Чужеродный (джен)

Двухэтажная коробка отдела полиции, ныне брошенная, оказалась буквально облеплена дронами. Разного размера и подвижности, они ковыряли стены, перетаскивали кирпичи. Ремонт? Нет, скорее, снос этой сравнительно небольшой постройки, дабы на ее месте влепить очередную высотку.

Последних на мой не замыленный взгляд стало больше. Больше громадин, буквально обступивших здание отдела полиции, нависавших над ним. Мрачную картину дополняло небо — теперь пасмурное, серое.

— О! Что там за чудик? Эй! — услышал я и обернулся, чтобы увидеть целую бригаду неохомов. Аж пять… нет, не человек. Скорее, особей в строительных касках и с пинами на спецовках. С помощью этих устройств они, не иначе, управляли дронами.

Серая кожа была под стать хмурому дню, хотя приятней его, разумеется, не делала. Скользнув по неохомам взглядом, я заметил, что теперь у трех из них росли волосы, а у одного даже борода. И все равно внешность их оставалась отталкивающей, а ощущение чуждости не проходило.

— Залипал, наверное, — предположил один из серых, — спрятался, чтоб не видели.

— На такого штукатурка посыплется — не сразу заметит, — хмыкнул другой.

— Или даже кирпич, — подхватил третий, решив, что начались местные соревнования по остроумию.

Да, появление волос оказалось не единственной переменой, произошедшей с этими тварями. Тот, первый из неохомов, кого я встретил у метро, казался посреди людского потока бросающейся в глаза аномалией. Не вписывался в общую картину. Теперь же передо мной стояли только серые уроды — никаких людей. Стояли… и смотрелись вполне себе органично.

— А может, он… это самое, — изрек еще один неохом и заржал, — тихо сам с собою… с рукою.

Но главное, их сородич у метро держался скромно, вежливо. Чувствовал, что среди людей он на птичьих правах. Теперешние же неохомы словно считали себя хозяевами в городе… нет, на планете. Потому и наглели. Позволяли себе подобные остроты.

Что стало тому причиной, судить не берусь. Возможно, этих тварей официально уравняли в правах с людьми. Но как бы то ни было, метаморфоза, с ними случившаяся, не понравилась мне ни разу.

— А чего встал? Шел бы отсюда, — с начальственной, даже барственной ноткой велел мне (именно велел) один из неохомов. Бригадир, наверное.

И именно этот высокомерный тон стал для меня последней каплей.

— Ну а ты чего дерзкий такой? — вполголоса поинтересовался я, шагнув к бригадиру и уже сжимая кулаки. — Гражданство получил что ли? Человеком себя возомнил?

Мои бедные нервы! Очень уж их перегрузили картинки будущего, свалившиеся на меня лавиной. Многовато я увидел за считанные часы. И слишком устал. До терпимости ли при таких делах. Если и хотелось чего, так это поесть и расслабиться. Но прежде — отыграться на ком-нибудь, кто расслаблению моему точно не способствовал. И вот этот бригадир был не худшим вариантом.

Я надвинулся на серого урода. Он тоже сделал шаг навстречу. Я на ходу вспоминал, чему научился, занимаясь боксом. Приготовился вырубить бригадира двоечкой. Одна рука, вторая…

Увы, только в мечтах! Правую руку бригадир легко перехватил на лету, сомкнув свою кисть на моем запястье. Эх, черт, как-то я забыл, что эти твари физически покрепче человека.

За левую руку схватил меня сзади еще один неохом — подоспел, гад! Не хватало только третьего. Ну, чтобы в морду мне заехать. Или в живот.

Но видимо до полноправия этим тварям было все же далековато. К счастью. Избивать человека (все еще хозяина планеты) они остерегались. Так что меня просто развернули. А правую руку заломили за спину. И вдвоем поволокли к калитке в строительном заборе, окружавшем бывшее здание отдела полиции.

Мне же только и оставалось, что упираться ногами, будто пытаясь зацепиться ими за землю. Без всякого смысла, просто из принципа. Смотрите, мол, я все еще царь природы. И не вам, ублюдкам серым, навязывать мне свою волю.

Так, действуя с разумностью среднестатистического ишака, я как мог, затруднил неохомам сопровождение меня до калитки. Но силы были все же неравны.

Зато когда эти двое уже вытолкали меня наружу…

— Эй! Это че здесь происходит?

Я оглянулся; неохомы, как успел заметить — тоже.

Через улицу к строительному забору шли несколько парней спортивного вида. И с лицами, явно не отягощенными интеллектом.

— Ты видел, нет? — демонстративно громко вопрошал один из них, обращаясь к одному из спутников.

— По ходу нелюдь человека квинфанит, — немедленно подхватил тот.

Опять этот жуткий жаргон! Но мне снова не потребовалось знать его, чтобы понять этих типов. Насмотрелся на таких в свое время. Достаточно, чтобы уловить главное. Что по большому счету им плевать на меня, на человечество в целом, на взаимоотношение народов и рас. И вообще на всякие соображения высокого порядка. Значение имел лишь повод прицепиться к кому-то, явно не похожему на них самих. Человеку в очках, человеку с цветными волосами, не с тем цветом кожи или говорящим на другом языке. Появление же неохомов для такой публики тянуло чуть ли не на джек-пот.

К подобным людям я привык относиться со смесью презрения и страха. Но теперь мне было приятно, что хоть кто-то решил заступиться за меня. Вписаться, так сказать. Что там говорят про безрыбье?

— Эй, вы! — гаркнул предводитель банды. — Земля для людей! Чукуйте на свою фабрику!

— Чукуйте! — подхватили остальные и двинулись к воротам.

Неохомы сообразили, что численный перевес теперь не на их стороне. А потому поспешили отпустить меня и ретироваться хотя бы за забор.

Что, конечно, банду громил не устраивало. Не для того они заводили себя.

— Э, куда? — рявкнул один.

И подобрав какой-то камень, запустил в ворота. Вслед неохомам… чуть не попав в меня.

Серые-то уже за воротами скрылись. А я едва успел отскочить. Или не успел. Но сумел рассмотреть летящую ко мне каменюку близко — напоследок.

А в том, что произошло… нет, скорее, обрушилось на меня уже секунду спустя, камень был ни при чем.

Ярчайшая вспышка ослепила. Грохот оглушил. Жар, в сравнении с которым баня казалась холодильником, опалил все тело с одеждой вместе. Ошеломленный и задыхающийся от жуткой гари, я повалился на содрогающуюся землю. С единственной мыслью: «Что это… было?»

Приподнялся, приходя в себя и чувствуя, что снова могу дышать, что ветер больше не обжигает, а напротив, несет приятную прохладу. Закашлялся, открывая глаза. К счастью, они еще видели. Хотя не сразу расплывающееся изображение превратилось в четкую картинку.

Местность вокруг выглядела покореженной как легковушка, столкнувшаяся с огромным грузовиком и после этого еще отправленная под пресс. Выросли новые горы там, где их отродясь не было. Новые овраги изрывали землю. А по небу торопливо неслась куда-то бесконечная вереница облаков. Между ними время от времени проглядывало солнце.

Земля под ногами не была мертвой. Из нее уже торчали пучки чахлой травы. Видел я и несколько кустов — тоже, впрочем, не ахти каких высоких и раскидистых. Природа приходила в себя. Отходила, как тяжелый больной… а от чего, собственно?

И — ни малейших признаков цивилизации. Даже руин не осталось. А главное: ни одного человека. Кроме меня. Я, последний, получалось? Последний?!

От осознания этого факта сделалось настолько тоскливо, что захотелось сесть на землю, а лучше сразу снова лечь. И ничего не видеть, не шевелиться. Просто тихо умереть, присоединившись к собратьям по биологическому виду.

Внезапно краем глаза я уловил какое-то движение. И пораженческий, даже самоубийственный настрой, привязавшийся ко мне мгновения назад, мигом улетучился. Подобравшись и резко развернувшись, я заметил несколько серых, как крысы, силуэтов, показавшихся из-за ближайших скал.

Вот только крысами эти существа не были. Великоваты чересчур. И прямоходящие. Я видел, как одна из тварей выпрямилась во весь рост, почти как человек. Но в том-то и дело, что «почти» и «как».

Потому что кем-кем, а людьми эти точно не были. Людей… кроме меня, понятно, на Земле, похоже, не осталось. А серые уроды, видать, покрепче оказались. Ну да, я помню, как читал, будто вечность назад, что они-де к радиации более стойкие, и к болезням. И вообще. Тупее — но крепче. Крепче! Пережили то, что с планетой случилось. Со всеми нами.

Кстати, а что это все-таки было? Что могло вызвать такие разрушения? Ядерная война? Астероид? Наклон земной оси изменился? А как насчет… нового оружия, о котором в мое время даже не мечтали? Уж если двадцатый век породил целую кучу новых видов вооружения, от биологического до лазерного, то чего стоило ждать от века двадцать первого? Действительно, глупо было бы ожидать, что военно-техническая мысль забуксовала на идеях Оппенгеймера, Курчатова и Сахарова.

А что если… что если сами неохомы и устроили ту катастрофу? Такая вот мысль неожиданно осенила меня. Правда, почему нет? Если они тяготились своим подневольным статусом — раз. Если оказались способны втереться в доверие людям до такой степени, что смогли подобраться близко к управлению стратегическими вооружениями — два. Хотя бы в качестве обслуги. И три — если были уверены, что с грехом пополам сумеют выжить там, где их хозяева склеят ласты. Выжить хотя бы как вид.

А прежде — подобраться к нужным кнопкам поближе. Сговориться и приготовиться. Чтобы в какой-то момент разом перейти к действию. Устроив роду людскому Варфоломеевскую ночь восьмидесятого левела.

Оглядываясь назад с холодной головой, я понимаю, что мог быть не прав. Но в тот момент меня буквально захлестнула ярость, ненависть к новым хозяевам планеты. Планеты, на которой я сам отныне оказался чужеродным.

По их, этих серых ублюдков, вине.

— Мра-а-ази! — хотелось крикнуть хотя бы тем из них, которые смотрели на меня из-за скал. Будто деревенские парни за девками купающимися подглядывали. Что, нравлюсь? Влюбились уже?

Но из пересохшего горла вырвался лишь тихий хрип.

А секунду спустя стало темно. Точнее, пришла ночь, а может, поздний вечер. Летний. Я обнаружил себя в окружении деревьев — высоких, раскидистых. Сквозь густую листву было не различить веток.

Однако находился я не в лесу. Кое-где среди деревьев торчали, рассеивая темноту, фонари на столбах. Распространяя приглушенный и как будто даже теплый свет.

Неподалеку доносились голоса. Ориентируясь на эти звуки да лавируя между деревьями, я вышел к выложенной обтесанным камнем дорожке. По ней прогуливались парочки, держась за руки. Толкая перед собой детские коляски, вышагивали молодые мамы и папы. Семенили, вполголоса переговариваясь, старики — из той когорты, что предпочитает проводить вечера не перед телевизором, а на свежем воздухе. А потому и выглядит, и чувствует себя лучше большинства сверстников. Несколько детишек промчались, хохоча.

Неужели… пронесло?

Получалось одно из двух. Либо человечество выжило все-таки. Сумев и цивилизацию возродить, и что ценно, отодвинуть куда подальше своих вероломных серых слуг. Либо в виде исключения меня забросило не в будущее, а в прошлое. Хотя бы относительное. Оба варианта я мог допустить, но и в тот, и в другой верилось с трудом.

Прохожие на меня почти не смотрели. А те, кому я попадался на глаза, деликатно так отворачивались. Делая вид, что меня нет или не видно.

Впрочем, я был не в обиде. Мне ли обижаться. Кому может быть интересен грязный бродяга в опаленных лохмотьях? Хорошо еще, что недостаток света не позволял разглядеть деталей. Для прохожих я был просто темным силуэтом. Как и они для меня.

Ну и ладно. Значение имело лишь то, что человечество выжило. Что я вернулся в привычный… ладно, почти привычный мир. Остальное казалось мелочью, которую можно простить, а можно вообще не обращать на нее внимания.

Так думал я, шагая вдоль дорожки, держась у ее обочины и стараясь избегать света фонарей. Шел, пока не наткнулся на щит с надписью… при виде которой чуть не запнулся на ровном месте с непривычки.

«Прк тсч дрвв, — гласила надпись, — тсч дрвв бл псжн в пмт Ктклзм, дв н пгбвшм жзн н плнт. Тсч псжннх дрвв смвлзрт сткст вчнст жзн, нд ктрй н влстн нкк птрсн».

Я тряхнул головой, словно заставляя ее соображать лучше. Выходило, что это все-таки будущее. И оставалось порадоваться, что хотя бы кириллица оставалась в ходу.

Но что означает эта надпись, больше похожая на набор аббревиатур? Что за язык?

Ломал голову недолго. Приглядевшись к надписи снова, уже повнимательней, я понял, что язык свой, родной. Русский. Только в словах нет ни одной гласной буквы. Но и без них можно выделить знакомые сочетания. Вот как расшифровал надпись я: «Парк тысячи деревьев. Тысяча деревьев была посажена в память о Катаклизме, едва не погубившем жизнь на планете. Тысяча посаженных деревьев символизирует стойкость и вечность жизни, над которой не властны никакие потрясения».

Как говорил один мультяшный персонаж, «по-моему, так». Сомнения оставались разве что насчет количества деревьев. Шла ли речь действительно о тысяче — или о тысячах? Без гласных отличить написание одного варианта от другого не получалось. Да, еще присмотревшись, я различил после «ч» апострофы. Но что они означали в орфографии будущего — множественное число или единственное — не представлял. И судить не брался.

А вот, собственно, отсутствие гласных вполне следовало ожидать. Таков был, похоже, путь развития системы языковых символов. Упрощение. Делающее эту систему все более доступной для изучения.

Сначала картиночки-иероглифы сменились абстрактными буквами, которые зато легче писать, а главное — их гораздо… меньше. Потом и ряды букв заметно поредели. Из той же кириллицы были беспощадно изгнаны всякие «яти», «ижицы» и тому подобное. Так почему бы не признать те же гласные чем-то вроде барской прихоти? Ведь их наличие не помогает изучению языка, а, скорее, затрудняет.

Скажем, те, кто учил английский язык, больше всего спотыкались именно на гласных. Мало ли людей вымораживал тот факт, что гласные звуки в языке Шекспира почти никогда не соответствовали гласным буквам — латинским. Пишем «а», говорим «эй» и тому подобное. О, с согласными в этом плане гораздо проще.

В языке русском, в свою очередь, гласные сделали возможным существование почти десятка падежей. Отнюдь не на радость школярам. А еще родов — мужского, женского, среднего. Да за это даже в мое время, небось, кто-то кого-то успел обвинить в сексизме. И соответствие звуков и букв… вот мы говорим «сабака», «карова», «драва». Привыкли, не замечаем.

Вот уж точно — не буквы, а сущие камни преткновения.

Только… сколько ж времени прошло, раз орфография до такой степени изменилась? Век? Да еще не один.

Увидев, что к щиту подходят другие люди, я вежливо посторонился. А потом и вовсе отошел. Кое-что другое привлекло мое внимание. Поблизости обнаружился ряд стендов с рисунками… точнее, с картинами.

«Ктклзм в рбтх хджнкв грд Нв-Мскв», — гласила надпись на первом из них. «Катаклизм в работах художников города Ново-Москва», — перевел я почти без труда. Привыкать начал. Хотя с тем же успехом этот город, возникший на пепелище старой цивилизации, мог называться Ново-Москов.

Что до самих картин, то на них огонь обрушивался с небес, разверзалась земля, толпы бежавших куда-то крохотных человечков падали в пропасть, рушились города. Но не эти работы зацепили меня больше всего. А портрет. Лицо, искаженное ужасом. Лицо, застывшее с открытым ртом, что-то крича. Серое лицо с заостренными ушами и мелкими острыми зубами.

Неожиданная догадка встряхнула меня как электрошок. Я обернулся, отрываясь от выставки, и попробовал приглядеться к прохожим получше. К людям… нет, к тем, кого я мог принять за людей из-за усталости и недостатка света. Я поворачивал голову то в одну сторону, то в другую. Постепенно внутренне холодея.

Такая же серая кожа, такие же острые уши, как оказалось, были у девочки, стоявшей неподалеку от меня и лизавшей мороженое.

У тихо переговаривавшейся семейной пары, проходившей мимо и как раз остановившейся под одним из фонарных столбов.

У девушки, торговавшей сахарной ватой.

И у всех остальных, надо полагать. Надежда оказалась ложной. Человечество не пережило пресловутый Катаклизм. Просто неохомы недолго прозябали среди скал. Сумев создать новую цивилизацию наподобие нашей. Место наше занять.

«А где бабуля? — в тему, но не слишком уместно вспомнился диалог из старой кинокомедии. — Я за нее».

От этого захотелось истерически засмеяться. Еще я ожидал, что меня снова выкинет на сколько-нибудь лет… или даже столетий вперед. Но ничего этого не случилось. Не иначе, моя нервная система просто исчерпала лимит на потрясения и всякие эмоциональные реакции.

Потому — да, я предпочел поскорее убраться подальше от толпы, скрывшись среди деревьев, в темноте. И лицо при этом закрыл руками, не в силах видеть мир, так похожий на мой родной, но где я как никогда ощущал свою чуждость. Вот только мыслил я уже предельно хладнокровно. И здраво… как мне казалось на тот момент.

Неохомы ли послужили причиной Катаклизма и гибели человечества — я не знал. Зато я знал красивое слово «бенефициар». Тот, кто получает выгоду. Так вот, в любом случае серая братия оказалась главными бенефициарами того события, после которого от миллиардов людей остался я один. И коль так, коль в их новой цивилизации места мне не было по определению, единственный выход я видел для себя… в мести. В том, чтобы мстить, неся смерть этим тварям.

Единственный смысл для меня оставаться здесь, вместо того чтобы лягушкой прыгать через века, удирая от опасности. Смысл жизни.

Я осознал его — и окончательно успокоился. Решив, что еще долго моя аномалия не даст о себе знать.