Коробка, полная воспоминаний (гет)

Ну, вот и все. Остается только вдохнуть, выдохнуть и оглядеть комнату, много лет бывшую моей. Завтра в ней уже будет жить кто-то другой. А я, собрав безделушки, дорогие разве что моему сердцу, сяду в самолет и уже через несколько часов окажусь очень далеко от британских островов, на берегу лазурного океана, где меня ждут близкие люди. А еще через месяц героиня второй магической войны, мисс Грейнджер, должна исчезнуть, а вместо нее появится совсем другая женщина. Все необходимые ритуальные танцы, к счастью, исполнены: лондонская квартира продана, а деньги уже переведены на банковский счет, череда слезных прощаний, благодарение Моргане, закончилась. А сегодня мы с Джинни клятвенно пообещали не забывать друг друга и писать настолько часто, насколько это будет возможно. Голова слегка кружится от происходящего. Я с размаху сажусь на постель и падаю на любимую подушку, хранящую тайны и безмятежных детских снов, и следы всех слез, пролитых за мою недолгую жизнь. Под кроватью же, почти около изголовья, спрятана одна из моих маленьких тайн, перешедших из детства во взрослую жизнь, — коробка из-под Барби, выпрошенной в семь лет у мамы во время бесконечного похода по лондонскому «Селфриджес». Барби давно сгинула, а вот коробку я сохранила и складываю туда свои истинные сокровища. Этакий персональный думоотвод по-маггловски, для использования которого не требуются ни волшебная палочка, ни магические навыки. Достаточно просто протянуть руку, чтобы отправиться бродить по закоулкам собственного прошлого.

Я протягиваю руку и, не глядя, вытаскиваю маленький камешек, гладкий и шелковистый, обточенный ласковыми прикосновениями теплого океанского прибоя. Мы нашли его вместе с папой…

* * *

Папа… Любимый, дорогой, единственный папа, который так весело смеялся, подбрасывая меня, захлебывающуюся от восторга, к самому потолку, и подшучивал над мамиными волнениями и страхом, что я могу ушибиться. Ты всегда был самым лучшим другом и приятелем по первым проказам. Представляю, как удивились бы соседи, увидев чопорного и скромного стоматолога мистера Грейнджера, размалеванного под индейца племени сиу и бегающего наперегонки с дочерью по лесу. Именно ты показал мне буквы и научил увлекательнейшей игре, где они чудесным образом сами превращались в слова. А потом ты открыл передо мной удивительный сверкающий мир книг, в который я погрузилась по самую макушку.

Книги… Мерлин, какое же это чудо! Я читала запоем. И сидя на диване, и за столом, и даже в постели, спрятавшись под одеялом, подсвечивая страницы карманным фонариком… Я помню, как смертельно обиделась, когда ты, разгадав мои маневры, спрятал драгоценный фонарик. И под угрозой отлучения от книжных шкафов вынудил пообещать, что ночами я буду все же спать, как другие послушные дети.

Когда я уехала в Хогвартс, то так скучала по тебе и маме, что иногда плакала ночами, зарывшись в подушку, пока мои соседки крепко спали. А помнишь то платье, которое вы прислали на первый в моей жизни рождественский бал? Мама тогда спрятала в коробке записку, что это ты его выбрал для меня… Спасибо тебе, папочка! И… прости, прости меня, пожалуйста, за то, что я сделала с вами, стерев память и отправив в Австралию! Я, наверное, не смогу забыть укора в твоих глазах, когда сняла заклятие, и ты узнал обо всех приключениях своей ненаглядной дочери. И слова: «Гермиона, неужели ты настолько нам не доверяешь?»

* * *

Пальцы сами натыкаются на небольшой бумажный прямоугольник, я вытаскиваю его и…

Да! Это оно — письмо из Хогвартса, приглашающее «мисс Гермиону Джейн Грейнджер в магическую школу для изучения тонких искусств чар, предсказаний, зельеварения, трансфигурации и прочих дисциплин». Я была так горда, получив его в одиннадцать лет. Горда своей уникальностью, необычностью, избранностью — ведь я же, оказывается, ведьма, почти такая же, про которых мама рассказывала мне перед сном сказки, только добрая и очень-очень юная.

Учебники по списку, приложенному к приглашению, мы купили на следующий день, и я, естественно, почти сразу прочитала их от корки до корки, смакуя таинственные названия и предвкушая новые открытия, в которых мне должны были помочь удивительные и всемогущие (а разве могло быть иначе?) преподаватели Хогвартса. Но больше всего меня заинтересовала толстенная История волшебного мира с добрыми и сильными седобородыми магами, величайшим злодеем всех времен и народов и его победителем, годовалым мальчиком, которого звали так просто и обыденно — Гарри Поттер.

* * *

Я познакомилась с Гарри еще по дороге в школу, в Хогвартс-экспрессе. Он совсем не походил на героя — обычный одиннадцатилетний мальчишка, зеленоглазый и взъерошенный… Маленький и щуплый очкарик. Единственной странностью оказался причудливый шрам на его лбу в виде молнии. В книге писали, что именно этот шрам остался после встречи с самым могущественным темным магом нашего времени, уничтожившим родителей Гарри, но не сумевшим поразить самого ребенка.

Гарри, Гарри… Рот непроизвольно разъезжается в улыбке, когда вспоминаю годы нашей учебы и все совместные выходки и проказы! Я тоже попала на Гриффиндор, как и ты, хотя Распределяющая шляпа слегка сомневалась, не отправить ли меня в Райвенкло, но перед всеми огласила название львиного факультета. И до сих пор я до конца не понимаю, почему ты выбрал себе в друзья занудную заучку Гермиону Грейнджер. Но говорю «спасибо» за твой выбор, потому что именно благодаря ему я научилась многому в этой жизни, а прежде всего — ценить людей не по словам, а по их поступкам. Твои поступки, Гарри, почти всегда совершались во имя чего-то или кого-то. Я до сих пор восхищаюсь твоим решением пожертвовать собой во имя спасения всего магического мира. Ты, правда, самый настоящий герой, заслуживший свою славу. Будь счастлив с Джинни, а она, надеюсь, окажется достаточно мудрой, чтобы ценить и беречь своего замечательного мужа.

* * *

Странно, но когда я вспоминаю про Гарри, против воли откуда-то из глубины души поднимаются воспоминания и о другом человеке, или не человеке, скорее — о чудовище… Да, я думаю о тебе, Том Риддл, нарекший себя Лордом Волдемортом, изломавший судьбы и чистокровных магов, и обычных людей, и тех, кого ты презрительно именовал маггловскими выродками. Наверное, в магической Британии не найти ни одной семьи, где не было бы погибших или изувеченных твоей войной. Ты искалечил даже своих последователей — Пожирателей смерти, обманул и заклеймил, словно скот в базарный день! На моей руке до сих пор сохранились следы букв, оставленные сумасшедшей Беллатрикс Лестрейндж, — «грязнокровка». Памятка на всю жизнь, ибо пока не нашлось ни зелья, ни заклятия, способного стереть отметину на коже и в душе. Это из-за тебя, Том, растет без родителей маленький Тедди Люпин, из-за тебя плачет ночами Молли Уизли, так до конца и не поверившая в гибель своего Фреда… Наверное, я могу перечислять имена убитых тобой бесконечно.

Видимо, я слишком слаба, потому что продолжаю ненавидеть. В моем сердце нет столько любви, чтобы простить все совершенное тобой и во имя тебя, сколько смог найти в себе Гарри. Но, благодарение Мерлину, у меня хватает сил, чтобы пожелать пеплу, в который ты превратился, покоиться с миром, потому что мой мир(какой каламбур, правда?) может не пережить твоего возвращения…

* * *

В конверте с приглашением в Хогвартс я совершенно неожиданно даже для себя обнаруживаю еще один сложенный вчетверо листок, на котором знакомым почерком выведено: «Доброго времени суток, Гермиона!»

Виктор! Виктор Крам. Первый настоящий поклонник, пригласивший меня на Рождественский бал. М-м-м... тогда мне завидовали все девчонки Хогвартса! Нет, вы только подумайте! Знаменитый Виктор Крам, которому уже в школе прочили мировую славу игрока в квиддич, желанный приз для многих фанаток, и я, Гермиона Грейнджер, которую за глаза признанная красотка Гриффиндора Лаванда Браун величала «синим чулком обыкновенным». Та самая Гермиона Грейнджер, которую не соизволили пригласить на бал даже закадычные друзья — Гарри и Рон!

Я закрываю глаза и словно проваливаюсь в тот вечер, когда мы с ним кружились под звуки вальса, и снова чувствую его руку на своей талии и его губы на своих губах. Да, первый поцелуй в моей жизни я подарила тоже ему, Виктору Краму. Кстати, ничуть не жалею об этом сейчас и твердо уверена, что не буду жалеть и дальше. Виктор — прекрасный человек, и я его искренне люблю как старого доброго друга. Надеюсь, что и у него при воспоминании обо мне тоже теплеет в душе. Удачи тебе, мой милый болгарин!

* * *

Квиддич. Он никогда не принадлежал к числу моих увлечений, но оба моих школьных друга оказались его страстными почитателями. Ну, с Гарри все ясно — наследственность еще никто не отменял, а об успехах гриффиндорского ловца Джеймса Поттера в Хогвартсе до сих пор ходят легенды. А вот Рон Уизли… Логика его поступков и предпочтений всегда была необъяснима для моего персонального мировосприятия. Ну скажите на милость, как могут сочетаться в одном человеке умение потрясающе играть в шахматы и полная неспособность составить простейший расчет по арифмантике? Или чем можно объяснить отчаянную храбрость в бою с Пожирателями смерти и панический страх перед ма-алюсенькими и совершенно безвредными пауками? Или это связано с тем, что он постоянно находился в тени пятерых талантливых старших братьев? Рон рассказывал, что сколько он себя помнил, всегда отчаянно мечтал стать знаменитым, доказать, что тоже чего-то стоит. Но переплюнуть Билла и Перси в их учености, близнецов — в страсти к розыгрышам и изобретениям, Чарли — в умении управляться с драконами было практически невозможно.

Рональд стал моей первой детской любовью. Я до посинения ревновала его к мисс Браун. Просто чудо, что у меня хватило выдержки, однажды натолкнувшись на этих двух, целующихся в школьном коридоре голубков, не наградить ее каким-нибудь не слишком сложным, но противным заклятием… например, неудержимой чесотки. Заклятие бы, несомненно, быстро снял любой профессор. Ну, разве что, за исключением Хагрида. Но мисс Воображала точно пережила бы несколько весьма неприятных минут, почесываясь в присутствии драгоценного Бон-Бона. И уж если быть откровенной до конца, то и в невинный флирт с Виктором я пустилась, только чтобы позлить Рона, обратить его внимание, что я тоже девушка, и девушка привлекательная в глазах многих достойных парней, которым он тайно всегда завидовал.

Вспоминая сейчас все свои наивные ухищрения и отчаянные полудетские страдания, я лишь грустно улыбаюсь. Не зря говорят, что только Мерлин может выбрать наилучший путь, и если что-то совсем не складывается, то, может, и идти напролом не следует — это явно не ваша дорога и не ваш человек. У меня так и не получилось забыть побег Рона, когда мы втроем с ним и Гарри искали крестражи. В глубине души я все равно считаю его поступок отчаянной трусостью и предательством, несмотря на все придуманные им оправдания. Предавший единожды всегда может предать снова, а я больше не хочу разочаровываться в друзьях и возлюбленных.

* * *

Разочарования… Их оказалось и вправду много в сказочном мире. Одним из самых больших разочарований за двадцать лет моей жизни стал, как это ни покажется странным, профессор Альбус Дамблдор, бывший директор Хогвартса. Я увидела его на вкладыше к шоколадной лягушке, купленной в первом путешествии на Хогвартс-экспрессе. Этакий седобородый Санта-Клаус, открывший двадцать способов использования драконьей крови, который смотрел на детишек мудрыми и добрыми глазами из-за очков-половинок. Казалось, что он искренне беспокоится за всех окружающих его людей и готов одарить своей бескорыстной любовью каждого. Такое впечатление директор производил не только на меня, но и на всех остальных школьников. Гарри так вообще считал его святым, а любое изречение Дамблдора воспринимал не иначе, как откровение свыше. Я помню, как мы все дружно рыдали над трагической гибелью почтенного старца от руки проклятого предателя профессора Снейпа. Книга Риты Скитер, описывающая жизненный путь Дамблдора, казалась нам тогда бессовестной клеветой.

Первое разочарование постигло меня, когда я узнала, что Дамблдор растил и воспитывал Гарри для того, чтобы он покорно принес себя в жертву «ради общего блага» (старик всегда был склонен к излишней велеречивости). А потом я вспомнила, что и родной брат Альбуса, Аберфорт, державший в Хогсмите паб «Кабанья голова», почему-то не слишком любил своего ближайшего родственника. Ходили слухи, подхваченные позднее беспардонной Скитер, что и сломанным носом благочестивый директор школы обязан Аберфорту. Впрочем, Альбус тоже никогда не оставался в долгу и при случае не упускал возможности нелицеприятно отозваться о младшем брате. А затем все остальные частички пазла быстро встали на свои места, и родилось ужасное подозрение, оглушившее поначалу не хуже самого мастерского «ступефая». А может, Рита была совсем недалека от истины, намекая, что Альбус Дамблдор был порядочным мерзавцем?! Меня и сейчас мучает только один вопрос, и ответа я не нахожу. Если Дамблдор правда был единственным сильнейшим волшебником, способным победить Волдеморта, почему допустил все это? Почему позволил юному Тому превратиться в монстра, решившего завоевать мир? Или... Том стал вышедшим из-под контроля проектом, с которым Дамблдор так и не сумел самостоятельно справиться?

До сих пор, когда я думаю про Дамблдора, меня не покидает ощущение, что мы все — и дети, и взрослые — невольно стали участниками таинственного эксперимента. Добрейший маг словно ковал из нас оружие для своего личного сражения, не слишком заботясь ни о наших душах, ни, тем более, о телах. Нимало не церемонясь, он использовал в качестве расходного материала всех, кто оказывался рядом. Гарри, Рон, я, Ремус Люпин, Хагрид… Не избежал печальной участи и человек, ставший для меня самым дорогим и любимым…

* * *

«Северус Снейп — мерзавец или святой?» — мадам Скитер была в своем репертуаре, смешав с грязью человека, ежеминутно рисковавшего своей жизнью ради всех нас. Первым моим порывом, когда ее адский опус вышел из печати, было кинуться в редакцию «Ежедневного пророка» и трясти, трясти Риту за шиворот до тех пор, пока из ее поганого рта не посыплются извинения. Остановил меня, как ни странно, сам Северус. На пламенные призывы не оставлять подлую выходку без достойного ответа он лишь криво ухмыльнулся:

— Мисс Грейнджер, не позорьтесь сами и не позорьте меня. Я все-таки не домовой эльф, чье племя, помнится, вы усиленно защищали в школе. Заставляли их шарахаться в сторону при виде вязаных шапочек и носков. И, кроме того, вы не допускаете, что госпожа Скитер пишет чистую правду? Думаю, ваш друг Поттер полностью с ней согласен.

Нет, святым он точно не был. Святые так не язвят. Не напоминают о глупых детских выходках, заставляя заливаться краской. Но назвать его мерзавцем, зная о том, что он делал для всего магического мира и для нас троих все эти годы, язык бы просто не повернулся. И Гарри относился теперь к своему бывшему врагу номер два после Волдеморта совсем-совсем по-другому. Конечно, свою роль сыграл и серебристый фиал с воспоминаниями, которые Северус отдал, не планируя выжить. Они рассказывали о первой безнадежной любви, о совершенной ошибке и о грузе вины, висящем на плечах долгие двадцать лет. Нет, я не видела всего своими глазами. Могу судить только о том, что мне нехотя поведал Гарри, когда пытался объяснить, почему он вдруг стал публично защищать нелюбимого учителя. Устных свидетельств Победителя Волдеморта вполне хватило Визенгамоту, для того чтобы оправдать Снейпа, но их совсем не хватило Рону. Тогда два близких друга впервые чуть не подрались.

— Понимаешь, Гермиона, я должен был так поступить, — оправдывался потом Гарри, а мне никакие оправдания и не были нужны. Потому что я всегда знала, чувствовала, видела по поступкам, что настоящий Северус Снейп на самом деле совсем не похож на того злобного ублюдка, которым представлялся большинству студентов Хогвартса. Я давно простила его насмешку над моими зубами, выросшими до неприличных размеров благодаря заклятью Малфоя. И смогла с чистой совестью возразить Северусу:

— Нет, сэр, вы не правы! Гарри никогда не согласиться со Скитер!

Так началась наша странная дружба, абсолютно не похожая на все мои прежние отношения с другими людьми. Казалось, что мы исполняем сложный танец, целиком состоящий из осторожных сближений и стремительных отступлений. Сплетни уложили нас в одну постель практически сразу, хотя мы стали называть друг друга по имени только спустя месяц после того, как Северус помог вернуть память моим родителям. Он единственный, наверное, понял мои чувства, когда я осознала, что могу навеки потерять двух самых родных людей — маму и папу. Понял, принял, поддержал в своей обычной язвительной манере, а постепенно и сам стал родным. Это его кольцо надето на безымянный палец моей левой руки. Ровно через месяц, в Австралии, его имя должно стать и моим.

* * *

Папа, Гарри, Темный Лорд, Виктор, Рон, Дамблдор и Северус Снейп. Их семь — мужчин, изменивших мой мир и мою жизнь, мужчин, о которых я буду помнить всегда. И я снова складываю в свою волшебную коробку камешек, отшлифованный морскими волнами, письма, некогда полученные из Хогвартса и от Виктора, и закрываю ее. А потом вдруг ощущаю мягкий, еле слышный толчок изнутри и кладу руку на живот. Скоро, скоро в мир придет еще один мужчина. Восьмой. Он будет значить для меня, пожалуй, даже больше, чем все остальные. Сын. Я отчаянно надеюсь, что он обязательно станет счастливым сам и принесет счастье нам с Северусом.