Исправленному верить (гет)

После завершения фестиваля шоколада дела в небольшом приморском городке закрутились в своём привычном размеренном темпе. Геннадий Петрович всё с той же педантичностью наводил порядок на территории дендрария, грозно следя за нарушителями. Хотя теперь, конечно, садовника никак нельзя было назвать угрюмым и нелюдимым. Он стал чаще улыбаться, останавливался, чтобы перекинуться парой слов с дворником Керимом или Галей, продавщицей мороженого, был вежлив с директором Натальей Николаевной. А всё потому, что теперь не нужно было следить в подзорную трубу за лавкой «Шоколадная мастерская», ведь с дочкой Таней они помирились. Жалея о потерянных годах, навёрстывали их жадно, черпая тепло в общении, ежедневных прогулках, чаепитиях по выходным. Добряк Толик с облегчением вздохнул — он устал быть меж двух огней, а теперь дорогие ему люди не были в ссоре.

Внук Гриша, внезапно заговорив, теперь практически не замолкал. Всё ему было интересно, всё любопытно. Почему пальмы лысые снизу, а наверху украшены перьями? Почему дендрарий так называется, надо говорить «Гендрарий», ведь дедушка Гена ухаживает за каждой травинкой. Почему мама продаёт шоколад и тут же говорит, что он вредный?

Хорошо, что рядом был Чебурашка, который в первенстве по любознательности дал бы Грише фору. Кажется, Чебурашка перечитал все книги, которые нашёл в доме у Гены, у Гриши, у Валеры и даже в конторке у Натальи Николаевны, хотя последние ему не понравились — Чебурашка с забавной гримасой признался Гене, что дамские романы ужасно скучные.

Управляющий корпорацией «Радость моя» Ларион после конфуза с конфетной ракетой тихо смылся в неизвестном направлении, и Римма, владелица, сказала с присущей ей жёсткостью, что Ларион всегда был крысой. Сбежал, мол, туда ему и дорога.

Римма наконец оставила в покое маленькую лавочку Тани, она вообще будто бы потеряла интерес к своему бизнесу, вполуха слушая еженедельные отчёты своих сотрудников. Всё чаще она думала о том, что в погоне за прибылью упустила нечто очень важное в своей жизни, что безвозвратно потеряно.

Несколько раз она пыталась поговорить с сыном без соблюдения установленного графика и каждый раз слышала сухое: «Мне некогда, я занят». Не могло быть и речи, чтобы Римме разрешили проведать Сонечку или, тем более, привезли девочку к бабушке хотя бы на неделю.

Римма с тоской думала о том, что следующие её две недели, оговорённые с семьёй сына, могут и не наступить, а значит, она больше не увидит Сонечку.

На этом данная история могла бы и закончиться, ведь каждый получил по заслугам, добро победило, как и положено в историях со счастливым финалом. Но внезапно одно событие потянуло за собой целую цепочку других, внеся в размеренную жизнь наших героев волнения и переживания.

Итак...

В один жаркий августовский день Римма, принимающая солнечные ванны возле бассейна, услышала шум подъезжающих к воротам машин. Не успела она опомниться, на шее её повисла радостная Соня, одновременно кричащая, что она соскучилась, и требующая немедленно отвести её к ушастику.

Оказалось, сын Риммы, он же отец Сони, подписал длительный контракт с фирмой одной европейской державы.

— Не обольщайся, — недобро улыбнулся он, когда повар Оливье увёл Соню в дом. — Не думай, что я настолько сентиментален, что привёз Соню попрощаться. Мне на самом деле надо срочно появиться в фирме, иначе контракт уплывёт. Я вылетаю вечерним рейсом. При всех твоих отрицательных качествах бабушка из тебя, кажется, получается лучше, чем мать. Мы с Ирой решили привезти Соню на неделю к тебе. Ну а через неделю, я надеюсь, все мелкие вопросы уладятся.

— И… вы увезёте Сонечку насовсем? — голос Риммы дрогнул.

— Там её ждёт престижный интернат.

— Но, Теодор…

— Фёдор! Меня зовут Фёдор, — наклонился почти вплотную к Римме сын. — Хватит с меня того, что в школе меня как только ни дразнили.

— Хорошо… Фёдор, а если девочке там будет плохо? Она не привыкла жить в интернате.

— Это ты мне говоришь? Напомнить тебе об элитной школе для мальчиков? Двенадцать уроков, конная езда, плавание, фехтование, игра на скрипке плюс уроки живописи? Меня до сих пор тошнит от запаха краски.

— Оставь Сонечку здесь… — прошептала Римма. — Хотя бы на первое время. Если у вас всё получится, заберёте её потом.

— Оставить? Оставить?! — Фёдор вскочил, отшвырнул от себя плетёное кресло. — Чтобы она сидела взаперти под присмотром армии репетиторов, пока ты строишь свой бизнес?

— У меня есть управляющие, — робко вставила Римма. — И вообще, что такое бизнес по сравнению… с семьёй.

Фёдор, казалось, налетел на стену. С минуту он сверлил Римму взглядом, потом поднял кресло и устало в него опустился.

— Ты неисправима… Я всё детство мечтал, чтобы твоя фабрика разорилась. Чтобы ты стала просто мамой, а не бизнес-леди… Но тебя не переделать.

— А если… Если я хочу всё исправить?

— Ты смотрела на отца как на пустое место и фактически выставила его вон.

— Твой отец был никчёмным человеком!

— Он был моим отцом! А ты не обращала внимания ни на него, ни на меня. Когда он… когда он начал выпивать, ты отмахнулась от него, как от ненужного хлама.

— Дима сам виноват. Многие в те годы потеряли работу, но руки не опустили.

— Ну не всем повезло прямо в консерватории завести полезные связи и стать внезапно бизнесменом!

— Замолчи!

Казалось, Римма сейчас ударит Фёдора. Она даже замахнулась, но потом обхватила руками голову, замотала ей, словно пытаясь вытрясти зудящие и одолевающие мысли.

У всех была своя правда. Тео… Ладно, пусть будет Фёдор, видел всё с позиции ребёнка. И ему никогда не понять, что чувствовала Римма тогда.

Она работала в консерватории, Дима — в университете, целым академиком. Фёдор всегда тянулся к отцу, мог торчать с ним в гараже за сборкой какого-нибудь «Запорожца» часами — была у Димы слабость к технике. Римма, в принципе, была не против, ведь мужское общение для мальчика весьма важно. А потом перестали платить зарплату, и Римме пришлось изворачиваться, чтобы умудриться состряпать хоть какой-нибудь завалящий ужин. Дима вообще попал под сокращение, но, кажется, поначалу даже не заметил этого. Он всё так же торчал в своём гараже, проводил свободное время с Фёдором и страшно удивлялся, когда обнаруживал дома пустые кастрюли.

— А что у нас сегодня на ужин, дорогая? — спрашивал Дима, не замечая кругов под глазами Риммы.

От отчаяния она стала подрабатывать тамадой — тогда эти новомодные веяния набирали бешеную популярность. Одним было нечего есть, другие не знали, чем занять свой досуг, и устраивали постоянные вечеринки, корпоративы и праздники. Римма крутилась как белка в колесе, забыв, когда она в последний раз высыпалась. Днём — работа, вечерами и ночами — корпоративы, в выходные — банкеты. Маявшийся от безделья Дима потихоньку начал прикладываться к бутылке, таская из дома всё, что можно было продать. Сначала Римма спорила и ругалась, но потом просто устала. Фёдором она практически не занималась — в голове был сплошной туман. Сыт, одет-обут, и то хорошо.

Несмотря на туман, голова у неё всегда работала как надо. На одной из вечеринок во время конкурсов Римма вдруг подметила, что фонтаны из круглых шоколадных конфет в золотых блестящих обёртках пользуются у гостей большой популярностью. Дамы в серебряных платьях с декольте во всю спину изящно снимали обёртку с конфеты и манерно отправляли сладость в рот. Правда, лица после этого у некоторых перекашивало, видимо, конфеты были красивыми только снаружи.

Мозг Риммы лихорадочно заработал. Эта ниша в их городке была практически не занята. Если подсуетиться сейчас, наладить производство, можно было развернуться на широкую ногу. Пришлось, правда, долгонько улыбаться владельцу банка, чтобы умаслить его для выдачи кредита, но Римма считала, что лес рубят — щепки летят. Когда становилось совсем паршиво, она вспоминала небритое синее лицо Димы и злой взгляд Теодора и с двойным усердием бралась за работу.

И у неё получилось. Буквально через год в городке наблюдался небывалый взлёт регистрации предпринимателей. Люди, потерявшие работу, подались в ИП, занявшись торговлей, фермерством, пошивкой одежды и производством продовольствия. Одних шоколадных фабрик насчитывалось пять штук. Но Римма была первой. А в бизнесе, как известно, кто успел, тот и съел. Она взобралась на пирамиду по головам и шеям и не собиралась уступать своих позиций. Римма по-прежнему не спала ночами, но теперь не вкалывала на «дядю» и не услаждала дурацкими конкурсами разжиревшую публику. Теперь она работала на себя, не давая отдыха ни себе, ни своим подчинённым. Не все выдерживали возле неё долго — кто-то сбегал через месяц-другой. Но те, кто остались, стали её командой, хотя близко Римма никого не подпускала. Не доверяла.

И можно было праздновать победу.

Да только вот Дима к тому времени совсем потерялся. В первый раз она вытащила его с какой-то блатхаты через неделю после пропадания. Затем ещё раз. А потом просто плюнула, решив, что он взрослый человек, и она не обязана за него включать голову.

Конечно, она упрямо поджимала губы тогда, на похоронах, но никто не увидел ни слезинки. Она не позволила им этой слабости. В толпе были репортёры, жадно ловящие провокационные кадры. Как же, муж одной из акул бизнеса города был найден в бессознательном состоянии в каком-то притоне. Скончался в больнице, его просто не смогли откачать.

Дома она места себе не находила, почему-то вдруг вспомнив, как радовался Дима, когда Римма пела им с Теодором на Новый год.

— Теодор, — позвала она сына, заглянув в его комнату.

— Я не Теодор! — закричал мальчик. — Меня зовут дядя Фёдор!

Кажется, это был последний в их жизни вечер, когда они ещё могли кричать друг на друга, плакать и пытаться что-то объяснить. Теодор вырывался и не желал её слушать, а она пугалась и не понимала, о чём он говорил, когда кричал ей в лицо, что уедет в деревню, заведёт себя кота и собаку и будет жить с ними, потому что лучше так, чем с ней.

Римма в отчаянии с головой ушла в свой бизнес, отгородившись им от всей боли. Горько, ведь всё это она затевала лишь для того, чтобы вытащить из болота их семью. Дима сдался, он ушёл, а Теодор — она приняла его правила и стала называть его Фёдором — находился в каком-то выдуманном им самом мире и не шёл с ней на контакт. Она достала ему путёвку в дорогой санаторий, отправив почти на месяц на лечение и восстановление сил, а потом отдала его в престижную школу, записала на конный спорт, плавание… Она хотела дать ему всё, чего бы он ни пожелал.

Он окончил школу блестяще — будучи умным мальчиком, — быстро пошёл в гору по карьерной лестнице, обнаружив железную хватку и чуйку. На их свадьбе с Ирой они все вместе выглядели почти счастливой семьёй, и только Римма знала, что Фёдор терпит её рядом только из-за своей репутации. Каков бы был скандал, если бы выяснилось, что такой блестящий молодой человек не благодарен своей матери, сделавшей из него человека.

Потом родилась Сонечка, и Римма почувствовала всю зловещую сторону возмездия за все годы их непонимания. Фёдор не подпускал её близко к внучке — и в конце концов изменил своё решение только после долгих уговоров Иры.

Две недели в год. Вот всё, что досталось Римме.

А теперь Фёдор хотел увезти дочку насовсем.

Когда Римма подняла лицо от сомкнутых рук, в глазах её стояли слёзы.

— Что за дешёвый цирк? — поморщился Фёдор. — Не надейся меня разжалобить.

— Что может заставить тебя передумать? — тихо спросила Римма. — Как мне уговорить тебя оставить Сонечку со мной? Хотя бы на первое время, пока вы там не освоитесь.

Фёдор хотел сказать что-нибудь злое, но он просто устал спорить. О чём тут можно было говорить? О загубленном детстве? О том, как он с папой ходил по захламлённым квартирам, в которых сидели зачуханные бывшие профессора и рассуждали о литературе, искусстве, о том, сколько световых лет нужно, чтобы долететь до Марса? Как однажды, когда Фёдор спускался по лестнице с настоящим сокровищем — бутербродом с колбасой, ему повстречался серый тощий кот в полоску и посмотрел на него так, что Фёдор сразу понял, что это необычный кот. Он отдал коту бутерброд, а потом сидел с ним в обнимку на подоконнике в подъезде между первым и вторым этажом и плакал, потому что кот был тёплый и урчащий, жался к Фёдору, и от этого ему было невыносимо сладко и больно одновременно, потому что он тоже так хотел бы прижаться к маме или папе, но папа только робко улыбался, а мама его не замечала вовсе.

И он стал рассказывать коту обо всех своих заботах и проблемах, не забывая угощать его чем-нибудь вкусненьким, тайком утаскивая с кухни. А кот его всегда поджидал, важно фуфырил хвост ёршиком и тёрся об ноги, словно говорил: «Пр-р-р-авильно, дядя Фёдор, правильно, что ты мне колбасу принёс докторскую».

Потом ещё во дворе прижился пёс: тощий, лохматый, в репьях, дворовой породы, так Фёдор и с ним дружить стал. Кот, правда, долго сердился и не желал мириться с присутствием пса на подоконнике. Фёдор выбрал у Шарика — а что, самое имя для такого пса — все репьи, и стал тот прямо красавцем. Правда, теперь приходилось сложно с пропитанием — Шарик мог за один присест вылакать кастрюлю щей. Наверное. Кто ж б ему дал? Фёдор один раз только попробовал. Кастрюлю потом спрятал за мусорку, не тащить же её было домой после того, как Шарик её облизал. Мама, правда, вечером кричала на папу, что он, бесстыжий, даже кастрюли из дома поутаскивал, а Фёдор сидел в своей комнате и думал, что лучше бы он взял кота и Шарика и ушёл с ними куда глаза глядят, лишь бы всего этого не слышать и не видеть.

Папы потом не стало, и Фёдор наконец высказал всё в лицо маме, только она его, конечно же, не услышала. Вместо это отослала в санаторий, будто массажем и процедурами можно было залатать дыру в сердце.

Когда Фёдор вернулся, кота в подъезде не было. Впрочем, Шарик тоже больше не появился, и Фёдор старался верить, что его не отловили злые мужики на специальной машине. А кот… Что ж, даже когда они с мамой переехали из хрущёвки в роскошный особняк, Фёдор любил сидеть на подоконнике между этажами и представлять под рукой тёплую спину кота, чувствовать под пальцами его моторчик. Кот один его понимал.

— Оставить Соню с тобой? — эхом повторил он вопрос Риммы, замечая боковым зрением, как по дорожке из гравия к ним бежит Сонечка. — Что ж… Если ты выйдешь замуж и создашь настоящую семью, я подумаю над твоим предложением.

— Так и сказал? — Гришины и без того большие глаза сейчас походили на блюдца с какао.

— Да! — авторитетно подтвердила Соня. — Сказал, если бабушка выйдет замуж и заведёт настоящую семью, папа меня оставит с ней!

— Семью нельзя завести, — сказал Чебурашка. — Это семья берёт и заводит тебя. Вот я был ничейный, сам по себе, а потом я встретил Гену.

— Да не в этом дело, — отмахнулась Соня. — Как вы не понимаете, если мы за неделю найдём бабушке мужа, я останусь здесь! Разве ты этого не хочешь?

— Главное, чтобы этого хотела ты, — мудро ответил Чебурашка.

— Я очень хочу, — честно признался Гриша. — Ты хорошая. И совсем не капризная, так папа сказал.

— Эт самое, — голосом Толика сказал Чебурашка. — Слышь, Танюх, она девочка хорошая. И с Гришей ладят, вон прям не разлей вода. Чес слово!

Гриша засмеялся, Соня же их одёрнула.

— Да как вы не понимаете! Я не хочу уезжать! Мне тут нравится.

Соня сердито топнула ногой, сложила руки кренделем.

— Ну а что мы можем? — спросил Гриша. — Разве мужьёв можно где-то достать?

— Слово «мужья» в винительном падеже множественного числа склоняется как «мужей». Словарь Зализняка, — сказал Чебурашка.

Гриша пожал плечами.

— Я думаю, нам подойдёт Геннадий Петрович, — решительно сказала Соня, и глаза её загорелись.

— Дедушка? — удивился Гриша.

— Гена? — поразился Чебурашка.

— Ну да, — подтвердила Соня. — А что? Мужчина он видный. Старый, конечно, но все мужчины после двадцати пяти уже старики, тут уж ничего не поделаешь.

— А если Римма не захочет выходить замуж за Гену? — спросил Чебурашка.

— Значит, мы должны сделать так, чтобы она захотела, — поджала решительно губы Соня.

— А если дедушка не захочет выходить замуж? — спросил Гриша.

— Это он просто ещё не понял своего счастья, — сказала Соня. — И мужчины не выходят замуж. Мужчины — женятся.

И они стали придумывать план, как бы быстрее раскрыть взрослым глаза на то, какое счастье живёт с ними буквально по соседству.

— Я предлагаю украсть меня, — предложила Соня. — Бабушка голову потеряет, если я потеряюсь. А мы сделаем так, чтобы Геннадий Петрович меня нашёл. Тогда бабушка от радости не только замуж за него согласится выйти, но ещё и котлеты ему жарить начнёт вместо Оливье.

— Я боюсь, если мы тебя украдём, Римма так голову потеряет, что потом мне уши открутит, когда узнает, — сказал Чебурашка. — И вообще, киднеппинг не самый удачный способ.

— Что такое кит.. как там? — спросил Гриша.

— Киднеппинг, — повторил Чебурашка. — Вообще, чаще говорят просто «похищение людей» в широком смысле. «Организацией объединённых наций» принята конвенция о запрете похищения, так что у нас могут быть проблемы.

— Ну мы же не по-настоящему, — осеклась Соня. — Мы же понарошку.

— А если подключат МЧС к твоим поискам, что мы потом скажем? — спросил Чебурашка. — Нет, давайте что-нибудь другое.

— Может, посыпать чем-нибудь вредным растения у нас в саду? — задумчиво протянула Соня. — Ну, чтобы они пожелтели. Бабушка обязательно позовёт Геннадия Петровича, лучше него никто в растениях не понимает.

— И Гена мне точно уши открутит, потому что растения его лучшие друзья, — возразил Чебурашка. — Нет, только не это.

— Надо устроить им романтичное свидание, — внезапно сказал Гриша.

Соня прыснула.

— Откуда ты знаешь про романтичные свидания?

— Мне Чебурашка рассказывал, — поделился Гриша. — Это он в книжках Натальи Николаевны начитался.

— Ага, — подтвердил Чебурашка. — Там все героини как на подбор бедные, красивые и ужасно трудолюбивые. А герои обязательно принцы. И они ходят на свидание под луной.

— Да где же мы возьмём принца? — спросила Соня. — У нас только Геннадий Петрович.

— А я придумал, — подпрыгнул вдруг Чебурашка. — А давайте украдём меня. Я не человек, на меня не распространяется конвенция о похищении людей.

— И что? — не понял Гриша. — Дедушка будет тебя искать и про Римму совсем забудет.

— А я устрою ей такой крик, что она первая побежит искать Чебурашку, — подмигнула Соня.

Она поплевала на ладошку и звонко хлопнула ей о подставленные ладони сначала Гриши, затем Чебурашки.

Сказано — сделано.

Гена сначала не особенно встревожился, когда Чебурашка не пришёл домой. Заигрался, наверное, с Гришей и остался у него.

Утром выяснилось, что нет, Чебурашки у Тани с Толиком вчера вечером не было.

Не беда, значит, ушастый проказник заигрался у новой подружки Сони. Девчонка она, конечно, была немного избалованная, но добрая. Как приехала в этот раз, от Гриши с Чебурашкой и не отходила, прямо неразлучная троица.

— Чебурашка у вас? — спросил он сидящую в шезлонге Римму после того, как охранник позволил зайти на территорию.

Римма сняла кружочки огурцов с глаз, удивлённо пожала плечами.

— А почему он должен быть у нас?

— Да так… — немного заволновался Гена. — Вчера не пришёл вечером. Я подумал, у Толика он с Таней.

— Не было? — спросила Римма, резко подавшись вперёд.

— Нет… — растерянно пожал плечами Гена.

— Идёмте! — тоном, не терпящим возражения, сказала Римма и решительно поднялась.

— Соня! — постучала она в дверь внучки, когда они с Геной стремительно пересекли холл особняка и поднялись на второй этаж.

— Соня, можно? — повторила Римма и приоткрыла дверь.

Девочка сидела на незаправленной постели в пижаме.

— Почему ты до сих пор не оделась? — с удивлением спросила Римма. — Ты Чебурашку вчера вечером не видела?

— Видела, — сделав честные глаза, сказала Соня. — Мы играли с Гришей, а потом Гриша пошёл домой.

— А Чебурашка? — с тревогой в голосе спросил Гена.

— Не знаю, — пожала плечами Соня. — Кажется, он что-то говорил про морские приливы и отливы, читал про них и не всё понял, хотел посмотреть поближе.

Гена посмотрел на Римму. Они, не сговариваясь, бросились к лестнице вниз.

— Соня, пока меня не будет, за ворота не выходи! — крикнула на ходу Римма. — Можешь взять мой макбук, только не заходи в почту, а то опять пароль нечаянно сменишь.

Через минуту торопливый топот пересёк холл и затих за входными дверями.

— Ну вот, и кричать не пришлось, — довольно прошептала Соня, открывая дверь платяного шкафа. — Выходи.

Чебурашка, щурясь от света после тёмного шкафа, выбрался наружу.

— Надеюсь, Гена не сильно будет беспокоиться, — сказал он. — Пусть я найдусь раньше, чем он огорчится.

— Он уже огорчился, — уверенно сказала Соня. — Ты найдёшься тогда, когда будет нужно. Как там Гриша, интересно? Не проговорился бы.

Гриша же всё утро сидел как на иголках. Он прислушивался к разговорам взрослых, но слышно было плохо. Утром заходил дедушка, потом он ушёл, а через какое-то время ушёл и папа. Мама почему-то не пошла на работу, хотя сегодня был не выходной.

— Ешь, Гриша, — рассеянно подвинула Таня Грише тарелку с кашей. — Ешь и иди к себе. Можешь посмотреть пока мультики.

— А Соня придёт? — спросил Гриша.

— Соня? Да, наверное…

— А где Чебурашка?

Не мог же Гриша признаться, что прекрасно знает, что Чебурашка вчера вечером забрался по водосточной трубе в комнату Сони и спрятался у неё в шкафу. По крайней мере, такой у них был план.

Ответить Таня не успела, потому что распахнулась входная дверь.

— Это самое, слышь, Танюх, — сказал Толик, — нет нигде ушастого. Мы с Геной весь берег проверили.

— Может, уснул где в парке? — неуверенно спросила Таня.

— Да Керим все уголки проверил. Нет его в дендрарии.

— Ну не сквозь землю же он провалился, — всплеснула руками Таня.

— Эт самое, Римма предложила водолазов вызвать. Но времени мало ещё прошло, наверное.

— Да какое мало, Толик! А если он утонул? Мы же не знаем, умеет ли вообще Чебурашка плавать.

— Он не утонул, — быстро сказал Гриша.

— Сынок, ты что-то знаешь? — подскочила к сыну Таня.

— Эт самое, конечно, не утонул! — бодро сказал Толик и повращал глазами.

— С ним всё будет хорошо, — устало сказала Таня. — Прямо из рук всё валится.

Чебурашку искали весь день, да только безрезультатно. Гена к вечеру буквально посерел лицом. Они сидели на берегу и ждали последнюю группу водолазов, обследовавших дно за торчащими в устье скалами.

— Не думал, что так привязался к ушастому, — сказал он Римме.

Она весь день провела с Геной, помогала искать Чебурашку, раздавала указания, организовывала поисковые группы и вселяла надежду, что всё обязательно закончится хорошо.

— Он ведь не совсем человек, — сказала она Гене. — То есть, скорее, зверь. А звери вообще плавают замечательно, так что он найдётся.

— Он не зверь, — с грустью сказал Гена. — Он мой друг. Лучший друг.

Римма мягко сжала его ладонь.

— Я знаю. Сонечка моя тоже к нему привязалась. А теперь вот и Чебурашка пропал, и Сонечку скоро увезут.

И Римма заплакала, уткнувшись Гене в плечо. Он неловко её погладил, похлопал по спине.

— От вас огурцами пахнет, — зачем-то сказал он.

— Так я ж маску так и не смыла, с утра бегаю с огурцами на морде, — нервно хмыкнула Римма, — вот красавица.

— Вы красивая, — уверенно сказал Гена.

— Ой, Геннадий Петрович, скажете тоже, — смутилась Римма и отстранилась от Гены.

— Вы похожи на мою Любу, — сказал Гена. — Она была такая же решительная. Уж если за что бралась, то ни за что не отступала.

— Люба — ваша жена? — спросила Римма.

— Да…

И Гена вдруг начал рассказывать о себе. О том, какая Любаша была смелая, как он отговаривал её в тот день участвовать в соревнованиях, но она не послушалась, потому что ничего на свете не боялась.

— Когда она разбилась, — вытаскивал Гена занозы из сердца, — я не смог справиться с болью. Мне было так паршиво, что я совершенно не думал о Танюшке. Нет, я понимал, что я ей нужен, но я был так раздавлен, что просто ушёл от всего. Бродил по свету в поисках не зная чего… Чуть было всё не потерял. Если бы не Чебурашка… Он помог нам помириться.

— Знаешь, — внезапно Римма перешла с Геной на «ты», — это замечательно, что вы помирились с дочерью. Мой сын вот так меня и не простил.

Теперь настала очередь Риммы рассказать о себе.

— Дима был хорошим, — печально сказала она, подытоживая свой рассказ. — А я слишком боялась показать свою слабость, дать слабину. Ведь на мне держалось всё. В результате я всё и потеряла. Сын меня едва терпит, а внучку я теперь не увижу, может, никогда.

Гена ничего не сказал. Он обнял Римму и притянул её к себе.

Они сидели так на берегу, слушали шелест волн, которые с лёгким шипением расплывались на песчаной косе и откатывались обратно. Казалось, сидеть так можно было вечно.

Но любой самый чудесный момент неизбежно проходит, иногда, правда, оставаясь прочной картинкой воспоминаний где-то в самых потаённых уголках души.

К ним спешил водолаз, чтобы сообщить, что поиски ничего не дали.

— Мы можем попробовать завтра, нужны точные расчёты течения, — сказал он Римме и Гене. — Но, по предварительным данным, ваш внук не утонул.

Гена посмотрел на Римму, а когда водолаз ушёл, тихо спросил:

— Внук?

— Ну не могла же я сказать, что мы ищем неизвестного науке зверя с большими ушами, — так же тихо пояснила Римма.

Они поднялись и направились в сторону пристани, чтобы по мосткам подняться на набережную. По дороге перекидывались редкими фразами, а потом и вовсе замолчали. В тишине дошли до парка, остановились.

— Надо к своим зайти, — словно извинился Гена. — Гриша, наверное, весь день места не находит. Зайдём?

— Нет, что ты. У меня там Сонечка.

Они неловко попрощались, пожав друг другу руки, а потом, когда Римма уже скрылась в тенистой аллее, Гена её окликнул.

— Римма! Подожди. Я провожу.

— А как же Гриша? — спросила Римма.

— Это самое… Тьфу! Толик его отвлечёт чем-нибудь, он умеет.

— Хорошая у тебя семья, Гена, — вздохнула Римма, пристраиваясь к широким Гениным шагам.

— Хорошая, — согласился он. — Вот найдём Чебурашку, вообще хорошо будет.

Гена проводил Римму до подъездной аллее, потом до ворот, потом до главного входа.

— Зайдёшь? — спросила Римма и почему-то смутилась.

— Ну… Разве что на минуту, — Гена развёл руками.

Они поднялись на второй этаж, заглянули в спальню к Соне.

Девочка безмятежно спала, раскинув ноги и руки в стороны на манер звёздочки.

— Фёдор так всегда спал в детстве, — прошептала Римма, укрывая разметавшуюся Соню.

— А Танюха всегда калачиком спала, — ответил тихо Гена.

Они повернулись и на цыпочках пошли к выходу.

Внезапно раздался шорох, шум, приглушённый возглас, а затем дверь шкафа открылась нараспашку и оттуда прямо их к ногам выкатился Чебурашка.

— Чебурахнулся… — сказал он и развёл лапками.

— Чебурашка! — обрадовался Гена. — Как ты тут оказался? Ты что же? Ты где был?

— Ничего не понимаю, — сказала Римма. — Мы же тебя весь день искали! Слава богу, ты не утонул!

— Он не был на берегу, — сказала Соня совсем не сонным голосом и села на кровати.

— Так, — включила свет Римма. — А ну рассказывайте, что тут у вас происходит!

Через полчаса пристыженный Чебурашка был отправлен спать без ужина в гостевую комнату, Соня, несмотря на все вопли и крики, была оставлена в своей спальне, а Гена и Римма сидели на кухне, пытаясь прийти в чувство при помощи зелёного чая с яблоком и корицей.

— Господи, это же надо до такого додуматься! — всё сокрушалась Римма. — Я завтра ещё с ней поговорю.

— И я завтра устрою Грише разбор полётов, — поддакнул Гена. — А этому ушастому ещё долго придётся просить прощения. Ну и шуточки!

— Она ведь на самом деле подумала, что Фёдор её тут оставит, если я выйду замуж, — погрустнела Римма. — Бедный ребёнок. Бедная моя девочка…

— А может, правда оставит? — спросил Гена.

— Фёдор сказал это с сарказмом, желая уколоть меня лишний раз, — устало сказала Римма. — Он простить не может, что мы не были с ним семьёй. Это я во всём виновата.

Римма поставила чашку на стол и уставилась в окно, в котором видела своё отражение.

— Он ведь тогда выдумал себе друзей. Говорящих кота и собаку. Всё грозился, что уедет с ними в деревню и будет жить там самостоятельно… Какая я мать, если кот понимал ребёнка лучше, чем я.

— Хорошая ты мать, — сказал Гена. — И бабушка. Просто вот так получилось всё…

— Замуж… — шмыгнула носом Римма с нервным смешком. — Да кому я нужна?

— Мне нужна, — сказал Гена. — То есть... я хотел сказать, в общем, короче… Эх, ладно, глупости всё это.

— Что глупости? — спросила Римма, отвернулась от своего отражения и посмотрела прямо на Гену.

— Ты мне нравишься, — смутился Гена. — Я ж после Любы думал — всё, не полюблю никогда. А в тот раз, когда ты пришла к нам в сад, ну вот после того фестиваля конфетного, у меня как щёлкнуло что. Ты не подумай, я место своё знаю, я б никогда и не сказал, если бы не вот это всё…

— Гена, какое место? Боже мой, мы такие дураки… Ты ведь мне тоже давно нравишься, но я понимаю, что ты самостоятельный мужчина, очень самостоятельный. Крепкий такой, настоящий. Зачем тебе такая как я? Истеричка с кучей проблем…

Он просто подошёл к ней и обнял. А она прижалась к нему, думая, что отдала бы сейчас весь свой бизнес за возможность просто вот так прижиматься к родному плечу и знать, что она нужна кому-то.

А потом он её поцеловал. Сначала несмело, а потом, почувствовав её доверие, нежно и по-настоящему.

— Мне кажется, это всё какой-то чудесный сон, — прошептала Римма.

— Ущипните меня! Мне кажется, я сплю! — Фёдор хмыкнул, сунул руки в карманы лёгкого пиджака и принялся раскачиваться с носка на носок ботинок. — Ты на самом деле решила, что я оставлю Соню тебе, если ты умудришься скоропалительно выскочить замуж?

— Фёдор, где твои манеры? Во-первых, никто не говорил про свадьбу, я просто хотела познакомить тебя с Геннадием Петровичем, — Римма, определённо, нервничала, хотя старалась говорить ровно.

— Геннадий… как вас там? Петрович? Сколько мать заплатила вам, чтобы вы изображали сейчас влюблённого истукана? — зло спросил Фёдор, презрительно смерив Гену взглядом.

— Молодой человек, если бы вы были мужчиной, я бы поговорил сейчас с вами по-мужски, — Гена говорил почти не размыкая рта, настолько он был разозлён.

Фёдор дёрнулся, сжимая кулаки в карманах.

— Гена, не надо… — беззащитно прошептала Римма.

— Да не буду, — буркнул тот. — Всё равно до твоего сынка не достучаться.

Фёдор приехал утром и не пожелал остаться даже на день. Дал Римме время до обеда, чтобы собрать вещи Сони. Но та заупрямилась и сказала, что никуда не поедет, пока не попрощается с друзьями. Фёдор уступил, и все два часа, которые он выделил дочери для прощания с друзьями, нервно ходил по краю бассейна, звонил по телефону и курил. Римма же сидела у подножия белоснежной лестницы, сбегавшей от дома к тенистой беседке, увитой виноградом, беспомощно сложив руки. Сил хватило только на то, чтобы позвонить Гене, попросить его прийти.

— Уходи, Фёдор. Вон Толик ведёт Сонечку с Гришей. Вещи я собрала. Гриша, а где Чебурашка?

Голос Риммы дрожал, и она вымученно улыбнулась подбежавшей Сонечке, кивнула Грише и Толику.

Соня с тревогой смотрела то на бабушку, то на отца, хмуря светлые бровки.

— Чебурашка? — Фёдор так удивился, что даже разжал кулаки. — Что за имя такое? А, погодите! Родители пацана тоже любители изысканных древнегреческих имён?⁽¹⁾ И как переводится Чебурашка? «Дар небес»? «Сокровище неземное»?

— Чебурах-нуть или чебурах-нуть-ся, упасть, грянуться, грохнуть-ся, рас-тя-нуть-ся, — скатился, подпрыгивая, по ступеням Чебурашка.

— Словарь живого великорусского языка Даля́ , — довольно сказал Гриша.

— Не Даля́, а Да́ля! — привычно поправил его Гена, бережно поднимая Чебурашку на руки. — Не ушибся?

— Поспешишь — людей насмешишь, — извиняющимся тоном сказал Чебурашка. — Я боялся, что Соня уедет, а я не успею ей дать в дорогу самое дорогое.

— Решил расстаться с апельсином? — усмехнулся Гена и поставил Чебурашку на землю.

— Постойте… — Фёдор, наконец, отмер после того, как буквально к его ногам скатилось странное существо с огромными ушами. Говорящее существо.

— Чебурашка! — спохватился тот и радостно подал Фёдору лапу.

— Фёдор, — остолбенело ответил Фёдор и машинально пожал лапу, потом, впрочем, быстро убрав руку.

— Это ты тот самый Федя-съел-медведя? — спросил Чебурашка.

— Чебурашка! — одёрнул его Гена.

— Так Толик сказал, — невинно похлопал глазами Чебурашка. — Я слышал, он Тане так сказал, когда за Соней пришёл.

— Эт самое… — Толик покраснел, открыл рот, закрыл обратно и громко вздохнул, сминая кепку в руках.

— Так что ты там говорил про самое дорогое? — громко спросил Гена, пытаясь замять неловкую ситуацию. — Где там твой волшебный апельсин?

— Погодите… — вновь подал голос Фёдор. — Он говорящий? Что это за порода?

— Белорусская ушастая, — устало сказала Римма. — Очень умные. Умнее некоторых людей в десятки раз.

— Так ты не выдумала? — поразился Фёдор, поворачиваясь к Соне. — Он на самом деле существует? Говорящий ушастик?

— Конечно, — пожала плечами Соня. — А ты мне не верил, да?

На несколько секунд повисла пауза. Во временном измерении она была слишком мимолётной, чтобы успеть внести глобальные перемены в законы мироздания, но что-то едва изменилось. Фёдор беспомощно посмотрел на Римму, затем на Соню; Толик облегчённо выдохнул, взял Гришу за руку и сделал пару шагов назад, к лестнице; Гена же наоборот — придвинулся к Римме, будто закрывая собой.

— Эт самое… — сдавленно выдавил Толик. — Мы, пожалуй, пойдём.

Соня внезапно молча бросилась к Грише и крепко его обняла.

Все поднялись наверх, к дому, а когда Гриша с Толиком ушли, Фёдор велел Соне собираться.

— Подождите… — заволновалась Римма. Она поняла, что минута расставания неизбежно наступает. — Ну нельзя же вот так… Фёдор, может, хоть чаю попьём?

Все посмотрели на насупившегося Фёдора. С минуту он стоял с непроницаемым лицом, потом кивнул, зашёл в дом и направился в столовую. Остальные, переглядываясь, потянулись следом.

Чаепитие прошло в напряжённой обстановке. Римма угрюмо молчала, еле сдерживая слёзы, Соня поначалу пыталась что-то беззаботно щебетать, но потом стихла и она. Чебурашка шумно прихлёбывал чай из блюдечка, помахивая ушами, чтобы тот побыстрее остыл, а Гена сидел с деревянным лицом. Фёдор озадаченно смотрел то на мать, то на Гену, то на Чебурашку, но тоже не произнёс ни слова.

— Я пойду переодеваться, — наконец грустно сказала Соня, поднялась и поплелась наверх.

Римма судорожно вздохнула, Гена невольно накрыл её руку своей широкой ладонью. Тут же убрал, покраснел.

— Гена, — спросил Чебурашка, — а почему говорят «любви все возрасты покорны»?

— Где это ты такое слышал? — Гена нервно дёрнулся.

— Таня так сказала. Я сказал, что ты пошёл к Римме, а она сказала «любви все возрасты покорны». Гена, у вас женский роман?

Гена хрюкнул что-то невразумительное, а Фёдор подавился глотком чая.

— Чебурашка, «женский роман» — это жанр книг, которые читает в рабочее время Наталья Николаевна. А ты ещё слишком мал, чтобы задавать такие вопросы, понял?

Фёдор посмотрел на часы, бросил взгляд на лестницу. Римма нервно потёрла шею.

Сверху спустилась Соня в костюмчике, с рюкзаком за спиной.

— Соня, я ещё не подарил тебе свой подарок, — вылез из-за стола Чебурашка. — Мне очень жаль, что тебе приходится уезжать.

Он подошёл и крепко обнял Соню.

— Самое дорогое, что может один человек дать другому — это объятия, — сказал Чебурашка. — В психологии есть гипотеза, что для элементарного выживания человеку нужно по четыре объятия в день, по восемь — для нормальной жизнедеятельности, по двенадцать — для роста и развития. Если тебе будет грустно, вспомни про меня и Гришу.

В глазах Сони стояли слёзы. Она крепко-крепко обняла Чебурашку.

— Я люблю тебя, ушастик.

И метнулась к Римме, тоже обнимая её изо всех сил.

— И тебя я очень люблю, бабушка! Я буду очень-очень скучать по тебе.

Она протянула ладошку Гене.

— И по вам тоже, дядя Гена. Вы же не бросите бабушку?

Гена смущённо крякнул, поднял глаза на Римму и неловко приобнял обеих.

— Никогда, — твёрдо пообещал он.

— Вот что… — неожиданно даже для самого себя внезапно сказал Фёдор. — Учебный год вот-вот начнётся. Пока привыкнешь, язык, опять же… Оставайся пока. Завтра с Ирой к нотариусу съездим, доверенность перепишем. Временную опеку оформим, наверное, пока мы за границей. На год пока хватит? Раз у вас тут собралась такая дружная банда и говорящие животные водятся. Как говорится, исправленному верить…

Визг Сони, наверное, слышно было у самого моря, у тех самых скал, где искали Чебурашку. Она бросилась на шею Фёдору, затем кинулась обнимать Римму, Чебурашку, Гену, Оливье, заглянувшего на шум. Потом на секунду замерла, крикнула, что сбегает обрадовать Гришу, и тут же унеслась. Оливье с готовностью вызвался её проводить — кажется, его никто даже не услышал — и на цыпочках вышел из гостиной.

В наступившей тишине Римма смотрела на Фёдора, а Фёдор на Римму. Они говорили без слов. Впервые за много лет.

— Прости меня, сынок, — прошептала Римма.

— Мне так тебя не хватало, — сказал Фёдор и обнял её. — Долгие годы. Столько времени прошло зря...

Они стояли долго, обнявшись. Не могли отпустить друг друга. Когда немного справились с эмоциями, Фёдор отпустил мать и повернулся к Гене.

— Спасибо вам, Геннадий Петрович.

— Да мне-то за что? — вконец смутился Гена.

Римма потянулась к нему, прижалась. Он погладил её по голове, потом поднял лицо, глядя в заплаканные счастливые глаза. Не удержался, поцеловал.

— Вида-а-ал? — спросил Чебурашка и толкнул плечом Фёдора.

— Вида-а-ал! — рассмеялся Фёдор. — Пойдём-ка, Чебурашка, прогуляемся. Покажешь мне, где Гриша живёт.

Он взял ушастика на руки, и они пошли к выходу.

А Римма всё стояла в уютном плене рук Гены и боялась поверить, что всё теперь будет обязательно хорошо.

1) Имя Теодор происходит от древнегреческого имени Θεόδωρος (Theódoros), означающего "дар Божий".

Вернуться к тексту