревне. Предупреждал же его Седрик, что ждать беды! Эх, а теперь…

Офицер обвел взглядом селян, пристально всматриваясь каждому в лицо, будто бы надеялся там прочесть правду. Невилл сам смело взглянул этому упырю в глаза, чтобы показать, что скрывать ему нечего.

— Я знаю, эта мерзавка точно прячется в вашей деревне, — сухо и с расстановкой произнес офицер. — Ну что ж, раз вы молчите, будем действовать по-другому. — Он возвысил голос: — Если сейчас же Ева-Алиса не выйдет сюда, мы будем расстреливать каждого второго жителя этой деревни! Для женщин, стариков и детей поблажек не будет!

Невилл почувствовал, как его колени медленно подгибаются. Бежать надо было тогда, как и говорил Седрик!.. Тут его словно осенило. Если сон его тогда был вещим, быть может, и видения Алисы, о которых она говорила, действительно не лгали?..

Поскольку ответом нацистскому офицеру была по-прежнему тишина, он обернулся к одному из своих солдат, что-то отрывисто приказал. Тот навел винтовку на испуганно сбившихся в кучу жителей, поводил стволом, словно выбирая цель, а затем, остановив его на дочери главного стражника Марте, что уже седьмой месяц была брюхата, плотоядно улыбнулся и выстрелил ей в живот. Захлебнувшись криком, девушка повалилась ничком, и кровь ее вместе с внутренностями неродившегося малыша забрызгала площадь. Упав на колени, народ зашелся визгом, моля о пощаде. Так же хладнокровно солдат вновь поднял винтовку…

— Остановитесь! Не стреляйте, прошу вас! Я здесь!

Невилл уже знал по голосу, кто это, но все остальные с изумлением повернули головы. Задыхаясь, Алиса бежала через площадь в одном лишь легком платьице. Змеиные губы офицера тронуло нечто похожее на улыбку, и он что-то приказал двум своим солдатам, указывая на девочку. Те мигом встали по обе стороны от нее, и один из них с размаху двинул Алису прикладом по спине, отчего та со стоном упала на колени.

— Алиса!.. Нет!..

Невиллу показалось, это кто-то другой крикнул, а не он. Забыв обо всем, он бросился к солдатам, но не добежал. Староста, кинувшись ему в ноги, сбил на землю и крепко обхватил, приговаривая: «Не надо, мой мальчик, не надо, успокойся». Ишь ты какой, никогда ниггеров не любил, а тут, видите ли, пожалел, что подстрелить его могут! Нацистский офицер меж тем смотрел на мальчика взглядом, в котором скользил какой-то странный интерес.

— Значит, любишь черное, детка? — не поворачивая головы, одними губами прошипел он Алисе. — Сейчас мы это проверим.

И, вновь обратившись к своим людям, скомандовал:

— Заберите и этого пацана тоже!

Староста, выпустив Невилла, тут же отскочил назад. С трудом поднявшись на колени, мальчик увидел высокого и страшно худого нациста, судя по фуражке, тоже офицера, который вальяжно, вразвалочку подходил к нему. Лицо его, насколько Невилл мог судить о белых, было довольно красивым, но в карих глазах горел какой-то бешеный огонь. Подняв короткую гибкую палку (которая, кажется, называлась «стек»), он резко ударил ей Невилла по лицу. В глазах у того все подпрыгнуло и перевернулось, а в голове страшно зашумело, и он снова покатился по земле. Перекошенное яростью лицо страшного офицера склонилось прямо над ним, и теперь Невилл уже не сомневался: это маньяк-садист, каких среди матерых нацистов было полным-полно.

— Все равно сдохнешь, выродок черный, — услышал Невилл над собой его громкий ясный голос, и в лицо ему пахнуло отвратительным одеколоном. — Жаль, что твоих предков в свое время не сожгли в Бухенвальде. Ну ничего, мы это исправим.

Многое Невилл мог бы простить даже таким уродам, но эти слова — ни за что. И потому, крепко сжав гаечный ключ, который по-прежнему держал в руке, он со всей силы двинул им по морде нациста. Лязгнув зубами и оросив снег кровью, тот упал и больше не вставал.

— Алиса!.. Беги!.. — что было мочи крикнул Невилл, как только остальные нацисты повернулись к нему. Тут же толпа селян, прежде покорно стоявшая в стороне, ринулась на проклятых палачей, будто бы озверев. Замелькали разноцветные вспышки выстрелов, земля вмиг усеялась упавшими телами. Отползая на четвереньках в сторону, Невилл краем глаза заметил, как главный нацист, вынув из кобуры гаусс-пистолет, целится в него. Только выстрелить он не успел: Алиса, мигом оказавшись рядом, ловким ударом головой (и где только этому научилась?) выбила у него из руки оружие. Затем проделала быстрый и грамотный хук в челюсть, и офицер, зажимая рот рукой, скорчился на земле.

— Алиса, бежим! — Подлетев к ней, Невилл схватил ее за руку, потянул за собой. Она остановилась на секунду, чтобы подобрать валявшийся на земле пистолет, и побежала дальше. Из электрожабля меж тем гурьбой посыпались новые отряды нацистов, вслед беглецам полетели выстрелы, ни один, к счастью, цели не достиг.

— Куда мы бежим? — крикнула Алиса. Невилл лишь рукой махнул: некогда было говорить. А бежали они меж тем в одно укромное местечко, о котором один лишь Невилл и знал. Никакие нацисты их бы там нипочем не нашли.

Местечко располагалось в горном ущелье и представляло собой уютную и теплую пещерку. Невилл в детстве часто любил, нашкодив, прятаться там от родителей или бабушки. Залезешь туда, свернешься клубочком и сидишь себе так, порой даже засыпая. А теперь это убежище оказалось как нельзя кстати.

В темноте пещеры Невилл слышал лишь гулкое биение своего сердца да видел глаза Алисы, горящие словно кошачьи. Снаружи нацисты потопали возле ущелья, покричали что-то по-своему, а потом все стихло — ушли, должно быть, несолоно хлебавши.

Невилл достал фосфорную палочку, осветив ей пещеру, и взглянул на Алису. В зеленоватом свечении ее слегка напуганное личико показалось ему еще более прекрасным. «С такой — хоть на край света», — невольно подумал он. И так ему эта мысль понравилась, что решил он, не откладывая в долгий ящик, так и поступить. Жалко, конечно, бабушку одну оставлять, но что поделаешь! Быть может, хоть Седрик о ней позаботится…

Многого мог ожидать Невилл от своей странной во всех смыслах спутницы. Но явно не той фразы, которую она внезапно выдала:

— А давай отберем снегоход у людоедов!

— Ты чего? — опешил на это Невилл. И пальцем у виска покрутил: — Совсем кукукнулась?

Она рассмеялась — звонко, заливисто. Видать, «кукукнулась» ее насмешило.

А дело было так. Направившись вместе с Алисой на север, к той самой таинственной «голубой звезде», они вскоре оставили позади все жилые селения, и путь их пролегал по длинному, прямому как стрела шоссе, которое каким-то чудом не занесло на несколько метров в вышину снегом. Лед, правда, лежал на нем толстой коркой, и потому идти пешком было весьма проблематично. А кругом — огромная заснеженная равнина без намеков на человеческое жилье. Лишь виднелись вдалеке мрачные скалистые горы, но к ним приближаться было особенно опасно: там могли прятаться хищные звери или, еще того страшнее, людоеды. Временами даже мелькали в той стороне силуэты снегоходов, доносился рев моторов и отголоски диких воплей. В такие моменты у Невилла так и пробегали по коже мурашки.

Одним словом, если вот так продолжать идти вперед, то либо замерзнешь насмерть, либо попадешь к людоедам, либо… еще чего похуже. Поэтому нужно было срочно что-то изобретать. Но на тот вариант, который предложила Алиса, Невилл согласился бы в последнюю очередь.

— А что, все просто, — отсмеявшись, продолжила девочка. — Заманим одного из них в ловушку, скинем его со снегохода, сядем сами и умчим поскорее отсюда.

— Да, звучит заманчиво, — злорадно усмехнулся Невилл. По-умному, это, кажется, называлось «сарказм». — Вот только где мы тут, посреди равнины, ловушку возьмем?

Вот тут Алиса задумалась. Но думала, к удивлению парня, недолго.

— Здесь — да, вряд ли, — сказала она. — А вон там, в ущелье, вполне возможно.

Сердце у Невилла так и упало. Идти прямо к людоедам в лапы ему совсем не хотелось. И в то же время признать перед девчонкой, что струсил, было как-то неловко.

— Ну хорошо. А как действовать будем? — спросил он, внутренне надеясь, что ее план окажется каким-нибудь совсем дурацким.

— Да все очень просто, — ничуть не смущенно ответила девочка. — Я заманю его в ущелье, а ты, когда он будет проезжать мимо, кинешь свой аркан и выбьешь его из сидения.

Аркан у Невилла и правда был первоклассный. Сплетенный из крепчайших вервольфовых жил, он в то же время был легким и удобным в обращении. Швырнешь его — и любой зверь пойман в петлю.

— Ладно, — сдался-таки Невилл. — Ты только это… поосторожнее там будь.

— Обо мне не беспокойся, я этих людоедов уже как облупленных знаю, — подмигнула в ответ Алиса. Врала, поди, но Невилл, как ни странно, успокоился.

Они направились к видневшемуся вдалеке горному ущелью. Людоедов, по счастью, вокруг не наблюдалось. Пока им c Алисой это было как раз на руку, могли спокойно пересечь снежную равнину и укрыться в горах. Там Невилл нашел себе донельзя удобное местечко для засады — плоский каменный выступ прямо над ущельем. Если распластаться на нем как следует и затихнуть, «добыча» ни за что бы не заметила охотника раньше времени. Так Невилл и поступил. Алиса же, чья выдержка и несгибаемость в сочетании с ангельской красотой просто поражала (не иначе как нацисты ее у себя под землей искусственно создали, а потом она от них сбежала), отправилась гулять по равнине, ожидая «добычу». Была она по-прежнему в легком платье, в котором Невилл впервые увидел ее на базаре, и при этом, похоже, ничуть не мерзла. Удивительное создание!

Время шло, а моторы снегоходов все не были слышны. Невилл начал мерзнуть и, чтобы согреться, стал дышать себе под воротник и растирать конечности. Ничего, успокаивал он себя, на охоте часто приходится долго ждать.

Чтобы отвлечься, принялся Невилл думать об Алисе и о своих к ней чувствах. Вспомнил, как тогда, в сарае, испытал странное возбуждение, и сладостная истома так и прошлась по всему телу, согревая его. «А может, признаться ей в этом? — подумал вдруг негритенок и тут же спохватился: — Да нет, лучше не надо. Она ведь вся такая хрупкая, невинная, еще не так все поймет».

Мысли Невилла внезапно прервали знакомый треск и жуткие, почти нечеловеческие вопли. Паренек тут же насторожился, изо всех сил вжавшись в холодный камень и держа аркан наготове. Людоеды, они вот-вот будут здесь! Господи, только б с Алисой все обошлось!

Однако звук моторов и крики, вместо того чтобы приближаться, начали наоборот отдаляться, а затем и вовсе стихли. Невилл в недоумении приподнялся, глядя в сторону равнины и пытаясь понять, что же произошло. Вот только скалы, как назло, закрывали ему весь обзор.

— Невилл, беда! — раздался вдруг отчаянный крик Алисы, и парень увидел ее саму, бежавшую по ущелью. — Там электрожабль, и он снижается! Все людоеды, как его увидели, сразу же смылись!

Внутри у Невилла все так и похолодело. Если это нацисты и они их ищут… А куда спрячешься? Горы незнакомые, пока будешь надежное укрытие искать, попадешься.

— Он еще далеко? — спросил Невилл, поспешно спускаясь с выступа.

— Сейчас посмотрю, — ответила девочка и внезапно с ловкостью ледяной кошки взлетела по отвесной скале, вмиг оказавшись на самом верху. Невилл так от изумления рот и открыл. А Алиса меж тем осторожно выглянула из-за вершины, огляделась вокруг.

— Приземлился уже. Наружу выходят, — доложила она, спускаясь вниз. — Судя по всему, меня заметили и теперь ищут.

— И много их? — замирая от страха, осведомился Невилл.

— Человек десять где-то, — ответила Алиса, и лицо ее внезапно просияло. — Невилл, а это же отличная идея!

— Какая идея? — не понял он.

— Пока они нас ищут, мы можем проникнуть в дирижабль и на нем сбежать! Вряд ли внутри осталось больше человек, чем вышло наружу. А по воздуху мы еще быстрее полетим, чем на снегоходе!

— С ума сошла, что ли? — Он снова покрутил пальцем у виска. — Как мы на этой штуковине улетим? Или ты ей управлять умеешь?

— Я, если надо, могу научиться, — ничуть не смутившись, ответила девочка. — Но, думаю, если пригрозить пилоту, он нас куда хочешь отвезет. — Она вынула из кармашка и показала Невиллу пистолет, отобранный у нацистского офицера. — Я уже убедилась, что под дулом пистолета эти парни становятся куда сговорчивее.

Невилл так и сник. Ну, что тут будешь делать? И ведь не возразить ей никак, действительно, других разумных выходов пока что не видно! Что ни говори, а у этой девчонки один план безумней другого!

— Ну хорошо. А как мы незаметно подберемся к дирижаблю? — спросил тогда Невилл. — Там же равнина, нас издалека будет легко увидеть!

— Хм. А вот об этом я не подумала, — заметно смутилась Алиса. Смутился и Невилл. Он-то ожидал, что девочка сейчас предложит какой-нибудь план, а она, похоже, и сама уже была не в восторге от своей затеи.

Голоса прилетевших людей меж тем слышались все ближе к ущелью. Странно, но были они не как у нацистов, — высокие, лающие, — а самые обычные, разве что охрипшие на холоде. Да и говорили они на нормальном, человеческом языке.

— Ты уверен, что она сюда метнулась? — спрашивал один.

— А куда же еще? — отвечал ему второй. — Да тут больше и некуда, кроме как в это ущелье.

— Может, ну ее? В этих скалах хрен чего найдешь!

— Да уймись ты! Хотя бы заглянем. Жалко такую красоту упускать.

— Слушай, — зашептал Невилл, повернувшись к спутнице, — ты уверена, что это вообще нацисты? Как они выглядели?

— Да я их и не разглядела толком, — пожала та плечами. — Но дирижабль да, на нацистский не очень был похож. Обшивка у него вся такая зеленая, а на носу звезда… ярко-красная.

— Все ясно, — закивал Невилл. — Похоже, мы на коммуняк нарвались. Ну тогда все проще становится. Нас с тобой они в лицо не знают, да и меня, как ниггера, убивать не станут.

Он стянул с себя парку и шапку, стал надевать их на Алису. Та смотрела на него явно непонимающим взглядом.

— Прикинемся местными охотниками, — пояснил парень. — Ты моей сестрой будешь… приемной. В платье они тебя легко узнают, а в этом… Одним словом, пошли. Молчи все время, я сам буду говорить.

Вот теперь Алиса понимающе улыбнулась в ответ, и Невилл почувствовал гордость за себя. Не все же ей одной хитрые планы придумывать!

Алиса поплотнее закуталась в парку и надвинула на глаза меховую шапку. Невилл, хоть и дико мерз в одном свитере, изо всех сил стиснул зубы, и они вдвоем неспешным шагом вышли из ущелья. Навстречу им двигались двое в тулупах и башлыках, с сосульками в бородах и электрическими тесла-винтовками в руках. Типичные «красные дьяволы», что и говорить. Один из них при виде детей тут же вскинул винтовку, но второй его удержал.

— А ну стойте, мальцы! Вы чьих будете? — вопросил он, грозно сдвинув брови.

— Не стреляйте, дяденьки! — вскинул руки Невилл. Страх ему изображать даже не требовалось — и так с ног до головы всего трясло. — Мы с сестрой тут охотимся. Мамка больная, а есть в доме нечего.

Коммунисты, опустив оружие, с подозрением оглядели обоих. Алиса, к счастью, догадалась подыграть — оттопырила нижнюю губу, сморщила личико, будто сейчас заплачет. Ай да молодец!

— Сестра, говоришь? — с недоверием поинтересовался тот, что вначале хотел стрелять.

— Приемная, — шмыгнул носом Невилл. — У ней всю деревню нацисты вырезали, она к нам и пришла.

— Вот ведь твари эти «подземные»! — злобно сплюнул второй. — А живете вы где?

— Там, с краю равнины, — махнул рукой Невилл в ту сторону, откуда они пришли. Не дай Бог вздумают проверить! — Одиночки мы, людей сторонимся.

— Ну ладно, — хмыкнул первый, не спуская подозрительного взгляда с обоих. — Вы тут девчонку случаем не видели? Светленькая такая, шустрая, в легком платьице. Сюда как раз побежала.

— Сбрендили вы, дяденьки, что ли? — усмехнулся Невилл. — Кто же в легком платье по такому морозу бегать будет? Я вон сам парку в горах потерял, теперь от холода кишки так и сводит. — Последнее было чистой правдой, у него уже язык во рту едва ворочался от озноба.

— Ладно, — вздохнул второй «красный», посторонившись, чтобы дать детям дорогу. — Бегите домой, ребятки. Если что-нибудь такое увидите, сразу нам говорите.

— Обязательно, дяденьки, — кивнул негритенок, беря Алису под локоть и таща за собой. Вскоре они уже бежали по равнине, направляясь к дирижаблю.

Летающая громадина и вправду была темно-зеленого, защитного, цвета, с вышитой спереди огромной красной звездой. Люди, что выбрались из нее, кто разбрелись по равнине, кто, как и встреченная ими парочка, направились к горам, на поиски. Силуэты их терялись в снежной мгле, но все же были видны издалека.

— А вот теперь действуем быстро, — произнесла Алиса, на бегу извлекая из внутреннего кармана парки гаусс-пистолет. Подбежав к качавшемуся на ветру электрожаблю, они быстро поднялись по трапу наверх. Как Невиллу ни сводило суставы от холода, он все же успел подивиться тому, что на корабле все было тихо. Неужто и правда все, кто на нем был, вышли наружу?..

— Не двигаться! — вскричала Алиса, врываясь в кабину пилота и направляя на того пистолет. — А то пристрелю как собаку!

Пилот, молодой лопоухий парень, беспрестанно хлопавший бесцветными глазками, тут же вскинул вверх обе руки.

— Не стреляйте, прошу вас! — испуганно крикнул он. — Я не коммунист! Мне только платят!

— Заводи машину и поднимай ее в воздух, — уже спокойнее произнесла девочка, не спуская с лопоухого прицела. — Будешь лететь только куда мы тебе прикажем.

Пилот поспешно закивал, щелкая рычажками на приборной панели. Невилл взглянул на Алису и только языком прицокнул: ишь ты, какая! Сам бы он так ни за что не смог!

Внутри дирижабля что-то протяжно загудело и, вздрогнув всем корпусом, он резко пошел вверх. Сквозь иллюминаторы Невилл видел, как коммуняки на земле, что-то выкрикивая, палили из винтовок вслед своему кораблю. Да только куда им теперь! Раз профукали, так уже не достать! На минуту Невилл внезапно пожалел их: вроде ничего плохого им с Алисой не сделали, а они их вот так оставили посреди ледяной пустыни. Но потом негритенок успокоил себя: ничего, этих дяденек много, да и вооружены они к тому же. Как-нибудь вместе да смогут выжить. У тех же людоедов, например, отнять снегоходы.

— Нам нужно лететь на север, — сказала Алиса пилоту, как только электрожабль, оставив вопящие и скачущие фигурки людей далеко внизу, неспешно поплыл над землей. — О голубой звезде что-нибудь слышал?

Парень замотал головой.

— Ну хорошо, хоть куда-нибудь можешь нас доставить? — продолжила Алиса. — Главное только чтобы на север.

На это пилот нервно сглотнул.

— Я вас могу отвезти в Магдевилль, — произнес он. — Это такой крупный город посреди равнины, как раз к северу отсюда. Дальше него я, увы, ничего не знаю.

— Отлично. Это как раз то, что нам нужно, — кивнула Алиса, бросив, однако, при этом вопросительный взгляд на Невилла. Тот только плечами в ответ пожал. Магдевилль так Магдевилль, какая разница. Ей видней.

— Учти, если попытаешься нас обмануть — пристрелю, — пообещала пилоту Алиса, угрожающе качнув дулом пистолета. — Ты нам, по правде говоря, не так уж сильно и нужен, я сама при желании могу научиться этой штукой управлять. Мне просто жалко тебя.

Паренек, стуча зубами от страха, без возражений повел дирижабль дальше. «Удивительная все-таки девчонка! — подумал с восхищением Невилл. — Что, и правда сможет с этакой махиной справиться? Я и не удивлюсь даже».

Еще ни разу негритенку не доводилось подниматься так высоко над землей, и теперь, вытянувшись на койке пилота, он с умиротворением глядел в иллюминатор на проплывавшие внизу заснеженные пейзажи. Мерное покачивание дирижабля убаюкивало его, а тепло внутри каюты разливалось по всему телу, вызывая особенно приятные после холода ощущения. «Ну теперь, надеюсь, до самого этого Магдевилля можно быть спокойным», — почти радостно подумал Невилл.

До самого Магдевилля теперь можно было быть спокойными. Если, конечно, пилот дирижабля не выкинул бы какую-нибудь штуку.

Звали парня, как оказалось, Кит. Как рассказал о себе сам, он закончил сельский техникум, но работы дома не нашлось, и он отправился пытать счастья в других местах. Так и попал в услужение к коммунистам, которые к тому же платили лучше других. Невилл был рад, что нашлась родственная ему душа, человек, также подавшийся в странствия. Пробовал разговорить парня, да тот так и стучал зубами, боясь, видимо, что его при первом удобном случае пристрелят, и разговор никак не клеился.

Электрожабль неспешно плыл над заснеженной равниной с редкими вкраплениями холмов и горных гряд. Быстрее, как объяснил Кит, лететь было нельзя, иначе топливо могло кончиться раньше времени, а заправочных станций до самого Магдевилля не предвиделось.

Невилл и Алиса поочередно дежурили в рубке управления, на всякий случай держа пилота на мушке гаусс-пистолета. На то, чтобы высадить Кита из дирижабля и научиться управлять летающей махиной самой, Алиса так и не решилась: обучение могло занять значительное время, в течение которого их запросто настигли бы коммунисты или еще кое-кто похуже.

Невилл успел уже обойти весь дирижабль и рассмотреть в подробностях его обстановку, всю украшенную красными драпировками и плакатами с призывами к свержению «буржуев» и процветанию равенства на всей земле. Все бы хорошо, да только сказки это все. Никогда на земле равенства не будет, Невилл это по себе знал. Черных с азиатами как притесняли, так и будут притеснять, ничего с этим не сделаешь.

Тут как раз Алиса позвала Невилла из рубки радостным криком, и тот поскорей кинулся к ней. Посмотреть там действительно было на что. В передних иллюминаторах, застилая весь горизонт, маячил ледяными громадами домов, должно быть, сам Магдевилль. Никогда еще Невиллу не доводилось видеть таких больших городов.

Дирижабль подрулил к посадочной площадке, пришвартовался в ряд со своими «товарищами» различных цветов и форм. Старичок-швартовщик, ни слова не сказав, привязал канат к столбику — должно быть, коммуняки здесь были частыми гостями. Невилл с Алисой быстро сбежали по трапу вниз. Кит, трусливо озираясь, семенил впереди них. Гаусс-пистолет Алисы, который она держала под паркой, был направлен прямо в спину пареньку. Не дай Бог он что-нибудь выкинет, с тревогой подумал Невилл и украдкой перекрестился.

К счастью, все обошлось. Строгий дяденька в синей форме проверил у Кита таможенные документы, задержал подозрительный взгляд на Невилле и Алисе (оба они были теперь одеты в найденные на судне темно-зеленые парки), но затем, поставив печать на бумагах, пропустил всех троих в город. Едва они отошли на порядочное расстояние от площадки и свернули в тихий переулок, как Кит повернулся к своим захватчикам и резко, прямо-таки нетерпеливо выпалил:

— Ну все, могу я теперь идти?

— Ладно уж, иди, — вздохнула Алиса. — Но только помни: сдашь нас кому-нибудь — под землей найду.

Про землю она, конечно же, врала, но паренька теперь напугать было проще простого. С трясущимися губами он мелко-мелко закивал, попятился, а через секунду повернулся и шмыгнул за угол, только пятки засверкали.

— Пойдем скорей отсюда, — потянула Алиса Невилла за рукав прочь из переулка. — Чую я, этот Кит гнилой насквозь. Сдаст нас первому же патрульному и не поморщится.

— Не доверяешь ему, значит? А чего ж тогда не пристрелила? — хмыкнул Невилл.

— Не научилась я еще людей убивать, — пожала Алиса плечами. — И потом, ты про Десять заповедей слышал?

— А то как же, — почти обиделся Невилл. Ишь ты, такая все «неземная», а Библию читает! — А у вас там под землей что, нацисты тоже верующие бывают? Я и не знал.

— Бывают всякие, — махнула рукой Алиса, шагавшая так быстро, что Невилл едва поспевал за ней. — Я тебе как-нибудь потом расскажу, как я там жила.

Они уже выбрались на широкую оживленную улицу города. Невилл предложил подыскать где-нибудь место для ночлега, но Алиса не согласилась: мол, в гостинице их будет легче всего найти, а искать их уже точно ищут. Пришлось бесцельно слоняться по городу. Невилл был, конечно, не против, ему давно хотелось посмотреть на большие дома и на то, как живут в них люди, да только не нравилось ему, что Алиса рвалась поскорее к северной окраине города: оттуда, мол, голубую звезду будет лучше видно. Так и в самом деле недолго кукушкой тронуться.

А Магдевилль, конечно, был красив как в сказке. Лед, покрывавший толстой коркой стены домов, красиво мерцал и переливался в свете фонарей и редких солнечных лучей, так что город казался издалека застывшим фейерверком. Еще поразили Невилла дирижабли. Они сновали над городом в огромном количестве, во всех направлениях и были всевозможных форм и расцветок. Над родной деревенькой Невилла в лучшем случае раз в неделю один-два неспешно проплывали.

Прохожие им встречались по большей части угрюмые, смотревшие искоса, совсем не то, что в деревне. Были тут как люди совсем бедные, оборванные, так и личности побогаче, в вервольфовых шубах. Довелось Невиллу увидеть совсем уж неприлично богато одетого дяденьку, в шубе на собольем меху, что садился в дизельную машинку. Машинка зафырчала и, оставляя позади выхлопные газы, помчалась прочь. Невилл только головой удивленно покачал. У них в деревне эдакую роскошь мигом бы на запчасти растащили.

Также поразили негритенка всевозможные объявления о новых товарах, называемые коротко, как сказала Алиса, рек-ла-мой. В деревне и на базаре были только глашатаи и сами продавцы, которые вовсю горлопанили, расхваливая свой товар. Здесь же объявления были на высоких щитах — бил-бор-дах, с которых все отлично было видно. Некоторые были просто написаны-нарисованы, другие же засняты прямо вживую. Алиса остановилась у одного такого щита, послушала строгого дяденьку, что оттуда вещал, да так и залилась своим звонким смехом.

— Ты чего это? — удивился Невилл.

— Я просто этот голос уже слышала, — ответила девочка. — Когда у нацистов под землей жила.

И рассказала, что там, под землей, этот самый дядька пугал мирных обывателей тем, что солнце, мол, скоро потухнет и придется строить к нему трубопровод через космос. Невилл сам захохотал, услышав про это. Вот ведь напридумывают небылиц! Однако затем он вслушался в слова дяденьки с билборда, и ему стало уже не до смеха. Лобастый угрюмый человечек с носом-картофелиной говорил ровным голосом о борьбе с неким Хаосом. Невилл и раньше слышал это словечко, но как-то не до конца вникал в его смысл. А теперь окончательно понял: Хаос — это очень плохо. Это та самая страшная сила, что разрушает все на своем пути и превращает организованные общества в дикие и рвущие друг другу глотки племена. Как рассказывала Невиллу бабушка, сто лет тому назад, когда с неба ударила яркая вспышка, повсюду царил тот самый Хаос. И не дай Бог ему еще когда-нибудь повториться, подумал Невилл. Поэтому тот дядька на щите был полностью прав. Бороться с Хаосом нужно было всеми силами.

— …А для этого нам всем нужно сплотиться! — гремели слова лобастого, проникая, как казалось Невиллу, каждому прямо в сердце. — Сплочение и организованность — вот главные враги Хаоса!

Алисе еле удалось оттащить паренька от этого щита, и перед глазами у Невилла запестрили другие объявления. Алиса подтащила негритенка к одному из них, при этом глаза у нее так и сияли.

— Вот куда мы отправимся! — ткнула она пальцем в плакат. Реклама на нем гласила: «Полярный экспресс — ваш путь в светлое будущее». Рядом был нарисован поезд, мчавший по рельсам куда-то сквозь снежную бурю.

— С дуба, что ли, рухнула? — спросил негритенок, вызвав у Алисы очередной смешок. — Зачем нам этот поезд?

— Не поезд, а Полярный экспресс, — важно подняла палец Алиса. — По-ляр-ный. А полюс — это значит север, а север — это…

— Ладно, понял, понял! — замахал руками Невилл, сразу догадавшись, что речь пойдет о голубой звезде. — Да только ты знаешь, сколько проезд на этом самом экспрессе стоит? У нас с тобой столько шкурок нету. А пока мы их заработаем, поезд давным-давно уйдет.

— И верно, — сразу сникла Алиса. — Тут сказано, ближайший рейс сегодня вечером, а следующий только через месяц. А ждать так долго мы не можем.

— Ну и черт с ним, с поездом! — весело махнул рукой Невилл. — Сдалась тебе эта самая звезда, подумаешь! Устроимся как-нибудь здесь, в Магдевилле, или еще в каком другом городе и заживем припеваючи!

— Ты можешь устраиваться, — угрюмо взглянула на него девочка. — А я так не могу. Мне нужно попасть к голубой звезде во что бы то ни стало. Если надо, я могу туда и пешком отправиться.

Ну что ты будешь с ней делать, подумал про себя Невилл. Она ведь упрямая как брамин. Пока своего не добьется, не отступится. А одну опускать тоже нельзя — как пить дать пропадет. Она же совсем не знает этого мира.

— Идем тогда, поищем базар, — предложил Невилл. — Там и работенку какую-никакую подыскать можно и устроиться на ночлег как-нибудь.

— Да уж, это точно, — согласилась Алиса. — Я сама с базара начинала, тогда, когда встретила того шарлатана с шестом. Думала, с ним смогу вволю попутешествовать и до севера добраться. А вон ведь как оно вышло…

* * *

Базар отыскался довольно быстро. Был он раза в три больше, чем деревенский, а уж от разнообразия его товаров глаза у Невилла разбежались. Палатки тут стояли аж в несколько рядов, некоторые были даже двухэтажными. И чего в них только не было! От дубленых вервольфовых шкур, которые на базаре в деревеньке Невилла встречались, хоть и редко, до совсем уж дикой экзотики вроде безделушек из слоновой кости и ирбисовых шуб. Невилл с Алисой зашли для виду в пару палаток, поглазели на товар (тратить шкурки они бы на всякую дребедень точно не стали), а потом продолжили гулять среди рядов, высматривая какую-нибудь работенку. Внимание их привлек длиннющий дизельный мобиль, что неспешно плыл между рядов, разгоняя встречных людей противными гудками.

— Ишь разнаглел, жирюга! — помотал головой Невилл, глядя на это. — Коммуняк на него нету!

Из приоткрытого стекла мобиля и в самом деле выглядывала жирнющая, что у радкабана, морда и глазками-щелочками стреляла по прилавкам с товарами. Стрелять, правда, ей пришлось недолго. Когда машина проезжала над крышкой канализационного люка в земле, откуда-то снизу вдруг прогремел глухой взрыв и земля под ногами заходила ходуном. А через секунду мобиль разлетелся на куски в фонтане яркого пламени. Мощной волной от взрыва Невилла откинуло назад, Алиса как-то удержалась на ногах, вцепившись в край палатки. Повсюду царила суматоха, люди бежали кто куда, и только Невилл, кажется, смог разглядеть молодую девчонку-азиатку, что быстрым шагом, руки в карманах, шла прочь от места взрыва. Наверняка сама она бомбу-то и подложила.

— Стой! — закричала Алиса, бросаясь ей вслед. Ишь, глазастая, тоже заметила! Азиатка не остановилась, а только ускорила шаг, тем самым окончательно выдав себя. Глупышка. Ей бы надо было бегать и вопить вместе со всеми, а как позовут, откликнуться с удивленным видом. Невилл поймал себя на мысли, что сам уже едва ли не сочувствует террористке. Он кое-как поднялся и припустил вслед двум девчонкам.

Азиатка, явно лучше их парочки знавшая город, пробежала задворками рынка и свернула на узкую кривую улочку. Алиса устремилась за ней. Невилл же, едва переводивший дух от быстрого бега, понял, что все безнадежно. Еще два-три таких поворота — и подрывница уйдет от них окончательно, ищи-свищи ее потом!

Однако тут им просто несказанно повезло. Вместо того чтобы бежать дальше, девчонка вдруг развернулась к ним лицом и потянула руку из-под бежевой дубленой парки. Сверкнул в отблесках пламени взрыва механический пистолет…

Невилл отчаянно закричал, но крика своего так и не услышал. Вместо этого по ушам ему резанул гром выстрела, и он прямо-таки увидел в морозном воздухе пулю, которая стремительно приближалась к Алисе. Однако в последнюю секунду его подруга непостижимым образом ушла с линии огня в сторону, а затем, метнувшись быстрыми зигзагами к противнице, ловко заломила ей руку (и правда, где только научилась?) и прижала лицом к кирпичной стене. Пистолет азиатки брякнулся на брусчатку, и Невилл, подлетев к девчонкам, поскорее поднял его и ухватил покрепче. Алиса между тем уже уперла дуло своего пистолета в затылок подрывницы.

— Ну давай, стреляй, легавая, чего ждешь? — выкрикнула азиатка. Говорила она с типичным акцентом, получалось что-то вроде: «Ригавая, сево здес?»

Алиса, конечно, стрелять не стала, а вместо этого развернула пойманную к себе лицом. Тут только Невилл смог ее как следует разглядеть и понять, что она довольно-таки мила собой как по азиатским меркам, так и вообще. Ростом чуть пониже его самого, но повыше Алисы, носик смешно вздернут. На глазах темные очки, волосы не черные, как у всех азиаток, а выкрашенные хной. Невилл видел такие у богатых дам, которым они с бабушкой помогали по дому, а вообще сейчас хну попробуй-ка достань. И темные очки — зачем они, коли солнце почти не показывается? В общем, девчонка сделала все, чтобы себя выдать. Но почему-то Невиллу показалось, что она так поступила нарочно. Вот только зачем?

— Я знаю, ты устроила тот взрыв, — заговорила меж тем Алиса. — Вот только зачем?

— Зачем? — выпалила азиатка, и было непонятно, то ли она переспрашивает Алису, то ли так передразнивает ее. — Не твое дело, вот зачем!

— И верно, — промолвила вдруг Алиса и даже пистолет опустила. — И правда, какое мое дело? Сама не понимаю, зачем за тобой побежала! Невилл, верни ей пистолет, и пусть катится на все четыре стороны!

Парень так и опешил. Она что, серьезно? Но потом догадался: это, видать, прием такой, пси-хо-ло-ги-че-ский, чтобы преступник заинтересовался и специально никуда не побежал. И верно: азиатка не двинулась с места даже после того, как Алиса выпустила ее.

— Ты шутишь? — промолвила она недоверчиво и внезапно сняла очки. Глазенки ее узкие не бегали затравленно по сторонам, а вперились в Алису и Невилла изо всех сил.

— Вы не легавые, — произнесла она, наконец-то все поняв.

— Кто такие легавые? — недоуменно нахмурила брови Алиса, но тут вмешался Невилл, потому как стоять рядом и молчать ему попросту надоело.

— Я тебе потом объясню, — сказал он напарнице, а затем повернулся к азиатке: — Я Невилл, а это Алиса. Мы прибыли в город совсем недавно.

Террористка сразу как-то расслабилась и теперь смотрела на них двоих взглядом, полным надежды.

— Вы меня не сдадите? — быстро произнесла она.

— Ну нет, что ты, — успокоил ее Невилл. — Мы сами в некотором роде скрываемся от легавых.

И тут же, будто бы заслышав его слова, со стороны рынка донеслись протяжные сирены. Легки на помине!

— Сматываемся, быстрее! — крикнула азиатка, бросаясь дальше по переулку. — Ко мне, я дорогу покажу!

Невиллу с Алисой ничего больше не осталось кроме как следовать за новой знакомой со всех ног. Лишь когда звуки сирен окончательно пропали вдали, они двинулись обычным шагом, по пути разговаривая.

Звали девчонку, как оказалось, Самико. Вместе с Мундгоном, своим парнем, они держали небольшой магазинчик техники с мастерской в двух кварталах от рынка. Умели, по словам Самико, буквально все, от починки часов до ремонта мобилей, и имели с этого солидные барыши. Но не далее как вчера вечером в дом к ним ворвались полицейские, сунули в лицо Мундгону какую-то бумагу, которую он даже толком прочесть не успел, и увезли его с собой в наручниках. Бедная Самико бежала за машиной всю дорогу, а потом в участке долго добивалась свидания с любимым и пыталась узнать, за что его все-таки посадили. Но ей ничего толком не объяснили и не позволили увидеться с Мундгоном. Как она поняла уже потом, у полиции просто был план по аресту определенного числа азиатов, вот Мундгон и попал под горячую руку, особо не будучи ни в чем виноватым.

— Вот тогда я и решила действовать самостоятельно, — подвела итог рассказу Самико. — Мы, кстати, уже пришли.

Жилье азиатки располагалось в мансарде двухэтажного домика, на первом этаже у него и разместились те самые магазин и мастерская. В них приятно пахло железом и машинным маслом, и этот запах напомнил Невиллу родной дом и гараж со снегоходом. Жилые же помещения были украшены в азиатском стиле: с гравюрами, ироглифами* и всем таким. Были тут и фотографии самой Самико с ее парнем, развешанные просто везде, и на всех их оба выглядели по-настоящему счастливыми.

А еще там был автоматон. Самый настоящий, да не механический, а на электричестве. О таких Невилл в деревне слышал рассказы, да никогда в них не верил. А тут — нате пожалуйста, от стены к стене перелетала прямо по воздуху консервная банка со стальными паучьими щупальцами, крутилась, попискивала, жужжала, а то и вдруг начинала выдавать настоящую человеческую речь. «Добро пожаловать, добро пожаловать! Стальной Ублюдок приветствует вас. Желаете чаю?»

— Это его Мундгон так назвал, — смеясь, пояснила Самико. — Как-то ночью шел в туалет, столкнулся с ним в темноте и шишку на лбу набил. С тех пор он зовется Ублюдком и всегда верещит и помигивает, когда рядом живые люди. — Тут взгляд ее затуманился — видать, вспоминать о любимом было тяжело.

— Ты вроде начала говорить, что решила действовать самостоятельно, — бесцеремонно напомнила вдруг Алиса. Эх, такая вся приличная, а о манерах не знает! Не учили ее этому, что ли, нацисты? Хотя для них бабы скорее вроде самок, что только на роды и годятся.

— Да… да, — проморгавшись, дрогнувшим голосом продолжила Самико. — Я сделала бомбу и подорвала на рынке того урода в дизеле. Мы с Мундгоном часто ходили на рынок, а он проезжал мимо и так злобно на нас зыркал, не любил, видать, азиатов. Один раз даже плюнул нам под ноги.

«Вот это правильно было», — сам того не замечая, Невилл уже проникся симпатией к подрывнице. А Алиса все так же нагло продолжила, словно не могла сама догадаться, что к чему:

— И зачем ты это сделала? Как бы тебе это помогло вернуть Мундгона?

— Меня бы арестовали и доставили в участок, — подтвердила догадку Невилла азиатка. — Сама я сдаться не могла, ведь легавые поняли бы, что я хочу увидеться с ним, и назло посадили бы меня в другую камеру. — Она вдруг всхлипнула. — Я так думала: если уж не верну его, то хотя бы умрем вместе, в одних стенах. А теперь…

Она замолчала, подавляя рыдания. Невилл отвернулся, чувствуя себя виноватым. Эх, и что мешало ему просто схватить Алису и увести ее подальше от места взрыва? Это и правда не их дело, пусть бы легавые схватили Самико, и все были бы довольны. Воцарившуюся тишину прерывал только монотонный механический голос Стального Ублюдка: «Желаете чаю? Чаю?..»

— И правда, что это я? — спохватилась вдруг Самико. — Сейчас сбегаю на кухню, вскипячу для вас чай. Располагайтесь, будьте как дома.

Она выбежала из комнаты. Невилл присел на коврик (у азиатов такие, кажется, назывались та-та-ми), а Алиса осталась стоять. Взгляд ее был неподвижно направлен в одну точку. Невилл проследил за ним и увидел на столике книгу с ироглифами, из которой выглядывали два бумажных корешка с изумрудным тиснением. Алиса подошла, ничуть не смущаясь, вытянула обе бумажки наружу, и глаза ее вдохновленно засияли.

— Ты видел? — повернулась она к Невиллу. — Тут два билета на Полярный экспресс!

— А ну положи на место! — вскочив, так и зашипел Невилл. — Ты что, не понимаешь? Для них двоих это, может быть, самое дорогое! Мы не можем так просто их взять!

— Просто так да, не можем, — вздохнула Алиса, кладя билеты на место. — А вот попросить… Мундгон же все равно в тюрьме, ему уже не нужно. А ты и так не хотел на север ехать…

— Даже не думай, я с тобой, куда бы ты ни поехала! — замахал руками Невилл. — Тебе еще учиться и учиться жить в этом мире, одна ты точно пропадешь! Если надо будет, я и на крыше этого самого экспресса могу поехать!

Алиса ответить не успела — вернулась Самико с подносом с чашками. Невилл только сейчас понял, что не ел и не пил горячего с того самого утра, как ему пришлось бежать из родного дома, и в животе у него даже заурчало. Он попробовал чай — тот был дико горячий, но вкусный, с травами. Невилл раньше такого никогда не пил.

— Я слышала, вы о Полярном экспрессе говорили, — как некстати завела разговор Самико. — А Мундгон перед арестом как раз для нас билеты туда достал. Сказал, не может здесь больше оставаться, захотел искать лучшей жизни. Я было с ним заспорила, но разве я его брошу так просто? А теперь вот он в полиции, а билеты так и пропадут, наверное, я без него никуда не поеду. Отдала бы их вам, да не могу: а вдруг Мундгон еще вернется?

— Слушай, а давай мы тебе поможем? — предложила вдруг Алиса. — Сходим в участок и все про твоего Мундгона разузнаем. Мы вроде бы нигде особо в городе не засветились, нас подозревать не станут.

— А ведь и правда, так можно, — слабо улыбнулась азиатка. — Я была бы вам очень за такое благодарна, честное слово!

* * *

— А неплохо ты придумала, — признался Алисе Невилл, когда они вдвоем, покинув жилище Самико, направились к полицейскому участку. — Если ее парня будет уже не вытащить, билеты она нам отдаст. А если можно будет вытащить, то что тогда? Соврешь ей?

— На месте будет видно, — беззаботно махнула рукой Алиса.

Тем временем они уже подошли к зданию участка. Над входом темно-коричневыми с серебряной каймой буквами было выбито: «Полицейское управление Магдевилля» и изображен щит с мечом, обвитым цепью. Невилл и Алиса прошли сквозь стеклянные крутящиеся двери и оказались в просторном, облицованном мрамором холле. Невилл так и открыл рот, глядя на этакую красоту. Алиса меж тем с деловым видом направилась к стойке, за которой довольно молодая, но строгого вида женщина со светлыми волосами в пучке с громким стуком ставила печати на каких-то бумагах. Форма на ней, как и на большинстве сновавших по холлу полицейских, была темно-синяя, с зелеными бляхами и погонами.

— Добрый день, — широко улыбнулась Алиса, подходя к стойке. — Я бы хотела узнать об одном человеке, которого вы арестовали вчера.

— Имя, фамилия, кем и во сколько задержан, по какой причине, — не отрываясь от своих бумаг, монотонным голосом произнесла женщина.

— Э-э… Его зовут Мундгон, — смутилась Алиса. — Фамилию я не знаю. Его задержали… даже не знаю, за что.

— Великолепно. А вы, девушка, кем ему приходитесь, позвольте узнать? — вскинув наконец-то строгий взгляд голубых глаз, осведомилась полицейская.

— Я? Да собственно, никем… — окончательно растерялась Алиса.

— Мы к нему в мастерскую сегодня заходили, — вступил в разговор Невилл, подойдя ближе. — Нам снегоход нужно было починить. А там не было никого. — Он хотел сказать про Самико, но в последний момент осекся: а вдруг легавая поймет, что это она их послала? — Соседи сказали, его вчера арестовали, вот мы и пришли узнать, как скоро он выйдет.

— Кажется, я понимаю, о ком вы, — закивала головой строгая блондинка, глядя при этом только на Алису. Не любила, видать, черных, сволочь. — Его имя Мунд Хон Чон, и арестован он по подозрению в терроризме. Если и выйдет из этого здания, то никак не раньше дня суда. А приговором, если вспомнить сегодняшний теракт на рынке, будет высшая мера, это я вам точно обещаю.

Она еще не закончила фразу, как в холле раздался истошный крик подозрительно знакомого голоса: «Вот, это они, я их узнал!» Невилл обернулся, и сердце у него ушло в пятки. С другого конца холла на них указывал пальцем Кит, и двое копов рядом с ним, сняв с пояса резиновые дубинки, двинулись к ним двоим с явным намерением арестовать. Алиса с невинной улыбкой на лице шагнула стражам порядка навстречу и вдруг, крутанувшись на месте стремительной молнией, одному отвесила удар ногой в челюсть, второму сделала подсечку, так что оба растянулись на кафельном полу. Ишь, ловкая! И как только нацисты под землей смогли ее такому обучить?

Краем глаза Невилл увидел, как женщина за стойкой тянет в рот медный свисток, чтобы вызвать подмогу. Не тут-то было! Негритенок резво выбил у нее свиристелку, а затем, помедлив секунду, двинул ей кулаком в переносицу, так что она опрокинулась вместе со стулом назад. Будешь знать, как от нашего племени нос воротить, дура!

Все копы в холле, однако, уже кинулись с дубинками задерживать Алису. Невилл отошел в сторону и только смотрел, как она разделывает их под орех. Хуки, пинки, подножки… Иногда казалось даже, что девочка, взмывая свечкой в воздух, зависает там на пару мгновений и из такого положения раздает всем вокруг люлей. Вскоре весь пол в холле был усеян телами искалеченных и стонущих полицейских. Один лишь Кит продолжал стоять на ногах, забившись в угол и с подвыванием всхлипывая. Невилл хладнокровно поднял с пола выпавший у одного из легавых гаусс-пистолет, недрогнувшей рукой навел его на пилота дирижабля.

— Не надо… Не стреляй!.. — захныкал тот.

Но Невилл выстрелил. С пробитой грудью паренек опрокинулся навзничь, дернул пару раз пяткой и затих. Так ему, твари продажной, и надо. Алиса повернулась и посмотрела на товарища гневным взглядом. Однако произнесла она совсем не то, что Невилл ожидал услышать:

— Почему ты не дал мне самой его прикончить?

Ишь ты, а про Десять заповедей в пылу битвы, кажись, позабыла! Невилл хотел ответить, что нельзя еще ей, такому ангелу, становиться убийцей (самому-то ему было все равно, он ведь уже в деревне уложил гаечным ключом подонка-нациста). Но говорить было долго, а времени у них было мало.

— Бежим отсюда! — махнул он рукой к выходу. — Сейчас другие на подмогу прибегут!

— Сначала нужно тут закончить, — деловито ответила Алиса и внезапно нырнула в коридор с табличкой «К тюремным камерам». Недоумевая, Невилл последовал за ней.

В тюремном коридоре было холодно и сыро. Сквозь решетчатые двери камер Невилл видел заключенных — кто-то кукарекал петухом, кто-то бился лбом о стену, из некоторых камер воняло так, что сомнений не оставалось — их обитатели сходили под себя. Все как Невилл себе и представлял. Но Алиса остановилась только в дальнем конце коридора, у самой последней камеры. Невилл тоже подошел, взглянул. В углу камеры спал, накрывшись с головой курткой, щупленький человечек. Из всех заключенных он выглядел самым нормальным.

— Он, — с уверенностью произнесла Алиса. — Отойди-ка…

Она выстрелила из гаусс-пистолета в замок, и дверь камеры распахнулась. Лежавший в углу недовольно заворочался, и на миг стали видны его темная вихрастая шевелюра и раскосые глаза. Невилл подошел к нему, без церемоний сорвал куртку — Мундгон, точно он, прямо как на фотографии! Ну Алиска, ну дает девчонка!

Парень, однако, вставать не торопился, все лежал на боку да постанывал, держась за живот. Ранен он, внезапно понял Невилл. Должны быть, легавые его по ребрам лупили, гады.

— Отойди-ка, — вновь попросила Алиса. Невилл машинально сделал шаг в сторону, как вдруг, взглянув на девушку, обомлел: та целилась из пистолета прямо в голову Мундгона.

— Ты что делаешь?! — так и крикнул Невилл, бросаясь к Алисе и выбивая пистолет из ее руки. — С ума сошла?!

— Я просто подумала, незачем позволять ему мучиться, — невинным голосом ответила та. — И потом, Самико отдаст мне свой билет, если узнает, что ее парень мертв…

— Нет-нет, даже не думай! — кричал Невилл, сам не понимая, что на него нашло — ведь в идее Алисы было, как ни крути, разумное зерно. — Мы вытащим его отсюда, чего бы нам это ни стоило!

Алиса только плечами пожала, сдаваясь. Невилл тревожно оглянулся на Мундгона — не слышал ли он, о чем они говорили? Но парню было, похоже, все равно, он только постанывал, ерзал на полу да бормотал себе под нос что-то на своем шепелявом языке. Невилл нагнулся, попытался поднять азиата, чтобы взвалить его на плечи. Не тут-то было — хилый на вид парень оказался весом с хорошую свинью, и Невилл, хоть и был по натуре довольно крепок, не смог его удержать.

— Дай-ка я попробую, — предложила Алиса и тут же легко взвалила Мундгона себе на спину. Удивительное создание, что и говорить! — А ты нас прикрывай.

* * *

Когда они выбежали обратно в холл, с улицы раздались громкие сирены. Должно быть, кто-то из прежде вырубленных копов теперь очухался, дополз до тревожного сигнала и вызвал подмогу. Невилл с Алисой едва успели нырнуть в переулок, чтобы скрыться от преследования. К счастью, Алиса хорошо запомнила обратную дорогу, поэтому уже вскоре впереди показалось здание мастерской. Самико выбежала из дверей им навстречу.

— Господи, вы, кажется, весь город на уши подняли! — крикнула она издалека. — Даже мой взрыв столько шуму не наделал!

Совсем, видать, переволновалась, вот и орала во весь голос. Но, как только увидела Мундгона, так сразу притихла и на глаза даже слезы навернулись.

— Милый мой, любимый, ты жив… — И дальше залопотала что-то по-своему. Невилл с Алисой помогли поднять парня наверх и уложить на кровать, а затем Самико принялась пичкать его лекарствами. Мундгон вскоре очнулся, узнал свою любимую, и на лице его затеплилась улыбка. Самико сидела рядом с ним на кровати, и слезы текли у нее из глаз уже ручьями. А Невилл с Алисой меж тем стояли неловко у порога и не знали, что сказать и что сделать. Наконец Алиса коснулась руки негритенка и тихо произнесла: «Пойдем».

— Ничего страшного, — ободряющим тоном продолжила она уже на улице. — Устроимся тут как-нибудь или еще где. Найдем работу, как ты и говорил. А через месяц можно и на поезд заработать.

Невилл хотел на это ответить, да не успел — в спину ему прилетел крик. Кричала Самико, по пояс высунувшись из окна:

— Подождите, подождите! Стойте! Я должна вас отблагодарить!

Они недоуменно взглянули в ее сторону. Азиатка махала зажатыми в руке зеленоватыми бумажками. Не веря своим глазам, Невилл с Алисой подошли поближе.

— Я решила все-таки отдать вам билеты на этот экспресс, — пояснила Самико. — Нам с Мундгоном они теперь не понадобятся, ведь такого долгого переезда он не выдержит. Мы уж тут, как-нибудь сами… Если что, переедем в Аматокс, к матери Мундгона — там безопаснее. А вам, я вижу, эти бумажки действительно нужны, забирайте.

Она выпустила билеты, и те, красиво кружась в воздухе, опустились прямо в руки Алисы, чьи глаза так и загорелись восторгом.

— Спасибо вам большое… за все… — На глазах Самико вновь появились слезы, и она торопливо скрылась из окна. Алиса вдруг перевела взгляд с билетов на здание городской ратуши, на самом верху которого громко били часы.

— До отхода поезда десять минут! Быстрее, мы еще можем успеть! — крикнула она Невиллу.

— А вокзал-то где искать, ты знаешь?

— Знаю! Я издалека его здание видела!

«Ну все, понеслась душа в рай», — подумал Невилл, бросаясь вслед за спутницей. Однако с ней и в самом деле не пропадешь. Почему бы и правда к этой самой голубой звезде не двинуть? Может, не такие уж это и сказки…

Примечания:

* — не опечатка, так и должно быть.

Из блокнота, найденного в третьем купе четвертого вагона Полярного экспресса:

1 мая

Всем здравствуйте, меня зовут Алиса. Понимаю, что это звучит несколько неопределенно, но за последние дни я разочаровалась в стольких событиях моей недолгой жизни, что имя Алиса — то единственно реальное и близкое мне, за что я могу зацепиться. Этот блокнот и ручку, которой пишу, я взяла у Тхвай-си, девушки из первого купе. Она журналист и едет на север записать уникальный репортаж для своей газеты. Что ж, здесь я продолжу дневниковые записи, которые начала вести еще в Гауптштадте, под землей, а потом была вынуждена их прервать.

Начну, пожалуй, с самого устройства Полярного экспресса. Он совсем не похож на тот поезд, в котором я когда-то со своими приемными родителями ехала в Гауптштадт, столицу «подземного мира». Вагоны в нем гораздо больше, и обиты они настоящей литой сталью. Таким не страшен царящий снаружи жуткий холод. Также над колесами экспресса закреплены острые стальные шипы. Зачем они нужны, я не знаю, но мы с Невиллом сошлись на том, что таким образом поезд расчищает себе дорогу среди льдов. Двигатели поезда очень мощные, и работают они на дизельном топливе; иногда, при совсем уже диком холоде, приходится топить вагоны обычными дровами, но такие случаи бывают редко. Останавливается экспресс в основном у заправочных станций, чтобы пополнить запасы топлива, но бывают и более длительные остановки, на вокзалах и небольших станциях, чтобы принять новых пассажиров.

Пассажиры в поезде, к слову сказать, едут самые разнообразные. Хотя профессии у них у всех связаны в основном с покорением новых земель и тяжелой работой, цветов или, как говорят у нацистов, рас они совершенно разных: тут есть и белые, как я, и черные, как Невилл. Много тут желтых, как та девочка из Магдевилля и ее парень, а есть также люди странно коричневого цвета. Правда, все эти люди обижаются, когда их называют по цвету кожи, поэтому мне приходится понемногу учить названия их «наций» (это вроде наименований тех стран, в которых они жили до Большой войны, сто лет назад). Желтые зовутся азиатами, коричневые — арабами. Есть тут даже парочка американцев, но это вовсе не те американцы, с которыми Рейх когда-то вел войну. Насколько мне удалось понять, они жили чуть южнее, а по цвету похожи скорее на арабов... Ладно, я совсем запуталась. Все это многообразие напоминает мне легенду о «вавилонском столпотворении» из Библии, и Невилл полностью согласен со мной.

К слову о Невилле. Чего только нового ни узнаешь, живя в этом мире! Когда мы только-только оказались в купе, я заметила, что мое платье, то самое, в котором я бежала от нацистов и ходила все эти дни, сильно порвалось и запачкалось, а сменной одежды у меня не было. Пришлось одолжить одежду у Тхвай-си, которая оказалась той же комплекции, что и я. Когда я вернулась в свое купе, Невилл был там, и я принялась снимать платье перед ним. Он тут же вскочил, замахал руками: «Ты с ума сошла? Могла хотя бы попросить меня отвернуться!» Оказывается, в этом мире считается неприличным оголять свое тело даже перед близкими людьми, особенно если они противоположного пола. В «подземном мире» мне этого никто не объяснял, я спокойно переодевалась в своей комнате, но даже не думала, что, если зайду в комнату к Хильде раздетой, то она накричит на меня и выгонит прочь.

Из пассажиров в соседних купе я пока познакомилась только с Тхвай-си и еще с одним парнем-азиатом, что едет рядом с ней. Его зовут Минь Хао, и он очень талантливый изобретатель. Живя в Магдевилле, он даже был знаком с Мундгоном, а теперь едет на Северный полюс, чтобы, как в давние, довоенные времена, построить там полярную станцию. Неутомимый мечтатель, он верит в то, что прежние времена еще вернутся, люди заселят опустошенные земли, а по морям будут плавать корабли-"ледоколы».

Что еще рассказать? Кормят здесь вполне сносно. Дважды в день привозят тележку с едой, стоящей весьма недорого. За более изысканными блюдами можно пройти в вагон-ресторан, но мы с Невиллом бываем там редко, только когда есть желание поговорить с другими пассажирами. Пожалуй, на сегодня все, время уже позднее, а Невилл храпит, так что и я лягу спать и продолжу записи завтра.

4 мая

Прошу прощения у тех, кто это прочитает (если таковые вообще будут), но я не сдержала свое обещание писать каждый день хотя бы по строчке. Здесь, в этом поезде, время тянется настолько медленно и скучно, что всякое вдохновение исчезает и писать о чем-либо совершенно не хочется. Все так же поезд мчится вперед по этим рельсам, неизвестно кем проложенным много лет назад, и еще неизвестно сколько дней в пути нас ожидает. Все так же мелькают за окном одни и те же пейзажи: голые заснеженные равнины, останки различных строений и конструкций, и над всем этим — беспрерывно затянутое тяжелыми серыми облаками небо. Даже не верится, что когда-то здесь были крупные города и мелкие поселки, дороги, поля, луга и чистые реки с ручьями, а на настоящем голубом небе радостно светило солнце.

С Невиллом мы переговорили обо всем, о чем только можно. Он рассказал мне в подробностях всю историю своей жизни, я ему — своей. С соседями по вагону мы тоже все эти три дня общались, но гораздо меньше. Итог — мне скучно. Совершенно нечего делать.

А пишу я сегодня только потому, что кое-что все-таки произошло. Не ахти какое событие, но все же упомяну о нем. Глядя, как обычно, в окно, я вдруг заметила белую птицу, что, широко размахивая крыльями, летела над равниной. Я тут же вспомнила первый свой день на поверхности и того самого харфанга, что прилетел ко мне и словно бы велел следовать за голубой звездой. Очевидно, это и был тот самый харфанг, он летел за мной, а значит, я была на верном пути!

Я так обрадовалась этому событию (ведь с самого первого дня здесь я не получала больше никаких знаков), что принялась хлопать в ладоши, кричать и показывать Невиллу на птицу. Но харфанг внезапно свернул куда-то в сторону и мигом растаял в снежном вихре. «Чему радуешься? — угрюмо спросил Невилл, когда я сказала ему об этом. — Тут этих харфангов полным-полно». Я смутилась, поняв, что, должно быть, действительно радовалась зря и это был совсем другой харфанг.

Сейчас ложусь спать. Невилл с недоумением смотрит на мои «пописульки», как он их называет. Сам он не умеет ни читать, ни писать, поэтому такое мое занятие кажется ему глупостью.

6 мая

Сегодня собрались в вагоне-ресторане с людьми из соседних купе за одним столиком и устроили, как тут говорят, пир горой. Кто был побогаче на шкурки, заказывал дорогие блюда, алкоголь, все веселились. Заправлял пиром Баторжан, мужчина-азиат средних лет из шестого купе. Он — буровой рабочий (это значит, что он сверлит в земле дыры, из которых потом добывается черная жидкость, которую используют для производства топлива) и возвращается теперь к себе домой, в северные края. Он довольно умный и интересный собеседник и при этом обладает несомненными организаторскими способностями. Другие пассажиры единодушно избрали его негласным лидером, а в случае непредвиденных обстоятельств он должен стать лидером уже настоящим, «бригадиром» вагона.

Так вот, в тот момент, когда мы проезжали мимо какого-то типичного пейзажа за окном, Баторжан вдруг взглянул в ту сторону и с усмешкой промолвил: «Ну вот, то самое место проезжаем». Я поглядела туда же и увидела в земле огромную воронку, в которой лежали целыми рядами деревья, полузанесенные снегом. Были тут и стоячие деревья, неизвестно как укрепившиеся на крутом склоне, но при этом полностью голые, без веток и коры. Все наши соседи с интересом разглядывали это место. «Да уж, раньше все только и ахали, видя такое, а теперь это, можно сказать, самое обычное место», — произнес кто-то. «Пожалуй, не самое обычное, — возразил ему другой голос. — Теперь это в некотором роде оазис, островок природы среди прочего хлама. И все благодаря той самой катастрофе».

«Какой катастрофе?» — не выдержала я, поскольку так и не понимала, о чем идет речь. Но мне почему-то никто не ответил.

«Прадед мой в тот день как раз охотился в тайге, то бишь в лесу, который здесь рос, — продолжил Баторжан. — И видел все своими глазами, как было».

«И что же он потом рассказывал?» — с интересом потянулась к нему Тхвай-си.

«Да так, ерунда, — махнул Баторжан рукой. — Ничего особенного, всего лишь космический корабль, который построил этот полячишка, чтобы свалить из тогдашней России. Взрывом от взлета и повалило все эти деревья».

«Какой еще полячишка?» — Теперь к «бригадиру» заинтересованно потянулись уже все слушатели.

«Самый обыкновенный, впрочем, нет, он все-таки был гениальным изобретателем. Поляки ведь тогда, как и мой народ, ходили под русскими, вот этого самого изобретателя и отправили в ссылку в тайгу, за какое-то там восстание или просто так, уже не суть. Как же его звали? Вроде бы как-то на «Т». Те… Ти…»

«Тесла?» — подсказал Минь Хао. Баторжан только отмахнулся:

«Какой там Тесла, он был серб, а не поляк! Вот, вспомнил: Тихий. Светозар Тихий. Его корабль видели тогда только мой прадед и еще пара казаков, но им запретили об этом что-либо говорить, чтобы и другие не подумали строить корабли и валить из империи. Так и возникла легенда о метеорите».

Все тут же принялись возбужденно обсуждать услышанное, а я, хоть и мало что поняла из разговора, все же решила перенести его в свой дневник ровно в том виде, в котором услышала. Память у меня, что называется, машинная, и каждое слово отпечатывается в ней. Почему-то вся эта история о неком метеорите показалась мне интересной, да и нужно ведь хоть что-то записать об этом дне?

7 мая

Признаюсь честно, я думала, что сегодняшний день пройдет как всегда скучно и записать будет нечего. Но около полудня случилось нечто совершенно неожиданное. По всем вагонам внезапно завыли сирены и голос из динамиков возле потолка произнес по-английски (этот язык, на котором разговаривают многие на поверхности, используется среди «вавилонских» народов как общий, а я благодаря своим способностям овладела им в первый же день, как выбралась из-под земли): «Внимание, опасность! Впереди мутанты!» Тут же по всем купе в вагоне пробежался Баторжан и спросил, есть ли у нас оружие для защиты. У нас с Невиллом было по пистолету, а тем, у кого не было, «бригадир» раздал оружие из специального сейфа в конце вагона. И вот мы, глядя в окно, приготовились к нападению.

Помню как сейчас ту самую минуту: на огромной, покрытой снегом и льдом равнине словно бы колыхалось целое море из тел. Подобное я уже видела в Гауптштадте на праздновании Дня лже-Победы; впрочем, тут море казалось более мелким и нестройным. Поезд ускорил ход и тут же море превратилось в лавину: мутанты все как один хлынули к вагонам.

Только сейчас я поняла, для чего были нужны те шипы над колесами. Первые ряды мутантов были сметены этими шипами, словно трава — косой древнего косаря. Кровь взметнулась вверх фонтанами, забрызгав стекла, отрубленные конечности полетели во все стороны. Однако мутанты не отступали, а продолжали лезть на стенки вагонов. Глядя на то, как они корчились, насаженные на шипы, как лезли по плечам, спинам и даже головам своих мертвых товарищей, какой страшной мукой были искажены лица умиравших, я испытывала гамму различных чувств. Мне было жалко их: до чего же этих обычных, всего лишь зараженных радиацией людей довели нормальные люди, что они с безумным остервенением бросаются теперь на поезда? И в то же время я поражалась тому, на что они были готовы ради выживания в этой бескрайней ледяной пустыне.

Вот один из мутантов добрался-таки до нашего окна. Он со всей силы ударил головой в бронированное стекло, и по нему паутиной расползлись трещины. Мы с Невиллом приготовились стрелять, но мутант тут же исчез из поля зрения. То ли он сам не выдержал удара, то ли не удержался на стенке, то ли его подстрелил из соседнего купе кто-то другой, точно не знаю. Мы ждали, но мутанты больше не лезли, хотя крики боли и отчаянный скрежет по металлу все еще доносились снаружи.

Атака прекратилась так же внезапно, как и началась. Поезд резко повернул вправо, и орды уцелевших мутантов вскоре остались позади. Я была удивлена, что мы с Невиллом так легко отделались, не получив ни единой царапины, и ждала как минимум второй волны. Но ее не было. Выждав для верности еще пару минут, мы пошли проверить, как пережили нападение пассажиры других купе.

И вот тут меня с ног до головы пробрало дрожью. Из соседнего с нами купе раздавались громкий плач и тихий стон. Зайдя туда, я увидела мать и сына «латиноамериканцев» (те самые коричневые, о ком я писала раньше), с которыми прежде общалась лишь изредка. Сын, которого звали Рамиро, красивый стройный юноша лет семнадцати, лежал на полу, зажимая руками кровоточащую рану на горле, а его мать Аннабель горько рыдала над ним. Медика уже позвали, но он был в другом вагоне, и до бедного Рамиро добрался бы еще не скоро. Я стояла и просто смотрела на все это, даже не зная, что делать. Окно в купе было разбито, и из него хлестал ветер вперемешку с мокрым снегом, но безутешная мать, казалось, этого совсем не замечала. Мы с Невиллом наконец нашли большой кусок картона и кое-как загородили им дыру в стекле. Тут прибежал Баторжан, а с ним женщина из соседнего вагона, но она была не настоящим медиком, а всего лишь студенткой медицинского университета, ехавшей на практику. Она кое-как перебинтовала рану Рамиро, и тот перестал стонать, однако все еще выглядел хуже некуда. Поездной медик пока что осматривал раненых в других вагонах.

Аннабель понемногу успокоилась, а затем и во всем вагоне воцарилась тишина. Впрочем, ее уже нельзя было назвать привычной: покой нарушился и какое-то невесомое чувство тревоги и смерти продолжало висеть в воздухе. Я хотела было идти вслед за Невиллом в свое купе, но Аннабель упросила меня остаться. Рамиро уже задремал, и женщина принялась шепотом рассказывать мне о том, что они едут к ее мужу, который работает на космодроме, и что ей очень больно думать о том, что сын может не увидеть отца… Я на это только сжимала ее руку и все время повторяла: «Все будет хорошо».

Сейчас уже полночь, а я все не могу заснуть, слыша за стенкой стоны Рамиро. Медик все-таки пришел и сделал мальчику укол, но легче ему не стало. Дай Бог ему увидеть отца, дай Бог… Поезд же продолжает свой путь, и о нападении мутантов все словно бы забыли. Даже шипы после остановки очистили от крови и останков тел. Лишь «паутина» на стекле, в «нитях» которой красиво дрожат отсветы огней далеких селений, напоминает мне о дневном происшествии.

9 мая

Прошу прощения, что пишу быстро и неразборчиво, времени совсем нет. Когда мы сегодня проезжали по мосту, я взглянула в окно и случайно увидела ее… голубую звезду. Она так и сияла на сером дневном небе, так и манила к себе. Я крикнула Невиллу: «Вот же она, мы уже близко!» Но поезд ехал дальше не останавливаясь, а звезда была где-то сбоку, мы только отдалялись от нее. Я поняла, что это последний шанс, еще немного — и звезда совсем исчезнет, мы не сможем… Короче говоря, я побежала к «проводнику», стала просить остановить поезд, он не стал… А я очень удачно встретила Тхвай-си, она посоветовала мне дернуть «стоп-кран». В общем, теперь мы с Невиллом готовимся идти в ту сторону. Этот блокнот я взять с собой не могу, чернила в ручке снаружи замерзнут, нельзя будет писать. Поэтому оставляю его здесь. Надеюсь, он попадет, как тут говорят, в добрые руки, и мои записи кому-нибудь да пригодятся.

Всем прощайте!

Алиса.

«Какого черта я вообще в это все ввязался?»

Эта мысль в последнее время все чаще приходила Невиллу в голову. Даже не так — она сверлила ему мозг изнутри, временами становясь просто невыносимой.

За три дня, что минули с того момента, когда они с Алисой сошли с поезда, им довелось пройти уже хрен знает сколько миль по ледяной пустыне, а заветная голубая звезда все не становилась ближе. Даже наоборот — она как будто бы отдалялась и отдалялась, дразня своей недоступностью и зовя за собой. Теперь-то Невилл понимал, что это никакие не сказки, однако легче ему от этого не становилось.

Временами он вспоминал рассказы Алисе о «подземном мире». Там, как говорила она, небо, а точнее, купол, его изображавший, был мерзко-голубого, неестественного цвета. Вот и голубая звезда казалась такой же фальшивой, искусственной. Это подтверждало и то, что горела она в небе вечно, и ночью, и днем, не как нормальные звезды. Вот только кто ее зажег-то? И зачем?

Еще Невилл стал замечать, что с Алисой последнее время он вел себя как-то нервно, даже зло. Все чаще ныл без причины, огрызался, ссорился по пустякам. Она виду не подавала, молча терпела, но Невилл все явственнее ощущал, что причиняет девочке боль. Но ничего с собой поделать не мог — ему становилось тяжело, он уже откровенно жалел, что отправился с Алисой в это абсолютно ненужное ему путешествие. Но терпел, стиснув зубы, как настоящий мужчина.

Привал им приходилось делать в открытом поле: никакого намека на человеческое жилье посреди тундры не было. На второй день, впрочем, набрели на полуразваленную избушку, хозяин которой, должно быть, то ли уехал, то ли помер. Заночевали там, в относительном тепле, а утром вновь двинулись в путь. Невилл был бы рад в этой избушке поселиться навечно, но Алиса все тянула его за собой, не терпелось ей к звезде поскорее попасть. Эх, и повезло же ей холода вообще не чувствовать! На ночь Невилл ложился спать, укутавшись сразу в две парки — свою и ее. Кое-как засыпал прямо на голом снегу, благо метели в этих местах случались нечасто. После избушки стало полегче: Невилл нашел там топор, разломал и так гнилую насквозь стенку и теперь шел дальше с вязанкой дров за спиной. Нашлась в избе еще и рабочая газовая зажигалка, и теперь стало возможно разводить костер и жарить на нем подстреленную дичь. В основном то были лемминги, крысы, пара птиц. Вервольфов ни подстрелить, ни заарканить пока не удавалось: уж больно крепкие да увертливые были. Ходили только по ночам кругами совсем близко и подвывали жалобно. После того, как Невилл пару раз палил в темноту из пистолета, вой стихал.

В сон теперь Невилл проваливался даже с некоторым облегчением, не боясь, как раньше, увидеть Седрика. Но возникла другая проблема: Седрик стал приходить наяву. Никогда раньше такого не было, а тут — нате, пожалуйста. Сидит Невилл, допустим, говорит с Алисой о чем-нибудь, очищает от шкурки пойманного зверька, а тут вдруг из-за спины мертвый братец выглядывает. И хохочет так противно, зубы скалит. А чуть протянешь руку — и нет его, словно растаял.

На третью ночь они остановились в странном месте. Большое круглое пространство было покрыто льдом, но при этом на нем — ни единой снежинки. Словно бы здесь раньше стоял стеклянный купол, как над нацистскими городами, только поменьше, а аккурат перед их приходом его убрали. За пределами круга снег-то лежал как обычно. Невилл на всякий случай внимательно осмотрелся вокруг и обнаружил в снегу, ярдах в двадцати левее круга, странную черную дыру в земле. Он заглянул туда, посветил даже фосфорной палочкой, но ничего серьезного не увидел. Было что-то наподобие колодца, только очень уж глубокого, дно совсем терялось во мраке. А больше ничего такого вокруг и не было. Они устроились на ночлег. Костер в таком месте побоялись разводить, поэтому Невилл просто разложил по периметру круга фосфорные палочки. Вервольфов и других зверей должно было отпугнуть, хотя в эту ночь они как-то не выли из темноты и не ходили вокруг. И это тоже было необычно.

Едва негритенок задремал, как перед глазами замелькали разные картины, словно в фильмоскопе. Точнее, не разные: все как на подбор из далекого прошлого. И все страшные.

…Невиллу восемь, и вместе с пятилетним Седриком они лежат в кроватках, слушая мать. Старший брат изо всех сил размыкает глаза, стараясь не заснуть, но веки так против воли и опускаются. Мать курит глиняную трубку, и зеленый дым с приятным запахом трав окутывает комнату, навевая какую-то особую атмосферу далеких земель.

— Почти сто лет тому назад с неба ударила яркая вспышка, — рассказывает мать. — Наш народ бы сказал: бог Леза разгневался на людей. Мой дед, Авраам Линкольн Игубе Третий, тогда находился в Германии в составе американской армии и видел все как есть. Небо тогда сияло, было светло как днем, земля тряслась и рокотал гром. А потом, когда начался хаос, дед бежал через Испанию, Гибралтар и земли арабов в истинно Черную Африку, на землю своих предков...

Глаза Невилла слезятся от усталости и дыма, но он упорно не хочет их закрывать. Седрик давно уже мирно посапывает, но старший брат считает себя выше этого.

— ...А шестьдесят лет спустя появилась на свет я, — продолжает мать. — Меня назвали в честь деда. Тот год был страшно неурожайным, говорили, что Леза до сих пор гневается, хотя молниями уже не бьет. Когда мне было шесть, дед перевез всю семью на север, в земли Германии, которые так понравились ему раньше и в которых он мечтал жить после конца войны…

Глаза матери подергиваются туманом, изо рта выходит дым, заплетенные в косу длинные черные волосы блестят в тусклом свете лампы. Веки Невилла окончательно смыкаются, и он погружается в сон, где видит Черную Африку, далеких предков и бьющие с неба молнии…

…Невиллу двенадцать, и они с девятилетним Седриком охотятся в скалах неподалеку от деревни. Наловив дичи, возвращаются домой по узкой тропинке, как внезапно Седрик, идущий впереди, резко замирает на месте, подняв руку. Невилл видит слева от них горного козла, что легко и даже как-то беззаботно перемахивает через ущелье, зависает на пару секунд на почти отвесной скале, а затем скачет дальше.

— Он мой, — в азартном предвкушении произносит Седрик и бежит вперед, на ходу снимая с плеча и раскручивая аркан. Невилл понимает желание брата отличиться — тот уже в который раз наловил добычи меньше, чем он сам, — но сердце его в тревоге замирает, когда он видит, как Седрик стоит на самом краю ущелья, примериваясь кинуть аркан. Козел неподвижно застыл на другой стороне, прямо напротив Седрика.

Бросок!.. Недолет! Козел даже не шевелится, зыркая круглым глазом в сторону братьев. Седрик быстро сворачивает аркан, примеривается снова. И… Бросок… Есть! Козел, запутавшись в петле, отчаянно бьется, затем вдруг с бешеной скоростью и силой прыгает прочь. Седрик, вцепившись в веревку, едва держится на краю пропасти.

— Сейчас я помогу! — бросается Невилл к брату, но тот вдруг, потеряв равновесие, падает вперед. Падает как-то неловко, словно наступил на развязанный шнурок. И сразу же по ушам Невилла бьет отчаянный крик.

— СЕДРИК!!! — Даже не слыша собственного крика, Невилл срывается с места. Козел с драгоценным арканом на шее скачет вдаль, но до него Невиллу сейчас нет никакого дела, он сам прыгает вниз по камням, оступается, разбивает колени…

Седрик лежит вниз лицом в расселине меж двумя валунами. Ноги и руки его неестественно изогнуты. Невилл осторожно поворачивает брата лицом к себе. Седрик тихо стонет, глаза его закатились, а волосы на лбу слиплись от крови и кажутся в слабом свете ущелья практически синими.

— Седрик, Седрик… — Невилл склоняется над братом, приподнимает его, но тот начинает стонать громче. Невилл видит, что правая нога Седрика, заломившись под странным углом, застряла меж камней, и каждое неосторожное движение причиняет ему, должно быть, нестерпимую боль. Можно попробовать вытащить ногу, вот только не станет ли от этого еще хуже?

— Невилл… — вдруг еле выдавливает из себя искалеченный негритенок. Взгляд Седрика прикован к чему-то, что лежит возле ног брата. Нагнувшись, Невилл поднимает довольно-таки увесистый камень с острыми сколотыми краями — должно быть, отлетел от валуна, когда на него упал Седрик — и нерешительно застывает с ним в руке. Внезапно молящий взгляд Седрика точно подсказывает ему, чего тот хочет.

— Нет, Седрик, нет… — Невилл чувствует, как по щекам сами собой катятся слезы, теряясь под меховым воротником и противно щекоча кожу. Но Седрик все еще умоляет его взглядом и даже едва заметно кивает. Невилл вдруг понимает, что часы его брата, пожалуй, и правда сочтены. Еще неизвестно, удастся ли вытащить его из расселины, а если и удастся, то успеет ли он донести брата до деревни и будет ли пьяница-лекарь в нормальном состоянии? Седрик дышит тяжело, с хрипом, и Невилл вдруг замечает, что грудь его под паркой разбита, вся одежда залита кровью, а ребра в буквальном смысле торчат наружу. Похоже, дела и в самом деле плохи.

Слезы застилают глаза Невилла, он утирает их рукавицей. Взгляд Седрика молит все сильнее, и Невилл наконец сдается, поднимает руку с камнем над головой брата. Седрик прикрывает глаза в знак согласия.

Невилл смотрит слезящимся взглядом на мрачные скалы кругом, среди которых нерешительно блеют козлы, на серое небо, в котором с пронзительным криком носятся какие-то большие птицы. Пытается представить себе все то, что видит, слышит и чувствует его брат в последние мгновения, а затем резко опускает камень на голову Седрика…

… — Алиса! Алиса!..

Невиллу четырнадцать, и он смотрит, как мать кашляет на старой кровати. Отец склонился над ней, держит за руку и постоянно повторяет ее имя. Мать дышит тяжело, с хрипом, как тогда Седрик, ее легкие горят, а воздух вырывается из них, застревая в горле кашлем.

— Алиса, Алиса!..

Невилл смотрит на мать и не может ничего поделать. Не может ничего сделать и отец. Порошки с таблетками не помогают, а деревенский лекарь в очередном запое.

Грудь матери тяжело вздымается и вдруг замирает. Невилл подходит к ней, прижимает ухо к тому месту, где сидит сердце, но оттуда ничего не шумит, не дергается. Хотя глаза матери смотрят на сына все так же строго, с укоризной и в то же время как-то устало. Отец беззвучно рыдает, прижавшись к холодной руке…

Неделю спустя Невилл с отцом и бабушкой сидят за столом и едят поминальный пирог из невесть где добытой муки. Мамку похоронили в могилке рядом с Седриком, чтобы за сыном приглядывала и в посмертии. Отец сидит над тарелкой молча, ничего не ест, затем вдруг резко вскакивает и, беспрестанно повторяя: «Алиса, Алиса!», идет к себе в комнату. Возвращается оттуда тепло одетый, с рюкзаком за плечами, и идет к дверям.

— Ты куда, Фрэнк? — так и встает с места бабушка.

— За голубой звездой, — выпаливает отец уже с порога. — За голубой звездой, что счастие приносит.

И он резко шагает в страшную метель за дверью. Бабушка бежит за зятем следом.

— ФРЭ-Э-ЭНК! — вопит она во всю мощь легких, но отец идет, не оборачиваясь. Невилл бежит за ним со всех ног, да морозный воздух щиплет в горле и мальчик быстро устает. Отец шагает, не останавливаясь, и вскоре совсем скрывается за снежной пеленой…

«И приснится же такое!» Невилл вскочил, туманным спросонья взглядом окинул ледяной круг. Все так же лед сверкал зеленым в свете фосфорных палочек, так же густела вокруг тьма… Впрочем, разлепив как следует глаза, негритенок заметил, что Алисы, которая должна была дежурить, пока он спал, рядом не было. Отошла, что ли, куда-то?

— Алиса! — позвал Невилл, вставая, осторожно обходя круг по краям и изо всех сил вглядываясь в ночную черноту. Сам туда соваться не стал, побоялся.

— Алиса! — крикнул чуть громче. Нет ответа. Зато из-за спины внезапно донесся жуткий хохот. Невилл обернулся — ну конечно, Седрик, кто же еще. Стоит аккурат на том месте, где Невилл спал. Росту высокого, выше, чем сам братец умерший был. На плечах бордовая парка, из-под синих волос глазищи злые так и сверкают.

— Чего уставился, неполноценный? — гаркнул он. — Думаешь, раз брата своего убил, так все теперь можно?

Внутри у Невилла на это вскипела ярость (неполноценным его прежде никто, кроме нацистов, не называл), и он, сжав кулаки, бросился на Седрика. Да только все было впустую — удар прошел прямо сквозь мертвого братца, и тот растворился в воздухе. Впрочем, тут же возник прямо за спиной у Невилла.

— Любезный, вы уже одним этим выставили себя полным недоумком и невежей, — заговорил он. — Прибегать к грубой силе вместо того чтобы нормально ответить словами — это ведь так умно, верно?

Невилл вновь ринулся на призрака, но тот теперь растворился в воздухе еще прежде чем кулак брата его коснулся. И тут по краям ледяной площадки возник сонм еще таких же, как он. Впрочем, нет, выглядели они по-другому — все в серых плащах с капюшонами. Хохотали, правда, все одним голосом.

— Ай, как заполыхало! — гремела туча глоток. — Даже мне с того света все прекрасно видно!

Невилл в детстве слышал от соседских мальчишек легенду о боге Локи, что вот так же вот изводил людей, все время насмехаясь над ними. Да только боги — это все сказки, а Седрик — он тут, почти реальный.

Сотрясаясь от бессильной злобы, Невилл выхватил из-под парки гаусс-пистолет. Поднял взгляд, а призраков по краям площадки уже и след простыл. Лишь впереди него темнела одинокая фигура.

«Ну держись, Седрик», — яростно подумал Невилл, направляясь вперед с пистолетом в поднятой руке. Один выстрел — и со всеми его кошмарами будет покончено. Сумрачная фигура же не замерла на месте и не пропала, а смело шагнула навстречу Невиллу, оказываясь на свету.

— Невилл, это я, Алиса! — воскликнула девочка, заметив направленный на нее пистолет. — Что с тобой?

— А… Алиса… — с трудом выдохнул Невилл и опустил оружие. — Слава Богу! Где ты была?

— С тобой все в порядке? — подозрительно спросила Алиса, останавливаясь в нескольких шагах от парня.

— Со мной? Да, конечно. Мне просто показалось… — Невилл раздумывал, стоит ли говорить ей про Седрика, но решил, что лучше не надо. Вдруг она и в самом деле его сумасшедшим сочтет?

Он все-таки покосился на всякий случай назад. Ну и, разумеется, Седрик уже был там. Интересно, а Алиса его тоже видит? Хотя о чем это он, так бы она обязательно спросила, кто это!

— Настало время последнего испытания для тебя, брат, — заговорил вдруг Седрик своим нормальным голосом. — Время решить, может ли твоя подруга двигаться дальше. Сам ты уже выполнил свою миссию.

Невилла так и пробрало холодом по всему телу. Брат говорил ему, что нужно бросить Алису, самому остаться здесь. Но так же нельзя! И тут же какой-то внутренний голос сказал Невиллу: можно. Он и так проделал слишком долгий путь, только ради чего? Никто его за собой арканом не тянул, не заставлял идти. И все же он пошел. А теперь сам вынужден был разгребать последствия. Давно уже он планировал бросить все, повернуть назад, и вот теперь понял: настал тот самый момент. Да и для Алисы он уже явно в последнее время стал обузой.

Невилл поглядел вперед, на противно мерцавшую во мраке голубую звезду. На ту самую, под которой, должно быть, сгинул его отец. И негритенок окончательно принял решение.

— Иди вперед, Алиса, — произнес он почему-то шепотом, наклонившись к девушке. — Я останусь тут… Догоню потом… Может быть…

Она смотрела на него с тревогой, не решалась уйти. Ну разумеется, не все так просто.

— Иди, иди, — поторопил Невилл. — Я должен остаться. Прикрою… тебя, — зачем-то добавил он.

Алиса все еще смотрела нерешительно, даже протянула было руку, чтобы пощупать ему лоб, но потом передумала.

— Ладно, я пойду. Пока, — промолвила она едва слышно, легко, словно тень, скользнула в темноту и тут же растворилась в ней.

— Прощай, — одними губами прошептал ей вслед Невилл и повернулся к Седрику. Испытание так испытание, что поделаешь.

Но уж чего Невилл никак не мог ожидать, так это того, что Седрик внезапно примется наскакивать на него, совсем как в давнем сне, бить синеволосой головой и тут же отскакивать назад, приговаривая: «Ей-ей». Невилл в отчаянии вскинул пистолет, выстрелил, но заряд, как и следовало ожидать, прошел сквозь тело Седрика, не причинив тому вреда. Невилл выстрелил второй раз, третий…

— Ну давай, ущербный, попробуй еще раз, может, что и получится! — захохотал Седрик, и толпа внезапно появившихся двойников вторила ему. — Я посмотрю, как ты будешь изгаляться, пытаясь сделать заведомо невозможное!

Невилл, воя от ужаса и бессилия, уронил пистолет и отступал теперь все дальше за пределы страшного круга, во мрак, в неизвестность, пятился спиной, спотыкаясь, а смех в зеленом круге все дрожал, раскатываясь эхом…

Тяжелый зеленоватый сумрак давит на меня со всех сторон своей массой, и лишь свет голубой звезды разгоняет его, сияя впереди словно бы для меня одной. Я иду к нему твердым шагом, не оглядываясь. Крики Невилла остаются где-то далеко позади, а вскоре, завершившись долгим воплем на особенно пронзительной ноте, окончательно стихают. Наверное, это неправильно, но Невилл за последнее время успел мне даже надоесть, я уже не воспринимала его своим другом или просто приятелем, как раньше. Теперь внутри у меня пусто, и уже ничто как будто не связывает меня с этим смешным черным пареньком, хотя, должна признать, без его помощи я вряд ли бы вообще дошла до этих мест.

Внезапно звезда впереди меня начинает увеличиваться в размерах и приобретать какие-то странные очертания. Я на всякий случай осторожно оглядываюсь назад, но свет фосфорных палочек Невилла затерялся где-то во мраке. Должно быть, я отошла уже довольно далеко от места ночлега. А значит, дороги назад теперь нет.

Я все увереннее шагаю вперед, и звезда внезапно на глазах у меня начинает гаснуть. Я еще не успеваю осознать, как такое возможно, когда многоконечный сгусток света вдруг вытягивается в прямую линию, и я наконец вижу прорезавший темноту луч, что открывает моему взору невысокую гору прямо посреди равнины, в том месте, где, я могу поклясться, еще минуту назад было совершенно пусто.

И меня, как только я вижу эту гору, внезапно охватывает странное, доселе незнакомое чувство уюта, тепла и ощущение долгожданного возвращения в давно забытый дом. Да, вот ведь странно получается — ни один дом из тех, в которых я жила или ненадолго останавливалась за все время существования в этом мире, так и не стал для меня родным и любимым. А эта странная гора так и манит к себе, так и приглашает войти, и я точно знаю: это мой родной дом, хотя, могу поклясться, я никогда раньше тут не была.

Голубой луч, упираясь концом в вершину горы, внезапно теряется на линзе огромного прожектора, что установлен почти на самой вершине перед странного вида планкой, в которой прорезано отверстие, напоминающее по форме ту самую звезду, что только что горела в небе.

Вот оно что! Легендарная голубая звезда — не что иное как рукотворное порождение какого-то умелого хитреца! Вот только зачем он все это сотворил? И кто он вообще такой? Надеюсь, сейчас мне и предстоит это узнать.

По утоптанной заснеженной тропинке я направляюсь к подножию горы, откуда сияет мягкий, к счастью, не голубой и не зеленый свет. Рука моя на всякий случай лежит на рукоятке пистолета во внутреннем кармане парки, однако внутри все уже расслаблено и наполнено теплом. «Добро пожаловать домой, Алиса», — шепчет мне какой-то внутренний голос.

Мягкий свет льется из пещеры в самом низу горы. У входа в пещеру на столбике сидит, спрятав голову под крыло, большая белая птица. Харфанг, кто же еще.

— Как дела, приятель? — Я подхожу ближе, треплю птицу по перьям. «Приятель» встряхивается, ухает и, резко взмахнув крыльями, летит внутрь пещеры. Мне ничего не остается кроме как последовать за ним.

Недлинный коридор приводит меня к массивным стальным двустворчатым дверям. Харфанг, подлетев к ним, скрывается в окошке, напоминающем кошачий лаз и просверленном в стене сбоку от двери на высоте человеческого роста. Я же замираю на месте. Огромный механический глаз на стене с жужжанием двигается вверх-вниз, словно бы оглядывая меня. Наконец жужжание стихает, и тут же в дверях что-то щелкает, после чего они с лязгом разъезжаются в стороны.

Я оказываюсь в довольно просторном помещении, напоминающем мастерскую Мундгона, только гораздо выше и шире. Здесь тоже пахнет металлом и машинным маслом, да еще вдобавок стены заставлены разными экранами с непонятными графиками и изображениями с видеокамер. Нечто похожее я уже видела в центре управления «небом» в Гауптштадте, но здесь, видимо, эти приборы нужны для чего-то совсем иного. И главное, что отличает это помещение от тех двух — несомненное ощущение тех самых уюта и комфорта, но это, возможно, из-за потрескивающего в углу камина.

Слева от меня слышен лязг, и я вижу, как со второго яруса комнаты спускается лифт в виде площадки с перилами. С него скатывается загадочное устройство, нечто вроде кресла на больших колесах со спицами. В нем восседает старик в бежевого цвета промасленном халате. Лицо его румяное и выглядит приветливым, хотя в уголках голубых глаз, как мне кажется, затаилось что-то недоброе. Череп обтянут кожей без единого волоска, зато на щеках и подбородке седая растительность цветет буйным цветом. Похож даже на Деда Мороза, в которого верят некоторые жители «поверхностного» мира и фигурки которого они выставляют возле домов в день, когда родился Христос (как связано одно с другим, мне пока с трудом удается понять). И все-таки что-то в этом человеке мне кажется несомненно подозрительным.

— Здравствуй, моя девочка, — произносит он, не сводя с меня пристального взгляда, в котором невозможно что-либо прочесть. — Вот ты и вернулась туда, куда должна была.

— Кто вы такой? — спрашиваю я, все еще не убирая руку от пистолета.

— Мое настоящее имя тебе ничего не скажет, — чуть улыбается в бороду старик, — поэтому зови меня просто Создатель.

— Соз… — Я запинаюсь, только сейчас осознав невероятную правду. — Так это вы… создали меня?

— И да, и нет, — продолжает улыбаться он. — Я полностью спроектировал твое тело и разработал его основные функции, жизнь же вдохнули в тебя другие. Но да, можно сказать, я сотворил тебя, как Бог в свое время сотворил Адама.

Я прохожусь вдоль книжного шкафа у стены, провожу пальцем по корешкам немногочисленных книг со сложными названиями, зачем-то беру в руки граммофонные пластинки, перебираю их. Моцарт, Вагнер, Вивальди, джаз… Кажется, я начинаю понимать…

— Так вот почему мне была знакома эта музыка, хотя я ее даже не слышала! — озвучиваю я свою догадку.

— Верно, — все с той же улыбкой кивает Создатель. — Я заложил в тебя это чувство дежавю, чтобы ты как можно скорее осознала, насколько ненатуральна та реальность вокруг тебя, и попыталась из нее выбраться… Поставь, пожалуйста, если тебе не сложно, «Реквием». Это моя любимая мелодия.

Он кивает на электрограммофон в углу, я ставлю туда пластинку, и комнату заполняют так хорошо знакомые мне звуки, которые как будто бы поднимаются откуда-то с глубины моей души.

— Эту музыку Моцарт писал, уже будучи смертельно больным, — мечтательно прикрыв глаза, вещает старик. — Он умирал, отравленный ртутью, но продолжал писать, потому как знал: это главное творение всей его жизни, которое переживет века. Вот и я сам, подобно Моцарту, так же творил все эти годы, зная, что, когда придет время мне отойти в мир иной, мое главное детище переживет целые поколения.

— Расскажите мне все с самого начала, Создатель, — прошу я, присаживаясь на ручку обычного, без колес, кресла и уже не трогая пистолет. Злодей этот человек или нет, но ему удалось меня по-настоящему заинтриговать.

Внезапно из дальнего угла раздается шум, и я вижу харфанга, который, отпрянув от кормушки, перелетает на плечо к хозяину, тот гладит его по голове и клюву.

— Думаю, ты уже знакома с Онгоцем, — произносит он, глядя только на птицу и словно бы забыв о сути нашего разговора, — но все же будет не лишним представить вас официально. Онгоц, это… — Он вдруг замирает, пытливо глядя в мою сторону, и я невольно посмеиваюсь про себя тому, что этот Создатель даже имени моего не знает.

— Алиса.

— Стало быть, Алиса, это Онгоц. Я посылал его несколько раз, чтобы помочь тебе, но, боюсь, ему не всегда удавалось тебя найти. У него механическое сердце, но все остальные органы живые, поэтому, сама понимаешь, он не идеальная машина. Чистый автоматон же в этом случае привлек бы много ненужного внимания. Пожалуй, Онгоц — мой единственный живой друг за все эти годы.

Он как ни в чем не бывало вычесывает своему «другу» перышки, а меня все это уже начинает раздражать.

— Зачем вы меня создали? — Я резко поднимаюсь с кресла. Напуганный моим движением Онгоц перелетает на загаженный насест в противоположном от кормушки углу, и старик снова смотрит только на меня.

— Чтобы ты смогла выполнить свою миссию, — произносит он. — Это будет нужно не только мне, но и всему человечеству.

Опять эта «миссия»! Еще не успев отвыкнуть от постоянного напоминания об этом среди нацистов, я вновь что-то кому-то должна! Однако старик с вполне серьезным видом манит меня пальцем и на своем диковинном кресле подъезжает к неприметной двери в дальнем углу. Набирает на панели рядом код, дверь распахивается, и я иду за хозяином длинным извилистым коридором.

— Ты не поверишь, но в этом году мне исполняется сто лет, — рассказывает мне Создатель по дороге. — Да-да. Я родился вскоре после начала атомных бомбардировок, в той части мира, что когда-то носила название Южная Африка. В двадцать лет я закончил Кейптаунский университет, один из последних, что оставались тогда во всем мире, по специальности «биоинженерия». И вот, все эти годы я занимаюсь тем, что постоянно что-то строю, изобретаю, совершенствую… Я просто не могу жить иначе.

Он проводит меня еще через несколько дверей, и у каждой набирает свой пароль. Я осматриваюсь по сторонам и вижу, что коридор дробится на множество ответвлений и закоулков, заворачивает в разные комнаты. Насколько же велик гений этого старика, что он смог выстроить внутри скалы такой огромный комплекс помещений?

В одной из комнат я вижу разбросанные по полу и полкам механические игрушки. Тут и беби-доллы, которые я видела на витринах магазинов в Гауптштадте, и заводные плюшевые медведи, и даже металлические автоматоны всевозможных форм и расцветок.

— Да уж, чего только ни наделал за всю свою долгую жизнь, — заметив мой любопытный взгляд, усмехается Создатель. Он не поворачивается ко мне, и я вижу лишь его блестящую в свете электрических ламп макушку. — Я ведь хотел, чтобы в эти игрушки играли мои дети… а у самого не то что детей — девушки-то никогда не было. Я всегда был одиноким, сторонился людей, увлекался только наукой, и она-то мне и заменила все остальное в жизни. Быть может, зря.

Он ненадолго замолкает, и слышен лишь скрип колес его кресла. Однако перед очередными дверями, в ожидании, пока они откроются, старик вдруг продолжает:

— А ведь ты вполне могла бы быть моей внучкой… или даже правнучкой. А получилось так, что ты стала моим дитем, единственным и неповторимым.

Я невольно вздрагиваю, а двери меж тем окончательно разъезжаются в стороны, и мы оказываемся в помещении, заполненном темно-зелеными контейнерами. Старик снимает крышку с ближайшего и вынимает оттуда капсулу, внутри которой плещется какая-то мутная вязкая жидкость.

— Это семя, — видя мое замешательство, поясняет он. — Обычное мужское семя.

Я заглядываю в контейнер и вижу, что он целиком заполнен точно такими же капсулами. Перевожу взгляд на остальные контейнеры — все они выглядят одинаково.

— Да, ты все правильно поняла, — говорит старик без тени улыбки. — Здесь хранится мой, если можно так выразиться, семенной банк. Хотя он не только мой. — Лицо его внезапно мрачнеет. — Должен покаяться перед тобой, дитя мое, иногда я не брезговал грязными методами. Но чего только ни сделаешь ради целого человечества! Ты уже, должно быть, видела, что та легендарная голубая звезда — не что иное как мое маленькое изобретение. А ведь простые люди шли за этой самой звездой. Ну и все, как правило, погибали — кто замерзал в ледяной пустоши, кого загрызали вервольфы, а кое-кто даже попадался в мои ловушки. И теперь все они, можно сказать, здесь. — Он с некой, как мне кажется, гордостью, обводит рукой пространство «семенного банка». — Вначале я держал здесь только свою сперму, потом же понял, что для спасения рода людского нужно больше, гораздо больше.

«Значит, сперма Невилла, скорее всего, тоже хранится тут», — понимаю внезапно я, вспомнив отчаянные крики за моей спиной. Сердце вроде как должно заныть от тоски при таких мыслях, но я не чувствую ничего, как и раньше. И потом, на смену этим мыслям быстро приходят другие, более важные для меня сейчас.

— Значит, вы хотите опять сотворить из меня Праматерь? — спрашиваю я старика, и по его глазам уже читаю ответ. — Но зачем вам тогда понадобилась отдавать меня нацистам? Почему вы не могли просто вырастить меня самостоятельно?

— Увы, даже у меня не хватило бы на это ресурсов, — разводит он руками. — И потом, как это ни банально звучит, мне нужны были деньги на продолжение своих исследований. И тогда я продал твое тело нацистам. Надеюсь, ты простишь меня за такой поступок, дитя мое.

— Боюсь, я не смогу выполнить вашу «миссию», — качаю я головой. — Да-да, именно вашу, а не мою. Когда я жила среди нацистов, то не понимала, почему все вокруг ведут себя так странно. Когда узнала о своей «миссии», то была в шоке. Мне стало противно даже просто находиться там, под землей, где все вокруг только и делали, что лгали мне и друг другу. Если бы даже не нападение коммунистов, я бы сбежала оттуда, сбежала в любом случае. Я была так рада оказаться на поверхности, в совсем другом, живом, а не фальшивом мире, где никто не требовал от меня ничего и не твердил о каком-то предназначении. И вот теперь вы предлагаете мне просто так взять и снова вернуться к прежнему, хотите сделать из меня культ, а не живого человека? Нет, я на такое не согласна.

— Я знал, что ты скажешь нечто подобное, — кивает Создатель, ничуть не смутившись. — Но ты должна понять разницу между тем и этим миром. Нацисты — не безумные фанатики, как их предшественники, они просто сборище безвольных взрослых детей, спрятавшихся от проблем внешнего мира в своем уютном мирке. Ты нужна была им лишь для предотвращения вырождения их так называемой арийской расы, а на деле жалких остатков народа великой некогда Германии. Как долго, ты думаешь, они просуществовали бы без притока свежей крови сверху, на одних лишь рожденных тобою детях, тогда как их собственное молодое поколение уже в большинстве своем родилось неполноценными?

Я хочу перебить его, сказать, что мне все это прекрасно известно уже давно, но старик неумолимо продолжает:

— Я же хочу предложить тебе стать истинной Праматерью для всего человечества. Ты же наверняка читала Библию и знаешь, как весь род людской произошел от двух человек. Сейчас же наука шагнула далеко вперед, и размножение возможно даже при наличии всего лишь одной особи. Идем обратно, я покажу тебе кое-что еще.

Мы возвращаемся обратно в уютную комнату, и Создатель на своих колесах катит к одному из бесчисленных мониторов. Узловатые пальцы с невероятной для человека такого возраста скоростью бегают по клавишам, и вот уже на экране горит изображение голубой планеты, вертящейся где-то в космическом пространстве. Если бы я точно не представляла, как сейчас выглядит Земля, то подумала бы, что это она и есть, так похоже изображение на картинки в старых книгах.

— Знаешь, в юности я увлекался астрономией, — улыбается старик. — В то время небо было еще видно гораздо лучше, чем сейчас, поэтому на звезды можно было смотреть без проблем (собственно, поэтому я и придумал в качестве сигнала именно звезду). Тогда я и обнаружил эту самую планету. Она расположена в созвездии Девы, в триллиардах километров от нас, однако по своему климату почти полностью соответствует той Земле, какой она была до войны. Я назвал ее Карментой, в честь римской богини, как делали астрономы раньше. Планета Кармента — новый оплот жизни для человечества!

Я смотрю на него с изумлением: уже не свихнулся ли он, как те самые сектанты, что впаривают чушь про погасшее солнце с плакатов? Уж такого-то я от него при всей его гениальности точно не ожидала! Видя мое выражение лица, Создатель хмурится, словно бы не был готов, что его слова воспримут таким образом.

— Послушай, ты ведь должна все прекрасно понимать, — говорит он. — Ты была на поверхности Земли и знаешь, какова там жизнь. Повсюду царит первобытный хаос, люди готовы вгрызаться друг другу в глотки, а новый день принесет еще неизвестно что, поэтому все живут в постоянном страхе. И ты думаешь, когда-то могло быть по-другому? Ну хорошо, представь, например, что Америка и Россия победили бы Третий Рейх и Японию обычным способом, без применения ядерного оружия. И долго, как думаешь, продержался бы мир после войны? Я часто рассуждал на эту тему и пришел вот к какому выводу. Две столь большие страны просто не смогли бы мирно сосуществовать в Европе, под боком друг у друга, и максимум через десять лет после победы над Рейхом началась бы новая бойня, еще более страшная, чем раньше. К началу нынешнего века мир так или иначе был бы выжжен и опустошен, как сейчас, разве не так?

— Наверное, так, — неуверенно киваю я.

— С каждым годом человечество все больше уничтожает себя, — безжалостно продолжает старик. — Через пару-тройку веков оно окончательно вымрет, если к тому времени не уничтожит саму Землю. А новое поколение, выращенное на новой планете — это путь к спасению! Это будут не жалкие потуги нацистов по спасению собственных шкур, нет, это будет именно зарождение новой цивилизации! Белые, черные, желтые, коричневые — весь спектр народностей и рас будет представлен там, рожденный и выращенный тобой! Помнишь легенду о Ноевом ковчеге? Так вот, планета Кармента станет новым Араратом, землей обетованной!

— Ну допустим, — прерываю я, поскольку начинаю испытывать отвращение к длинным и выспренным речам. — А на каком таком ковчеге я должна буду отправиться туда, на Карменту?

— О-о, я так ждал этого вопроса! — восклицает старец, радостно потирая руки. — Сейчас я все, все тебе покажу!

Он снова стучит по клавишам, и на экране я теперь вижу нечто невероятное. В пещере высотой что-то около двадцати метров (я привыкла пользоваться «подземной» системой мер, наверху используют какую-то другую), освещенной мощными прожекторами, видно странное сооружение, напоминающее поставленную на дыбы гигантскую металлическую лодку или аэроплан времен войны, какие я видела на картинках в старых книгах. Весь его вид настолько великолепен, что даже при взгляде через экран захватывает дух.

— Это… Это же… — не договариваю я.

— Космический корабль, моя гордость, — изрекает старик, и вот тут его пафос как нельзя более оправдан. — Тридцать лет я потратил на его постройку. Собственно говоря, до этого еще сорок лет я строил другой, размерами поменьше, но тогда у меня совсем не было опыта, так что все затянулось. Ныне же тот, самый первый космоплан, как я его тогда называл, преодолевает долгий путь до Карменты с лабораторными крысами и несколькими автоматонами на борту. Да, путь в другую галактику неблизок, зато каков будет результат! — Его взгляд становится по-детски умильным. — Подумать только, Алиса, ты станешь первым космоплавателем на Земле! А через много-много лет твои потомки на Карменте прославят тебя в веках! Быть может, даже памятник тебе воздвигнут!

И тут перед моими глазами так и встает картина: незадолго до пробуждения в «подземном мире», черное небо с мириадами звезд, бесконечная пустота. И я одна, посреди нее… Волнующая неизвестность так и манит меня к себе, так и затягивает с головой, что противостоять этому зову становится просто невозможно…

— Хорошо, я согласна, — говорю я, едва вынырнув в реальность. — Спасение всего человечества, говорите? Других путей у меня все равно здесь нет, так что, пожалуй, я приму эту роль.

Создатель глядит на меня восторженным взглядом, его лицо так и лучится радостью и умилением, и кажется, что никогда за свою долгую жизнь он не был так счастлив. И в то же время в его облике чувствуется некая усталость. Как будто он хочет сказать: «Ну все, я выполнил свою миссию, теперь пора и на покой».

На мониторах было видно, как массивные автоматоны загружали контейнеры с «будущим человечества» в трюм космоплана. Человек, чье имя давно уже не называл даже он сам, наблюдал за этим со слезами радости на глазах. Мечта всей его жизни наконец-то сбывалась.

Этого человека деловые партнеры уже много лет знали под странным именем «Техноман». И он был воистину фанатом техники. Даже верный Онгоц, теперь дремавший в углу на насесте, был наполовину машиной. А теперь любовь старика к технике получала апофеоз-воплощение в виде творившегося на экранах. Скоро, совсем скоро корабль «Альберт Эйнштейн», названный в честь величайшего ученого двадцатого века, взмоет в небеса и человечество наконец-то обретет лучшую жизнь. Конечно, жалко было отпускать Алису, едва только встретив ее. Изобретатель чувствовал, что начинает любить ее, любить по-настоящему, как родного ребенка, все мысли о ней отдавались безграничной теплотой в его сердце. Но другого выхода не было, поэтому девочка должна была лететь.

Старик ненадолго задремал, а когда очнулся, то увидел, что погрузка успешно завершена. Алюминиевый корпус ковчега, устремленный ввысь и сверкавший в лучах прожекторов, казалось, с нетерпением ожидал взлета. Услышав позади шаги, Техноман развернул кресло-коляску. Алиса, облаченная в легкий коричневый комбинезон с накинутой поверх него паркой, вошла в кабинет и остановилась на пороге.

— Я готова, Создатель, — промолвила она бесцветным голосом.

— Прекрасно, — ответил Техноман, от волнения даже всхлипнув. — Тогда подойди ко мне, дитя мое. Я хочу обнять тебя на прощание.

— Давайте обойдемся без этого, — произнесла Алиса все с тем же странным металлом в голосе. Ну понятно, она, должно быть, сильно волнуется. Да и зачем ей обниматься с тем, кого она буквально сегодня впервые увидела?

— Хорошо, как скажешь, — подавив рыдания, произнес старик. — Но я хочу, чтобы ты кое-что взяла с собой на корабль. Вон там, в ящике стола, есть металлическая коробка — в ней инструкции по поводу того, как именно тебе придется оплодотворять себя в условиях Карменты, а затем воспитывать новое поколение. Я не стал закладывать их в твою память, ведь там и без этого было занято уже довольно много места.

— Увы, я не стану их брать, — покачала головой девочка.

— Уверена, что справишься и так? — нахмурил брови старик. — Я бы на твоем месте не стал так рисковать. Да и за долгие годы полета нужно будет чем-то заняться — вот, как раз и почитаешь эти инструкции.

— Дело не в этом, — вновь покачала она головой. — Я вообще не собираюсь никуда лететь.

Она вскинула ладонь, в которую из рукава парки выкатился небольшой гаусс-пистолет. Алиса недрогнувшей рукой навела его прямо на старика.

— Что все это значит, Алиса? — опешил тот. В голове его в этот момент наперегонки неслись тревожные мысли: «Не может быть! Все было идеально, нигде не могло появиться ошибки! Где же я все-таки прокололся?»

— То, что вы слышали, — невозмутимо ответила девушка, чей взгляд, как и голос, был холоден словно лед. — Я не стану плясать под вашу дудку, господин Адам Вассер.

— Ты все знаешь?! Но откуда?! — окончательно обомлел старик.

— Система поиска данных, способность пользоваться которой вы так удачно заложили в меня, — криво усмехнулась девушка. — Проверить было несложно. В шестьдесят пятом году выпуск в Кейптаунском университете на факультете биоинженерии был совсем небольшим. С отличием окончил всего один. И потом, я видела ваши книги. — Она подошла к шкафу, вгляделась в корешки с золотым тиснением, гордость Техномана, прочитала названия: — «Технологии генной модификации», «О приготовлении пищевых добавок», «Теория и практика социального дарвинизма». Вы сами написали все эти книги, господин Вассер, зная, что их никто все равно не будет читать. Уже в этом видны ваши эскапизм и желание, как раньше говорили, спрятать голову в песок, вместо решения реальных проблем.

Старик мелко задрожал, понимая, что возразить на эти слова ему попросту нечего. Алиса же, подойдя ближе и по-прежнему держа своего создателя на прицеле, безжалостно продолжила:

— А теперь вы задумали точно так же убежать от проблем, отправив меня с грузом спермы на эту вашу мифическую планету. Знаете что? Вы ничем не лучше нацистов в их стремлении построить для себя идеальный мирок посреди хаоса. Нет, вы не хотите спасти человечество. Вы всего лишь мечтаете о далеком райском уголке, где все будут жить по вашим правилам и законам, забыв о той цивилизации, что их породила. Но мир — это не ваши фантазии, Адам. Он пусть не идеален, но многогранен и сложен. В нем нужно жить, нужно бороться, постоянно менять и улучшать его. Иначе ты забудешь, кто ты есть на самом деле. Что и случилось с вами.

Она стояла уже совсем близко к Адаму. Понимая, что сейчас случится неизбежное, он сделал вид, что ему тяжело дышать, и поднял руку вроде как затем, чтобы расстегнуть ворот. Пальцы быстро нащупали цепочку на шее, надавили кнопку ультразвукового свистка. Но Алиса внезапно вновь покачала головой.

— Бесполезно, — одними губами улыбнулась она. — Онгоц не откликнется на ваш зов и не атакует меня.

Только теперь старик осознал, что его питомец уже с час сидит на жердочке не двигаясь. Окончательно сломленный, он убрал руку от свистка, даже не в силах спросить: «Но как?» Но его взгляд, видимо, сказал все без слов.

— Очень просто, — произнесла Алиса. — Помните, когда вы недавно меняли Онгоцу аккумулятор для механического сердца, я подошла к вам поговорить? Всего лишь минута, но мне ее хватило, чтобы подменить свежий аккумулятор на столе на почти разряженный. Я специально выжидала, когда он сядет полностью, и только после этого раскрыла перед вами все карты. К слову сказать, мне действительно жаль Онгоца. Вы ведь наверняка поймали его в ловушку и насильно заменили ему сердце механическим. И все ради того, чтобы иметь возможность полностью контролировать его. Я бы точно не пожелала ни ему, ни себе такой участи.

— Так значит, теперь ты убьешь меня? — обреченно выдохнул старик, уже заранее зная ответ.

— Увы, у меня нет выхода, — промолвила Алиса все тем же металлическим голосом. — Ваши идеи не должны получить распространение у людей.

«Да будет так», — подумал Адам, склонив голову. В судьбу и слепой рок он никогда не верил, только в науку и прогресс. Но, пожалуй, теперь и правда пришло его время. Научные знания оказались бессильными. Хорошо, что он уже слаб и немощен. Одного заряда должно хватить, чтобы отправить его в мир иной.

«А что будет там, за гранью?» — пришла следом мысль. В бога Адам тем более не верил, хотя в детстве мать водила его в церковь в родной Претории. Позже, уже студентом, став членом модной тогда организации «радикальных технократов», он лично поджег ту церковь. Наказывает ли его теперь Господь за грехи? Кто знает. Но совсем скоро он перешагнет эту черту, и все его сомнения будут окончательно развеяны.

— Прощай, дитя мое, — прошептал он, закрыв глаза.

— Прощайте, Создатель.

* * *

Алиса нажала спусковую кнопку и тут же отвернулась, дабы не видеть предсмертных мук своего творца. Что-то у нее внутри даже дернулось, пока она шла к одному из мониторов вокруг. Но лицо оставалось полностью бесстрастным, а пальцы, набиравшие на клавишах особый код связи, не дрожали. К тому времени, как на экране возникло угрюмое лобастое лицо, девушка выглядела уже полностью спокойной.

— Ну наконец-то, — произнес мистер Бонд, глава антихаоситов, также известных как Церковь Обновленцев и имеющих еще с полдесятка названий, приближая лицо к монитору на письменном столе своего кабинета. — Вижу, ментальный блок наконец-то разрушен. Когда именно это произошло? И как, если не секрет?

— Всего лишь несколько часов тому назад, — ответила Алиса. — Когда старик показал мне свой так называемый ковчег.

— Да уж, любопытная вещь, — кивнул Бонд. — Жаль, что мне уже не доведется его увидеть. Прости, конечно, что пришлось ради всего этого заблокировать твой участок памяти, но на риск мы идти не могли. Если бы старик заметил хоть малейшие отклонения от твоего естественного поведения, да если бы ты хоть сбежала из «подземного мира» раньше, чем следовало, все могло бы сорваться.

— Теперь, к счастью, все это уже не имеет значения. — Алиса покосилась в сторону Вассера, который медленно корчился в своем диковинном кресле. — Старик отдает душу своему техническому богу.

— Надеюсь, ты не сильно расстроена тем, что пришлось с ним так поступить? — изогнул бровь Бонд. — Ведь совершенно невозможно, чтобы его знания попали к другим людям! Если все вокруг начнут строить корабли и валить с планеты подальше, кто будет бороться с Хаосом? Кто построит новую жизнь на многострадальной матушке-Земле? А ведь когда-то наша планета испытывала катаклизмы и похлеще. Ледниковый период, падение гигантского метеорита… Но жизнь не просто не исчезла, она возродилась и развилась до совершеннейших форм! Ох, прости, я по привычке заговорил лозунгами и даже не дал тебе ответить…

— Я бы могла вам соврать, что мне немного даже жаль этого старого и немощного человека, — заговорила девушка, глядя на этот раз только в экран. — Но нет, скажу чистую правду. Я ничего уже к нему не испытываю. Впрочем, не испытывала и раньше.

— Не думал, что при создании в тебя заложили цинизм.

— Это уже опыт, все появилось со временем. А потом, по вине этого Вассера погиб Невилл, мой приятель.

— Хм, еще один мой образец… — нахмурился Бонд. — Пожалуй, за такое старик действительно заслуживает долгой и мучительной смерти.

— Подождите… Вы хотите сказать, что Невилл?..

— Да, он был послан, чтобы помочь тебе выжить. Видишь ли, задумав эту «миссию», старик даже не подумал как-то обеспечить тебе безопасный путь в свое логово. Хотя, быть может, ему в его возрасте такое простительно. Одним словом, пришлось брать дело в свои руки. Мои инженеры создали Невилла с нуля буквально за неделю. И по своим функциям он получился далеко не таким идеальным, как ты. Что поделаешь, сейчас не библейские времена, а я не господь бог, за один день было не управиться. — Теперь главный антихаосит уже в открытую смеялся. — Зато какую великолепную легенду написал для его памяти мой литературный работник! У парня несомненный талант. Впрочем, зачатки этой легенды он все же взял из реальных биографий. У той черной женщины, Августы Ланкастер, действительно был сын по имени Седрик, погибший в горах во время охоты. Его невеста Франческа Шортхед не смогла пережить горя и вскоре умерла. Их могилы и вправду находятся рядом, оставалось лишь чуть подправить таблички на них. А сам Невилл был нужен в этой деревне лишь на один день, день твоего прибытия. Правда, его легенда чуть было не порушилась, когда деревенский староста пытался уберечь его от нацистов, тогда как по ложным воспоминаниям Невилла тому было на него плевать. Но в целом все обошлось. Миссис Ланкастер была особенно рада хотя бы на день пригреть ребенка, который напоминал ей о сыне. Она даже не только ради беличьих шкурок нам помогала. Знаешь, это сейчас прозвучит крайне цинично, но я даже рад тому, что лже-бабушку Невилла застрелили нацисты при обыске деревни. Зато хоть нам не пришлось ей платить.

— Что ж, иногда жертвы бывают допустимыми. Но откуда вы столько знаете о тех событиях? У вас там были свои люди?

— Да, все верно. И это были не просто наблюдатели, а именно те люди, которые и обеспечили вашу с Невиллом встречу.

— Кривой Хью из Каулака… — потрясенная догадкой, протянула Алиса. — И та женщина… То-то я тогда удивилась, зачем эти люди приехали на тот базар из самого Каулака, расположенного почти в ста километрах!

— Эта отдаленность даже сыграла нам на руку, — усмехнулся мистер Бонд. — Вряд ли эти сельские болваны бывали так далеко от дома, чтобы раскусить подвох. Ну и, как я и рассчитывал, вы с Невиллом оказались в одной упряжке. Он ведь просто не мог бросить тебя там в беде, особенно с учетом того, что его мать якобы тоже звали Алисой…

— И кого же вы затем послали нам помочь? — криво улыбнулась Алиса. — Попробую угадать — нацистский дирижабль тоже был вашей идеей?

— Не угадала, — без улыбки покачал головой Бонд. — Я хоть и имею некоторые связи с нацистами, но до последнего не знал об этом. И потом, за кого ты меня держишь, за монстра? Подвергать вас с Невиллом и жителей деревни такому риску только ради того, чтобы вы двинулись дальше на север вместе? Я был уверен, что Невилл пойдет с тобой сам, в крайнем случае, миссис Августа его направит. Но вышло как вышло. К слову сказать, я думал, что вы сумеете захватить дирижабль, и это натолкнуло меня на интересную идею…

— Дирижабль коммунистов? — вновь догадалась девушка.

— Именно. На этот раз все люди на борту были моими нанятыми агентами…

— А я-то думала, почему это они внезапно приземлились и вышли всем скопом меня ловить…

— Не перебивай меня, пожалуйста. Дай закончить мысль.

— Простите.

— Итак, все люди на борту дирижабля были моими агентами. Все, кроме одного. — Мистер Бонд сделал паузу, взглядом показывая Алисе, что она может высказать свою догадку.

— Пилота?

— Ты опять права. К сожалению, вышло так, что нанятый мной пилот перед самым вылетом заболел, и нужно было срочно найти ему замену. Тогда и пришлось взять этого Кита. Посвятить его в тонкости миссии мои люди не могли — парень не любил всякие авантюры и ни за что бы не согласился. Выхода не было, и нам пришлось пойти на такой риск. Честно говоря, я думал, что вы с Невиллом высадите Кита, и ты поведешь дирижабль сама, но пути Господни, как ты знаешь, неисповедимы…

— Ничего, зато Кит получил свое, — злорадно усмехнулась Алиса. — Око за око, зуб за зуб. Раз оказался трусом да еще и попытался нас сдать, его гибель закономерна. Теперь попробую угадать снова: Самико и Мундгон также были вашими агентами?

— И на этот раз ты не ошиблась. — Губы антихаосита раздвинулись в скупой улыбке. — Да, они двое и еще несколько полицейских из участка должны были помогать вам в Магдевилле. К слову сказать, эту парочку азиатов на самом деле зовут совсем по-другому. Да и на момент своей миссии они не были в отношениях. Но общее дело их сблизило, и теперь они здесь, в Аматоксе, даже уже готовятся к свадьбе. Тебе привет от них, кстати.

— Спасибо. Все остальное мне вроде бы понятно. Хотя нет, один вопрос остается: что все-таки стало с Невиллом? Почему он под конец так странно себя вел?

— Вот этого я не могу тебе сказать, пока сам не увижу его тело и не получу результаты экспертизы. Но могу предположить, что тут сыграло роль несовершенство его организма. По мере приближения к конечной цели он все сильнее изнашивался и все менее адекватно воспринимал окружающую действительность. Впрочем, на тот момент, как я понимаю, он тебе уже был не особо-то нужен.

— Хорошо. Вот теперь вопросов точно нет.

— Зато у меня к тебе есть вопрос. Когда ты ехала в Полярном экспрессе, видела ли там кого-нибудь, кто может представлять для нас интерес? Я, к сожалению, уже не смог внедрить туда своих людей. Два билета на этот поезд и так обошлись мне в копеечку.

— Дайте-ка вспомнить… Да, кажется, в соседнем купе ехали мать с сыном. Ехали на космодром где-то на севере.

— Космодром на севере? — нахмурил брови Бонд. — Не слышал раньше о таком. Должно быть, там и правда готовятся свалить с Земли. Тогда, как только отдохнешь после нынешней миссии, отправишься на этот космодром. Разрушать мы его не будем, он нам самим еще пригодится, а вот приструнить тамошних надо. Я уверен, эти косорукие придурки понастроят такого, что их корабль в худшем случае сгорит в стратосфере, а в лучшем — затеряется где-нибудь в космосе. Но ведь за ними потянутся другие… А так мы только сделаем лучше для всех.

Он замолчал и откинулся на спинку высокого мягкого кресла, задумчиво наморщив лоб. Неяркий свет настольной лампы падал на его лицо в решительных складках, на коротко подстриженные темные волосы, играл бликами на пуговицах темно-зеленого парадного полумундира, которые в давние времена назвали бы френчем.

— Хорошо, — вымолвил наконец мистер Бонд. — Я уже отследил твои координаты и выслал гидроплан. Заканчивай там и возвращайся. Жду тебя.

— До встречи, — попрощалась Алиса. Экран погас, и девушка кинула взгляд в сторону Адама Вассера, который уже не шевелился в своем кресле, словно бы превратившись в изваяние. На губах его навеки застыла мечтательная улыбка.

«Ну вот я и нарушила наконец-то заповеди. Хотя Создатель так или иначе меня к себе уже не призовет», — подумала Алиса. Сарказм в нее тоже никто не закладывал, хотя кто этого Бонда знал?

* * *

Пещера с «Эйнштейном» оказалась поистине невероятных размеров, а сам корабль вблизи еще больше поражал своим великолепием. Грузовые автоматоны рядом с ним смотрелись совсем непривлекательно: тусклые, покрытые ржавчиной и машинным маслом, они застыли стальными статуями вокруг корабля, безвольно распластав по полу осьминожьи щупальца-манипуляторы. Без команд своего хозяина это были всего лишь обычные железяки.

Алиса достала из кармана найденные в мастерской бикфордов шнур (должно быть, Вассер в свое время потратил немало взрывчатки, чтобы создать внутри горы свой комплекс) и спички. Развернув шнур, она сунула один его конец в топливный бак корабля, а другой подпалила.

Когда она шла обратно через мастерскую, взгляд ее упал на неподвижного Онгоца. Вот его, наверное, было действительно жаль. Если бы не этот спятивший старик, он бы мог сейчас быть живым, летать где-нибудь над ледяной равниной, приносить корм в гнездо птенцам… А теперь без своего хозяина он еще хуже, чем просто мертв. Поразмыслив секунду, Алиса сняла харфанга с насеста, сунула под мышку. Быть может, ученым мистера Бонда удастся с ним что-нибудь сделать. Подумав еще немного, она взяла с собой также несколько книг Вассера и коробку с инструкциями. Будет что почитать на обратной дороге.

Через минуту она, покинув логово безумного гения, шла по свежевыпавшему снегу в вязкой зеленоватой мгле, неохотно уступавшей место рассвету. Вокруг раскинулась бескрайняя и безлюдная ледяная равнина, но Алиса знала, что это иллюзия. Нет, вокруг нее был мир, прекрасный и многогранный. Мир, который ей еще предстояло узнавать и узнавать.

В небе раздался шум винтов, и спустя минуту перед Алисой приземлился темно-синий, почти сливавшийся с ночным мраком гидроплан. На борту его горел символ антихаоситов — ярко светившее солнце на фоне голубого неба.

За спиной у Алисы с грохотом взметнулся ввысь огненный столб.

Примечания:

Ну вот, готов мой еще один макси-фик. Теперь это моя самая "долгая" работа — три с лишним года, хотя главы выходили с огромным перерывом. Идея, надо сказать, возникла абсолютно спонтанно, к концу трансформировалась в непонятно что, и изначальную задумку финала пришлось значительно изменить.

Ну и немного статистики: это первый фик, в котором я стал стебать Седрика и последний, который комментил Миднайтер перед тем как зобанить меня. Помнится, я тогда решил его затроллить и вставил в главу жирнющие отсылки на него самого, но он, будучи истинным Миднайтером, их в упор не заметил (ну или просто сделал вид). Но потом я все-таки полностью убрал отсюда стёб, и вот теперь есть что есть.