Когда цветет Ликорис (гет)

Утро началось для меня как-то совсем непривычно, и потому неожиданно. Живоглот, обычно вовремя получающий свой завтрак, устал ждать моего пробуждения и решил просто укусить меня за руку. Видимо, перед этим он довольно громко и долго орал над моим бренным телом, ибо в соседней комнате слизеринец ругался матом и уже как-то отчаянно молил Мерлина о моем пробуждении и жестоком расчленении несчастного котика. Я вздохнула, и послушно открыла осоловелые, сонные глаза.

Из теплой постели вылезать совершенно не хотелось. Хотелось спать. Возможно, немного поесть и опять уснуть на долгие годы. Живоглот снова громко заорал, пытаясь привлечь мое внимание и вновь поймать мою и так пострадавшую конечность. Я не давалась. Подслушивающее заклинание принесло отчаянный стон и пожелание моей скорейшей смерти.

Я на минуту прикрыла глаза, собралась с духом, и наконец, встала. Моих немногих утренних сил хватило только на кормежку моего страшного зверя и кое-как слепленного завтрака. Стрелка на часах уже давно перевалила за двенадцатичасовую отметку и безжалостно показывала почти четыре часа дня.

Настроения это, как ни странно, не прибавляло — наоборот, всеми силами вгоняло в депрессию. С одной стороны, мне бы еще спать и спать; с другой — всю сегодняшнюю ночь я не сомкну глаз, и вновь просплю до обеда. Порочный круг будет продолжаться до тех пор, пока на большой обетованной земле не случится какого-нибудь ЧП, но мне как-то хочется верить, что подобного вчерашнему больше не произойдет. Донельзя наивные мысли немного согревают, и возвращают мне какую-никакую, но радость жизни, так что я даже уговариваю свое бренное тельце на быстрый утренний душ. Стоя под теплыми струями я вдруг вспоминаю о неподвижном, громко ругающемся и наверняка голодном слизеринце.

Который, к тому же, еще и не мыт. И даже зелья не принял.

Завернув мокрые волосы в чурбан из небольшого полотенца, и, напялив на себя первые попавшиеся штаны и рубашку, я прихватила готовый завтрак и отправилась к Малфою. Тишина дома настораживала и заставляла меня вспоминать поля кровавых сражений, на время опустевших из-за недавно подписанного договора о ненападении. Казалось, противники еще не смирились с решением о прекращении боевых действий, и теперь обе армии сидят в своих окопах и по мелкому пакостят друг другу, пока дипломаты и командный состав периодически бегают туда сюда — попросить картошечки или неожиданно закончившуюся тушенку. А то и за общий костерок позвать. Но это так, разумная элита.

Бледный слизеринец выглядел сонным и злым. Отсутствие горячей еды совершенно не прибавляло ему хорошего настроения, да и темное небо за окном совершенно не помогало. Малфой отвел тяжелый взгляд от вышеупомянутого неба и хмуро посмотрел на меня.

— Грейнджер, сколько можно спать?! — справедливое замечание. К сожалению, меня довольно сложно поднять утром, особенно, если я не понимаю, зачем мне это надо. А если я еще и не выспалась, то миссия из сложной неожиданно превращается в опасную: спросонок я могу и в лоб дать, а могу и за волшебную палочку схватиться. Я несколько виновато потупилась, неохотно признавая Малфоевскую правоту. Тот продолжал: — Из-за твоего ненормального кота у меня болит голова, — А вот это уже не справедливо. Я вскинулась, с немым укором и возмущением смотря на слизеринца. Глотик не виноват. — А еще я не выспался и хочу кофе.

Чего парню никогда не нужно будет занимать, так это уверенности в себе — она была большими буквами написана на его лице, и, по-моему, его никогда не покидала. Прикованный к кровати Малфой выглядел так, словно точно знал — с минуты на минуту ему принесут желаемое, даже если для этого мне придется разбиться в лепешку. Я только грустно вздохнула и постаралась справиться с подступающим раздражением.

Так ничего и не сказав полусидящему слизеринцу, я молча доставала нужные зелья. Казалось, Малфой и сам потерял ко мне всякий интерес, во всяком случае, больше он ни чего не говорил, и вообще не обращал на меня никакого внимания.

Приготовив все необходимое и временно оставив слизеринца наедине с его зельями и завтраком, я отправилась на кухню. Мне и самой совершенно необходимо было поесть и выпить чашку чего-нибудь горячего. Хотя бы чая, ибо, к сожалению, кофе в этом доме уже давно перевелось, вместе с большей частью продуктовых запасов. Так что дудки, Малфой, ничего личного.

Быстро доев остатки еще не остывшей яичницы, я принялась убирать со стола. Заняться было нечем, так что я решила устроить банный день вернувшийся животине, а заодно и порядком доставшему меня слизеринцу.

Вновь идти во враждебно настроенную часть моего дома пока совершенно не хотелось, и я пошла на отчаянный шаг. Генеральная уборка будет как нельзя кстати, думала я, пока выгребала из ванной комнаты нужные мне тряпочки и склянки. Так я смогу хотя бы организовать достойный предлог некоторое время не попадаться на глаза Малфою. Тогда это показалось мне хорошей идеей, так что я с совершенно неуместным энтузиазмом принялась драить все доступные мне поверхности дома. Что особо примечательно, вручную.

Часа через два моя палатка сияла небывалой чистотой, а я была выжата как старый, никому не нужный лимон. К тому же, всем моим жильцам не помешал бы обед, то есть ужин, который мне еще предстоит приготовить. Я открыла все краны, и позволила ванне самой наполняться чистой водой, пока я чищу и режу овощи.

Спустя еще полчаса, когда в глубокой чугунной сковороде мирно тушился будущий ужин, я отправилась за Малфоем, еще более хмурым, чем пару часов назад.

В его комнате остро пахло табаком и немытым телом, так что первым делом мне пришлось распахнуть окно. Свежий, прохладный ветерок ворвался в комнату, растрепал тонкие занавески и принялся играть с забытыми вчера свитками.

— Я набрала тебе ванну. Ты не против, Малфой?

— Разве мое мнение играет здесь хоть какую-то роль, Грейнджер?

Я крепко сжала кулаки, пытаясь сдержать порыв и не ударить слизеринца посильнее. Он все еще смотрел в окно и даже не поворачивал головы в мою сторону. Не знаю почему, но меня это сильно разозлило, хотя, если подумать, это была не самая страшная слизеринская выходка. Я молча кивнула и совершенно ни на что не реагируя, с помощью магии подняла Малфоя в воздух. Пока смачно ругающийся парень плыл по воздуху позади меня, я вышла из комнаты, дошла до ванной и опустила все еще одетого слизеринца прямо в горячую воду. Надо отметить, осторожно опустила — даже воды не разлила.

Когда мокрый Малфой вынырнул из воды, я мрачно оглядела дело рук своих и вышла.

Уже на кухне, с остервенеем втыкая вилку в ни в чем неповинные овощи, сообразила, что давно так не злилась, но все равно так и не позволила себе сорваться.

Нога снова начинала ныть, и мне пришлось выпить порядком надоевшее обезболивающее зелье. Чертово проклятье, по мнению колдомедиков еще долго будет напоминать о себе, мешая мне жить и наслаждаться безболезненным существованием.

Когда я уже начала успокаиваться из ванной раздался непонятный шум и плеск. Я сорвалась с насиженного места и поспешила к неугомонному слизеринцу. Тот барахтался в воде, пытаясь ухватиться за какую-нибудь опору в тщетной попытке не утонуть. Пытался встать сам, поняла я, пока вытаскивала мокрого Малфоя из порядком остывшей воды.

Когда смерть слизеринской змее больше не грозила, мы синхронно облегченно выдохнули.

— С ума сошел, идиот? Утонуть ведь мог!

Вторая волна не до конца ушедшей злости вновь штурмует мой разум, и я позволяю себе применить совершенно несвойственный метод — крик. В конце концов он ведь и правда мог: в большинстве критических ситуаций мозг у человека отключается, не помогая найти нужное решение вовремя. Мокрый, голый слизеринец, порядком растерявший всю свою спесь, с независимым видом восседал в наполненной ванне и хмуро смотрел на меня — видно, и сам уже все понял. Какой молодец.

Я вздохнула и начала понемногу успокаиваться. Молча помогаю ему сесть на холодный бортик, протягивая идиоту сухое полотенце. Тот лишь едва заметно кивнул и завернулся в махровую ткань.

Пока я леветировала его до кровати, в голове некстати вспыхивает сакральная мысль о незакрытом окне, и я едва не роняю свою бренную ношу на пол. Ноша вскрикнула и нелепо взмахнула руками, пытаясь удержать падающее полотенце и удержаться от очередного ругательства.

— Извини, — тихо произнесла я и подождала, пока парень, висящий в воздухе, вновь замотается в теплую ткань, словно гусеница-переросток в кокон.

В слизеринской комнате действительно было страшно холодно. Я быстро перестелила кровать и аккуратно опустила Малфоя на чистые простыни, укрыв его одеялом. Закрыв окно, я достала из шкафа чистую ночную рубашку и нужные зелья, для верности добавив к ним еще и Перечное — уж лучше перестраховаться сейчас, а не лечить осложненную пневмонией простуду после.

Пока Малфой возится с зельями, и пытается поправить ночную рубашку, комом лежащую у него в ногах, я выхожу на кухню, и возвращаюсь только через пару минут, за то с разогретым ужином и парой тяжелых книг старой английской классики.

— Я не знаю какие книги тебе нравятся, но по моему хорошая книга в любом случае никогда не помешает, так что захватила всего понемногу. Вот, тут ...

Я ставлю поднос с едой на кровать и растерянно замолкаю, с удивлением смотря на светлеющее лицо слизеринца, который мертвой хваткой вцепился в том трагедий Шекспира. Малфой медленно повернулся ко мне, и я заметила его глаза — удивительно яркие сейчас, без примесей холодной серой стали, прочно обосновавшейся там когда-то. Он не улыбался, но взгляд наполнился таким искренним и светлым счастьем, что у меня на секунду перехватило дыханье.

— Спасибо, — его голос звучал хрипло и тихо, а сам он так серьезно смотрел на меня, будто я подарила ему самый желанный подарок всей его жизни.

Отвечать совершенно не хотелось — да и что я могла ему сказать? — но он, кажется, и сам все прекрасно понял и отвел взгляд. Я слегка склонила голову на бок, и вышла, аккуратно закрыв его дверь.

Живоглот, которого я тоже собиралась сегодня вымыть нашелся в гостиной, возле не растопленного камина. Легко подхватив рыжее чудовище на руки, я отправилась купать своего любимца.

Небольшая ванная комната вполне ожидаемо наполнилась истошным мявом напуганного животного. Мой кот, как и большинство представителей кошачьего племени воду не любил и старался удрать от меня при любой возможности, но так как я ему эту возможность не предоставляла, просто громко надрывно орал, да так, что появление в моем доме Гарри прошло для меня совершенно незамеченным.

Растрепанный гриффиндорец, неожиданно ворвавшийся в комнату стал для меня полным сюрпризом.

— Привет, Миона, — Гарри легко чмокнул меня в макушку и пристроился рядом. — Прости, прийти пораньше и спасти тебя от общества Малфоя, никак не мог. Волдеморт напал утром, но мы уже были готовы, да наш план не подвел, так что атака с треском провалилась. Потерь с нашей стороны нет, но и Лорд, к сожалению, остался при своих.

Я почувствовала, как с сердца падает огромный тяжелый камень, поселившийся там еще вчера вечером и ни под каким предлогом не покидающий насиженное место. Из-за меня и младшего Малфоя могло пострадать много людей, и я была страшно рада, что все обошлось. Я улыбнулась радостной, беззаботной улыбкой и с удвоенным энтузиазмом принялась намыливать бедного кота.

Когда шерсть Живоглота вновь стала рыжей, а мыльная пена из белоснежной превратилась в черную, я вытащила наглую морду из таза с водой и завернула ее в полотенце. Сидящий подле меня Гарри грустно вздыхал и так странно смотрел на меня, что я поняла — гриффиндорец не уйдет без большой кружки хорошего чая и задушевного разговора.

— Подожди немного, я высушу кота, и выслушаю весь тот бред, что ты мне, без сомнения, уже приготовил.

Гарри обиженно посмотрел на меня:

— Почему это бред? Я пришел с вполне конкретными мыслями и выводами.

— Я и не спорю, просто когда на твоем лице появляется такое выражение, ты всегда несешь бред и частенько жалуешься.

— Это потому, что ты не обращаешь на меня внимание. В конце концов, я могу пообещать что не буду жаловаться, если, конечно, ты заранее меня пожалеешь, — Гарри снова кинул на меня грустный, умоляющий взгляд и я расхохоталась, сдаваясь без боя.

— Что и требовалось доказать, храбрый ты гриффиндорец! Ладно, пошли уже, заварю тебе чай. Ты будешь излагать мне суть проблемы, а я буду гладить тебя по головке и постоянно напоминать о том, что ты бедный и несчастный.

Гарри наконец-то улыбнулся и вышел вслед за мной.

Нужное заклинание довольно быстро превратило злое и мокрое животное в сухое и довольное жизнью, так что пока я ставила чайник на плиту и резала бутерброды из оставшихся еще продуктов, Живоглот благосклонно терся о мои ноги, мешая двигаться. Гарри, усевшийся было за стол, хлопнул себя по лбу и довольно быстро унесся куда-то. Вернулся гриффиндорец через пару минут, нагруженный тяжелыми пакетами, за то до нельзя довольный, и принялся эти самые пакеты разгребать, попутно объясняя свои действия:

— Я же сегодня в магазин умудрился сбегать! Купил, наверно, тонну шоколада, яблок там всяких, и даже кофе не забыл. Ну, и нормальной еды, само собой, — на стол ложились пачки лапши, картошки, лука и мяса. Я возликовала, и бросилась обниматься, правда запнулась о кота и чуть не упала, так что комната на время наполнилась смехом и другими разными непонятными звуками. Например, криками кота, которому отдавили хвост.

В конце концов, когда еще недавно пустые шкафы неожиданно наполнились вкусной едой, на столе лежали нарезанные фрукты и бутерброды, а на плитке томилась турка с ароматным кофе, мы с Гарри сели, наконец, за стол.

— Ну, рассказывай давай, что там у тебя случилось. И о том, как все прошло, — мне не терпелось услышать полный отчет друга. Желательно с подробностями. Желательно в лицах.

— Тогда сначала о приятном, — заявил гриффиндорец и начал свой сбивчивый рассказ: — Ну, это я говорю, что о приятном, потому что знаю, что все закончилось хорошо, хотя начиналось, надо сказать, довольно паршиво. Для меня, во всяком случае. Ладно, перейдем к сути. Я утром первым делом завалился спать. Знаю, что не должен был, но глаза тогда просто слипались, а если я хотя бы на часок за ночь не прилягу — пользы от меня никакой, сама знаешь, — я нетерпеливо кивнула, предлагая другу поторопиться, и тот послушно вернулся к повествованию: — Так вот, разбудила меня боль в шраме. Резкая и острая, прямо в голову вбивающаяся; в общем, ощущения такие, будто тебе голову на части разрывают. Я подскочил и рванул а Дамболдору. Прямо так рванул, успел только джинсы натянуть, да палочку с мантией прихватить. И молодец, если честно, а то нехорошо бы получилось. Представь себе картину — полдень, народ весь по школе бродит, а Гарри Поттер в трусах, с мантией наперевес по коридору бежит. Нет, не хорошо бы получилось, — я закатываю глаза и пытаюсь сдержать рвущийся наружу смех. Пока безуспешно. Друг тем временем продолжает рассказ: — Ну, вбегаю я к нему, значит, и с порога еще кричать начинаю: «Начинается! Волдеморт скоро у нас будет! Радуется еще, скотина!». Кричу, значит, по сторонам не оглядываюсь, хотя надо бы. И оглядеться, и мантию натянуть тоже. Да не смотри ты на меня, как на идиота! Я тоже поначалу о мантии этой несчастной не думал. Еще бы, Волдеморт на подходе, дела мне больше нет, как о мантии думать. Ан нет. В кабинете как раз Снейп сидел, а как меня увидел, так сразу и начал песню свою старую петь. И про манеры, и про неуважение к правилам и даже о Золотом Мальчике пару строчек ввернул. Не иначе для красного словца. Во всем ведь повод видит, гад! — я с удивлением замечаю почти восхищенные ноты, тщательно спрятанные под толщей ненависти и презрения. Гарри, увлеченный рассказом, совершенно не обращает на меня внимание, и продолжает описывать произошедшие события, время от времени уходя от главной темы: — Но это не важно. Так вот, Волдеморт, видно, на эффект неожиданности рассчитывал, а может, на время, или еще на что — я не знаю, но мы то уже готовы были и организовали засаду, когда я сообщил, что он близко. Он, не будь дурак, конечно не попался, но крылышки мы им потрепали — будь здоров! А из наших только Тонкс пострадала, но ранение не серьезное — так, пустячок. Но я опять таки не о том. То есть о том, конечно, но я не об этом пришел поговорить. В общем, еще до битвы, когда мы с планом закончили, я со Снейпом пошел ставить охранные чары. И опять-таки не смотри на меня так, здесь все начиналось довольно таки хорошо. Снейп не называл меня имбицилом, я не вел себя как придурок — ну, мы вообще-то мало разговаривали, но это не суть! — и вообще все было довольно хорошо, но это продолжалось до тех пор, пока не пришло время ставить эти самые охранные чары, будь они трижды неладны! Я предложил раскидать по округе давешние колокольчики, а он настаивал на обычном, немного модифицированном Протего. Ну том, что невидимое и на что-то определенное настраивается. Я ему говорю, что Протего сразу заметен будет по следам магическим, а если врезаться в него, то сразу понятно, что здесь кто-то есть, да и снять его проще простого. Но Снейп мне доказывать начал, что можно так щит поставить, что он совсем незаметным будет, а не пропустит только тех, у кого метка темная есть. Да и если поставить его грамотно, то и следов магических не будет, да и снять его просто так не получится. Тут я заявил, что Пожиратели могут и без метки шастать, да и вообще мимо проходить, совсем о нас не зная. Но тот мне как комар в шею впился: мол, без Темной Метки сейчас никто из свиты Лордовой не ходит, а просто так забираться в эти места им без надобности. В общем, долго спорили, чуть не подрались даже. Ну, то есть это я чуть не подрался — так он меня довел, представляешь? — а Снейп, видно, просто меня убить хотел. Взгляд у него такой был, что еще немного и он ко мне аваду применит. Тогда я в ход решил тяжелую артиллерию пустить — то есть свой последний довод — сказал, что Протего не вариант, ведь у самого Снейпа тоже метка есть, так что он тогда сюда не попадет. Не то, что я очень хочу здесь его видеть. Если честно, совсем не хочу, мне его в Хогвартсе за глаза хватает, но он то к Малфою ходит, и вряд ли из за щита этого несчастного перестанет. Но я опять отвлекся. В общем, он начал меня грязью поливать, типа: «Неужели, мистер Поттер, вы думали, я этого не учел?». За идиота принимает. Мы около часа ругались. Он все говорил, что Протего надежнее, а я, что колокольчики безопаснее. В конце концов договорились, что щит вокруг самой палатки поставим, а вокруг леса — все остальное. Ну, как договорились... он мне безапелляционно заявил, а я согласился.

Гарри заканчивает монолог, и поднимает кружку, требуя вторую порцию кофе. Я разминаю затекшую ногу и аккуратно наполняю подставленную чашку темным напитком. Самой мне говорить пока нечего, да и друг мой, чувствую, еще не успокоился.

Пока я наливаю кофе, гриффиндорец вгрызается в бутерброд, его кадык с силой двигается в гортани, когда тот запивает прожеванный кусочек темным кофе. Его глаза горят зеленым бесовским огнем, а губы побелели от той не выплеснутой злости, что росла в нем весь этот день.

В комнату входит Живоглот, прыгает мне на колени и с хрустом потягиваясь, ложится на мои ноги. Я рассеянно поглаживаю кота по благосклонно подставлено спине и молча наблюдаю за жующим бутерброд Гарри, но когда тишина становится слишком уж неприятной, начиная с силой давить на макушку, и оттягивать плечи, я не выдерживаю, и шумно вздохнув, задаю первый наводящий вопрос:

— Ну а чего ты хотел? Что именно тебе не нравится? Ты говоришь мне о Снейпе, которого терпеть не можешь, и считаешь его хорошо, если уродом, а не предателем до кучи.

— Я не считаю его предателем. По крайней мере с тех пор, как он вытащил меня из под смертельного проклятия. Раз пять, — Гарри поднимает на меня растерянные глаза. Он немного успокоился, и скорее всего его злит даже не сам Снейп, а его, Гарри, реакция на Снейпа. — Мы только вчера говорили об этом, помнишь? И ты сама мне доказывала, что Снейп не такой уж плохой. И ты сама говорила мне, что с Малфоем он совершенно нормальный.

Друг как-то странно смотрит на меня. Он будто просит подтвердить, что давешний разговор действительно был, что Гарри не сошел с ума, и Снейп не является центровой осью всемирного зла.

Я с силой тру глаза. Спокойно, Гермиона, нужно всего лишь объяснить ему, что ты имела в виду. Долго. Лучше всего на пальцах.

— Гарри, послушай меня. Я говорила тебе, что профессор совершенно другой с Малфоем. И это правда, со слизеринцем он совершенно не такой, каким мы привыкли его видеть. Они — семья. А ты и я — гриффиндорцы, по вине которых Снейпу частенько приходилось разбираться с большими проблемами. И из за которых он часто попадал в неприятные для него ситуации. И я уже не говорю о постоянной необходимости спасать твою несчастную задницу. Необходимости, за которую ты его еще ни разу не поблагодарил, да еще и возненавидел черной ненавистью! Ты думаешь, что он вот так вот просто, по прихоти своего парадного плаща, изменит свое к тебе отношение? Он всю жизнь искал повод, чтобы тебя уесть. Повод ему, как ни странно, совершенно необходим, и порой он просто выдумывает его на ходу, но повод всегда есть. Я думаю, что Снейпу нужно выглядеть правым в собственных глазах, а для этого ему просто необходим раздражитель, реакция на проблему извне. А ты всегда был для него раздражителем. Да и поводов, к тому же, не мало подкидывал. А еще он ассоциирует тебя с твоим отцом. Что тоже не есть хорошо, — Гарри молча пьет свой кофе и разглядывает узор на деревянном столе, пытаясь переварить новую информацию и сопоставить ее с известными ему самому фактами. — Дай ему время, Гарри. Дай ему время увидеть тебя, а не сына Джеймса Поттера, потомка Мародеров, которых он всеми фибрами души ненавидит. Тогда возможно — только возможно! — его отношение к тебе изменится, хотя я и не понимаю, зачем тебе все это.

Гарри поднимает на меня печальные глаза, спрятанные за стеклами линз. Пустая чашка со стуком опускается на стол, а гриффиндорец роняет голову на подставленные руки:

— Я и сам пока не понимаю, Миона. Совсем не понимаю.

Я смотрю на Гарри и не могу сдержать улыбки. Он похож сейчас на кота — хмурый и грустный, зеленые глаза потускнели, волосы растрепанны и немыты, рубашка не глаженная, и весь он — будто сделанный из ткани человечек, из которого вытащили вату, заменившую ему плоть, и оставили одну только оболочку. Да уж, не повезло нашему мальчику.

Я вновь разливаю уже порядком остывший кофе по кружкам и молча поглаживаю друга по голове, как и обещала еще в самом начале.

* * *

Утро началось со страшных криков из соседней комнаты, махом согнавших с меня всякий сон. Кот у ненормальной Грейнджер, как и следовало ожидать, оказался таким же ненормальным, как и его хозяйка. Долгий, протяжный, ужасный кошачий рев никак не прекращался, и не давал ни минуты тишины, не говоря уже о покое.

Проклиная Грейнджеровское чудовище, я уже и не мечтал о сне, в отличие от гриффиндорки, которая беззаботно спала, пока я самостоятельно пытался достать свои зелья. Но те, почему то, упорно не доставались. Нога, всю ночь мешавшая моему спокойному сну никак не желала успокаиваться и несчадно ныла; от громкого крика Живоглота, помноженного на недосып, разболелась голова, а надсадный кашель, не беспокоивший меня уже пару дней, вновь вернулся, желая сразу наверстать упущенное время.

Хотелось в туалет.

А Грейнджер продолжала спать, как ни в чем не бывало.

Я витиевато выругался, из соседней комнаты вновь раздался отчаянный, надрывный мяв. Видимо, рыжее чудовище было со мной полностью солидарно. Отлично Драко, вот и нашел себе сообщника.

Минут через тридцать нам с котом удалось таки разбудить спящую гриффиндорку, чему мы оба были несказанно рады, но вопреки всякой логике, девушка не пришла ко мне, а занялась какими-то своими делами.

И вот, гриффиндорка наконец-то приносит мне завтрак.

Она выглядит странно — не смотря на принятый душ, Грейнджер все еще сонная, на голове стихийное бедствие, и ее мокрые волосы топорщатся, как пальмы после урагана. Она взволнована, и мне кажется, что поднос с едой и склянки с зельями так и норовят покинуть ее трясущиеся руки.

Когда Грейнджер ставит поднос на кровать и, наконец-то выдает мне положенные лекарства, я высказываю пару дежурных колкостей и замечаний, не забыв обозвать ее драгоценного кота. Гриффиндорка осуждающе глядит на меня и уходит, прикрыв за собой дверь.

После принятия зелий в голове приятно проясняется, боль ухолит на второй план, и я, наконец-то, могу облегченно вздохнуть, но вздох застревает где-то в районе глотки. Одни покинувшие мою голову иголки сменяются другими — я начинаю думать о Упивающихся Смертью и Северусе, который, возможно, в эту минуту давно и безнадежно мертв, или умирает, или с ним что-то случилось, и его могут вот-вот убить. Я все больше и больше волнуюсь. Волнение прогрессирует, нарастает и волнами расходится по моему телу, занимает все мысли, лишает разума и спокойствия. Я все больше и больше злюсь, мечтая оказаться сейчас в Хогвартсе, с совершенно здоровым крестным, на совершенно здоровых ногах, и бороться с Пожирателями вместе с ним, прикрывая и поддерживая его. Сама мысль о прошедшей или текущей битве невыносима, неизвестность пугает, выворачивает наизнанку привычную картину мира. Я паникую и все больше злюсь на себя за эту панику.

Если Северус когда-нибудь узнает об этом, он меня убьет.

В конце концов, ежесекундное смакование переживаний за крестного достигают логической вершины, и обрушиваются на не вовремя вошедшую гриффиндорку. Хотя, это не я обрушиваю на нее свои переживания, а она обрушивает меня. С высоты. Прямо в горячую воду.

Видимо, я тоже не вовремя подвернулся под руку боящейся за своих Грейнджер.

Горячая вода заливается в ноздри, забивается в уши и наполняет рот. Я с трудом выныриваю, и намокшие волосы тут же падают на глаза, а ночная рубашка неприятно липнет к телу. Аккуратно стянув с себя противную тяжелую ткань, я тянусь за шампунем и с наслаждением принимаюсь намыливать голову.

Раньше мне не нравилось мыться в ванной — пальцы на руках теряли чувствительность и покрывались сморщенной кожей, а разгоряченное тело неприятно холодило, но теперь мне все больше нравится этот способ. По крайней мере, я мог ухватиться за борт и немного приподняться на руках. В такие минуты мне кажется, что мои ноги снова обретают подвижность.

И вот, когда чистый, намного успокоившийся и почти счастливый я собираюсь звать Грейнджер, чтобы попросить ее вытащить меня отсюда, в мою голову приходит гениальная мысль — а что если выбраться отсюда самостоятельно? Нет, я не буду совершать преждевременное самоубийство попытками окончательно встать на ноги, но я могу сесть на бортик и хотя бы укутаться в полотенце. Мысль кажется мне хорошей, и я тут же принимаюсь приводить ее в действие. Оперевшись на поручни, и немного подтянувшись, как, в прочем, много раз до этого, я приподнимаю ноги, и пытаюсь перенести весь вес своего тела на руки. И я уже почти сажусь на бортик, когда левая рука начинает предательски дрожать и подгибаться, роняя меня обратно в воду.

Поток уже порядком остывшей воды накрывает меня, и я теряюсь, не могу сконцентрироваться, не могу думать. Миллионы мыслей вихрем проносятся в моей голове, но я ничего не понимаю. Паника захватывает контроль над моим телом, сковывает движения; я чувствую, как она просачивается в мой рот вместе с прозрачной, безвкусной жидкостью.

Я вижу все. Я ничего не вижу.

Чьи-то руки подхватывают меня, держат за плечи, обхватывают пальцами голову и рывком вытаскивают меня из воды. Я вновь могу дышать. Теперь меня затапливает безграничное спокойствие. Я умер и воскрес снова.

Напуганная Грейнджер облегченно выдыхает, и что-то кричит мне, я пытаюсь уловить смысл ее вопроса, но он ускользает от меня. Впрочем, ее рассерженный голос не нуждается в пояснениях.

Ну вот не надо на меня кричать, мне и так уже стыдно.

Я хмуро смотрю на успокаивающуюся Грейнджер и жду ее помощи. Она усаживает меня на холодный бортик ванны и протягивает мне полотенце. Я молча киваю и укутываюсь в махровую ткань.

На мое голое тело Грейнджер уже давно не обращает внимания, да и я перестал придавать этому значение. В самом деле, глупо стесняться человека, который полмесяца каждый день обрабатывал мои раны, мыл мои чресла и подтирал мне задницу.

Гриффиндорка взмахивает волшебной палочкой, и я поднимаюсь в воздух. Конечно, не самый приятный способ передвижения, но после пары месяцев в плену, я мало обращаю на это внимания. Я вообще ко многим вещам стал относиться по-другому.

В комнате было до ужаса холодно, и мне пришлось натянуть одеяло едва ли не на голову. Растяпа Грейнджер забыла закрыть окно и теперь выглядит страшно виноватой. В прочем, когда гриффиндорка уходит из комнаты, она вновь кажется растерянной и несчастной.

Возвращается она с подносом в руках. На тарелке дымиться что-то вкуснопахнущее и горячее, но мой взгляд прикован к книгам, которые влетают в комнату, удерживаемые ее заклинанием. Я так давно не видел книг, что готов душу продать, лишь бы мне дали прочесть хоть пару строчек.

Грейнджер что-то говорит, но я почти не слышу ее слов — я смотрю, как сборник Шекспира, подвластный ее руке, медленно опускается на мою кровать. Книга моментально воскрешает болезненные воспоминания, не раз уже навещающие мои сны.

Мама часто читала мне эти пьесы.

Когда я был маленьким, каждый вечер, перед сном, она приходила ко мне в комнату, усаживалась на кресло и часами цитировала стихи и поэмы наизусть. Я садился рядом с ней и представлял себе чудесные замки, принцесс и рыцарей, королей и шутов. Из всех поэтов Шекспир нравился нам больше всего.

Тогда мама казалась мне прекрасной феей, знающей так много красивых историй и сказок.

Теперь мама навсегда останется для меня такой.

Я закрываю глаза и вспоминаю ее привычки и любимые блюда, и как мы обожали тайком слушать магловскую музыку, пряча от папы старый граммофон с кучей пластинок Фрэнка Синатры.

В гостиной раздается характерный хлопок и я слышу хруст разбившейся чашки.

— Черт возьми! Репаро.

Я представляю себе, как человек с голосом Северуса Снейпа раздраженно взмахивает волшебной палочкой и осколки чашки вновь становятся целыми. Улыбка делается более явной, я открываю глаза и поправляю одеяло.

Северус не вошел — влетел в комнату.

— Неудачная аппарация, да Север?

Крестный ответил мне взглядом, полным арктического холода. Да, что бы там не говорил отец по поводу нашей схожести, мне до него еще далеко. Я улыбаюсь, наблюдая за тем, как он разворачивает тяжелый стул, и садится рядом со мной, вытащив из кармана потрепанную пачку магловских сигарет.

— Не будь свиньей, Драко. Я в гости пришел, а не на плаху.

— Я рад, что ты зашел ко мне, Северус. Правда рад.

Мы улыбаемся одними глазами. Крестный берет меня за руку, и комната погружается в тишину. Я первым нарушаю идиллию:

— Как прошло?

— Неплохо. Если бы Тонкс не страдала непроходимой гриффиндорской гордостью, обошлось бы совсем без потерь, — Северус замечает мою приподнятую бровь и поясняет: — Нет, она жива, просто немного обездвижена. А мне опять не спать, потому что для идиотки нужно варить зелье.

— Северус Снейп, в Хогвартсе живут члены Ордена Феникса и студенты старших курсов. Уж не хочешь ли ты сказать, что никто из них не помнит как варить стандартное зелье для пятикурсников?

— Естественно, нет. А сейчас они все слишком заняты самобичеваниями и рыданьями у ее кровати, что, сам понимаешь, не способствует вспоминанию материала.

Я вздыхаю: — И почему никто не считает нужным учить зелья?

— Потому что все уверены, что в любой аптеке можно получить нужную склянку.

— Идиоты, — констатирую я общеизвестный факт, и Северус кивает. — Ты спал?

— Спал, — беззастенчиво врет. Мне не нужен ответ, я и так его знаю. Ничерта он не спал, но я хочу услышать это от него. — Ладно, ладно, не спал. Обсуждал с директором насущные проблемы. Например, где брать недостающие ингредиенты для аптечки, и куда девать детей, если Темный Лорд таки пробьет нашу защиту.

— Вы придумали замену куполу?

— Я об Ордене Феникса.

— Есть идеи?

— Ни одной.

Мы молчим. Я поглаживаю его длинные пальцы. Его руки покрыты шрамами: вот этот оставило лезвие соскользнувшего ножа; вот эти мелкие черточки появились после неудачного эксперимента; вот здесь старый ожег — я отвлек его во время работы. Я могу узнать его руки с закрытыми глазами. Моя семья — мое сокровище.

— Что тебя тревожит? Ну, кроме насущных проблем Дамболдора?

— Настолько заметно?

— Я знаю тебя с детства.

— Драко.

— Нет, никто больше не заметит.

— Чем я себя выдал?

— Если скажу, ты исправишься.

— Драко.

— Не хмурь брови, тебе не идет.

— Драко.

— Ладно, у тебя глаз дергается.

— Драко, прекрати.

Северус смеется, вокруг глаз появляются мелкие морщинки. Ну вот, другое дело. Я протягиваю руку и вытаскиваю из пачки сигарету.

— Сколько? — Северус пристально смотрит на меня. Я собираюсь соврать.

— Три.

— Врешь, — и как он узнал?

— И как ты узнал? — повторяю вопрос вслух.

— У тебя глаз дергается, — крестный улыбается и возвращает подначку. — Так сколько?

— Половину пачки. Я волновался, — Северус удовлетворенно кивает. — Вернемся к нашим баранам, то есть проблемам: что тебя волнует?

— Я не взволнован, я раздражен. Поттер, — крестный выплевывает его фамилию, как изощренное ругательство. В его устах она звучит почти неприлично.

— Что на этот раз?

— Мы поспорили.

— О, неужели?

Он морщится и раздраженно смотрит на меня. Ну вот не надо, если я тебя не раздраконю, ты ничего мне не скажешь.

— Он совершенно не восприимчив к критике.

— Как и ты.

— Самоуверенный.

— Как и ты.

— Гордый.

— Как и ты.

— Тупоголовый. А еще он совершенно не способен на обдуманные поступки.

— Ну, здесь мне крыть нечем. И что именно тебя раздражает?

— Все.

Северус подносит волшебную палочку к сигарете и вдыхает сизый дым. Я улыбаюсь. Мало кто знает, что крестный в чем-то похож на Поттера. Не говоря уже о том, что человечный профессор зельеделия потряс бы всех до смерти. Еще какое-то время мы молча курим. Я наблюдаю за Северусом, запечатывая в памяти его прямую спину, тонкие пальцы, лицо в обрамлении густых, растрепанных волос. Их пора вымыть, но у крестного все равно пока нет времени на такие мелочи, тем более что сегодня ему зелье варить, а работа в непроветриваемом помещении, над коптящим котлом неизбежно превратит чистые волосы в засаленные патлы. Я запоминаю его мимику, как он поводит плечами, как откидывает прядь, упавшую на глаза. Я нуждаюсь в этом, я боюсь его потерять. Моя семья — все для меня.

Крестный наклоняется и целует меня в макушку. Я морщу нос, но не пытаюсь увернуться от простого, в сущности, прикосновения.

— Я уже не маленький, Север.

— Правда? По-моему, ты ни капли не изменился.

— Как и ты.

Я улыбаюсь — в который раз за вечер? — и наблюдаю за тем, как он поднимается на ноги. Его движения слегка скованны — слишком долго сидел неподвижно.

— Ты мне льстишь, — Северус протягивает мне непочатую пачку сигарет и мимоходом гладит меня по руке. Его глаза становятся серьезными: — Я приду завтра, Дракон.

Я киваю, и смотрю как он уходит прочь.

Пора ложиться спать, Драко, тебя ждет мама.

А крестный... а крестный пообещал вернуться завтра.