Романтический герой (гет)

Экипаж четы Брэндонов неспешно катил по улице зимнего Лондона. Они сюда не приезжали уже несколько лет. Ни Марианна, ни Кристофер столицу не любили, к светским развлечениям приязни не питали, и вряд ли даже самый запоминающийся сезон мог посостязаться в их сердцах с Делафордом. Тихие семейные радости, прекрасная природа и очарование неспешности будней — вот что было по-настоящему дорого супругам. После свадебного путешествия по Европе они мирно жили в провинции, каждодневно общаясь лишь с самыми близкими, хоть и с неистощим гостеприимством принимали своих добрых друзей. Наслаждались обществом друг друга и воспитывали сына и дочь. Вопреки традиции, которую поддерживало большинство дам, Марианна не забросила музыку после свадьбы, а напротив — охотно посвящала ей своё свободное время.

И всё же, уступив настойчивым просьбам друзей, в эту зиму Брэндоны наконец приехали в Лондон. Тут они посетили несколько театральных постановок, отвели детей в знаменитый зверинец на Эксетерской бирже и нанесли столько визитов, что, как отметил Кристофер, выполнили свой светский долг на ближайшие тридцать лет. Посему, вернувшись в Делафорд, он наденет старую охотничью куртку и будет отказываться облачаться в парадную одежду до скончания времен. Марианна, не без удовольствия перебирающая свои новые туалеты, посмеивалась над мужем. Она отнюдь не была модницей, но всё же редкая молодая женщина, став обладательницей превосходного наряда, не испытает приятного волнения. И оно лишь усилится, когда настанет радостная минута облачиться в этот наряд, а зеркала и восторженные окружающие отдадут должную дань красоте, которую сей грешный мир еще не знавал.

В доме у Палмеров состоялся роскошный бал по самому наидостойнейшему поводу: ибо мистер Палмер исполнил свою давнюю мечту и стал членом парламента, а миссис Палмер просто обожала устраивать пышные светские вечера. И осмелюсь предположить, что вторая причина по важности ничуть не уступает первой.

Шарлотта Палмер с величайшей любезностью встретила Брэндонов. Она радостно сообщила, что мистер Палмер в своей новой роли члена парламента невыносимо забавен, что, разумеется, являлось свидетельством её нежнейшей супружеской привязанности. Полковника пригласили присоединиться к обществу джентльменов. А Марианну хозяйка приняла, как самую ближайшую свою подругу, немедленно принялась вновь называть по имени и не отпускала от себя ни на шаг.

Кристофер не мог не любоваться женой — как прекрасна она была в своем лучшем платье и этом новомодном восточном тюрбане. Сия дерзкая причудливая мода нередко придавала иным дамам нелепый вид, но Марианна казалась дивной красавицей из старинной сказки! А её манеры — сколь выгодно они отличались от приветливого, добродушного, но преисполненного глупости и даже некой вульгарности поведения миссис Палмер. В Марианне не было ни капли холодности, присущей изысканным светским леди, но её юношеская излишняя пылкость превратилась в подлинную сердечность и пленительную живость.

Предаваясь сим приятным размышлениям о своей жене, полковник вежливо приветствовал знакомых, пока не столкнулся взглядом с привлекательным молодым мужчиной, который с нарочито скучающим видом стоял у окна и беззастенчиво разглядывал дам. Дьявол бы его побрал… Уиллоби!

А ведь не без изрядных усилий со стороны Кристофера они с Марианной избегали приемов, на которых могли встретиться с ним.

— Прости, — тихо сказал ему внезапно подошедший хозяин дома Томас Палмер. — В последний момент ситуация сложилась так, что Шарлотта была вынуждена пригласить его с женой.

Полковник ответил что-то подобающе вежливое, но мысли его кружились в безумствующей пляске — несколько лет Марианна не встречалась с тем, кто столь безжалостно разбил ей сердце и едва не погубил её репутацию в глазах общества. С тем, кто продал её за пятьдесят тысяч приданого. С тем, кто совратил бедное дитя — Элизу — и исчез, ни разу не посчитав нужным справиться о судьбе своего незаконнорождённого ребенка!

Первым желанием Кристофера было схватить жену в охапку и немедленно удалиться с бала, но разум всё же взял верх над чувствами. Подобный поступок стал бы слишком унизительным поводом для пересудов. Ничего не поделаешь — всё, что ему остается: попытаться уберечь Марианну от более тесного общения с Уиллоби! А самому постараться не пристрелить этого подонка прямо за обеденным столом!

Но сейчас было необходимо предупредить жену, и Кристофер направился к Марианне, однако было поздно… С изяществом опытного танцора Уиллоби проскользил между гостей и, ловко обогнув отвлекшуюся миссис Палмер, уже отвесил Марианне приветственный поклон. Приближаясь к этой паре, полковник с содроганием вгляделся в лицо жены, на котором промелькнула тень узнавания.

Нежная улыбка Марианны превратилась в ледяную маску любезности, которой позавидовали бы и самые невыносимые в своей черствости дамы, такие как леди Мидлтон и Фанни Дэшвуд. Между тем Уиллоби с неизменным обаянием задавал своей собеседнице какие-то вопросы и осыпал её комплиментами.

— Благодарю, мистер Уиллоби, да, мы редко бываем в Лондоне, — равнодушно откликнулась на сей поток учтивых слов Марианна, не делая ни единой встречной попытки поддержать светскую беседу.

— Мар… — начал было тот, но, натолкнувшись взглядом на подошедшего Кристофера, поспешно поправился, — Миссис Брэндон, как ваши близкие, как здоровье вашей достопочтенной матушки?

Но Марианна лишь бесстрастно произнесла несколько вежливых фраз в ответ и, положив ладонь на руку мужа, удалилась.

Кристофер почти ненавидел себя за то, что не вступил в эту беседу… не защитил, хотя разумом превосходно понимал, насколько было бы неуместно его вмешательство. Марианна же улыбнулась обеспокоенным Палмерам и воодушевленно поздравила мистера Палмера с победой, на Уиллоби она больше не смотрела. Хозяева — он в силу эгоизма, а она в силу глупости — быстро забыли о неприятной ситуации. Мистер Палмер пригласил Марианну на танец, дабы в подробностях рассказать о своем непростом пути к парламентскому креслу. А миссис Палмер принялась настойчиво занимать полковника бессмысленным разговором, впрочем, он ей был даже благодарен. Ему оставалось лишь кивать и улыбаться, предаваясь своим мыслям.

Беспокойство, ревность и гнев… Чего было больше в его чувствах? Пожалуй, восхищения Марианной. Несколько лет она обуздывала свой нрав, и, хотя так и не смогла превратиться в сдержанную Элинор, холодный пыл её гордости ошеломлял, пожалуй, сильнее, чем спокойная благовоспитанность её сестры. И всё же… он должен был задать жене тот самый вопрос…

— Жалею ли я? — чуть устало произнесла в ответ Марианна, когда они возвращались с бала домой в своей карете. — Нет, рано или поздно это должно было случиться. И образ реальный — пустого светского фата, растратившего то хорошее, что было в нем, в разврате и праздности — оказался куда ничтожнее, чем образ из прошлого. Хотя я и тот едва помнила. Боюсь, ты, как и он, придаешь слишком большое значение его присутствию в моей жизни.

Кристофер с облегчением кивнул, чувствуя, как головная боль больше не врезается невидимыми лезвиями в виски.

— Единственное, о чем я жалею, — продолжала Марианна, — так это о своих поступках в юности, скольких бед можно было бы избежать, если бы я меньше упивалась своими страданиями и больше думала головой.

— Ты слишком сурова к себе, — мягко заметил полковник, — ты была совсем молоденькой.

— Элизе минуло всего лишь четырнадцать тогда, а расплачиваться пришлось куда суровее… ей и невинному ребёнку, — хмуро откликнулась Марианна, а потом пристально посмотрела ему в глаза. — Кристофер, я хочу, чтобы мы забрали её к себе в Делафорд. За несколько лет сплетни поутихли, и бедная девушка не должна всю свою жизнь провести будто в ссылке.

— Это серьёзный шаг, Марианна. — Теперь он тоже нахмурился. — Ты знаешь: я очень привязан к Элизе, и я буду счастлив, если она станет жить с нами, но обратно уже будет не повернуть. Приняв её как равную в нашем доме, познакомив её с нашими детьми, я не позволю отослать её обратно… даже тебе.

— Понимаю, — произнесла она медленно, словно взвешивая каждое слово, — я обдумывала это не один месяц. И сейчас, увидев, как Уиллоби бесстыдно наслаждается светским обществом, которое нимало его не осуждает, решила, что уж мы точно имеем право забрать близкого тебе человека под нашу опеку!

Последние слова Марианна уже говорила с тем пылом, который Брэндон так сильно в ней любил. Научившись прислушиваться к доводам рассудка и отдавать должное правилам приличия, она так и не научилась жертвовать тем, что считала правильным, во имя того, что признавалось обществом.

Кристофер прижал руку жены к своим губам.

— Я восхищаюсь тобою!

* * *

К началу весны Брэндоны, окончательно пресытившись столичными развлечениями, с радостью возвратились домой. Сельские радости и заботы о поместье вполне занимали их. Элиза и её дочка поселились в Делафорде, и те пересуды, что неизбежно возникали в иных гостиных, не могли всё же уничтожить радость, которую принесли чете Брэндон их истинно христианское милосердие и встреча с близкими людьми. К тому же, не кривя душой, следовало признать, что арендаторы Делафорда так уважали добропорядочного полковника и так любили его жену, что отнеслись к их поступку с пониманием. Что же касается родни, то, разумеется, Эдвард как священник и Элинор безоговорочно поддержали их решение, а сэр Джон и миссис Дженнингс были столь добродушны и столь мало обращали внимание на любые приличия, что вовсе нашли сию новость преотличнейшей, посему и леди Мидлтон пришлось смириться.

К тому же леди Мидлтон не могла отказать себе в удовольствии присутствовать на прекрасных приемах в Делафорде. Теперь, когда она воспринимала Марианну не как небогатую родственницу, от которой ожидаются лишь лесть и угождение, а как равную себе даму, их отношения стали вполне сносными. А еще миссис Брэндон обладала изумительным художественным вкусом и абсолютным отсутствием желания соперничать, посему её советы относительно туалетов всегда были безупречны. А леди Мидлтон слишком ценила изысканный наряд, чтобы чрезмерно придираться к неоднозначным нравственным вопросам.

Миссис Дженнингс всегда была добра к Элизе и её малютке, чем окончательно завоевала сердце Марианны, которая признала, что даже недостаток воспитания и ума можно простить пред лицом столь бесконечной доброты.

С Уиллоби Марианна с той поры встречалась лишь пару раз, и он уже не осмеливался навязывать ей своё общество, ограничиваясь вежливыми поклонами. Притом он навсегда сохранил ту нежность, которая пробуждала в нем живой интерес ко всему, что происходило с Марианной, и превратила ее для него в тайное мерило женского совершенства. Впоследствии он не раз пожимал плечами, слыша похвалы какой-нибудь ослепившей общество юной красавице, и утверждал, что ей далеко до миссис Брэндон.

Марианна же много сил отдавала благотворительности и окончательно освоилась в роли хозяйски поместья. И все признавали, что в миссис Брэндон благородство пылкой души сочетается с решительностью и умением быть непреклонной, когда требовалось подобное качество.

Таковою слыла миссис Брэндон, и её прямолинейных суждений побаивалась даже Фанни Дэшвуд, а Люси Феррарс предпочитала избегать визитов в эти края. Увы, Марианна так и не приобрела той терпеливой стойкости, которой она столь восхищалась в Элинор, но, лишившись излишней сентиментальности и научившись прислушиваться к голосу разума, и притом сохранив страстность натуры, она покоряла многих и многих. Впрочем, для неё самой существовал лишь один-единственный мужчина — её муж.