The Good Wife (гет)

— Им это правда нужно. Пойдет им на пользу, — произносит Пит со всей уверенностью, на какую только способен, разминая большой кусок теста обеими руками. Все его тело охвачено судорожной жаждой деятельности, но он всячески пытается скрыть нервозность от своей гостьи. К сожалению, выходит у него не очень. Но, в любом случае, если носишься по кухне, пытаясь разом уследить за десятью вещами, покоя в атмосферу это не приносит.

Джоанна ему не ответила, но это в основном потому, что ее рот полностью занят поглощением разных вкусностей, которые хозяин только что вынул из духовки. Снегопад из сахарной пудры сыплется у нее изо рта и оседает на уже заметной выпуклости ее живота.

Пит месит тесто увлеченно, с отчаянным энтузиазмом, потом делит его на маленькие кусочки, которые в его руках быстро превращаются в мини-багеты.

— Знаешь, уже все-таки два года прошло. Думаю, она готова излечиться. Все к лучшему. Все будет прекрасно, правда.

Джоанна все еще не отвечает, и ее локти покоятся на крошечном пространстве кухонного стола, который еще каким-то чудом остался свободен. Все остальное заставлено ингредиентами и посудой для выпечки, какие только есть в этом доме, и все так или иначе используется. Она одним махом уминает целый шоколадный круассан.

— Не то чтобы это было легко. Я не мог заставить ее поговорить о нем целых шесть месяцев. Но она все равно по нему скучала, как бы то ни было. Ведь они были лучшими друзьями, а это так просто…

— Пит? — прерывает его Джоанна самым сладким голосом.

— Да?

— Заткнись-ка.

Он так и делает.

А раз не нужно больше отвлекаться на разговоры, скорость его бурной пекарской деятельности еще сильнее увеличивается. Джоанна же берет маленький пончик и поглощает его с откровенным причмокиванием. Долгое время они оба молчат.

— Ты ей доверяешь? — спрашивает она его, наконец, о том, что действительно важно, но о чем все обычно молчат.

Яйцо, которое Пит хотел расколоть, буквально взорвалось в его руках и крепко его напугало. Он закрывает глаза и вцепляется в столешницу, пока костяшки пальцев не белеют. Лишь через несколько секунд ему становится полегче, и он хватает ртом воздух.

— Да. Полностью. Абсолютно. Больше, чем кому-либо еще в этом мире, — он вытирает испачканную яйцом руку о фартук, и сам спрашивает немного тише. — А ты ему доверяешь?

Джоанна отвечает далеко не сразу.

— Да, — она нежно трогает живот и добавляет сардонически. — А что еще мне остается делать с учетом вот этого всего?

Он улыбается ей ободряюще, а затем берет еще одно яйцо и без усилий раскалывает его пальцами над миской.

И вдруг она выпрямляется:

— Но от этого нам с тобой сейчас не легче.

— Нет.

— Ты хоть можешь напиться, — она отправляет в рот печенье.

Он горько улыбается:

— А вот и нет. Вообще не могу пить. Даже быть слишком сонным позволить себе не могу.

— Ох, точно, — говорит она с набитым ртом. — Прости, забыла.

Он пожимает плечами:

— Да все нормально. Я даже не могу думать об алкоголе — сразу вспоминается голый Хеймитч под душем. Казалось бы, раз уж правительство взялось переписывать тебе память, могли бы заодно хоть ради приличия стереть оттуда такие вот моменты.

Джоанна фыркнула, крошки попали ей в нос, и она закашлялась.

— Так чем же нам с тобой заняться, чтобы усмирить нашу дикую паранойю, пока они не вернутся? — спросил он.

— Ну, мы всегда можем устроить то, чем в наших худших кошмарах заняты они.

Он усмехается и трясет головой.

— Ты все равно бы со мной не справилась, — он громко рассмеялся.

— Еще посмотрим… Можем позавязывать узлы. Верное средство для душевнобольных.

— Я думаю, что навязал уже узлов на сорок жизней вперед.

Внезапно расстроившись, она вдруг падает обратно в кресло.

— Не знаю, Пит! Что ты делаешь, когда испытываешь напряжение?

— Да я этим и без того уже занят. Или ты правда думаешь, что пять дюжин сырных булочек сгодятся нам на ужин?

— Спасибо, конечно, от меня и моего паразита в животе за все эти бесконечные угощения, но мне определённо срочно нужно сделать что-то, чтобы не сойти с ума. Вот это, — и она показала пальцем на свой живот, — означает, что я не смогу помахать топором еще полгода. Может там что-то порваться или что-то в этом роде. Не врубаюсь, что там внутри происходит.

— Ты можешь пойти разбудить Хеймитча. Он вчера не так уж и напился, Китнисс даже смогла с ним разговаривать. Уверен, что я слышал их голоса часа в два ночи. Это бы тебя взбодрило.

— Да меня от одного этого алкогольного запаха тошнит. Что ты со мной творишь? — заорала она своему животу, а потом повернулась обратно к Питу. — И вообще, почему ей надо с ним поговорить? Может же она поговорить с тобой…

— Она на меня разозлилась.

Джоанна удивленно смеется:

— Почему?

— Потому что я ей сказал, что очень важно, чтобы она поговорила с Гейлом.

Смех на ее губах замирает сам собой.

— Хватит быть таким чертовски хорошим, Пит.

— Приму это к сведению, — говорит он отвлеченно, сосредоточив все свое внимание на раскатывании партии слоеного теста.

Он останавливается, чтобы что-то прибавить, но стоит ему это сделать, он обнаруживает, что весь, без остатка, обсыпан мукой.

Отойдя от потрясения, он берется за край фартука и терпеливо стирает им муку с глаз, губ и носа.

— Ты уверена, что хочешь этого, Джоанна? — говорит он, когда снова в состоянии это сделать. — Как заслуженный ветеран исторических мучных баталий, я могу тебе сказать, что у тебя просто нет шансов.

Она сгребает одну из мисок и ныряет с ней за кухонную стойку.

— Хлебный мальчик, ты вообще видел 71-е Голодные Игры? Может быть, ты и забыл, но притворяться рохлей вообще-то мой конек.

Через полтора часа после этого Гейл и Китнисс открыли парадную дверь, обсуждая самую что ни на есть нейтральную тему — насколько же чище стал Двенадцатый после того, как здесь перестала оседать ужасная угольная пыль. Она дрожала, а его глаза опухли и покраснели, но напряженность в их манере держаться стала постепенно исчезать. Теперь они могли хотя бы смотреть друг другу в глаза.

— Пит? — позвала она своего мужа. После того разговора, который сейчас состоялся, все, чего она хотела — это свернуться калачиком в его объятьях и беспробудно спать всю ночь. А может быть и следующий день.

Очень виноватый голос долетел до нее из кухни:

— Ох, вы уже вернулись? А мы тут… просто… печем. И тут небольшой беспорядок. Я сейчас подойду, дай-ка мне минутку.

Китнисс обменивается с Гейлом тревожным взглядом. Но его взгляд оказывается скорее подозрительным, чем тревожным. И как же она может его в этом винить? Подсознательно он все еще не доверяет Питу Мелларку и полагает, что тот может опять втихаря украсть его девушку. Даже если эта девушка — вошедшая в историю жестокая убийца и сейчас носит под сердцем ребенка Гейла. Безмолвно кивнув друг другу, Гейл и Китнисс занимают свою обычную охотничью позицию, спиной к спине, и устремляются в кухню.

Пит их совсем не обманул. Он действительно здесь пек. Видимо, все четыре часа, что их не было дома. Множество подносов с хлебом, булочками и печеньями теснятся на поверхности возле плиты.

Но остальная кухня достойна отдельного упоминания.

Мука там рассыпана повсюду.

Содержимым, наверное, целого мешка муки покрыто буквально все. Даже на потолке виднеются ее разводы. И на панелях стен. На чистой посуде в соседней комнате, совмещенной с кухней. И на носике чайника. В крошечных дырочках солонки. Но больше всего ее на столе, на кухонной стойке и на полу. Часть муки отчего-то намокла и теперь превратилась в отвратительную массу. Короткая стрижка Джоанны оказалась совершенно белой, как и весь левый бок Пита.

Весь этот хаос дополняют следы от десятка разбитых яиц, что виднелись на стенах, окнах и, наконец, на лице самого Пита. Еще виднеются следы масла. А бутылка ванильной добавки явно взорвалась — или ее кто-то бросил — и от Джоанны разит ванилью.

А это, что это такое? Голубика на ухе ее мужа.

— Что…? — попытался выдавить Гейл, но не смог в итоге сказать ничего связного.

Джоанна лежит на боку посреди кухни и беззвучно дико хохочет. Маленькие облачка муки взлетают от каждого ее истерического всхлипа. Пит выглядит огорченным. Он медленно идет в сторону своей застывшей в изумлении жены.

— Нам стало скучно.