Спой для меня (гет)

Виолетту Дэвис Гарри увидел мельком в лифте в среду вечером. Она была небольшого роста, с короткими волосами и походила на маленького запуганного воробушка. И когда Гарри приветливо поздоровался, посмотрела на него со смесью ужаса и восторга. Гарри не хотел напугать её еще сильнее, поэтому решил отложить разговор до четверга — прийти в отдел к Перси и ненавязчиво поболтать с Виолеттой на тему Шекспира: если это она, то всё сразу станет очевидно.

Гарри даже купил небольшую коробку шоколадных конфет, вспомнив слова Гермионы, что он совсем не умеет общаться с противоположным полом.

Вот только Виолетты в четверг на работе не оказалась. «Отравилась чем-то, с утра отправила сову», — равнодушно пожал плечами мало что замечающий вокруг Перси. Гарри немного расстроился — разгадка откладывалась еще на один день. Но вечером, не изменяя своей традиции, он снова включил передачу Ли, гадая, будет ли сегодня в эфире очередная песня…

Когда из приемника полилась блюзовая музыка, а следом зазвучал голос, Гарри почувствовал удивление. Музыка была, как прежде, пела сама Виола, но текст… Казалось, что текст был в этот раз не её — совсем не похож на прошлые, да и написан от лица мужчины.

Знаешь, на меня часы обиделись —

Я убивал их время …дцать долгих лет

Гарри даже почувствовал легкое разочарование, понимая, что как раз эта песня ему не адресована, как вдруг в припеве раздались строки:

…И у меня нет времени выпить кофе —

Зато есть время позвонить тебе...

— Нет времени выпить кофе… — повторил Гарри следом за голосом в приёмнике, и мозаика в его голове, наконец, сложилась.

Как он сразу не догадался? Истина же лежала на поверхности: ведь есть только один человек, который всегда настолько понимал его…

Когда Гарри влетел в кабинет Гермионы, она мирно сидела за столом, а голос в приемнике допевал: «Зато есть время побыть с тобой».

— Я же говорил тебе, что Орсино не достоин Виолы, — сказал Гарри первое, что пришло в голову, глядя на затравленное выражение лица Гермионы.

Она нервно хихикнула, и Гарри испытал удивительное облегчение, что она не выставила его за дверь.

— Почему ты мне сразу не сказала? — спросил он, садясь на стул напротив.

— Я… — Гермиона отвела взгляд, но потом выдохнула и снова посмотрела Гарри в глаза, — просто боялась. А когда ты так загорелся идеей найти исполнительницу — не захотела тебя разочаровывать.

— Скорее, это был бы огромный подарок. А музыку писал Пьер? Пэк — так созвучно, да и тем более он и правда… тот еще шут.

— Да, — слабо улыбнулась Гермиона. — Он меня и уговорил. Когда ты сказал журналистам, что любишь своих мертвых не меньше, чем живых, и что о них надо помнить, но двигаться дальше… Я почувствовала огромную радость и облегчение. Как бы сейчас сказал Сириус: придется начать с сотворения мира, — она нервно хихикнула. — Все началось осенью, после победы. Ты не замечал, как меня пугали некоторые слова, которые ты говорил: что чувствуешь ужасную вину перед Тедди, ведь он растет сиротой; что тебе иногда не хватает советов Дамблдора. И знаешь, что я в итоге сделала? Нашла в Запретном лесу воскрешающий камень, пока ты сам не решил его найти. В тот же день я поехала на море, потому что на глубине сотни футов этот дар смерти точно не принесет никому вреда. Сидя на берегу в тот вечер, я долго думала и написала первые стихи.

— О море и разбитых надеждах? — догадался Гарри.

— Да, — кивнула Гермиона, — а те, которые ты услышал первыми, были написаны последними, как раз ночью после твоей фразы журналистам. Я даже не считала их удачными — решила, что вышло слишком сентиментально, и собиралась выкинуть на следующий же день. Но утром на занятия пришел Пьер и зачем-то решил развернуть смятые листы. Не думала, что они могут кого-то вдохновить, но Пьер тут же подобрал музыку и стал уговаривать меня спеть.

— Судя по всему, Пьер обладает величайшим даром убеждения, — хмыкнул Гарри.

— Просто он одновременно очень приставучий и слишком обаятельный. Мне иногда кажется, что Сириус в молодости был таким…

— Ты меня просто одной фразой убеждаешь пообщаться как-нибудь с этим Пьером поближе, — сказал Гарри, аккуратно касаясь ладони Гермионы. — И теперь-то я понимаю, почему голос в приемнике казался мне смутно знакомым.

— При пении через микрофон тембр немного меняется.

— А что было дальше?

— Пьер потащил меня на студию, и мы записали первую песню. Потом начал расспрашивать, нет ли у меня еще стихов.

— Я должен был догадаться еще в прошлый раз, — сказал Гарри, продолжая вспоминать другие мелочи. — Я здесь — ты ведь действительно тогда была рядом со мной! И к Уизли ты тогда опоздала из-за записи?

— Да, мы как раз записывали вторую песню.

— А сегодняшняя песня…

— Здесь почти все слова Джека — кроме фразы про кофе. Она так хорошо легла в рифму, и я рискнула оставить её…

— Гермиона, а зачем ты давала мне подсказки, если так боялась, что я тебя узнаю?

— Я боялась, но ведь не значит, что не хотела, — приподняла бровь Гермиона, вызвав улыбку на губах Гарри.

— А в палатке… тогда, еще в лесу Дин. Ты никогда не пела мне колыбельную?

— Один раз. — Гермиона смущенно опустила глаза. — На Рождество.

Гарри взглянул в её родное лицо, чувствуя прилив нежности. Он до сих пор точно не знал, за что воевал: но был уверен, что ради Гермионы он точно рискнул бы всем.

— Раз все так удачно сложилось, я хочу сказать тебе спасибо за песни. Но еще больше, что готов дать тебе не только свет и радость, но и всё, что ты пожелаешь.

— Гарри…

Но Гарри не дал ей договорить, решительно перегнувшись через стол и прижавшись к губам Гермионы. Должен же он хоть иногда проявить инициативу сам, а не ждать когда кто-то сделает это за него?

Уж Главный аврор Поттер точно мог себе это позволить, а Гермиона определенно заслужила хотя бы один раз позволить другим решать за нее.