Нюансы причин (джен)

Дуку смотрит на голограмму перед собой, внимательно изучая каждую деталь раздражённого лица Скайуокера. Красивое лицо: длинноватые, чуть растрёпанные волосы, тёмные глаза. Мальчишке нравится играть в почти отступника, и внешне он во многом именно так и выглядит. Какая нелепость. Скайуокер так и не научился тонкому искусству контролировать свои эмоции, чтобы не давать противнику преимущества.

Дуку уверен, что у него на лице чувства совершенно не отражаются — на что Скайуокер, кажется, абсолютно не способен — но его внутреннее равновесие далеко не так устойчиво. Кеноби и Скайуокер? Рекламные мальчики войны, двое из числа самых известных Джедаев — и они выжили. Оба. Он знает что в прошлом эти двое практически творили чудеса, но обмануть смерть в виде атаки от собственного звена при полёте над атмосферой — это впечатляет даже Дуку. Впечатляет и раздражает. На исправление этой ошибки уйдёт время — время, которое он не собирался тратить.

Они не единственные Джедаи, которым удалось выжить. За последний час у него накопилась информация о дюжине других счастливчиков, правда, настолько знаменитых среди них больше нет. Разумеется, есть ещё и те, о ком он пока не знает, а от клонов продолжают поступать сведения о смертях. Почти весь Совет погиб, и самое главное — Йода. В глубине души Дуку жалеет об этом — в конце концов, Йода был его учителем — но он прекрасно понимает, что не справился бы с наставником один на один, если бы дело дошло до поединка. Он проверил это на Геонозисе. Нет, всё-таки смерть Йоды — к лучшему.

Покачав головой, он продолжает изучать голограмму, анализируя новый поворот событий. Ситуация, конечно, складывается не лучшим образом, но Кеноби и Скайуокер — незначительная помеха. Да, он как никто другой знает, что даже один Джедай, а тем более двое способны изменить ход событий. Но разве понимать именно это — не важнее всего? Зная их возможности, он сможет оценить их по достоинству и, соответственно, справится с обоими. Однажды он уже взял над ними верх и сделает это снова, и на этот раз Йода не придёт им на помощь.

Дуку невольно хмурится при мысли о своём старом учителе, даже не пытаясь сдержаться. Йода. Он был главным тормозом Ордена Джедаев. Тот, кто столько времени пробыл у власти, в лучшем случае станет самодовольным, в худшем — развращённым. Йода не позволял Ордену меняться, в результате превратив его в загнивающую организацию, поддерживающую коррумпированную систему. Из-за его негибкости Орден стал хрупким, а сопротивление переменам не давало приспосабливаться. Это стремление жёстко придерживаться традиций невольно помогло Дуку в реализации его планов.

Получить доступ к аварийной частоте, которой Джедаи пользовались только тогда, когда все остальные недоступны, было несложно. В конце концов, когда-то Дуку тоже был Джедаем. Его немного забавляет мысль, что аварийную частоту не сменили после его ухода из Ордена. Ещё один прекрасный пример сопротивления переменам. Впрочем, не всё настолько просто: чтобы добраться до аварийной частоты, нужен код доступа, и его всё-таки изменили со времён ухода Дуку. Тем не менее, проникнув в Храм, он смог воспользоваться своей информацией о других кодах и пройти по базам данных, пока не нашёл нужные сведения. Коротко говоря, никто, кроме Джедая — или, как в его случае, бывшего Джедая — не смог бы выяснить код доступа, и даже в этом случае потребовалось бы без помех провести в Храме очень длительное время.

К счастью, сейчас тела Джедаев лежат в холлах Храма и по всей галактике, так что у Дуку есть столько времени, сколько нужно. Теперь, несколько часов спустя, он определил координаты всех Джедаев, попросивших о помощи. И как удобно, что один из них — Скайуокер, докладывающий также о Кеноби.

— Есть здесь кто-нибудь? — спрашивает мальчик. Лицо у него искажено раздражением. Должно быть, в детстве он виртуозно корчил обиженные гримасы. На лице взрослого человека это выражение смотрится несколько неуместно, и, хотя сейчас больше похоже, что Скайуокер хмурится, Дуку не оставляет ощущение чего-то ребяческого. В мальчишке очень много детского. В некоторых отношениях он зрел не по годам — война заставляет взрослеть — но в других он всё ещё избалованный ребёнок, которому слишком многие и слишком долго говорили, что он Избранный пророчества.

Дуку презрительно фыркает. Избранный или нет, он совершенно не умеет держать себя в руках. Анакин Скайуокер непредсказуем, и даже по Джедайским меркам он не образец для подражания. Он не Ситх и не годится в Джедаи. Он просто невероятно талантливый, очень эмоциональный и нестабильный человек, которого по ошибке обучили Джейдайским искусствам. Совет был так ослеплён надеждой на его силу, на то, что этот мальчик может быть их Избранным, что предпочёл правильному решению неопределённые перспективы. Анакина Скайуокера просто не следовало обучать.

— Есть здесь кто-нибудь? — повторяет Скайуокер под изучающим взглядом Дуку. Он уже упоминал, что они с Кеноби в затруднительном положении и его учитель ранен. Глупый юнец, которому не хватает ума не выдавать информацию, если он не знает, кто его слушает.

Дуку снова качает головой. И что только Сидиус видел в этом мальчишке, кроме таланта и очевидной склонности к гневу? Даже Ситху нужно уметь контролировать эмоции, а Скайуокеру очень сильно не хватает этого навыка. Наверное, он доводит Кеноби до припадков.

Кеноби. При мысли об этом человеке Дуку не в силах подавить искорку интереса. Если откровенно, то Кеноби — что-то вроде его внука, падаван его падавана, последнее, что осталось от его наследия. Честно говоря, Дуку вынужден признать, что никогда не мог подавить интерес к нему.

Он восхищается Кеноби и его скрытой силой. Мало кто обладает такой преданностью делу и дисциплиной, как этот человек. Он истинный Джедай, и его главный недостаток только придаёт ему загадочности в глазах Дуку: Кеноби слишком сильно любит. Обещание учить Скайуокера? Дитя привязанности. Преданность ученику? Тоже привязанность. Кеноби любил Квай-Гона и любит Скайуокера. Как бы он ни старался скрыть это даже от самого себя, это его слабость.

Слегка откинувшись в кресле, Дуку продолжает изучать фигуру в голограмме. Скайуокер, конечно, красивый мальчик. Сильный. Талантливый. Должно быть, Кеноби им гордится, как сам Дуку гордился Квай-Гоном. Любой преданный своему делу учитель гордится успешным учеником, поскольку, что бы там ни говорили в Ордене, ученик — ребёнок учителя. Учеников растят, защищают, заботятся о них. Учитывая правило безбрачия, это единственное наследие, что остаётся от Джедая.

— Если вы слышите это послание, отправьте, пожалуйста, спасательную команду, — всё ещё раздражённо заканчивает Скайуокер. — Мастеру Кеноби как можно скорее нужна медицинская помощь. Конец связи.

Да, он уже упоминал о состоянии Кеноби. Сломанные кости, сотрясение мозга, синяки и шишки — впрочем, не имеет значения, если Дуку решит поступить с ними так же, как с другими Джедаями, которые вышли на контакт. Один сеанс связи — и клоны отправятся туда, где сейчас Кеноби и Скайуокер. Один приказ — и они будут уничтожены. Но сейчас, поразмыслив, он уже не уверен, что хочет этого.

Дуку хмурится и задумчиво берёт себя за подбородок. Не стоит лгать самому себе. Понятно, почему он размышляет, не пощадить ли Оби-Вана. Всё сводится к одной простой причине: его бывший падаван. Дуку любил Квай-Гона, и он прекрасно знает, что Квай-Гон любил Оби-Вана. Однажды Дуку уже приказал убить Кеноби, но, как ни странно, он обрадовался, когда тому удалось бежать с Геонозиса. Тогда казалось, что это последняя услуга Квай-Гону. И что-то в Кеноби интригует его.

Нажав на несколько кнопок, Дуку сохраняет голограмму с сообщением Скайуокера и переключается на связь с клонами в том секторе, где находятся Кеноби и Скайуокер. Даже в процессе он всё ещё сомневается в своём решении. Оно выглядит легкомысленным. Уступкой эмоциям, которые, как ему казалось, он давно подавил. Но ведь теперь он может себе это позволить, если не заходить слишком далеко? Он победил. Доля снисхождения к своим чувствам не повредит, правда?

Кеноби ничего не будет значить. Это просто последняя услуга человеку, который был небезразличен Дуку. Мёртвые не могут предать, так почему бы не позволить себе проявление привязанности к погибшему ученику? Да, именно так. Возможно, если всё пойдёт по плану, Кеноби даже окажется полезен. В конце концов, он всегда интересовал Дуку. Раньше обстоятельства не давали ему углубляться в детали, но теперь — теперь у него есть время и ресурсы поставить Кеноби в такое положение, которое, возможно, позволит его использовать. Вот такой проект, если угодно. Не то чтобы ему было мало целой галактики, но это личное. Он с удовольствием выяснит побольше об этом человеке, который так давно его занимает. Ученике его ученика, почти члене семьи, последнем из линии Дуку. Да, эту связь определённо стоит изучить подробнее.

— Доставить ко мне Кеноби и Скайуокера. Живыми.

Клон отвечает мгновенно. Даже если приказ кажется странным, он не задаёт вопросов.

— Да, мой Лорд.

— Очень хорошо.

* * *

Оби-Ван просыпается под пение какой-то птицы. За окном не слышно шума от движения спидеров, а в дверь не стучит Анакин, надеясь получить завтрак. Определённо, он не на Корусканте.

Через несколько секунд он вспоминает события предыдущего дня. Разумеется, боль во всём теле — очень живое напоминание, без которого он предпочёл бы обойтись. Его вполне хватило бы голоснимка на память об этой планете, а ещё лучше — открытки с красивым пейзажем.

— Ты проснулся, учитель?

Он морщится и трёт лоб.

— К сожалению.

Фигура Анакина едва видна в тусклом свете убежища. На лице у него пляшут тонкие лучики света, проникающие через маленькое отверстие, часть дверного проёма, которую он решил не закрывать.

— Есть хочешь? Сухие пайки в НЗ пережили крушение.

— Сухие пайки? И почему ты раньше меня не разбудил?

Определённо, яду в голосе могло бы быть поменьше. Впрочем, Анакин его знает и знает, что сарказм адресован не ему, а Оби-Ван не в состоянии сдерживаться, когда у него так сильно болит нога.

— Запомню на будущее.

— Не надо так шутить. Пусть лучше это никогда не повторится.

Оби-Ван откусывает кусок, заставляя себя не обращать внимания на вкус. Это пища. Ему приходилось есть куда худшие вещи и, возможно, ещё придётся когда-нибудь в будущем.

— Есть какие-нибудь признаки, что помощь близко? — спрашивает он. Анакин качает головой.

— Ничего. Займусь сегодня ремонтом корабля.

— А если ты не сможешь его починить?

— Когда это мне не удавалось отремонтировать что-нибудь механическое? — слегка оскорблено спрашивает он.

— На случай, если это впервые произойдёт.

— Ну, тогда, я надеюсь, тебе нравятся леса, учитель, потому что нам придётся здесь задержаться. По крайней мере, пока у тебя не заживёт нога и мы не сможем дойти до ближайшей деревни.

Упаси Сила. Ему не нравится спать в грязи на собственном плаще, укрываясь плащом Анакина. Конечно, ему приходилось жить и в худших условиях, но кто сказал, что ему должны нравиться эти? И что он должен стремиться остаться здесь подольше? Это просто непрактично.

— Да. Предлагаю тебе продемонстрировать свой талант механика и отремонтировать истребитель.

Анакин шаловливо улыбается и отнимает у учителя обёртку от сухого пайка.

— Что, не в восторге от такого питания? — усмехается он, комкая обёртку и кидая её в угол. Он совершенно не обращает внимания на строгий взгляд Оби-Вана. Эта неряшливая привычка у Анакина была и тогда, когда они жили вместе во времена его ученичества. Впрочем, он по-прежнему регулярно забегает к учителю на обед или на ужин, так что Оби-Вану пока не удаётся наслаждаться чистотой и порядком в квартире.

— Нет, я…

Шум снаружи заставляет обоих замолчать.

Для большинства шум — не причина прекратить разговор. Скорее всего, в нём нет ничего особенного — возможно, какое-нибудь животное. Но Оби-Ван и Анакин слишком долго воевали и знают, что любой звук может что-то значить, и этого достаточно, чтобы проверить. Иначе они могут погибнуть.

Оби-Ван видит, как настораживается Анакин, у которого игривое настроение испаряется за несколько секунд. Сейчас, когда он бесшумно скользит к выходу, положив руку на рукоять меча, лицо у него абсолютно серьёзно. В нём не осталось и следа ни того ребёнка, которого когда-то знал Оби-Ван, ни шутника, который был рядом всего несколько секунд назад. Теперь это воин, готовый убивать, если нужно.

Таким Анакина сделала война, и, несмотря на напряжение, от которого мурашки бегут по спине, Оби-Ван жалеет об этом.

Они ничего не говорят друг другу — в этом нет необходимости. За прожитые вместе годы они научились общаться взглядами, жестами, а иногда и одной интуицией. Оби-Ван знает, что собирается делать Анакин, а Анакин знает, о чём думает Оби-Ван.

Оби-Ван протягивает руку за своим мечом, но, сомкнув пальцы на гладком металле, он понимает, что это бесполезно. Он не может ходить, и рука у него болит слишком сильно, чтобы ею можно было действовать. Если Анакин не сможет устранить угрозу, Оби-Ван не сможет ни бежать, ни сражаться. Ощущение беспомощности вызывает раздражение и почти гнев. Он стискивает зубы и, несмотря на боль, прислоняется к стене справа от входа. Там у него будет шанс убить вошедшего раньше, чем тот успеет оглянуться.

Он понимает, разумеется, что, если там достаточно клонов, чтобы справиться с Анакином, все его усилия будут бесполезны.

Когда Анакин выскальзывает наружу, в леса, Оби-Ван прислоняется к грязной стене, так напряжённо вслушиваясь, что все звуки неожиданно становятся очень громкими. Кажется, что каждый его вздох сотрясает стены, а когда Анакин выходит, земля по сторонам прохода шуршит так, словно их убежище вот-вот обрушится.

Оби-Вану кажется, что он никогда не слышал ничего громче, чем звук активации меча и выстрелы. Как и всегда в начале боя, когда он слышит эти звуки. За ними — разрушение и смерть, на это раз, возможно, его собственная.

Снаружи доносятся крики. Кричит не Анакин, но и эти голоса ему хорошо знакомы. Клоны. Значит, их нашли. Сколько их здесь и далеко ли подкрепления? Последнее будет решающим фактором, если им с Анакином каким-то чудом — хоть это и почти невозможно — удастся сбежать. Они не смогут двигаться быстро, и шанс у них будет, только если подкрепления далеко отсюда.

Затем раздаются ещё выстрелы, гудение меча и крик боли, который слишком хорошо знаком Оби-Вану. Он режет по сердцу хуже, чем меч, и Оби-Ван напрягается, отчаянно вслушиваясь в надежде снова услышать гудение меча. Но всё тихо. Он знает, что Анакин побеждён, и, если бы он мог, то заставил бы себя подняться, выйти наружу из этой дыры и что-нибудь сделать. Он не знает что, но лучше сделать хоть что-нибудь, чем просто сидеть здесь, ожидая, пока они его найдут.

Вместо этого он слышит, как Анакин сдавленно стонет от боли, а потом раздаётся голос клона:

— Сдавайтесь, генерал. У нас приказ взять вас в плен. Живым. Неважно, в каком состоянии — это зависит от вас.

От этого голоса мурашки бегут по коже. Они с Анакином несколько лет сражались бок о бок с этими людьми. Оби-Ван доверял им даже свою жизнь и был уверен, что они доверяют ему так же. Но было ли хоть что-то в их отношениях правдой? Наверное, это худшее, что есть в предательстве: оно оскверняет все хорошие воспоминания, и они начинают причинять такую же боль, как и плохие. Он не хочет признаваться даже самому себе, как его ранит предательство клонов.

Анакин изрыгает поток хаттских ругательств, но гудения меча по-прежнему не слышно. Вероятно, его разоружили.

— Где генерал Кеноби?

— Мёртв! — резко бросает Анакин. Голос у него звучит ровно так, как надо: сдавленно, но управляемо, как будто Анакин пытается подавить эмоции. Звучит убедительно, но эти клоны хорошо их изучили. Это совсем не то, что обманывать врага, который их не знает. С этими людьми они спали в одной казарме и сидели рядом в траншеях. Эти люди знают их уловки и привычки — знают их.

— Обыскать пещеру! — доносится голос клона.

Оби-Ван инстинктивно прижимается к стене, не обращая внимания на грязь, которая забивается в поры на коже и на голове. Скорее всего, он сможет одолеть только одного или двоих, но если Анакин найдёт способ разобраться с остальными, то и это будет на пользу. Но ему всё равно не нравится мысль убивать людей, которые были его товарищами по оружию. Это неправильно, совершенно неправильно. Это его братья. Его друзья. По крайней мере, они ими были. Но иногда на войне и ради выживания приходится делать то, что не хочется.

Первый клон быстро падает, его голова откатывается вглубь пещеры. В начале войны Оби-Вана стошнило бы от такого зрелища — но не теперь. Он повидал слишком много смертей и понимает, что такое необходимость.

К сожалению, клоны быстро определяют, где он находится. Второй входит в пещеру в полной готовности, направив бластер прямо на Оби-Вана. Это неважно — если то, что они сказали Анакину, правда, бластер включён в режим оглушения. Если нет — что ж, это будет его смерть, и он всё равно нанесёт удар. Лучше так, чем просто сидеть и ждать, когда его найдут. Он не так уж сильно боится возможного исхода: выстрел из бластера в жизненно важный орган — сравнительно быстрая смерть.

Он убивает клона ровно тогда, когда тот стреляет. Заряд из бластера попадает Оби-Вану в грудь и впечатывает его в стену. От сломанных костей по телу расходится волна ошеломляющей боли, и, если бы он мог двигаться, то закричал бы. Но он не может, совсем ничего не может, только молча страдать, отчаянно надеясь, что Анакину удастся бежать. Прежде чем потерять сознание он успевает подумать, что, по крайней мере, уходит в бою. Эта мысль доставляет некоторое удовлетворение.

* * *

Анакину редко хотелось убить кого-нибудь так сильно, как сейчас хочется убить коммандера Коди, посылающего людей в пещеру за Оби-Ваном. Этот человек обязан всей своей карьерой и не раз — самой жизнью тому, кого сейчас предает.

Не раздумывая, он бросается вперёд, со всего размаха ударяя локтем по лицу одного из клонов, которые его держат. Им не стоило снимать шлемы. Анакин надеется, что клону больно, что удар сломал ему нос и вдавил его в мозг. Даже сейчас, когда Анакин обезоружен, а его световой меч в руках у Коди, он, если надо, готов порвать клонов на части голыми руками.

Приставленный к голове бластер заставляет его передумать.

— Генерал, не заставляйте нас калечить вас, — говорит Коди с самым серьёзным видом, как будто ему не всё равно.

Анакин подавляет порыв плюнуть ему в лицо. Он выше этого. Выше.

— Вы просто пытались убить нас.

— У нас был приказ, сэр.

— Чей?

— Это секретная информация.

— Генерал Кеноби твой командующий офицер, и я тоже старше по званию. Я только что задал тебе вопрос. По протоколу ты обязан на него ответить.

Коди просто качает головой и смотрит на выход из пещеры, откуда другой клон вытаскивает тела Оби-Вана. Он жив, Анакин знает это — он бы почувствовал, как разрывается связь — но одного вида бесчувственного тела Оби-Вана достаточно, чтобы оживить в памяти все виденные во сне кошмары. Он потрясён. Он терпеть не может видеть учителя таким, как сейчас — молчаливым и неподвижным, словно он больше никогда не встанет, как и мать.

— Вы больше не наш командир, сэр. Как и любой Джедай.

— О чём ты говоришь?

— Мы больше не подчиняемся вашим приказам. Мне очень жаль.

— Да иди ты в пять кореллианских адов! — выкрикивает Анакин, снова бросаясь на него. Пусть стреляют ему в голову, если хотят. По крайней мере, тот, кто приказал взять их живыми, будет недоволен.

Но вместо этого его ударяют бластером по голове.

Он сильно ударяется о землю, едва успев вытянуть руки вперёд. Перед глазами всё плывёт; он моргает, чтобы как-то сфокусировать зрение. В конце концов, ему надо подумать о своём достоинстве — как он будет выглядеть, если упадёт лицом в грязь?

Лёжа на земле, Анакин видит, как приближаются ботинки Коди.

— Если нужно, мы можем оглушить вас, сэр, но мы бы предпочли, чтобы вы пошли с нами по собственной воле.

Честно говоря, если бы речь шла только о нём самом, Анакин продолжал бы сражаться. Но на кону не только его собственная жизнь. Оби-Ван ранен, и его не оставляет чувство, что он должен хотя бы смотреть и жаловаться, если учителю не окажут помощи. Вряд ли его будут слушать, но, как часто говорит Оби-Ван, при желании Анакин может очень раздражающе ныть.

— Хорошо, — бормочет он, скорчив гримасу.

Он позволяет им надеть на себя наручники, сковывая руки за спиной. К счастью, они, кажется, привезли с собой медицинскую капсулу. Анакин видит, как медик обследует Оби-Вана, а потом несколько клонов поднимают его и кладут в капсулу.

— У него сломаны нога, рука, два ребра, а ещё сотрясение мозга, — кисло говорит Анакин. — Ему нужна медицинская помощь.

— Нам разрешено оказать её, сэр, — отвечает Коди, кивнув клонам, которые загружают Оби-Вана в капсулу. — За генералом Кеноби будут хорошо ухаживать.

— По твоим словам, он больше не генерал.

— Это правда, сэр.

Правда? В чём правда? Правда, конечно, в том, что Анакину больше всего на свете хочется отделать Коди так же, как они отделали Оби-Вана. Это, конечно, поворот на сто восемьдесят градусов, учитывая, что ещё вчера он считал клонов друзьями — и личностями. А теперь они, с его точки зрения, всё больше и больше напоминают дроидов, запрограммированных на определённое задание. Они исполняют приказы, не задавая вопросов. У них нет верности. Они созданы только для войны.

Он не понимает этого. Они провели столько времени вместе. И после всех историй, которые они рассказывали друг другу, после бесчисленных случаев, когда Джедаи спасали клонов, они без малейших сомнений исполняют приказ убить своих командиров.

Внезапно он начинает гораздо меньше, чем раньше, сожалеть обо всех клонах, погибших в этой войне.

Смерив Коди тяжёлым взглядом, он делает шаг, а клоны по бокам от него тянут его вперёд.

— Я надеюсь, что когда-нибудь, — низким и угрожающим голосом бормочет Анакин, — ты на собственном опыте узнаешь, как это — когда тебя предают твои люди.

— Ничего личного, сэр. Просто долг.

— Да, а человек, которого вы пытались убить, всегда исполнял то, что считал своим долгом — защищал вас, как мог. Только трус отплатит за это неблагодарностью

Анакин ненадолго останавливается перед Коди, не обращая внимания на то, что ему давят на локти. Он почти не в состоянии удержать свои чувства при себе. Ему хочется сделать что-нибудь — что угодно — чтобы показать Коди, как он взбешён. Но сделать ничего нельзя. Он может только смотреть клону в лицо — пусть тоже посмотрит в глаза человеку, которого пытался убить. Но этого слишком мало.

— У нас был приказ, — просто говорит Коди, посмотрев ему в глаза. Никакого раскаяния. Ни капли.

— Ну да, конечно.

Анакин идёт дальше. Сейчас ничего нельзя сделать, и он, как всякий хороший стратег, перегруппируется и подождёт, пока у него будет шанс. Он будет готов, когда настанет время. Этим клонам не сойдёт с рук то, что они сделали с ним и с Оби-Ваном. Анакин этого не допустит.

В глубине души он чувствует слабые угрызения совести. Джедаю не подобают такие мысли, он не должен желать мести… но он не такой уж хороший Джедай, и всё его существо жаждет возмездия. Он не верит, что это желание — порождение тёмной стороны. Это просто справедливость, которая должна восторжествовать, ничего более. Опасность в том, что Анакину очень хочется лично обеспечить торжество справедливости.