Кровь, потери и отчуждение (гет)

25 апреля, 2001 г.

— Я понимаю, как тебе больно, Драко.

Он неопределенно фыркнул, однако процедил слова так, как если бы они были ядом:

— Нет, ты не знаешь. — Лицо его напоминало маску гнева и боли. — Никто не знает.

— Знаю, — попыталась возразить Гермиона снова, и хотя она затронула эту тему со всеми мерами предосторожности, неприятные последствия не заставили себя ждать. — Ты отворачиваешься от меня прежде, чем я даже могу доказать тебе, что я тебя понимаю.

Острое чувство боли или раздражения, хотя его не волновало, что именно это было; оно отдавалось болюче-ножевым ранением у него в висках. Когда он услышал, как Грейнджер стучит в дверь, беспокоясь за его здоровье, его первым желанием было притвориться, что его нет дома. Она знала, что он там был, конечно, и не успокоилась до тех пор, пока он не открыл.

До того, как она выбила бы его дверь, он, с трудом поднявшись с дивана, наступил на пустые бутылки от спиртного и окурки сигарет, что валялись на полу.

Гермиона только ахнула, когда увидела его, но Малфой ожидал такой реакции. Он знал, что выглядит как кусок дерьма. Вонь, едкий запах дыма и алкоголя пропитали его кожу и одежду, взъерошенные, спутанные волосы торчали как попало, и было заметно, что он не брился как следует в течение нескольких недель. В его квартире появился полный беспорядок, как только он переехал сюда. Для человека, любящего безупречную гигиену и совершенство во всем, сейчас он был далек, далек от всего этого.

Грейнджер вздохнула, всплеснув руками.

— Посмотри на себя, Драко, ты не должен так жить.

— Извини. Но я думал, что это моя квартира.

Слегка прикусив нижнюю губу — Драко не мог решить, ненавидел ли он эту привычку или она ему всё-таки нравилась, — Гермиона вошла внутрь.

— Да, но...

— Тогда я буду жить один и так, как считаю нужным, ладно?

Осторожно лавируя между многочисленной груды упакованных ящиков и валяющихся кругом пустых банок из-под пива, она дошла до стула и села.

— Это совсем не нормально.

Он закатил глаза, вытягивая еще одну сигарету из почти пустой пачки и засовывая ее между тонких, потрескавшихся губ. Согнув запястье, он зажег сигарету, отчего оранжевый огонек засветился на ее кончике, и Малфой глубоко затянулся, наслаждаясь вкусом горячего пепла. Эта нездоровая, хотя, может быть, даже смертельная особенность успокаивало его нервы.

— Действительно? — Он огляделся, потом пожал плечами. — Я этого не заметил.

— Перестань подшучивать над этим.

Он выдохнул облако дыма, и глубокая складка пролегла на его лбу.

— Я не считаю, что это шутка.

— Нет, считаешь! — перебила Гермиона резко. — Ты используешь всё это в качестве защитного механизма, потому что не хочешь бороться со своей потерей, я знаю.

Рык, вырвавшийся из его груди, должен был послужить неким предупреждающим знаком.

— Да, ты знаешь, но ты даже не можешь примерно понять, каково это.

Его желудок скрутило, и волна тошноты затопила тело — то ли от алкоголя, то ли от сигареты в его руке, он не знал, — и ему очень хотелось, чтобы всё это немедленно прекратилось, потому что он страдал от этого куда больше, чем хотел считать. Драко опустил глаза, глядя на прожженное в ковре пятно, а затем уставился на ноги Грейнджер.

Потребовалось несколько мгновений, прежде чем он понял, что всё еще не докурил свою сигарету, уже обжигающую его пальцы тлеющим кончиком.

Драко тихо зашипел, бросив ее в пепельницу и чувствуя, как взгляд Гермионы следит за ним.

Ее тревога была почти физически осязаема; ее губы приоткрылись, произнося слова так тихо, как будто они могли порезать Драко словно стеклом.

— Смерть твоей матери и твоего отца — не твоя вина...

— Грейнджер! — рявкнул он. — Закрой свой рот! Я позволил тебе войти в мой дом и теперь чувствую себя как кусок дерьма, и, по крайней мере, самое простое, что ты могла бы сделать, это следить за своим языком.

— Ты должен рассказать мне. Я знаю, через что ты прошел.

Он вскочил со своего места, давая волю гневу, сидящему где-то глубоко внутри него.

— Нет, Грейнджер, только один человек может знать, через что я прошел, и это чертов Поттер, но я точно не собираюсь идти к нему за помощью.

Гермиона замолчала, ощущая, как сдавило ее горло, и с трудом сглотнула, когда Малфой показал ей на дверь.

— А теперь проваливай.

29 апреля, 2001 г.

Отпевание проходило в полдень — частная церемония лишь для нескольких членов семьи и друзей, кто собрался выразить свое почтение.

Его дальние родственники держались отдельно, и Драко решил, что они были со стороны отца, судя по их светло-русым волосам, тростям в виде змей и презрительным выражениям лиц. Родственники со стороны матери приехали только из чувства долга, но хорошо скрывали свою неприязнь ввиду скорбного события.

Где-то позади был Поттер, приехавший за несколько минут до начала. Малфой должен был отдать ему должное, потому что на то, чтобы приехать сюда после всего, что произошло, требовалось мужество. Но к облегчению Драко, герой войны даже не подошел к нему.

Очевидно, что с Поттером была Грейнджер. Она навещала Драко после окончания войны, и, положа руку на сердце, иногда он мог выносить ее общество; было как-то приятно иметь присутствие кого-то рядом, даже если они не разговаривали, просто знать, что кто-то был здесь, для того, чтобы хотя бы на мгновение снять тяжесть с его плеч.

Драко стоял впереди, опустив голову, слишком боявшийся и — честно говоря — с отвращением смотревший на открытые гробы, где лежали его элегантно одетые родители, и смотрел на тех, кто хотел попрощаться, подойдя поближе, к самым гробам. Он решил, что сам уже попрощался с ними, еще в самом начале, однако к грузу вины, которую он чувствовал всё это время, прибавился еще один.

Церемония длилась всего один час и уже подходила к концу — ничего особенного сказано не было.

Никаких заявлений о вечной любви, что всё еще была жива, не о душах, словно "отпущенных в небо голубях", ни искренних сожалений от кого-либо. Ничего.

Драко и люди из его семейного круга прощались, обнимаясь дрожащими руками и заключая друг друга в мимолетные объятия. Потом он остался, еще раз взглянув на могилу, в которой его родители были похоронены. Пошел дождь, превративший землю в грязное месиво и намочивший пальто Драко, но ему было плевать.

Он чувствовал, как кто-то подошел к нему, и ему незачем было поворачиваться, потому что по запаху цветочных духов он знал, что это Грейнджер.

— Драко... — неуверенно позвала она. — Как ты себя чувствуешь?

Закатив глаза, он щелчком выбросил сигаретный окурок.

— Охуенно фантастически, Грейнджер. Кто не бывал на похоронах собственных родителей?

— Если тебе когда-нибудь захочется с кем-то поговорить, я всегда буду рядом.

— Да, хорошо, я тебя понял.

Краем глаза он заметил у нее зонтик, которым Гермиона закрыла их обоих от капель дождя. Она была одета в длинное, почти до колен, черное платье и туфли на невысокой подошве и, как ни странно, всё равно выглядела мило, несмотря на обстоятельства. Драко должен был признать, что она выглядела не так уж плохо, и не совсем был уверен, почему вообще думает об этом, но он думал.

Она еще не уехала — зачем она осталась? Он ждал, зная, что это только вопрос времени, прежде чем она снова начнет сочувствовать ему, выражая свои сожаления. Слова были готовы уже сорваться с ее губ, но Гермиона с силой закусила их.

Малфой тяжело вздохнул.

— Валяй.

— Ты бы... ты бы хотел пойти и выпить что-нибудь?

— Нет, Грейнджер.

— Идем, Драко, — настаивала она, и это поразило его — она неожиданно потеряла терпение. — Ты не видишь выхода из этой ситуации. Я пытаюсь помочь тебе. Пыталась еще со времен войны. Почему ты не позволяешь мне?

Нахмурившись, он повернулся к ней. У нее был озабоченный вид, обостривший черты ее лица.

— Потому что я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Знаешь, — покачала Гермиона головой, — однажды ты будешь звать на помощь, и никто не ответит.

Она уже собиралась уйти, как он сказал:

— Я сомневаюсь, что это вообще произойдет.

30 апреля, 2001 г.

В усадьбе не ощущалось никаких изменений.

Холодно. Пусто. Хранилище плохих воспоминаний.

Но он должен был выяснить важные вещи, прежде чем это место было бы уничтожено. Поместье было его наследством, но последней вещью, которую он хотел бы ассоциировать со своим именем, было это жалкое оправдание — он не хотел возвращать воспоминания о пытках и убийствах и больше всего — о Грейнджер, корчившейся на полу.

На его полу.

Грейнджер, которую пытала его тетя — до того, как оставить метку "Грязнокровка" на руке Гермионы.

Нет, он не хотел быть в Мэноре, в этом гребаном и дерьмовом месте, которым так гордилась его семья. Он мог бы продать его, но нельзя было скрыть все тайны, что хранили стены поместья, от покупателей. Он мог бы оставить его гнить в запустении, но Драко всё равно бы знал, что всё это оставалось здесь, живым и заставляющим кого-то этим гордиться.

Стоя посреди древних реликвий и покрытых пылью шкафов, где его мать держала свои платья, Малфой осмотрел комнату, решив начать с чего-то попроще, и открыл одну из коробок отца.

Полная старых писем, одежды и ювелирных украшений, она не представляла особого интереса для Драко, который собирался найти в ней что-нибудь стоящее. Но ничего не было.

Что-то блеснувшее на дне коробки заставило его остановить поиски.

Он сглотнул и вцепился в край коробки так, что костяшки его пальцев побелели. Драко прикрыл глаза, пытаясь подавить волну гнева, скрутившего его внутренности, и этот гнев был настолько сильным, что обжигал его словно пламенем.

Маска Пожирателя Смерти. Маска его отца.

Люциус хранил ее? Даже после войны? Вещь, с которой он сбежал во время битвы?

— Ты больной ублюдок.

Крик ярости сорвался с его губ, раздирая горло, сдавливая грудь, отчего он прижал к ней одну руку, и всё, что он мог заставить себя сделать, это ударить кулаком по стеклянной дверце шкафа. А затем — наблюдать, как разбивается стекло под его ударом, врезаясь осколками под кожу и сыплясь дождем на пол, где на них упали солнечные лучи.

Кровь сочилась по его пальцам, капая вниз, но Драко не ощущал боли; все его чувства онемели, словно он сидел на холодном полу поместья уже несколько часов.

Он снова взял маску и измазал своей кровью, прежде чем отшвырнуть от себя через всю комнату. Он не знал, дрожал ли он от гнева или же из-за удара, или из-за частично подавленных воспоминаний, из которых он пытался вырваться, и провел дрожащей рукой по волосам, чувствуя себя так, будто ему снова было шестнадцать лет.

Потерянный.

В очередной раз.

Вытерев лоб — от пота, или он просто думал, что это пот, — Драко шагнул к камину, прижимая к себе пораненную руку.

Я пожалею об этом, подумал он и, взяв летучий порох, бросил его в камин, отчего в нем вспыхнуло зеленоватое пламя.

______________________________________________________________________________________________

— Что, черт возьми, с тобой случилось?

Грейнджер оказалась рядом с Малфоем в течение каких-то секунд и, схватив его за запястье, потянула, чтобы отвести в ванную комнату. Он думал, что нужно стряхнуть ее руку, вырваться, и он хотел это сделать, однако по какой-то причине не сделал.

Вместо этого он позволил ей тащить его за собой.

— Я разбил стекло шкафа.

- Зачем?

— О, ты ведь знаешь, что это часть моей повседневной жизни.

Драко зашипел, когда Гермиона засунула его руку под кран с холодной водой, смывая уже подсыхающую кровь. Ее прикосновения были мягкими и теплыми, и она обращалась с ним с той заботой, которую ему довелось получать только в редкие моменты его жизни.

Слегка тряхнув волосами, она приложила к его ране полотенце, предупреждая:

— Сейчас не время для шуток, Драко. Ты серьезно поранил себя. Что если ты сделал еще хуже?

— И тебя это беспокоит, потому что..? — спросил он, едва сдерживая дрожь, когда ее пальцы коснулись его разбитых костяшек.

Гермиона замотала бинтом его порезанную руку.

— Я уже говорила тебе это сто раз!

— Кричать на меня — не совсем правильный метод.

— О-о, ради Мерлина, Драко...

— Видишь? Ты делаешь это прямо сейчас, — отметил он, сгибая руку. Больно не было, и Гермионе даже не пришлось использовать магию. — Ты всегда так делаешь.

Она прислонилась к косяку, скрестив руки. Именно тогда он заметил, какой опустошенный у нее взгляд, из-за того, что ее жизнь стала такой; тяжелые мешки были у нее под глазами, а кожа — бледной, словно она не спала неделями, и ее волосы были собраны в грязный узел, в плотный и очень вьющийся узел.

Укол из-за чего-то — он не знал, что это, но было больно, хоть и чуть-чуть — в груди заставил его замереть и задуматься. Он был причиной этого? Нет, конечно, нет. Он не был центром ее проблемы, ее ада, он никогда не был центром даже его собственных проблем.

— Я делаю это, — вздохнула она, — потому что это единственный способ заставить тебя слушать.

Он нахмурился.

— Это не совсем так.

Еще один вздох, на этот раз гораздо более усталый.

— Нет, это так, и ты это знаешь. Когда я пытаюсь вести с тобой дискуссию об этом, ты успокаиваешься.

Черт возьми. Конечно, она была права. Он не любил обсуждать эту сторону его жизни, смерть его родителей или его прошлое. Это было щекотливой темой, и так же, как он ненавидел говорить об этом, так же Грейнджер могла отвлечь его и успокоить.

— Значит, я должна всё время кричать на тебя, чтобы это дошло до твоей упрямой головы?

Он молчал, поэтому она продолжила:

— Зачем ты пришел сюда сегодня ночью, Драко?

— Я не знаю, — признался он после недолгого колебания. — Честно, я не знаю.

1 мая, 2001 г.

— Мистер Малфой! Мистер Малфой!

Прикрывая лицо рукой от слепящих вспышек камер, Драко протолкнулся сквозь толпу газетных журналистов, что работали в "Пророке", подавив желание взмахнуть палочкой и заколдовать их всех.

Его засыпали вопросами каждый раз, когда он решался посещать общественные места. И это всё по-прежнему беспокоило его не меньше, чем раньше. Ему могло бы это понравиться, если бы он был помладше, когда он сам искал внимание к себе, но сейчас у него были причины, по которым он хотел забыть обо всем этом.

— Что вы чувствуете после смерти ваших родителей?

— Что будет дальше? Наследование состояния Малфоев?

— Вы последуете по стопам вашего отца?

Репортеры стали частым явлением с тех пор, как закончилась война. Он бы попытаться пройти мимо них, и тогда они бы спросили у него о Пожирателях Смерти. Он бежал. Приходилось. Потому что люди осуждали и ненавидели тех, кто был на стороне Волдеморта, и нельзя было выйти на улицу, чтобы не встретить этих самых людей, открыто заявляющих о своей ненависти.

Драко никогда не чувствовал себя комфортно на улице, даже если был с кем-то из знакомых или с членом его семьи — мир казался ему очень большим, гораздо более сложным и огромнее, чем раньше. Его прошлое превратило его в нервную личность, сражающуюся с противоречивыми эмоциями.

Постоянная война в его голове, куда бы он ни пошел, и ни единой минуты, чтобы расслабиться, почувствовать безопасность.

Найдя убежище в виде переулка с книжными магазинами, Драко скользнул в один из них. Журналисты, которые следовали за ним, остались снаружи, стучась в окна и фотографируя через стекло. Он не понял, пока не осел напротив двери, что был на грани приступа паники.

Воздух стал спертым, и это затрудняло дыхание, когда Драко попытался вдохнуть его сквозь сухие губы. Его пульс бился в неестественном ритме, и это еще больше мешало ему дышать, отчего он был вынужден пытаться остаться в сознании. Драко не был уверен, заложило ли его уши от криков снаружи или же это кровь стучала у него в висках, или же и от того, и от другого. Это действительно не имело значения. Он был напуган и он ненавидел это чувство больше всего.

Насколько все теперь было по-другому.

Его сердцебиение медленно, атмосфера напряжения спала, и он закрыл глаза, сделав судорожный вдох.

Слишком много вещей было в его голове.

После смерти его родителей.

Отсутствие конфиденциальности в его жизни.

И столько, сколько ему совсем не хотелось, он думал о Грейнджер.

С тех пор, как он разбил свою руку, и она пришла к нему на помощь — вместе с неловкой тишиной, которая обычно следовала после ее вопросов, — они не разговаривали. И это беспокоило его, совсем немного, раздражало его воспаленное сознание. И это ему совсем не нравилось.

Ее компания была нежелательной время от времени, но, по крайней мере, она была здесь. Большинство людей отказались от него, оставили после стольких лет, не желая выносить его придирчивое и грубое отношение к ним. И всё же она могла терпеть его — сразу после того, как он сбежал с места последней битвы, и когда они столкнулись друг с другом в Косом переулке, — она старалась подарить ему заботу. Она была доброй с ним и казалась светом, падающим в темноту, что скрывала Драко.

До этого времени он никогда не знал, почему она позволила ему войти в ее жизнь.

Иногда он думал, что это было оттого, что она была совершенно сумасшедшей.

— Тебе нужна помощь в чем-нибудь, Драко?

Он застонал и, почувствовав боль в груди, которая лишала его кислорода, оскалил зубы. Когда он резко открыл глаза, она всё еще была там, снова.

— Ради Мерлина, не могла бы ты дать мне один гребаный момент покоя?

Всё, чего он желал — побыть немного в одиночестве.

Чтобы никаких голосов.

Никаких безумных толп.

Чтобы никто не выкрикивал его имя.

Просто молчание.

Может быть, он действительно хотел, чтобы она была рядом, но не сейчас. Он бы не возражал, если бы они встречались, только когда проходили особо острые моменты его состояния.

Ее брови были нахмурены, а губы разомкнулись.

— Хорошо, я извиняюсь за то, что потревожила тебя в моем магазине.

Малфой с трудом восстановил дыхание. Конечно же, это был ее магазин. Книжный магазин, место, где Грейнджер практически жила среди всех этих книг и запахов страниц, словно это был ее личный запах. Тьфу.

— Я прошу прощения, — он должен был уйти. — Но, как видишь, я нахожусь в несколько затруднительном положении.

Драко жестом указал на вспыхивающие за витринами магазина камеры.

— У меня было точно так же.

Его сухой смех привлек ее внимание.

— Нет, у тебя такого не было.

— Да, было. У многих было такое и во время войны.

Он стиснул зубы.

— Поверь мне: они фотографируют нас по очень разным причинам.

— Я знаю, что газеты очень заинтересованы в твоем прошлом, но...

— Послушай меня, Грейнджер, и слушай внимательно, — прорычал он. — Ты красовалась на первой полосе не потому, что была приспешницей самого больного ублюдка на земле, и не потому, что тебе повезло, что твоих родителей убили.

Дерьмо.

К черту всё это.

Будь проклят его гнев и это желание открыться, и манера преуменьшать свои проблемы, и нежелание что-либо рассказывать кому-то, потому что он вызывал у остальных далеко не нормальную реакцию. Это всё не должно было произойти до тех пор, пока он не умрет.

Лицо Грейнджер побледнело, выражая смесь шока и растерянности.

— Твои родители... они были убиты?

— Просто забудь об этом, притворись, что я ничего не говорил.

— Они были убиты, и ты ничего не делаешь.

Его ногти впились в ладони, когда он сжал руки в кулаки, игнорируя боль во всё еще нездоровой руке.

— Я имею в виду то, Грейнджер, чтобы ты закрыла свой рот.

— Но это убийство, Драко! Тебе нужно пойти к властям. И тот, кто убил их, может выслеживать свою следующую жертву.

— Хватит! — крикнул он, и та же боль, которая сжимала его грудь, медленно — мучительно — добивала его, будто грудная клетка вот-вот была готова треснуть, и Драко из последних сил пытался дышать. Он хотел успокоиться, но не мог. Не мог. — Я не хочу никуда идти. Не хочу ничего с этим делать.

Гермиона склонила голову набок, и печаль появилась в ее взгляде.

— Почему? Помоги мне понять.

И как он должен это сделать?

Часть его хотела, нуждалась в ее понимании, так как весь этот непомерный груз мог быть снят с его плеч перед тем, как он сломался бы, разрушенный от напряжения и хаоса, что были внутри.

Но он не хотел, чтобы она знала; он был так смущен и растерян, и он больше не мог видеть различие между тем, что правильно, а что — нет.

Он никогда не раскрывал ей так много себя, но и так много он не показал бы никому. Он был сформировавшимся человеком, способным защитить себя от попыток вторгнуться в его мысли, поскольку ему совсем не хотелось выкладывать историю своей жизни другим, чтобы те решали и анализировали его поступки, но с другой стороны, единственный человек, кто бы это мог сделать, был его отец.

Он больше никому не даст такой шанс.

Но, как ни странно, Гермионе он доверял. Он знал, что она не станет передавать какую-нибудь личную информацию, даже Поттеру или Уизли, если бы они ее об этом попросили.

Его руки слегка дрожали.

— Какой смысл пытаться?

— Ради справедливости, — ответила она незамедлительно. — Разве это не то, чего ты хочешь?

Он пожал плечами.

— Может быть.

— Но...

— Если бы я преуспел в достижении этой самой справедливости, всё равно ничего бы не изменилось. Нереально.

Она медленно покачала головой, и глубокие линии пролегли на ее лбу, как будто она пыталась обдумать то, что он только что сказал, словно искала свои способы решения этой проблемы.

— Нет, изменится. Убийца...

— Он был бы в Азкабане. А мои родители — по-прежнему мертвы. И я не стал бы от этого ни капельку счастливее.

— Даже на немного? — спросила она, почти умоляя. — А чувство облегчения? Чувство того, что всё закончено?

Он сверлил ее хмурым взглядом.

— Это не имеет значения. Оно мне не нужно. Конец.

— Не нужно? — воскликнула она, всплеснув руками словно от отчаяния. Это заставило Драко задуматься на мгновение, потому что было заметно, как сильно она беспокоится за него. — Ты бы смог жить как ни в чем не бывало, зная, что убийца всё еще здесь, разрушает столько жизней точно так же, как и твою собственную?

Его челюсть с силой сжалась, и он перешел на яростный крик:

— Я уже покончил с этим!

— Как..? — Она моргнула, опешив. — Что...

Он итак сказал слишком много, но он продолжал и даже не знал, почему.

Оглянувшись через плечо, он открыл дверь, чтобы уйти, готовый снова пробираться сквозь свирепствующую толпу.

— Он не единственный с кровью на руках, Грейнджер. — Малфой отвернулся. — Она была практически на всем его теле, когда я убил его.

И затем он ушел, не оглядываясь; слишком напуганный, чтобы видеть — он знал, — какое выражение боли и ужаса было на ее лице.

2 мая, 2001 г.

Годовщина битвы. Как замечательно.

Все другие выжившие считали это временем празднования, временем, когда добро одержало победу над злом, отмечая это разноцветными фейерверками и горящими кострами, выстрелами из хлопушек и танцами под громкие аплодисменты до самого захода солнца.

Для него это было воспоминанием о том, как он спасся.

Напоминание о том, что на нем висел груз — о том, что он был призван Волдемортом, поставившим перед ним целью убийство на его шестом году обучения, — и осознание, что его прежние убеждения были настолько неправильными. И страх висел над ним, вызывая чувство, что всё может вернуться, начаться снова, и на этот раз волшебному миру уже не так повезет.

Последнее непосредственно касалось его самого. Он стал бояться собственной тени.

И еще он добавил один пункт в список вещей, о которых не хотел думать.

Грейнджер.

Приводящая в бешенство чертова Грейнджер.

Он задавался вопросом, что она делает сейчас. Празднует с остальными, наверное, и думает о том, что он сказал ей вчера вечером. Давящее чувство стиснуло его желудок. После того, как его разум прояснился от гнева, он должен был жалеть о сказанном прошлой ночью, но из-за того, что некоторая часть его давно омертвела, его это не волновало.

Ни единого намека на сожаление. Он знал, что лжет себе, но он бы не чувствовал себя по-другому. Он жил в кошмаре, и, естественно, это будет продолжаться до самого Азкабана.

Он не мог понять, почему он привязался — в каком-то отношении — к Грейнджер в последнее время. Он не хотел думать, что она была заменой всех тех людей, которых он потерял. Если бы она узнала об этом, то ухватилась за него и никогда бы не отпускала. И он не вырывался из ее рук, потому что если это и раздражало его, он уже настолько привык к этому ощущению, что больше не обращал на него внимание.

Так же, как и на то, что он поклялся отцу никогда не связываться с магглорожденными, и он нарушал этот обет, потому что хотел.

Его отец был задницей.

Изменяя и искривляя его систему убеждений, Драко постепенно уничтожал в себе то равнодушие, из-за которого ему было плевать на других людей. Они ничем не отличались, был то другой волшебник или волшебница, была то полукровка или магглорожденный, но их сердца бились, а кровь текла по их жилам точно так же, как и у него самого.

Это заставило его понять, что реальность, с которой он жил. Все эти ограниченные суждения. Ошибочны. Совершенно неправильны.

И он хотел, чтобы Грейнджер была в его жизни, потому что он не ненавидел ее.

Он нуждался в ней.

Ему потребовалось несколько лет, чтобы признать эту истину, чтобы прекратить обманывать себя. Из всех его друзей никто не показывал к этому особого интереса — не из-за секса или для одержания победы над Гриффиндором, или из-за выпивки, — а только лишь к Драко.

Только он отталкивал ее, потому что забота о ком-то была для него слишком странной вещью. Он еще не привык к ней, не приспособился к этому ощущению. Как если бы его мозг расслабился настолько, что вынужден был замедлить свою работу, а дым бы вдруг повалил из ушей, потому что его разум устал надеяться, что он приспособится, и всё будет в порядке.

Его мысли были прерваны стуком в дверь. Вздохнув, он заставил себя подняться и открыл. На пороге стояла Грейнджер, и ее волосы раздувало ветром, а щеки слегка алели румянцем.

Он отметил про себя, что у нее красивая кожа, и решил, что смотрел на нее на секунду дольше, чем планировалось.

Первом, что пришло ему на ум, было расспросить ее о прошлой ночи, но он подавил это желание.

— Грейнджер, — сказал он хладнокровно. — Разве ты не должна быть на...

— Да, — ответила она, оборвав его довольно жестко, и это заставило его замолчать. — Я была там, но я не... я не могла. Можно мне войти? Пожалуйста.

Он помолчал, прежде чем ответить.

— И ты здесь потому что..?

Тревога исходила от нее как круги на воде, если в нее вдруг бросить камень; они начинаются с небольшого, а затем увеличиваются в размерах. После того, как она прикусила свою нижнюю губу, одновременно пытаясь успокоить заметно дрожащие руки, то повернулась к нему.

— Это правда?

— Что правда? — спросил он. Он точно знал, что она имеет в виду, но решил не озвучивать поспешные выводы.

Она сжала губы.

— Что ты убил его.

— Да.

У него не было пункта, который бы запрещал ее обманывать. Попытайся одурачить ее.

Гермиона подождала несколько секунд, прежде чем она снова заговорить.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что он убил моих родителей только для того, чтобы дело Волдеморта продолжало жить.

— Нет, — сказала она, и он поднял голову, глядя на нее пристальным взглядом. — Почему ты, Драко Малфой, пошел на чье-то убийство?

Он посмотрел на потолок, чувствуя тупую пульсацию боли в груди, которая всегда ощущалась в такие моменты.

— Ты не хочешь продолжать этот разговор, Грейнджер.

— Я хочу, иначе бы я не проделала весь этот путь.

Малфой прищелкнул языком, понимающе кивая.

— О-о, так ты пришла, чтобы полюбопытствовать?

— Я не заставляю тебя сказать мне, но часть тебя, я уверена, хочет признаться мне, а иначе зачем ты это сделал?

— Я оговорился, — сказал он, пожав плечами.

Она проигнорировала его попытку осветить при помощи палочки сгущающийся воздух и нахмурилась, и его взгляд упал на ямочки на ее щеках.

— Драко, ты не должен ничего скрывать от меня.

— Нет? — Он наигранно удивился. — Почему это? Последнее, что я помню, это что я никогда не говорил тебе ни об одном моем секрете, так почему должен вдруг говорить об этом?

— Это моя точка зрения! Ты открылся мне, потому что ты хотел, намеренно или нет, но ты ведь можешь понять, из какой семьи я происхожу.

— ...Не совсем достаточные основания.

Ее взгляд частично смягчился.

— Я знаю, что недостаточные, но... Ты мне доверяешь, Драко?

— Я...

— Если это так, — перебила она его, — то что плохого в том, если ты скажешь мне?

И она была права, и это вызывало недовольство и одновременно — облегчение. Теперь ее слова должны были вернуть его мысленно, может быть, даже в тот момент, когда он уничтожил Мракоборца, но она не стала продолжать эту тему.

У нее был шанс — всё еще был — и всё же она не использовала его.

— Драко? — сказала она так тихо, что все невысказанные эмоции застряли комом у него в горле.

Сопротивляясь желанию повредить свою другую руку, разбив ее о стену, он снова посмотрел на Гермиону, стоявшую с решительным выражением на лице и со скрещенными в ожидании руками.

— Потому что я доверился ему, и он предал меня. Он был моим другом, но после войны он потерял рассудок. Он преуспел в том, чтобы забрать мою семью, но потерпел неудачу, когда я забрал его жизнь.

— На что это похоже?

Его взгляд остановился на ней.

— Что?

— ...Убийство, — прошептала Гермиона и нервно сглотнула, и хотя только это выдавало то, как она нервничает, Малфой заметил ее движение. — На что это было похоже?

Он покачал головой, не желая говорить, но его рот открылся, и слова вырвались по их собственной воле. Он не был в состоянии это контролировать. Больше не был.

— Я ударил его несколько раз, прежде чем произнести Проклятие... Я чувствовал себя больным. Воздух был теплый, но я чувствовал себя так, словно меня облили ледяной водой. По моему лицу стекал пот, заливающий мне глаза, или это были слезы, я не могу сказать... А потом все закончилось за секунду, и я... я стоял там и спрашивал себя, как я сделал это, почему я сделал это.

Гермиона сделала шаг к нему.

— И почему ты убил его?

Погодите, разве она уже не спрашивала его об этом? Он не мог сейчас думать. Было слишком много воспоминаний и образов, слившихся вместе и образующих полную картину происходящего, и тогда Драко моргнул, и привычный огонь зажегся в его глазах.

Он весь дрожал. Снова.

Его горло внезапно сдавило, и он почувствовал, что задыхается. Спазм грозил задушить его, становясь всё ощутимее.

И она была здесь. Всё серьезно и не слишком утешительно. Это случилось, когда она подошла еще ближе и дотронулась до его руки, просто прикосновение — совсем легко, словно перышком, — и его стены обрушились, весь контроль моментально исчез, и всё это развалилось. Перед ней. И всё остальное перестало его заботить, потому что он не был способен остановить это. Не остановил бы.

— Потому что... потому что мне было страшно.

Она сжала его руку, прерывисто вздохнув.

— Почему ты боялся?

Его глаза с силой зажмурились.

— Я только что выжил в войне по счастливой случайности, и я был совсем один. У меня были родители до какого-то момента, но я был один. Ты можешь слышать их голоса, почувствовать их прикосновения, но ты так далеко, так далеко, что они кажется тебе точками, но они уже не тут.

— Всё хорошо, — успокоила она.

Он на нее не смотрел. Было слишком много гнева. Путаницы. Боли.

— Я знал, что это было только вопросом времени, прежде чем он придет и за мной... так что я получил преимущество. Я убил бы его и раньше, но я не думаю, что от этого была бы... какая-то разница. — Он вздохнул. — Но она была. Она была, потому что он был для меня ближе всех, настоящий друг... и я сначала не решался. Но я знал, что он не станет прежним. И тогда я это сделал. Умертвил его.

Ее руки напряженно замерли.

— Кто это был, Драко?

— Теодор Нотт.

Ни пораженного вздоха, ни выражения отвращения. Ничего. Только тишина, которая была в комнате, и ее рука по-прежнему сжимала его руку — как если бы она использовала магию, — успокаивая его, удерживая его на этом уровне. Он знал, что это не магия, потому что привычного покалывания не ощущалось, но всё же это ошеломило его.

Как только он полностью расслабился, его чувства возвратились обратно, и он ощущал всё то, что и должен был ощущать. Он вздрогнул от ее прикосновения, а его лицо исказилось.

— Теперь ты знаешь, что я обычный убийца, как и он.

— Нет, ты не такой.

Он снова посмотрел на нее и увидел, что она на самом деле так думает. Это было заметно.

— Что?

— Есть разница между тем и другим убийством, Драко, — прошептала она, и он был ошеломлен искренностью, звучавшей в ее голосе. — Он убивал людей, потому что он хотел. Ты же убил его, чтобы защитить себя и защитить его.

Он хмыкнул.

— Да, это так...

— Это эмоции, Драко.

— Ладно. — Он слегка качнулся, пряча свою палочку. — Спасибо за твое участие.

Она нахмурилась.

— Почему ты такой?

— Это случилось. И я не могу остановить это.

— Можешь! У тебя не должно быть слабостей, которые могли бы взять над тобой верх — ты сильнее этого. Я знаю, что сильнее. И ты не должен наказывать себя так.

Он провел рукой по волосам.

— Независимо от того, что ты говоришь, я не прекращу себя наказывать.

— Ты ослеплен этой ненавистью к себе, потому запрещаешь себе двигаться дальше.

— Очень трогательно, Грейнджер.

Стон вырвался из ее горла.

— Я имею в виду вот что, Драко! Нам всем больно, но ты позволяешь слабости выиграть.

Непосредственно перед тем, как снова надеть на себя маску отчужденности, Малфой уставился на нее, всё еще задаваясь вопросом: что, черт возьми, происходило между ними? Когда они стали настолько близки?

— Нет, не позволяю, — сказал он, качая головой. — Это больно, если ты слаб, но оно болит еще больше, когда я делаю вид, что я сильнее.

_________________________________________________________________________________________________

Было уже за полночь, и Гермиона всё еще находилась здесь.

Он безмолвно попросил ее остаться, и она направилась в его гостиную. Движением палочки она зажгла огонь, оранжевое и живое пламя, и аромат дыма наполнил комнату, отправив Драко в состояние расслабленности. Впервые за эти годы. Он пользовался этим, потому что не знал, когда у него еще появится такая возможность.

Всего год назад он бы выгнал ее — да, ее нога никогда не ступила бы на порог его дома, как сейчас, когда она стояла на его кухне, готовя чай, и он подвергал сомнению свои догадки о том, какими были их отношения. Больше всего его поражало то, что она не испытывала к нему негатива, и он это точно знал. Даже несмотря на тот факт, что раньше он наслаждался, говоря оскорбления в ее адрес и не выражая ни малейшего к ней уважения, а Гермиона не отвечала ему враждебностью, и всё-таки не было необходимости искать причины для всей этой истории.

Ничего не смущало его больше этого.

Но пусть это происходит.

Если бы не она, всё могло бы быть значительно сложнее, чем уже было, а она облегчала его трудности.

Он едва удержался, чтобы не дернуться, когда Грейнджер появилась перед ним, держа в руках дымящуюся кружку.

— Вот.

— Спасибо, — сказал он, принимая горячий чай. Он не пил такое. Ему совсем не нравился чай. — Видишь, Грейнджер, раньше...

— Это прекрасно. Ничего не изменилось. — Кивнув ему в ответ, она села в кресло рядом с Малфоем, их бедра соприкоснулись, и он вздрогнул от этого контакта. Отпивая из кружки, Гермиона окинула взглядом комнату, с неподдельным интересом разглядывая интерьер, чтобы забыть о чувстве дискомфорта, которое ощущала. — Так... как долго ты живешь здесь?

Он по-прежнему недоумевал, почему она вела с ним обычный разговор, даже учитывая тот факт, что это был он, Драко-чертов-Малфой.

Но он пытался исправить свои ошибки, его самовлюбленное, эгоистичное поведение — настолько сильно, что он был удивлен, как он еще не потерял равновесие от своей разрывающейся индивидуальности, — и он усвоил несколько важных уроков о том, на каких приоритетах он должен сосредоточиться, и какие из его суждений были неправильными, если большинство всех этих правил передались к нему из рода чистокровных волшебников.

Изменение — именно то, что было ему нужно, для того чтобы сохранить те вещи, о которых он заботился так же — или начал заботиться, — как и о своем здравомыслии. Это подталкивало его вперед, когда нужные слова звучали в его ушах.

Отталкивающий. Высокомерный. Одиночка.

Необходимо всё изменить. И начать прямо сейчас.

Драко приподнял бровь, и его губы слегка изогнулись.

— В самом деле? Это лучший способ, который можно придумать, чтобы начать беседу?

— А ты хотел бы попробовать? — кривая улыбка была послана ему в ответ.

Он постучал пальцем по краю своей кружки, чувствуя подушечками пальцев ее тепло, на которое он старался не обращать внимания.

— Я переехал сюда через неделю после войны.

— Так быстро? А как Мэнор?

— Для меня больше нет никакого беспокойства. Это место было уничтожено. Остались только мусор и грязь.

— Что? — Гермиона была поражена неожиданным известием. — Почему?

Он пожал плечами, делая глоток чая из вежливости к Грейнджер.

— Слишком много воспоминаний.

— Но разве хорошие воспоминания не затмевают плохие?

— Нет, — вздохнул он. — Дело не в их количестве, а в качестве. То, что повторяется в кошмарах, это воспоминания о Мэноре. — Малфой остановился на ней взглядом. — То, что Беллатрикс сделала с тобой, к примеру.

Гермиона протянула к нему руку, дотронувшись до его плеча. Прикосновение было теплым и посылало дрожь по его позвоночнику, распространяясь потом и по всему телу.

— Драко.

— Это можно быть остановить... и тогда бы ты не получила, — оно опустил взгляд вниз, на ее руки, прикрытые длинными рукавами свитера, — шрам.

Тот взгляд, который она бросила на него, вызвал резкую вспышку в его груди, что-то совсем иное, чем он обычно чувствовал. Не боль. Ни капли боли. Выражение на ее лице можно принять за жалость, но это не была жалость — почти что нежность, а ее пристальный взгляд был мягким как никогда, и у него перехватило дыхание.

— Если мы сделали хоть что-то, то ты бы не получил свой.

Его Черная Метка.

Серый и бледный — даже по сравнению с его кожей — шрам, оставшийся от изображения змея и черепа, вводил Драко — или его разум — в заблуждение, потому что он думал, что тот исчез бесследно. Однако часто он чувствовал обжигающее пламя, и раньше опаляющее его руку.

Он будет жить с ней всегда, и об этом можно было бы забыть, если бы не напоминающая — время от времени — о Метке боль.

Вздох слетел с губ Гермионы. Малфой не понял, когда они успели оказаться близко к друг другу настолько, что он мог ощущать ее дыхание и запах ее мятной пасты.

Так близко, что если бы он немного наклонился вперед, то смог бы прикусить зубами ее нижнюю губу и попробовать ее на вкус. Грейнджер ощутила в нем это изменение и прикрыла глаза, рассеянно накручивая прядь волос на палец и чувствуя, что ее щеки пылают. Драко знал, что у него есть только одна попытка, чтобы наклонить голову и понять, на что это похоже.

Его дыхание сбилось, смешавшись с ее горячим дыханием.

Однако огонь, освещающий гостиную, мигнул, оставив их во мраке всего лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы остановиться. Малфой подался назад; нахмурив брови, он провел языком по сухим губам.

Момент был упущен.

Потерян вместе с остальными его возможностями.

— Эм, уже поздно, — пробормотала она. — Мне, наверное, следует отправиться домой.

Его сердце пропустило удар. Он хотел поцеловать ее? Или это было мимолетное желание? Всё, что ему нужно было сделать — ударить себя, чтобы прийти в нормальное состояние, потому что он реагировал не совсем правильно в такой простой ситуации, и он позволил так повлиять на себя.

Тут же исчезло ощущение ее дыхания, оставляя только привкус мяты у него на языке.

И он почувствовал себя сбитым с толку.

И глупым.

И всё это было хреново.

3 мая, 2001 г.

Опять шел дождь, и из-за стука капель по стеклу Драко долго ворочался в постели.

Память снова изводила его, не давая покоя в течение всей ночи, и было куда труднее, чем он думал, игнорировать тот факт, что его тянет к Грейнджер, медленно, но всё-таки неизбежно разжигая искру между ними; слишком завораживающе и слишком сильно, чтобы всё это прекратить.

Часами думать о ней.

Если бы он не поддался ее влиянию, он бы об этом сожалел. Она была тем, что ему действительно было нужно: другом, человеком, который многое ему давал, и, хотя он еще этого не понял — женщиной, которой был нужен Драко, а не Малфой.

Она была его последним шансом покончить со всем этим. Он не претендовал на победу, когда война закончилась или когда он убил Нотта. Он просто ждал, что всё изменится.

Все его друзья, как он слышал, продолжали жить дальше. Браки, беременности, роды. Это отвратительно и грустно одновременно, особенно если учесть особенность его меланхоличного существования. Драко не был уверен, что у него когда-нибудь будет подобное будущее; он был вовсе не тем, кто с радостью кинулся бы в семейную жизнь, но это не значило, что он возражал против этого.

Он просто желал, чтобы это закончилось.

Молился.

Это освободит его, выведет из тьмы на свет, оттуда, где он мог бы остаться до конца своих дней, до самого момента его последнего вздоха.

Неужели я прошу слишком много?

Вздохнув, он замедлил шаг и поправил одежду. Через несколько секунд достал палочку и аппарировал, с глухим стуком приземлившись на пороге у Грейнджер. Кружилась голова, и Малфой прислонился к дверному косяку, закрыв глаза, пока Гермиона не открыла.

— Драко?

Он открыл глаза.

— Да?

— Эм... — Она скрестила руки на груди, пока он осматривал ее фигуру; Драко никогда не думал, что серые штаны и простая белая рубашка могут выглядеть на ком-то так привлекательно. — Что ты здесь делаешь?

— Знаешь... — он сделал паузу, прочищая горло, — я подумал, что нужно заглянуть к тебе.

Она посмотрела на него вопросительным взглядом.

— В три часа утра?

— Да. — Он пожал плечами. — Я любитель ночной жизни.

— То есть, ты решил, что я одна, да?

Почему только после того, как он что-то делал, он понимал, как это глупо? Малфой опустил голову, пока Гермиона продолжала внимательно наблюдать за ним, удивленная его приходом. Он с трудом проглотил ком, застрявший в горле, и скривил губы, осознавая свой идиотизм.

— Да, я так и думал.

Ее тихий смешок донесся до его слуха.

— Твое предположение было правильными, но ты всё еще не научился лгать. Я думала, ты специалист в окклюменции.

Он прикусил внутреннюю сторону щеки.

— Со временем она потеряла свою силу после попыток некоторых людей, которые пытались прорваться сквозь нее.

— О, я... я сожалею.

— Всё нормально, Грейнджер.

Сжав губы, Гермиона отступила назад.

— Да, так зачем ты пришел?

Кивнув, он вошел в дом; ему нужно было собраться с духом и назвать причину своего неожиданного визита. Чувствуя, что его дыхание становится затрудненным, он повернулся к ней.

— Мне нужно тебя кое о чем спросить.

Она медленно кивнула.

— Давай.

— Ладно. — Он кивнул в ответ. — Хорошо.

Мешало желание уйти или солгать. Драко сделал несколько шагов, пытаясь сосредоточиться, и ему незачем было смотреть на Гермиону, чтобы понять, что ее глаза внимательно наблюдают за его нервными движениями.

— Ты чувствуешь, что у тебя заканчивается время?

Ее губы сомкнулись плотнее.

— Я не уверена, что понимаю тебя.

— Не хватает времени, чтобы распоряжаться своей жизнью, делать то, что ты хочешь делать... — Драко потер подбородок, — но ты не можешь, потому что застрял в прошлом.

Прошло несколько секунд, прежде чем Гермиона ответила, и он почти мог слышать, как воображаемые винтики поворачиваются в ее голове.

— Сначала так и было, — наконец сказала она. — Но теперь уже нет.

— Как же ты забыла о прошлом?

— Я не забыла.

Он нахмурился.

— Ты же...

— Я не забыла, — повторила она, — но я нашла, на что можно отвлечься, чтобы удерживаться от воспоминаний всё это время.

— И это..? — спросил он, и в его голосе слышалось едва заметное нетерпение.

Улыбка появилась на ее лице, и Гермиона прикусила губу, пожимая плечами.

— Положительные аспекты: мои друзья, у которых появились семьи, и я наконец получила работу моей мечты.

— На случай, если ты вдруг не заметила, у меня нет ничего из озвученных тобой вещей.

— И я нашла то, вернее, того, о ком мне хочется заботиться.

Как только Гермиона произнесла эти слова, Драко почувствовал, как на него навалилась слабость, и он вздохнул от осознания поражения, неуверенно кивнув ей в ответ. Он не мог сказать, что был удивлен: Уизли нравился Грейнджер еще в школе, и он слышал слухи об их поцелуе во время битвы, так почему бы ей не хотеть заботиться о рыжем?

Почему ей должен быть нужен чужой груз?

— Да, верно, — он отступил назад. — Я тогда... мм... пойду.

Малфой сделал несколько шагов, прежде чем Гермиона встала у него на пути.

— Драко.

— Да?

— Я говорю о тебе.

Усмешка едва не сорвалась с его губ, и он с силой сжал их. Затем покачал головой: должно быть, он ослышался.

— Повтори.

Гермиона подошла совсем близко и когда заговорила снова, то каждое слово давалось ей с трудом:

— Я говорю о тебе, Драко.

А потом он моргнул, изучая движение ее губ и то, как они произносили слова. Ее голос теперь казался приглушенным, кровь пульсировала в ушах, и он увидел то, чего раньше не замечал из-за дыма сигарет или тумана в голове из-за алкоголя. Он заметил, что у Грейнджер длинные ресницы и то, как они прикрывают ее красивые, медового цвета глаза, и румянец на ее щеках, и редкие веснушки.

На этот раз он поборол в себе чувство сомнения и забыл обо всех своих мыслях, наклонившись и грубо сминая ее рот своими губами. Сначала было не очень удобно: их носы столкнулись, и губы неловко соприкоснулись, но Драко заставил себя не паниковать и, используя практику школьных лет, нежно обхватил губами ее нижнюю губу и пососал ее. Гермиона тихо вздохнула.

Ее губы были вкуса чая с корицей и удовольствия.

Драко попытался представить, как это выглядит со стороны, но его фантазии не хватило надолго. Ее рот был горячим и влажным, прикосновения — нежными, а от ее вкуса по позвоночнику проходила дрожь, и Драко провел кончиком языка по контуру ее губ, пока они не приоткрылись снова. Чувство расслабленности, накрывшее его, исчезло, когда она позволила ему засунуть язык в ее рот, одновременно поглаживая его своим.

Приятные ощущения расслабили его, а дрожь в коленях была самой восхитительной дрожью, что он когда-либо испытывал. Она прикусила его нижнюю губу, совсем слегка, но этого было достаточно, для того чтобы он сгреб в кулак низ ее рубашки, чуть задрав ее, чтобы не прекращать эти незабываемые ощущения.

И всё-таки это прекратилось — то ли от недостатка кислорода, то ли от того, что ситуация могла принять совсем иной оборот. Хороший, конечно, но имеющий последствия.

Немного ошеломленный, он на мгновение закрыл глаза.

— Да. Это всё объясняет.

— Я надеюсь, что так, — сказала она сквозь смех, обнимая его за талию.

— Когда это произошло?

Гермиона попыталась собраться с мыслями.

— Когда ты пришел ко мне домой с разбитой рукой. И прежде чем ты спросишь: нет, это было не жалость. Я имею в виду, что мне тогда было нехорошо, но это было началом того, что я действительно увидела тебя.

— Увидела меня?

— Да, человека, который был в ловушке собственных страданий.

По какой-то причине Драко был в недоумении от ее слов, потому что она была совершенно права. Он никогда не думал об этом именно так, ведь он был воспитан чистокровными и не мог не поддаться их влиянию.

— Ладно... тогда что происходит сейчас?

— От поцелуя, я бы сказала, не было никакого вреда, ты сам знаешь.

— Ухаживания?

Румянец залил щеки Гермионы.

— Ну, если ты хочешь дать этому определение...

Он улыбнулся — впервые по-настоящему за все эти месяцы — и поднес ее руку к губам, запечатлев поцелуй на ее ладони.

— Да, хочу.

26 декабря 2001 г.

Поплотнее обернув шарф вокруг шеи, чтобы туда не проник холодный воздух, Драко шел по мощеной дорожке, которая вела к скопищу мраморных надгробий, частично скрытых тонким слоем тумана.

Последние несколько месяцев прошли довольно быстро, однако в довольно устойчивом темпе, будто он совсем не считал дни, потому что каждый из них был днем, который он хотел прожить: счастливым, без прежних волнений или мелочей, которые раньше заставляли его страдать.

Грейнджер была главной причиной его желания двигаться дальше. И он не мог не ощущать к ней чувство благодарности.

— Мы не должны были делать это, ты знаешь, — послышался мягкий голос рядом с ним, и ее руки обвили его талию.

Он кивнул, поцеловав Гермиону в макушку.

— Я знаю, но я итак ждал достаточно долго. Лучше раньше, чем позже.

Они стояли там — чуть поодаль, пара, отдыхающая под деревом с замороженными ледяными капельками на ветках, — и Драко сделал глубокий вздох, чувствуя, как приступ боли постепенно исчезает. Он и Гермиона остановились напротив одного из надгробий, где было выгравировано:

Незабвенной Памяти Люциуса и Нарциссы Малфой

Дата смерти: 20 апреля 2001 г.

Муж и Жена

Вас всегда помнят

Секунды, минуты, может, даже часы прошли, а Драко не двигался и не говорил, только смотрел на надгробие, пока его глаза не заболели. Он чувствовал себя по-другому. Яснее. Как будто это было началом искупления для самого себя. Еще немного — и он был бы свободен. Для хорошего. Он надеялся провести остаток своей жизни с Грейнджер, в свободе от прошлого.

Найдя ее руку, он взял ее в свою. Гермиона погладила большим пальцем его кожу.

— С тобой всё в порядке?

— Да. — Он ободряюще сжал ее руку и чуть улыбнулся. — Я в порядке.

И когда они шли назад, рука за руку, солнце выглянуло сквозь серые тучи, и он знал, что всё закончилось.