ГП и Ткач-недоучка (гет)

Особенно тщательно я отмывал пальцы под ногтями. Кровь с ладоней ушла, но я никак не мог отделаться от ощущения, что под ногтями всё ещё торчат лохмотья чужой кожи и запёкшаяся кровь. Мать твою, да когда же оно всё отмоется?!

Холодная вода притупила ощущения в пальцах, подушечки онемели, но даже это не помогало избавиться от воспоминаний — от того, как бьётся под пальцами чужая артерия, а в ушах стоит хрип умирающего от удушья человека. Да чтоб тебя!

Тело дрожало, во рту стоял паскудный вкус адреналинового распада, но самое главное — это руки. Кто же знал, что человека так сложно убить! Одно дело, когда тебя бьют, и ты защищаешься, но совсем другое — когда это ты пришёл отнимать жизнь...

...Вместо долгих объяснений высохший хозяин ощерился так, что меня передёрнуло — слишком уж чужеродно выглядели эмоции на той маске, что заменила псевдо-Кащею человеческое лицо.

— Вы обратились по правильному адресу, молодой МакГонагал. Преодоление самых сложных запоров и преград когда-то было основным занятием рода Шенк. Мы прекратили это благородное занятие только после того, как зелёные коротышки подгребли под себя артефакты и охрану. Альма!

С негромким хлопком перед нами возникла эльфийка. Она тряхнула ушами, с обожанием уставилась на хозяина.

— Принеси ТУ брошь...

Эльфийка исчезла, а на пустой террасе появились плетёные кресла и ажурный столик с чайным набором.

— Прошу, — повёл старикан дланью. — Искать она будет какое-то время, так что мы успеем напиться чаю.

Я отнекиваться не стал, примостился на скрипнувшее под моим весом сидение, потянулся к чайнику. Тот взмыл в воздух, застыл над чашкой, выдал в неё тонкую ароматную струю.

— Так понимаю, что вы предпочитаете его неразбавленным?

— Да, сэр, — кивнул я согласно, осторожно пригубил рубиновую жидкость. — Благодарю, очень вкусно.

Хозяин удовлетворённо кивнул головой, повернулся к морю, прищурился, разглядывая что-то в дымке у горизонта.

— Вы получите наш родовой артефакт. Он покажет дорогу к цели, поможет обойти ловушки, а после того, как цель будет достигнута, даст возможность уйти. Надо только как можно сильнее сосредоточиться на том месте, где вы хотите оказаться. Постарайтесь проследить за тем, чтобы артефакт не попал в чужие руки: последнее, что нам нужно, — раздаривание семейных сокровищ всем подряд. Особенно, если это зелёные лапы человекоубийц из Гринготских подземелий...

Чашка хозяина взмыла над столом, подлетела к лицу, волшебник пригубил чая, чашка, негромко звякнув, опустилась на блюдце.

— Рассказать кому бы то ни было о нашей помощи вы не сможете, именно поэтому я так легко отдаю артефакт. Сразу предупреждаю — путь к цели может показаться странным и пугающим, но вы показали устойчивость к ментальным воздействиям, так что, полагаю, с вами ничего не случится.

— Я тоже на это надеюсь, сэр.

— Вот и славно, — опять исказил лицо в гримасе улыбки волшебник.

Перед столиком возникла эльфийка, с поклоном протянула хозяину большой зелёный лист, на котором поблёскивала яркая брошка. Старик кивнул головой, эльфийка повернулась ко мне, повторила пантомиму.

Теперь я увидел, что лист не живой, как сначала показалось, — это был созданный руками удивительного Мастера поднос, на котором колол глаза магическими «зайчиками» экзотический цветок. Я осторожно взял его в руки — невесомый, изящный, деликатный, — залюбовался красотой и качеством работы.

— Когда приступите к мести, сосредоточьтесь на том, что собираетесь сделать, закройте глаза, и приложите артефакт ко лбу над переносицей. Где магглы рисуют третий глаз, помните? Вот примерно там и приложите. И заклинаю вас всеми сыновьями богини Дану — не открывайте глаза! Пока не коснётесь объекта мести, не открывайте!

— Благодарю вас, сэр, — поклонился я магу. Тот кивнул, потом добавил:

— Один важный нюанс — Паука не было уже несколько веков, однако в Министерстве его по-прежнему боятся, так что будьте осторожны, если вдруг захочется сотворить что-нибудь... необычное. Прощайте.

Я моргнул, открыл рот, чтобы ещё раз поблагодарить хозяина, но поперхнулся и закашлялся, когда порыв морского воздуха ударил в лицо. Я протёр набежавшие слёзы, моргнул, и замер от шока. Хозяин исчез, а вместе с ним пропали столик, стулья, сервиз и даже невысокая баллюстрада, отделявшая нас от бездны. Теперь я стоял на уступе голой скалы, который торчал из обрыва, и со всех сторон — сверху, с боков, снизу, — расстилался голый камень, многометровая стена. Далеко внизу об эту несокрушимую преграду бились волны, взлетали хлопья пены, и виднелись на горизонте густые штормовые тучи, которые уже вскорости должны были принести сюда шквал и ураган. Блин!

Вот не могут волшебники обойтись без дешёвых фокусов! Ну почему бы не выпустить гостя через нормальную дверь с полученным гостинцем, не усыпать ему дорогу на выход лепестками роз?! Ну ладно, с розами чуток перебор, но вывести меня без скалолазовских эффектов можно было бы? Чёртовы снобы...

С этого природного балкона выхода не было — тут только альпинист в полной обвязке себя нормально почувствует, да и ему пришлось бы попотеть, клинья забивая в скалу. А я красовался на ветру почти что голый и босый, в одном только драконоборческом прикиде, и понимал, что этот костюмчик для лазанья по скалам не предназначен. И выход здешний Кощей оставил мне отсюда только один...

Я закрыл глаза, прижал артефакт между бровями, и задохнулся от боли, когда ядовитое творение злой эльфийской волшбы пронзило мне голову раскалённым арбалетным болтом.

БОЛЬ!!! БО-О-ОЛЬ!!!

Я заорал, выгнулся дугой, и отчаянным усилием удержался от попытки вырвать из себя древнюю нечеловеческую пакость. Ядовитые корешки эльфийского дерева мэллорна копошились в мозгу, разрывая человеческие мысли в кровавые клочья, а изменённое чужой магией тело в это время изо всех сил пыталось приспособиться к новой реальности.

Назойливый писк флейт бился в уши, кровь бухала в виски Летним тимпаном, в черноте закрытых глаз плясали яркие цвета Высокой кавалькады, что смертные черви называют Вечной Охотой, и которая так легко очаровывает вчерашних обезьян гипнотическим ритмом иновеременного бытия. Однако я не подчинился злой музыке, я помнил о Цели, ради которой добровольно и сознательно поддался чужому волшебству, поэтому багровая нить непогашенного долга всё также охватывала запястье глухой болью.

Благодаря этому, пронзительные визги нечеловеческих звуков вместе с нечеловечески яркими цветами удалось отодвинуть на второй план, и как только я перестал обращать внимание на хаотические помехи, впереди сформировалась Дорога — бесконечная лента алого, словно кровь, цвета.

Я вдохнул запах железа, облизал пересохшие губы, ухватился обеими руками за раппорт — путеводную нить для человеческого мага в этом диком мире без начала и конца. Сквозь меня заструился магический поток, толкнул в спину мягкой уверенной рукой, и я шагнул вперёд, к исполнению Цели. Нить Долга заскользила в ладонях, меня понесло в бездну, пропало ощущение опоры под ногами. Напор сверхъестественной силы усилился, резко взвыли свирели-авлосы (внутреннее знание подсказало, что делаются они из костей тех самых людей, что до сих пор пытаются найти дорогу в Пустые Холмы, вечная радость Мерлину, заткнувшему навсегда мерзкое зло!), но уже после нескольких вдохов-выдохов яркое мельтешение в воображаемой темноте успокоилось, уже не отвлекало так сильно постоянно меняющимися пятнами, цветами, силуэтами, которые то превращались в людей, то снова вытягивались в эльфийские фигуры.

В запястье заныла боль незаконченного обета, и я ухватился за неё, как тонущий хватается за соломинку. Сосредоточенность на реальном ощущении позволила не отвлекаться на всю ту хрень, что рождалась в мозгу под влиянием нечеловеческой отравы. Боль тянула меня вперёд, влекла сквозь воображение, темноту закрытых глаз, странности магического потока, который изменял вокруг пространство и время.

Шум волн, крик чаек, холодный порыв ветра, который остаётся на губах тающими снежинками, а они растворяются горьким вкусом медицинского спирта. Прощальный поцелуй девушки, которую я никогда не встречал в жизни, и которая была создана для меня там, где я никогда не буду. Боль в сердце от осознания чудовищной потери, вопль отчаяния режет уши, сменяется криками базарных зазывал, вслед за которыми в ноздри бьёт душная вонь гниющих тропиков, а тело вздрагивает, когда по лицу скользят крылья летучей мыши. Или это были её пальцы? Кожа начинает зудеть, словно по ней бегают крохотные лапки тараканов и муравьёв. Но я только крепче сжимаю веки и ладони.

Ничто, в котором я скольжу, предлагает всё новые виды образов и мест, каждый из которых является приглашением остаться здесь навсегда. Изумительной красоты пейзажи, где ждёт человека спокойствие и отдых, битвы величайших героев, что охотно принимают новых соратников, затерянные в космосе планеты и Нечто, предназначенное совсем не для человеческих мозгов — цветовые пятна, какофония звуков, сменяющиеся отвратительными запахами и ощущениями, — всё это движется мимо меня, вокруг меня, сквозь меня.

Мёртвые глыбы космических кораблей где-то в Далёкой галактике, подводные сокровища и затерянные в джунглях дворцы, ждущие руки, которая заберёт спящее богатство, прекраснейшие существа, опасности и соблазны, с которыми можно бороться и преодолевать, или, наоборот, поддаваться им с наслаждением.

Боль в запястье постепенно усиливается, и становится ясно, что место предназначения всё ближе. Живот стягивает холодный комок, во рту исчезает слюна, шершавый язык прилипает к поднебению так, что им просто невозможно двинуть в этой локальной Сахаре. Неужели заканчивается шизофренический трип, что уготовал мне старый маг?

Поглощённый своими ощущениями, я не заметил, как темнота вокруг посерела, назойливый писк эльфийских свирелей начал слабнуть, перешёл в скрежет и скрип, как будто я протискиваюсь сквозь ржавую консервную банку. Мир вокруг прояснился, давление на тело исчезло, появилась возможность дышать всей грудью, а передо мной проявилось что-то вроде большого окна-экрана, за которым миловидная девушка в очках «а-ля Поттер» сосредоточенно листала здоровенный фолиант в кожаном переплёте, опасно покачивавшийся на груде таких же томов, небрежно сваленных на хлипкий столик вроде икеевского. Это что — она?!

Боль Долга прошила руку длинной иглой до самого сердца, и стало понятно, что путь мой закончен. Пришло время убивать. Но как это сделать?! Я ведь даже ножа никакого при себе не имею! Тем временем поток Силы, что так долго тянул меня сквозь воображение и пространство, неожиданно мощно толкнул в спину последний раз, я ударился в невидимую преграду, проломился сквозь неё, мазнул кончиками пальцев по девичьему лицу и укатился дальше, под шкафы со свитками.

К сожалению, девица оказалась чрезвычайно быстрой — путы заклинания связали меня быстрее, чем я успел сказать «Привет!».

— Кто ты, и что здесь делаешь?! — кончик волшебной палочки упёрся мне прямо в переносицу. — Отвечай!

— Здравствуй, Линда. Давно не виделись.

— Кто ты?! — разозлилась волшебница. — Сейчас Круцио приложу!

— А с каких пор сотрудникам Министерства разрешили Непростительные использовать?

Девушка нахмурилась, потом злорадно усмехнулась, наклонилась ко мне и процедила:

— Не хочешь говорить? Ничего, я и сама узнаю!

Она бросилась куда-то за шкафы с волшебной макулатурой, пошебуршила там недолго, выскочила, сияя как новый галеон:

— Вот!

Из её пут я мог вырваться в любое мгновение, но меня насторожило, что библиотечная мышь не зовёт на помощь авроров, не бьёт тревогу на всё Министерство, а сама начинает разбираться с незваным гостем. Я что-то не понимаю в волшебниках, или это конкретно с ней что-то не так?

Артефактом, который Линда искала, оказался кусок старой обёрточной бумаги. Если кто не знает, такая бумага называется «пергаментной», и именно на ней написана большая часть наших ученических текстов. Вы ведь не думаете, что выделанная телячья кожа будет переводиться на всякую полуграмотную хрень? На настоящем пергаменте мы пишем экзаменационные работы, контрольные и прочее, что остаётся в архивах школы, а для повседневных каракулей используется волшебная бумага, аналог которой можно найти в любом маггловском магазине.

Очкастая ведьма чиркнула режущим заклинанием по моей щеке, с явным злорадством прижала лист к ране, потом бросила его на закрытый талмуд, что поглощал всё её внимание до моего прихода, ткнула палочкой в окровавленную бумагу. Та вспыхнула ярким, как сварка, пламенем, язычки которого почти сразу вытянулись в деформированные силуэты людей, поплясали немного над книжной грудой, а потом втянулись в бумагу вместе со светом. Волшебница поправила очки, наклонилась над листом.

— Сейчас мы узнаем, кто ты такой! ...Что-о??!

На её лице нарисовалось искреннее изумление:

— Колин Криви??! Как?.. Тебя же должны убить!!

— Сюрприз, — ухмыльнулся я в ответ, садясь поудобнее. — Классно получилось, правда?

Лицо девушки исказила злобная гримаса:

— Ах ты, с-скотина!

Она махнула рукой, чтобы опять колдануть, но я подцепил её стопу одной ногой, а другой толкнул в колено, и ведьма улетела затылком прямо в стол. Сверху на нас посыпались книги, свитки, кружка с чаем — эта тяжёлая хрень угодила меня по башке, когда я бросился скручивать убийцу. В конце концов та вырвалась из рук, отпрыгнула к шкафу, шипя, как разъярённая кошка:

— Ты! Грязнокровка! Осквернитель! Выскочка! Хвастун!

— Извини, — прервал я поток проклятий, — почему это хвастун?

— А кто у меня здесь чёрную лилию на целую неделю повесил?! Чьё мерзкое волшебство обеспечило мне хихикание всех, кто сюда заглядывал?! В кафе нельзя было выйти! Даже в коридорах кумушки хихикали за спиной: «Ах, наша Линда такого сильного мага нашла! Когда покажешь? На выставке мы вас, конечно, вместе увидим, не так ли?»! Тварь ты такая!!

Господи, какие здесь страсти творятся! Я точно не в бразильский сериал попал?

— И из-за этого ты решила меня убить? За глупый подарок??

— Этот «подарок» уничтожил мою жизнь! У меня помолвка сорвалась из-за твоего цветка!

— Ну хорошо, не подумал, виноват. Но Бэкки-то здесь причём?

Лицо хорошенькой женщины исказила злоба:

— А так ей и надо! Снежная Королева то, Снежная Королева сё, а как до дела доходит, так она выше этих мелочей. Нет, она не пойдёт на свидание с подругой, она должна учиться! Нет, она не будет аврором, она передумала! Она станет громковещательницей, потому что её утомили люди. С-с-сука красивая! Её не ставят на колени из-за плохой оценки, её не наказывают за встречи с ребятами, она сама выбирает работу! Ненавижу сучку! Когда Амбридж принесла «пересмешника», я даже забыла спросить, чего её в Лютный занесло, так обрадовалась! У меня руки дрожали, потому что вдруг стало понятно, что надо делать! Вас обоих одним ударом! И отвергнутого придурка даже уговаривать не пришлось, он сам всё придумал, мне оставалось только следы подчистить после его сигнала! Но ты только повзрослел, а не умер! Почему ты не сдох?!

Она бросилась на меня с кинжалом, который, оказывается, всё это время выковыривала из кучи вещдоков за спиной, и я успел только вскинуть руку в защитном жесте, когда тяжёлый клинок вонзился в предплечье. Ледяной холод стянул руку, пополз к плечу, и стало понятно, что когда он доберётся до сердца, я умру.

Однако тело действовало самостоятельно. Бешенство и ярость, вспыхнувшие в груди, полыхнули жарким пламенем, ударили в лёд магического заклятья. Мир замер: застыла ведьма с перекошенным от злобы лицом, застыл я, застыло время и пространство, и в абсолютной тишине слышно было только похрустывание льда, который затягивал слабнущее сознание.

НЕТ!!!

Яркая вспышка шарахнула по глазам, кинжал разлетелся на куски, и я вслепую бросился на обезумевшую ведьму. Мы оба что-то кричали, её зубы клацнули у самой щеки, я зарядил локтем прямо на звук, и судя по тому, что ногти соскользнули с шеи, попал. Но сквозь эти ногти, зубы, острые углы тяжеленных архивных томов и всего того, что тыкалось в меня, руки тянулись к чужому горлу. И когда я его нащупал, пальцы сжались так, словно их свело судорогой.

По лицу ещё пару раз скользнули ногти, её тело забилось под моим, но сначала затих надсадный хрип, потом обмякло тело, и только потом, через несколько бесконечно долгих минут я понял, что ведьма мертва. Запястье пронзила дикая боль, я упал навзничь, задыхаясь, долго лежал, приходя в себя, и лишь потом вытер слёзы, и смог подняться по стеночке на дрожащих ногах.

Линда умерла. Её пустой взгляд таращился в потолок, лицо застыло в последней попытке глотнуть воздуха, а руки замерли, так и не сумев оттолкнуть убийцу. Моё лицо горело, так же, как и кожа на голове, а волосам, похоже, здорово досталось от пальцев этой архивной мыши. Под её ногтями виднелась моя кровь, между пальцами застряли пучки вырванных волос.

То, что артефакт от работодателя пропал, я понял только когда пришёл в себя. Потёр машинально лоб, и обнаружил, что пальцы не цепляются за злой подарок. Меня обдало холодом, ноги задрожали так, что пришлось опереться спиной о стену. Как мне теперь выбраться отсюда?!

Потом страх — удивительное чувство, которое я совсем не ожидал испытать после всего того, что пережил ранее, — скатился холодной волной, и вернулась способность нормально соображать. Может, это даже хорошо, что обратная дорога закрыта, потому что мне очень не понравилось увиденное и пережитое в путешествии сюда. Такие наркотические трипы можно разглядывать на экране телевизора с банкой пива в руке, но участвовать в них каждой клеточкой своего тела даже врагу теперь не пожелаю.

Странный запах привлёк моё внимание. Я покрутил головой, заметил тоненькую струйку дыма, которая тянулась к потолку из кучи сваленных документов. Я вскочил с табуретки, на которую успел примоститься, бросился расшвыривать свитки, гербованные пергаменты, замызганные листы с какими-то каракулями на них, пожелтевшие от времени бумаги, пока не нашёл причину задымления -на большом листе пергамента тлела печать, прямо на которую лёг алхимический знак Солнца с обрывка книжной страницы, каким-то образом попавшей в эту кучу малу.

Я нахмурился, дунул на тлеющую кожу, чихнул от резкого неприятного запаха, и выругался, когда осознал, наконец, всю свою тупость. Господи, ну какой же я идиот! Активировал Истинный взгляд, охнул от боли, когда образ связей-плетений шарахнул прямо в мозг, лихорадочно бросился сваливать в кучу весь магический хлам, который успела собрать в этой клетушке кропотливая Линда. А когда погребальный холмик разнообразнейшей хрени успел подняться мне до пояса, надёжно укрыв под собой тело неудачливой ведьмы, обернулся к полке, на которой поместились шкатулки высшей магической защиты.

Каждую из них я брал в руки (в перчатках из кожи дракона это неопасно), открывал, и выворачивал содержимое в кучу, стараясь побольше смешать их друг с другом. Пара брошек легла на архивные бумаги совершенно индифирентно, несколько потрёпанных жизнью волшебных палочек, которые полетели вслед за ними, стрельнули искрами, а содержимое ещё одной шкатулки — набор тонких косточек, похожих на человеческие пальцы, связанных ярко-красным шнуром в подобие колье, — вырвались из ладони так, словно их дёрнула невидимая рука.

Ожерелье врезалось в одну из ранее сваленных брошек — мутный кусок полупрозрачного зеленоватого камня, оправленный в почерневшее от времени серебро, — косточки прилипли к ней, зашевелились, задёргались, и над кучей архивного хлама поднялась уродливая куколка-человечек. Магический конструкт покачнулся, по его тельцу прокатилась волна деформации, через камень, который послужил основой туловища, пошла трещина, превратилась в рот, тот начал широко раскрываться, и я , поддавшись внезапному импульсу, воткнул какую-то из волшебных палочек прямо в эту жуткую пасть.

Всё остальное произошло быстрее, чем я успел моргнуть: из пасти полыхнул огонь, человечек взорвался сотней осколков, которые ударили в стены, потолок, мебель, и меня спас от ран только комплект драконоборца. Вся эта разлетевшаяся дрянь тут же задымилась, над рукотворным курганом архивных ненужностей заплясали язычки прозрачного огня, а в лицо ударил жар раскалённой паровозной топки.

Я вскинул руки, закрывая лицо от нестерпимой температуры, качнулся от мощного толчка горячего воздуха, и внутренней чуйкой, тем самым шестым чувством осознал, что сейчас здесь рванёт. Нет — СЕЙЧАС ШАРАХНЕТ!!!

Я взвизгнул от ужаса, отчаянно захотел убраться отсюда куда подальше, и ведомый бешеной жаждой жизни, не заметил, как нечеловеческим усилием опять изменил мир. Время остановилось, мир превратился в набор плоских листов-вероятностей, и я рванул сквозь искажённое пространство туда, где меня ждала абсолютноя безопасность. Запахло парным молоком, отцовской сигаретой, тёплая мамина ладонь взяла мою руку, я сжался в бесконечно малую точку, протиснулся сквозь стену архивной клетушки с колючками рунных заклинаний на ней, обдираясь до хруста зубов и скрипа свежесодранной кожи, вывалился на пол в гостиной. Я вернулся домой!

Ноздри ещё болели от смрада горелого пергамента, в ушах стоял треск алхимических заклятий, но интуиция, или моя нечеловеческая память, знала, что надо смыть с себя текучей водой всю память о произошедшем в Министерстве. Поэтому я бросился в душ, стоял под струями, пока не упал напор воды из-за опустевшего бака нагревателя, и только после этого пошлёпал за полотенцем.

Кожа горела так, что холод воды не ощущался, а потом я увидел себя в кухонном зеркале — исцарапанное лицо, проредевшие волосы, — перед глазами встало хрипящее лицо задушенной волшебницы, и я проблевался прямо на пол. И бросился к раковине, чтобы смыть с рук запёкшуюся кровь.

— Колин! Колин, что с тобой?! Колин!!

Меня оторвало от раковины, развернуло, и за мгновение до того, как пальцы выстрелили твёрдым пучком в чужое горло, я увидел, что это испуганный Стиви.

— Ты чего, Колин?! Что опять случилось?!

— Я... Я... Я убил её!.. Я отомстил!..

И я разревелся. Ноги подкосились, я хлопнулся на пол и зарыдал в голос. Напряжение, которое все эти бесконечно долгие дни копилось в пацанячьей душе, прорвалось наружу, и Колин Криви заливался слезами, выбрасывая с ними весь свой страх, обиду и растерянность.

Но ничего не длится вечно, поэтому и я наконец-то затих. Стиви сунул в руки стакан с водой, я вцепился в него, расплескав половину, стал прихлёбывать, стуча зубами о стекло. Стиви гладил меня по голове, что-то тихо приговаривая, и эта неумелая мужская ласка очистила душу от остатков пережитого ужаса. Я вздохнул, успокаиваясь, отдал ему стакан, вытер полотенцем слёзы:

— Спасибо, Стиви. Опять ты меня спасаешь...

— Ну, кто-то же должен спасать мир, знаешь, — ухмыльнулся он. — Супермена на всех не хватит.

— Точно, — ответил я тем же. — Да и его трусы поверх трико в наших краях буду выглядеть по меньшей мере странно.

Стиви коротко хохотнул, встал во весь рост:

— Расскажешь?

Я пожал плечами:

— Да рассказывать на самом деле нечего. С помощью доброжелателей смог незаметно попасть в Министерство, нашёл заказчицу, которой оказалась давняя подруга Бэкки, и убил её.

— Сюрприз-сюрприз...

— Ага. Она ей завидовала, оказывается, во всём — и красоте, и свободе жизни, и много чему ещё, а последней каплей оказался мой приезд в Министерство, когда мы с МакГонагал на комиссию прибыли. Я тогда сдуру подарок этой девахе учудил — цветок ей в кабинете повесил, а у неё проблемы из-за этого начались: шуточки, подначивания, помолка сорвалась.

— Не делай добра...

— Вот вот. У девки крышу снесло, а тут ей Амбридж на передержку артефакт принесла, который голоса пишет. Вот она и договорилась с парой знакомых придурков, один из которых, оказывается, хотел Бэкки покрыть в своё время, заглянуть к нам на огонёк. Кстати, хотели они убить меня на самом деле, Бэкки просто под раздачу попала. Просто какой-то бразильский сериал, а не жизнь!

— Вот только смерть настоящая... Предплечье покажешь?

Я вытянул руку, сконцентрировался, мы оба увидели чистое запястье, вокруг которого слабо светилось магическое эхо исполненного обета.

— Ну хоть что-то хорошее, — подъитожил Стиви. — Следов после тебя много осталось?

— Не знаю. После всего, я там в одну кучу все артефакты свалил, и под огненный взрыв удрал.

— Взрыв?!!

— Ага. Шарахнуло так, что на стенах защитные руны засветились.

— Значит, ничего они от тебя не найдут. Палочкой много колдовал?

— Вообще в руки не брал.

— Вот и хорошо. Ничего доказать не смогут, даже если захотят. Дай-ка лицо гляну...

Он осмотрел мою поцарапанную физиономию, вздохнул:

— Нет, здесь я тебе не помощник. Что теперь делать собираешься?

— Наверное, в Лондон вернусь. Меня там вроде как защищают.

Стиви вздохнул, вытянул сигарету из мятой пачки, осознал, что мы находимся в комнате, смущённо сунул её в карман.

— Спасибо тебе, — улыбнулся я. — Опять ты мне помогаешь.

— Сочтёмся, — ухмыльнулся работник. — Пойду-ка я к коровам, а то соседи вскоре приехать должны. Кстати, выпей-ка ты что-нибудь от нервов, раз уж меня рядом не будет.

— Угу, — мы пожали руки друг другу, я закрыл дверь, вернулся к камину. Опорожнил пузырёк с успокаивающим зельем из рабочего набора, привычно передёрнулся, и уже перед тем, как сыпануть в закопчённую топку летучий порошок, вспомнил, как выгляжу. С такой физиономией мне только в полицию, блин, — сразу по всем ориентировкам пробьют. Ну что ж, поношу серьгу, побуду пай-мальчиком.

Артефакт кольнул ухо, в чёрном зеве камина вспыхнуло зелёное пламя, и я шагнул в Лондон. Несколько долгих мгновений полёта закончились твёрдым полом бара «Дырявый котёл». Потом меня встретили шумные улицы мегаполиса, рейсовый автобус и контролёр, которому на этот раз удалось заплатить из домашних денег.

Мой анабасис закончился на знакомой остановке. Я спрыгнул на тротуар, огляделся — знакомых лиц в окрестностях не наблюдалось, что весьма порадовало. Чтобы и дальше всё было так же замечательно, я перебежал на другую сторону площади, под номер шестнадцать, где из открытых окон пели о любви «Слэйерс», поправил на плече сумку, в которую ещё дома запаковал защитный костюм, и вдоль стены двинулся к обители мрачных тайн и зловещих секретов.

Занятый мыслями, я не заметил, когда чары охраны провели меня мимо нужного дома. Непорядок осознался только у проезда в соседний двор, там, где заканчивался дом номер шесть, и серая стена изгибалась в туннель проезда. Я хмыкнул, заглянул в проезд на тот самый «порш», который так восхитил мелкого ценителя красоты, потопал обратно. На этот раз давление на мозги удалось почувствовать почти сразу же, но сделать что-либо, изменить воздействие магических сил не удалось — ноги успешно донесли тело под номер тринадцатый, и только там остановились. Дверь в подъезд скрипнула, перед глазами предстала деваха вполне постельного возраста — майка призывно вздымалась полушариями, и только по-английски никакие ягодицы скромно прятались под коротенькой юбчонкой.

— Кого-то ищешь, мелкий? — обратилась ко мне хозяйка броских полушарий. — Или потерялся?

— Приятеля жду, — ответил я вежливо. — Обещал скоро выйти.

— А-а, — удовлетворилась ответом девица. Она погрузилась в сумочку, тут же про меня забыв, что-то там долго перебирала, а потом вытащила на свет божий пачку сигарет. Тут же затянувшись во все лёгкие, она выдохнула облако дыма, улыбнулась, и отправилась дальше по улице. Ну а я получил возможность ещё раз убедиться, что с попой у неё беда, развернулся в свою сторону, и прошептал:

— Площадь Гриммо, двенадцать.

Ну вот я и в Хопре... Нырять в черноту мрачных коридоров, прямо в удушливую заботу шумной Уизли не хотелось совершенно, поэтому я уселся прямо на ступеньки, опёрся спиной о тёплую стену, прищурился расслабленно, глядя на жизнь вокруг, что течёт, не подозревая о существовании такого вот замечательного меня.

Неслышно открылись двери (я только почувствовал спиной лёгкую дрожь), на ступеньки вышел Блэк. Он сунул руки в карманы, прислонился к дверям, неторопливо осмотрелся вокруг и только после этого повернул голову ко мне:

— Почему не заходишь?

Я поёжился, вздохнул:

— Уж очень у вас там мрачно.

— Это точно...

Мы помолчали, потом я встал, вытащил из уха серёжку. Блэк вздрогнул, уставился мне в лицо:

— Лёгкой прогулки не получилось?

— Это меня убийца жены отметила, когда я её душил.

— Что???

Я протянул руку, показал чистое запястье, Блэк с присвистом выдохнул.

— Гляжу, откладывать дела на потом ты не любишь...

— Ага. Подумал — раз шанс подвернулся, надо воспользоваться.

— С таким лицом тебе появляться нельзя, — нахмурился Сириус. — Молли тебя не поймёт. Да и друзья твои, пожалуй.

— Тоже об этом подумал. А нет у вас какого-нибудь ранозаживляющего зелья?

— Нюниус будет только завтра, сегодня дом Блэков лишён сомнительного удовольствия принимать этого гостя. Но думаю, что наших возможностей тоже на кое-что хватит. Идём.

Мы нырнули в могильную темноту коридора, но почти сразу Блэк оглянулся, шепнул мне тревожно:

— Надень артефакт, пусть лучше этого никто не видит!

Дальше я отправился в образе молодого Колина, без царапин на физиономии и убытков волосяного покрова на башке. Хозяин поместья привёл меня в спальню, махнул палочкой, открыв дверь в ванную комнату (о том, что у меня это получается и без него, я решил благоразумно промолчать), поманил рукой:

— Идём, кое-что тебе покажу.

У гигантской ванны по мановению хозяйской руки открылся ранее не замеченный шкафчик, заставленный рядами разноцветных флаконов и бутылочек. Блэк взял две — зелёную и голубую, протянул их мне:

— Три капли в воду из каждой, и с пол-часа поплавай. Завтра проснёшься, как новенький.

— Благодарю, очень признателен, — я сковырнул крышечки, понюхал содержимое. Как и ожидалось, зелёный шампунь пах свежескошенной травой, а голубой отдавал мятным холодком.

— Обычно гости не имеют доступа к нашим семейным запасам, но для тебя можно сделать исключение.

Он улыбнулся, заметив удивление на моей физиономии, похлопал по плечу:

— Ты на «отлично» прошёл тест с ванной, так что без меры лить зелья не станешь, чтобы потом пускать корни сквозь ботинки или икать мятными пузырями.

Я представил подобное зрелище, невольно хихикнул. Да уж, с раскидистой кроной на блондинистой башке я бы смотрелся очень странно.

— Нет, я буду очень осторожен!

— Вот и хорошо. Лечись на здоровье!

Я вернулся в комнату, аккуратно сложил одежду на постели, и нагишом отправился на процедуры. Тёплая вода приняла моё измученное тело, запах лечебных трав окутал голову тёплым уютным облаком, и я блаженно закрыл глаза. Напряжение, которое обручами охватило грудь ещё перед входом в особняк, начало постепенно растворяться, поддаваясь воздействию заботливой магии семьи Блэк. Господи, как мне хорошо...

— Колин? Тебя можно отвлечь?

Блин, кто это? Сквозь накатившую дрёму голос показался знакомым, и я ответил быстрее, чем сообразил, где нахожусь:

— Да, что случилось?

— Ой, ты снова купаешься? — Гермиона растерялась, увидев меня в пене, и быстро отвернулась. — Извини, я не сообразила...

— Не беспокойся, — вздохнул я. — Мне тут воды по шею, так что встреча с мистером Пинки тебе не грозит. Что-то случилось?

— Нет, я... — тут до неё дошло, о чём мы вообще разговариваем, она покраснела, раскрыла рот, чтобы меня отчитать, и поперхнулась от неожиданности: — Колин, что у тебя с лицом?!

— Я... э-э...

— Это связано с твоим сегодняшним выходом?

— Ага.

— И ты ничего не можешь об этом рассказать?

— Извини, Гермиона...

Девушка нахмурилась, вздохнула, и неожиданно воскликнула:

— Колин, но ведь это раны! Давай, я принесу лекарство — у меня с собой немного настойки растопырника есть!

— Спокойно, мамочка, — эта искренняя забота вызвала улыбку. — Меня Сириус оделил средствами из семейной аптеки. Говорит, что до утра буду, как новенький.

— Ну если Сириус...

— Да вон, можешь глянуть, если хочешь.

Любопытная отличница тут же ухватила флакончики, сунула нос в каждый, задумчиво пробормотала:

— Лещина кровавая, растёртая с крылышками златоглазки... Ранозаживляющее общего воздействия... А здесь троллья мята... запах чёткий, ни с чем не перепутаешь... В соединении друг с другом вызывают ускоренную регенерацию тканей, поднимают настроение, вызывают чувство бодрости... Здорово... Интересно, что служит консерватором — сорванная мята ведь за неделю теряет всю свою силу?..

— Мне кажется, тут всё проще: руны стазиса. Если присмотреться, можно их увидеть и на крышке, и на самом пузырьке.

— Точно... — Гермиона вздохнула, мягко улыбнулась так, как умеет только она. — Тогда лечись, Колин, не буду мешать.

— А чего ты ко мне заглядывала, кстати? Может, я могу чем-то помочь?

Девушка замялась.

— Ну давай, Гермиона, колись — наверное, хотела в ванне полежать ещё разок?

— А ты откуда знал?? — вытаращилась на меня гостья. — Ты что, ещё и окклюменцией овладел после пережитого?

— Серьёзно, угадал?? — я удивился не меньше. Несколько мгновений мы таращились друг на друга с немым изумлением, а потом так же синхронно рассмеялись.

— Вот же, Колин, — она опять улыбнулась так, что защемило сердце, — а я уже поверила. Сама себя напугала...

— Знаешь, Гермиона, сейчас я не могу тебе этот карманный бассейн уступить, извини: если матриарх Уизли завтра меня подранного увидит, то даже боюсь, во что мне это выльется.

— Я понимаю... — ещё раз вздохнула девушка. — Ты меня тоже прости за назойливость...

Она развернулась уходить, и тут меня осенило:

— Подожди, кажется, я нашёл выход!

— Правда? — подняла брови девушка. — И какой же?

— Да самый простой — тут места хватит не только нам двоим, но ещё и пол-Гриффиндора всунуть можно. Так что раздевайся, и прыгай в воду, тесно нам не будет.

По девичьему лицу пробежала гамма противоречивых эмоций. Она долго боролась с собой, потом выдавила:

— У меня купальника с собой нет...

— А зачем он тебе? — почти искренне удивился я. — Тут вон пены столько, что в неё можно заворачиваться, как в одеяло. Даже не надейся, что у меня подглядеть что-нибудь удастся.

— Чего??? — изумилась Гермиона. — Это я «подглядеть»??

— Ага, — хладнокровно улыбнулся я в возмущённое лицо. — За таким красивым мной.

— Ещё этого мне не хватало! Очень хочется! Это ты собрался за мной подсматривать, пока я в воду заходить буду!

— Будь добра, вон то полотенце подай, пожалуйста.

Пышущая праведным гневом, девушка резко сунула мне в руки здоровенное махровое вытиралище, в которое можно было бы, при желании, завернуться целиком. Я аккуратно свернул мягкую ткань, накинул её на голову так, что она повисла со всех сторон почти до самой поверхности воды.

— Смотри, наивная — я ничего не вижу. И сниму его, только когда ты разрешишь.

Мы немного помолчали. В выразительной тишине, полной отчаянной борьбы девушки между негой в полном ароматной пены бассейне, и тоской в затхлой комнате, я продолжил искушать невинную девичью душу:

— Эти флаконы я получил только на сегодня, завтра их уже не будет. А значит, второй возможности вот так эффективно восстановиться и отдохнуть не появится. Отправишься в пыльную спальню, слушать болтовню Джинни, и останется тебе только вздыхать по упущенному шансу.

Тихо зашуршала снимаемая одежда, плеснула вода, толкнула меня в грудь поднятой волной.

— Всё, можешь открывать лицо, — буркнула Гермиона. И добавила совсем другим голосом: — Как хорошо!..

Я сбросил полотенце, с удовольствием увидел знакомое лицо в окружении пены, которая сделала Гермиону похожей на рождественского ангела. Девушка нахмурилась, спросила с подозрением:

— Ты чего так улыбаешься? Задумал что-то?

— Нет, я никаких коварных планов не вынашиваю, можешь расслабиться. Просто сейчас, в пене, ты мне кажешься словно сошедшей с открытки на Рождество. Знаешь, всякие милые ангелочки, окружённые инеем, снегом и разными блёстками? Вот и ты сейчас похожа.

Девушка набрала пунцового цвета, какое-то время просто молчала, видимо, от неожиданности потеряла слова, потом тихо буркнула:

— Придумаешь тоже... Ангелочек...

— Ага, — легко согласился я. То ли начало слабеть лекарство, то ли ещё по какой причине, но привычный холод эмоционального бесчувствия, так характерный для умиротворяющего зелья, начало сменять в душе мягкое тепло, и от этого мир вокруг стал набирать незамеченных ранее цветов, а вслед за ними появилась эмоция — спокойная, добрая уверенность, что всё сделанное было сделано правильно, и что дальше всё будет хорошо.

— Колин... — прервала молчание Гермиона, — а почему ты молчишь?

Я ещё раз улыбнулся, перевёл взгляд с потолка на девушку:

— Наслаждаюсь негой. А о чём мне следует говорить с очаровательной незнакомкой, с которой довелось делить бассейн посреди огромного волшебного дома?

Гермиона хихикнула, брызнула в меня водой, потом неожиданно серьёзно произнесла:

— Расскажи, почему ты увлёкся фотографией? Знаешь, я не ожидала, что твои фото такие удивительные. Сначала даже не хотела верить, что это твоё. Не обижайся, но в школе ты так всех достал вспышкой...

— Не сомневаюсь, — махнул я рукой. — Щенячий восторг от попадания в сказку так шарахнул в голову, что мне отчаянно захотелось каждое мгновение новой счастливой жизни оставить если не в памяти, то хотя бы на фотобумаге. Вот я и запечатлевал всё, что в объектив попало...

Девушка улыбнулась в ответ:

— А я как радовалась первые месяцы! Только мне казалось тогда, что надо быть дисциплинированной, ответственной, и учиться лучше всех.

— У нас с тобой разные системы ценностей, поэтому и поведение отличалось. Ну а насчёт моего увлечения... Знаешь, несколько лет назад, ещё в начальной школе, я влюбился в девочку на два года старше. Она была так прекрасна, что мне ужасно хотелось иметь её образ, чтобы наслаждаться им в любое время. Я попытался её нарисовать, но ты понимаешь, какой ужас на бумаге получился.

Гермиона засмеялась, и я с удовольствием отметил, что её плечи уже не напряжены так, как ещё в начале разговора. Расслабилась наша красавица в тёплой воде...

— И тогда я обратился к папе, потому что он знал ответы на все вопросы в жизни: от того, как сделать свистульку, до правильного вставления иголки в нитку. И папа сказал, что если руки не умеют отразить красоту, это может сделать фотоаппарат, потому что плёнка фиксирует изображение в точности так, как я его вижу. И поэтому, если моя избранница слишком прекрасна для карандаша и красок, её достойны только фотоплёнка и фотобумага.

— А я видела её в твоих альбомах? Мне Бэкки много их показала...

— Нет, Гермиона, Кристины на моих фотографиях нет. Пока мы купили фотоаппарат, пока я научился им пользоваться, их семья уехала из деревни куда-то под Ливерпуль. Справедливости ради должен сказать, что к этому времени моя первая любовь благополучно угасла, зато я открыл для себя пейзажную фотографию.

— И она у тебя просто удивительная! И потреты тоже — те, которые ты никому не показал.

— Последние, которые с Бэкки?

— Да...

— С ними странная история вышла. Меня буквально разрывало желание сделать с ней несколько серий в разных цветовых гаммах и с разным фоном — места найти не мог, пока не распечатал фотографии. А попозже я собирался в окрестностях Хогвартса съёмки повторить, потому что там есть просто удивительно романтичные места! Но, как понимаешь, это уже не получится...

— Мне очень жаль, Колин...

— Спасибо, Гермиона. Правда, поговорил с тобой, и на душе легче стало!

Я благодарно улыбнулся девушке, взял полотенце, лежавшее на бортике, и бросил его собеседнице:

— Лови! Теперь твоя очередь прятать глаза. И не подглядывай!

— Колин!!

Я засмеялся — уж очень легко она ловится на мои подначки, — выбрался из ванны, и пошлёпал в спальню. Там я забрался под одеяло, прикрыл ухо, чтобы скорее заснуть, и задумался, потому что пришло время пораскинуть мозгами. Конечно, не хватало разрывной пули в голову, но в свете последних событий пришлось обойтись без этого интеллектуального допинга. События этого дня, с самого утра погнавшие бешеным галопом, закончились неожиданной точкой в виде плескания в ванне с прекрасной обнажённой девушкой. Отметить это дело каменной эрекцией, с последующим сеансом бурного рукоблудия помешало только зелье, благодаря которому удалось не только прийти в себя после убийства, но и с девушкой провести достаточно невинное свидание без фиговых листочков.

Но остаётся хренова куча вопросов, которые по-прежнему не имеют ответа. Что это за артефакт такой в виде полу-живого цветка, и куда он в конце концов делся? Я уже понял, что эта хрень имеет явно эльфийские корни, но откуда она у Шенков, и почему я, безродный магглокровка, получил такую ценную вещь? Неужели моё нечеловеческое Эго, которое отчаянно не хочется называть «паучьим», так сильно выглядывает из-под маски деревенского пацана, что так неудачно попал в разборки больших магов? Одни ли Шенки видят во мне Паука? И как мне узнать побольше про этот ужас старых магических семей? Я уверен, что Блэки могли бы приподнять завесу тайны над этим вопросом, только вот как мне их заставить поделиться информацией?

А вопрос жены, которая так бурно ворвалась в мою жизнь, чтобы не менее бурно из неё выпасть? Обет выполнен, ритуал закончен, и смерть убитой волшебницы отомщена — со смертью дурочки из министерского архива мозги полностью очистились от тумана, в котором пребывали несколько последних недель. Ошеломляюще приятных, не скрою, но счастливых ли? Было ли моё чувство к богине действительно любовью из тех, что случаются раз в жизни, или это всё-таки наведёнка? Кто был её целью, кто её организовал?

Опять же, голосовой артефакт, который Линда получила от Амбридж, сразу же развернув бурную деятельность по моему уничтожению. Это личная инициатива архивной крысы, или потребовался ментальный пинок от любительницы котят? Если та — Сестра не из последних, то не связана ли вся наша эпопея с каким-то планом служительниц Кибелы?

А Гермиона? Она сама пришла ко мне поплескаться нагишом, или кто-то её мягко подтолкнул? Мама Уизли? Фу, что за бред! Блэки? Но зачем, и какой в этом смысл?

Нет, у меня уже паранойя начинается, к чёрту... Давайте ещё Рона подозревать, или Джинни какую в мировом заговоре, целью которого является уничтожение одного отдельно взятого попаданца. Бред какой!

И я перевёл мысли на дыхание. Когда не знаешь, что с тобой происходит, дыши — даже если делу не поможешь, то по крайней мере не навредишь. Воздух тонкой струйкой потянулся в лёгкие, тепло расслабления мягким покрывалом начало окутывать тело, и я не заметил, как заснул. Ухода Гермионы я уже не слышал.

Разбудила меня музыка. Неожиданное явление в этом мрачном особняке, гнетущая атмосфера которого глушила любые звуки, и временами приходилось буквально заставлять себя шагать погромче и хлопать дверью порезче просто для того, чтобы разорвать могильную тишину, от которой тело автоматически сжималось в комочек. И вдруг посреди этого мертвецкого безмолвия — грустная мелодия, которую выводили скрипка и арфа. Совсем недавно я испытал сомнительное удовольствие слушать эльфийские духовые инструменты, и даже казалось, что после этих пронзительных звуков, от которых начинали ныть даже корни зубов, я никогда больше не смогу слушать музыку. Оказывается, я в очередной раз ошибался.

Печальная мелодия тянулась сквозь ночную тишину далёкой песней двух одиночеств, потерявших друг друга в темноте веков. То выходила на передний план скрипка, то арфа опережала её, и этот диалог продолжался без конца. Я выскользнул из комнаты, прислушался к звукам ночного дома — тихое шипение газовых рожков, потрескивание старых панелей на стенах, негромкое бормотание спящих портретов, шум листвы, который доносится с лесного пейзажа напротив, и музыка, которую, похоже, слышу только я...

Сначала мне показалось, что это привет, и моя многострадальная крыша наконец-то протекла. Потом я уселся в пыльное коридорное кресло, проанализировал своё состояние, и пришёл к выводу, что мозги в порядке, потому что каких-то особых "сдвигов по фазе" не наблюдается. Только музыка вырывается из этой благостной картины всеобщего благоденствия, но кого волнуют такие мелочи?

Музыка звала и манила. Казалось, что этот бесконечно грустный диалог ведётся уже очень давно, и все его участники понимают, что их дело безнадёжно, что они обречены вечно плакать об одиночестве, на которое их обрекла безжалостная судьба в далёкие времена, когда люди и эльфы жили вместе, и волшебное безумие одних уравновешивалось здравым рассудком других...

Стоп!! Я откинулся на спинку кресла, в котором неожиданно задремал под тоскливый дуэт волшебных инструментов. Чёрт, что за хрень влезла мне в мозг?! Откуда я знаю про сотрудничество длинноухих с круглоухими?! И откуда я знаю, что надо сейчас сделать?

Зашумели листья на картине напротив, заколыхались призывно ветви, словно приглашая ступить на лужайку, где с одной стороны журчит прозрачный ручей, а с другой убегает за мшистые стволы лесных великанов едва заметная тропинка, над которой поблескивают знаки эльфийского Пути. Ну да, вот прям щаз разбежался, и кинулся к Высоким по их просёлочной дороге, ждите!!

Я подошёл к картине, внимательно осмотрел растительный орнамент, который украшал раму, снял пейзаж со стены, проверил тыльную сторону, где, вопреки ожиданиям, отсутствовали какие-либо отметки, вернул картину на место. Ну что ж, первый уровень ловушки — ложный маяк-лужайка. Второй — растительный орнамент из листьев меллорна, главного эльфийского дерева, копию листочка с которого довелось буквально вчера лицезреть в доме Шенков. Третий — никаких защитных рун на картине, что означает только одно: она сама и есть ловушка для торопливых дурачков. Интересно, сколько волшебных жизней поглотил этот артефакт?

Музыка звала всё настойчивей, словно музыканты — или инструменты, которыми они стали, — почувствовали меня, и теперь пытаются дозваться сквозь толщу времён. Но я уже знаю, что надо делать. Поэтому я закрыл глаза, расслабился и потянулся хелицерами к странной штуке, от которой тянуло эльфийской гнилью. Узел в астральном образе картины невозможно было развязать человеческими руками, и волшебная палочка, как их творение, помогла бы здесь так же, как зубочистка при геморрое, а вот паучьи клыки...

Одним резким движением-желанием я перехватил чужеродный нарост, тонкий звон разрушенного заклятия улетел куда-то вдаль, и освобождённая сила толкнула меня в грудь. Несколько мгновений казалось, что лицо закрыла гигантская подушка, которая ослепила, оглушила, перекрыла доступ кислорода. Я отчаянно боролся с этой напастью, пока неожиданно для себя самого не вывалился в обычный мир.

Спокойное сидение в кресле помогло восстановить дыхание, успокоить хаос в голове, прийти в себя. Ещё одно магическое приключение, мать его! Ругательства застряли в горле, когда взгляд упал на картину, точнее на то, во что она превратилась. Теперь это была резьба по дереву, широкий барельеф из сплетённых стеблей не то винограда, не то ещё какой-то лианы, абсолютно не по-человечески точный, и, если это можно сказать про кусок старого дерева, «живой».

От него веяло добрым теплом, каким-то экзотическим пряным запахом, хотелось протянуть руку, коснуться веток, почувствовать их шероховатость, раздвинуть и пройти сквозь завесу листьев, которая, конечно же, скрывает что-то интересное, загадочное и удивительно прекрасное...

— Что ты делаешь, Колин?! — размышления мои прервал Сириус. Он был опять наследником древнего волшебного Рода: настороженный, собранный, опасный, как пружинный нож. Палочка в его пальцах казалась продолжением руки, и этот Сириус в случае нужды явно не ограничился бы одними «Ступефаями».

— Нечаянно раскрываю тайны Древнейшего и Благороднейшего Рода, сэр. — С этим вариантом молодого Блэка лучше держаться настороже, это я уже понял.

— В старой картине? — хмыкнул Сириус. — А более полезными делами не пробовал заняться: сном, например?

— Пробовал, но музыка разбудила.

— Какая? — нахмурился хозяин дома. — Описать можешь?

— Дуэт скрипки и арфы.

— Словно два одиночества разговаривают друг с другом? — протянул он. — Опять, значит...

— Что «опять», сэр?

— Тебе придётся поменять спальню, Колин, — решительно заявил Сириус. — Извини, но это для твоего же добра.

— Боитесь, что я пропаду, как другие, сэр? Благодарю за заботу, но я, кажется, решил эту загадку.

— Разглядывая посреди ночи старую картину? И что она тебе показала?

Я вздохнул, взял мага за руку:

— Закройте глаза, сэр.

Образ стал плоским, серым, поблек, присыпанный пеплом сгоревших планов и не исполнившихся надежд, растянулся в плёнку и лопнул, разлетевшись лохмотьями иллюзорной реальности. Мы же шагнули сквозь призрачный барьер, и оказались в оранжерее. Пахнуло влажным теплом, дурманящий запах экзотических цветов защекотал ноздри, а вокруг наших голов запорхали яркие птички.

— Что это?! — выдохнул потрясённый Блэк. Он обернулся вокруг с детским восторгом.

— Подозреваю, что это ваш дом, сэр. Мы ведь никуда не переместились. — Я взял в руки вазу цвета голубого неба, оказавшуюся рядом, почувствовал тяжесть серебряных ручек, которые изящной паутиной оплели полупрозрачное стекло, протянул её Сириусу. — Только вот привычных змей не хватает, да?

— Но я о таком даже не слышал... — пробормотал он. — Что это?

— Может, перемещение во времени? — предложил я. — Какое-нибудь далёкое прошлое?

— Когда окна были чище, а коридоры зеленее? Вряд ли, — буркнул Сириус, продолжая озираться. — Родовая защита не позволит. Скорее, это какой-то очень старый запрет. Идём, посмотрим.

Мы шагнули прямо в стену лиан, вышли на лестничную площадку, утопавшую в солнечном свете. Над головой растянулась ажурная решётка, которая удерживала большие прозрачные стёкла, сквозь которые можно было увидеть голубое небо и редкие облака. А здесь витая лестница, словно бы сплетённая из виноградных стеблей, уходила вниз, закручиваясь по дороге в спираль, и прямо из поручней вырастали яркие чаши одуряюще пахнущих цветов. Если есть где-то на земле Рай, то это — его прихожая. Щебет птиц, радостные запахи, лёгкий шелест сочной зелени вокруг — это были джунгли, но рукотворные, дружественные для нас. Я увидел, как из листьев лианы, очень реалистично нарисованной на стене, выглянула большая ромбическая морда какой-то зелёной гадюки, лизнула воздух раздвоенным языком, и так же исчезла, удовлетворённая полученной про нас информацией.

Я присмотрелся к птичкам, что порхали вокруг: у этих пернатых крох оказались длинные клювы, которые поблескивали характерной синевой гоблинских клинков, и любая из этих птах, судя по всему, могла в случае необходимости проткнуть незваного гостя, поработав дротиком. Да и зелень вокруг немедленно вызвала в памяти образ запущенного огорода возле древнеримской виллы, в боевой эффективности которого я уже успел убедиться. Ну что ж, сплестись вокруг нас в удушающем захвате эти лианы могут без проблем, а зазубренные листья вполне могут оказаться клинками прочнее стали.

Но магическая защита не воспринимала нас, как чужаков, и это меня озадачивало больше всего. Почему я прошёл туда, куда Блэки, похоже, несколько столетий не заглядывали? Что это за место?

Тем временем последний Блэк сбежал по лестнице на этаж ниже, выглядя при этом, как ребёнок, впервые попавший в магазин игрушек. Он открыл одну дверь, другую, потом остановился возле третьей, махнул мне рукой:

— Колин, иди сюда!

Я спустился по ступеням, шагнул за ним в распахнутый настежь проход — в огромной комнате, немногим уступавшей футбольному полю размерами, наступал вечер. На высоком потолке, за позолоченной лепниной растительных орнаментов и светильниками в виде цветочных корзинок, по голубому небу неторопливо ползли клочья облаков, подкрашенные заходящими лучами, и их багряный цвет удивительно гармонировал с позолотой самого зала, мебелью в нём, огромным камином из розового итальянского мрамора.

— Ничего не напоминает? — криво усмехнулся Блэк, рассматривая мою восторженную физиономию.

— Нет. А должно?

Сириус прошёлся по блестящему паркету, положил ладони на стену, которая терялась на фоне красок закатной феерии.

— В моём доме ты именно отсюда выходил на балкон. Присмотрись внимательнее.

Я ещё раз огляделся, представив хмурую комнату, в которой мы возились всей честной компанией.

— Э-э-э... если очень постараться, то можно увидеть похожесть, да... Камин на том же месте, шкафы так же расставлены. А на балкон выйти можно?

— Попробую, — улыбнулся Блэк. Он сосредоточился, махнул волшебной палочкой, двинул рукой вдоль магических потоков, запирающих одну реальность в другой. Тихо прозвенел серебряный колокольчик, стена подёрнулась маревом, превратилась в огромное окно от пола до полка.

С той стороны волшебного стекла открылась большая терраса из розового мрамора с лавками из такого же материала. Прямо на баллюстраде раскрылись огромные цветы-чаши, а дальше виднелась внутренняя площадь с серебристым от солнечных лучей фонтаном. Блэк потянул ручку на появившейся двери, замер, дёрнул сильнее, потом ругнулся, стал дёргать изо всех сил, пробуя выйти на открытое пространство. Однако дверь не хотела поддаваться, и его усилия оказались напрасны.

— Сириус, — тронул я разгорячённого мага. — Подожди, Сириус.

— Чего?! — обернул он красное от злости лицо. — Я занят, не мешай! Мордредовы яйца, что за ерунда?! Я — Блэк, хозяин этого дома!

— Сириус, оглянись.

— Позже! Сначала я хочу открыть дверь!

— Да стой же ты, ч-чёрт!

Я дёрнул волшебника изо всех сил, он развернулся, и замер — вокруг нас собирались местные птички, и гудение их крохотных крылышек становилось всё более угрожающим.

— Чего это они?

— Защита этого места начинает нас воспринимать, как нежеланных гостей.

Птицы собирались во всё более густой клубок из острых клювов, а облака в нарисованном небе прямо на глазах начали превращаться из белоснежных клочков ваты в грозовые тучи, среди которых стали поблёскивать разряды пока ещё далёких молний. Потянуло озоном, холодом, по спине побежали мурашки.

— Надо убираться, Колин! Я психанул, и они, видимо, отреагировали на мою злость!

— Сириус, держи меня за руку!

Я опять расслабил тело, и одновременно напряг мозги. Мир вокруг посерел, выцвел в серый цвет, колибри превратились в цепочки защитных рун, камин разинул свой закопчённый зев, надвинулся на нас кромешной тьмой, и выплюнул на пыльный ковёр Блэковского особняка.

Мы прокашлялись от сажи, уселись, глядя друг на друга. Сириус не выдержал первым:

— Ну и грязнуля же ты, Колин!

— А это ты ещё себя не видел!

Движением волшебной палочки Сириус очистил нас от мусора и пыли, а я осмотрелся вокруг. Мы сидели на полу в той самой зале, где молодняк попал под воздействие усыпляющего артефакта. Только теперь это была классическая комната зловещего анклава чёрных магов — тёмная, пыльная, депрессивная. Смех наш погас в пустоте, и мы синхронно вздохнули:

— Вот мы и дома, — криво усмехнулся Блэк. — А я даже соскучиться не успел...

— Согласен. Очень уж разительный контраст.

— Точно, — кивнул он. — Идём-ка отсюда, пока нас ещё куда-нибудь не забросило.

Мы вышли в тёмный коридор, отправились в неслышный поход вниз по ступеням. Толстый ковёр гасил наши шаги, и в ночной тишине слышно было только тихое шипение газовых рожков, которые вспыхивали при нашем приближении, и гасли за спиной.

— А куда мы идём, Сириус? — не выдержал я молчания. После того удивительного места, полного жизни и света, фамильная усыпальница, по ошибке названная домом, воспринималась исключительно как склеп, а не место отдыха или какой-либо полноценной жизни. Тут только умирать, ничего более.

— К маме, разумеется, — бросил задумчивый Сириус. — Я не знаю, что это, и никогда о таком не слышал. Бывало, у нас пропадали гости, но в старых манорах всякое случается, поэтому списывали такое на семейные ловушки и чужую безалаберность. Но здесь что-то абсолютно иное. Может, она поможет советом.

Мне осталось только кивнуть головой в молчании.

Когда мы подошли к занавеси, из-за которой доносился совсем не аристократический храп, и Сириус открыл картину, нашим глазам предстала пустая комната. Оказывается, храпело пустое кресло, на котором обычно сидела бывшая хозяйка дома.

Сириус постучал палочкой о раму, негромко позвал:

— Мама, это Сириус и Колин! Мам, вернись, ты нам нужна!

Довольно скоро послышались шаги, из-за штор в глубине картины появилась Вальбурга, запыхавшаяся и даже немного взъерошенная. Она махнула рукой, кресло заткнулось.

— Что случилось, сын? И добрый вечер, кстати.

— Добрый вечер, мама. А позвали тебя вот из-за чего...

Сириус описал произошедшее короткими и точными словами, и я невольно позавидовал такому умению говорить лаконично и по делу. Вальбурга помолчала, буравя нас колючим взглядом, медленно протянула:

— Так вы говорите — «музыка», мистер МакГонагал?

— Да, мэм, скрипка и арфа. Или может быть лира — я не спец в музыкальных инструментах.

— А потом вас потянуло к картине?

— Да, но я понял, что прямо вот так в неё отправляться нельзя, это ловушка. А потом я увидел вашего сына.

— Меня разбудила тревога, — пояснил тот. — Ты знаешь, наш домашний страж.

— И вы оказались в другом месте, полном зелени и света?

— Да, мэм.

— Мне показалось, что это всё-таки наш дом, мама. Но очень другой! Очень!

Вальбурга ещё немного помолчала. Когда я уже собрался зевнуть, и попрощаться со всей честной компанией, старая волшебница прервала тишину:

— Сын, мистер МакГонагал... Я всего лишь портрет, неполноценный образ некогда могущественной волшебницы. И я не могу ничего сделать...

— Но мама!

— Повторяю, Сириус Блэк, — я всего лишь портрет, тонкий слой волшебных красок на волшебном холсте. И вы обязаны благодарить Мерлина, Одина, Кухулина или Великую Мать за тот свершившийся факт, что я ничего не могу сделать...

— Мама!

— Накинь «полог тишины», сынок.

— Уже сделал.

— Хорошо... Спрашиваешь, почему, сын? ПОТОМУ ЧТО ТЫ — БЕЗМОЗГЛЫЙ ИДИОТ!!! ТУПОЙ БЛОХАСТЫЙ ДВОРНЯГА, КОТОРЫЙ ПОЛЕЗ В НЕИЗВЕСТНОЕ МЕСТО С ГРЯЗНЫМ УБЛЮДКОМ, ТОЛЬКО ВЧЕРА ВЫЛУПИВШИМСЯ ИЗ НАВОЗНОЙ КУЧИ!! ТВАРИ! НЕДОНОСКИ!!! ДВА ИМБЕЦИЛА!!! КУДА ВАС ПОНЕСЛО, ЖЕРТВЫ МАГИЧЕСКОГО АБОРТА?!!

И тётушка стала нас песочить!

Краснолицая фурия, в которую превратилась аристократическая дама, орала до хрипоты, так, что время от времени мне казалось даже, что до нас долетает её слюна. Краем глаза я заметил движение в темноте у лестницы, увидел, что это Кричер с наркоманским наслаждением слушает долгий монолог, полный экспрессии. Незаметно косясь на его уродливую морду, я вспомнил своего котяру из прошлой жизни, который обожал нырять в ботинки и туфли гостей. Он совал голову в выбранную обувь, и с совершенно обдолбанной мордой нюхал запах чужих ног. Вот примерно с таким же выражением слушал хозяйку старый Кричер, и это зрелище лишний раз меня убедило, что эльфы — не люди, и подходить к ним с нашими мерками нельзя.

Наконец волшебница выдохлась, упала в кресло, устало спросила:

— Сириус, ты понимаешь, почему я на вас накричала?

— Потому что я рисковал жизнью...

— Да, сынок, ты — последний Блэк, хотя ни тебе, ни мне это не нравится. А вы, мистер МакГонагал...

— Да, мэм?

— При моей жизни ты был бы уничтожен в тот самый миг, как поставил свою ногу на ступени этого дома! И знаешь, почему?

— Потому что я — Паук?

— Не льсти себе, мальчишка! Не бывает Пауков-детей! И женщин-Пауков никогда у нас не было, Моргана забери всех остроухих!

— А стригге, мэм? — осмелился запустить я пробный шар.

— Да при чём тут Арахны? Умение плести интриги ещё не значит умение изменять судьбу целых Родов!

Вскочившая было волшебница тяжело опустилась в кресло, жадными глотками осушила кубок вина, стоявший на столике рядом, хмуро глянула на нас.

— Значит так, Сириус... И ты, Колин. Идите-ка вы спать, а я подумаю, как мне вас наказать за эту чудовищную авантюру. Всё, уходите!

Занавесь захлопнулась, из-под неё тут же донеслось похрапывание. Кричер вздохнул, пробурчал что-то неразборчивое про неблагодарных наследников и грязнокровок, побрёл по своим делам. Мы посмотрели друг на друга:

— Ты понял что-нибудь, Колин?

— Мне кажется, да. Наследнику Рода нельзя рисковать жизнью. А гостям дома — втягивать их в какие-нибудь приключения.

— Да не буду я никогда наследником! — отчаянно махнул рукой Сириус. — Уж лучше сдохнуть, чем взвалить на себя всё то, что родственнички за века насобирали! Ты даже не представляешь, что это такое — Древнейший и Благороднейший Род, будь он неладен! Все эти обязанности, долги, проклятия!

— Нет, Сириус, не представляю. Доброй ночи.

— И тебе, Колин, и тебе. А я снова без виски заснуть не смогу...

В постель я укладываться не стал. После всех этих приключений глупо было бы рассчитывать, что как только голова коснётся подушки, так я сразу и усну. Плавали, знаем. Вместо напрасного переворачивания с боку на бок, я решил расслабить мышцы и нервы тёплой водой.

В бассейн опускаться не рискнул — чёрт его знает, как вся эта волшебная машинерия на меня отреагирует после загадочной прогулки, зато под горячие струи душа отправился не колеблясь ни секунды. Горячий, прохладный, ещё раз горячий, почти холодный, — не знаю, сколько времени я играл с настройками, но закончилось всё долгим и тёплым дождём. Облачко над головой порозовело, стало похоже на те облака, что изменились в грозовые тучи совсем недавно, и я решил, что на сегодня водных процедур хватит.

Банный халат, нежный, словно дыхание любимой, лёг на распаренные плечи, постель приняла в свои невесомые объятья, и благословенный сон распростёр надо мной свои крыла, тихо шепча: Спи спокойно, убийца...