Венский вальс и рок-н-ролл (гет)

Роджерс сбился со счёта, которая из оборванных одна за другой ниточек привела его на запад Австрии, в Циллертальскую долину, в тёплое, бревенчатое шале на окраине деревушки, где много номеров, но мало постояльцев — горнолыжный сезон подходил к концу. Он отхлёбывает крепко сваренный кофе, рвано оттягивает ворот колючего, толстого свитера и поскрёбывает отросшими ногтями раздражённую от непривычной одежды кожу. Сквозь покрытое морозными узорами оконное стекло капитан разглядывает сияющую в рассветных лучах солнца долину и курящиеся рваными облачками вершины гор, покрытых молочной дымкой, словно лессированные белилами на полотне художника. Люди крошечными черными точками катятся со склонов, казалось со скоростью Боинга, когда смотришь в небо, задрав голову, и провожаешь взглядом ровно клубящийся за самолётом белый хвост.

Капитан почти сроднился с пожелтевшей, картонной папкой, пахнущей канцелярской сыростью, плесенью и смертью, отчего зубы сводило оскоминой. Первый шок от осознания, что друг его жив, давно прошёл, и теперь холодная голова и горячее сердце правили им, не позволяя упиться чувством вины раньше времени и впасть в отчаяние, когда следы Баки снова пропадали в многолюдье среди многоэтажек, исчезали в муторном, тяжёлом утреннем смоге, смывались серым дождём, который давно уже не оставлял после себя свежести.

Среди безукоризненно выполненных заданий и вычеркнутых красной пастой имён в списке жертв Зимнего Солдата значилось одно имя. Единственная миссия, которую он завалил — капитан не брал в счёт своё собственное спасение из воды. Глянцевое, с отпечатками жирных следов чьих-то пальцев фото из личного дела — женщина, с гладко забранными тёмными волосами, прямым тонким носом и тяжёлым взглядом исподлобья, с простым и совершенно не факт, что настоящим именем Лара Смит. А под сухой, канцелярской характеристикой размашисто, синими чернилами въелась в бумагу резолюция — «Не лояльна. Устранить»…

Сэм вваливается в комнату, занося с собой ворохи снега, громко топая и грохоча по дощатому полу горнолыжными ботинками, с которых снег падает шапками, медленно превращаясь в прозрачные лужицы, и втаскивает внутрь поочерёдно лыжи и доску для сноуборда.

— Ты серьезно? — Стив гнёт бровь удивлённо, а Уилсон расплывается в по-детски открытой, обезоруживающей улыбке, которая так удивительно подчёркивает его костюм расцветки попугая Ара.

— А ты предлагаешь с траурным лицом слоняться по территории, тыкать фотографией в прохожих и спрашивать, не видели ли они тут одну террористку? — Роджерс не находится, что ответить, и Сэм продолжает напирать. — Прокатиться, осмотреться, передохнуть, наконец. Третий месяц гоняемся за ним, как за собственной тенью…

— Я ведь не просил тебя… — капитан вспыхивает и сгоряча опрокидывает кружку с остывшим кофе на паркет, и тут же понимает, как он, чёрт побери, устал.

— Брось, Стив! Это был мой выбор, и о решении своем я не жалею, — Сокол прерывает в очередной раз его мученическую тираду, пиная отломанную от фарфоровой кофейной чашки ручку под плетёное кресло. — Он знает, что ты его ищешь. Ты не думал, что он не хочет, чтобы его нашли?

«Думал», — отвечает капитан про себя, забыв озвучить свой ответ вслух. Думал и думает каждое утро, открывая глаза с первыми лучами рассвета, думает каждый вечер, до самой глубокой ночной темноты, умоляя Баки дать ему шанс, будто мысли его способны преодолеть расстояние и время.

— Я никогда не... — Роджерс с сомнением косится на ярко-жёлтую доску, вспоминая, что все зимы в детстве стабильно проводил в постели с температурой, да и снег в Нью-Йорке был явлением нечастым, а после разморозки он и вовсе не находил времени для отпуска.

— Вряд ли у тебя возникнут проблемы, — Уилсон хлопает товарища по могучему плечу, ни минуты не сомневаясь, что его физической подготовки достаточно для покорения неизведанных заснеженных горизонтов.

* * *

Едва сойдя с подъемника, капитан ощущает в груди забытое чувство азарта, не свербящего и ледяного, как бывает перед боем, а полного лёгкости и ребячества, которое разгорается щекочущим жаром меж рёбер и стучит закипавшей кровью в висках. Мороз кусает открытые щёки, а капитану становится отчаянно жарко, так что хотелось скинуть скрипящую на холоде куртку и пуститься вниз с идиотской улыбкой в одной только майке. Он толкается и скользит вниз по не слишком сложной трассе, наращивая постепенно скорость, пока редкие посыпанные снегом ели не начинают мелькать головокружительно быстро. Мысли улетучиваются, оставляя телу блаженное ощущение полёта, позволяя повиноваться инстинктам и следовать законам физики, сливаясь с доской, трассой, снегом и великолепием Австрийских Альп в единое целое.

Откуда-то слева слышится рёв мотора, прямо на Роджерса мчится снегоход, нарушая ко всем чертям технику безопасности и увиливая от столкновений с редкими лыжниками — если б народу на склоне было больше, несчастного случая вряд ли удалось бы избежать. Он проносится прямо у него под носом, обдавая его колючими снежными крошками. Роджерс едва не падает навзничь прямо посреди трассы, тормозит ребром доски и снимает шлем, силясь разглядеть бестолкового хулигана сквозь слепящие под полуденным солнцем искры снега. Водитель, поравнявшись с капитаном, подаёт знак следовать за ним. Стив защиту не надевает, подставляя яркому зимнему солнцу светлый всклокоченный ёжик, и просьбе подчиняется, намереваясь объяснить лихачу, а если потребуется и показать, что так поступать не следует.

Чёрная «Ямаха» с красными полосами ждала его в конце спуска у реденького хвойного подлеска. Водитель в белой парке с меховой оторочкой и таких же белых штанах с тёмно-серыми прожилинами сливался с окружающим пейзажем, напоминая скорее любителя зимней охоты, чем спортсмена-экстримала. Он прохаживался вдоль снегохода и сбивал ботинком снег с гусеницы, не снимая жёлтых защитных очков, закрывавших ему пол-лица. Капитан тормозит неподалеку, освобождает от креплений ботинки и, щурясь от яркого солнца, направляется к водителю.

— Простите, что напугала вас, сэр, — лихач стаскивает маску на лоб, и Роджерс видит перед собой вполне себе молодую женщину, солнце бьёт ей в спину, и он никак не может разглядеть черты её лица.

— Я в порядке, — сквозь звучание глубокого, богатого медовыми оттенками тембра голоса нарушительницы праведный гнев капитана отчего-то улетучивается. — Вам следовало быть аккуратнее, мэм…

— Вы здесь недавно?

— Вчера прилетел…

— Я держу шале на западе Финкенберга, там потише, чем здесь. Меньше народу. Я думаю, вам бы у меня понравилось больше, — девица явно и неприкрыто флиртует, отчего капитану становится не по себе — к нескрываемому женскому вниманию он так и не привык. — Мне показалось, вы любите уединение...

— Почему вы так решили? — преодолевая со скрипом собственную деревянность, интересуется в тон незнакомки капитан. Накрыв лоб ребром широкой своей ладони, спасаясь от слепящих лучей, он рассматривает лицо девушки, которое показалось ему теперь смутно знакомым.

— Вы приехали в низкий сезон, один, — он быстро оглядывается, но Сэма, поблизости не находит. Сокол, распушив перья, так остался на вершине склона, заболтавшись с прехорошенькой немкой.

Прямой нос и тяжёлый взгляд из под опущенных ресниц заставляют смущённого капитана шевелить извилинами чуть быстрее. Лишь алеющие от мороза и быстрой езды щёки и открытая, широкая улыбка отличали девушку с фотографии из списка жертв лучшего бойца «Гидры» от незнакомки, что стоит ровно напротив него и откровенно его разглядывает, игриво перекручивая на пальце изумрудное колечко.

— Марина, — будто прочитав его мысли, уловив, словно невидимой антенной его сомнения, она протягивает ему руку. Капитан, не задумываясь, пожимает её тонкую, но крепкую ладонь. Ощутив лёгкий прокол, он одёргивает руку мгновенно и обескуражено на неё глядит. Вопрос, восклицание, звук застывают на вставшем колом во рту языке, и непобедимый Капитан Америка медленно оседает на землю.

— Только не ударьтесь, сэр… — девичий шёпот звучит над самым ухом, его подхватывают со спины и аккуратно кладут на пушистый, холодный, будто только что выбитый пуховый матрац, снег.

Стив просыпается тяжело, как после наркоза, и обнаруживает себя раздетым до трусов и привязанным к стулу посреди полупустой гостиной с потухшим камином, едва освещённой. Дверь комнаты напротив была распахнута настежь, и бело-жёлтый язык света от зажжённого бра тянется к связанным его ногам. Посреди комнаты валяется раскрытый чемодан, а вокруг него суетится и изредка чертыхается женщина в одном нижнем белье и теплых, вязаных гетрах с оленями, гремит ящиками и скидывает в него небрежно, охапками вещи из раскрытого шкафа.

Голова нещадно болит, тело опутано грубой хозяйственной бечевкой, точно паутиной, он пытается расцепить скованные за спиной руки, но лишь громко брякает стальными браслетами друг о друга. Движение мгновенно прекращается, тёмная фигура застывает и оборачивается, заслоняя собой источник света. Капитан смаргивает застлавшую взгляд мутную пелену, а бесшумная и быстрая, как тень, женщина уже склоняется над ним, будто возникает из под земли.

— Что ты мне вколола? — язык едва-едва ворочается, Стив растерянно переводит взгляд с тёмных, недобрых её глаз на соблазнительные округлости её груди, грозящие в любую секунду выпрыгнуть из кружевного бюстгальтера.

— Одно средство, — отвечает она уклончиво, машинально дотрагиваясь до кольца, камушек которого, отдав изумрудную жидкость в ладонь капитана, походил теперь на горный хрусталь. — Только ты рановато очнулся.

— Где Сэм? — осторожно пробуя новые слова на вкус, будто малый ребёнок, спрашивает Роджерс.

— Твой друг, скорее всего, носится по деревне, как ужаленный, весь в поисках. И снег сыплется, как назло. Пришлось нарезать немало кругов, чтобы спутать следы, — голос её теперь звучит холодно и по-деловому, она отходит от пленника, плюхается на кресло и принимается натягивать узкие джинсы.

— Где я?

— Можно сказать, в охотничьем домике. Я сдаю его как раз тем, кто любит уединение. Ты закончил? — не дожидаясь ответа, она поднимается, вжикает молнией на ширинке и приступает к своему допросу. — Я позвонила в отель, пока ты спал, — она вертит перед его носом карточкой-ключом от номера гостиницы, которую выудила у него из кармана после тщательного досмотра капитанских вещей. — Стивен Роджерс. Тот самый?

— А ты Лара Смит?

— Что вам нужно от меня, капитан? — она снова склоняется над ним, и он чувствует на своём лице её тёплое дыхание с нотками мяты и кофе с коньяком.

— Джеймс Барнс, — говорит он, ощущая, как к нему возвращается способность членораздельно разговаривать.

— Не припоминаю.

— Зимний Солдат, — Стив отмечает, как быстро меняется выражение её лица, как сереет оно и вытягивается, а взгляд её от звука этого имени леденеет и теряет направление, растворяясь в потоке воспоминаний. Она резко разворачивается и идёт обратно, закрывает чемодан, щелкает замками и натягивает свитер.

— Лара! — девушка в ответ не произносит ни звука, тащит волоком сумку в коридор и присаживается на край тумбы, чтобы обуться.

Сердце беспрерывными толчками прогоняет по венам отраву, капитан ощущает внутри былую мощь и рвёт в стороны руками. Стальная цепочка поддается только с третьего раза, Роджерс тратить ровно четыре минуты на то, чтобы выпутаться из наспех намотанных верёвок и бросится на улицу вслед за ускользающим, но единственным реальным шансом выйти на след своего друга.

Дверца громко бахает о стену, Стив перемахивает через перила, минуя ступени, а Лара оборачивается, выплёвывает ругательство и понимает, что на собственных ногах ей от универсального солдата не удрать. Последний аргумент, серебристую Беретту, Смит вынимает из внутреннего кармана куртки и делает предупредительный выстрел в воздух. Капитан падает лицом вниз и перекатывается за ближайшую сосну.

— Лара! Я всего лишь хочу поговорить, — Стив отчаянно пытается изворачиваться, сам не зная толком, что конкретно хочет от неё получить, но Лара всё ещё не произносит ни звука, пятясь к гаражным воротам. Роджерс делает ещё рывок, прячась за соседним деревом, и пуля тут же вгрызается в ствол, обдавая лицо капитана мелкими щепками и запахом палёной древесины, и рикошетит куда-то вбок.

— Ты нас обоих покалечишь! — Роджерс крепко жалеет, что под рукой нет щита.

Лара, не сводя с капитана прицела, щёлкает на пульт, автоматические ворота слишком для неё медленно ползут вверх, и она, юркнув сквозь раскрытую наполовину створку, пропадает в чёрном зеве гаража. Капитан в нерешительности не движется с места, краем глаза отмечая, что стоит ровно посредине между гаражом и припаркованной у ворот «Ямахой». Рывок за девчонкой может обернуться пулевым ранением с гораздо большей вероятностью, чем марш-бросок на полста метров обратно. Капитан позволяет чёрному внедорожнику с высокой посадкой и внушительным кенгурятником спереди вырваться из гаража и бросается к снегоходу, срывая напрочь крышку приборной панели в поисках нужных проводков…

То, что они поменялись ролями, Смит явно не устраивало, но где-то внутри она отдала должное гуманности и благоразумию Роджерса за то, что он её не связал в отместку. Она довольно удобно устроилась в глубоком кресле в номере у Стива, забравшись в него с ногами, под пристальным наблюдением двух пар глаз. Верный ствол с почти полным магазином теперь был для неё вне досягаемости, капитан же в комплект к едва затянувшимся после падения с геликериера ранам получил от отчаянно сопротивлявшейся девчонки ещё пару синяков и даже один укус.

— Я полагала, что за мной придут однажды, но не думала что «ЩИТ», — она боится, но тщательно скрывает это. Лишь мимолетная искра в глазах и слишком резкий вдох, едва уловимый скрежет ногтей по шершавой кромке чашки с горячим кофе выдают её истинное настроение.

— Я действую не от имени «ЩИТ», — уверяет её капитан, протягивая серую, картонную папку, подписанную по-русски. — У меня личные мотивы.

Лара берётся за уголок картонки и осторожно её переворачивает, ржавая канцелярская скрепка исчезает в щели дощатого пола, а фото сержанта Барнса в полной форме падает ей на колени. Она аккуратно вставляет её на место в приклеенный сбоку кармашек из истончившейся от времени писчей бумаги, бегло, по диагонали просматривает несколько страниц, пока строчки не поплыли в потускневших её глазах.

— Дерьмо, — шипит она себе под нос и отодвигает папку от себя подальше, будто обнаружила в ней споры неизвестного вируса.

— Зря вы меня выдернули, капитан. Не думаю, что могу вам помочь.

— Почему он тебя не убил? — Уилсон решает действовать с места в карьер, подсовывая ей список целей Зимнего Солдата, раздобытый агентом ФБР Шэрон Картер, как и предполагаемое место жительства похожей на Лару Смит женщины. Почти в самом конце списка значилась её фамилия и краткий отчёт под ней — «Агент колебался. Цель ушла. Дальнейшее местонахождение неизвестно».

— Я не знаю, — Лара явно сомневается, и Сокол решает дожимать её, не смотря на то, что «Гидра» уничтожена, а «ЩИТ» скомпрометирован, и врагами их назвать теперь можно было с большой натяжкой, — но испытывать судьбу ещё раз я бы не хотела…

— Между вами было что-то?

— Нет, — она не лжёт, и Сэм откидывается на спинку кресла, почёсывая отросшую щетину, — Это было невозможно. Хотя я честно пыталась, — капитан глядит на неё заинтересованно и хмуро, а Лара набирает в лёгкие побольше воздуха, непроизвольно сжимая ладони в кулаки. — Инъекции, электрошок, сенсорная депривация, криокамера, тесты на болевой порог… Для вас это строчки на бумаге, а я видела это своими глазами, Роджерс! — Смит только сейчас позволяет себе повысить голос, и глаза цвета спелого каштана с янтарными прожилками полоснули ядовитым лезвием по настырным дознавателям.

— Лара, я должен найти его, понимаете? — Стив складывает ладони домиком и смотрит на неё почти умоляюще, в противовес Уилсону, который негласно взял на себя роль плохого копа.

— Да ему насрать на вас, — Смит не могла определиться, кто из них двоих вызывает у неё большее раздражение. — Если то, что вы рассказали верно, то оставьте его, Роджерс, у него и так, должно быть, полно проблем. Не становитесь ему ещё одной.

— А если он нуждается в помощи? Вы ведь знали его, Лара... Вас приказали уничтожить, а он этого не сделал.

— Я не должна ему ничего…

— Помогите мне. Пожалуйста, — Сэм наблюдает, как отчаяние захлестывает его друга в очередной раз, как собираются на его лбу морщинки, и брови светлые и пушистые поднимаются домиком, качает головой и трёт покрасневшие глаза ладонями. Лара не в силах переносить умоляющий его взгляд, блестящий от влаги, ей хочется вылить в него остатки кофейной гущи и вбить ему в упрямую светлую голову, что затея его — самоубийство. Во всяком случае, для неё…

— Я росла в неблагополучной семье. Мать уехала с младшей сестрой куда-то на юг страны, отчим крал и перебирал машины. Бил меня, когда напивался. Я выросла, денег на учёбу не было, я продолжила его славное дело, ведь я ничего больше не умела. Тут меня и подобрали. Обучили, дали работу, — Лара опускает на стол чашку громче, чем собиралась, крепче сжимает плечи перекрещенных на груди рук, будто замерзает в тепло натопленной комнате. — Я здесь уже семь лет, у меня честный бизнес, я плачу налоги… Не нужно меня осуждать и призывать к ответу, капитан, это бесполезно. Мне не было дела до принципов, я просто пыталась не сдохнуть…

Сэм решает закрыть на время рот, пока пойманная в клетку птичка поёт свою самую душевную песню, а Стив подвигает стул ближе, не сводя прозрачно-голубых, по-детски бесхитростных глаз с бледного лица, борясь с желанием отлепить её ладонь от её плеча и сжать от нетерпенья своей рукой так крепко, чтоб хрустнули кости.

— Я была оперативным агентом. С ним пересеклась только дважды, когда мне повысили уровень допуска. Меня отправляли к нему в качестве водителя, я забирала его группу с задания, хвосты сбрасывала. Мне тогда только исполнилось двадцать два. Он меня заинтересовал. Всё-таки живая легенда, — она улыбается одними уголками губ, вспоминая, какой была дурочкой, но взгляд её остаётся холодным, будто даже призраки воспоминаний о нём для неё реальнее некуда, — и я сунула нос туда, куда не следовало его совать...

* * *

В тот день всё сразу пошло не так. Группа потеряла двоих бойцов, Солдат получил огнестрел, а миссия была на грани провала. Лара сбросила преследователей на выезде из штата и вывезла группу на условленную точку сбора. Забирать их отчего-то не спешили, и она бросилась оказывать солдату первую помощь. Смит стащила с него маску и торопливо разворошила аптечку. Солдат сидел, привалившись к спинке автомобильного кресла, и не сопротивлялся, лишь иногда стискивал зубы. В её сторону он не смотрел, а седой взгляд и глубоко залёгшая меж бровей морщинка воплощали тяжелый мыслительный процесс, анализ ситуации и поиск ошибок. Ребята из группы лишь качали головами и фыркали — не фарфоровый, и рана не смертельная, дождется медиков, и так на нём всё заживает, как на собаке. Да никто не горел желанием лишний раз вступать с этой машиной в физический контакт, от греха подальше.

Лара покинула комнату солдата с чувством пустоты, тревоги и смущения от собственной глупости и собственных чувств, целой гаммы их оттенков от восхищения до вожделения, не заснув той ночью ни на минуту…

* * *

Все это Смит прокручивает в памяти за доли секунды, не произнося ни звука, ни вздоха, Уилсон уже клюёт носом в кресле, уставший после лыжной прогулки, беготни по посёлку вдоль поперёк и обратно в поисках капитана и утомительной беседы с бывшим агентом «Гидры», которая в сумме дала ноль. Лара нарочито громко зевает и просит Стива дать ей вздремнуть.

За окном светится глубокая звёздная ночь, прекрасная и морозная, как в тот день в сорок втором, перед трижды проклятой операцией по захвату поезда Золы. Капитан выходит на крылечко, не надев куртки, пар клубится у его лица, и пронзительная тишина леса крепко обнимает его, прерываясь редким уханием филина и эхом Венского вальса в долине. Он не чувствует холода, не столько потому что в крови его уникальные формулы, сколько оттого, что промёрз он насквозь от вины, тоски и страха за близкого когда-то друга, который от него теперь так далеко. Он прокручивал в голове тысячи сценариев встречи, проговаривал сотни вариантов текста, повторял слова, глядя на себя в зеркало, вслух или мысленно, но так и не подобрал нужные.

Он укладывается спать с тяжелой головой и ноющей болью в сердце, снова шепчет перед сном полузабытую с детства молитву, что читала над изголовьем ему мать, когда он боролся с очередной болезнью. Теперь же на исходе душевных сил и надежды он, отчаянно веря в чудо, просит создателя о том, чтобы с Баки всё было в порядке…

Лара толкает хлипкую, обитую фанерой дверцу в придорожное заведение на магистрали между штатом Миссури и Техасом, которая громко и переливчато звякает китайским колокольчиком, усаживается за самый дальний столик и заказывает кофе. Глаза слипались от ночного гона по трассе, но отдыхать было не время. Из старых, скрипящих динамиков кассетного магнитофона звучит меланхоличный голос Джимми Мориссона, а в самом баре с конца шестидесятых мало что изменилось.

Смит прикрыла глаза и улыбнулась, живо представив раскрашенный фургон на парковке, девиц в цветастых юбках и с нечёсаными волосами, ребят с гитарами, пахнущих любовью, свободой и сладким дымком косяка. Лара машинально поправляет рукава своей вытертой джинсовой куртки непроизносимого китайского бренда и ощущает спиной тепло чужой спины — подсевшего за соседний столик посетителя.

— Тебя засекли три камеры на выезде из штата. — Время не лечит, оно лишь загоняет страхи глубоко в подсознание, чтобы те в одну секунду вспыхнули, словно бензин, от малейшей искры и сковали огнём и льдом все конечности и мысли. — Зря ты поехала с Роджерсом.

— Он мне выбора не оставил. — Простуженный голос пробирает её нутро до самых костей, она боится шевельнуть рукой, сжимающей чашку кофе, очень горячего, но боли она не чувствует совсем. В бок упирается верная Беретта в кобуре, которую она стянула у спящего капитана, решившись, наконец, на побег, но воспользоваться ей Лара считает заведомо провальной затеей.

— Помнишь, что я тебе тогда сказал?

— Еще бы, — она отвечает быстрее, чем успевает подумать и испугаться окончательно, подавившись собственным окаменевшим языком. — Удивительно, что ты помнишь.

— Повтори, — звучит, как приказ, и Лара рефлекторно расправляет плечи.

— В следующий раз я не промахнусь, — она повторяет последние услышанные от него далёких семь лет назад слова, и громко сглатывает горькую слюну в пересохшем от волнения и крепкого кофе рту. — Ты сам по себе или вернулся туда?

Лара не слышит ответа, решительно оборачивается и никого позади себя не видит. Она еще долго всматривается в серое дорожное полотно за окном, мусоля остывший мерзкий на вкус растворимый кофе, так и не разобравшись, уснула она за рулём и разбилась к чертям на смерть, или призрак её ночных кошмаров явился ей во плоти...

* * *

Позже Смит узнала, что Пирс отправил «в отставку» двоих техников за то, что те выставили неверные параметры…

Лара вспоминает это сидя у занавешенного окна маленького ветхого домика в Техасе, на окраине заброшенной наполовину фермы. Хозяином её был одинокий пожилой вдовец, который выращивал на полях кукурузу, держал пару лошадей и племенного лонгхорна, горячо им оберегаемого. Хмурый серп луны застилают облака, на интернет-сайтах о погоде мелькают сообщения об ураганах, столь частых в этих краях, а кукурузное поле колышется, словно море, и могучие зеленые стебли нагибаются до самой земли. До самого края штата желтели степи и пустоши, столь грустные и заброшенные, что Лара не видела места лучше, чтобы затаиться и пару недель передохнуть.

Яркое закатное солнце скрывается за тяжелыми, седыми облаками, оставляя после себя лишь ало-оранжевую полосу вдоль горизонта, словно далёкий небесный пожар. Клубящиеся в постоянном движении, тучи наплывают друг на друга раскатистым уханием грома, шквалистый ветер бьёт дряхлыми ставнями по её не менее дряхлому жилищу, а Лара не отходит от окна, наблюдая заворожено, как белые языки торнадо, далёкие, как её воспоминания, тянутся к земле. Крышка подвала давно откинута — домишко не жалко, здесь не было ничего ценного, только старая кухня, мрачный ковер на полу, да диван, раскладной и скрипучий, и Лара ждёт стихию без страха — подвал достаточно глубок.

Свет фар взрезает сумеречную, пыльную мглу. По разъезженной колее, вдоль кукурузного поля плетется внедорожник, едва рыча дизельным движком. Все четыре двери открываются разом, команда из четырёх человек в чёрной униформе «Гидры» ступает на серо-ржавую землю, Лара крепко сжимает оружие в моментально вспотевшей ладони, а группа разделяется по двое и близится к дому с двух сторон...

Боец вдруг оседает на землю, держась за шею, остальные ныряют в укрытие спешно, будто сам сатана явился по их души, и шквальный огонь накрывает их же машину, подсекает кукурузные стебли, дырявит ржавые бочки с водой. Смит бросается на пол и уже ничего не видит, только слышит крики, глухие звуки ударов, предсмертные хрипы и как скачут пули от металла. Гулкая тишина нависает над полем, разбавляемая лишь визгом штормового ветра, автомобильные фары гаснут, и топливо тонкой струйкой впитывается в иссушенную почву. Лара не движется с места, понимая, что не одна в доме, снимает оружие с предохранителя и ждёт.

Драные кеды и не менее драные джинсы, толстовка с капюшоном настолько выстиранная, что родной цвет её мог быть любым от красного до зелёного, а руки скрыты перчатками и держат дымящийся дробовик. Смит жмурится и стреляет в возникшую в дверях фигуру, слышит звон металла об металл, неумолимые тяжёлые шаги и хриплые ругательства. Бионическая рука выдергивает пистолет из её рук, её хватают за плечи, хорошенько встряхивают и спрашивают отрывисто: «Ранена?!» Лара поднимает взгляд и видит знакомые серые, холодные и необъяснимые глаза, в которых теперь слишком много всего…

Смит сжимает отчаянно зубы, бьёт солдата под коленку, ужом выскальзывает из под его тяжелого тела и бросается прочь из дому. Дверь грохает за ней так, что стекло взрывается на мелкие кусочки, и петли издают предсмертный хрип едва не выскочив из родных пазов. Штормовой ветер едва не сносит её с ног, волосы мечутся и бьют хлёстко по лицу, Лара бежит, что есть сил к кукурузному полю, не понимая, отчего в её спину ещё не вонзилась пуля, пересекает дворик с застывшей посреди машиной, и едва не спотыкается о труп. Все четверо бойцов, приехавших в глушь по её следу, мертвее мёртвого, и Смит краем сознания понимает, что это он её спас. Дождь хлынул резко, зашёлся стеной, Лара вымокает до нитки за долю секунды, врывается в зелёное море, прикрывая руками шею и голову от острых длинных листьев. Под ногами земля превращается в скользкую грязь, вода собирается в быстрые ручейки, бегущие вдоль борозд, она поскальзывается, растопырив неуклюже руки. Резкий порыв ветра — и лист кукурузы рассекает ей щёку, оставляя на ней глубокий, саднящий порез.

Она слышит, как позади трещат стебли, сломанные или вырванные с корнем металлом совершенного оружия, и от страха у неё подгибаются колени и горит рана на лице. Дождь, крупный и тяжелый, бьёт по голове и плечам дробью, холодная вода заливается за шиворот, и она кричит во всё горло, когда солдат хватает её, подсекает и опрокидывает в грязь. Руки вязнут по самые запястья, словно в тесто, она наотмашь разрубает воздух тыльной стороной кулака, попадает солдату по лицу, а он только шипит в ответ сквозь сжатые зубы, размазывая по лицу грязь ладонью в перчатке. Она уже не может встать, но продолжает двигаться к спасению ползком, вымазывается в вязкой мокрой земле, отбивается ногами, пока не иссякают силы бороться со стихией и противником, против которого у неё никогда не было шанса.

— Что тебе нужно?! — кричит она и переворачивается на спину в последнем защитном рывке.

— Да остановись же ты! — в голосе ни капли былого льда, он нависает над ней, как в тот день, когда она выиграла свою жизнь у судьбы в рулетку.

В глазах его мечутся молнии и крутятся вихри сотен смерчей, и Ларе не приходит в голову ничего иного, как поцеловать его, как тогда, в его комнате, в ту ночь, ставшую для неё переломной. Желания имеют свойство сбываться, часто поздно и совсем не к месту, и он отвечает ей так, что у неё перехватывает дыхание. Не веря, что он спас её снова, как в тот раз от самого себя, она ждала ножа под рёбра, хруста шеи под металлическими пальцами, но не горячих губ и языка, вторгшегося в её рот, вместе с холодными каплями дождя. Её руки хватаются за ворот его одежды и тянут ближе так, что трещат швы, а тело её трепещет мелкой дрожью не то от холода, не то от пережитого страха, не то от острого опьянения столь желанной когда-то близостью.

Джеймс поднимает её с земли, упираясь коленями в грязь, и почва под ногами будто растворяется, размываясь от дождя, словно сахар в чашке кофе, и колени скользят и вязнут в ней. К вкусу поцелуя примешивается вкус земли, скрипящей на зубах и языке тысячами песчинок, Лара опускается ему на бедра, запуская вымазанные по локоть в грязи руки в его мокрые, спутанные волосы. За спиной его с хрустом ломается и глухо стукается оземь ветка старого дерева, стебли кукурузы приникли к земле, будто раскаявшиеся безбожники, а небо сгустились тёмно-лиловыми сумерками, вспыхивая редкими молниями.

Он поднимает её с колен, привлекая к себе и укрывая собой от ветра, дождь стегает по их лицам длинными, колючими плетьми, и они врываются в дом, сбрасывая на ходу грязную одежду. Лара на ощупь находит и щелкает выключатель, но электричества нет — выбило пробки или ветром оборвало провода. Не размыкая объятий, преступая через сброшенные куртки, идут в комнату, не разбирая дороги, на ней рвётся майка, обнажая белые худые плечи и приподнятую пышную грудь. Мокрые, омытые под дождем волосы липнут к обнажённой спине, путаются меж его пальцами, когда ладони его тонут и теряются в переплетении прядей, и он прижимает маленькую её голову к себе как можно ближе. Лара расстегивает нетерпеливо ремень, тянет вниз молнию, ощущая под пальцами тугое возбуждение, запускает несдержанно и бесстыдно руку за пояс его трусов.

Он берёт её тут же, на полу, едва добравшись до мрачного ковра и совсем чуть-чуть не дотянув до дивана, по спине струйками катится пот и дождевые капли с мокрых волос, пропадая под её ладонями и ногтями, впивающимися в бугрящуюся стальными мышцами спину в такт его рваным движениям. Несостоявшаяся жертва кричит в его руках, но уже не от боли, тянется к нему навстречу губами и бёдрами, обхватывая его талию коленями, высоко поднятыми, а он вспоминает, каково это быть с женщиной. Горячая влажная плоть пульсирует и сжимается вокруг него, Лара вздрагивает в его объятиях, стонет так громко и непристойно, что он разливается в ней следом, не в силах сдерживаться дольше, хороня собственный полустон-полухрип в копне её каштановых волос.

Джеймс смывает остатки грязи и вязких следов соития с её живота и бёдер, дотрагиваясь бережно, одними кончиками огрубевших пальцев до нежной её кожи в маленькой ванной, где двое едва умещались. Лара, опустошённая и обессиленная, прижимается к его плечу, вдыхая запах плохо очищенной воды, отдающей парами машинного масла и бензина и запах его тела, непередаваемый, сводящий с ума. Несколько свечей потрескивают на полочке и на раковине, отражаясь белыми и желтыми языками на металле пластин его руки, а она ловит отблески тонкими чуткими пальцами, словно пригревшийся котёнок солнечные зайчики. Смит совсем не могла говорить, лишь внимала отрывистым его фразам, о том, где он был и что всё это время делал, покрывала его грудь и шею легкими поцелуями и гладила по небритым щекам.

Она опускается сверху на него, сидящего на краю старого разложенного диване в единственной жилой комнате, остальные две были завалены хламом, который старику жаль было выбрасывать, ощущая, как он наполняет её всю, крадёт её вздох своими губами и сжимает крепко её ягодицы, насаживая на себя еще глубже и быстрее. Лара вдыхает дымный аромат его волос, прижимаясь губами к темноволосой макушке, ощущает на груди горячее дыхание, влажные, холодящие кожу следы поцелуев, слышит бессвязный его шёпот и кончает снова так же бурно. И снова, закинув ноги ему на плечи, благо работа обязывала держать себя в форме. И снова, ощущая спиной его тугие мышцы и ладони, тёплую и прохладную, сжимающие её грудь.

Засыпают они, кутаясь в колючий, проеденный молью плед из верблюжьей шерсти, только к рассвету, который задержался, спрятанный за уплывающими тучами, а утром он чинит проводку, пока Лара согревает чайник на газовой плитке. Джеймс остаётся с нею в забытой Богом глуши ещё на две недели, представившись старику-хозяину её другом, чинит крышу, снесённую ветром, и обновляет загон для лонгхорна. Лара смотрит из окна на него, одетого в клетчатую рубаху и тяжёлые ковбойские сапоги, с молотком и пачкой длинных гвоздей в руках, понимая, что не зря отказалась видеть в нём лишь оружие и упрямо, под страхом смерти, искала в нём человека…

* * *

Лара приземляется в Инсбруке ровно через месяц после того, как навестил её капитан Роджерс. Помощница Тайра набросилась на неё с порога, чуть не задушив в объятиях — она весь месяц кусал ногти до мяса, ведь перед уездом Смит строго настрого запретила ей звонить в полицию, если вдруг она не вернется когда обещала. Смит вдыхает родной морозный воздух, который будет теперь напоминать ей об одном лишь человеке, с глазами цвета вьюги, и чувствует, что теперь свободна от всех долгов и больше никто никогда не причинит ей вреда.

Стивен Роджерс бродит вдоль старых, не по разу перестроенных за семьдесят лет домов по улочкам Бруклина, надвинув на глаза поглубже козырёк кепки. Ещё один шанс упущен, и капитан предаётся очередной агонии, удивляясь, сколько ещё таких агоний он может выдержать. Лара исчезла, нить снова оборвалась, а выплетать новую из ничего не было больше сил. Уилсон отсыпается у себя дома после многочасового перелёта, и Стив, смирившийся и привыкший к своему глухому одиночеству, топает к своей старой квартире в доме из красного кирпича с двориком-колодцем и замысловатым переплетением ржавых пожарных лестниц. Окна его квартиры теперь заколочены, а внизу устроилось швейное ателье. Капитан приваливается спиною к щербатой, цветущей плесенью стене и опускает голову, проговаривая про себя слова материнской молитвы, чтобы отвлечься и сдержать упрямые слёзы вины и досады. Здесь он снова ощущает себя тем мальчишкой, который был всегда болен и много раз бит, но никогда не был один. Друг его превратился в воспоминание, горькое и прекрасное, воплотившееся тенью в переулке.

И той же тенью, привидением, болью памяти он выходит из-за угла, в своей теперь незаменимой, потрёпанной бейсболке, надвинутой на глаза. Не образ его снов, не враг его ЩИТа, живой, настоящий Баки, только волосы его стали еще длиннее, сам он стал шире, острые черты лица сгладились, а щёки его, раньше всегда гладко выбритые, обросли щетиной. Роджерс замирает, глядя в дорогое ему лицо, как в тот день, когда его Бака терзали в плену, и Капитан Америка отдирал жесткие брезентовые стяжки от его запястий — живой или не живой? Стив криво улыбается ему растерянной, смутной улыбкой, и, подобранный до кончиков пальцев, до мурашек по холодной спине, видит ответную улыбку на губах Джеймса Бьюкенена Барнса — почти неизменную, снисходительную и совсем немного задиристую.

Джеймс дарит ему шанс, такой нужный и такой долгожданный, убедившись, что людям ещё можно доверять, и Стивен теперь точно знает, что всё будет хорошо.