Кошмары не из страны Оз. Пугаем качественно (джен)

А заебали напрочь…

После Таноса, “смерти” Стива его никто не собирался оставлять в покое. Миру нужны были герои и на эту роль — мальчика для битья — вполне подходил Зимний Солдат. Тем более, от Сэма, которому Стив передал свой легендарный фрисби, толку было мало. Щит просто ломал Сокола, оказавшись для него непосильно тяжелым. Баки лично молчал, он вообще был понятливым и, в отличие от некоторых, умел держать язык за зубами. Ему уготовили роль друга нового Капитана Америка, не спросив, а хочет ли он дружить? Есть ли что-то живое в его насквозь обледеневшем сердце?

Те, кто надеялись его контролировать, были, если говорить откровенно, идиотами и простаками. Мнили, что конец поводка у них, а его можно, как бешеную псину, бросать в бой на неугодных. Он не возражал, потому что устал воевать, спорить и жить такую жизнь. Стив просил, конечно… Только с хуя два Баки должен нянчить крылатую пародию на своего бывшего лучшего друга?

Правда была в том, что он Стива не простил.

Тот ушел к Пегги, снова его бросил, и в Баки все умерло, снова, в который раз.

Он жил по инерции, мечтая уйти красиво. Может это и страшно звучало, но Зимний Солдат больше не хотел жить тенью тени, прятаться и оглядываться. Даже суперсолдат может устать. Баки знал, что его не отпустят. А устраивать резню ради свободы, которая будет вечным побегом — такая себе идея. Не вдохновляющая.

Поэтому, когда предоставилась возможность, он, мысленно показывая средний палец, сохраняя на лице героически-вдохновленный покерфейс для истории, шагнул за Грань. Осознанно, хладнокровно и как-то очень радостно — выкусите, твари страшные! Он свободен.

Джеймсу Бьюкенену Барнсу не было страшно.

Хотя Зимний Солдат умел бояться. Страх — это то, что учит нас осторожности, подстегивает и помогает выживать. Но лишь тем, кто умеет взглянуть ему в лицо, преодолеть и действовать. Баки просто знал, что выбрал правильно и, в конце концов, это был его выбор. Наконец-то…

Там было темно и спокойно, мирно. Он плыл в темноте, что баюкала словно руки матери, бесконечность или мгновение? Прежде чем тьма всколыхнулась, и Баки очнулся под чей-то отчетливый и, что скрывать, очень злорадный смешок.

Он снова дышал, сердце билось и это было его тело. Баки отвел каштановую прядь с глаз и посмотрел на стерильно белый пол, который чисто инстинктивно вызывал тошноту. Потому что главной его ассоциацией была лаборатория. Нет, он был связан.

Прямо у его ног, обутых в тяжелые тактические ботинки, скулил сгусток темноты. Аморфная черная сопля, пытающаяся собраться в более стойкую форму и растекающаяся каждый раз. Оно? или он плакало. Тоскливо, безнадежно, на одной ноте. Зимнему такой плач был знаком до боли и красных вспышек под веками. Так плачет тот, кто точно знает, что к нему никто не придет.

Серые, словно снежные бури глаза не стали более теплыми, он все так же подозрительно щурился на кляксу. И Баки соплю не жалел, хотя плач буквально ввинчивался в уши и, тем более, он это трогать не спешил. У него, в отличие от героев, мозги имеются, чтобы не совать грабли в подозрительную каку без вводных данных.

Нет, Баки не жалел аморфную темноту, Тьмой это назвать язык не поворачивался. Все было гораздо хуже: он понимал и боль, и безнадежность, и страх. Лужа темноты умирала, и мучительно. Кто бы это ни сделал он был ебанутым садистом…. Потому что добивать, блядь, надо раз взялся убить.

— Правильно говорил командир, что я еблысь как жалостливый.

В груди привычно заныло, стоило вспомнить желтые глаза, жесткую хватку пальцев и усмешку. Командир его не дождался. Убился о Стива, обмудок такой.

— Искусственное дыхание тут явно не поможет.

Баки говорил сам с собой. Очень знаете помогает, когда нормальных собеседников вокруг ноль целых, ноль десятых. Он присел на корточки рядом соплей.

— И единственный вид помощи от Зимнего — это добить, уж прости, сопля, — он прямо обратился к сгустку и сел на свою восхитительно круглую, твердую задницу. — Ой, сука же…

Боль была такая, будто его обнуляли. Однако Баки видел, судя по всему, прошлое сопли. Это существо звали Кромешником, точнее он сам себя так назвал. Ебучий Бугимен, самый настоящий. Отвечающий за страхи и кошмары взрослых и детишек. И отхватил Кромешник так от тех, с кем волей верховной силы должен был на равных делить мир и беречь его.

В жопу моральный аспект. Но вот пятерка светлоликих героев и защитников детишек поступили как последние твари на скромный взгляд профессионального убивца со столетним стажем. Они стерли Бугимена, лишили его сил, убедив личинок человека, что бояться не нужно, и оставили медленно истаивать до ничто. На взгляд Баки — хуже, чем смерть.

Только страх — это тоже основа мира.

И если мы не будем уметь бояться, мы умрем вот так, банально.

Ни кроль на стероидах, ни чудо в изумрудных перьях, ни Песочник и ни Санта об этом не подумали. Йюйному Джеку по убеждению Кромешника было нечем думать — совсем. И Баки даже был с всея кошмаром детишек согласен: Ледяной был непрошибаем в своей вере в прописные истины. Для таких мир всегда либо белый, либо черный, хотя в настоящей жизни так не бывает.

Но Джек почувствовал себя настоящим героем, Избранным, и был готов убивать за это чувство. Правда, не до конца — он же добрый… Но, право, кого такая мелочь волнует?

— Не повезло тебе, Кошмарик, — Баки обращался фамильярно, имел право, он сам ещё тот “кошмарик”, кого угодно напугает, — нарвался на героя на всю голову и коллеги оказались крысами. Но что я могу?

Писк сопли стал тонким и захлебывающимся. Он умолял.

Даже не личность, а так, сгусток инстинктов и памяти, и страх, много ужаса перед пустотой. Просьба к сильному, цельному и уверенному. Бугимен никогда таким не был. Их шестерых создали люди, верили в них, и его этой веры лишили, он умирал. Кромешник был отвержен среди своих же, хотя цель у них была одна: хранить мир и баланс. Да, он и остальные должны были бороться, но окончательно победы не должно быть ни для одной из сторон. Вечно одинокий и чуждый.

— Принять тебя?

По полным, совершенным губам скользнула циничная, злая ухмылка.

Сопля радостно забурлила, протягивая к нему тонкие щупальца. Здесь, в нигде, время не имело значения. И все же у Баки оно было, а у остатков полубожественной сущности уже нет. Да, ему даже жаль Бугимена, но это не значит, что Баки весь такой радостный бросится его спасать. То бишь впускать в себя. Он не идиот же, ой, то есть не герой, хотя это одно и то же.

— Не спеши, Кошмарик, я четко знаю, что могу уйти на покой. Знаешь, зверски устал, — сказал Зимний доверительно. — Допустим, ты станешь частью меня, и мы вернемся в твой ебануто-сказочный мир и во все остальные миры. Что мне это даст?

Лужа забулькала что-то про власть и страх.

Джеймс Барнс запрокинул свою красивую голову и обидно расхохотался, своим бархатным смехом, пробирающим до мурашек. Бля, несколько десятков тысяч лет и это существо осталось настолько очевидным. Интересно, остальные тоже никак не эволюционировали? Неизменное не бывает совершенным на скромный взгляд Баки.

— Примитивно и пиздец как мимо. Ты не умеешь искушать, — доверительно сообщил он. Лужа возмущенно заколыхалась. — Не спорь, твое предложения — хуйня для дурачков. Я мог взять власть, когда был жив, я внушал ужас, настоящий, концентрированный, до мокрых штанишек и устал от этого. Спрошу еще раз, что ты мне можешь дать?

Если сопля снова ошибется, то критический, хищный взгляд, один удар вибраниумного кулака оборвет все его страдания разом. Баки же посмотрит, что там дальше. Теперь ему любопытно.

Темнота показала ему лицо — Рамлоу. Брок.

— Ты опасно близко к окончательной смерти, — показательно мягко отрезал Зимний Солдат, — мертвых не возвращают. Поэтому не пизди. А дешевую куклу вместо командира знаешь куда можешь засунуть?

Сопля конечно не знал, куда ему… Сотни лет занимающемуся плохими снами детей такие места знать. Но разозленный Баки Барнс тут же объяснил на пальцах. Никто не смеет трогать Рамлоу и его тоску по командиру.

— Что? Он будет со мной? Настоящий он?

Лужа дергалась, булькала и верещала на ультразвуке в попытках доказать, что это возможно. Возвращение упрямого сукина сына Рамлоу. Потому что тот не обрел покой, между командиром и ним была крепкая связь и оба за нее цеплялись. Тьма в жилах не только пугает, но и дает силу совершать чудеса. Да, командир будет ему должен, будет привязан к нему, но будет жить. И если что, сможет отслужить свое возвращение в мир живых.

Откровенно не худший вариант, даже лучший из тех, что у него есть на столе.

Баки знал, что ему не лгут, время у остатков Бугимена заканчивалось — последние его песчинки падали. Если до этого сопля надеялся его поиметь, заполучить здоровое, очень сильное тело, то теперь Кромешник был готов слиться с Баки. Лишь бы не кануть в пустоту насовсем.

— Я согласен.

Живые пальцы, изящные, как у музыканта, или убийцы — это вернее, опускаются в вязкую каплю тьмы. И мир полыхает. Серые глаза на мгновение становятся желтыми, но тут же возвращаются к цвету серебра и стали. Желтоглазый у них один и это не Баки.

Командир шагает из темноты за его спиной и привычно воздвигается за правым плечом. Охуевший, мягко говоря, но быстро собравшийся — ведь на них летит желтый человек в котелке. Баки знает, кто это — Песочник… Забывший, что половина снов — это кошмары. Баки хрустит шеей и собирается забрать свою часть власти.

Четкий хук в челюсть разбивает Песочника на части. И пока остальная часть еб компашки спасителей мира не прибыла, Баки пинком отправляет обезглавленное туловище в полет и поворачивается к Рамлоу. Чтобы сжать его в объятиях.

— Зимний, Принцесса, ну что ты…. сам жив, меня непонятно как вернул. Похуй. Лучше расскажи, что это за агрессивный колобок и, вообще, как?

Брок не покалечен, здоровая кожа, знакомо хищные, плавные движения. Глаза сияют незамутненной желтизной куда ярче, чем у него прежнего. Он одет в форменную футболку Щита, крепкий торс перетянут ремнями. Ухмыляется, как мудак, коим собственно и является. И Зимний четко понимает: он не один, он дома, его семья снова с ним.

— Я умер, командир.

Баки фыркает, когда Рамлоу начинает бегать и материть Роджерса, Мстителей и Фьюри. Отдельно Рамлоу поливает Пирса, Гидру и Щит. У Баки тепло-тепло внутри. Его мудак, друг и нянька с ним. Теперь все будет отлично. Язык у командира длиной с анаконду, фантазия дивно-изуверская и Рамлоу возвел мат в ранг искусства. И это надолго.

Хорошо-то как — жить. Пусть и в облике чудовища, переписав судьбу на предназначения. Баки не жалеет совсем. Ему пойдет роль Кошмара.