Август Руквуд. Версия (джен)

Август, где ты? Что с тобой? Мне пришло странное письмо, три слова, без подписи: "Он в Азкабане". Что такое Азкабан?

Резкий свет бил в глаза, я прищурился — больно. Соль на губах, слизнул — холод, привкус йода. Море. Слёзы сладковато-солёные. Утро за утром я просыпался от вкуса соли, сладкой, как тлен. Ночь за ночью переступал порог Арки Смерти.

Едкая морская соль горела на языке. Я открыл глаза. Мы летели. Мельком — пятно цвета. Рыжие волосы. Алекс? "Алекс" — слово, я его повторял, выныривая из небытия. Якорь. Вытаскивает в реальность. Надо к чему-то возвращаться.

Дышал, глотал солёные брызги. Летел.

...Год. Прошёл год, Август. Я всё равно буду тебе писать. Ведь письма не возвращаются. Это значит — кто-то их получает. Может, ты их читаешь? Не отвечаешь — пусть. Хотя бы читай. Просто держи в руках...

Домой я, конечно, не мог, надо было куда-то деться. Да и не хотелось домой. Стен не хотелось, потолка. Хотя вот я говорю: хотелось, нет. Не так. Я не понимал, не думал, не анализировал. Слепое чутьё, как у недобитого зверя. Вело. Передвигать ноги. Дышать. Подальше от своих. Своих? Магов. Но не оставаться одному, только не один. Пусть ходят, разговаривают, задеть локтем, ощутить чужую жизнь. Жизнь. Жизнь вообще. Только пусть не кричат. Не мог слышать крик. Лучше всего неразличаемый шум, невнятный общий голос толпы. Так я шёл, впитывал бездумно цвет, звуки, пил воздух, глотал, задыхаясь. Слабое прикосновение солнечного света к щеке, холод снега, тающего на лице.

Ист-Энд. Раньше меня туда не заносило. Стемнело, впрочем, фонари кое-где горели, сердечки какие-то красные, гирлянды. Праздник? Внезапно понял, что замёрз и голоден. Маггловская куртка с чужого плеча промокла, отяжелела, ботинки тоже отсырели. И я устал. Низкая дверь с колокольчиком. Кафе? Без денег бессмысленно, однако вошёл, сел за угловой стол. Тепло, пахнет жареной рыбой, смуглый официант посмотрел внимательно.

— Мне нужна квартира. Переночевать.

Он вежливо улыбнулся и уточнил:

— Здесь? На Уайтчепел-роуд?

Почему бы и нет. Здесь. Да.

Он дал мне адрес. К кому, от кого, что сказать. Бангладешец. Это их район, оказалось. Вот, кстати, то ещё закрытое общество. Я потом думал: почему он мне помог? Я чужой. Так и не знаю.

Крепкий парень, тоже смуглый, черноволосый, привёл меня в квартиру на втором этаже. Старый дом, тёмная лестница. Деньги я пообещал отдать утром, он кивнул.

Всё-таки стены и потолок. Но я устал. Бросил промокшую куртку на пол, лёг на диван. Одеяло бы. Мелькнула в памяти картинка, ясно так: рыжий плед, пламя камина. Твою мать. Палочка. Я... забыл. И как смеяться, тоже забыл. Не сразу дошло, что это за звуки я сейчас слышу.

Высушил одежду. Трансфигурировал куртку в плед. Согрелся. Встал. Выпил воды из-под крана. Глянул мельком на своё отражение в мутном зеркале и отвёл взгляд. Привыкну.

Несколько шагов вдоль стены. Несколько шагов обратно. Вперёд. Назад. Стоп. Что я делаю? Сжал палочку. Осмотрелся. Абажур из грязно-жёлтой ткани, коричневые нитяные кисти, качается пятно света. Странно. За все пятнадцать лет в Азкабане мне ни разу не хотелось умереть. Я во сне умирал. Куда ещё. Я глядел на этот абажур, и палочка шевельнулась в руке, чужая непослушная дрянь, и вкрадчивый бестелесный шёпот: сейчас. Сделай это сейчас. Я стоял, била дрожь, и вдруг вспышка, резкий хлопок, брызги стекла. Лампочка взорвалась.

Осколком задело щёку. Пальцем стёр каплю крови, лизнул. Острый, резкий, горячий вкус соли и железа. Блядь. Я не сдохну. Нет. Не знаю, зачем. Но не сдохну.

Темнота мягко вздохнула, скрывая диван, стол у окна, спрямляя углы. Пространство развернулось и потянулось, как кошка, а потом свилось уютным клубком. Соседи сверху протопали, переговариваясь. Крупные хлопья снега налипли на стекло и стекали, оставляя дрожащие змеящиеся дорожки.

Тогда я наконец-то вспомнил. И позвал эльфа. Дэдди.

...Не знаю, почему я к ней подошла. Она выбирала книги в "Бордерс". Невысокая пожилая леди, спина прямая. Обернулась, посмотрела на меня пристально. И, не успев подумать, что делаю, я выпалила:

— Что такое Азкабан?

После очень долгой паузы она ответила:

— Тюрьма. — И добавила: — Больше никого ни о чём не спрашивай.

Голова кружилась, как будто туда залезли и перетряхнули всё. А может, и залезли.

Тюрьма.

Август...

Оранжевое — апельсины в плетёных корзинах. Жёлтое — бананы, яблоки, груши. Красное — помидоры. Воздух дрожал, наполнялся цветом, запахом. Пучки трав — кудрявых салатовых, полупрозрачных, отчётливо-зелёных, синеватых, багровых. Голова закружилась. Рынок, конечно, не более, но эта трава среди зимы, нежная зелень... Сад? Сад, сторожка, смеющиеся глаза, "у вас тут красиво". Красиво. Тут.

Дэдди принёс деньги, всё, что нужно. Я снял эту квартиру. Можно ходить весь день, рынок, кафе, просто улицы.

В окне парикмахерской мелькнуло яркое, алое. Смуглая худая женщина в просторной футболке посмотрела на меня через стекло. Между тем расчёска в её руке танцевала сама собой, беззвучно щёлкали ножницы. Я машинально провёл ладонью по волосам, она улыбнулась и кивнула.

Лёгкие, прохладные прикосновения, тихий журчащий голос.

Приходи ко мне домой этой ночью,

мы будем вместе под ядерным небом,

мы станцуем под ядовитым дождём,

сегодня мы сможем ненадолго остаться в небесах.

Давай останемся вместе.

Давай останемся, эти дни — наши.

Давай умрём вместе.

Однако.

— Я всегда пою, или болтаю, или смеюсь, когда стригу, но я стригу хорошо, и все довольны. Камала, я индуистка, а кто твой парикмахер, это ужасно, прости, а вот — смотри, совсем... красивый. Думаю, ты придёшь ещё. Тебя больше никто так не подстрижёт, запомни, Камала.

— Я приду. Спасибо. Я живу здесь, на Уайтчепел-роуд.

Зачем-то назвал адрес. Имя.

Она улыбнулась.

— Я к тебе в гости загляну, хочешь? — Слегка взъерошила мне волосы, оценивающе прищурилась.

Мммм. Кивнул.

— Что ты пела?

Изумилась, круглые карие глаза блеснули:

— Это же шлягер. "Суэйд", "Останемся вместе".

Камала пришла вечером, в неоново-лимонной куртке, стряхнула капли воды с ёжика тёмных волос. Сунула мне пакет, в нём оказались бумажные коробочки с пряно пахнущей незнакомой едою. Махнула рукой, рассмеялась:

— Не переживай, это на твои чаевые, и я ещё в выигрыше. Пробовал шориша мас? Нет? У, это вкусно, сейчас я буду тебя кормить. И всё-всё рассказывать. Рыба, горчичный соус, а это пока не трогай, ореховая помадка...

Я спал без снов, впитывал тепло её тела, короткие мягкие волосы пахли специями. Корица? На спинке стула висела безумно-алая футболка, на столе остались стоять пустые бумажные коробочки, смутно светились в полутьме. Валялась пара мандаринов. Не хватало только ёлки с гирляндами и шарами.

Приходи ко мне домой этой ночью...

Я защитила докторскую, Август. Председатель был вполне вменяем, а вот второй член комиссии — старый кретин, помнишь Кэвина? Не понял и половины. Пересказать бы тебе вопросы, которые он мне задавал... о... Но всё о_кей. Посидели в кафе, выпили. Я только вернулась. Да, почти ночь, звёзды крупные, дорожку к дому совсем занесло листьями. Я шла, а они мягко шуршали в темноте. Я спать, Август...

Книги. Моя библиотека. Три шкафа. Кипы журналов у стены. Маггловских с десяток. Кристаллография, кристаллооптика, нейрофизиология... что ещё? Не помню. Естественно, «Трансфигурация...» и прочее, прочее. Полные комплекты за пятнадцать лет. Дэдди выписывал, собирал. Сколько можно ходить мимо? Я взял лежащий сверху журнал с тёмно-зелёной обложкой, пролистал. Чёрные буквы на белом. Игра в прятки — со смыслом, в поддавки — с материалом, в бисер — со свиньями. Мне это не интересно.

В Отделе тайн, в моём Отделе, до сих пор судорожно корчится в аквариуме объект «Б», биоматериал. Бессмертный. Ушедший по зыбкой дорожке безумия так далеко, что и представить... Нет. Я — могу. И представить могу. И, пожалуй, догнать. Только вот вернуть не выйдет. Выгорело, дотла. Осталась предсказуемая пустота, слепая тоска по воплощению, призрак жизни. Идеальное оружие в умелых руках. Мозг, разматывающий бесконечную нить воспоминаний. Парка, прядущая сама себя.

Боуд меняет биоматериалу питательный раствор. Такие... рыбки в аквариуме. Разговаривает с ним о погоде. Отчитывается в предусмотренный срок. Представляю.

Журнал упал на пол.

Из палочки вырывается луч белого холодного пламени. Журналы тихо растворяются, один за другим, исчезают, тая, невидимые руки листают страницы, фрагменты статей мерцают, рассыпаясь, дробятся образы, смыслы, возникают и пропадают голоса, картины, торопливый шёпот — досказать, выговориться, успеть.

Всё. Пусто. Зло усмехнулся: ты молодец, Август. Лёг на диван, лицом в подушку. Идиот. Хватило бы банального Эванеско.

Знаешь, Август, сколько профессоров славистики в Энн-Арборе? Ладно, я тоже не знаю, но на вечеринке насчитала одиннадцать и сбилась. Они так воодушевлённо размахивали руками... Я вышла замуж. Стивен — профессор славистики. Рвётся в Советский Союз — говорит, там скоро могут произойти удивительные вещи. Мои рассказы о посещении Конотопа его не расхолаживают, скорее наоборот.

Мне было бы достаточно увидеть хотя бы слово, написанное твоей рукой. И я бы успокоилась, Август...

Метка пульсировала, наливаясь чёрной болью. Торопливо надел мантию, аппарировал. Лорд не говорил со мной после побега. Да и с чем там он мог говорить? Сконцентрируйся уже, Мерлин тебя побери. Пора.

Полутёмная комната, белое, почти нечеловеческое лицо, алый блеск глаз. Изумрудные кольца упругого змеиного тела у ног, дрожащий раздвоенный язык.

Склонил голову. Чем я могу быть полезен... Теперь.

Несколько подчёркнуто равнодушных, точно сформулированных вопросов об Отделе тайн. Организация охраны. Специфика заклятий. Перечень уровней допуска. Характеристика Боуда. Мои краткие ответы.

И в конце разговора — брошенное мельком, холодно:

— Ты спишь с магглой?

Спокойно пожал плечами:

— Не с одной, мой Лорд.

Ироничная усмешка, кивок в сторону двери — свободен.

В коридоре я помедлил, постоял, прислоняясь лбом к грубому камню стены, закрыв глаза. Недолго, однако достаточно, чтобы услышать оброненное Лордом имя. Эйвери.

Я аппарировал на Уайтчепел-роуд, арка недалеко от парикмахерской, серая мантия в сумерках сливается с грязной стеной. Сейчас Камала запирает дверь салона, прижимая щекой к плечу вечно сползающие лямки огромной сумки-торбы с вышитым бисером лотосом. Замок заедает, она шёпотом ругается, ключ поддаётся, она поправляет сумку и торопливо, напевая, как обычно, очередной шлягер, идёт... Да. Сюда. Лимонная куртка светилась в полутьме. Я дождался, когда она подойдёт поближе, направил палочку:

— Обливейт.

Худенькая фигурка вздрогнула, резко остановилась. Неуверенно посмотрела вперёд, потом повернула обратно. Молча, ссутулившись, сделала несколько шагов, оглянулась. Я закусил губу. Что-то не так? Нет... Уже уверенно она встряхнула головой, тихий смешок, почти бегом домой, к себе, или в кафешку, решит по дороге, и донеслось, затихая:

Давай останемся вместе.

Давай останемся, эти дни — наши.

Давай умрём вместе.

Давай ты умрёшь когда-нибудь потом. Нескоро. Дождался, когда и отсвет лимонной куртки исчезнет. Снял мантию, свернул, понес под мышкой. До дома пара шагов, в свитере не замёрзну.

...Имя мы выбирали долго, переругались, и всё ради того, чтобы остановиться на Анне, Энн, и вот сейчас я держу Энн, завёрнутую в лёгкое одеяльце, в одной руке, а другой пишу тебе, отпихиваю кота и пытаюсь сосредоточиться хотя бы на одном из этих важных дел. Спать хочется невероятно.

Она такая красивая, Август. Длинные тёмные волосы, хоть косички заплетай. Глаза пока непонятного цвета, вроде голубые.

Забрался с ногами на диван, закутался в плед. Попросил у Дэдди вина. Терпкое, почти чёрное, горькое, обжигающее гортань. Я пил, как воду, глоток за глотком. Эйвери. Сад, бутылка виски, его мокрое от слёз спокойное лицо, горячий комок из горла опускается в грудь. Так страшно — чувствовать чужую боль. П-пожалуйста, Эйв...

Запустил в стену пустой бутылкой.

Зачем?

Всё очевидно. Эйв работает в Министерстве. Что нужно Лорду из Отдела тайн? Я знал ответ, и мне мало бутылки, напиться вдрызг, только не думать о том, как Эйв пытается... пытается снова и снова. Невозможно, Эйв. Пророчество... невозможно.

Перед глазами плывёт тёмнота, чёрные двери, полки с хрустальными шарами, опасный потрескивающий воздух, синие искры.

Спать. Сейчас — спать. Утром я буду у Лорда. Я достану это чёртово пророчество, только... Эйв... п-пожалуйста...

Август, бессмысленно это всё, вот так говорить в пустоту, год за годом. Листья падают, вышла замуж, родилась дочь, куда-то делась заколка — одна тут, на зеркале, а где парная? — правда ведь, неважно, о чём, масштаб событий теряется, важно — неважно. Всё неважно, наверное. Но я всё равно буду писать тебе. Я буду тебе писать, даже не очень помня уже, какой — ты, кто ты. Здравый смысл советует признать, что тебя не было. Плевать я хотела на здравый смысл. Итак. Август...

Проснулся резко, сердце колотилось о рёбра. Сон? Что мне снилось? На губах соль, сухая горечь. Зажёг свечу. Сделал себе горячий крепкий чай. Время? Ночь. Не глядя, протянул руку, взял со стола пачку писем Клариссы. Ответить? Нет. Зачем. Пусть... лежат.

Небо за окном стремительно светлело. Как тогда. Мы летели из Азкабана, свет жёг глаза, я щурился и видел лишь рыжие волосы Алекса, да и то — точно ли это был он, а не отблеск солнца, только вот вкус соли и сердце, дёрнувшееся навстречу...