Сны Люциуса Малфоя (джен)

Гуляли УпСы на собрании у Волдеморта. Огневиски рекой лилось, веселились люди. Ну а что, и Темному Лорду иногда надо расслабиться, отдохнуть от трудов праведных... Однако мистер Малфой-старший, пожалуй, слишком расслабился, а проще говоря, уснул прямо за столом... А снилось ему...

* * *

...Жил Люциус Малфой припеваючи, никакого лиха не знал.

Что это, — говорит Люци, — никакого я лиха на веку своем в глаза не видал! Хоть посмотрел бы, какое там такое лихо на свете.

Вот и пошел он лиха искать. Шел, шел, зашел в Запретный лес; ночь близко, а ночевать негде и есть хочется. Смотрит по сторонам и видит: неподалеку стоит большущая изба. Постучал — никто не отзывается; отворил дверь, вошел — пусто, нехорошо. Забрался он на печь и лег спать не ужинавши.

Стал было уже засыпать Люци, как дверь отворилась, и вошло в избу целое стадо акромантулов, а за ними Лихо — мужик, страшный, с одним глазом. Понюхало Лихо по сторонам и говорит:

— Э, да у меня, никак, гости; будет мне, Грозному Глазу Грюму, что позавтракать: давненько я человеческого мяса не ел.

Вздуло Лихо лучину и стащило Малфоя с печи, словно ребенка малого.

— Добро пожаловать, нежданный гость! Спасибо, что забрел; чай, ты проголодался и отощал, — и щупает Лихо Люциуса, жирен ли, а у того от страха все животики подвело. — Ну, нечего делать, давай сперва поужинаем, — говорит Лихо.

Принес большое беремя дров, затопил печь, зарезал акромантула, убрал и изжарил.

Сели ужинать. Грюм по четверти паука за раз в рот кладет, а Люциусу кусок в горло не идет, даром, что целый день ничего не ел. Спрашивает Грюм у Малфоя:

— Кто ты таков, добрый человек?

— Лорд Малфой.

— А что умеешь делать?

— Магглов авадить! Я же УпС!

— УпС, говоришь? Ваши УпСы меня глаза лишили! А ну, сделай мне новый глаз!

— Изволь, — говорит Малфой, — да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься, и тогда, я бы тебе вковал глаз.

Грюм принес две веревки: одну толстую, а другую потоньше. Люциус взял веревку потоньше, связал Грюма, да и говорит:

— А ну-ка, дед, повернись!

Повернулся Грюм, разорвал веревку.

Вот Малфой взял уже толстую веревку, скрутил его хорошенько.

— А ну-ка, теперь повернись!

Повернулся Грюм и не разорвал веревок.

Тогда Малфой нашел в избе железный прут, разжег его в печи добела, поставил Грюму на самый глаз, на здоровый, да как ударит по нему молотом — так глаз только зашипел. Повернулся Грюм, разорвал все веревки, вскочил, как бешеный, сел на порог, и кричит:

— Хорошо же, злодей! Теперь ты не уйдешь от меня!

Пуще прежнего испугался Люци, сидит в углу ни жив, ни мертв; так всю ночку и просидел, даром, что спать хотелось. Поутру стал Грюм выпускать акромантулов на прогулку, да все по одному: пощупает, точно ли паук, хватит за спину, да и выкинет за двери. Малфой вывернул свой тулуп шерстью вверх, надел в рукава и пошел на четвереньках. Грюм пощупал: чует — акромантул; схватил его за спину, да и выкинул из избы.

Вскочил Малфой, перекрестился и давай бог ноги. Прибежал домой, знакомые его спрашивают:

— Отчего это ты поседел?

У Лиха переночевал, — говорит Люциус. — Знаю я теперь, что такое лихо: и есть хочется, да не ешь, и спать хочется, да не спишь.

* * *

Приоткрыл мистер Малфой один глаз, огляделся испуганно и вздохнул облегченно:

— Привидится же такое! Чтоб я, Малфой, голодал?! Никог... м-м-м... да...

* * *

Жили-были Люциус с Нарциссой. Жили ладно, дружно. Все бы хорошо, да одно горе — детей у них не было.

Вот пришла зима снежная, намело сугробов до пояса, высыпали ребятишки на улицу поиграть, а Люц и Нарси на них из окна глядят да про свое горе думают.

— А что, дорогая, — говорит Люциус, — давай мы себе из снега сына сделаем.

— Давай, — съязвила Нарси. — Если по-другому не умеешь. Назовем ребятенка Драко.

Обиженный, надел Люциус шапку, вышли они на огород и принялись сына из снега лепить. Скатали они снежный ком, ручки, ножки приладили, сверху снежную голову приставили. Вылепил Люциус носик, рот, подбородок. Глядь — а у Драко губы порозовели, глазки открылись; смотрит он на стариков и улыбается. Потом закивал головкой, зашевелил ручками, ножками, стряхнул с себя снег — и вышел из сугроба живой мальчик.

Обрадовались супруги, привели его в замок. Глядят на него, не налюбуются.

И стал расти у них сыночек не по дням, а по часам; что ни день, то все краше становится. Сам беленький, точно снег, волосы блондинистые, прилизанные, только румянца нет вовсе, разве что розовые пятна появляются, когда он злится.

Не нарадуются Люц и Нарси на сына, души в нем не чают. Растет сынок наглый и задиристый, и хамоватый. Со всеми нетерпеливый, заносчивый. Учиться не любит, только на метле гоняет. Чудо, а не ребенок.

Прошла зима.

Начало пригревать весеннее солнышко. Зазеленела трава на проталинах, запели жаворонки.

А Драко вдруг запечалился.

— Что с тобой, сынок? — спрашивает Люциус. — Что ты такой невеселый стал? Иль тебе не можется?

— Ничего, батюшка, ничего, матушка, я здоров.

Вот и последний снег растаял, зацвели цветы на лугах, птицы прилетели.

А Драко день ото дня все печальнее, все молчаливее становится. От солнца прячется. Все бы ему тень да холодок, а еще лучше — дождичек.

Раз надвинулась черная туча, посыпался крупный град. Обрадовался Драко граду, точно жемчугу перекатному. А как снова выглянуло солнышко, и град растаял, Драко заплакал, да так горько, словно на похоронах.

За весной лето пришло. Собрались дети УпСов на детский утренник у Лорда, зовут Драко:

— Идем с нами, Драко, в УпСов играть, маггловских детишек авадить.

Не хотелось Драко на утренник идти, да Нарцисса его уговорила:

— Поди, сынок, повеселись с друзьями!

Пришли детишки с мальчиком-Снегурочкой к лорду. Стали маггловских детишек авадить, детское огневиски пить, песни петь, хороводы водить. Только одному Драко по-прежнему невесело.

А как свечерело, набрали они хворосту, разложили костер и давай все друг за дружкой через огонь прыгать и оставшихся магглят за собой таскать. Позади всех и Драко встал.

Побежал он в свой черед за товарищами. Прыгнул над огнем и вдруг растаял, обратился в белое облачко. Поднялось облачко высоко и пропало в небе. Только и услышали детишки, как простонало позади что-то жалобно: «Ау!» Обернулись они — а Драко нет.

Стали они кликать его:

— Ау, ау, Дракочка!

Только эхо им в лесу и откликнулось.

А Нарцисса и Люциус погоревали, погоревали, да и другого Драко через девять месяцев родили. Такой же вырос, только жароустойчивый.

* * *

Проснулся мистер Малфой снова.

— А что, хороший у меня сынок! — пробормотал он, наблюдая за тем, как Драко хором с Лордом распевает гимн Магической Британии. — Далеко пойдет!

Но тут измученный алкоголем мозг вновь отключился.

* * *

Жила-была в Хогвардсе Луна Лавгуд, такая сумасшедшая, что страннее ее и на свете не было. В школе все ее любили.

К квиддичному матчу сделала Луна Лавгуд себе львиную шапочку. С тех пор она всюду ходила в своей новой, нарядной Львиной шапочке. Некоторые так про нее и говорили:

— Вот Львиная Шапочка идет!

Как-то раз трансфигурировал Дамблдор лимонную дольку и сказал Луне:

— Иди-ка ты, Львиная Шапочка, к папе в редакцию «Придиры», снеси ему эту дольку и горшочек масла да узнай, здоров ли он.

Собралась Луна и пошла.

Идет она лесом, а навстречу ей — Люциус Малфой. Очень захотелось ему убить Львиную Шапочку, да только он не посмел — где-то близко ходили авроры.

Облизнулся Люциус и спрашивает девочку:

— Куда ты идешь, Львиная Шапочка?

А Львиная Шапочка еще не знала, как это опасно — останавливаться в лесу и разговаривать с УпСами. Да и вообще, из астрала она редко выходила. Поздоровалась она с ним и говорит:

— Иду к папочке и несу ему вот эту дольку и горшочек масла.

— А далеко ли живет твой папа? — спрашивает Малфой.

— Довольно далеко, — отвечает Львиная Шапочка.

— Ладно, — говорит Малфой, — я тоже хочу проведать твоего отца. Уж очень у него газета... м-м-м... Интересная. Я по этой дороге пойду, а ты ступай по той. Посмотрим, кто из нас раньше придет.

Сказал это Малфой и побежал, что было духу по самой короткой дорожке.

А Львиная Шапочка пошла по самой длинной дороге. Шла она не торопясь, по пути то и дело останавливалась, рвала цветы и собирала в букеты, мозгошмыгов отгоняла

Не успела она еще и до хагридовой хижины дойти, а Малфой прискакал к редакции и стучится в дверь: тук-тук!

— Кто там? — спрашивает Ксенофилиус.

— Это я, дочка твоя, Луна, — отвечает Люциус тоненьким голоском. — Я к тебе в гости пришла, принесла лимонную дольку и горшочек масла.

А Ксенофилиус в это время болел от собственных кулинарных талантов, и подумал, что это и в самом деле Луна и крикнул:

— Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется!

Малфой дернул за веревочку — дверь и открылась.

Бросился он на Ксенофилиуса и разом проглотил его. Он был очень голоден, потому что три дня ничего не ел.

Потом закрыл дверь, улегся на постель и стал поджидать Львиную Шапочку.

Скоро Луна пришел и постучался: тук-тук!

— Кто там? — спрашивает Люциус.

А голос у него грубый, хриплый.

Луна испугалась было, но потом подумала, что это Ксенофилиус мозгошмыга словил, и ответила:

— Это я, дочка твоя. Принесла тебе лимонную дольку и горшочек масла.

Малфой откашлялся и сказал потоньше:

— Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется.

Луна дернула за веревочку — дверь и открылась.

Вошла девочка в домик, а Малфой спрятался под одеяло и говорит:

— Положи-ка, Луна, дольку на стол, горшочек на полку поставь, а сама приляг рядом со мной. Ты верно очень устала.

Луна прилегла рядом с Малфоем и спрашивает:

— Папа, почему у тебя такие большие руки?

— Это чтобы покрепче обнять тебя, дитя мое.

— Папа, почему у тебя такие большие глаза?

— Чтобы лучше видеть, дитя мое.

— Папа, почему у тебя такие большие зубы?

— А это чтоб скорее съесть тебя, дитя мое!

Не успела Луна и охнуть, как злой Малфой бросился на нее и проглотил с башмачками и Львиной шапочкой.

Но, по счастью, в это самое время проходили мимо домика авроры с топорами на плечах.

Услышали они шум, вбежали в домик и убили Малфоя. А потом распороли ему брюхо, и оттуда вышла Львиная Шапочка, а за ней и Ксенофилиус — обе целые и невредимые.

* * *

Страшный крик прорезал сонную тишину Малфой-Мэнора. Человек слабой психики и тонкой душевной организации, Люциус Малфой не выдержал общения с экстравагантной семейкой, пусть даже и во сне. Мгновенно протрезвев, потомственный аристократ побежал пить зелье сна без сновидений, чтобы, не дай Мерлин, не привиделось что-нибудь еще.

Вот и сказочкам...

КОНЕЦ!

Это конец снов наших героев) Больше их не будет))) Спасибо, что читали это)))