Наши пути (гет)

«Hola, милая Хельга. Как ты?

Прости, что не удалось в прошлый раз созвониться. Не знаю, передала ли тебе мама, что я звонил на следующий день, но тебя дома не было. Ты наверняка ждала моего звонка всю субботу и сильно расстроилась, извини. Это из-за ливня — он был внезапным и очень сильным, прямо как в сезон дождей, хотя уже давно не июль и вообще скоро будет сезон засухи. Мы всё равно поехали в деревню, но дорогу развезло, и мы застряли на полпути. А когда всё-таки добрались, было уже поздно и пришлось ночевать там у тёти Рауля. Так что позвонил я тебе только утром. Ох… звучит как жалкое оправдание. Прости.

Надеюсь, мне удастся повторить это в следующую субботу и услышать твой голос, даже если ты назовёшь меня ослом и бросишь трубку.

Письмо дойдёт в конце ноября, так что с Днём благодарения! Может даже тебе удастся хорошо его отпраздновать? Жаль, что я не могу пригласить тебя к нам, как в том году. Это был самый лучший День благодарения.

Спасибо, что ты есть.

С нетерпением ждущий субботы Арнольд».

На письмо упала капля, размазав слово «прости», и Хельга поспешно его свернула и убрала в карман, пока дождь не размазал всё остальное. Лить стало сильнее даже сквозь крону Могучего Пита, так что она перебралась с веранды их старого самодельного домика внутрь и уселась у окна.

Арнольд был прав, письмо пришло прямо перед Днём благодарения. Тем днём, что слился с остальными в унылой серой массе, и отличало его лишь большее одиночество, чем обычно. Потому что у всех остальных семьи нормальные. Все остальные сейчас сидят за праздничными столами и говорят даже искренние слова благодарности своим родным.

Везучие засранцы.

Хельга будто откатилась на два года назад, когда точно так же сбежала из дома и гуляла по пустынным улицам Хиллвуда, пока не встретила другого несчастного. А теперь и его нет. Только она, дождь и прихваченный с собой дневник.

Арнольд в письме умудрился извиниться трижды, а потом ещё по телефону много раз. Слишком много. Да не обижалась она, хотя в ту субботу и правда провела весь день в ожидании, и это было отвратительно, потому что напоминало всю её жизнь с родителями. В воскресенье, не подозревая, что он позвонит, с утра пораньше Хельга смоталась на улицу, лишь бы не сидеть ещё один драгоценный выходной взаперти. А когда вернулась поздно вечером, Мириам рассказала про звонок.

Тупой Сан-Лоренцо с тупой связью. Некоторые люди уже мобильниками пользуются, а у них один стационарный телефон на две деревни!

Нет, Хельга не злилась на Арнольда. Что поделать, если она… любит человека из семьи, помешанной на благотворительности и помощи страждущим. Когда-то именно это её и привлекло. Его свет, которым он безвозмездно делился со всеми вокруг, даже если этот кто-то на протяжении долгих лет над ним издевался. Любя, конечно.

Без этого света Хельга опять оказалась один на один с кромешной тьмой, и теперь эта тьма ещё гуще и глубже, чем раньше — возможно, потому что она разучилась в ней плавать.

Ох, она бы всё отдала, лишь бы он сейчас вернулся. Или чтобы она смогла поехать к нему. Но лучше первое, с мягкой постелькой и без москитов.

За окном дождь и не думал прекращаться. Сидеть на одном месте было прохладно. Хельга затянула капюшон своего розового худи и достала из большого переднего кармана дневник с привязанным к нему карандашом.

«Как после дождя пробивается радуга,

Так и ты однажды вернёшься.

Но мы уже будем старые, страшные

И от горя тут же свихнёмся».

Мда. Оптимистичненько. Техника «быстрого письма», которую посоветовали в литературном кружке, иногда выдавала такие результаты, что хоть сразу на кладбище ползи. Учитель говорил, это отражает мысли в подсознании автора. Что ж, в таком случае она станет самым депрессивным автором на планете. По крайней мере, пока не вернётся Арнольд… и если он это сделает всё же раньше, чем им стукнет по семьдесят.

Худи отчаянно не спасал от ноябрьской прохлады, но возвращаться домой было сродни возвращению в психушку. Не то чтобы Хельга знала, каково быть в психушке, но догадывалась, что разницы с её семейкой мало.

Причём начиналось всё как обычный День благодарения: Боб у телика, Мириам пытается в хозяйку, Ольга вот-вот приедет. Но когда она появилась, стало ясно, что обычным день точно не будет.

Мало того, что она привела с собой ухажёра — к этому все были готовы, — ещё и с порога заявила, что вместо традиционного ужина им надо пойти в ресторан. Бобу заявила. Человеку, который больше её ухажёров ненавидел только изменять традициям, особенно если они связаны с едой и футболом.

Ну ладно, каким-то образом она смогла его уговорить, чему Хельга, кстати, была очень рада: в ресторане никто не заставит готовить пюре. Мириам согласилась либо по тем же причинам, либо уже успела бахнуть пару коктейлей, и ей было всё равно.

Парень Ольги всё это время вёл себя как-то странно, будто для него всё было не по-настоящему. И пах тоже странно, как пахнет иногда шпана в парке. Где только она откопала такого? Не похоже это было на принцессу Ольгу.

Уже в ресторане выяснилось, что он и ест за троих, и что он гитарист в местной группе на Аляске, и что мечтает переехать в Хиллвуд или Нью-Йорк. Естественно, жить ему будет негде, поэтому Ольга начала намекать на гостеприимство и на собственный переезд обратно домой. И если до этого Хельгу в принципе ситуация забавляла — когда ещё увидишь, как сестра с ума сходит? — то теперь оставаться в стороне она не могла.

К тому моменту Боб уже кипел от ярости и был готов пришлёпнуть гада на месте, чтобы перестал портить его золотую девочку с блистательным будущим. Хельге на будущее сестры было откровенно плевать, лишь бы оно строилось в другом штате или хотя бы в другом городе, но уж точно не в одном с ней доме. Даже Мириам очухалась.

Спор очень быстро перерос в скандал, и все посетители ресторана на них пялились, отчего Хельге хотелось сказать «я не с ними». К сожалению, она была ещё как с ними.

Ольга рыдала, это было единственной ожидаемой вещью. Что за муха её укусила, Хельга понять не могла, да и какая разница — разгребать последствия всё равно придётся ей.

Их выгнали из ресторана. Женишок скрылся в неизвестном направлении, чтобы не испытывать на себе кулаки Боба, и спустя очень неловкую поездку в такси с офигевающим водителем они снова были дома. Ольга начала длинную скорбную речь с театральными паузами и заламываниями рук.

Ну конечно. Устроить весь этот цирк с конями, испортить праздник, который и так праздником был с натяжкой, помотать всем нервы — и всё ещё быть жертвой.

Она что-то говорила про давление общества, про возможность выбирать свою судьбу самостоятельно, и тогда Хельга наконец поняла, из-за чего весь сыр-бор. Но жалеть её она не собиралась, поэтому незаметно ушла, прихватив дневник, чтобы всё это записать для потомков. С пометкой «никогда так не делайте».

Вывод, по мнению Хельги, лежал на поверхности: Ольга с жиру бесилась. Та, которую всегда поддерживали родители, всегда в рот ей смотрели и выделяли деньги на любую прихоть — она и понятия не имела, что такое настоящие трудности. Ольга сама себе придумала проблемы буквально из воздуха. Что, ей разве запрещал кто-то перевестись из школы на Аляске ближе к цивилизации? Нет. Мешало только то, что её перестанут жалеть и ею восхищаться. Что она перестанет чувствовать себя матерью Терезой и библейской мученицей в одном лице.

Конечно, она может сказать, что дело в Хельге, но дело никогда не было в Хельге. Возможно, в первые месяцы после её отъезда максимум — а так ей всегда было всё равно и на сестринские отношения, и на страдания Хельги, пока она была её учительницей. Ольгу всегда волновала только она сама и что о ней думают люди.

Так с чего вдруг Хельге вставать на её сторону?

Она знала, что увидит, когда вернётся. Как вживую: родители обнимают Ольгу, заверяя, что согласны с любым её решением, даже если она вместо работы хочет год путешествовать по Европе, лишь бы их золотко не было несчастно. Только того гитариста пусть бросит, желательно в сугроб. Что, Хельга пришла? Какая Хельга?

Примерно так оно и было. Разве что они сидели за столом с непонятно откуда взявшимся ужином. Что ж, хозяйкой Ольга была куда лучше матери.

— Сестрёнка, ты спустилась наконец.

— Ага. А вымокла я от слёз.

— О, не переживай так за меня, глупышка. Я буду присылать тебе открытки из каждого города, где побываю.

Значит, все-таки Европа. Эх, почему одним всё, а другим ничего?

— Можешь кусочек Колизея отколупать.

— Хельга, Колизей не в Южной Америке, а в Италии. Тебе надо подтянуть гео…

Чего?! Хельга поперхнулась клюквенным соусом и еле откашлялась, не обращая внимания на «режим училки».

— Ты едешь в Южную Америку?

— Конечно, я ведь это и говорила. А на обратном пути заеду в Центральную и даже в то место, где мы побывали в прошлом году. Помнишь?

О господи, помнит ли она? Серьёзно?

— Ты имеешь в виду то место, где нас всех чуть не убили безумные пираты?

— Ой, ты такая глупенькая, всё преувеличиваешь. Да, в Сан-Лоренцо. Я поеду в сам город, разумеется, не в дикие джунгли.

Кажется, у Хельги появился шанс увидеть Арнольда раньше весны. Даже если ради этого придётся вытерпеть поездку с самой надоедливой сестрой на свете.

* * *

«Дорогой Арнольд,

ты не представляешь, какие у меня новости!

Ольга поедет в путешествие по Южной Америке и заедет в Сан-Лоренцо, а мне удалось убедить Боба поехать туда, чтобы с ней встретиться и провести там целую неделю! Юху! Хоть какая-то польза от моей семьи!

Да, я расскажу тебе это в субботу, но захотелось написать письмо прямо сейчас, пока мою радость никто ничем не успел омрачить (а мы оба знаем, что это произойдёт очень скоро).

Вряд ли Боб помнит Сан-Лоренцо, кажется, он вообще думает, что это курорт, как на Гавайях — ну и ладно. Главное, что мы сможем увидеться. Увижу твою деревню. Познакомлюсь с Раулем и Педро, ты так много про них рассказывал, я просто обязана :)

Боже, я никогда ещё не была так счастлива. Разве что… в тот день у Зеленоглазых. Ну, ты понял.

Ах да, с Днём благодарения. Спасибо тебе за тебя.

С любовью, Хельга».

Это письмо Арнольд перечитывал чаще всех. Хельга в нём была радостной, и искренней, и совсем не колючей — он редко видел её такой, даже в тот год, что они провели вместе.

От этих строк и от представления их скорой встречи сердце скакало и потели ладони. Хотя последнее, наверное, от жары.

Он очень хотел, чтобы Хельге тут понравилось. Чтобы она увидела, как здорово жить в единении с природой, пусть и без особых удобств, как здорово помогать людям и быть с ними связанным, словно со своим племенем — как в Сансет Армз, только с песнями у костра по ночам. Эти люди, ещё три месяца назад казавшиеся чужими, стали для него настоящей семьёй.

Как-то сам собой учился язык, и Арнольд иногда даже замечал, что думает на испанском. Мама сказала, что дети впитывают языки гораздо быстрее взрослых, и наверное так и было.

Арнольд даже подрос, а от физической работы у него наконец появилось подобие мышц. Он чувствовал, что способен на гораздо большее, чем казалось ему раньше, и не только физически — он будто стал смелее.

Он всё так же скучал по дому — настоящему дому — и зачеркивал дни в календаре, как начал делать ещё с первого дня. Только теперь дни летели со скоростью муссона, и возвращение в Хиллвуд уже не было таким далёким.

Он всё так же ждал субботы, чтобы поехать с другими в деревню и провисеть час на телефоне, выслушивая байки от Джеральда, предостережения от дедушки и уютное ворчание Хельги на одноклассников. У них тоже кипела жизнь, и это радовало.

Он всё так же пытался учиться. Это было сложно, когда вокруг столько дел поинтереснее, но чтобы не остаться на второй год, он должен по приезду сдать экзамены. Вернётся, сдаст — и на следующий учебный год пойдёт в школу с остальными. И всё будет как раньше.

А пока надо заняться планом на рождественскую неделю, когда приедет Хельга. Пусть это будет самая лучшая неделя в её жизни, чтобы она стала хоть немного счастливее.